Сочинения

Защитительная речь к императору Феодосию

Благочестивейшему, боголюбивейшему и христолюбивому императору нашему Феодосию, всегда победоносному, Августу, Кирилл о Господе спасения (желает).

Божественное и бессмертное Естество, Которое над всем владычествует, Которое живет во свете неприступном и восседает на престоле высоком и Ему одному приличном, Которому предстоят начала, господства, власти и святые серафимы, пред Которым, как говорит Священное Писание, страшатся и трепещут все твари, — это естество, столь преславное и достойное крайнего удивления, имеет и снисхождение, равное величию Его превосходного и неизреченного могущества. В противном случае сотворенная природа не могла бы сносить Его великой и неизреченной силы и власти. Поэтому блаженный пророк Давид, вознося к Богу молитвы за себя и всех других, живущих на земле, говорит: Помяни, Господи, яко персть есмы (Пс.102:1); и опять: Аще беззакония назриши, Господи, Господи, кто постоит (Пс.129:3)? Поэтому же и блаженный Иов, искушаемый диаволом, удрученный жесточайшими и несносными бедствиями, восклицал к Богу: Почто неси сотворил беззаконию моему забвения, и очищения греха моего (Иов.7:21)? Запечатлел ми еси беззакония в мешце, назнаменал же еси, аще что неволею преступих (14:17). Но здесь, я думаю, тотчас скажет кто–нибудь: зачем же, о великодушнейший из подвижников, упрекаешь Бога за то, что Он не являет своего милосердия? Когда ты согрешил, виновен ли Законодатель, что Он не забывает грехов? Нисколько. Он сказал: почему же милосердный по самой Своей природе и бесконечно превосходящей всех Своею славою не являет на мне Своего милосердия и Своей славы? Если бы было возможно для человеческого ума не падать при обстоятельствах всякого рода, в таком случае Судия строго и тщательно судил бы его, запечатлевал бы беззакония, как в мешке, отказывал бы в забвении грехов тем, которые бы согрешали и невольно. Но так как много согрешаем все мы и быть свободным от всякого проступка свойственно только Ему одному, то должны быть забываемы прегрешения слабым. Итак, возвышенным и великим свойственно иметь и снисходительность. И действительно, это незлобие, эта снисходительность принадлежат высочайшему Божественному естеству, а вслед и по примеру его и вашему величеству, христолюбивейшие императоры. Поистине вы — некоторый образ и подобие Небесного Царства; вам одним досталось в удел господствовать над всеми, сохранять и оберегать своих подданных страхом и кротостью и изливать на всю Вселенную славное и мирное благоденствие. Это–то и побудило меня успокоить ваше оскорбленное благочестие правдивым защищением. При этом я невольно опускаю то, что особенно было бы полезно для моей цели, боясь оскорбить всеми признаваемое право вашего величества. Ибо хотя я и могу сказать, что я чужд его (Нестория) безумия, но если бы, забыв всякое приличие, стал я утверждать, и притом пред вами лично, что я ничем не увлекался, то сказал бы это, может быть, не безнаказанно. Я боюсь противиться вашему мнению не из опасения подвергнуться несправедливости или чему–нибудь такому, что постигло Израиль. Был ли кто–нибудь так невинен, чтобы не поспешил когда–нибудь? Много согрешаем все мы, и человеческая природа, как бы пораженная болезнью, удобопреклонна к греху, так что и самый ревностный блюститель закона никогда не мог считать себя совершенно чистым и безгрешным перед Богом и слышал Бога, говорящего к нему: Се Аз суждуся с тобою, внегда рещи тебе: не согреших (Иер.2:35). Итак, лучше и благоразумнее уступать сильным и молить их о прощении прегрешений. Ибо, как я сказал, ваше величество должны забывать проступки, подражая в этом самому Богу.

Я писал сначала к вашему благочестию, потом также к славным императрицам и делал это вовсе не с тем, чтобы произвести в вашем священнейшем доме разногласие или какое–нибудь смятение — нет, я не так несмыслен и скудоумен; но я знаю, что те, которые поставлены служить святейшему Богу, должны быть трезвенны и бодрственны, должны наблюдать и тщательно исполнять угодное Ему, должны опасаться того, чтобы не подвергнуться верной погибели, если окажутся ленивыми в исполнении своих обязанностей. Мы должны утверждать в вере тех, которые уже уверовали в Господа нашего Иисуса Христа, которых Он приобрел своею кровью, сделал истинными поклонниками и наименовал родом избранным, царским священием, народом святым, людьми обновления, чтобы возвещали добродетели из тьмы всех призвавшего в чудный Свой свет (1 Пет.2:9). Изрекая заповеди избранным в священный сан, Господь так говорит блаженному Иезекиилю: Сыне человечь, глаголи к сыном людей твоих, и речеши к ним: земля, на нюже аще наведу меч, и поймут людие земли человека единого от себе, и поставят его себе в стража, и узрит меч грядущий на землю, и вострубит трубою, и проповесть людем, и услышит услышавый глас трубы и не сохранится, и найдет меч, и постигнет его, кровь его на главе его будет: яко слыша глас трубы и не сохранися, кровь его на нем будет: а сей, понеже сохранися, душу свою избавит. И страж, аще увидит меч грядущ, и не вострубит трубою (и не проповесть людем) и люди не охранят себе, и нашед меч возмет от них душу, та убо беззакония ради своего взяся, а крове ея от руки стража взыщу (Иез.33:2–6). Я думаю, не излишне будет обратить внимание на силу этих слов и не бесполезно выяснить сокровенный их смысл. Итак, когда ожидают нашествия каких–нибудь варваров, начальники города ставят часовых на открытых местах и на высоких башнях, повелевая им постоянно смотреть в поле и внимательно наблюдать, чтобы с какой–нибудь стороны не пробрался в город кто–нибудь из неприятелей. Когда же часовые известят город благовременно о неприятельских замыслах, они признаются достойными немалых почестей; напротив, когда своею беспечностью они допустят неприятелю овладеть городом или легко достигнуть чего–нибудь, в таком случае расплачиваются своими головами и приговариваются к самым тяжким казням. Подобным же образом и каждый из иереев (так как поставлен от Бога стражем) приобретет себе венец своею бдительностью, если будет стараться возвещать людям опасное и угрожающее им зло. Если же он молчит, то впадает в бедствия, посылаемые обыкновенно гневом Божиим, потому что своим молчанием допускает впадать в большие бедствия тех, которых он должен бы своим голосом направить на путь истинный. Брань была предпринята не против какого–нибудь частного и подобного нам человека, а против Спасителя всех нас, Христа Господа. По словам Писания, никтоже речет анафема на Иисуса, токмо о Веельзевуле (1 Кор.12:3), т. е. никто не отрицается Христа, если не бывает наущаем от сатаны, и в этом никто не сомневается. Итак, этот дракон–отступник, т. е. сатана, нашедши неосторожного, особенно же развращенного умом человека, пастыря, дерзновенным языком его неразумно порицает догматы истины, отнимает у Христа, Спасителя нашего, самую существенную и очевидную славу Его (ибо дерзок и в необузданном вероломстве безрассудно решается и за самое гнусное), наполнил все церкви смятениями и раздорами. Когда же была преобореваема таким образом правая вера, повсюду возникали разногласия и сильно смущали и беспокоили верующих сомнением: не погрешают ли они, почитая Христа истинным Богом. И что затем последовало? Заразительная болезнь, имеющая началом своим ложь, а отцом сатану, поразила всю вселенную. И так как мы поставлены от Бога часовыми, обязанными иметь непрестанное попечение о людях, то не должны ли были мы тотчас же смело взять священную и церковную трубу и возвестить о нашествии диавольского меча тем, которые желают соблюсти благочестие? Ибо какое наказание определил Бог тем, которые молчат? Крове ея от руки твоея взыщу, говорит Он (Иез.33:6). Но твое сердце, боголюбивейший император, было непоколебимо и безопасно. Да, я торжественно возвещаю, а еще лучше меня и громче говорят о том самые дела и свидетельствует время, что вы с горячностью ревновали о благочестии и спорили о славе с вашими предками — мало того, так как им еще делает честь то, что вы превосходите их благодушием, то я без всякой лести скажу, что вы заявили гораздо лучший и достохвальный взгляд на это дело. Я знал, как непоколебима в вас вера, как тверда любовь ко Христу. И не напрасно писал я, прося вас оказать помощь другим, или, лучше, всем церквам, потому что вы привыкли помогать. И, как труба, возвещающая о нашествии варваров, во всяком, особенно сильном и храбром, воине, возбуждает мужество, а робкого и новобранца заставляет бояться того, чтобы, попав каким–нибудь образом по неблагоразумию в ряды неприятелей, не сделаться добычею их жестокости, так и то, что я писал о Христе, возбудило ваше благочестие против мечей диавола, а других — легкомысленных и удобопреклонных ко злу — делало осторожными и твердыми. Многие не так легко и удобно принимают таинство Христа; учение о Нем чрезвычайно глубоко; даже люди, особенно сильные умом и непрестанно изучающие Писания, едва познают Его, и то только как бы в зерцале и гадании. А так как, по словам священнейшего Павла, тлят обычаи благи беседы злы (1 Кор.15:13) и капля капающего, как говорит Соломон, продалбливает горы, то если бы те вредные речи падали на умы людей наподобие капли, капающей сверху, то и в таком случае они некогда причинили бы весьма немало вреда. Итак, составленное мною увещание полезно и необходимо, с одной стороны, для обуздания тех, которые без всякого рассуждения подняли брань против Христа, а частью для утверждения и вразумления тех, которые имели не совсем точное познание о таинстве и речами прелестника были колеблемы и потрясаемы, как жестокою бурей. А что я писал по необходимости, это можно доказать из самой сущности дела. В прежние времена и много столетий назад все человеческое далеко было от Бога, потому что грешила вся земля и, как поет блаженный Давид, вси уклонишася, вкупе неключими быша, все даже до единого (Пс.13:3), но посетил есть нас Восток с высоты (Лк.1: 78), явилось к нам единородное Слово Божие, обращалось с живущими на земле (Вар.3:38), сделавшись подобным нам человеком, но пребывая в то же время по естеству Богом, уничтожив средостение ограды, соединило нас через Себя самого с Богом и Отцом (Еф.2). Забыв наши оскорбления, Оно освободило нас от греха, который удалял нас от Него, и оправдал верою. Ибо Оно есть мир наш, по Писанию (Еф.2:14). Итак, повреждение веры повлекло бы за собой расторжение уз мира нашего, — уз, которыми мы соединяемся с Богом, и помрачение или исчезновение пути правды для умов наших, чтобы не сказать более; потому что мы оправдываемся через святое крещение, возвещая смерть Христа и вместе исповедуя Воскресение Его (Рим.6:3–11). Однако же мы, христолюбивейший император, возвещаем смерть не обыкновенного человека, но вочеловечившегося Бога, страдавшего, как писано, за нас по плоти, живого, как Бога, и пребывающего бесстрастным по Своему естеству. Следовательно, когда надежде христиан угрожала явная опасность от речей прелестника и невежественного, разнузданного языка его, тогда мы, о император, вынуждаемые необходимостью, вспомоществуемые оружием самой истины, не могли оставить без защиты правоверующих. И к этому побуждало нас в особенности следующее. Блаженные отцы наши, получив от Бога священство, бестрепетно выступали против развращения еретиков своего времени, а в особенности нечестивых ариан, несмотря на то, что тогдашнее правительство не знало истины, даже было единомысленно еретикам и скрежетало зубами против учителей Церкви. Препобеждая в себе всякий страх, они смело проповедали правое и неукоризненное учение веры. Они знали, что сказал Господь наш Иисус Христос: Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити: убойтеся же паче могущих и душу и тело погубити в геенне (Мф.10:28). Итак, когда они не умолкали, защищая от нападений врагов славу Спасителя всех нас, невзирая на то, что жесточайших врагов имели в лицах, имевших в то время в своих руках власть над всеми, могли ли мы не последовать за ними по стезе их ревности о Христе и преданности Христу? Могли ли мы не противопоставить истину словам того хулителя? Как я сказал, мне известна была твердость вашего благочестия в вере: я твердо был уверен, что он (еретик) вам угоден не более чем мне. Что же могло побуждать меня к молчанию? Нерешительность едва не отвлекла меня от приятной обязанности и не довела до оскорбления Бога. Но я говорил самому себе: твое молчание не может иметь извинений; своим молчанием ты тяжко погрешишь и перед Богом, и перед людьми: благочестив и христолюбив тот, кого Бог почтил императорским достоинством. Такими же достоинствами блистает и славная двоица светлейших императриц; таковы же и другие честные и чудные девственные лица; затем и остальные, близкие к первым и по сану, и по достоинству, украшаясь правою и непорочною верою, также удручаются чрезмерною скорбью, видя презрение к славе нашего Спасителя. Почему же ты не совершаешь мужественно того, что считаешь угодным Богу? Не должно ли почитать нерадивым того корабельщика, который не хотел бы плавать, когда корабль направляется благоприятным ветром? Не подвергся ли бы обвинениям в малодушии и трусости тот, кто, будучи поставлен в строю и вспомоществуемый множеством храбрейших воинов, струсил бы и бросил щит в то время, как мог бы одержать победу? Побуждая самого себя такими размышлениями и уповая на благочестие вашего величества, я безбоязненно выступил на середину, считая необходимым обличать недостойные ругательства против Христа. К сказанному доселе считаю нужным прибавить еще и следующее. Избран был Несторий как опытный в евангельских и апостольских учениях, искусный в распространении и умножении благочестия, и притом содержавший правую и совершенно непорочную веру; и избрания этого человека желали и ваше величество, и все предстоятели святых церквей, и я сам. Потому что, когда получил письма от рукополагавших его благочестивейших епископов, извещавших меня о его рукоположении, я, нимало не медля, и сам написал к ним, выражая свою радость, и похваляя их избрание, и желая (новопоставленному) всего лучшего от Бога. А что последовало за тем, виною тому должно считать не ваше избрание, а его непотребство. Он был избран как агнец, а оказался волком; избран как добрый и верный служитель, но возлюбил противное; избран как плодоносный виноградник, а сотвори, как написано, терние (Ис. 5, 2); избран как трудолюбивый земледелец, а он расставил сети на пашне; избран как добрый пастырь, но сделался свирепее лютейших зверей. Потом, когда уже он, — не знаю вследствие каких причин, — заболел развращенными мнениями, часто, и притом многими, был увещаваем. Но сделали ли его лучшим эти увещания? Пробудили ли в нем угрызение совести? Обратили ли его на лучшее? Получил ли он от них какую–либо пользу для души своей? Возненавидел ли ложь? Возлюбил ли истину? Отверг ли мрак невежества? Взыскал ли света? Перестал ли пустословить против Христа? Убоялся ли множества противоречащих ему? Остановился ли, увидев многих и почти бесчисленных противников? Отнюдь нет, как ясно доказал самый исход дела. Когда по указу вашего величества собрался со всех сторон наш святой собор в ефесской митрополии, прибыл туда и он (Несторий); и, тогда как ему следовало бы плакать и скорбеть о прежнем, он, как будто бы никому не сделал препинания тем, что дерзновенно пустословил, живя в этом великоименитом городе, присоединил к прежнему еще худшее и не усомнился изрыгать еще более гнусное против славы нашего Спасителя, слишком мало, даже вовсе не обращая внимания на возводимое на него обвинение в богохульстве. Лучше умолчать о том, что он дерзнул говорить, и притом рассуждая со святыми и прославившимися в добродетелях всякого рода епископами, сверх того весьма искусными в Божественных Писаниях. Сильно огорченные его богохульными речами против Христа и приведенные в крайнее негодование от его необузданного и дерзкого языка, эти последние умыли пред ним свои руки и не без слез донесли святому собору о том, что слышали от него, но не тайно, а смело, с полною уверенностью в справедливости своих слов и готовые изобличить его в том, что он сказал против Христа то, о чем и помышлять беззаконно. Поступили же они таким образом, страшась суда божественного судилища. Они не имели недостатка в любви, но более пламенели божественною и непорочною любовью ко Христу. Как покорные скипетру вашей священной власти, будут ли то благородные военачальники или украшенные каким–нибудь другим саном и почестями, делаются особенно знаменитыми и вам любезными, если исполняются негодованием против тех, которые подвигают дерзкий и необузданный язык против вашей власти или которые хотели бы сделать что–нибудь иное противозаконное и недозволенное: точно так же делается достойным всякой похвалы пред Богом и пред ангелами и священнослужитель Господень, если он никому не попускает пустословить против божественной славы, а даже почитает всех таковых своими величайшими врагами. Потому–то блаженный Давид, вменяя это себе в великую славу, возвещает так: Не ненавидящая ли Тя, Господи, возненавидех? и о вразех Твоих истаях? совершенною ненавистью возненавидех я: во враги быша ми (Пс.138:21–22). Итак, если хулящие Христа любят Его, в таком случае несправедливо поступают нападающие на них. Но если явно ненавидят Христа, — и это не подлежит никакому сомнению, — могут ли не быть достойными почтения и весьма любезными Богу те, которые противопоставляют скверным догматам истинное богоугодное учение?

Но есть еще и другое основание, по которому вашему величеству полезно и необходимо было прогнать от божественных жертвенников того, который осквернял их. Если вам угодно, я докажу это из Божественного Писания. Некогда израильтяне, мало уважая установления мудрейшего Моисея и презирая данную им заповедь, отступили от Бога и, как написано, послужиша идолом и всей тли небесней (4 Цар.17:12;16). Они дошли до такого непотребства и нечестия, что осквернили и сам божественный храм. За это прогневался на них Бог и предал их в руки врагов. Когда же получил царство Езекия, муж праведный и благочестивый, он исправил и очистил божественный храм от преступных нововведений и сделал приличные приношения Богу вседержителю. Об этом Писание повествует так: и Езекия нача царствовати сый двадесяти и пяти лет. И рече им (священникам и левитам), глаголя: Послушайте мя (мужи) левити, ныне очиститеся, и очистите дом Господа Бога отец наших, и изрините нечистоту из святилища. Яко отступиша отцы наши, и сотвориша лукавое пред Господом Богом нашим, и оставиша Его (2 Пар.29:1;5;6). Сказав им и еще нечто спасительное, присовокупил: И ныне не пренебрегайте, яко вас избра Господь стояти пред Ними, служити Ему, и да будете Ему служаще и кадяще. И восташа, сказано, левити… и собраша братию свою, и освятишася по заповеди цареви повелением Господним, да очистят дом Божий. И внидоша священницы внутрь церкве Господни, и извергоша всю нечистоту, обретенную в дому Господни, и во двери дому Господня (2 Пар.29:11–16). Потом Священное Писание прибавляет: И в день шестыйнадесять месяца первого совершиша. И внидоша внутрь ко Езекии царю, и рекоша: очистихом вся, яже в дому Господни (2 Пар.29:17–18). Затем здесь еще прибавляется: И воста рано Езекия царь, и собра начальники града, и взыде в дом Господень. И вознесе тельцев седла, и козлов от коз седмь за грех, за царство, и за святилище, и за Израиля (2 Пар.29:20–21). Заметь, о христолюбивейший император, что благочестивый и праведный Езекия, вознамерившись принести Богу жертву, не прежде вошел в храм Божий и исполнил свое намерение, как приказав наперед священникам Божиим очистить дом Господень и извергнуть из него всякую нечистоту. Когда же было исполнено его приказание, он торжественно вознес всесожжение и возвеселился, и совершенно справедливо, что принес теперь приятную жертву Богу, и особенно потому, что очистил храм от нечистоты. Нечто подобное совершено для славы Христа и вашим величеством. У вас в обычае воскурять фимиам, украшать церкви и щедрою рукою делать в них приношения во славу Божию. Но необходимо было прежде освободить и очистить храм от всякой нечистоты, и тогда уже могли вы принести благоприятную жертву Богу. К большему вашему прославлению пред Богом и ангелами и людьми, вы дали приказание священникам — и они очистили храм и освятили его, обуздав несмысленный и нечестивый язык.

Итак, святой и вселенский собор, угодный Христу, всех нас Спасителю, имея попечение о вере в Него и как бы говоря вместе с писанием: Ревнуя поревновах по Господе (3 Цар.19:10), всеми силами старался об уничтожении случившегося соблазна. А те, которым свойственно, даже необходимо было вместе с этими подвижниками мужественно выступить в бой немедля и охотно вступить в бой и сделаться вместе с нами участниками наград за труды, понесенные за Христа, воспламениться одною с нами ревностью и наполниться в душе благочестивым рвением, — те оказались бесчувственными и жестокосердыми, совершенно похожими по нечестию на того богохульника. Скорбя и сетуя не о славе Христа, а о том, который весьма много и безумно пустословил против Христа, они нападали на мужественно сражавшихся и объявивших себя противниками тех, которые дерзнули безрассудно мудрствовать о Христе, вопия почти следующее: зачем вы обуздали дерзкий и необузданный язык? зачем совлекли овечью кожу с хищного волка и сделали его всем известным? Ибо негодовать на то, что обличен тот богохульник, по моему мнению, значит не иное что, как восклицать то самое, что я сказал уже. Правящий Антиохийскою Церковью, хотя получил повеление вашего величества прибыть к назначенному дню, однако же не присутствовал на святом соборе. Он намеренно медлил в пути, чтобы этою медлительностью споспешествовать нечестию того, который пустословил против Христа, или же (что вероятно или даже несомненно) потому, что был единомыслен с ним. По прошествии уже шестнадцатого дня прибыли наконец первенствующие из его спутников (они были митрополиты) и от его имени возвестили святому собору, что вовсе не следует дожидаться его прибытия, а лучше поспешить исполнением определений. Тогда–то наконец святой собор, собравшись в святой церкви, называемой Мариею, сделал председателем своим и главою самого Христа: положено было на священном престоле честное Евангелие, как бы так взывающее к священнослужителям: Суд праведный судите (Зах.7:9), рассудите между евангелистами и речами Нестория. Общим согласием всех (отцов) собор осудил его (Нестория) мнения и заявил чистоту и превосходство евангельского и апостольского предания, и таким образом сила истины восторжествовала. Потому что все утвердили правую и непорочную веру согласно и с вашим мнением, христолюбивейшие императоры, так как и всякое ваше намерение направляется к тому, что угодно Богу, и соединяется с благочестием, так как и вы никогда ничего не предпочитали истине. А между тем Иоанн, получивший жребий предстоятельства в Антиохийской Церкви, нерадивый, беспечный и снисходительный, когда оскорбляется Христос, напротив, внимательный и неумолимый, когда обвиняется открывший злоречивые уста против того же Христа, с быстротою птицы прибыл в Ефес, самовольно сделал в пользу его (Нестория) все, чего только тот желал, не обращая решительно никакого и ни на что внимания, как будто бы не существует вообще церковных законов и Бог нимало не промышляет о человеческих делах. Действуя скорее по глупости, чем по благоразумию, подчиняясь более гневу, чем господству трезвенного ума, он, едва только соскочил с колесницы и вошел в спальную комнату, еще покрытый пылью, тотчас же принял к себе своих единомышленников, произнес с ними гнусный и крайне несправедливый приговор (союзниками же его были ссыльные, отъявленные келестиане, и сподвижники Несториева безумства, по какому–то великому безрассудству принявшие участие в его преступном богохульстве против Христа), старался всячески опозорить весь святой собор, предавая мнимому отлучению от Церкви всех собравшихся в Ефесе со всего мира славных мужей, весьма известных вашему величеству и прославившихся всякого рода добродетелями. А мне и предстоятелю Ефесской Церкви он нанес еще более тяжкое поругание, произнося клеветы и говоря, будто мы единомудрствуем с нечестивым Аполлинарием и одобряем скверные и нечестивые мнения Ария и Евномия. Сделал же он это, как я сказал, под влиянием неумолимого гнева, в нечестивом бешенстве и в чрезмерной гордости. Поистине меня это весьма удивляет, потому что он всегда казался благосклонным и доброжелательным ко мне, никогда не осуждал моих речей, с великой благосклонностью и сам писал ко мне, и обратно принимал мои письма; перед самыми ефесскими вратами он едва не задушил меня в своих объятиях и в своих письмах ко мне писал так: «Боголюбезнейшему моему господину, святейшему сослужителю Кириллу, Иоанн о Господе желает блага. Немало печалит меня то, что, когда ваша святость прибыла в Ефес, мне осталось еще несколько дней пути. Желание вашей святости больше всякой другой необходимости побуждает меня скорее окончить этот путь». И далее: «Итак, помолись, господине, чтобы без скорби провели мы эти остальные пять или шесть дней и могли увидеться с тобою и обнять священную для нас и божественную твою главу. Приветствуют святость твою, боголюбезнейший господин, епископ Иоанн, Павел и Макарий. Я и прочие находящиеся со мною нижайше кланяемся всему находящемуся с тобой братству. Прощай и продолжай молиться о нас, муж боголюбезнейший и святейший». Итак, почему без всякого оскорбления с моей стороны вдруг сделался моим врагом тот, кто называл меня своим сослужителем и братом? В извинение своего проступка относительно меня, мне кажется, он говорит, что писал ко мне, скрывая еще вражду, которую намерен был открыто объявить в свое время. Но как же он называл меня сослужителем, если я был еретик, если был участник непотребного нечестия Аполлинария, Ария и Евномия? Для чего называл мою главу святою и сверх того священною! Не очевидно ли всякому, что, кто в заговоре с варварами, тот, конечно, враг вашей священнейшей империи? А он, как говорит, скрывал ненависть и расточал любезности, а сердце имел преисполненное коварства и досады. Кто осмелится похвалить человека, привыкшего жить таким образом? Быть может, он думает отыскать каких–нибудь избраннейших врагов? Но и они ненавидели такого, который говорит одно, а в сердце носит другое. Остановим внимание на Божественном Писании. Мы слышали Бога, говорящего подобного рода людям следующее: Стрела уязвляющая язык их, льстивии глаголы уст их: приятелю своему глаголет мирная, внутрь же себе имеет вражду. Еда на сих не посещу, рече Господь, или людем таковым не отмстит душа моя? (Иер.9:8–9). Коварство и суровое, затаенное неудовольствие ненавистны Богу: быть миролюбивым на словах, но в то же время иметь в душе вражду — непростительный грех, по суду Божию. И потому Он угрожает отмщением и за это. Но тот дерзкий ругатель и коварный клеветник в извинение своих вышеупомянутых проступков не по неведению, впрочем, как кажется, ответит на это и скажет: «И я так же возревновал о Господе, как и святой собор; и мое определение огорчило вас потому, что вы еретики». Говоря это, он является подобным тем, которые говорят у пророка Исаии: Положихом лжу надежду нашу, и лжею покрыемся (Ис.28:15). Допустим даже, что этого, может быть, никто не говорит словами, но это доказывают ясно самые поступки. Потому что гордый и надменный прежде всего обличается тем, что, понося и поражая одним бичом всех (сколько их находится во вселенной) святых священнослужителей, хотел своим приговором отлучить их от общения. Впрочем, этим он причинил зло не столько последним, сколько себе самому, отлучая себя от их общения: малосмысленные всегда своими непристойными поступками более вредят себе самим, нежели тем, которым думали вредить. Кроме того, прилично ли, законно ли определять старшим наказания и не безрассудно ли восставать против людей, занимающих высший сан, презирать церковную дисциплину, устроительницу мира, и не подражать благоразумно живущим в мире? Ваше благочестивое величество определило степени достоинств. Каждый из удостоившихся какой–нибудь чести, если только он сознает свой сан и свое место, уступает высшим себя и не присвояет себе прав, равных правам последних. А он (Иоанн, предстоятель антиохийский), не обращая на это внимания и пренебрегая всякого рода приличиями, в каком–то необузданном и безрассудном увлечении несется на всех и, лишая самого себя общения всех, воображает, однако, что он превосходно преуспевает в своих делах. Если он подлинно знал, что я и ефесский епископ заражены ересью, то что препятствовало ему обвинить нас письменно еще прежде своего прибытия в город Ефес и сделать гласным предмет своего спора с нами? Что препятствовало ему по прибытии в Ефес увидеться с нами, принести на нас открыто жалобу, открыть наши преступления, позвать нас к ответу в присутствии святого собора и, наконец, вместе с другими или освободить от обвинения, если мы мудрствовали и говорили справедливо, или подвергнуть наказанию, если бы оказалось, что мы хотим мудрствовать вопреки церковным догматам? Ему не было неизвестно, что он напрасно обвинял нас и сложил нечестивую клевету против праведных. Оп преследовал нас и тайно вредил нам из уважения и дружбы к Несторию и, как бы в ночном сражении, целил в нас метательным копьем, не видя нас. Составив хартию, преисполненную лживых обвинений, он осмелился довести ее до вашего благочестивого слуха, не обращая внимания на то, что сказано в Божественном Писании: Ничтоже ложно от языка цареви да глаголется (Притч.21:22). Узнав об этом, мы представили свитки святому и вселенскому собору, с одной стороны исповедуя в них правую и неповрежденную веру Церкви, с другой — анафематствуя тех, которые следуют Арию, Евномию и Аполлинарию. Наш поступок, думаю, был вполне сообразен с законом. Между тем он впал в такое безрассудство, даже трусость и отчаяние, что не смел ни прийти к нам, ни взирать на святой собор, тогда как, напротив, ему должно бы было мужественно идти вперед, не дожидаться того, чтобы его позвали, а самому добровольно явиться, объявить виновных достойными осуждения и отстаивать свое собственное решение. Совесть не позволила ему сделать ничего подобного, и он так боялся присутствовать на святом соборе, что не смел выйти из дома. А вероятно ли было, чтобы избранные священнослужители, помня о священнослужении, помня слова Господа: Судите праведно и Да не познаете лица в суде, яко суд Божий есть (Втор.1:16–17), не осудили нас, если бы поняли, что мы еретики? Кроме того, он должен был составить записки деяний и представить их вам. Во всех областях и великих городах изволением вашей власти определяется один судья, которому предоставлен суд над главнейшими делами; вас он почитает законодателем и по вашим постановлениям производит суд. Если же так, то вероятно ли, чтобы люди, избранные Богом для священнослужения (и притом такое число их), люди, возбуждавшие во всех удивление блеском свой жизни, чтили нас более, чем божественную заповедь? А что ум его был исполнен необузданной гордости и надмения, это ясно видно и из других его дел. Вот уже почти три года, как изобретатель новых догматов Несторий начал проповедовать свое богохульное учение в Церкви. Когда открылась болезнь его души в письмах святейшему епископу Римской Церкви Келестину, он услышал тотчас не строгое и суровое осуждение, а увещание оставить развращенное мнение, которым недуговал, и держать правую и непорочную веру. Увещеваем он был не однажды, а очень часто. Напротив, он, тщательный (как он воображает) истолкователь (я не хочу сказать что–нибудь оскорбительное для него) божественных догматов, хотя и много хвастается знанием божественных законов, никогда, однако же, не обращался со своими увещаниями к тем, над которыми поругался, не сказал им ни одного слова, даже не осмелился защищать свою дерзость. Он подверг их поруганию своим нечестивым решением и, может быть, громко тщеславился этим, так что услышит блаженного Давида или, лучше, Святого Духа, устами Давида говорящего: Что хвалишися во злобе, сильне? Беззаконие весь день, неправду умысли языки твой, яко бритву изощрену сотворил еси лесть. Возлюбил еси злобу паче благостыни, неправду неже глаголати правду. Возлюбил еси вся глаголы потопныя, язык льстив. Сего ради Бог разрушит тя до конца: восторгнет тя, и преселит тя от селения твоего, и корень твой от земли живых (Пс.51:3–7).

Я знаю, некоторые оправдывают его поступок с нами, утверждая, что он справедливо разгневался на нас за то, что собор против богохульного Нестория состоялся без его присутствия. Но эти люди поступили бы несравненно справедливее, если бы вместо нас винили свою собственную медлительность. Притом же, почему он (Иоанн) не возненавидел как лжецов и обманщиков тех, которые прибыли прежде его и возвестили святому собору, что его дожидаться не следует и что они пришли не самовольно, а по его приказанию, — почему не только не возненавидел их, но имеет их в числе лучших своих друзей? Но допустим, что он, быть может, действительно оскорблен — должен ли он был поэтому презирать Божественные законы и забыть заповедь Божию: Неповинна и праведна да не убивши (Исх.23:7)? Должен ли он был осуждать не уличенных ни в каком преступлении? Должен ли он был нападать на братьев с мечом нечестия, презирать церковные законы, клеветать, лгать, и притом перед вашим величеством? Должен ли был уничтожать истинную и неповрежденную веру? Должен ли был в то же время и по той же причине покровительствовать изрыгавшему богохульства против Христа и стараться утвердить ложь, ниспровергнуть истину? Скажет ли кто–нибудь, что это плод благочестивого ума, дело собора священнослужителей? Но я слышу слова Божии: Устне иеоровы сохранят разум, и закон взыщут от уст его (Мал.2:7). Итак, очевидно, из того самого, чем он думает оправдать свой безрассудный поступок относительно нас, только яснее узнается, что он поступил нечестиво. А я, христолюбивый император, удалился из родины, оставил вашу Александрию с радостью. Сильнейший ветер напрягал паруса и ударял в корабль наподобие грома, высоко поднимавшиеся волны страшно шумели около высоких кормил, но я был бодр и спокоен духом, презрел опасности бури, чтобы достигнуть вожделеннейшего лицезрения вашего величества. Опять, когда избранные от святого собора для защищения его деяний отправились из Ефеса в славный город (т. е. в Константинополь. — Ред.), в числе этих избранных желал быть и я: во–первых, чтобы увидеть лично ваше величество, а потом чтобы решить спор с антиохийским епископом и явно показать, что он клеветник и что несправедливо рассвирепел и неистовствовал в бессильной ярости на то, что я анафематствовал главные богохуления Нестория, потому что о правоте моей веры засвидетельствовали Римская Церковь и святой собор, сошедшийся со всей, так сказать, подсолнечной. Когда прочитали мои письма к Несторию, на соборе все единодушно исповедали и засвидетельствовали письменно в записках соборных деяний, что я ни в чем не уклонился от евангельского и апостольского предания и иду по прямому пути священных догматов. Но не по этим только причинам желал я отправиться туда, а также и для того, чтобы доказать лживость показаний, сделанных против меня и другими. Поборники несториевых мнений, напрягая против меня лук злобы и ненависти и в бессильном бешенстве прибегая к различным средствам, между прочим подкупили некоторых людей (имже бог чрево, и слава в студе их, по выражению блаженного Павла — Флп.3:19) и выставили их против меня обвинителями, хотя я не нанес им никакой несправедливости и не имел с ними решительно никаких дел, и через них старались как можно чаще беспокоить ваше величество. Продавши свои языки моим злоумышленникам, эти пустословы напрасно осыпали меня всеми возможными клеветами. Подобного рода люди не останавливаются ни перед чем, потому что как бы сроднились со всем порочным. Для них ничего не значит притвориться убежденными в справедливости ложно возводимых ими обвинений, клеветать во всякое время и на кого угодно, хотя бы им и вовсе не известны были те, которых они обвиняют. Что таковы именно и так обыкновенно поступают они (мои обвинители) — это известно всем живущим в вашей Александрии. Все это причинило мне большие огорчения. Да и могло ли быть иначе? Однако я вспомнил слова Спасителя всех нас: Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех; тако бо изгнаша пророки, иже (беша) прежде вас (Мф.5:11–12). Когда отец беззакония — сатана старается опутать своими сетями Церковь и имеющих правую веру и осквернить через своих помощников и служителей предание апостольской и евангельской веры и когда стражи истинной веры противопоставляют ему истину и предлагают правое учение развратителям, имея в борьбе своим союзником и помощником самого Христа, который есть истина, тогда отец лжи тотчас возбуждает полчища клеветников, и эти полчища тотчас поднимают борьбу против тех, которые хотят жить благочестиво. Мы знаем, что подобного рода скорби испытывали даже пророки. Так, когда древле начал пророчествовать Амос и сильно укорял израильтян за оскудение между ними любви к Богу и за пренебрежение данных им законов, против него тотчас же восстал и вооружился Амасия — лжепророк и служитель демонов — и сделал донос израильскому царю на этого истинно святого мужа и пророка, обвиняя таким образом: Развраты творит на тя Амос среди дому израилева, не возможет земля подъяти всех словес его (Ам.7:10). Точно так же и блаженный Иеремия увещевал нечествующий израильский народ исправить свои пути (Иер.26); но нашлись такие, которые и на него клеветали и своими клеветами восстановили против него Седекию, который занимал в то время царский престол. Конечно, неприятно и тяжело было переносить это святым, но, предпочитая даже самой своей жизни то, что почитали угодным и приятным Богу, они продолжали предпринятое ими дело, помня слова Писания: Сердце царево в руце Божией: аможе аще восхощет обратити, тамо уклоните (Притч.21:1). И действительно, Бог делал снова кроткими и милосердными иудейских царей, хотя они часто приводимы были в сильный гнев. Но не станем говорить о том, что перенесли пророки — вспомним о славном и блаженнейшем отце нашем Афанасии, который был некогда епископом в вашей Александрии. Он боролся с нечестивым учением Ария, а поборники этого пустословия непрестанно и усердно клеветали на него и говорили против него дерзкие и необузданные речи. Не довольствуясь другими клеветами, они носили повсюду отрубленную человеческую руку и, показывая ее всем, говорили, что ее отрубил Афанасий у некоего Арсения. Долго уловляли они этим неопытных, пока наконец сделалось известным, что тот Арсений, доселе скрывавшийся, еще жив, и таким образом обнаружились их нечестивые намерения. Правда, неприятно и весьма тяжело слышать клеветы на себя тому, у кого душа невинна и совесть чиста, — они жестоко поражают душу того, кто подвергается им, тяжелее же всего переносить такого рода неприятности и огорчения, если они наносятся напрасно, без всякой причины. Впрочем, что это постигнет служителей истины, о том предсказано в Божественном Писании. Сам Господь наш Иисус Христос, внушая своим ученикам благое дерзновение и убеждая их презирать все клеветы и всякого рода преследования, говорит так: Аще Мене изгнаша, и вас изженут (Ин.15:20). Аще господина дому веельзевула нарекоша, кольми паче домашния его (Мф.10:25). И чтобы они не возгордились, Он прибавляет: Несть ученик над учителя своего, ниже раб над господина своего (Мф.10:24); потому если противоречили Христу, то что сказать о нашем учении, и если клеветы были измышляемы против каждого святого, то могли ли избежать их мы? Дерзок в отношении святых нечестивый язык и необуздан, но он мерзок и ненавистен Богу. Потребит Господь вся устны льстивыя, язык велеречивый, поет блаженный пророк Давид (Пс.11:4).

Вместе со мной стрелы необузданного языка испытал и возлюбленный инок Виктор. Некоторые, привыкшие лгать, распространяли относительно его клеветы, будто он говорил против меня нелепости, за что, когда он прибыл в Ефес, его строго осуждали некоторые из отцов святого собора; даже все отвратились от него и возненавидели его как одного из нечестивцев: его называли отцеубийцею, братоубийцею и другими подобного рода именами. Когда узнал об этом старец Виктор, в присутствии очень многих святых епископов воздел руки к небу и вопреки своему обыкновению поклялся святым крещением и честными Христовыми Таинами, что не знает за собой ни одного из этих преступлений; и наконец мы с ним с трудом могли обуздать ругателей. Как бы ни было велико число желающих лгать, сколько бы ни усиливались они вредить нам, или, лучше, сколько бы ни возбуждали их к этому приверженцы Нестория, мы не страшимся, потому что нас никогда не оставляла и не оставляет без помощи благодать Спасителя и правосудие вашего благочестия. Вы исхитили и спасли нас, как из пылающей печи, легким мановением своим, чтобы вместе с другими рассеянными по всему вашему Египту святыми епископами и иноками за ваше величество, за победу и твердость вашу непрестанно возносили благодарения Христу, через Которого и с Которым Богу и Отцу слава со Святым Духом во веки веков. Аминь.