Собрание сочинений в 6 томах. Том 5

Общий комментарий _{(С. Филюшкина)}

Роман «Почетный консул», вышедший в 1973 году в издательстве «Бодлей хед», Грин считал своей лучшей книгой. Но создавалась она нелегко. По словам писателя, приступая к работе над новым произведением, он всякий раз ощущал себя словно бы в самолете, на взлетной полосе: «Вдруг начинаешь чувствовать, что тебя оторвали от земли». В случае с «Почетным консулом» это состояние долго не приходило. Грину казалось, что он никогда «не взлетит». Ведь, уже представляя конец книги, писатель, по его признанию, долго не знал, чтó же произойдет до развязки. И только закончив роман, он «понял, что взлет состоялся».

История создания «Почетного консула» и сопутствующие ему обстоятельства упрочили в глазах Грина его представления о процессе творчества, о соотношении искусства и действительности. Грин был уверен, что замысел романа возник у него на подсознательном уровне — как трансформация сна, «героем» которого был американский посол. Этот сон долго жил в памяти писателя, постепенно обрастая подробностями и новыми образами — прежде всего Чарли Фортнума и Пларра, которые в конце концов вытеснили фигуру посла и стали центральными.

«Почетный консул» подтвердил и убеждение писателя в том, что «жизнь следует за вымыслом», что художник лишь поначалу «играет роль Бога-творца» по отношению к своему произведению, а потом оно ускользает от него и само определяет свою судьбу. Так, место действия романа (небольшой аргентинский город Корриентес) было предсказано, считал Грин, еще в «Путешествиях с тетушкой», где этот город упоминался. А выдуманная Грином коллизия вскоре воплотилась в реальном факте — в похищении повстанцами вместо парагвайского посла парагвайского консула. Это даже вызвало досаду писателя, и он на время приостановил работу над романом. Поразило Грина и то, что участником очередного похищения — на этот раз английского посла в Монтевидео (уже после окончания романа!) — был, как и в «Почетном консуле», человек духовного звания.

«Почетный консул» в очередной раз продемонстрировал злободневность творчества Грина, его интерес к «горячим точкам» планеты, а также удивительную интуицию художника, способного средствами искусства не только обнажить, но даже предсказать характер политических катаклизмов в этих «точках». Однако перед нами не социологический трактат и не фотография действительности, а созданная рукой талантливого мастера художественная модель жизни и человеческих отношений, особый мир Гринландии. В рамках этого мира, где, по Грину, господствуют неразрешимые противоречия и правит парадокс, где лишь непредсказуемость и абсурдность бытия позволяют человеку «питать надежду на лучшее», писатель исследует волнующие его коллизии — социальные, религиозные, нравственно-психологические. История Чарли Фортнума, по воле случая оказавшегося заложником в руках партизан, не только определяет сюжетную остроту повествования, но и втягивает персонажей, а заодно и читателя в напряженный спор. Это спор о вере и безверии, о доброте или жестокости Бога, о гуманизме и проблеме революционного насилия.

Картины народной нищеты и бесправия, жестокости тиранического режима, как всегда изображенные писателем очень ярко, подпитывают мысль о закономерности борьбы, о справедливости действий повстанцев. Но осмысливая подобные действия, автор проверяет их состоятельность самым важным, самым принципиальным для него критерием — отношением к конкретной человеческой личности, в данном случае к судьбе Чарли Фортнума. Такую же проверку, равным образом не выдерживая ее, проходят и составляющие противоположный лагерь представители официальных и правящих кругов. Грин сохраняет свое скептическое отношение к общественным и государственным институтам, к политическим движениям, к коллективам людей, объединенных общей программой действий. В подобных условиях, считает он, любые гуманистические устремления неизбежно увядают. Их вытесняют диктат закона, государственных и групповых интересов, «общие теории», игнорирующие отдельного человека. Подлинные нравственные ценности, стремится убедить нас писатель, способны вызреть только в процессе сугубо личных переживаний, лишь в душе индивида.

Таковым в романе предстает Чарли Фортнум, характерный для Гринландии тип «грешника», выпадающего из общепринятой «нормы» поведения, но именно потому и способного сострадать и прощать, любить и делать добро. Шаг к добру, к пониманию чувств и интересов другого делает и Эдуардо Пларр, с образом которого связана также распространенная в творчестве Грина тема преодоления эгоизма, иссушающего душу скепсиса и добровольного одиночества. Пларр не только пытается предотвратить нелепое кровопролитие, самоотверженно подставляя себя под пули, но и — что не менее важно для автора — обретает перед смертью потребность (пока, правда, смутную) в любви, привязанности, доверии к человеку. Пробуждается к новой жизни и Клара, также открывая для себя раньше неведомое чувство любви и вместе с ним способность ощущать себя не вещью, не живым товаром, но человеком. Переживает мгновенную ломку и Леон Ривас, в конце концов «поступившийся принципами» и посвятивший последние минуты жизни не убийству, а обретению братства с другим существом — с умирающим Пларром. Неслучайно именно этот роман, несмотря на кровавую развязку событий, критика считает наиболее оптимистичным произведением Грина.

Характерно, что в своих размышлениях о «Почетном консуле» в книге «Пути спасения» писатель обращает внимание на духовную эволюцию персонажей, показать которую, как справедливо считает сам Грин, ему удалось достаточно убедительно: «В конце романа каждый предстает другим человеком». Гуманистический пафос романа связан и с проходящей через все повествование темой отца, взаимоотношений между отцом и сыном, в разработке которой, как всегда у Грина, присутствуют разные мотивы, разные эмоциональные оттенки, различное идейное наполнение, вплоть до религиозно-философского в рассуждении Леона Риваса. Как всегда расходясь с ортодоксальным католицизмом, Грин устами Риваса вносит в образ Бога Отца человеческие черты. Размышления о двух ликах Бога Отца — это, по сути дела, размышления о двойственной природе человека, изначально и доброй, и злой. Что победит — и в поведении конкретного человека, и в историческом развитии человечества? Писатель не отвечает на этот вопрос. Но, сохраняя свой скепсис, он на примере Чарли Фортнума, сумевшего преодолеть и людское недоброжелательство, и тайную личную боль, дает нам веру в силу и красоту добра.

Роман «Человеческий фактор» вышел в издательстве «Бодлей хед» в 1978 году. Однако замысел его возник у писателя еще в конце шестидесятых годов. За эти десять лет Грин успел написать и издать «Почетного консула», а книга о Морисе Кэсле, сотруднике британской спецслужбы и одновременно тайном агенте Москвы, продвигалась медленно, с перерывами, порой приводя ее автора в отчаяние. По словам Грина, использовавшего известный образ из романтической поэмы С.-Т. Кольриджа «Сказание о Старом Мореходе», этот роман, не имевший пока даже названия, висел на его шее подобно убитому альбатросу: «Воображение мое было мертво, как эта птица».

Психологической помехой в работе над романом стал и скандал, связанный с разоблачением Кима Филби, который оказался советским агентом. А именно под началом Филби Грин служил в системе Британской разведки во время войны! Он нисколько не боялся признаться в своей дружбе с Филби и однажды, находясь в весьма привилегированном обществе, с вызовом провозгласил за него тост. Но писатель был обеспокоен тем, что его роман мог быть воспринят как своеобразный пересказ реальных событий — истории Филби. Между тем Грин особенно настаивал на том, что судьба Мориса Кэсла является лишь плодом его творческого воображения.

Другое дело — африканская тема в романе и проблема апартеида. В автобиографической книге «Пути спасения» Грин прямо говорит о том, что завершить роман его побудил, кроме личных причин, и «лицемерный характер наших отношений с Южной Африкой». Писатель мучился предчувствиями трагических событий. По его мнению, выдуманная им операция «Римус» по отношению к африканцам вполне могла стать реальностью. Так что Грин рассматривал свою книгу как акт гражданского действия, как попытку предупредить мир о возможной очередной вспышке насилия на земле.

Правда, свойственное Грину обостренное внимание к политике натолкнулось на не менее болезненные переживания его как художника, что побудило не спешить с изданием книги даже после ее завершения. Дело в том, что писателю не удалось осуществить давно лелеемый замысел — создать произведение о рутинной, будничной стороне жизни разведывательных служб. Сотрудник этих служб должен был предстать обыкновенным чиновником, занятым отнюдь не романтическими похождениями, а просто зарабатывающим себе пенсию, погруженным, подобно клерку, в скуку бумажной волокиты. Ведь именно такой была работа самого Грина в системе Британской разведки в годы второй мировой войны.

Между тем в сюжет «Человеческого фактора» вторглась, помимо воли автора, тема насилия (убийство Дэвиса). Появилась вдруг и зловещая фигура доктора Персивала. По мнению уже перебравшегося в Москву Кима Филби, которому Грин специально послал книгу, действия Персивала больше соответствовали бы практике ЦРУ, нежели британской «Сикрет Интеллидженс Сервис».

Что же касается главной коллизии, то здесь писатель остался верен себе. В романе отразилась уже знакомая по другим произведениям Грина его озабоченность судьбой человеческого начала в современном мире, судьбой индивида, «человеческого фактора», неминуемо сталкивающегося с безразличной и даже враждебной к нему государственной машиной. Как и в романе «Наш человек в Гаване», где, правда, преобладал комедийный и сатирический пафос, Морис Кэсл, «маленький человек», нежно любящий свою жену и приемного сына, становится жертвой ведомственных интересов, политических амбиций и даже бессмысленного соперничества целых держав.

Критика справедливо обращает внимание на выбор имен — Морис и Сара. Именно так звали столь же страстно влюбленных, но по-своему несчастных и в итоге навек разлученных героев в романе «Конец одной любовной связи». Символична и говорящая фамилия героя — двойного агента: Кэсл («замок», «крепость»), призванная напомнить известную английскую поговорку «Мой дом — моя крепость». Следуя этой поговорке, герой пытается сделать свой дом, свой счастливый семейный очаг неприступным для внешнего мира. Как и в романе «Наш человек в Гаване», звучит мысль о подлинной верности — верности близким, родным, любимым, а не государственным системам и политическим доктринам. «Ты не предал ни меня, ни Сэма», — успокаивает Мориса Кэсла его жена Сара, когда тот сокрушается, что стал шпионом враждебной державы. Позиция Сары перекликается с позицией доктора Хассельбахера, уверявшего неудачливого фальшивого агента Уормолда: «Они не заслуживают правды… Королевства, республики, словом, державы…»

Но острое чувство действительности, умение уловить сложную диалектику жизни заставляют Грина отразить и другой аспект проблемы. Маленький уютный мирок Кэсла, дорогой его сердцу «замок» гибнет отнюдь не только потому, что внешний, большой мир обладает огромной разрушительной силой. Здесь включается в действие и «человеческий фактор», который делает индивидуума очень уязвимым. «Человеческий фактор» — это способность любить, сострадать, не мириться с жестокостью и несправедливостью, действовать, поддавшись чувству. «Большой мир» наступает на «замок» Кэсла и в конечном итоге сметает его, но ведь Кэсл сам приоткрыл этому миру дверь, когда много лет назад из благодарности за спасение Сары, то есть под влиянием «человеческого фактора», стал двойным агентом. Точно так же, исполненный сострадания к возможным жертвам операции «Дядюшка Римус», Кэсл стремится разоблачить зловещие планы Мюллера и тем самым окончательно рушит свое счастье. Налицо типичная для Грина ситуация морального тупика: «вмешательство» в политику опасно, но и не вмешаться нельзя — бунтует сердце!

Столь же типичен в этом романе и связанный с пессимистическим мироощущением Грина мотив одиночества, доведенный здесь, как считает критика, до кульминации. Одинок Дэвис, одинок полковник Дэйнтри, мучается своей тайной, как страшным грузом, Кэсл — ведь он не имеет права ничем поделиться даже с Сарой! Тщетны попытки Кэсла установить не деловые, а чисто человеческие контакты со своими связными — Иваном, Борисом. Правда, Борис вроде бы склонен к таким контактам, но именно потому его и отзывают из Англии: государственной машине, неизбежно опирающейся на механизм секретных служб, нужны безликие роботы, но отнюдь не живые люди.

В изображении страданий Кэсла, его тяги к общению, взаимопониманию много личного, мучительного для самого Грина. Не случайна биографическая близость героя и автора. Оба они родились и провели детские годы в Беркхэмстеде, оба ненавидели школу, оба несколько лет прослужили в Африке и были связаны со шпионским ведомством. Употребляя известное выражение, можно сказать, что «Человеческий фактор» — одно из «задушевных созданий» Грина.

Повесть «Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой» вышла в свет в 1980 году в издательстве «Бодлей хед». По свидетельству Грина, замысел книги возник у него в 1978 году, через девять месяцев после издания «Человеческого фактора», во время праздничного рождественского ужина. Взглянув на большие конфеты-хлопушки, он вдруг подумал: а что, если в одной из них окажется бомба? Это Рождество писатель проводил в Швейцарии вместе с дочерью и внуками. Дочери Кэролайн Бурже он и посвятил «Доктора Фишера», а местом действия повести стала Швейцария.

Обращение к новому произведению было для Грина неожиданностью. Он считал, что после «Человеческого фактора» ничего больше писать не будет. Однако все оказалось иначе. По его словам, он осознал, что и в семьдесят пять лет жизнь может быть так же непредсказуема, как в молодые годы, когда он сел писать свой первый роман.

Критика увидела в «Докторе Фишере» одновременно и что-то новое, не похожее на предыдущие творения писателя, и развитие традиционных для Грина тем и мотивов. «Непохожесть» проявилась в небольшом объеме произведения, в незамысловатой фабуле, отсутствии детективного элемента, в тесном переплетении внутри одной художественной системы гротеска (линия доктора Фишера и «жаб») и сентиментальной стихии (отношения Альфреда Джонса и Анны-Луизы). По-новому звучат и религиозные мотивы, составляющие своеобразный подтекст в трактовке человеческих судеб. Критика справедливо усматривает параллель между доктором Фишером как земным богом и Богом, управляющим Вселенной. Оба они испытывают наслаждение, подвергая человека испытанию, проверяя его чувство собственного достоинства, то одаривая, то унижая его, заставляя страдать (так случилось с Альфредом Джонсом, для которого семейное счастье было неожиданным подарком Бога, потом жестоко отобранным). Сам писатель, относя повесть к жанру «развлекательного чтения», подчеркивал, что это «мрачное развлекательное чтение».

Всемогущество Бога, в трактовке Грина, отнюдь не исключает и его страданий. Вера в Бога небесного подрывается дисгармонией жизни, суетностью человеческих интересов. Бог земной — доктор Фишер — терпит моральное поражение. И вот здесь мы выходим на развитие традиционной темы и для Грина, и для английской, а возможно, и для мировой литературы. Это тема богатства, его роли в судьбе человека, осмысливая которую Грин разрабатывает вечно живую проблему — проблему подлинных и мнимых ценностей.

Образы богачей, преимущественно сатирического плана, возникали и раньше на страницах романов Грина. Таков, например, сэр Маркус, тщедушный уродец, попытавшийся ради наживы развязать мировую войну («Наемный убийца»). Таков в «Брайтонском леденце» узаконенный гангстер Коллеони, владеющий «всем видимым миром» и способный диктовать свою волю парламенту. Таков, наконец, в романе «Меня создала Англия» Эрик Крог, в образе которого драматически столкнулись финансовое могущество и духовная, психологическая безликость финансиста, обладающего несметным богатством и неспособного вкусить от него самых простых человеческих радостей.

В отличие от Крога, прототипом которого послужил шведский финансист Ивар Крейгер, Фишер не имеет реального прототипа, хотя Грин в одном из интервью дал понять, что, создавая образ Фишера, он использовал опыт общения с богатыми мафиози Ниццы, против которых вел одно время неравную борьбу. Доктор Фишер достиг богатства вполне законным путем, изобретя зубную пасту, но в интервью журналу «Иностранная литература» (1982, № 9) писатель подчеркнул сходство Фишера с мелким уголовным типом, с которым ему пришлось столкнуться в Ницце: «Оба они равно презирали всех, у кого нет денег. Презирали и были уверены, что за деньги можно купить всех и вся». По словам Грина, множество процветающих докторов Фишеров он встречал во всех концах планеты.

Но, как и в случае с Эриком Крогом, который отнюдь не был портретом реального Крейгера, образ Фишера — это гротескное обобщение ряда тенденций современной цивилизации, а именно культа наживы, материального богатства как самоцели, как единственного смысла существования. При этом, если гости доктора Фишера — «жабы» — демонстрируют полную утрату человеческого достоинства, которым они жертвуют ради обретения хотя бы еще одного бесплатного «подарка», то доктор Фишер наделен сатанинской гордостью и испытывает огромное наслаждение оттого, что с легкостью играет на людских пороках. Он выступает в повести своеобразным философом, «теоретиком» беспринципности, и высказывания его, нередко выражающие, как это ни парадоксально, точку зрения автора, звучат афористически: «У богатых нет гордости. Они гордятся только своим достоянием. Церемониться надо с бедняками».

Эту истину Фишер познает на собственном опыте. Ведь именно в столкновении с неимущими — конторщиком Стайнером, мелким служащим шоколадной фабрики Джонсом — он дважды терпит поражение. Земной бог Фишер управляет не только «жабами», но в их лице целыми сферами общества (недаром «жабы» представляют мир юриспруденции, налоговой системы, армии, массового искусства). Однако все могущество Фишера оказывается бессильным перед человеческими чувствами, счастьем духовной близости, которую обрела в обществе безвестного конторщика его жена. Дочь Фишера уходит из богатого особняка к бедняку Джонсу именно потому, что находит в союзе с ним нечто большее, нежели материальные ценности, которые только и может предложить ей отец. В отличие от Крога, смирившегося со своей участью — полнейшей человеческой безликостью, Фишер бунтует, мстит людям, но в конце концов, признав поражение, убивает себя.