Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

Общий комментарий _{(С. Филюшкина)}

Роман «Комедианты» (1966) явился приметной вехой не только творческой, но и личной биографии Грина. Он ознаменовал конец многолетнего союза писателя с издательством «Хайнеманн», глава которого А. С. Фрир в 60-е годы отошел от дел. «Дорогому Фриру» — с благодарностью за добрые советы и моральную поддержку — Грин и посвятил свой новый роман, одновременно посетовав, что теперь ему приходится искать другое «пристанище». Таким «пристанищем» для «Комедиантов» и последовавших за ними произведений стала издательская фирма «Бодлей Хед».

Что касается творческого развития Грина, то даже на фоне «Тихого американца» и «Нашего человека в Гаване» роман «Комедианты» выделяется политической остротой и злободневностью. Созданный на его страницах образ тиранического режима, при всем тяготении к обобщенности, отразил черты конкретного государства — Гаити, «республики кошмаров», президент которой Франсуа Дювалье объявил себя в 1964 году пожизненным диктатором и установил в стране жесточайший террор. Ставшие обыденностью пытки и расправы над попавшими в немилость «Папы Дока» и его приспешников сочетались на Гаити с игрой в демократию и единство нации, со строительством новой столицы — Дювальевиля, претендовавшей на особую пышность (правда, вскоре захиревшей).

Этот трагический фарс, привлекший внимание писателя, во многом определил выбор названия и проблематику произведения. На Гаити Грин побывал еще в 50-е годы, в относительно спокойный период в жизни страны, а в 1963 году вновь отправился на остров, по его признанию, «вдохновленный газетной статьей» и стремясь «избежать Лондона и замкнутого писательского существования». «Это был самый тяжелый и, наверное, самый жестокий год правления Папы Дока», в чем писатель, всегда испытывавший интерес к «горячим точкам» планеты, поспешил убедиться собственными глазами.

Трагический опыт пребывания на Гаити, связанный с риском для жизни, с глубоким душевным потрясением при виде картин насилия, с постоянной угрозой провокации, не только расширил писательский кругозор Грина, но, как подчеркивал сам романист, проник в его подсознание, привнеся в него страх, ощущение кошмара. «…Еще много лет потом я видел Порт-о-Пренс во сне: я приезжал туда инкогнито и боялся, что меня выследят». Вместе с тем Грин испытал и глубокое моральное удовлетворение, узнав, что «Комедианты» вызвали негодование президента Дювалье: «Он лично обругал меня в интервью «Ле Матэн», газете Порт-о-Пренса, которая принадлежала ему, — это единственная рецензия, полученная мною от главы государства». А в конце 60-х годов министерство иностранных дел Гаити выпустило на английском и французском языках брошюру, озаглавленную «Окончательное разоблачение — Грэм Грин без маски». Этот «памфлет», в котором романист именовался «позором благородной и гордой Англии», «лжецом», «шпионом», «невеждой», «мучителем» и т. д., вызвал у Грина чувство гордости, еще раз убедив его в том, что «писатель не так беспомощен, как ему обычно кажется, и перо может поразить цель не хуже серебряной пули».

Однако Грин не был бы Грином, если бы ограничился в своем романе только обличением кровавого режима. Оставаясь политически злободневным, роман «Комедианты» отразил уже знакомую озабоченность писателя проблемами морально-этического, морально-философского характера, обращаясь к которым Грин стремится обнажить сущность человеческого бытия.

Этот план произведения связан с размышлениями центрального персонажа — рассказчика Брауна и с художественной реализацией (в отборе деталей, сравнений, символических лейтмотивов, характеризующих повествование Брауна) его взгляда на жизнь как на комедию, лишенную возвышенного и героического, а на людей — как на марионеток, исполняющих ту или иную роль. Позиция самого Грина в романе раскрывается сложным путем: с одной стороны, все оценки персонажей и событий принадлежат непосредственно Брауну, и именно ему, ведущему рассказ, призван внимать читатель; но, с другой стороны, суждения Брауна нельзя считать окончательными — ведь сам он и его философия являются объектом авторского осмысления и анализа. Как и другие персонажи, Браун проходит в романе проверку на человеческую подлинность, и таковой становится отношение его к жестокой реальности — к событиям на Гаити, этой «запуганной, замордованной стране». В результате «комедиантами» предстают и кровавые лицемерные временщики, правящие на Гаити, и авантюрист Джонс, и почтенный мистер Смит, вознамерившийся спасти человечество с помощью вегетарианской диеты. Что касается Брауна, то именно его трезвое восприятие действительности, сострадание к жертвам насилия и в то же время неспособность активно насилию противостоять, а главное — обрести какую-либо достойную человека веру и толкают его к спасительной, все оправдывающей философии — «Жизнь — это комедия!». Ни в одном из предшествующих романов Грин не показал столь мучительного чувства внутреннего опустошения, духовной неприкаянности, каким он наделил Брауна.

Но предъявляя Брауну и его философии строгий нравственный счет, заставляя рассказчика ощутить свою несостоятельность при встрече с человеческой подлинностью — подлинностью патриота и гуманиста доктора Мажио, Грин вместе с тем в чем-то и разделяет скептицизм рассказчика. Браун жаждет четких убеждений, даже коммунистических, и в то же время уверен, что всякое убеждение — своего рода «рамки», ограничивающие сознание человека. Правомерность подобных суждений Брауна подтверждается автором образами Смита и его жены, активных, решительных, бесстрашных — благодаря фанатичной вере в свою миссию, но, как раз по этой же причине, и догматичных, духовно слепых (глубоко символична основанная на парадоксе деталь — спокойный и чистый голубой взор Смита, не способного увидеть подлинный лик Гаити; лишь в краткий миг прозренья, после расстрелов на кладбище, этот взор — опять-таки злой парадокс! — туманится слезой).

Автор солидарен с рассказчиком и в его сомнениях относительно возможности проникнуть в истинную сущность человека. «Смерть — доказательство искренности», — предполагает Браун, и справедливость этого тезиса (в упрек Брауну, не способному к большой любви и вере) подтверждается судьбой Мажио, Жозефа, Марселя. Но чем была гибель Джонса? Случайностью, неожиданно принятой ролью? Или, разыгрывая из себя бывалого вояку, оставаясь у пулемета, чтобы прикрыть отход партизан, Джонс, осознанно или нет, пытался осуществить некий скрытый в нем, но так и не состоявшийся лучший вариант его личности? Все эти вопросы остаются без ответа, питая тем самым скептицизм Брауна.

Подвергая проверке мироотношение рассказчика, то опровергая его, то подтверждая, Грин таким образом и спорит с философией Брауна, и соглашается с ней, выявляя тем самым разлад в собственной душе, в своем восприятии мира.

Роман «Путешествия с тетушкой» вышел в издательстве «Бодлей Хед» в 1969 году. А писать его Грин начал в 1966 году в Париже, куда переехал в ноябре 1965 года. Расстаться с родиной писателя побудило не только возросшее раздражение против отдельных сторон английского быта, перегруженного условностями, но главное — неожиданное разрушение привычного образа жизни. Долгие годы он поддерживался стараниями «тихого и незаметного человека» — экономки. Но внезапно женщина умерла, и оказалось, что заменить ее некем. По тонкому наблюдению знатока творчества Грина В. В. Ивашевой, беседовавшей на эту тему с писателем, отъезд во Францию стал своеобразным бегством «из бедлама нарушенного стереотипа», попыткой начать жизнь сызнова и на новом месте.

«Я сжег немало кораблей и начал писать роман в отблесках пламени этого пожара», — вспоминал Грин о работе над «Путешествиями с тетушкой». Всегда очень строгий к своим творениям, писатель относил «Путешествия» к числу наиболее удавшихся ему произведений. Возможно, здесь сыграли роль и особые, глубоко личные чувства. По признанию автора, это единственная книга, которую он писал, испытывая огромное удовольствие, развлекаясь и забавляясь. Роман стал для Грина и подтверждением его любимой идеи о большой роли интуиции в творчестве, о том, что произведение и его герои помимо воли художника могут обрести самостоятельную жизнь и влиять на их создателя, пробуждая в нем мысли и чувства, о которых он сам не подозревает, и даже определяя его дальнейшую судьбу. «Путешествия с тетушкой», как отметила критика — и с этим согласился Грин, — стали своеобразным подведением некоторых итогов его творчества, что выразилось, например, в повторении Августой Бертрам и Генри Пуллингом маршрутов его прежних героев (прогулка по Брайтону, поездка в Восточном экспрессе, которую в свое время совершили персонажи раннего романа «Поезд идет в Стамбул», 1932 г.). Но, по признанию Грина, его поразил в романе (когда он спустя несколько лет перечитал книгу) намек на будущее: тетушка Августа обосновалась в конце концов на границе между Аргентиной и Парагваем, как бы предсказав интерес писателя к этой части земного шара, где неожиданно для самого автора развернулось действие его следующего произведения «Почетный консул».

Несмотря на обилие комических ситуаций, замысловатые повороты сюжетного действия, в романе «Путешествия с тетушкой» получают развитие серьезные, поставленные уже в более ранних произведениях вопросы: проблема человеческой индивидуальности, судьба неповторимого человеческого «я» в условиях современной цивилизации, придумавшей много способов нивелировки, стандартизации, подавления этого «я», которое в ответ бунтует, реагирует на духовный гнет порой самым неожиданным образом.

В последних строках романа «Наш человек в Гаване» (1958) прозвучала мысль о безрассудстве как о спасительном выходе для личности, как об опоре человека в сложной, непонятной и жестокой жизни. Эта мысль получает развитие в «Путешествиях с тетушкой», где рутине размеренного, благополучного, но уныло однообразного существования Генри Пуллинга противопоставляется жизнь Августы Бертрам, исполненная риска, обретений и неудач, постоянного выпадения из нормы, экстравагантных поступков и шалостей. В эту стихию постепенно вовлекается и Генри Пуллинг, покидая спокойную Англию и поселяясь вместе с тетушкой-матерью в Латинской Америке, где, в трактовке писателя, сама общественно-политическая обстановка, а также участие в незаконных операциях каждую минуту грозят герою насильственной смертью. Но тем ярче на грани смерти и в атмосфере риска кажется жизнь. Приближающийся конец ее чувствует и сама Августа и потому с особой энергией и жадностью стремится взять от земного существования все — и бокал вина, и азарт путешествия, и воссоединение с неверным любовником. Неслучайна поэтому реплика Грина в письме к В. В. Ивашевой: эта книга — «о смерти»…

Но она — и о жизни. О многообразии проявлений человеческого начала, которое стремится отстоять себя любыми путями, сознательно выпадая «из нормы». Вспомним дядю Джо, пытавшегося продлить свою жизнь, «путешествуя» — даже таким, единственно доступным ему способом, вспомним мсье Дамбрёза, для которого главным смыслом любовных приключений была тайна. «Философское» обоснование права личности на полное самоопределение вложено в уста Августы Бертрам, которая вовлекает Генри Пуллинга также и в путешествие по ее прошлому, и в обсуждение этого прошлого, приводящее порой к размолвкам. В одной из сцен разгневанная тетушка упрекает бывшего банковского служащего в том, что он, покорно исполняя свой служебный долг, сам «ничего сильно не желал — ни денег, ни женщины». Именно в способности чего-то страстно желать, идти ради этого на риск, не бояться утрат и ударов судьбы — вот в чем видит Августа смысл и радость бытия, вот что значит для нее быть человеком.

Однако такое поведение связано не только с риском, не только с нарушением условностей, застывших моделей существования, но и с пренебрежением к закону, к традиционным нравственным принципам, понятиям о честности и бесчестии, верности и измене, добре и зле. Августа пренебрегает ханжеской моралью, воплощенной в образе ее сестры Анжелики, но столь же ханжеским представляется ей и неприятие обмана, ловких афер (для Августы это всего лишь естественный способ выживания). Вот почему у нее не вызывает осуждения малопочтенная деятельность мистера Висконти в период фашизма, вот почему она с легкостью прощает его предательство и сама так же легко предает когда-то полезного, но потом ставшего ненужным Вордсворта.

Заметим, что в романе Августа не имеет достойных оппонентов и в любых ситуациях так или иначе оказывается победительницей. А под ее обаяние попадает не только Генри Пуллинг, но и читатель. Значит ли это, что Грин воспевает свою героиню и полностью разделяет ее позицию?

Ответ на этот вопрос сложен, как сложен и роман, который не предлагает однозначного решения. Грин отказывается от принципа деления героев на положительных и отрицательных. Задумываясь над конечным выводом автора, нельзя не принять во внимание следующих моментов. Мы видим тетушку Августу глазами Генри Пуллинга, рассказчика, чье сознание, четко конкретизированное, отнюдь не идентично сознанию автора, раскрывающемуся во всей строго продуманной системе образов, в сюжетных поворотах, в целенаправленном отборе ситуаций, деталей, лейтмотивов. Смысловую нагрузку получает и столкновение Августы с мисс Патерсон, вдруг упрекающей жрицу любви Августу в непонимании сути любви, и прозвище Висконти — Аспид, которое ему дает Спарроу, и изображение реакции тетушки на гибель Вордсворта.

Немаловажным для оценки идейного содержания романа является и осознание того, что Грин здесь преднамеренно выходит за рамки жизнеподобия, сгущает краски, заостряет ситуации, обращается к гротеску, особенно при изображении Августы Бертрам, в образе которой, при всей его наглядности, очень силен момент обобщения, исследования волнующей автора проблемы. Если в романе «Наш человек в Гаване» единственно «настоящей», «подлинной», конкретной (в отличие от абстрактной, по Грину, природы общественных институтов) представала частная жизнь, сугубо личные интересы человека, то в «Путешествиях с тетушкой» налицо другой аспект идейных поисков писателя. В образе Августы Бертрам Грин доводит до логического завершения ту позицию индивида, которая заключается только в ставке на свои эгоистические устремления, на культ собственного «я» — в его откровенном противопоставлении себя законам человеческого общежития.