Собрание стихотворений

Хотя проклинает проезжий

Дороги моих побережий,

Люблю я деревню Николу,

Где кончил начальную школу!

Бывает, что пылкий мальчишка

За гостем приезжим по следу

В дорогу торопится слишком:

— Я тоже отсюда уеду!

Среди удивленных девчонок

Храбрится, едва из пеленок:

— Ну что по провинции шляться?

В столицу пора отправляться!

Когда ж повзрослеет в столице,

Посмотрит на жизнь за границей,

Тогда он оценит Николу,

Где кончил начальную школу…

Загородил мою дорогу

Грузовика широкий зад.

И я подумал: "Слава Богу!

Село не то, что год назад!"

Теперь в полях везде машины,

И не видать худых кобыл.

И только вечный дух крушины

Всё так же горек и уныл.

И резко, словно в мегафоны,

О том, что склад забыт и пуст,

Уже не каркают вороны

На председательский картуз.

Идут, идут обозы в город

По всем дорогам без конца, —

Не слышно праздных разговоров,

Не видно праздного лица.

Погружены

в томительный мороз,

Вокруг меня снега оцепенели!

Оцепенели маленькие ели,

И было небо темное, без звезд.

Какая глушь! Я был один живой

Один живой в бескрайнем мертвом поле!

Вдруг тихий свет-пригрезившийся, что ли?

Мелькнул в пустыне, как сторожевой…

Я был совсем как снежный человек,

Входя в избу (последняя надежда!),

И услыхал, отряхивая снег:

— Вот печь для вас и теплая одежда… —

Потом хозяйка слушала меня,

Но в тусклом взгляде жизни было мало,

И, неподвижно сидя у огня,

Она совсем, казалось, задремала…

Как много желтых снимков на Руси

В такой простой и бережной оправе!

И вдруг открылся мне

И поразил

Сиротский смысл семейных фотографий!

Огнем, враждой

Земля полным-полна,

И близких всех душа не позабудет…

— Скажи, родимый, будет ли война?

И я сказал: — Наверное, не будет.

— Дай бог, дай бог…

Ведь всем не угодишь,

А от раздора пользы не прибудет… —

И вдруг опять:

— Не будет, говоришь?

— Нет, — говорю, — наверное, не будет!

— Дай бог, дай бог…

И долго на меня

Она смотрела, как глухонемая,

И, головы седой не поднимая,

Опять сидела тихо у огня.

Что снилось ей?

Весь этот белый свет,

Быть может, встал пред нею в то мгновенье?

Но я глухим бренчанием монет

Прервал ее старинные виденья…

— Господь с тобой! Мы денег не берем.

— Что ж, — говорю, — желаю вам здоровья!

За все добро расплатимся добром,

За всю любовь расплатимся любовью…

Спасибо, скромный русский огонек,

За то, что ты в предчувствии тревожном

Горишь для тех, кто в поле бездорожном

От всех друзей отчаянно далек,

За то, что, с доброй верою дружа,

Среди тревог великих и разбоя

Горишь, горишь, как добрая душа,

Горишь во мгле, и нет тебе покоя…

С утра носились,

Сенокосили,

Отсенокосили, пора!

В костер устало

Дров подбросили

И помолчали у костра.

И вот опять

Вздыхают женщины —

О чем-то думается им?

А мужики лежат,

Блаженствуя,

И в небеса пускают дым!

Они толкуют

О политике,

О новостях, о том, о сем,

Не критикуют

Ради критики,

А мудро судят обо всем,

И слышен смех

В тени под ветками,

И песни русские слышны,

Все чаще новые,

Советские,

Все реже — грустной старины…

Помню, как тропкой,

едва заметной,

В густой осоке, где утки крякали,

Мы с острогой ходили летом

Ловить налимов

под речными корягами.

Поймать налима непросто было.

Мало одного желания.

Мы уставали, и нас знобило

От длительного купания,

Но мы храбрились: — Рыбак не плачет!

В воде плескались

до головокружения,

И наконец на песок горячий

Дружно падали в изнеможении!

И долго после мечтали лежа

О чем-то очень большом и смелом,

Смотрели в небо, и небо тоже

Глазами звезд

на нас смотрело…

Сапоги мои — скрип да скрип

Под березою,

Сапоги мои — скрип да скрип

Под осиною,

И под каждой березой-гриб,

Подберезовик,

И под каждой осиной — гриб,

Подосиновик!

Знаешь, ведьмы в такой глуши

Плачут жалобно.

И чаруют они, кружа,

Детским пением,

Чтоб такой красотой в тиши

Все дышало бы,

Будто видит твоя душа

сновидение.

И закружат твои глаза

Тучи плавные

Да брусничных глухих трясин

Лапы, лапушки…

Таковы на Руси леса

Достославные,

Таковы на лесной Руси

Сказки бабушки.

Эх, не ведьмы меня свели

С ума-разума

песней сладкою —

Закружило меня от села вдали

Плодоносное время

Краткое…

Сапоги мои-скрип да скрип

Под березою,

Сапоги мои-скрип да скрип

Под осиною,

И под каждой березой-гриб,

Подберезовик,

И под каждой осиной — гриб,

Подосиновик…

Я буду долго

Гнать велосипед.

В глухих лугах его остановлю.

Нарву цветов.

И подарю букет

Той девушке, которую люблю.

Я ей скажу:

— С другим наедине

О наших встречах позабыла ты,

И потому на память обо мне

Возьми вот эти

Скромные цветы! —

Она возьмет.

Но снова в поздний час,

Когда туман сгущается и грусть,

Она пройдет,

Не поднимая глаз,

Не улыбнувшись даже…

Ну и пусть.

Я буду долго

Гнать велосипед,

В глухих лугах его остановлю.

Я лишь хочу,

Чтобы взяла букет

Та девушка, которую люблю…

Звезда полей во мгле заледенелой,

Остановившись, смотрит в полынью.

Уж на часах двенадцать прозвенело,

И сон окутал родину мою…

Звезда полей! В минуты потрясений

Я вспоминал, как тихо за холмом

Она горит над золотом осенним,

Она горит над зимним серебром…

Звезда полей горит, не угасая,

Для всех тревожных жителей земли,

Своим лучом приветливым касаясь

Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,

Она восходит ярче и полней,

И счастлив я, пока на свете белом

Горит, горит звезда моих полей…

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи…

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

— Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу. —

Тихо ответили жители:

— Это на том берегу.

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами,

Сено гребут в сеновал:

Между речными изгибами

Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил…

Тихая моя родина,

Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,

Тот же зеленый простор.

Словно ворона веселая,

Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..

Время придет уезжать —

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

У сгнившей лесной избушки,

Меж белых стволов бродя,

Люблю собирать волнушки

На склоне осеннего дня.

Летят журавли высоко

Под куполом светлых небес,

И лодка, шурша осокой,

Плывет по каналу в лес.

И холодно так, и чисто,

И светлый канал волнист,

И с дерева с легким свистом

Слетает прохладный лист,

И словно душа простая

Проносится в мире чудес,

Как птиц одиноких стая

Под куполом светлых небес…

— Когда же, когда же

Отчалит проклятый паром?

Как возятся долго

С погрузкой какого-то хлама! —

Сердились, галдя,

На своих чемоданах с добром

Четыре туза

И четыре причудливых дамы…

Меж тем рассветало…

И вот, озаряя ухабы,

Взлетел раскаленный,

Светящийся солнечный шар!

В торговый ларек

Потянулись с кошелками бабы,

Вокруг слободы

Расклубился сиреневый шарф —

Туман полевой,

И по заспанным смутным ямам

Паром зашумел,

Выплывая в могучий простор!..

Четыре туза

И четыре внимательных дамы

Со мной завели,

Как шарманку, глухой разговор

О хлебе, о ценах,

О смысле какой-то проблемы…

— Эй, что ж ты, паромщик?

Затей свою песню, затей! —

Терпеть не могу

Разговоров на общие темы

Среди молодых,

Но уже разжиревших людей!

Сошел я с парома

И сразу направился прямо

Дорогой лесами,

Дорогой полями,

а там —

Четыре туза

И четыре испуганных дамы

За каждым шофером

Носились весь день по пятам…

Я долго ехал волоком.

И долго лес ночной

Все слушал медный колокол,

Звеневший под дугой.

Звени, звени легонечко,

Мой колокол, трезвонь!

Шагай, шагай тихонечко,

Мой бедный старый конь!

Хоть волки есть на волоке

И волок тот полог,

Едва он сани к Вологде

По волоку волок…

Звени, звени легонечко,

Мой колокол, трезвонь!

Шагай, шагай тихонечко,

Мой бедный старый конь!

И вдруг заржал он молодо,

Гордясь без похвалы,

Когда увидел Вологду

Сквозь заволоку мглы…

Взбегу на холм

и упаду

в траву.

И древностью повеет вдруг из дола.

И вдруг картины грозного раздора

Я в этот миг увижу наяву.

Пустынный свет на звездных берегах

И вереницы птиц твоих, Россия,

Затмит на миг

В крови и жемчугах

Тупой башмак скуластого Батыя!..

Россия, Русь — куда я ни взгляну…

За все твои страдания и битвы —

Люблю твою, Россия, старину,

Твои огни, погосты и молитвы,

Люблю твои избушки и цветы,

И небеса, горящие от зноя,

И шепот ив у омутной воды,

Люблю навек, до вечного покоя…

Россия, Русь! Храни себя, храни!

Смотри опять в леса твои и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времен татары и монголы.

Они несут на флагах чёрный крест,

Они крестами небо закрестили,

И не леса мне видятся окрест,

А лес крестов

в окрестностях

России…

Кресты, кресты…

Я больше не могу!

Я резко отниму от глаз ладони

И вдруг увижу: смирно на лугу

Траву жуют стреноженные кони.

Заржут они — и где-то у осин

Подхватит это медленное ржанье,

И надо мной —

бессмертных звёзд Руси,

Высоких звезд покойное мерцанье…

В глаза бревенчатым лачугам

Глядит алеющая мгла.

Над колокольчиковым лугом

Собор звонит в колокола.

Звон заокольный и окольный,

У окон, около колонн, —

Я слышу звон и колокольный,

И колокольчиковый звон.

И колокольцем каждым в душу

До новых радостей и сил

Твои луга звонят не глуше

Колоколов твоей Руси…

Словно зеркало русской стихии,

Отстояв назначенье свое,

Отразил он всю душу России!

И погиб, отражая ее…

Напрасно

дуло пистолета

Враждебно целилось в него;

Лицо великого поэта

Не выражало ничего!

Уже давно,

как в божью милость,

Он молча верил

В смертный рок.

И сердце Лермонтова билось,

Как в дни обидчивых тревог.

Когда же выстрел

грянул мимо

(Наверно, враг

Не спал всю ночь!),

Поэт зевнул невозмутимо

И пистолет отбросил прочь…

Он шляпу снял,

чтоб поклониться

Старинным русским каланчам…

А после дамы всей столицы

О нем шептались по ночам.

И офицеры в пыльных бурках

Потом судили меж равнин

О том, как в залах Петербурга

Блистал приезжий дворянин.

А он блистал, как сын природы,

Играя взглядом и умом,

Блистал, как летом блещут воды,

Как месяц блещет над холмом!

И сны Венеции прекрасной,

И грустной родины привет —

Все отражалось в слове ясном

И поражало высший свет.

В трудный час, когда ветер полощет зарю

В темных струях нагретых озер,

Я ищу, раздвигая руками ивняк,

Птичьи гнезда на кочках в траве…

Как тогда, соловьями затоплена ночь.

Как тогда, не шумят тополя.

А любовь не вернуть,

как нельзя отыскать

Отвихрившийся след корабля!

Соловьи, соловьи заливались, а ты

Заливалась слезами в ту ночь;

Закатился закат — закричал паровоз,

Это он на меня закричал!

Я умчался туда,

где за горным хребтом

Многогорбый старик океан,

Разрыдавшись, багровые волны-горбы

Разбивает о лбы валунов.

Да, я знаю, у многих проходит любовь,

Все проходит, проходит и жизнь,

Но не думал тогда и подумать не мог,

Что и наша любовь позади.

А когда, отслужив, воротился домой,

Безнадежно себя ощутил

Человеком, которого смыло за борт:

Знаешь, Тайка встречалась с другим!

Закатился закат. Задремало село.

Ты пришла и сказала: «Прости».

Но простить я не мог,

потому что всегда

Слишком сильно я верил тебе!

Ты сказала еще:

— Посмотри на меня!

Посмотри — мол, и мне нелегко.—

Я ответил, что лучше

на звезды смотреть,

Надоело смотреть на тебя!

Соловьи, соловьи

заливались, а ты

Все твердила, что любишь меня.

И, угрюмо смеясь, я не верил тебе.

Так у многих проходит любовь…

В трудный час, когда ветер полощет зарю

В темных струях нагретых озер,

Птичьи гнезда ищу, раздвигаю ивняк.

Сам не знаю, зачем их ищу.

Это правда иль нет, соловьи, соловьи,

Это правда иль нет, тополя,

Что любовь не вернуть,

как нельзя отыскать

Отвихрившийся след корабля?

Я весь в мазуте,

весь в тавоте,

Зато работаю в тралфлоте!

Печально пела радиола:

Про мимолетный наш уют.

На камни пламенного мола

Матросы вышли из кают.

Они с родными целовались.

В лицо им дул знобящий норд.

Суда гудели, надрывались,

Матросов требуя на борт…

И вот опять — святое дело!

И наш корабль, заботой полн,

Совсем не так осиротело

Плывет среди бескрайних волн…

Я, юный сын морских факторий,

Хочу, чтоб вечно шторм звучал.

Чтоб для отважных вечно — море,

А для уставших — свой причал…

Потонула во тьме

Отдаленная пристань.

По канаве помчался —

Эх — осенний поток!

По дороге неслись

Сумасшедшие листья,

И порой раздавался

Милицейский свисток.

Я в ту ночь позабыл

Все хорошие вести,

Все призывы и звоны

Из Кремлевских ворот.

Я в ту ночь полюбил

Все тюремные песни

Все запретные мысли,

Весь гонимый народ.

Ну так что же? Пускай

Рассыпаются листья!

Пусть на город нагрянет

Затаившийся снег!

На тревожной земле

В этом городе мглистом

Я по-прежнему добрый,

Неплохой человек.

А последние листья

Вдоль по улице гулкой

Все неслись и неслись,

Выбиваясь из сил.

На меня надвигалась

Темнота закоулков,

И архангельский дождик

На меня моросил…

Созерцаю ли звезды над бездной

С человеческой вечной тоской,

Воцаряюсь ли в рубке железной

За штурвалом над бездной морской, —

Все я верю, воспрянувши духом,

В грозовое свое бытие

И не верю настойчивым слухам,

Будто все перейдет в забытье,

Будто все начинаем без страха,

А кончаем в назначенный час

Тем, что траурной музыкой Баха

Провожают товарищи нас.

Это кажется мне невозможным.

Все мне кажется — нет забытья!

Все я верю, как мачтам надежным,

И делам, и мечтам бытия.

Человек не рыдал, не метался

в это утлое утро утраты.

Лишь ограду встряхнуть попытался,

Ухватившись за копья ограды…

Вот пошёл он. Вот в чёрном затоне

Отразился рубашкою белой.

Вот трамвай, тормозя, затрезвонил:

Крик водителя: — Жить надоело?!

Было шумно, а он и не слышал.

Может, слушал, но слышал едва ли,

Как железо гремело на крышах,

Как железки машин грохотали.

Вот пришёл он. Вот взял он гитару.

Вот по струнам ударил устало.

Вот запел про царицу Тамару

И про башню в теснине Дарьяла.

Вот и всё… А ограда стояла.

Тяжки копья чугунной ограды.

Было утро дождя и металла.

Было утлое утро утраты…

Стихи на волю гонят нас,

Как будто вьюга воет, воет

На отопленье паровое,

На электричество и газ!

Скажите, знаете ли вы

О вьюгах что-нибудь такое:

Кто может их заставить выть?

Кто может их остановить,

Когда захочется покоя?

А утром солнышко взойдет,—

Кто может средство отыскать,

Чтоб задержать его восход?

Остановить его закат?

Вот так поэзия, она

Звенит — ее не остановишь!

А замолчит — напрасно стонешь!

Она незрима и вольна.

Прославит нас или унизит,

Но все равно возьмет свое!

И не она от нас зависит,

А мы зависим от нее…

О чем шумят

Друзья мои, поэты,

В неугомонном доме допоздна?

Я слышу спор.

И вижу силуэты

На смутном фоне позднего окна.

Уже их мысли

Силой налились!

С чего ж начнут?

Какое слово скажут?

Они кричат,

Они руками машут,

Они как будто только родились!

Я сам за все,

Что крепче и полезней!

Но тем богат,

Что с «Левым маршем» в лад

Негромкие есенинские песни

Так громко в сердце

Бьются и звучат!

С веселым пеньем

В небе безмятежном,

Со всей своей любовью и тоской

Орлу не пара

Жаворонок нежный,

Но ведь взлетают оба высоко!

И, славя взлет

Космической ракеты,

Готовясь в ней летать за небеса,

Пусть не шумят,

А пусть поют поэты

Во все свои земные голоса!

Как центростремительная сила,

Жизнь меня по всей земле носила!

За морями, полными задора,

Я душою был нетерпелив,—

После дива сельского простора

Я открыл немало разных див.

Нахлобучив «мичманку» на брови,

Шел в театр, в контору, на причал.

Полный свежей юношеской крови,

Вновь, куда хотел, туда и мчал…

Но моя родимая землица

Надо мной удерживает власть,—

Память возвращается, как птица,

В то гнездо, в котором родилась,

И вокруг любви непобедимой

К селам, к соснам, к ягодам Руси

Жизнь моя вращается незримо,

Как Земля вокруг своей оси!..