Сочинения

1. Если, люди благочестивые говорят, что кто имеет веру творит великие дела; и если сказано в евангелии, – кто имеет веру, тот может двигать горы и т. д., то это потому, что вера дает упорство. Верить – значит не что иное, как иметь твердое мнение и даже уверенность в вещах внеразумных, а если вещи эти постигаются разумом, то верить в них с большей решительностью, чем разум в том убеждает. Итак, кто имеет веру, тот в ней упорен, он вступает на путь свой бесстрашно и решительно, презирает трудности и опасности и готов терпеть до последней крайности. Так как дела мира подвержены тысячам случайностей, то благодаря долгому течению времени, может притти неожиданная помощь тому, кто упорствовал до конца; причиной этого упорства была вера, и потому справедливо говорится: кто имеет веру, творит дела великие. Пример этого в наши дни – величайшее упорство флорентийцев, которые, ожидая вопреки всякому рассудку, войны между императором и папой, без надежды на чью-нибудь помощь, разъединенные, среди тысячи трудностей, – семь месяцев выдержали за стенами натиск войск, когда никто бы не поверил, что они выдержат семь дней[78]; если бы дела обернулись так, что флорентийцы победили бы, никто бы уже не удивился, а вначале все считали их погибшими; причиной упорства их была во многом вера в предсказание Фра Джироламо из Феррары, что они погибнуть не могут[79].

2. Некоторые князья, отправляя послов, полностью сообщают им свою тайну и желанную цель переговоров с другим князем, к которому послы направляются. Другие считают за лучшее открыть послам только то, в чем посол, по желанию их, должен убедить другого князя; если они хотят его обмануть, им кажется не обходимым обмануть сперва собственного посла, который служит им средством и орудием как переговоров, так и убеждения другого князя. И то, и другое мнение по-своему справедливо. С одной стороны, послу, знающему, что его князь хочет обмануть другого, как будто трудно говорить с тем же жаром и твердостью, как если бы он верил, что переговоры ведутся искренне и без притворства, – не говоря уже о том, что он может по легкомыслию или лукавству открыть замыслы своего князя; если бы он ничего о них не знал, это было бы немыслимо. С другой стороны, если сделка притворная, а посол верит, что она настоящая, он часто идет гораздо дальше, чем это нужно по делу. Когда посол верит, что его князь действительно хочет достигнуть известной цели, он часто пренебрегает в переговорах теми доводами и уступками, на которые он мог бы пойти, если бы знал действительную суть дела. Почти невозможно дать послам такие точные указания, которые вводили бы их во все подробности, и если осторожность не научит их приспособляться к цели, поставленной им вообще, то человек, которому не все известно, сделать этого не может, и таким образом ему легко тысячу раз ошибиться. Мое мнение, что князь, имеющий послов разумных и преданных, зависящих от него настолько, что им незачем зависеть от других, лучше сделает, если раскроет им свой замысел; если же князь не уверен, что послы вполне таковы, то менее опасно не всегда им открываться и поступать так, чтобы, убеждая в чем-либо других, начать с того, чтобы убедить в этом собственного посла.

3. Известно по опыту, что даже могучие князья испытывают великую нужду в хорошо подготовленных советниках; никто не станет этому удивляться, если это бывает с князьями, не настолько рассудительными, чтобы уметь распознавать людей, или настолько скупыми, что не желают их вознаграждать. Но вполне можно удивляться, когда это случается с князьями, не имеющими этих двух недостатков; ибо все видят, как много люден всякого рода хотят им служить и как просто князьям этих людей облагодетельствовать.

Все это, однако, не должно особенно удивлять того, кто посмотрит на дело глубже; ведь советник князя, – я говорю о тех, которые должны вершить большие дела, – должен отличаться необыкновенными способностями, а такие люди – величайшая редкость; кроме того, он должен быть человеком необычайной верности и честности, а это качество, может быть, еще реже, чем первое. Таким образом, если не легко находятся люди, наделенные одним из этих двух свойств, то насколько реже находятся люди, обладающие ими обоими. Князь, разумный и не ограничивающийся только будничными мыслями о необходимом, мог бы уменьшить эту трудность; зная все наперед, он выбирал бы советников, еще не вполне подготовленных, которые на опыте учились бы от случая к случаю, воспитывались бы на этом, привыкли бы таким образом к делам и целиком отдавали бы себя его службе; ведь трудно сразу найти людей того склада, о котором говорилось выше, но можно вполне надеяться, что со временем удастся их выработать.

Хорошо известно, что светские князья, когда они об этом должным образом постараются, скорее находят советников, чем папы; происходит это от большего уважения к светскому князю и от надежды, что на службе его можно пробыть долго, так как правление светского князя обычно продолжительнее, чем папское, а наследник его – это почти то же, что он сам; наследник может легко ввериться тем, кто работал или начал работать при его предшественнике. К тому же эти люди, как советники светского князя, как подданные его или по крайней мере взысканные его милостями, должны, чтобы существовать, всегда считаться с ним, бояться как самих князей, так и преемников их; этих причин при папском правлении не существует, так как папы властвуют, обычно, недолго и у них нехватает времени, чтобы выводить новых людей; нет здесь и тех причин, которые позволяют вверяться людям, окружавшим предшественника; советники пап – это выходцы из разных стран, не связанные с папским престолом; выгоды их от князя и преемников его не зависят; они не боятся нового первосвященника и не надеются продолжать при нем свою службу: таким образом, если подойдет опасность, можно опасаться, что они окажутся более неверными и менее приверженными к своему господину, чем люди, служащие светскому князю.

4. Если князья, когда им вздумается, не считаются с своими слугами и во имя самого мелкого интереса своего показывают им презрение или прогоняют их, то может ли гневаться или жаловаться господин, что слуги покидают его или выбирают себе то, что им выгоднее, лишь бы они не изменяли долгу верности и чести.

5. Если бы люди были достаточно благоразумны и преданы, то господин должен был бы пользоваться всяким случаем, чтобы оказывать своим слугам всякое благодеяние, какое только возможно; однако опыт показывает, и я испытал это с моими слугами на себе, что когда все у них есть или когда господину не представляется случая делать им то же добро, что и прежде, они его бросают. Кто думает о своей выгоде, у того рука должна быть жесткой, и со слугами своими он должен быть скорее скуп, чем щедр, удерживая их больше надеждой, чем делами; надежда может обмануть, поэтому необходимо изредка щедро одарять кого-нибудь из них и этого довольно; надежда в людях от природы много сильнее страха; людей больше утешает и укрепляет пример одного облагодетельствованного, чем устрашает пример многих, с которыми обращаются дурно.

6. Великая ошибка говорить о делах человеческих, не делая ни различий, ни оговорок и рассуждая, так сказать, правилами; ведь почти во всех делах благодаря изменчивости условий существуют различия и исключения, так что нельзя мерить их одной и той же мерой; в книгах эти различия и исключения не записаны, но познанию их должна учить рассудительность[80].

7. Будьте осторожны, чтобы не сказать в разговоре без нужды таких вещей, которые при передаче могут не понравиться другим; такие слова, часто не продуманные во-время и должным образом, сильно вредят вам же; говорю вам, будьте очень осторожны; ведь многие, даже мудрые люди, в этом ошибаются и трудно от этого удержаться; но чем трудности больше, тем богаче вознаграждается тот, кто знает, как поступать.

8. Если нужда или гнев заставит вас говорить оскорбительные вещи другому, остерегайтесь по крайней мере сказать что-нибудь обидное не только для него; например, если вы хотите оскорбить кого-нибудь, не говорите дурно о его земляках, семье и родных, ибо великое безумие оскорблять многих, когда хочешь обидеть одного.

9. Читайте эти заметки часто и обдумывайте их как следует, потому что познать и понять их легче, чем следовать им; это облегчается, если свыкнуться с ними настолько, чтобы они всегда свежи были в памяти.

10. Не полагайтесь всецело на природный ум и не убеждайте себя, что достаточно его одного без участия опыта; ведь всякий, кто только соприкасается с делами, будь он умнейший человек в мире, мог познать, что опытом достигается многое, к чему не могут привести одни только природные дары.

11. Пусть неблагодарность многих не отпугивает вас от того, чтобы делать людям добро; ведь помимо того, что благотворение само до себе и без всякой другой цели – дело благородное и почти божественное, но, делая добро, встречаешь иной раз в ком-нибудь одном столько благодарности, что это вознаграждает за всю неблагодарность других.

12. У всех народов встречаются почти те же или схожие пословицы, только сказанные другими словами; причина этого в том, что пословицы рождаются из опыта или из верного наблюдения вещей, которые всюду одинаковы или схожи.

13. Кто хочет узнать мысли тиранов, пусть читает у Корнелия Тацита рассказ о последних беседах умирающего Августа с Тиберием[81].

14. Нет ничего драгоценнее друзей; не теряйте поэтому случая приобретать их, когда только можете; ибо встречаются люди часто, друзья полезны, а враги вредят там, где ты этого никогда бы не ждал, и в такие минуты, когда ты об этом и не думал.

15. Как все люди, я хотел почета и выгоды; много раз достигал я даже большего, чем хотел или рассчитывал, и все же удовлетворения в той мере, как я себе это представлял, я не нашел в этом никогда; подумайте – и вы поймете, что после этого нечего считаться с пустой человеческой алчностью.

16. Величия и почестей обычно желают все, ибо все, что есть в этом хорошего и привлекательного, предстает снаружи и бросается в глаза, а заботы, труды, тягости и опасности скрыты и незаметны; если бы они проявлялись, как проявляется добро, у нас не было бы никаких причин мечтать о величии, кроме одной, что чем больше окружены люди почестями, почитанием и поклонением, тем ближе они кажутся к богу и становятся как бы с ним сходными, а кто же не хотел бы ему уподобиться[82].

17. Не верьте людям, которые говорят, что они добровольно, из любви к покою, отказались от дел и мирского величия, так как почти всегда это произошло по их легкомыслию или по необходимости; на опыте видно, что почти все эти люди при первом намеке на возможность вернуться к прежней жизни, отказываются от прославленного покоя и бросаются вперед с яростью огня, пожирающего сухие и густо смазанные вещи.

18. Корнелий Тацит очень хорошо учит людей, живущих под управлением тирана, как им жить и как осторожно надо себя вести, – самих же тиранов он учит, как основывать тиранию.

19. Заговоры невозможны без участия других, – следовательно, это дело опаснейшее; люди большей частью неосторожны или злы, а потому слишком страшно окружать себя подобными лицами.

20. Для заговорщика, стремящегося к счастливому исходу своего дела, нет ничего более гибельного, чем стремление к чрезмерной безопасности и слишком большой расчет на успех; ведь тот, кто захочет вести дело таким образом, должен вовлечь в него больше людей, употребить больше времени, искать удобного случая, а все это ведет к тому, что заговор раскроется. Вы видите, как страшны заговоры, потому что здесь опасно все, что в других случаях предохраняет людей; причина, как мне кажется, в том, что судьба, столь могущественная в этих делах, гневается на тех, кто так старается укрыться от ее мощи.

21. Я не раз говорил и писал, что Медичи потому лишились власти в 1527 году, что во многих случаях пользовались приемами свободного правления; и допускал, что народ мог бы лишиться свободы, если бы он во многих случаях стал править, пользуясь приемами тирании[83]. Заключения эти строятся на том, что если Медичи, правление которых было ненавистно всему городу, хотели удержаться, они должны были опираться на друзей им преданных, т. е. на людей, которым их правление приносило бы достаточную выгоду, а люди эти, с другой стороны, должны были бы знать, что они пропали и не могут оставаться во Флоренции, если только Медичи будут изгнаны. Этого не могло получиться, так как Медичи щедро раздавали почести и выгодные места, не желая делать из этого признак особенного благоволения друзьям и родне и стараясь показывать, что они обходятся со всеми одинаково. Крайность в таких делах заслуживала бы сурового осуждения, но, даже избегая ее, Медичи не создали для своей власти опоры в лице преданных им друзей; если они даже нравились всем, этого было достаточно, ибо, с другой стороны, так крепко засело в сердцах людей желание вернуться ко временам Большого совета[84], что вырвать его не могли никакая мягкость, никакая снисходительность, никакое угождение народу. О друзьях же можно сказать, что если власть эта им нравилась, то все же не настолько, чтобы они согласились ради нее подвергаться опасностям; надеясь на то, что при разумном поведении можно будет спастись по примеру 1494 года, они скорее готовы были предоставить вещам итти своим ходом, чем выдерживать бурю.

Совершенно обратно должна поступать власть народная. В общем ее во Флоренции любят, но это не машина, точно работающая по указанию одного или немногих, и она каждый день действует по-разному, вследствие многочисленности и невежества людей, участвующих в деле правления. Поэтому, если такая власть хочет удержаться, она должна быть приятной для всех и, насколько может, избегать раздоров между гражданами; если она не умеет или не в силах их заглушить, раздоры открывают дорогу переменам правления. Власть действительно должна соблюдать во всем справедливость и равенство; так создается безопасность, обеспечивается общая удовлетворенность и закладывается основа для сохранения народного правительства, опирающегося не на малочисленных приверженцев, с которыми оно не способно править, а на бесчисленных друзей; если народная власть начинает править как тиран, то удержать ее возможно, только превратив правление народа в другую форму власти; это не сохраняет свободу, а разрушает ее.

22. Сколько раз говорится: если бы было поступлено так или иначе, произошло бы то или другое; люди узнали бы, что подобные мнения ложны, если бы можно было проверить их на деле.

23. Будущее так обманчиво и подвержено таким случайностям, что даже очень мудрые люди большей частью на этот счет ошибаются; если записать их суждения, в особенности суждения о подробностях, ибо общие черты событий схватываются чаще, окажется, что разница между ними и другими людьми, считающимися не столь мудрыми, очень мала. Поэтому упускать благо, которое у тебя в руках, из боязни будущего зла, – это большей частью безумие, если только зло не достоверно известно, или не близко, или по сравнению с благом не слишком велико; иначе ты очень часто теряешь возможное благо из страха, который потом оказывается пустым.

24. Нет ничего более преходящего, чем память об оказанных благодеяниях; поэтому рассчитывайте на тех, кто поставлен в такие условия, что не может отказать вам в благодарности, а не на тех, кого вы облагодетельствовали; ведь они часто или не помнят об этих благодеяниях, или считают, что благодеяния были не так велики, или думают, что они были оказаны по обязанности.

25. Остерегайтесь делать людям приятное, если для этого нужно в равной мере причинить неприятное другим; ведь обиженный не забывает, – напротив, он преувеличивает обиду; облагодетельствованный не помнит, и ему кажется, что он облагодетельствован меньше, чем на самом деле; поэтому, предполагая другие условия равными, убыток оказывается гораздо больше прибыли.

26. Люди должны были бы считаться гораздо больше с существом и последствиями дела, чем с внешними формами, и тем не менее трудно поверить, до чего связывает каждое благосклонное или любезное слово; поэтому каждый считает себя достойным величайшего уважения и впадает в гнев, если ему кажется, что ты не отдаешь ему должное в той мере, в какой он, по убеждению своему, этого заслуживает.

27. Обезопасить себя по-настоящему от человека, в котором ты сомневаешься, можно лишь при таком положении вещей, чтобы он не мог тебе вредить, если бы даже и хотел; обманчива безопасность, которая зиждется на воле других, и это свидетельствует о том, как мало доброты и верности в людях.

28. Не знаю, кому больше, чем мне, противны честолюбие, жадность и изнеженная жизнь духовенства, как потому, что пороки эти отвратительны сами по себе, так и потому, что каждый из них в отдельности и все они вместе мало подходят к людям, жизнь которых, по словам их, отдана богу, и, наконец, потому, что все эти пороки до такой степени противоположны, что совмещаться они могут разве лишь в очень странном человеке. Тем не менее, высокое положение, которое я занимал при нескольких папах, заставило меня любить их величие ради моего собственного интереса; не будь этого, я любил бы Мартина Лютера как самого себя, не для того, чтобы избавиться от правил христианской религии, как она обычно толкуется и понимается, а ради того, чтобы видеть, как скрутят эту шайку злодеев, т. е. как им придется или очиститься от пороков, или остаться без власти[85].

29. Я много раз говорил, и это несомненнейшая правда, что флорентийцам труднее управляться с своими небольшими владениями, чем венецианцам с обширными; происходит это от того, что флорентийцы живут в стране, где все более проникнуто свободой и очень трудно искоренить этот дух; поэтому победа дается лишь с величайшими усилиями и не менее трудно удержать побежденных в покорности. Кроме того, с флорентийцами соседствует церковь, могучая и никогда не умирающая, и если ей иной раз приходится тяжко, она в конце концов идет к. своей цели тверже, чем раньше. Венецианцам же достались земли, где все привыкли подчиняться, и не знают упорства ни в самозащите, ни в мятеже; к тому же соседями их были светские князья, которые не вечны ни сами по себе, ни в памяти людей.

30. Кто всматривается в вещи как следует, не может отрицать величайшего могущества судьбы в делах человеческих, ибо мы видим, что обстоятельства случайные ежечасно дают им сильнейшие толчки, и не во власти людей предупредить дли избежать их; правда, осторожность и старания людей могут многое смягчить, но одного этого все же мало, необходимо еще и счастье.

31. Даже те, кто приписывает все мудрости и дарованиям человека и, насколько возможно исключает силу судьбы, должны сознаться, что очень важно попасть или родиться в такое время, когда высоко ценятся дарования или качества, которыми ты в себе дорожишь; это видно по примеру Фабия Максима, которому природная медлительность потому и создала такую славу, что качество это проявилось в войне, где горячность была гибельна, а медленность полезна; в другое время могло бы случиться обратное. Значит, счастье его было в том, что в его времена требовались именно те качества, какие в нем были; кто мог бы, однако, менять природу свою по условиям времени, т. е. сделать самое трудное и почти невозможное, тот был бы тем менее подвластен судьбе.

32. Нельзя осуждать честолюбие и порицать честолюбца, который жаждет достичь славы путями честными и достойными; напротив, все честолюбивы, кто творит дела великие и славные. У кого нет этого желания, тот человек духа холодного и склонен больше к праздности, чем к деятельности. Гадко то честолюбие, единственная цель которого – собственное величие, как обычно бывает у князей: создав себе этот кумир, они, ради приближения к цели, легко разделываются с совестью, честью, человечностью и всем прочим.

33. Есть пословица, что богатство неправедное идет в прок только до третьего колена. Если это происходит оттого, что нечист источник богатства, казалось бы, еще менее должно бы оно итти впрок тому, кто его неправедно нажил. Еще отец мой говорил мне, что, по словам блаженного Августина, нет такого злодея, который не сделал бы какое-нибудь добро, а потому бог, не оставляющий никакого добра без вознаграждения и никакого зла без наказания, позволяет такому человеку в воздаяние за его добро наслаждаться в этом мире, с тем, чтобы в полной мере наказать его за зло в мире ином. Непонятно все же, почему богатство неправедное должно быть искуплено и не сохраняться дальше третьего колена. Я отвечал отцу, что не знаю, верно ли это, ибо можно привести из опыта не мало случаев обратного; однако, если бы это даже было верно, можно найти здесь другую причину; ведь естественная изменчивость дел мира сего приводит к тому, что где богатство, там и бедность, и чаще бывает это у наследников, чем у хозяина, ибо чем больше проходит времени, тем легче такое превращение. Наконец, хозяин, т. е. тот, кто нажил богатство, больше его любит; раз он сумел его скопить, он знает, как его сохранять и, привыкнув жить на малое, не расточает его; у наследников же нет этой любви к тому, что досталось им дома без труда, они уже воспитаны в богатстве, не учились искусству копить, а потому что удивительного, если от расточительности или неумения вести дело они выпускают его из рук?

34. Все, что должно закончиться не одним ударом, а от истощения сил, длится гораздо дольше, чем человек обычно воображает. Посмотрите, например, на чахоточного, про которого думают, что он уже при последнем издыхании, а он живет еще даже не дни, а недели и месяцы; так же и в городе, доведенном до крайности осадой, каждый всегда обманывается насчет того, сколько осталось продовольствия.

35. Как отлична практика от теории! Как много людей, хорошо все понимающих, которые либо забывают, либо не умеют претворить в действие свое знание! Для таких людей ум их бесполезен; это все равно, что иметь в ларце клад и обязаться никогда его оттуда не вынимать.

36. Кто надеется приобрести расположение людей, пусть знает заранее, что никогда не следует прямо отказывать в просьбе, а надо отвечать общими словами; ведь тому, кто просит часто, уже не нужны твои услуги, а кроме того являются препятствия, которые всегда тебя оправдают. Кроме того, люди так просты и так легко позволяют убаюкивать себя словами, что, даже не делая ничего для себя неудобного или невозможного, ты часто, благодаря одной только ловкости ответа, вполне удовлетворишь того, кто всегда остался бы тобой недоволен, если бы сразу получил отказ.

37. Отрицай всегда то, что по-твоему не должно быть известно, и утверждай то, чему люди по-твоему должны верить; пусть многое тебя изобличает, пусть будет против тебя почти достоверность, но смелое утверждение или отрицание часто привлекает ум слушателя на твою сторону.

38. Могущественнейшему дому Медичи с его двукратным папством много труднее удержать власть над Флоренцией, чем это было простому гражданину Козимо; помимо его необычайного могущества, этому способствовали и условия времени, так как Козимо приходилось бороться за власть с могуществом немногих, не вызывая противодействия народа, не ведавшего свободы[86]; наоборот, при всех распрях между знатными и при всех переменах выдвигались люди среднего и даже самого низкого состояния. Теперь же, когда люди узнали, что такое Большой совет, речь идет не о том, чтобы взять или удержать власть, захваченную четырьмя, шестью, десятью или двадцатью гражданами, а о правлении всего народа, который так стремится к свободе, что никакая мягкость, никакое угождение, никакое превознесение народа со стороны Медичи или других властителей не позволяет надеяться, что он о ней забудет.

39. У нашего отца были такие удачные сыновья, что он в свое время считался всеми самым счастливым отцом во Флоренции, и все же я много раз говорил себе, что отец, если принять в расчет все, получил от нас больше огорчений, чем радостей; подумайте только, что происходит, когда дети безумны, злы или подлы.

40. Великое дело иметь власть над другими. Кто умеет хорошо ею пользоваться, устрашает этим людей еще больше, чем своей силой; подданный, не зная, как велики эти силы, должен скорее решиться уступить, чем испытывать, можешь ты исполнить свои угрозы или нет.

41. Если бы люди были добры и разумны, то человек, поставленный над другими, должен был бы по справедливости применять мягкость, а не суровость, но так как они большей частью и не очень добры, и не очень разумны, то приходится больше полагаться на суровость, и тот, кто думает иначе, обманывает себя сам. Охотно признаю, что, если бы кто-нибудь мог соединить как следует то и другое и смешать их вместе, он создал бы то удивительное созвучие и ту гармонию, нежнее которой нет ничего на свете; однако, это такая милость, которую небеса даруют немногим, а, может быть, и никому.

42. Не дорожи приязнью людей больше, чем славой. Когда исчезает слава, исчезает и человеческое доброжелательство, а вместо этого тебя начинают презирать; наоборот, у человека, слава которого гремит, никогда не будет недостатка в друзьях, в приязни и доброжелательстве людей.

43. Во время своего управления я заметил, что, когда мне хотелось довести до конца такое дело, как мирные договоры, гражданские соглашения и т. п., то раньше, чем вмешаться в них самому, полезно было предоставить другим долго их обсуждать и вообще надо было действовать не торопясь; в конце концов партии, утомившись, начинают просить тебя уладить дело; когда тебя уже просят, то при влиятельности и бескорыстии ты можешь вести дело, за которое напрасно взялся бы вначале.

44. Делайте все, чтобы казаться добрыми, – это полезно в самых разнообразных случаях; но ложные мнения непрочны, и вам будет трудно надолго прослыть добрым, если вы в самом деле не добры; об этом напоминал мне еще мой отец.

45. Он же, восхваляя бережливость, обыкновенно говорил, что один дукат в кошельке делает тебе больше чести, чем десять из него истраченных.

46. Во время моих наместничеств мне всегда были не по душе жестокость и слишком строгие наказания, да они и ненужны; ведь, помимо отдельных случаев, когда надо показать пример, достаточно для устрашения наказывать за проступки, считая, так сказать, пятнадцать сольди за лиру, но должно быть правило, что проступки наказываются все без изъятии.

47. Если ум слаб, то наука его не украшает, а, может быть, даже портит, но если она случайно встречает природу благодарную, то делает людей совершенными и почти божественными.

48. Нельзя править государствами по совести; если вдуматься в их происхождение, окажется, что все они порождены насилием, – свободны от насилия только республики, да и то лишь в пределах родного города и не дальше. Я не делаю из этого правила исключения для императора, а еще менее для духовенства, которое творит двойное насилие, так как принуждает и светским, и духовным оружием[87].

49. Не говори никому о вещах, которые хочешь скрыть, ибо причины, побуждающие людей болтать, разнообразны; один поступает так по глупости, другой – из-за выгоды, третий – из тщеславия, чтобы казаться всезнающим; и если ты без нужды сообщил другому свою тайну, не удивляйся, что тот, кто дорожит ее знанием меньше, чем ты, поступит точно так же.

50. Не добивайтесь перемен, если при этом меняются не порядки, которые тебе не нравятся, а одни только люди; такие перемены не дают удовлетворения; например, какой прок в том, чтоб устранить мессера Джованни да Поппи, если место его займет мессер Бернардо да Сан Миниато, человек того же положения.

51. Кто стремится во Флоренции к перемене правления и поступает так не по необходимости, а только потому, что ему запало в голову стать во главе правительства, поступает неразумно: ведь, если дело не удастся, он подвергает опасности себя и все, что у него есть; при успехе он получит разве малую долю того, на что надеялся. И какое безумие затевать игру, в которой можно неизмеримо больше проиграть, чем выиграть! Пожалуй, не менее важно и то, что перемена правления заставляет тебя вечно терзаться страхом новых изменений.

52. Известно по опыту, что все, кто помогал другому возвыситься, почти никогда не бывают очень приближены к новому властителю. Причина, как говорят, в том, что новый князь, знающий себе цену, боится, как бы у него в один прекрасный день не отняли то, что ему было дано. Однако здесь возможно и другое, не менее важное – именно, человек, которому кажется, что он заслужил многое, хочет большего, чем ему полагается; не получая этого, он становится недовольным; отсюда возникают между ним и князем злоба и подозрительность.

53. Если ты был виновником моего возвышения или помог мне стать князем, то ты сам уничтожаешь оказанную услугу, если хочешь, чтобы я правил по-твоему или согласился бы на такте вещи, которые умаляют мою власть, ибо ты стараешься целиком или частью отнять у меня плоды того, что сам помог мне приобрести.

54. Тот, кому приходится защищать города, должен поставить себе главной целью затянуть защиту насколько возможно, ибо, как говорит пословица, – у кого время, у того и жизнь; оттяжка приносит неисчислимые выгоды, на которые вначале никто не надеялся и даже не думал о них.

55. Не траться в расчете на будущие доходы, потому что часто их не бывает или они оказываются меньше, чем ты рассчитывал; расходы, напротив, всегда растут, и ошибка, которая губит многих купцов, состоит именно в том, что они берут деньги у ростовщиков в расчете на большие барыши, а, когда их не получается или они запаздывают, купцам этим грозит опасность разорения из-за процентов; проценты же никогда не приостанавливаются и не уменьшаются, а только нарастают и съедают все.

56. Разумность хозяйства состоит не столько в умении воздержаться от расходов, потому что расходы часто необходимы, сколько в умении тратить выгодно, т. е. купить на грош пятаков.

57. Насколько астрологи счастливее других людей. Солгав сто раз, они раз скажут правду и приобретают такое доверие, что все верят их вздору; обыкновенный человек, солгавший один раз на сто, теряет доверие настолько, что никто не верит его правде. Происходит это от любопытства людей, которым хочется знать будущее, но средств для этого у них нет, и они готовы бежать вслед за всяким, кто обещает им его открыть.

58. Как хорошо говорит философ: De futuris contingentibus non est determinata veritas! Как ни вертись, а ты должен будешь признать, что вернее не скажешь.

59. Я говорил как-то папе Клименту, который пугался всякой опасности, что лучшее средство не бояться попустому – это помнить, сколько раз он в подобных случаях пугался напрасно; я вовсе не хочу, чтобы эти слова совсем отучили людей бояться, а только чтобы они приучили их не бояться постоянно.

60. Ум выше среднего дается людям на горе и муку; он оказывает им только ту услугу, что наполняет их жизнь тягостью и заботами, которых не знают люди более положительные.

61. Характеры людей разнообразны: одни так крепко надеются, что заранее уверены в том, чего у них нет; другие так боятся, что не надеются никогда, пока желанное еще не у них в руках. Я приближаюсь скорее ко вторым, чем к первым, и скажу, что люди с таким характером обманываются реже, но живут мучительнее.

62. Народ и все неопытные люди обычно скорое дают увлечь себя, когда им дают надежду приобрести, чем когда показывают им опасность потерять; в действительности должно бы происходить обратное, так как более естественно стремление сохранить, чем приобрести. Причина этой ошибки в том, что надежда в людях обычно много сильнее страха; поэтому они часто не боятся там, где бояться нужно, и надеются там, где надеяться нечего.

63. Известно, что старики скупее молодых, а должно бы быть как раз обратное; ведь жить им осталось меньше, так что с них довольно и малого. Говорят, что причина этого в их робости; не думаю, чтобы это было верно; я видел многих стариков, которые были жесточе и развратнее если не по делам, то по желаниям, и больше мучились мыслью о смерти, чем люди молодые; причина этого, думается мне, в том, что чем дольше люди живут, тем больше к этому привыкают и сильнее привержены к делам мира сего; поэтому у них больше волнений и беспокойства.

64. До 1494 года войны тянулись долго, битвы были не кровавы, завоевания были делом медленным и трудным; правда, пушки уже были в ходу, но с ними обращались так неумело, что большого вреда они не причиняли; таким образом, если кто владел государством, то лишиться его было почти невозможно. Но пришли в Италию французы и внесли в войну столько жара, что до 1521 года[88] кто проигрывал поход, тот лишался и государства; при защите Милана синьор Просперо[89] первый показал, как надо отбивать приступы, и пример его вернул властителям государств безопасность, которой они наслаждались до 1494 года, но по другим причинам; тогда она вытекала из того, что люди плохо владели искусством нападать, теперь она вытекает из того, что они хорошо владеют искусством защищаться.

65. Кто называл обозы «препятствием», не мог сказать лучше. Кто придумал поговорку: ему труднее сняться с лагеря, чем сделать то-то, сказал превосходно. Ибо собрать в одном лагере столько всего, чтобы он сдвинулся с места, – дело почти бесконечное.

66. Не верьте тем, кто так горячо проповедует свободу, ибо почти все они, а может быть вообще все, думают при этом о частных интересах; опыт же часто показывает, и это безусловно так, что если бы они надеялись найти для себя лучшие условия в самовластном государстве, они помчались бы туда на почтовых.

67. Нет в мире занятия или должности, для которой требовалось бы больше таланта, чем это нужно начальнику войск как по важности дела, так и по бесконечному разнообразию вещей, которые он должен обдумать и наладить; он должен предвидеть задолго и уметь исправлять сейчас же.

68. Невмешательство в войну хорошо для князя могучего, которому не надо бояться будущего победителя; он сохраняет свои силы, не растрачивает их и может надеяться, что он выиграет от распрей между другими: вне этого, невмешательства легкомысленно и вредно, потому что отдает князя на добычу как победителя, так и побежденного. Хуже всего невмешательство, которое происходит не от обдуманного решения, а от нерешительности, т. е. когда ты сам не знаешь, хочешь ты остаться нейтральным или нет, и ведешь себя так, что не удовлетворяешь даже того, кто довольствовался бы тем, что ты обеспечил: ему свой нейтралитет. Heвмешательство этого рода свойственно больше республикам, чем князьям, так как оно часто происходит оттого, что нет согласия между людьми, которые должны решать; этот советует одно, тот – другое, и они никогда не могут сговориться настолько, чтобы дать одному мнению перевес над другим. Так обстояло дело в 1512 году[90].

69. Если вы всмотритесь как следует, то увидите, что от поколения к поколению меняются не только привычки людей, обороты речи, слова, покрой платья, характер построек, культуры и тому подобных вещей; более того, меняются вкусы, так что блюда, очень любимые одним поколением, часто не признаются другим.

70. Настоящий пробный камень для испытания людей – это неожиданно нагрянувшая опасность; кто устоит перед ней, а таких совсем мало, может действительно назвать себя твердым и неустрашимым.

71. Если вы увидите начало упадка города, перемену правительства, появление новой власти и другие подобные вещи, которые иногда можно предвидеть почти наверняка, смотрите как бы не обмануться вам насчет сроков, ибо движение дел человеческих по природе своей и вследствие разных препятствий идет гораздо медленнее, чем люди воображают; ошибка может тебе страшно навредить, а потому знай, что люди часто в этом месте спотыкаются. Так бывает и в делах частных и личных, но гораздо чаще в общественных и всенародных; размах их по природе своей больше, движение медленнее, и поэтому они подвержены большим случайностям.

72. Нет в этом мире для людей ничего более желанного и торжественного, как видеть врага своего поверженным в прах и отданным тебе во власть; однако удваивает это торжество тот, кто пользуется им хорошо, т. е. милует и довольствуется победой.

73. Ни Александр Великий, ни Цезарь, ни другие прославленные люди никогда де миловали врагов, если знали, что это испортит или подвергнет опасности последствия победы, так что милость скорее походила бы на безумие; они прощали только в тех случаях, когда знали, что милость не грозила их безопасности, а заставляла других еще больше им поклоняться.

74. Месть не всегда коренится в ненависти или в дурной природе, но она иногда нужна, чтобы люди на этом примере научились не вредить тебе; очень хорошо, когда человек мстит и не имеет при этом злобы на того, кому он мстит,

75. Папа Лев рассказывал, что отец его, Лоренцо Медичи, обыкновенно говорил: знайте, что кто говорит о нас дурно, тот нам добра не желает.

76. Все, что было в прошлом и существует в настоящем, предстоит еще в будущем; меняются лишь названия и видимость вещей, а человек недостаточно зоркий этого не распознает и не умеет вывести из этого наблюдения правила или суждения.

77. Когда я был посланником в Испании, я заметил, что Король Католический, дон Феррандо Арагонский, могущественнейший и мудрейший князь, собираясь итти в новый поход или принять важное решение, часто поступал таким образом, что еще раньше чем замысел его становился известным, весь двор и народ желали того же и громко требовали, чтобы король сделал то-то; таким образом, решение его открывалось в такую минуту, когда все его желали и славили, и трудно поверить, сколько одобрений и сколько любви снискивал он этим способом у своих подданных и в своем королевстве.

78. Дела, затеянные во-время, удаются легко, почти сами собой, и те же дела, затеянные до времени, не только не удаются, но при этом часто затрудняется их осуществление, когда приходил настоящий момент. Поэтому не гонитесь за ними так рьяно, не торопитесь, выжидайте, пока дело созреет и ему настанет срок.

79. Пословица – «мудрый должен пользоваться благом времени», понятая плохо, была бы опасной. Когда желанное само к тебе идет, стоит человеку раз пропустить случай, и он больше его не дождется, так что во многих делах необходимо решать и действовать быстро; однако, в делах трудных и тяжелых, тяни и выжидай, сколько можешь, ибо время часто просвещает тебя или освобождает тебя. Если так применять эту пословицу, она всегда спасительна; понятая иначе, она часто была бы гибельной.

80. Счастливы по-настоящему люди, в жизни которых один и тот же случай повторяется не раз, ибо первый раз даже разумный человек может его упустить или дурно им воспользоваться; кто во второй раз не сумеет его распознать или воспользоваться им, тот неразумен безнадежно.

81. Никогда не полагайтесь всецело на будущее, и, как бы вы ни были уверены в исходе дела, непременно оставьте себе что-нибудь про запас на случай неудачи, если вы можете это сделать, не портя себе игры; опыт показывает, насколько разумно так поступать, потому что успех слишком часто приходит наперекор общему мнению.

82. Маленькие и едва заметные вещи часто бывают причиной великих бедствий или большого счастья; поэтому самое разумное – обдумать и хорошо взвесить все обстоятельства, даже самые ничтожные.

83. Я думал прежде, что вещи, которые я не представляю себе сразу, останутся для меня непостижимы вообще; размышляя об этом, я в действительности увидел обратное и в себе, и в других; чем больше и лучше думаешь о вещах, тем лучше их постигаешь и знаешь, как поступить.

84. Если хотите быть у дел, не позволяйте себя отстранять, потому что к ним нельзя вернуться по своей воле; когда же ты вошел в дела, они приходят одно за другим без всяких твоих стараний и хлопот.

85. Жребий человеческий различен не только для разных людей, но и для одного и того же человека, который может быть счастлив в одном деле и несчастлив в другом. Сам я был счастлив в делах, для которых не нужно ничего, кроме собственного искусства, и несчастлив в других. Мне трудно давалось все, чего я добивался, а когда я ничего не добивался, вое бежало мне вслед.

86. Кто заправляет большими делами или стремится к величию, должен всегда скрывать то, что ему не наруку, и раздувать все, что ему благоприятствует. Это известный вид обмана, очень противный моей природе, но так как игра наша чаще зависит от людских мнений, чем от сущности вещей, то слава постоянной удачи для тебя полезна, а обратное тебе вредит.

87. Когда родные или друзья оказывают тебе услуги, которых ни ты, ни они не замечают, это гораздо важнее услуг, оказываемых ими сознательно: прибегать к их помощи тебе приходится редко, а случаи, когда ты считаешь для себя возможным пользоваться их услугами по-своему, бывают каждый день.

88. Князь или всякий, кому приходится вершить большие дела, не только должен хранить в тайне все, что другим не следует знать, но обязан приучить себя и своих советников молчать даже о самых маленьких и по видимости неважных вещах, кроме тех, которые полезно разгласить. Когда дела твои неведомы, таким образом, ни приближенным, ни подданным, люди всегда напряженно и почти в ужасе ждут и следят за малейшим движением и за каждым шагом твоим.

89. Новостям правдоподобным я верю с трудом, пока точно не знаю, кто их распространяет; такие новости бродят в умах, и поэтому легко найдется человек, готовый их выдумать; не так просто выдумать новости неправдоподобные или неожиданные; поэтому, когда я слышу этого рода новости и не знаю точно, от кого они исходят, я отношусь к ним внимательнее, чем к другим.

90. Кто зависит от благосклонности князей, следит, не спуская глаз, за каждым движением, за малейшим их знаком и готов прибежать по первому зову; это людям часто приносит великий вред. Никогда не нужно терять головы, не вскакивать с легкостью на коня по их приказу и не двигаться, если нет особенно важного дела.

91. Мне всегда было трудно понять, каким образом божественная справедливость допускает, чтобы сыновья Лодовико Сфорца могли пользоваться властью в герцогстве Миланском, которое он приобрел злодейством и стал через это приобретение виновником всеобщей разрухи[91].

92. Не надо говорить: бог помог такому-то, потому что это был человек честный, а такому-то ничто не удалось, потому что он был человек дурной; ведь мы часто видим обратное. Мы не должны из-за этого говорить, что нет божественной справедливости, ибо замыслы божий столь глубоки, что о них верно говорят – abyssus multa.

93. Частный человек грешит против князя и совершает преступление lesae majestatis, когда он хочет сделать что-нибудь относящееся к власти князя; точно так же грешит и совершает преступление lesi populi князь, когда делает вещи, относящиеся по праву к народу и частным людям; потому заслуживает величайшего осуждения герцог феррарский, занимающийся торговлей, монополиями и другими промыслами, т. е. делом частных людей.

94. Кто живет при дворе князей и жаждет служить, должен по возможности быть у них на глазах, так как часто случаются дела, которые князь поручит тебе, если ты здесь и он о тебе вспомнит; если же он тебя не видит, он поручит их другому.

95. Кто идет на опасность очертя голову, не зная о ней, – просто грубое животное; храбр тот, кто сознает опасность, но не боится ее больше, чем следует.

96. Есть старинная пословица, что все мудрецы робки, ибо знают все опасности и потому боятся их; я считаю эту пословицу ложной, так как не может называться мудрым человек, который считает, что опасность больше, чем она есть. Я назову мудрым того, кто знает меру опасности и боится ее ровно насколько это нужно. Поэтому смелого человека скорее можно назвать мудрым, чем робкого; если оба они видят достаточно хорошо, между ними начнется спор, так как робкий выставляет все опасности, которые, по его мнению, могут быть, и предполагает всегда самое худшее; смелый тоже сознает все опасности, но, зная, как много их может быть избегнуто благодаря человеческой изобретательности, как много устраняется случайно, он не смущается, а берется за дело с уверенностью и надеждой, что не все, что может случиться, действительно случится.

97. Маркиз Пескара[92] говорил мне после избрания Климента папой, что он, кажется, никогда не видел успеха дела, которого бы желали все. Причина этого, вероятно, в том, что дела мирские вершатся немногими, цели которых почти всегда отличны от целей большинства; поэтому и последствия получаются не те, каких большинство желает.

98. Тиран разумный любит робких мудрецов, но и смелые ему не неприятны, если только он знает, что это люди спокойные, и он готов их удовлетворить. Больше всего не нравятся ему смелые и беспокойные; он не может предполагать, что ему удастся их удовлетворить, а потому вынужден думать о том, как их уничтожить.

99. Если бы мне пришлось иметь дело с разумным тираном и я не был бы ему врагом, то я скорее предпочел бы слыть смелым и беспокойным, чем робким; таких людей он старается удовлетворить, а с другими чувствует себя увереннее.

100. Живя под властью тирана, лучше быть его другом до известного предела, чем принадлежать к числу самых близких; если ты человек уважаемый, то величие его полезно и тебе, иногда даже более, чем людям, с которыми он чувствует себя увереннее; а при падении его, у тебя есть надежда спастись.

101. Нет способа и средства спастись от тирана зверского и жестокого, разве только средство, предписываемое во время чумы: бежать как можно дальше и как можно скорее.

102. Осажденный, который ждет помощи, всегда распространяет слух, что его положение много хуже, чем в действительности; кто помощи не ждет, тому остается только утомлять противника, чтобы отнять у него всякую надежду; он всегда скрывает свое положение и распространяет слух, что дела его не так плохи.

103. Тиран делает все возможное, чтобы раскрыть твои тайные мысли, он действует для этого лаской, долгими беседами, приставляет к тебе людей, которые должны наблюдать за тобой, сближаться с тобой по его приказу, и трудно выпутаться из всех этих сетей; поэтому, если ты видишь, что он тебя не понимает, будь осторожен, берегись всего, что может тебя выдать, и употреби столько же сил на то, чтобы не дать себя разгадать, сколько он тратит на то, чтобы тебя раскрыть.

104. Люди считают похвальным, да и каждому приятно иметь характер открытый и прямой, или, как говорят во Флоренции, чистый. С другой стороны, осуждают и ненавидят притворство. Но притворство гораздо полезнее тебе самому; прямота же скорее другим, чем тебе. Нельзя отрицать, что она прекрасна, и я восхвалял бы всякого, кто вел бы обычно жизнь человека искреннего и чистого, прибегая к притворству лишь в некоторых очень важных случаях, которые бывают редко. Этим путем ты мог бы приобрести славу человека откровенного и прямого и снискать благоволение, выпадающее на долю людей, которым молва приписывает такой характер; однако в делах, самых для тебя важных, ты мог бы извлечь выгоду из притворства, тем более что молва говорит о тебе, как о человеке, которому притворство чуждо, а потому люди легче верили бы твоим измышлениям.

105. Даже когда человек известен, как лицемер и обманщик, люди иногда попадаются на его обманы и верят ему. Странно сказать, но это святая истина, и я вспоминаю, что подобной славой больше чем кто-либо пользовался Король Католический; при всех своих ухищрениях он всегда встречал людей, веривших ему выше меры; это должно происходить от простоты или алчности человеческой: одни хотят легко верить желанному, другие не умеют распознать правду.

106. В нашем гражданском строе самое трудное дело – прилично выдать замуж своих дочерей; происходит это оттого, что люди вообще о себе более высокого мнения, чем другие о них, и надеются сразу добраться до мест, совсем для них недоступных. Я видел, как многие отцы отклоняли предложения, которые они с благодарностью приняли бы потом, когда их как следует надули.

Необходимо поэтому хорошо соразмерять положение свое и чужое и не обольщаться самомнением больше, чем следует: это мне хорошо известно; не знаю, сумею ли я применить свой опыт и не впасть в ошибку, общую почти всем, требовать большего, чем мне полагается; однако эти слова не должны побуждать никого настолько унижаться, чтобы, как Франческо Веттори[93], отдавать дочь первому встречному.

107. Надо желать себе вообще не родиться подданным; однако, раз это случилось, лучше быть подданным князя, чем республики; республика унижает всех подданных и приобщает к своему величию только собственных граждан; князь же в большей мере властвует над всеми, и подданными его одинаково состоят те и другие; поэтому каждый может надеяться, что князь его облагодетельствует и применит к делу.

108. Нет такого мудреца, который никогда бы не ошибался, однако, счастливый жребий людей состоит в том, чтобы умудриться делать ошибки легкие или в делах неважных,

109. Плоды свободы и цель ее не в том, чтобы каждый правил государством, ибо править должен лишь тот, кто способен и этого заслуживает, а в том, чтобы соблюдались хорошие законы и установления; в свободном строе законы охраняются строже, чем под властью одного или немногих. Заблуждение, от которого так сильно страдает наш город, в том и состоит, что людям мало одной свободы и безопасности и они не успокаиваются, если не участвуют в правлении.

110. Как ошибаются те, кто при каждом слове ссылается на римлян. Нужно было бы жить в городе, находящемся в таких же условиях, как Рим, а потом уже управлять по этому примеру; при разности условий это так же несообразно, как требовать лошадиного бега от осла.

111. Простой народ упрекает юристов за разнообразие мнений в их среде и не обращает внимания на то, что вина здесь не в людях, а в существе дела; невозможно охватить общими правилами все отдельные случаи, и часто бывает, что эти случаи законом не разрешаются; часто приходится нащупывать решение сообразно мнениям людей, а мнения не все бывают на один лад. Мы видим то же самое у врачей, философов, торговых судей, в рассуждениях людей, правящих государством, и разноголосица среди них не меньше, чем среди законоведов.

112. Мессер Антонио да Венафро говаривал и говаривал верно: посадите рядом шесть или восемь мудрецов, получится столько же сумасшедших; они не могут сговориться и больше спорят, чем решают.

113. Ошибается тот, кто думает, что закон когда бы то ни было оставляет дело на решение, т. е. на свободную волю судьи, ибо закон никогда не облекает судью властью дарить или отнимать; есть, однако, случаи, которые закон точным правилом определить не может, и такие случаи он отдает на решение судьи; это значит, что судья, разобрав все обстоятельства и свойства дела, постановляет по голосу совести. Поэтому судья, правда, не может отвечать за свое решение перед судилищем людей, но он предстанет перед судом господа, который знает, судил судья или дарил.

114. Наблюдая совершающееся на их глазах, некоторые люди пишут о будущем рассуждения, которые кажутся читателю прекрасными, если только написаны умело; однако рассуждения эти – самый опасный обман; ведь каждое заключение вытекает из предшествующего, и, если нехватает даже одного звена, остальные выводы делаются впустую; малейшая изменившаяся частность может изменить все заключение, а потому нельзя судить о делах мира сего издалека, а надо судить о них и решать их изо дня в день.

115. В старых записях, сделанных до 1457 года, я нашел изречение одного мудрого гражданина: Флоренция избавится от долгов, или долги задушат Флоренцию. Мне представляется, что самое лучшее – это или отнять у Monte[94] всякое влияние, или настолько умножить займы, чтобы управлять ими сделалось невозможным. Однако, раньше чем неустройство обнаружилось, учреждение это было более жизненным и вообще дело шло медленнее, чем это казалось нашему гражданину.

116. Правитель государства пусть не страшится опасностей, хотя бы они казались грозными, близкими и как бы уже наступившими; как говорит пословица, не так страшен чорт, как его малюют. Опасности часто устраняются благодаря разным случайностям, а когда бедствия действительно подступают, находятся такие средства и способы облегчения, о которых раньше не думали. Если как следует вдумаетесь в эти слова, увидите, что они каждый день оправдываются на деле.

117. Самое ложное суждение – это суждение по примерам; ведь если они не сходны во всем, то не годятся вовсе; при этом малейшее различие подробностей может быть причиной огромнейшей разницы в последствиях, а чтобы распознать эти различия, если они невелики, требуется верный и проницательный глаз[95].

118. Человеку, который дорожит честью, удается все; его не удержат ни заботы, ни опасности, ни расходы. Я испытал это сам, а потому могу об этом говорить и писать; мертвы и пусты все поступки людей, которыми не двигает эта могучая сила.

119. Документы редко подделываются сразу; это происходит постепенно, с течением времени и зависит от случая или необходимости; поэтому для защиты себя полезно, как только договор или документ составлен, сейчас же снять с него точную копию, чтобы всегда иметь ее при себе.

120. Большая часть зла, творимого в управляемых землях, происходит от подозрительности. Люди не верят друг другу, и это вынуждает их принимать меры заранее; поэтому главная забота правителя всячески эти подозрения устранять.

121. Не поднимайте восстания в надежде, что за вами пойдет народ, ибо полагаться на это опасно, а народ, не склонный итти за тобой, часто мечтает о совершенно других вещах, чем ты думаешь. Посмотрите на пример убийц Цезаря, Брута и Кассия, за которыми народ не только не пошел, как они это предполагали, но, из страха перед тем же народом, им пришлось скрыться в Капитолий.

122. Посмотрите, как люди сами себя обманывают; чужие грехи каждый объявляет тяжкими, а свои собственные считает легкими; такова часто мера добра и зла, а вовсе не познание достоинств и качеств вещей.

123. Я охотно верю, что люди во все времена считали чудом многое, к чему они не решались близко подойти; несомненно, однако, что каждая религия знала свои чудеса, и таким образом, чудо – слабое доказательство истинности одной веры перед другой. Возможно, что чудеса хорошо показывают могущество божие, но это так же верно для бога язычников, как и для бога христиан; может быть, не погрешит тот, кто скажет, что чудеса, как и древние прорицания, – это тайна природы, до которой не могут подняться человеческие умы.

124. Я заметил, что каждый народ и почти каждый город чтит своих святых, и последствия бывают от этого одни и те же; во Флоренции делает дождь и хорошую погоду святая Мария в Импрунетте, в других местностях я видел, что такой же силой обладает дева Мария или святые; это явный знак, что милость божия почиет на каждом; возможно, что все эти вещи создаются скорее человеческим мнением, а не тем, что происходит в действительности.

125. Философы, богословы и прочие, пишущие о вещах сверхприродных или невидимых, говорят тысячи безрассудств; ведь по-настоящему люди о вещах ничего не знают, и разыскания их служили и служат больше упражнению умов, чем открытию истины.

126. Было бы желательно вести дела с таким расчетом, чтобы в них никогда не было ни малейшего беспорядка или повода для сомнений; однако достигнуть этого трудно; итак, было бы ошибкой слишком из-за этого убиваться, потому что, пока ты тратишь время, стараясь все точно рассчитать, от тебя часто ускользает удобный случай; когда же подумаешь, что дело у тебя, наконец, налажено твердо, часто замечаешь, что это вовсе не так, ибо, по самой природе дел человеческих, почти немыслимо, чтобы где-нибудь не оказалось беспорядка или неурядицы. Приходится, поэтому, брать вещи, как они есть, и считать меньшее зло за добро.

127. Я очень часто видел на войне, как приходили известия, по которым надо было думать, что дело идет плохо, потом вдруг приходили другие новости, которые как будто обещали тебе победу, и так одно сменялось противоположным; такие примеры бывали постоянно; поэтому хороший полководец нелегко падает духом или приходит в восторг.

128. В делах государственных надо обращать внимание не столько на то, как должен был бы князь поступать по указаниям разума, но на то, как он, вероятно, поступит по природе и привычкам своим; ведь князья часто делают не то, что должны, а то, что им кажется нужным; кто думает о них иначе, может жестоко ошибиться.

129. Если дело, само по себе злодейское или несправедливое, не совершается, не следует говорить, что это добро или благодеяние; ведь, это только середина между притеснением и благодеянием, между делами добрыми и злыми, подобно воздержанию от зла или воздержанию от притеснений; пусть люди поэтому не говорят: я не сделал или я не сказал, ибо настоящая хвала в том, что человек может сказать: я сделал, я сказал.

130. Князья да остерегаются всего больше людей, которые по самой природе своей всегда недовольны, потому что их нельзя ни облагодетельствовать, ни удовлетворить настолько, чтобы себя обеспечить.

131. Большая разница иметь подданными людей недовольных или людей, пришедших в отчаяние. Человек недовольный, даже желая тебе повредить, не легко идет на опасность, но выжидает случая, который может никогда не представиться; человек, пришедший в отчаяние, сам выискивает случай и стремится к опасности в надежде на новое; поэтому одних надо остерегаться редко, а других – всегда.

132. Я от природы человек прямой и враг всяких ухищрений; поэтому со мной всегда было легко вести переговоры; однако я познал, что высшая польза всегда в том, чтобы уметь тянуть и выжидать; настоящее искусство при этом состоит в том, чтобы не сразу открывать последние решения, а, начавши издалека, обнаруживать их шаг за шагом и неохотно; кто поступает так, очень часто достигает большего, чем он удовольствовался бы раньше; кто ведет переговоры, как я, добивается всегда только таких вещей, без которых соглашения не было бы совсем.

133. Величайшее правило благоразумия, плохо соблюдаемое многими, требует, чтобы ты умел скрыть недоброжелательство свое к другим, если только в этом нет для тебя вреда или бесчестья; ведь, часто случается, что в будущем человек еще может тебе пригодиться. А использовать его помощь тебе не удастся, если он уже знает, что ты к нему недоброжелателен. Мне очень часто приходилось обращаться к людям, к которым я относился как нельзя хуже; они же были уверены в обратном, или, по крайней мере, не представляли себе этого, и потому служили мне с величайшей готовностью.

134. Все люди от природы больше склонны к добру, чем к злу; нет человека, который не делал бы охотнее добро, чем зло. если другие соображения не побуждают его к обратному; однако природа человеческая так хрупка, а соблазны зла в мире настолько часты, что люди легко от добра уклоняются. Поэтому-то мудрые законодатели изобрели награды и наказания, означавшие только желание укрепить людей в их природной склонности надеждой и страхом.

135. Если отыщется кто-нибудь, более склонный от природы к злу, чем к добру, говорите с уверенностью, что это не человек, а зверь или чудовище, ибо ему нехватает склонности, естественно присущей всем людям.

136. Случается иногда, что безумцы творят более великие дела, чем мудрецы; происходит это оттого, что мудрый, которого не гнетет необходимость, крепко полагается на разум и слабо на судьбу; дела же, которыми вершит судьба, часто кончаются образом непостижимым. Флорентийские мудрецы уступили бы буре, разразившейся сейчас, а безумцы решили бороться с ней наперекор всякому рассудку, и никто бы не поверил, что наш город способен на подвиги, которые они до сих пор совершили. Это и говорит пословица: Audaces fortuna juvat[96].

137. Если бы вред от дурного управления обнаруживался от случая к случаю, то человек малоопытный или сумел бы научиться, или добровольно предоставил бы управлять тому, кто больше в этом деле понимает; зло в том, что люди, а больше всего народы, не постигая по невежеству своему причин неустройств, приписывают их не тем ошибкам, какие на деле к этому привели; они не сознают, какое страшное бедствие жить под властью человека, не умеющего властвовать, и упорствуют в своей ошибке, т. е. сами берутся за вещи, которые делать не умеют, или предоставляют управлять людям неопытным; это часто приводит к окончательной гибели города.

138. Ни безумцы, ни мудрецы не могут в конце концов противиться тому, что должно произойти; я никогда не читал ничего, что было бы, как мне кажется, лучше сказано, чем изречение: Ducunt volentes fata, nolentes trahunt[97].

139. Государства действительно так же смертны, как и люди; однако здесь есть различие: вещество человеческое тленно, и люди все равно погибают, даже если они никогда не затевали бы смут; государство погибает не от недостатка в материале, который всегда обновляется, а от рока или от дурного управления, т. е. от неразумных решений правителей. Гибель от рока – вещь редчайшая, потому что государство – тело крепкое, хорошо сопротивляющееся, и чтобы сокрушить его, нужна сила необычайная и яростная. Поэтому причиной крушения государств почти всегда бывают ошибки правителей; если бы государство всегда управлялось хорошо, оно, возможно, было бы вечным, или по крайней мере жизнь его была бы несравненно более долгой, чем теперь.

140. Кто говорит «народ», хочет в действительности сказать – безумный зверь, в котором все ложь и смута, и нет в нем ни вкуса, ни обаяния, ни устойчивости.

141. Не удивляйтесь, что люди не знают ни прошлого, ни того, что творится в отдаленных областях или местностях; посмотрите внимательно – и вы увидите, что люди не имеют верного понятия о делах настоящего, или о том, что ежедневно творится в их собственном городе; между дворцом и площадью часто стоит такой густой туман или такая толстая стена, что людской глаз внутрь проникнуть не может, и народ столько же знает о поступках правителей или о причинах этих поступков, как о том, что делается в Индии; вот почему в мире легко преобладают мнения ложные и пустые.

142. Одна из самых больших удач, какая может выпасть на долю человека, – это иметь случай показать, что поступки людей, совершаемые для собственного интереса, делались ради общественного блага. Это прославило предприятия Короля Католического: они совершались всегда во имя собственной безопасности и величия, а часто казалось, что они совершены ради вящшего прославления христианской веры или ради защиты церкви.

143. Мне кажется, что все историки без исключения ошибались в одном: они не писали о разных в то время известных вещах, именно потому, что предполагали их известными. Отсюда получалось, что в истории римлян, греков и всех других народов нам хотелось бы теперь знания о многом, например, о власти и различии магистратов, о правительственных учреждениях, о родах войска, о величии городов и о других подобных вещах, которые во времена тех писателей были известны всем и каждому и потому ими пропущены. Если бы они подумали, что с долгим течением времени погибают государства и пропадает память о делах, что история пишется именно для того, чтобы сохранить дела эти навеки, они тщательнее писали бы ее, так, чтобы все совершившееся во времена отдаленные, стояло бы перед нашим взором с той же ясностью, как и дела настоящего, а ведь это и есть истинная цель истории.

144. Когда в Испании было получено известие о союзе, заключенном венецианцами с королем Франции против Короля Католического, секретарь этого короля, Альмасано, передавал мне кастильскую пословицу; означавшую на нашем языке, что нитка рвется со слабого конца; он хотел сказать, что события в конце концов всегда обрушиваются на более слабых, ибо они измеряются не разумом и не благоразумием, но каждый ищет своей выгоды, а потому люди сходятся на том, что пострадать должен тот, кто слабее, так как с ним считаются меньше; поэтому, если кому-нибудь, придется вести переговоры с более могучими, чем он, пусть он всегда помнит эту пословицу, которая каждый час исполняется на деле.

145. Будьте уверены, что хотя жизнь людей коротка, но времени всегда будет достаточно у того, кто умеет его беречь и не тратить по-пустому; ведь, природа человека даровита, и раз он упорен и смел, то необычайно преуспевает в делах,

146. Какое несчастие, что человек не может обрести добро, не изведав сначала зла.

147. Ошибается тот, кто думает, что удача задуманного дела зависит от справедливости или несправедливости его, ибо мы каждый день видим обратное, – а именно, что не правота, а благоразумие, сила и счастье дают предприятию успех. Конечно, в человеке правом пробуждается известная уверенность, основанная на мнении, что бог дарует победу справедливому делу; уверенность эта придает людям горячность и твердость, а эти два условия часто ведут к победе. Таким образом, правота дела косвенно может помочь, но неверно, чтобы она помогала прямо.

148. Кто хочет закончить войну слишком скоро, часто ее затягивает; не считая нужным ждать, пока подвезут необходимые запасы или пока созреет замысел, он делает трудным то, что само по себе легко; таким образом, на каждый день, который он стремился выиграть, он часто теряет больше месяца; не говорю уже о том, что это может привести к еще худшему беспорядку.

149. Кто хочет во время войны тратить меньше, тот тратит больше; ничто не требует таких денег и такой безудержной их траты, как война; чем обильнее запасы, тем скорее кончаются походы; кто не считается с этим ради сбережения денег, тот затягивает дело и тратит несравненно больше. Поэтому опаснее всего начинать войну, когда крупных денег нет, и отпускать средства время от времени; это способ не кончать войну, а питать ее.

150. Доверяя или поручая что-нибудь людям, которых вы оскорбили, отнюдь не считайте, что вы себя обезопасили, если внушили им сознание, что это же дело, проведенное как следует, принесло бы им пользу и честь; в некоторых людях память обиды, по природе их, так сильна, что она побуждает их мстить вопреки собственной пользе; может быть, они дорожат радостью мести или страсть ослепляет их настолько, что они не различают больше собственной пользы и чести. Запомните мои слова, потому что многие в этом случае ошибаются.

151. Как сказано было выше о князьях, думайте всегда не столько о том, как должны были бы по разуму поступить люди, с которыми вам надо вести переговоры, сколько о том, как они, вероятно, поступят, имея в виду их природу и обычаи.

152. Если вы замышляете новые предприятия или дела, будьте чрезвычайно осторожны, потому что стоит только начать и потом уже надо по необходимости итти вперед. Поэтому людям часто приходится одолевать такие трудности, что они убежали бы за тысячи миль, если бы только во-время представили себе хотя малую долю всех препятствий; однако не во власти их отступить, когда они уже втянулись в дело. Причина здесь чаще всего – вражда, дрязги партий, войны. В этих, да и во всех других случаях, пока решение не принято, никакая осторожность, никакое старание не могут быть чрезмерными.

153. Кажется, что послы часто берут сторону того князя, при котором они состоят; это навлекает на них подозрение в продажности, в желании получить награду или по крайней мере в том, что они поддались на ласковое и любезное обхождение князя. Между тем, здесь возможно и другое: наблюдая постоянно дела князя, при котором они состоят, и не так пристально следя за всем остальным, послы считают дела эти важнее, чем они в действительности есть; однако такой довод неубедителен для их собственного князя, который также знает все; он легко вскрывает ложные шаги своего посла и часто приписывает коварству вещи, совершенные скорее по неосторожности; поэтому, кто идет послом, пусть хорошо обдумает все заранее, так как это дело очень важное.

154. Бесчисленны тайны князя, бесчисленны дела, которые он должен обдумать; поэтому безрассудно судить о его действиях с налета, ибо ты часто приписываешь какой-нибудь поступок одной причине, а на деле причина его совсем иная; то, что по-твоему сделано случайно или неосмотрительно, оказывается искусством и образцом осторожности.

155. Говорят, что человек, не знающий хорошо всех подробностей, дела, не может о нем верно судить; тем не менее я много раз замечал, что люди, не обладающие очень острым умом, судят лучше, если имеют только общее понятие о деле, чем если им известны все его подробности; в общих чертах такой человек часто может представить себе верное решение, но он сбивается, когда вникает во все подробности.

156. Я от природы был очень решителен и тверд в своих действиях; тем не менее со мной часто случалось, что после принятого важного решения меня охватывало как бы некоторое раскаяние; происходило это не от мысли, что если бы мне пришлось решать заново, я бы поступил иначе, а оттого, что, пока решения еще не было, я лучше видел трудности того или другого исхода; потом, когда все было кончено и мне не надо было уже бояться трудностей, которые я своим решением устранил, мне представлялись только те препятствия, которые надо было преодолевать, и, взятые сами по себе, они казались больше, чем раньше, когда приходилось сравнивать их с другими; отсюда следует, что для избавления себя от этих терзаний, надо тщательно представить себе и другие затруднения, которые ты отложил в сторону.

157. Не хорошо прослыть подозрительным и недоверчивым, и все же человек так лукав, так коварен, он действует такими окольными, и скрытыми путями, он так ненасытен, когда дело идет о его интересах, и так мало считается с интересами других, что не ошибется тот, кто мало верит другим и мало на них полагается.

158. Выгоды, которые приносят тебе доброе имя и добрая слава, ежечасно у всех на глазах; однако они малы рядом с теми, которых никто не видит, которые приходят сами собой, неведомо откуда и приносятся добрым о тебе мнением; потому и сказаны мудрейшие слова, что доброе имя дороже великих богатств.

159. Не осуждаю ни постов, ни молитв, ни других подобных благих дел, установленных церковью или проповедуемых монахами; однако благо из благ, в сравнении с которым все остальные неважны, – это не вредить никому и быть полезным каждому, насколько ты можешь.

160. Великое дело, конечно, чтобы все мы знали, что нам предстоит умереть, а между тем все мы живем так, словно мы уверены, что будем жить всегда; причина этого, как мне думается, не в том, что, происходящее у нас на глазах и ощутимое волнует нас больше, чем отдаленное и невидное; ведь смерть близка, и можно сказать по ежедневному опыту, что она является нам ежечасно. Думается мне, что природа хотела для нас жизни, сообразной с требованиями движения или истинного строя этой мировой машины; не желая, чтобы она застыла как мертвая и лишенная смысла, природа дала нам способность не думать о смерти, потому что, если бы мы о ней думали, мир пребывал бы в неподвижности и оцепенении,

161. Когда я думаю о том, каким случайностям, какому бесконечному ряду опасностей от немощи, случая, насилия подвержена жизнь человека, или. о том, сколь много событий должны в течение года совпасть, чтобы получился хороший урожай, то нет вещи, которой я удивлялся бы больше, чем виду старого человека или урожайному году.

162. На войне и во многих других важных случаях я часто видел, что люди не заботились о запасах, считая, что уже слишком поздно; однако впоследствии оказывалось, что они пришли бы как раз во-время, и это упущение принесло величайший вред; ведь движение вещей совершается обычно гораздо медленнее, чем мы предполагаем, и часто за три или четыре месяца не происходит того, что, по твоему мнению, должно было совершаться в один. Заметка эта важна и должна служить предупреждением.

163. Как точно было изречение древних: Magistratus virum ostendit[98]. Ничто так не вскрывает качеств человека, как поручение ему дела иди передача власти. Сколько людей говорят хорошо, а сделать ничего не могут; сколь многие кажутся замечательными людьми, пока они рассуждают в советах или на площадях, а, если посмотреть их на деле, они просто тени,

164. Счастье людей часто оказывается их величайшим врагом, так как оно часто делает их злыми, легкомысленными и заносчивыми; поэтому самое большое испытание для человека – устоять не столько против неудач, сколько против счастья.

165. С одной стороны, кажется, что князь или хозяин должен лучше всех знать своих подданных и слуг; ведь сама необходимость так часто заставляет их итти к нему со своими замыслами и делами; с другой стороны, верно как раз обратное: со всяким другим они говорят откровеннее, а с князьями все старания, все искусство их направлено на то, чтобы скрыть свою природу и свод думы.

166. Не думайте, что всякий нападающий на других, например, вступивший на чужую землю, может предвидеть все способы защиты противника; опытный истец, вообще говоря, знает обычные приемы защиты ответчика, но опасность и нужда открывают средства особенные, до которых не может додуматься тот, кто этой необходимости не знает.

167. Не думаю, чтобы было в мире что-нибудь хуже легкомыслия, потому что легкомысленные люди способны на всякое решение, как бы оно ни было дурно, опасно и гибельно; поэтому берегитесь их как огня.

168. Какое мне дело до того, что мой обидчик поступил так по неведению, а не по злобе, – наоборот, это часто гораздо хуже, ибо злоба имеет свои определенные цели, она действует по своим правилам и потому не всегда оскорбляет так жестоко, как могла бы. Неведение же не знает ни цели, ни правил, ни меры, – оно действует яростно и сыплет слепые удары.

169. Положите себе за правило до последней возможности прикрашивать все ваши намерения, все равно, живете ли вы в свободном городе, в олигархическом государстве или под властью князя. Поэтому, когда вам не отдают должного, не гневайтесь и не начинайте ссоры, если только участь ваша такова, что ею можно удовлетвориться; поступая иначе, вы вредите себе, иногда вредите государству и в конце концов почти всегда ухудшаете свое положение.

170. Великое счастье князей в том, что они легко перекладывают на чужие плечи те неприятные дела, которыми должны заниматься сами; поэтому почти всегда бывает так, что ошибка обиды, ими чинимые, приписываются советам или подстрекательству окружающих. Происходит это, как мне кажется, не столько оттого, что князья стараются распространить такое мнение, сколько оттого, что люди охотно обращают свою ненависть и клеветы на тех, кто не так от них далек и на кого они скорее надеются найти управу.

171. Герцог Лодовико Сфорца говаривал, что князья познаются по тем же правилам, по которым испытывается крепость самострела. Хорош самострел или нет, познается по полету стрелы; точно так же и сила князя познается по его послам. Можно теперь судить, каково же было правительство Флоренции, которое в одно и то же время имело послами Кардуччи[99] во Франции, Гвальтеротто[100] в Венеции, мессера Бардо[101] в Сиене и мессера Галеотто Джуньи в Ферраре.

172. Князья были поставлены не во имя их собственного интереса, а для блага общего, им даны были доходы и богатства, чтобы они распределяли их для сохранения своих владений и для блага подданных; поэтому скупость в князе более противна, чем в частном человеке; накопляя больше, чем должно, он присваивает себе одному богатства, которые даны ему, собственно говоря, не как хозяину, а как управителю и распорядителю на благо многих.

173. Расточительство в князе противнее и гибельнее скупости, ибо оно немыслимо без того, чтобы не отнимать у многих, а отнимать у поданных более оскорбительно, чем не давать им; тем не менее народам, повидимому, больше нравится князь расточительный, чем скупой[102]. Причина здесь в том, что хотя людей, которых расточитель одаряет, очень немного по сравнению с теми, у кого он отнимает, каковых, естественно, много, но, как уже говорилось, надежда в людях настолько сильнее страха, что всякий надеется скорее быть в числе немногих, кому дается, чем в числе многих, у кого отнимается.

174. Сделайте все, чтобы быть в ладу с князьями и властями предержащими; вы можете быть ни в чем не виноваты, жить спокойно и размеренно, не желать ни во что вмешиваться, и все же постоянно бывает так, что вы поневоле оказываетесь в руках правящих; кроме того, вам бесконечно вредит уже одно мнение о вас, как о человеке неприятном.

175. Правитель или судья должен, насколько может, стараться не показывать ненависти к кому бы то ни было и не мстить за личные обиды; ему было бы слишком обременительно пользоваться силой государства против своих обидчиков; пусть он запасется терпением и выжидает время, ибо не может быть, чтобы ему не представился случай достигнуть тех же целей путем справедливым, без всякого намека на злопамятство.

176. Молите бога, чтобы вы были всегда в лагере победителей, потому что тогда вас восхваляют за дела, в которых вы никакого участия не принимали; наоборот, человеку, который оказывается в лагере побежденных, приписывается бесконечное множество дел, в которых он менее всего виновен.

177. Во Флоренции, по ничтожеству людей, почти всегда бывает так, что если кто-нибудь учинит всенародно какое-нибудь бесчинство с насилием, то его не карают, а наперерыв стараются обеспечить ему безнаказанность, лишь бы он сложил оружие и не начинал снова; Этими способами нельзя наказать зазнавшихся гордецов, но можно сделать львов из ягнят.

178. Хороши те способы обогащения, о пригодности которых еще не все догадались; когда все об этом узнают, они становятся негодными, потому что к ним прибегают многие и конкуренция делает их уже менее выгодными: вот почему во всех делах великое преимущество в том, чтобы начать рано.

179. Я юношей посмеивался над умением играть, танцовать, петь и над прочими светскими забавами, – над красивым слогом, над искусством ездить верхом, хорошо одеваться и вообще над всем, что как будто является украшением людей, а не сущностью их; однако впоследствии я хотел бы обратного; ведь, если юношам непристойно терять на такие вещи слишком много времени, потому что они вообще могут на этом свихнуться, я все же видел по опыту, что такого рода украшения и вообще светская ловкость придают даже способным людям достоинство и известность; можно сказать, что, если у человека этих украшений нет, ему чего-то нехватает; не говоря уже о том, что обилие этих светских талантов открывает дорогу к княжескому благоволению, они приносят иногда людям великие выгоды и бывают причиной их возвышения, так как свет и князья устроены, как они есть, а не так, как было бы должно.

180. Когда начавший войну считает ее выигранной, это всего опаснее; войны, по видимости своей самые легкие и обеспеченные, подвержены тысячам случайностей, и все приходит в полное расстройство, когда эти несчастия застают человека слабым и неподготовленным духом; он был бы во всеоружии, если бы с самого начала считал войну трудной и привел бы все внутренние дела в порядок.

181. Я одиннадцать лет сряду служил церкви, и таково было расположение ко мне властей и народов, что служба эта могла бы продолжаться долго, если бы не наступили события 1527 года в Риме и во Флоренции[103]; я поступал всегда так, точно совсем не забочусь о том, чтобы оставаться на службе, и этот образ действий всего сильнее меня укреплял; стоя на такой основе, я делал, ни с чем не считаясь и ничему не подчиняясь, то, чего требовала моя должность, и это давало мне влияние, которое помогало мне больше и с большим достоинством, чем всякое искательство, связи и старания, к которым я мог бы прибегнуть.

182. Я видел почти всегда, что люди по-настоящему умные, когда им приходится разрешать какое-нибудь важное дело, действуют при этом очень осмотрительно, разбирая два или три случая, которые с вероятностью могут произойти, и основывают на этом свое решение, как будто непременно должен произойти именно один из этих случаев. Предупреждаю вас, что это опасно, так как часто, а, может быть, и преимущественно, наступает третье или четвертое событие, о котором не думали и к которому решение твое не приспособлено; старайтесь поэтому обеспечить себя, насколько возможно, знайте, что легко может случиться что-нибудь неожиданное, и никогда не ограничивайте своего суждения, если только этого не требует необходимость.

183. Плох тот полководец, который дает бой, если его не побуждают к этому необходимость или знание, что на его стороне большое преимущество; все здесь слишком подчинено счастью, и слишком страшна неудача.

184. Я совеем не хочу избегать общих разговоров с людьми и готов беседовать с ними с приятной и любезной обходительностью; однако я утверждаю, что благоразумие в том, чтобы не говорить с ними без нужды о своих собственных делах; когда же приходится говорить, то сообщайте не больше, чем это нужно для разговора или для ваших намерений в данную минуту, про себя же храните все, что может быть сделано без слов; поступать иначе приятнее, поступать так полезнее.

185. Люди всегда восхваляют в других широкую щедрость, благородство и великолепие поступков, сами же для себя придерживаются обратного; соразмеряйте поэтому дела свои с возможностью, с честной и разумной пользой; не позволяйте сбить себя с толку, продолжайте поступать иначе, чем хочет толпа, и не думайте, что, вы можете добиться похвал и уважения тех, кто в сущности хвалит в других только то, чего не находит в себе.

186. Невозможно поступать в жизни всегда по одному твердому и безусловному правилу. Очень часто бывает бесполезно распространяться даже в разговорах с друзьями о вещах, которые должны храниться в тайне; с другой стороны, поступать с друзьями так, чтобы они заметили твою сдержанность с ними, – это верный путь к тому, что они точно так же поступят с тобой; ничто не заставит другого довериться тебе, если он не предполагает, что ты доверишься ему; таким образом, скрывая что-то от других, ты отнимаешь у себя возможность что-нибудь от них узнать. Итак, в этом и во многих других случаях надо действовать, различая свойства людей, обстоятельств и времени; для этого необходимо чутье, но если его нет от природы, то научиться ему по опыту можно лишь очень редко, по книгам же – никогда.

187. Знайте, что, кто правит от случая к случаю, кончит так же случайно; если хотите поступать правильно, обдумывайте, изучайте, рассматривайте внимательно даже самое маленькое дело; исполняйте все это, и все же вам будет трудно вести дела хорошо; подумайте, как же они идут у правителя, который только плывет по течению.

188. Чем более удаляешься ты от правила избегать крайностей, тем вернее впадаешь в крайность, которой ты боишься, или в другую, одинаково дурную; чем страстнее желание вкусить от плодов выгодного дела, тем скорее кончается наслаждение и плоды исчезают, – например, чем больше народ, наслаждающийся свободой, стремится ею воспользоваться, тем менее он ею наслаждается и тем скорее впадает или в тиранию, или в такой строй, который не лучше тирании.

189. Все города, все государства, все царства смертны; все когда-нибудь кончается, естественно или насильственно; поэтому, когда гражданин живет в последние времена своего отечества, ему приходится не столько скорбеть о его несчастьях и жаловаться на судьбу, сколько горевать о себе, потому что с отечеством случилось только неизбежное, а беда обрушилась на того, кому довелось родиться в годину подобного несчастья.

190. Можно сказать в назидание и утешение людям, которые не достигли желанного положения: смотрите назад, а не вперед, и вы увидите, что людей, чья участь еще хуже вашей, несравненно больше, чем таких, кому живется лучше, чем вам. Это глубокая истина, и она должна была бы убедить людей довольствоваться тем, что им дано, но сделать это трудно, ибо природа так устроила наше зрение, что, не насилуя себя, мы можем смотреть только вперед,.

191. Нельзя осуждать людей, которые нескоро решаются; есть, конечно, такие случаи, когда необходимо решать быстро, но человек скорый в решениях обыкновенно ошибается больше того, кто решает медленно; зато надо беспощадно осуждать медленность в исполнении, когда все уже решено: она, можно сказать, вредит всегда, а полезной бывает только случайно; говорю это вам в предупреждение, так как многие в этом заблуждаются, по лени, по желанию избавиться от хлопот или по иной причине.

192. В делах примите себе за правило: недостаточно дать делу начало, направленно, толчок; необходимо следить за ним и никогда до конца его не бросать. Даже тот, кто всегда при делах, еще очень далек от умения вести их в совершенстве. Тот же, кто поступает иначе, считает иногда переговоры законченными, когда они только что начались или натолкнулись на трудности; таковы – небрежность, малодушие, испорченность людей, и так трудны дела по самой их природе. Воспользуйтесь этим правилом; верность ему приносила мне иногда великую честь, а пренебрежение им приводит к столь же великому сраму.

193. Кто руководит переговорами, направленными против какого-нибудь государства, должен прежде всего знать, что никогда не надо писать писем, так как письма часто перехватываются и становятся тогда свидетельством, которое невозможно отрицать; правда, теперь известно много способов тайного письма, но искусство читать его также в полном расцвете. Гораздо вернее пользоваться для этих целей не письмами, а подходящими людьми, но именно поэтому слишком трудно и опасно для частных людей втягиваться в такие дела; людей, которым можно это поручить, у них недостаточно, а на тех немногих, которые есть, нельзя особенно полагаться, так как обмануть частного человека в угоду князьям слишком выгодно и почти беспроигрышно.

194. Начиная дело, необходимо хорошо его обдумать, но все же не надо предполагать в нем трудностей, непреодолимых для человека с хорошей головой; надо помнить, что чем дальше продвинуто дело, тем оно становится легче, и трудности развязываются сами собой. Это чистейшая правда, и всякий, кто ведет переговоры, убеждается в ней на деле; если бы об этом помнил папа Климент, он часто вел бы свои дела больше ко времени и с большим для себя успехом.

195. Люди, близкие к князьям и желающие добиться от них милостей или знаков благоволения для себя или для друзей, должны, насколько можно, умудриться сделать так, чтобы им не приходилось часто прямо просить; надо искать или выжидать удобный случай, искусно представить и ввести своих друзей и, когда случай подойдет, схватывать его сейчас же и не пропускать. Поступающий так ведет дела свои с гораздо большей легкостью и утомляет князя гораздо меньше; добившись своего в первый раз, он свободнее и решительнее добьется успеха в дальнейшем.

196. Если люди видят, что нужда заставляет тебя итти у них на поводу, они перестают считаться с тобой и ни в грош тебя не ставят; Забота о своем интересе или собственная злая природа в них обычно сильнее, чем сознание твоей правоты и заслуг, обязательств их перед тобой или памяти о том, что ты, может быть, попал в беду из-за них или ради того, чтобы им угодить; поэтому старайтесь не доходить до такой жизни и бойтесь ее как огня. Если бы слова эти жили в душах людей, многие из них теперь не были бы изгнанниками; не важно, были ли они изгнаны за преданность тому или другому князю, а страшно, что князь, видя их в изгнании, скажет: без меня эти люди не могут ничего, и, не стесняясь, обращается с ними, как ему вздумается.

197. Тот, кому приходится защищать перед гражданами трудные или противоречивые дела, пусть постарается, если возможно, их разделить и не говорить о втором, пока не закончено первое; возможно, что противники одного дела не станут тогда возражать против другого; если же соединить все вместе, то каждый, кому не нравится какая-нибудь частность, должен будет возражать против всего. Если бы Пьеро Содерини сумел так повести дело, когда хотел изменить законы о верховном суде[104], он бы этого добился и, может быть, упрочил бы правление народа. Совет не заставлять людей проглатывать горькое блюдо в один прием – часто не менее полезен в частных делах, чем в общественных.

198. Верьте, что во всех делах, как общественных, так и частных, существенно умение повернуть их в противоположном направлении; поэтому, если вы хотите вести дело, но не доводить его до конца, ведите его так, чтобы можно было всегда повернуть на другую дорогу.

199. Если вы хотите притворяться с другими или скрыть какую-нибудь свою склонность, старайтесь уверить их самыми сильными и убедительными доводами, что вы держитесь противоположного мнения, ибо, когда люди считают, что вы пришли к этому по требованию благоразумия, они легко убеждаются, что решения ваши согласны с голосом разума.

200. Один из способов найти покровительство для ваших замыслов у человека, который иначе остался бы им чужд, – это поставить его во главе их, сделать его, так сказать, их автором. Этим путем привлекаются, главным образом, люди легкомысленные, в которых тщеславие так сильно, что они думают больше о нем, чем о той существенной осторожности, которая в делах необходима.

201. Может показаться, что во мне говорит злоба или подозрительность, но дай боже, чтобы слова мои были неверны: дурных людей на свете больше, чем хороших; это особенно верно, когда дело идет об имуществе или об интересах государства; поэтому не ошибется тот, кто во время переговоров острым глазом следит за всеми, исключая только немногих, о которых по опыту или по сообщениям, вполне достойным доверия, известно, что это люди хорошие. Ловкость здесь как раз в том, чтобы не прослыть подозрительным человеком; если вы увидите, что это невозможно, то самое важное – вообще никому не доверяться,

202. Когда мстят так, что жертва не замечает, от кого идет зло, можно сказать лишь одно: что это делается ради удовлетворения ненависти и злобы; великодушнее месть открытая, дабы каждый знал, откуда она идет; тогда можно сказать, что человек поступил так не столько ради ненависти или жажды мщения, сколько во имя своей чести, т. е. чтобы о нем стало известно, что он неспособен молча сносить обиды.

203. Пусть знают князья, что не надо допускать подданных до состояния, близкого к свободе; ведь люди от природы хотят быть свободными, и естественное свойство каждого не довольствоваться тем, что у него есть, а всегда стремиться к лучшему; эти стремления сильнее памяти о любезном обхождении князя и о дарованных им милостях.

204. Невозможно помешать чиновникам грабить; сам я был совершенно чист, но под начальством моим были губернаторы и другие чиновники, и, несмотря на все мои усилия и собственный пример, я не мог по-настоящему бороться с воровством. Причина здесь в том, что деньги годятся на все, а в нынешней жизни богатого уважают больше, чем порядочного; все это еще поощряется невежеством и неблагодарностью князей, которые терпят около себя скверных людей и обходятся с хорошими слугами не лучше, чем с дурными.

205. Я был два раза во главе войск во время важнейших походов, располагал огромной властью и пришел к следующему: если верно то, что пишется о древнем войске, – а я думаю, что это большей частью так, – то по сравнению с ним нынешние войска – только тень. У современных начальников нет ни доблести, ни умения; они воюют без всякого искусства, без военных хитростей, точно расхаживают медленными шагами по главной улице; поэтому когда синьор Просперо Колонна, главнокомандующий во время первого похода, говорил мне, что я еще никогда не был на войне, я не без основания ответил ему, что, как это ни прискорбно, я и в этой войне не научился ничему.

206. Не стану спорить о том, полезнее ли для нашего тела обращаться к врачам или обходиться без них, как это долгое время делали римляне; я утверждаю только одно: потому ли, что дело это само по себе трудно, или по небрежности врачей, которым следовало бы быть внимательнейшими людьми и наблюдать за малейшими признаками болезни, но врачи наших дней умеют лечить только обычные заболевания, и науки их хватает самое большое на лечение двух припадков лихорадки; когда же в болезни встречается что-нибудь необычное, они лечат втемную и случайно; не говорю уже о том, что врачи, по самолюбию своему и по соперничеству друг с другом, – худшего вида животные, без совести и чести; вполне уверенные, что ошибки их трудно проверить, они ежедневно калечат наши тела, заботясь только о том, чтобы превознести самих себя, или унизить товарищей.

207. Безумно говорить об астрологии, т. е. о знании будущего; или сама наука эта не истинна, или нельзя знать все, что для нее необходимо, или способностей человека на это нехватает, а приходится признать, что надеяться достигнуть таким путем знания о будущем – бред. Астрологи не знают, что говорят, и догадываются о правде только случайно; таким образом, возьмешь ли ты предсказания астролога или любого человека, каждое из них может оправдаться не хуже другого.

208. Наука о законах сведена в наше время к тому, что если при решении какого-нибудь дела сталкиваются с одной стороны доказательство, взятое из жизни, а с другой – мнение ученого, который об этом писал, то надо ожидать, что мнение это возьмет верх; поэтому даже ученые, ведущие дела, вынуждены знакомиться со всем, что написано; таким образом, время, которое могло уйти на размышление, тратится на чтение книг, утомляющее душу и тело и похожее скорее на труд носильщиков, чем ученых.

209. Я думаю, что суд у турок, решения которого скоры и почти случайны, приносит меньше зла, чем судебные порядки, обычно принятые у христиан; судебная волокита стоит так дорого и так расстраивает дела тяжущихся, что вред от этого, пожалуй, не меньше, чем если бы решение было вынесено в первый же день; кроме того, если мы думаем, что решения у турок выносятся втемную, то, сопоставляя их с нашими, надо сказать, что правда находится посредине, и, наконец, решения их едва ли менее справедливы, чем наши, выносимые по невежеству или пристрастию судей.

210. Коротко и верно говорит пословица: кто говорит или пишет о многом, непременно нагородит вздору; зато мысли о немногих вещах могут быть все хорошо продуманы и выражены сжато; поэтому было бы, может быть, лучше выбрать из этих заметок один цветок, чем накоплять столько всякой всячины.

211. Я, кажется, могу утверждать, что духи существуют; говорю о том, что мы называем духами, т. е. о тех воздушных существах, которые попросту говорят с людьми, ибо у меня был опыт, который кажется мне совершенно достоверным. Но что такое духи и каковы они. Это, я думаю, так же мало известно человеку, убеждающему себя в том, что он это знает, как и тому, кто ничего об этом не думает. Знание духов, как и предсказание будущего, которому человек вверяется иной раз с искусством или вдохновением, – все это скрытая мощь природы или действительно той высшей силы, которая движет всем; она открыта ей и скрыта от нас так глубоко, что умы человеческие этого не постигнут.

212. Из трех образов правления, – власти одного, немногих или большинства, – самым худшим для Флоренции было бы по-моему правление оптиматов, так как оно неестественно и с ним так же нельзя примириться, как с тиранией. Своим самолюбием и взаимными распрями оптиматы сделали бы все зло, на которое способна тирания, и, может быть, еще скоро разъединили бы город, а из всего благого, что делает тиран, они не сделали бы ничего[105].

213. Человек в своих решениях и поступках всегда сталкивается с одной трудностью, именно: с правдой противоположного; нет столь совершенного порядка, в котором не скрывался бы беспорядок, нет зла, в котором не было бы добра, нет добра, в котором не заключалось бы зла; отсюда нерешительность многих людей, которых смущает всякое маленькое затруднение; людей с таким характером называют оглядывающимися, потому что они оглядываются на все. Не следует так поступать, надо взвесить неудобства каждого решения, остановиться на том, где их меньше, и помнить, что не может быть решения безукоризненного и совершенного со всех сторон.

214. У каждого человека есть недостатки, у одного их больше, у другого меньше; не может поэтому быть долгой дружбы, подчинения, товарищества там, где один не приспособляется к другому. Надо знать друг друга и помнить, что, меняя людей, не избежишь всех их недостатков, а встретишь или те же самые, или еще большие; поэтому нужно научиться приспособлению, лишь бы дело шло о вещах выносимых или не очень важных.

215. Как часто слышится осуждение тому или другому поступку, но, если бы он в свое время не совершился и люди могли бы знать, каковы будут последствия, поступок этот вызвал бы только похвалу; наоборот, сколько восхваляемых дел подверглось бы тогда осуждению. Не спешите поэтому одобрять или упрекать, судя по внешности вещей; все, что является вам, надо рассматривать изнутри, если вы хотите, чтобы суждение ваше было верным и взвешенным.

216. Нельзя выбирать в этом мире ни среды, в которой должен родиться человек, ни обстановки, в которой ему приходится жить. Поэтому, когда вы хвалите или упрекаете людей, смотрите не на условия, в которые они поставлены судьбой, а на то, как они с этими условиями справляются. Ведь, похвала или осуждение будут зависеть от того, как люди себя ведут, а не от положения, в котором они находятся, как это бывает в комедии или трагедии. В маске господина или короля человек стоит не больше, чем в маске раба; все дело только в том, кто лучше умеет ее носить.

217. Нельзя пренебрегать исполнением долга из одного только страха нажить себе врагов или кому-нибудь не понравиться; исполнение долга дает человеку славу, польза от которой больше, чем вред от возможного врага. В этом мире надо или быть мертвецом, или решиться иной раз обидеть другого; но то же искусство, которое учит нас устраивать все к общему удовольствию, проявляется и в том, чтобы знать, когда нужно итти людям наперекор; делать это надо с толком, во-время, умеренно, по достойному поводу и достойными средствами.

218. Хорошо ведут дела свои в этом мире люди, всегда имеющие в виду собственный интерес, и соразмеряющие с этой целью все свои поступки, но обманываются те, кто не знает как следует, в чем его интерес, и думает, что он всегда состоит больше в денежной выгоде, чем в чести и в умении сохранить свою славу и доброе имя.

219. Если человек принял решение или высказал какой-нибудь взгляд и вдруг изменит свое мнение по какому-нибудь признаку раньше, чем увидит исход дела, то сознаться в этом открыто будет простодушием; если он уже не может или не во власти его поправить дела, он лучше поддержит свое влияние, отстаивая первоначальное мнение; отказ от своих слов может только подорвать его значение, так как случится всегда обратное тому, что он говорил в начале или перед концом; настаивая же на своем первоначальном мнении, он будет иметь более верный успех в случае, если оно оправдается, а это еще может случиться.

220. Когда отечество попадает во власть тиранов, то хороший гражданин по-моему должен искать сближения с ними, чтобы внушать им стремление к добру и ненависть к злу; прямая польза города в том, чтобы люди благородные были в такое время влиятельны, и, хотя флорентийские невежды и слепцы всегда утверждали иное, они сами заметили бы, какой чумой было бы правление Медичи, если бы их окружали только безумцы или злодеи.

221. Если враги, объединившиеся против тебя, сцепляются друг с другом, то напасть на одного из них, чтобы раздавить их поодиночке, часто значит сплотить их вновь. Поэтому надо тщательно рассмотреть природу ненависти, возникшей между ними, а также другие условия и обстоятельства, чтобы ты мог верно решить, лучше ли напасть на одного из врагов или предоставить им драться между собой.

Заметки, писанные до 1525 года в других тетрадях, но внесенные сюда в начале 1528 года во время долгого моего досуга, вместе с большей частью заметок, заключающихся в этой тетради

222. Праздность, сама по себе, причуд не создает, но без праздности их не бывает вовсе.

223. Граждане, стремящиеся к почестям и славе, полезны и достойны хвалы, лишь бы они не шли путем захватов и партий, а умели бы создать себе славу хороших и разумных людей и служить отечеству благими делами; дай бог, чтобы наша республика была проникнута таким честолюбием. Опасны люди, поставившие себе целью собственное величие, потому что человека, создавшего себе этот кумир, не остановит ничто, – ни справедливость, ни честность, – и он готов все сравнять с землей, лишь бы дойти до цели.

224. Дурной гражданин не может надолго сохранить доброе имя; поэтому люди, желающие скорее казаться, а не быть хорошими гражданами, должны поневоле заставить себя ими быть, иначе они в конце концов перестают ими казаться.

225. Человек от природы склонен к добру, и добро нравится всем больше, чем зло, если только зло не приносит наслаждения или выгоды; однако природа человеческая хрупка, соблазны же зла бесконечны, и люди легко отступают от природной склонности ради интереса. Поэтому не ради насилия, а для удержания людей в верности их природе изыскали мудрые законодатели для них шпоры и узду, т. е. награду и наказание; если к ним не прибегают, то хорошие граждане встречаются в республике только как величайшая редкость. Мы видим это во Флоренции по опыту каждого дня.

226. Если мы слышим или читаем о ком-нибудь, кто, без всякой выгоды или интереса для себя, предпочитает зло добру, его надо назвать зверем, а не человеком, ибо у него нет стремления, общего от природы всем людям.

227. Велики недостатки и неустройства правления народного, и тем не менее в нашем городе мудрые и добрые граждане одобряют его как меньшее зло.

228. Отсюда можно заключить, что во Флоренции мудрый человек в то же время хороший гражданин, ибо, не будь он хорошим гражданином, он бы не был мудр.

229. То великодушие, которое нравится толпе, лишь крайне редко встречается у людей действительно мудрых; поэтому достоин хвалы не столько тот, кто кажется великодушным, сколько тот, кто действительно достиг зрелости ума.

230. Народ любит в республике того, кто творит справедливость; к мудрому он чувствует скорее почтение, чем любовь.

231. О боже! Насколько больше доказательств близкого упадка нашей республики, чем ее утверждения на долгое время.

232. Человек здравого суждения стоит больше человека большого таланта; это гораздо вернее обратного.

233. Не противно равенству в правлении народном, когда один гражданин пользуется большим влиянием, чем другой, лишь бы это было данью всеобщей любви и почтения и вместе с тем народ имел бы возможность сменить его, когда захочет; напротив, без таких столпов республикам держаться трудно; благо было бы нашему городу, если бы флорентийские глупцы это понимали.

234. Кому приходится приказывать другим, тот не должен быть чересчур скромен и стесняться повелевать. Я не говорю, что такой человек должен быть совсем свободен от этих качеств, но в большой степени они вредны.

235. Очень полезно вести дела свои в тайне, но еще полезнее не показывать этого друзьям; многие из них, видя в этом недостаточное уважение к. себе, впадают в гнев, когда чувствуют, что их не хотят посвящать в свои дела.

236. Три вещи хотел бы я видеть перед смертью, но я сильно сомневаюсь, что увижу хотя бы одну, даже если бы мне довелось прожить долго: это хорошо устроенную республику в нашем городе, Италию, освобожденную от всех варваров[106], и мир, избавленный от тирании этих злодеев попов.

237. Тот, чья безопасность не обеспечена договорами или сознанием могущества, при котором вообще нечего бояться, тот поступает безумно, оставаясь нейтральным во время войн между другими, ибо он не удовлетворяет побежденного и делается добычей победителя; кто не верит голосу разума, пусть посмотрит на пример нашего города и на то, что получилось из нейтралитета во время войны, которую папа Юлий и католический король Арагонии вели с Людовиком, королем Франции.

238. Если хочешь оставаться нейтральным, условься по крайней мере о нейтралитете с той стороной, которая его желает, ибо это один из способов присоединиться к ней; если эта сторона победит, ей будет, может быть, несколько неловко или совестно тебя притеснять.

239. Сдерживать целомудренно свои желания – это гораздо большее удовлетворение, чем давать им волю, ибо одно преходяще и идет от тела, другое же, если только страсти немного остынут, прочно и идет от души и совести.

240. Чести и известности надо желать больше, чем богатства, – но так как в наши дни влияние без богатства сохранить трудно, то люди выдающиеся должны стараться иметь его, но не в безмерном количестве, а в том, какое нужно для цели, именно для того, чтобы достигнуть или сохранить влияние и власть.

241. Народ во Флоренции в общем беден, а по свойству нашего образа жизни каждый жаждет богатств; такой народ не годится для защиты свободы города, потому что стремление к богатству побуждает человека добиваться своей частной пользы, не думая о чести и славе государства и нисколько с этим не считаясь.

242. Известь, скрепляющая здание государства тирана, – это кровь граждан; каждый должен был бы употребить все свои силы на то, чтобы в его городе не пришлось строить такие дворцы.

243. Если в городе установлен терпимый строй, хотя бы и с некоторыми недостатками, то пусть граждане, живущие в республиках, не стараются изменить его ради лучшего, потому что за этим почти всегда наступает ухудшение; не во власти человека, изменившего прежний порядок, устроить новое правление, которое бы точно совпало с его намерениями и мыслями.

244. Зло, творимое власть имущими в городе, делается большей частью из-за подозрительности; поэтому, если кто-нибудь возвысился, город не может быть благодарен людям, возбуждающим его на новый порядок без достаточных оснований, ибо это увеличивает подозрительность, а вместе с ней и все зло тирании.

245. У бедных злоба легко может явиться случайно, у богатых она чаще идет от природы; поэтому в человеке богатом она заслуживает более строгого осуждения, чем в бедном.

246. Если князь или частный человек хочет при помощи своего посла или через другое лицо заставить кого-нибудь поверить неправде, он должен сперва обмануть самого посла, потому что тот действует и творит с большей силой, когда думает, что замысел князя ему известен, и он не стал бы так стараться, если бы знал, что это только притворство.

247. Важнейшие дела часто зависят от вещей, кажущихся ничтожными, поэтому надо быть осторожным и вдумчивым даже в малых делах.

248. Легко испортить свое благополучие, но трудно его добиться; поэтому тот, кто дошел до высокого положения, должен сделать все усилия, чтобы оно не выскользнуло у него из рук.

249. Безумно гневаться на людей, стоящих так высоко, что ты не можешь надеяться им отмстить; поэтому, если ты чувствуешь себя оскорбленным ими, надо терпеть и притворяться.

250. На войне все меняется с каждым часом, поэтому не надо слишком воодушевляться от новых успехов и отчаиваться от неудач; перемены происходят часто; пусть это научит человека не пропускать на войне счастливые случайности, ибо время их не длится долго,

251. Торговцы кончают большей частью несостоятельностью, мореплаватели – кораблекрушением, так же несчастно кончает тот, кто долго управлял землями церкви.

252. Маркиз Пескара говорил мне однажды, что редко удается дело, успеха которого желают все; если это верно, то потому, что дела обычно вершатся немногими, а цели немногих почти всегда противоположны целям и стремлениям большинства.

253. Не боритесь никогда с религией и вообще с вещами, зависящими, повидимому, от бога, ибо слишком сильна власть этого слова над умами глупцов.

254. Справедливо было сказано, что слишком большое благочестие калечит мир, так как оно размягчает души, вовлекает людей в тысячи заблуждений и отвращает их от дел благородных и мужественных; я не хочу этим выразить неуважение к вере христианской и богопочитанию, – наоборот, я хочу только подтвердить и усилить его, различая между излишним и достаточным и побуждая умы верно различать вещи, с которыми должно считаться, от тех, которыми можно пренебречь.

255. Всякое обеспечение, которое можно получить от врага, хорошо, будь то клятвы, слово друзей, обещания или иные ручательства. Однако, ввиду дурного склада людей и изменчивости времен, не существует лучшего и более крепкого обеспечения, чем такое устройство дел, чтобы безопасность твоя основывалась больше на том, что враг не может тебя притеснять, чем на том, что он этого не хочет.

256. По образу жизни мирской не может быть большего счастья, чем видеть врага своего поверженным и отданным тебе во власть; для такой цели нельзя упускать ничего. В этом великое счастье, но человек прославится еще больше, если воспользуется таким счастьем как подобает, т. е. будет милостив и простит; каково свойство душ благородных и высоких.

257. Заметки эти – правила, которые можно написать в книгах, но бывают случаи особые, которые по причине иной их природы должны разрешаться по-другому, и писать о них можно разве только в книге человеческой мудрости.

258. Древние любили пословицу: Magistratus virum ostendit; она позволяет распознать человека не только по месту, которое ему отведено, но она важна также потому, что могущество и несдержанность раскрывают склонности души, т. е. самую природу человека, знайте, что чем выше стоит человек, тем меньше он себя обуздывает и больше дает воли тому, что составляет его природные качества.

259. Умейте не ссориться с властями отечества своего; не доверяйтесь надежде, что, по образу жизни вашей, вам никогда не случится попасть к ним в руки, ибо возникает бесконечно много неожиданных случаев, когда приходится к ним обращаться; и, наоборот, если власти хотят тебя покарать или отмстить тебе, пусть не делают этого поспешно, а выждут время и случай; они, конечно, почуют его еще издали и смогут исполнить свое желание целиком или частью, не обнаруживая ни злобы, ни страсти.

260. Если тот, кто правит городами или народами, хочет, чтобы подвластные ему держались спокойно, он должен быть строгим и карать за все проступки, но может показать милосердие в выборе наказания; ведь помимо случаев безобразных, или таких, когда надо показать пример, обычно вполне достаточно наказывать за проступки, считая по пятнадцати содьди за лиру.

261. Если бы слуги были умелы или благодарны, то для хозяина было бы долгом чести оказывать им всяческие благодеяния, но так как по большей части это люди иной природы, которые бросают или изводят тебя, как только получат все, что им нужно, то полезнее подходить к ним с стиснутой рукой; лаская их надеждой, надо давать ровно столько, чтобы они не отчаивались.

262. Слова эти надо применять так, чтобы слава человека, скупого на благодеяния, не отгоняла от тебя людей, и избежать этого легко, если осчастливить кого-нибудь не в пример прочим; дело в том, что власть надежды над людьми обычно так велика, что пример одного облагодетельствованного тобой приносит тебе больше пользы и действует на других обычно сильнее, чем пример сотни людей, не получивших от тебя никакой награды.

263. Люди больше хранят в памяти своей обиды, чем благодеяния; наоборот, вспоминая о благодеянии, они его преуменьшают, ибо убеждены, что заслуживают большего, чем в действительности; обратное происходит с обидами, боль от которых в каждом человеке сильнее, чем это было бы разумно; поэтому, когда прочие условия равны, остерегайтесь делать кому-нибудь приятное, если это должно быть в той же мере неприятно другому, ибо по причине, указанной выше, проигрыш от этого в общем больше, чем выигрыш.

264. Вы можете скорее положиться на того, кто в вас нуждается или имеет в данном деле общий с вами интерес, чем на того, кто вами облагодетельствован, ибо люди обычно неблагодарны; если не хотите обмануться, соразмеряйте с этим ваши расчеты.

265. Я написал предыдущие заметки для того, чтобы научить жить и знать настоящую цену вещей, а не для того, чтобы отвратить вас от благодеяний; ведь, помимо того, что это вещь благородная и проистекающая из прекрасной души, мы видим, как благодеяние иногда вознаграждается, и так щедро, что это оплачивает многих; возможно, что власти, которая выше людей, угодны благородные поступки и она не хочет, чтобы они всегда оставались бесплодными.

266. Устройтесь так, чтобы иметь друзей, ибо они хороши в такие времена и в таких случаях, о которых ты бы не подумал; мысль эта простая, но глубину ее не может понять тот, кому не пришлось в каком-нибудь важном деле испытать ее на опыте.

267. Всем нравятся люди от природы правдивые и открытые; быть таким, конечно, благородно, но иногда это тебе вредит; с другой стороны, злая природа людей делает притворство полезным и часто даже необходимым, но оно внушает ненависть и есть в нем нечто отталкивающее; каков должен быть выбор, я не знаю; хотелось бы думать, что в обычной жизни можно итти по первому пути, не отказываясь в то же время от второго; это значит, что в делах простых и в жизни обыденной надо быть правдивым, чтобы прослыть человеком прямым, и все же в некоторых важных и редких случаях следует прибегать к притворству, которое будет тем полезнее и тем лучше удастся, что тебе поверят легче, так как ты слывешь иным,

268. По причинам, о которых сказано выше, не одобряю того, кто живет всегда притворством и хитростью, но извиняю того, кто иногда к этому прибегает.

269. Если хочешь скрыть то, что ты сделал или пытался сделать, знай, что всегда лучше это отрицать, даже если поступок твой совершен почти открыто и на виду у всех; упорное отрицание, конечно, не убедит того, у кого есть улика или кто верит противоположному, но оно, по крайней мере, склоняет к тебе его мысли.

270. Трудно поверить, как важно для правителя, чтобы все касающееся его хранилось в тайне; дело не только в том, что замыслы твои могут быть предупреждены или разрушены, если о них узнают, но одно неведение твоих мыслей заставляет людей внимательно и настороженно следить за твоими поступками, так что малейшее твое движение перетолковывается на все лады; имя твое становится известным повсюду. Поэтому тот, кто находится в таком положении, должен был бы приучить себя и своих сотрудников молчать не только о тех делах, о которых знать не следует, но и о всех тех, о которых не полезно объявить всенародно.

271. Заметка моя о том, что не следует сообщать свои тайны, если тебя не заставляет необходимость, пригодна для всех, ибо каждый, кто сообщил другому тайну, становится его рабом, не говоря уже о всех других несчастиях, к которым знание тайны может привести; если же необходимость заставит вас рассказать что-нибудь, делайте это как можно позже, ибо время рождает тысячи дурных мыслей.

272. Обнаруживать свою радость или неудовольствие очень приятно, но вредно, а потому мудрость в том, чтобы сдерживать себя, хотя это и очень трудно.

273. Когда я был послом в Испании при доне Феррандо, короле Арагонии, князе мудром и славном, я заметил, что, затевая новый поход, или другое важное дело, он не объявлял о нем сразу, с тем чтобы оправдывать его потом, но поступал совершенно обратно; он действовал так искусно, что еще раньше, чем замыслы его открывались, все уже говорили, что король по таким-то причинам должен сделать именно это; когда же впоследствии объявлялась всенародно воля короля сделать то, что уже раньше казалось каждому справедливым и необходимым, трудно поверить, с каким сочувствием и с какой хвалой встречались его решения.

274. Даже те, кто умудряется забывать о судьбе, приписывая вое благоразумию и таланту, не могут отрицать, что величайшая милость судьбы проявляется хотя бы в том, что тебе вовремя представляются случаи, когда твои таланты могли бы проявиться всего ярче. Мы знаем по опыту, что одни и те же таланты ценятся в одни времена больше, чем в другие, и дело, благодарное в одно время, будет неблагодарным в другое.

275. Я не хочу упрекать тех, кто в порыве любви к родине готов подвергнуть себя опасности ради восстановления ее свободы; однако я утверждаю, что люди, желающие изменить в нашем городе государственный строй ради своих интересов, неблагоразумны, так как это дело опасное. Мы видим по опыту, что заговоры удаются лишь в редчайших случаях. Даже при успехе тебе почти никогда не удается сохранить надолго изменения, о которых ты мечтал, но, кроме того, ты обречен на постоянные терзания, так как всегда приходится опасаться, как бы не вернулись и не погубили тебя изгнанные тобой.

276. Не надрывайте своих сил, добиваясь перемен, которые ничего, кроме видимости, в людях не меняют; какая польза для тебя, если зло и обиду, которые наносил тебе Петр, будет наносить Мартин; например, какая радость для тебя, что уйдет мессер Горо, если на его место придет другой, ему подобный.

277. Кто приступает к переговорам, пусть помнит, что нет ничего более гибельного для них, чем желание получить слишком много; на это уходит больше времени, в дело вовлекается больше людей, смешиваются разные вещи, и таким образом подобные затеи легко можно раскрыть; кроме того, надо думать, что судьба, от которой эти вещи зависят, гневается на человека, желающего в такой мере освободиться от ее могущества и обеспечить себя; итак, я заключаю, что вернее итти даже на известный риск, чем добиваться, чтобы все было обеспечено до конца.

278. Не рассчитывайте на то, чего у вас нет, не тратьте за счет будущих доходов, потому что они очень часто вовсе не получаются. Мы видим, что крупные купцы всего чаще делаются несостоятельными потому, что, в надежде на большие доходы в будущем, они берут деньги под проценты, нарастающие точно и в определенные сроки; будущие же доходы часто или вовсе не приходят, или оттягиваются дольше, чем вы думали, и таким образом дело, которое было для вас в начале полезным, оказывается самым разорительным.

279. Не верьте тем, кто уверяет, будто любовь к покою и усталость от честолюбия заставили их уйти от дел, ибо в душе эти люди почти всегда таят противоположное; если они отстранились от жизни, то по злобе, необходимости; или безумию. Примеры этого мы видим каждый день, и стоит только сделать таким людям намек на возвышение их, как они забывают о своем хваленом покое и бросаются в самую гущу борьбы с неудержимостью огня, охватившего сухое или промасленное дерево.

280. Если вы согрешили против закона, обдумайте и взвесьте все раньше, чем попадете в тюрьму; как бы дело ни было запутано, нельзя поверить, на что способен судья, усердный и желающий его раскрыть; малейшего просвета достаточно ему, чтобы осветить все.

281. Я, как и другие люди, хотел чести и пользы; до сих пор, по милости божией и по счастливому жребию, все удавалось мне даже свыше желаний; однако впоследствии я ни в чем не нашел удовлетворенности, о которой мечтал; для того, кто вдумается как следует в мои слова, их будет, мне кажется, достаточно, чтобы угасить в людях эту жажду.

282. Величия власти желают все, потому что добро, в нем заключающееся, выступает наружу, а зло остается скрытым внутри; если бы было видно и оно, власть, может быть, меньше прельщала бы людей, ибо величие, без сомнения, полно опасностей, забот и мук. Но то, что делает его желанным даже для людей чистой души, – это стремление каждого человека к превосходству над другими, а более всего то, что одно лишь величие власти может уподобить нас богу.

283. Все непреднамеренное меняется несравнимо больше, чем предвиденное; поэтому я называю человеком великой и непреклонной души лишь того правителя, который не страшится внезапных опасностей и случайностей; насколько я могу судить, это качество редчайшее.

284. Люди, восхваляющие или осуждающие какой-нибудь поступок, судили бы о нем совсем иначе, если бы могли заранее знать, что произойдет, если этот поступок не совершится.

285. Нет сомнения, что чем старше становится человек, тем сильнее делается в нем скудость; обычно говорят, что это происходит в нем от измельчания души; однако такое рассуждение меня не слишком убеждает; очень уж невежественен тот старец, который не знает, что с годами человеку нужно все меньше. Кроме того, я вижу, как во многих стариках часто растет сладострастие, т. е. желание, – а не силы, – жестокость, и другие пороки; думаю поэтому, что, может быть, причина здесь в том, что чем дольше живет человек, тем больше привыкает он к благам, а значит, и больше их любит.

286. По той же причине, чем старше становится человек, тем тяжелее кажется ему смерть, и он всегда живет такими делами и мыслями, как будто уверен, что жизнь его продлится вечно.

287. Обычно думают, а часто видят по опыту, что богатство, приобретенное дурно, держится не дольше, чем до третьего поколения. Блаженный Августин говорит, что бог позволяет приобретателю его насладиться им в награду за добро, какое он сделал в жизни, но дальше оно редко передается, потому что так положено богом для имущества, дурно приобретенного. Я уже говорил моему отцу, что мне видится здесь другая причина: тот, кто наживает богатство, обычно воспитан в бедности и знает искусство его сохранения, но сыновья и внуки его воспитаны в богатстве, они не знают, что такое накоплять добро, и, не умея хранить его, легко его расточают.

288. Нельзя осуждать стремление иметь детей, ибо оно естественно, но я утверждаю, что не иметь их – это особого вида счастье, потому что даже тот, чьи дети добры и умны, видит от них, конечно, больше горя, чем утешения. Пример этому – мой отец, который считался в свое время во Флоренции образцом отца, которому посланы хорошие дети; подумайте теперь, что же будет с человеком, кому в этом не повезет.

289. Не будем вовсе осуждать гражданский суд турок, который скорее поспешен, чем упрощен; ведь тот, кто судит, закрыв глаза, вероятно, решает справедливо хотя бы половину дел и избавляет стороны от расходов и потери времени; наши же судьи действуют так, что для правой стороны часто было бы лучше, если бы решение в первый же день было вынесено против нее, чем добиваться своего с такими тратами и муками; кроме того, по злобе и невежеству судей, а также по темноте законов, мы часто делаем белое черным.

290. Ошибается тот, кто думает, что случаи, переданные законом на решение судьи, предоставлены его воле и благоусмотрению; закон не хотел облечь судью властью карать и миловать, но, так как ввиду различия обстоятельств нельзя дать во всех отдельных случаях точное определение, он, по необходимости, полагается на решение судьи, т. е. на его чуткость и совесть, которые заставляют судью разобрать все и сделать то, что ему кажется более справедливым. Такая широта закона освобождает судью от отчета, так как для него всегда найдется оправдание в том. что данный случай в законе не определен; однако судье вовсе не предоставлено раздавать чужое имущество.

291. Известно, по опыту, что хозяева не дорожат слугами и, не стесняясь, прогоняют или перегоняют их с места на место ради интереса иди прихоти; поэтому умны те слуги, которые поступают так же со своими хозяевами, храня, однако, верность и честь.

292. Пусть юноши верят, что опыт учит многому и что для крупных умов он важнее, чем для мелких; кто подумал бы об этом, легко открыл бы причину.

293. Нельзя, даже при самой совершенной природе, верно понимать и постигать некоторые особые вещи, которым учит только опыт; эту мысль лучше поймет тот, кто долго был у дел, потому что тот же опыт научил его знать цену опыту.

294. Князь расточительный нравится, конечно, больше, чем скупой; в действительности должно бы быть обратное, так как расточительный вынужден вымогать и грабить, а скупой ни у кого ничего не берет; страдающих от преследовании расточителя больше, чем пользующихся плодами его щедрости. Причина, думается мне, в том, что надежда в человеке сильнее страха и людей, которые надеются что-нибудь получить от князя, больше, чем тех, кто боится вымогательства.

295. Согласие с братьями и родителями приносит тебе бесконечные выгоды, которых ты даже не сознаешь, потому что они не обнаруживаются одна за другой, а помогают тебе в бесчисленных случаях и обеспечивают тебе уважение. Поэтому ты должен сохранить эту любовь даже ценой некоторого для себя неудобства. Люди в этом часто заблуждаются; они возмущены мелкими внешними стеснениями и не думают о том, как велики блага, остающиеся невидимыми.

296. Человек, облеченный властью над другими, может позволить себе многое и расширить ее даже свыше сил своих, ибо подданные не видят и не соразмеряют, что ты можешь и чего не можешь; наоборот, воображая, что мощь твоя больше, чем она есть, они часто сами делают уступки, к которым ты не мог бы их принудить.

297. Я был прежде того мнения, что непонятое сразу останется для меня непостижимым, сколько бы я об этом ни думал; однако я познал на опыте, что мнение это вполне ложно; можете посмеяться над тем, кто говорит иное. Чем дело глубже продумано, тем лучше ты его поймешь и выполнишь.

298. Когда приходит желанный случай, схватывай его, не теряя времени, ибо все в мире изменяется так часто, что, пока вещь не в руке, нельзя говорить, что ты ее получил. По той же причине, когда тебе предлагают что-нибудь неприятное, старайся оттянуть это как можно дальше, ибо мы видим ежечасно, как время несет с собой неожиданности, избавляющие тебя от этой трудности; так и надо понимать пословицу, которая, как говорят, не сходит с уст мудрецов: должно пользоваться благом времени.

299. Одни люди легко поддаются надежде получить желанное, другие никогда этому не верят, пока не убедятся вполне; лучше, без сомнения, надеяться меньше, так как чрезмерная надежда ослабляет твою настойчивость и причиняет тебе больше огорчений при неудаче.

300. Если хочешь узнать мысли тиранов, читай у Корнелия Тацита рассказ о последних беседах Августа с Тиберием.

301. Тот же Корнелий Тацит, если хорошо его понимать, учит по преимуществу о том, как должен вести себя человек, живущий под властью тиранов.

302. Как хорошо сказано: Ducunt volentes fata, nolentes trahunt! Каждый день дает этому столько примеров, что по-моему лучше этого никто еще ничего не сказал.

303. Тиран прилагает все усилия, чтобы раскрыть твою душу, т. е. узнать, доволен ли ты его властью; он следит за каждым твоим движением, старается узнать об этом от тех, кто у тебя бывает, говорит с тобой о разных вещах, предлагает тебе решения и спрашивает, что ты о них думаешь. Поэтому, если ты не хочешь, чтобы он тебя разгадал, остерегайся с величайшей тщательностью приемов, употребляемых им, и сам не произноси слов, которые могут внушить ему подозрение, следи за своими беседами даже с самыми близкими людьми, говори и отвечай ему так, чтобы он ничего не мог из тебя извлечь; это удастся тебе, если ты накрепко запомнишь в душе своей, что тиран охаживает тебя насколько можно, чтобы раскрыть твои мысли.

304. Человеку, известному у себя на родине и живущему под властью тирана кровожадного и зверского, можно дать лишь очень мало добрых советов, разве только уйти в изгнание. Когда же тиран из осторожности, по необходимости или по общему складу жизни в его государстве ведет себя с оглядкой, то человек, заметный среди других, должен стараться прослыть смелым, но спокойным и не склонным изменять свое поведение, если его к этому не вынудят; в таком случае тиран старается тебя обласкать и не давать тебе повода думать о переменах. Но он не поступал бы так, если бы знал тебя как человека беспокойного; в этом случае, считая, что ты никоим образом не можешь сидеть смирно, он вынужден будет всегда искать способ тебя уничтожить.

305. В случае, о котором говорится выше, лучше не быть в числе людей, особенно близких тирану, потому что он не только тебя ласкает, но меньше рассчитывает на тебя, чем на своих приближенных. Таким образом ты пользуешься его величием, а гибель его вознесет тебя еще больше. Однако для человека, малоизвестного у себя на родине, заметка эта не годится.

306. Есть разница между подданными, доведенными до отчаяния, и подданными недовольными, потому что они не думают ни о чем, кроме перемен, и ищут их даже с опасностью для себя, а другие, даже если и желают нового, не вызывают случая, а выжидают его.

307. Нельзя хорошо управлять подданными без строгости, ибо этого требует злобность людей, но суровость надо совмещать с осторожностью и всячески это показывать, дабы люди верили, что жестокость тебе не по сердцу, но что прибегаешь ты к ней по необходимости и во имя спасения общественного.

308. Надо обращать внимание на действие, а не на видимость и внешность вещей; однако трудно поверить, как сильно можно расположить к себе людей лаской и приветливым словом; причина этого, как мне кажется, в том, что каждый считает свои заслуги большими, чем они есть, и поэтому впадает в гнев, когда видит, что ты не отдаешь ему должное в той мере, в какой это, по мнению его, следует.

309. Человеку делает честь, если он не дает обещаний, когда не намерен их сдерживать; обычно, однако, всякий, кому ты отказываешь, бывает недоволен, ибо люди не слушаются голоса разума. Обратное бывает с теми, кто обещает много, ибо часто случаются неожиданности, благодаря которым не приходится проверять твои обещания на опыте, и таким образом ты удовлетворил людей ничем; когда доходит до дела, всегда найдется предлог, чтобы от этого уклониться, а большинство столь простодушно, что позволяет дурачить себя словами. Однако нарушать слово так отвратительно, что надо держаться обратного, и это важнее всякой пользы; поэтому человек должен умудриться отделываться, когда может, общими словами и по возможности избегать точных обещаний.

310. Берегитесь всего, что может повредить, а не пойти вам на пользу; поэтому ни в отсутствии, ни в присутствии других никогда не говорите ничего для них неприятного, если в этом нет выгоды иди необходимости, ибо безумно без нужды создавать себе врагов; напоминаю вам об этом, потому что почти всякий повинен в таком легкомыслии.

311. Кто идет на опасность без должной осмотрительности, того надо назвать грубым животным; мужествен тот, кто, зная опасность, смело идет ей навстречу по необходимости или ради достойного дела.

312. Многие думают, что мудрый не может быть храбрым, так как он видит все опасности; я держусь обратного мнения, – что робкий не может быть мудрым, ибо уже тот судит слабо, кто расценивает опасность выше, чем должно. Чтобы разъяснить это темное место, я скажу, что не все опасности страшны на деле; одних человек избегает благодаря своей бдительности, искусству или смелости, выход из других указывают случай и тысяча неожиданностей. Поэтому тот, кто знает опасности, не должен считать, что все они несомненны, но, обдумав разумно, в чем он может надеяться на помощь и где ему может благоприятствовать случай, он должен быть мужественным, не отказываться от смелых и почетных предприятий из страха перед всеми опасностями, которые ему предстоят.

313. Ошибается тот, кто говорит, что образованность портит человеческие головы, хотя для людей ума слабого это, может быть, и верно; хорошую голову образованность делает совершенной, потому что дар природный в соединении с даром привходящим образует самый благородный состав.

314. Не для собственной пользы были посажены князья, ибо никто не пошел бы в рабство даром, – но во имя интересов народов, чтобы дать им хорошее управление; поэтому, когда князь перестает считаться с народом, он уже не князь, а тиран.

315. Скупость в князе несравнимо гаже, чем в частном человеке, и не только потому, что князь, который может давать больше, тем большего лишает людей, но и потому, что имущество частного человека принадлежит ему целиком, существует только для него и нельзя им распоряжаться, не вызывая справедливых жалоб; достояние же князя дано ему для пользы и выгоды других, а потому, удерживая его для себя, он обманно лишает людей того, что должен им отдать.

316. Я говорю, что герцог феррарский[107], занимающийся торговлей, не только срамит себя, но что он тиран, так как берется за дело своих подданных, а не за свое; он также грешен перед народом, как был бы грешен народ перед ним, если бы вмешался в дела, которые должен ведать один только князь.

317. Все государства, если как следует рассмотреть их происхождение, строятся на насилии; нет власти законной, кроме республики, в пределах родного города и только там; незаконна и власть императора, основанная на власти римлян, которая была большим захватом, чем какая-либо другая; не исключаю из этого правила и власть духовенства, насильственную вдвойне, ибо для подчинения людей оно пользуется оружием светским и духовным.

318. Дела мирские так разнообразны и зависят от стольких случайностей, что о будущем судить трудно; мы видим по опыту, что предположения людей мудрых почти всегда бывают ложны; не одобряю поэтому совета тех, кто упускает в настоящем даже малое благо из боязни будущих бед, хотя бы и больших, если они не подошли вплотную или не вполне достоверны; ведь то, чего ты боишься, часто вовсе не случается, и тогда оказывается, что ты лишился желанного из-за пустого страха; поэтому мудра пословица: из вещи родится вещь.

319. Я часто видел, как ошибаются люди, когда судят о власти; обыкновенно говорят о том, как должен был бы поступить тот или другой князь в силу разума, а не о том, как он поступит, следуя своей природе и уму; поэтому, желая судить хотя бы о том, что сделает король Франции, надо больше думать о природе и обычаях француза, чем о том, как поступил бы мудрый человек.

320. Я говорил много раз и снова повторяю, что человек одаренный и умеющий пользоваться временем не должен жаловаться на краткость жизни; он может осуществить без конца всякие вещи и выигрывает время, потому что умеет тратить его с пользой.

321. Кто хочет действовать, пусть не позволяет отстранять себя от дел; они всегда идут одно за другим, как потому, что первое прокладывает путь второму, так и потому, что участие в предприятии создает тебе имя; и здесь точно так же можно применить пословицу: вещь рождает вещь.

322. Нелегко додуматься до этих мыслей, но еще труднее их осуществить; человек часто знает, но не действует; если хотите воспользоваться ими, пересильте природу – и вы приобретете хорошую привычку, которая поможет вам сделать не только то, что здесь написано, но исполнить без труда все, что вам прикажет разум.

323. Не удивится рабскому духу наших граждан тот, кто прочтет у Корнелия Тацита, что римляне, привыкшие к господству над миром и столь великой славе, так рабски служили императорам, что Тиберия, человека тиранического и надменного, тошнило от подобного ничтожества.

324. Если вы кем-нибудь недовольны, старайтесь, насколько можете, чтобы он этого не заметил, потому что он тогда совсем отшатнется от вас; часто представляются потом случаи, в которых он может быть вам полезен и был бы действительно полезен, если бы вы не испортили игру, обнаружив свою неприязнь к этому человеку. Я с пользой для себя видел на опыте, что если я когда-нибудь дурно относился к человеку, а он этого не замечал, то он потом во многих случаях служил мне верно и стал мне добрым другом.

325. То, что должно пасть не от одного удара, а от истощения сил, живет гораздо дольше, чем думалось вначале; происходит это оттого, что движение идет медленнее, чем можно было бы думать, и оттого, что люди, решившись терпеть, делают и выносят гораздо больше, чем этому можно было бы поверить; действительно, мы видим, что какая-нибудь война, которая должна была бы закончиться из-за голода, трудных условий, недостатка денег и тому подобных обстоятельств, тянулась дольше, чем это казалось возможным. Так, жизнь чахоточного всегда длится, вопреки мнению врачей и окружающих, так и торговец, загубленный процентами, раньше, чем стать банкротом, держится дольше, чем думали.

326. Кто общается с сильными мира, пусть не льстит себя ласковыми словами и поверхностными любезностями, которыми они обычно пользуются, чтобы вертеть людьми как угодно и кружить им головы своим благоволением; чем труднее от этого защититься, тем больше ты должен взять себя в руки, твердо владеть своей головой и не поддаваться легкомысленно.

327. Величайшая сила – это память о чести, потому что, кто помнит о ней, не боится опасностей и никогда не сделает подлости; знайте это твердо, и можно сказать почти наверно, что все вам удастся: expertus loquor.

328. Высмеивайте проповедников свободы: говорю это не обо всех, но исключаю немногих; если бы эти люди надеялись, что им будет лучше в государстве, где властвует олигархия, они побежали бы туда, не останавливаясь по дороге; ведь почти во всех преобладает собственный интерес, и лишь редчайшие люди знают дену славе и чести.

329. Мне всегда было трудно поверить, что бог позволит сыновьям герцога Лодовико пользоваться властью в Милане не столько потому, что он злодейски ее захватил, сколько потому, что через это он стал причиной порабощения и гибели всей Италии и мук, терзающих весь христианский мир[108].

330. Утверждаю, что хороший гражданин, любящий родину, должен общаться с тираном не только ради собственного спокойствия, ибо опасно навлечь на себя подозрение, но и для блага родины, потому что, поступая таким образом, он может при случае способствовать делом и советом многому добру и отвратить многое злю; те, кто осуждает его, безумны, потому что плохо было бы городу и им самим, если бы тирана окружали одни только злодеи.

331. Нам выгодно, чтобы в Сиене было разумное правительство, раз мы сами в таком состоянии, что не можем надеяться ее покорить; умный правитель всегда охотно с нами сговорится и никогда не захочет начать в Тоскане войну, так как он больше слушается голоса разума, чем увлекается природной ненавистью к нам. Теперь же, когда мы идем с папами, нам выгоднее, чтобы в Сиене было правительство расшатанное, потому что она досталась бы нам гораздо легче.

332. Кто же не знает, что если папа овладеет Феррарой[109], то целью будущих пап всегда будет господство над Тосканой. Попытка овладеть королевством неаполитанским слишком трудна, так как оно находится в сильных руках.

333. В государстве народном для таких семей, как наша, выгодно сохранение старинных знатных родов; они ненавистны народу, и поэтому мы пользуемся расположением всех; если бы эти роды исчезли, ненависть народа к ним обратилась бы на такие семьи, как наша.

334. Прекрасен был совет, данный отцом моим Пьеро Содерини, чтобы мы сами восстановили Медичи, как простых граждан; этим прекращалось их изгнание, которое было для государства всего опаснее, а у Медичи отнималось влияние как в городе, так и во-вне. Оно исчезло бы в городе, потому что Медичи, вернувшись и оказавшись наравне с другими, сами жили бы в нем неохотно; оно исчезло бы во-вне, потому что князья, уверенные раньше, что за Медичи стоит большая партия, перестали бы с ними считаться, увидав, что Медичи вернулись и не у власти; однако этот совет не мог иметь успеха, так как на месте Пьеро Содерини не оказалось гонфалоньера более предприимчивого и смелого[110].

335. Народы, как и люди, по природе своей всегда стремятся иметь больше, чем у них есть; поэтому благоразумно сперва отклонять их домогательства, так как уступками с ними не поладить; наоборот, это побуждает их просить больше и настойчивее прежнего, ибо чем больше им дают пить, тем острее становится жажда.

336. Дела прошлого освещают будущее, ибо мир был всегда один и тот же; все, что есть и будет, уже было в другое время, а бывшее возвращается, только под другими названиями и в другой окраске; но узнает его не всякий, а лишь мудрый, который тщательно его наблюдает и обдумывает.

337. Человек положительный, без сомнения, преуспевает в мире лучше, живет дольше и в известном смысле счастливее умов возвышенных, потому что ум благородный служит обладателю своему скорее на горе и муку; однако этот положительный человек больше сродни грубому животному, а возвышенный ум переходит за пределы человеческие и приближается к существам небесным.

338. Если вы внимательно посмотрите кругом, то увидите, что от поколения к поколению меняются не только слова, покрой одежды и нравы, а то, что гораздо важнее, т. е. вкусы и склонности души; разница эта заметна в различных странах, даже у людей одного возраста. Говорю не о нравах, потому что различие в них может происходить от различия учреждений, а о вкусах, пище и разнообразных стремлениях людей.

339. Те же предприятия, которые оказываются бесконечно трудными или невозможными, когда затеяны не во-время, удаются шутя, когда им сопутствует время или случай; кто пытается выполнить их в неподходящее время, не только не имеет успеха, но возникает опасность, как бы эта попытка не испортила дела даже для того времени, когда оно удалось бы легко: потому-то считаются мудрыми люди терпеливые.

340. Во время своих наместничеств я заметил, что, когда до меня доходило дело, которое я по каким-нибудь причинам желал кончить соглашением сторон, то я о соглашении не говорил, а разными отсрочками и оттяжками достигал того, что сами стороны начинали его добиваться. Таким образом, предложение, которое было бы отвергнуто, если бы я заговорил о нем сразу, получало такой вид, что, когда наступало время, меня же просили быть посредником.

341. Невеликое дело, когда правитель, часто прибегающий к жестокости и суровым примерам, заставит себя бояться, потому что подвластные легко испытывают страх перед тем, кто может насильничать и разорять и легко переходит к расправе. Однако я хвалю тех правителей, которые редко прибегают к карам и расправам, но умеют приобрести и сохранить имя грозных.

342. Я не говорю, что правитель государства не бывает иной раз вынужден окунуть руку в кровь, но я утверждаю, что без великой необходимости делать этого нельзя, и что большей частью здесь скорее теряешь, а не выигрываешь; ведь ты оскорбил не одних пострадавших, но вызвал неприязнь во многих; если тебе даже удастся сокрушить одно препятствие или устранить одного врага, семя же его не истребится, то на место его приходят другие, и часто случается, подобно рассказам о гидре, что на каждого убитого врага их вырастает семь[111].

343. Помните сказанное в другом месте, что заметки эти нельзя применять без разбора; в некоторых особенных случаях они по разным причинам непригодны, а каковы эти случаи, нельзя понять ни по каким правилам, и нет книги, которая этому учит, а необходимо, чтобы тебя просветила сначала природа, а потом опыт.

344. Я считаю несомненным, что ни одно дело и никакая власть не требуют большего ума и более высоких качеств, чем это нужно для полководца; ведь нет предела вещам, о которых он должен подумать и распорядиться, нет конца неожиданностям и случайностям, с которыми ему каждый час приходится встречаться, так что глаза его поистине должны быть зорче, чем у Аргуса; не только по важности дела, но и по благоразумию, которое здесь потребно, это такое бремя, что по сравнению с ним всякое другое по-моему будет легко.

345. Кто говорит слово «народ», хочет в действительности сказать «сумасшедший», ибо народ – это чудовище, в уме которого все смутно и ложно, а пустые мнения его так же далеки от истины, как далека по Птоломею Испания от Индии.

346. Я всегда естественно желал разрушения папского государства, а по воле судьбы дважды появлялись на престоле папы, величия которых я был вынужден желать и ради него трудиться; если бы не это, я любил бы Мартина Лютера больше самого себя, так как надеялся бы, что его секта могла бы разрушить или по крайней мере подрезать крылья этой преступной тирании попов.

347. Не одно и то же быть безрассудно смелым и не бежать от опасности во имя чести. И тот, и другой понимают опасность, но один уверен, что сможет защититься, и, если бы не эта уверенность, он не стал бы выжидать; другой боится, может быть, больше, чем следует, но держится крепко не потому, что свободен от страха, а потому, что готов скорее перенести несчастие, чем позор.

348. В нашем городе постоянно случается, что человек, который был главным пособником возвышения другого, быстро становится его врагом. Причины, как говорят, в том, что такие люди, обычно высокопоставленные и одаренные, могут бояться, как бы властитель не начал их подозревать. Можно прибавить к этому и другое: считая, что они заслужили многое, люди эти часто хотят большего, чем им следует, и негодуют, когда их требования не исполняются; отсюда возникают взаимная вражда и подозрительность.

349. Человек, который помог другому подняться высоко, но вздумает потом руководить им по-своему, уничтожает этим оказанную услугу, так как хочет пользоваться сам властью, которая его же усилиями вручена другому; если тот не стерпит, он будет прав, и нельзя называть его за это неблагодарным.

350. Не хвалите человека за те или другие поступки или за воздержание от них, когда при других условиях вы бы его за то же самое осудили.

351. Кастильская пословица говорит: «нитка рвется с самого слабого конца». Когда доходит до соперничества или сравнения с более сильным или более важным, всегда страдает слабейший, несмотря на то, что разум, честность или благодарность требовали бы обратного; ведь, люди обычно больше думают о своих интересах, чем о долге.

352. Не могу и не умею гордиться и создавать себе имя делами, которые этого не стоят, а было бы полезно поступать обратно; трудно поверить, до чего помогает тебе известность и уверенность людей в твоем величии; только при такой молве люди бегут за тобой, и тебе не приходится проявлять себя на деле.

353. Я всегда говорил, что если флорентийцы приобрели те небольшие владения, какие у них есть, это гораздо удивительнее, чем крупные завоевания венецианцев или любого другого князя в Италии; ведь, в каждом маленьком уголке Тосканы так укоренилась свобода, что все были врагами величия Флоренции. Иное дело, когда город окружен народами, привыкшими к рабству, для которых угнетение тем или другим не настолько важно, чтобы они оказали упорное или постоянное сопротивление. Кроме того, величайшим препятствием было для нас соседство церкви; она так окрепла, что всячески мешала росту нашего господства.

354. Все заключают, что правление одного властителя, когда он хорош, лучше, чем даже хорошее правление немногих или большинства; причины здесь очевидны. Точно так же считается, что власть одного всего легче превращается из хорошей в дурную, а когда эта власть дурна, она хуже всех, тем более, что она передается по наследству; ведь лишь редко случается, чтобы хорошему и мудрому отцу наследовал подобный же сын. Поэтому мне бы хотелось, чтобы эти политики, обдумав все условия и опасности, объяснили бы мне, чего надо больше желать для нарождающегося государства – власти одного, немногих или большинства.

355. Хуже всех знает своих слуг хозяин, и в такой же мере не знает начальник подчиненных; перед ним они совсем не те, что перед другими; наоборот, они стараются закрыться от него и показаться ему совсем другими, чем они есть.

356. Если состоишь при дворе или в свите кого-нибудь из великих этого мира и хочешь, чтобы он приобщил тебя к делам, старайся быть у него всегда на глазах, ибо ежечасно возникают дела, поручаемые им тому, кого он часто видит, или тому, кто к нему ближе; он не поручил бы их тебе, если бы для этого нужно было тебя разыскивать; кто не умеет начать хотя бы с малого дела, для того часто закрывается доступ к большому.

357. Безумными кажутся мне монахи, проповедующие предопределение и трудные догматы веры; лучше не давать людям повода задумываться о вещах, усваиваемых с трудом, чем будить в умах их сомнение, которое приходится потом успокаивать словами: так говорит наша вера, так надобно верить.

358. Ты можешь быть хорошим гражданином и не захватчиком, но, связывая себя во Флоренции с властью, подобной власти Медичи, ты приобретаешь дурную славу и впадаешь в немилость у народа, а этого при всех случаях, насколько возможно, надо избегать. Однако я думаю, что ты не должен из-за этого от них отделяться и терять блага, которые даются подобной близостью; ведь, если ты не прослывешь грабителем или не оскорбишь какого-нибудь влиятельного человека или многих, то впоследствии, когда правление изменится и у народа не будет причин тебя ненавидеть, грехи тебе отпускаются, опала в конце концов снимается и проходит время отверженности и унижения; конечно, все это тяжело, а иной раз обманчиво, но все же нельзя отрицать, что проиграть на этом трудно и что сохраняет себя тот, кто ведет большую игру.

359. Повторяю вам снова: хозяева не считаются со слугами и ради малейшего своего удобства они могут трепать их без всякой пощады; поэтому разумны слуги, воздающие хозяевам тем же, но не делающие ничего, противного верности и чести.

360. Кто знает, что ему сопутствует счастье, может бодро итти на любое дело; однако его надо предостеречь, что счастье может изменять не только от времени до времени, но даже в одно время человеку может везти по-разному; кто хорошо наблюдает, увидит, что тот же самый человек счастлив в одном и несчастлив в другом. Я, в частности, до сего дня, 3 февраля 1523 года, был во многом счастливейшим человеком, но в делах торговых и в почестях, которых я хотел, мне невезло. И отличия, которых я вовсе не искал, шли ко мне сами, а те, которых я искал, как будто отдалялись.

361. Нет у человека большего врага, чем он сам, ибо почти все беды, опасности и ненужные терзания происходят не от чего иного, как от чрезмерной его алчности.

362. Ничто в мире не стоит на месте; наоборот, все идет вперед по пути, на котором вещам, согласно природе их, положено иметь начало и конец, но ход этот медленнее, чем мы думаем; ведь мерим все нашей короткой жизнью, а не долгим временем, положенным вещам; поэтому шаги его медленнее наших и даже так медленны от природы, что мы часто не замечаем его движений, даже когда они есть; вот отчего суждения наши часто бывают ложны.

363. Стремление к богатству истекало бы из души низкого или дурного склада, если бы мы желали его только для наслаждения; но тот, кто хочет создать себе имя в мире испорченном, как он есть, тот вынужден желать себе богатства, ибо когда оно есть, то сверкают и ценятся таланты, которые в бедном человеке мало уважаются и мало заметны.

364. Не знаю, надо ли считать баловнями судьбы людей, которым раз в жизни представляется счастливый случай; ведь человек не очень большого ума не умеет воспользоваться им как следует; однако нет сомнения, что настоящие счастливцы – это люди, которым такой случай представляется дважды, потому что во второй раз редко кто его пропускает; здесь ты целиком обязан судьбе, тогда как в первый раз многое зависит от ума.

365. Свобода в республиках – это служанка справедливости, ибо она установлена не для иной цели, как для защиты одного от притеснения другим; если бы мы были уверены, что при власти одного или немногих справедливость будет соблюдена, не было бы причин особенно желать свободы. Вот почему древние мудрецы и философы ставили свободные правительства не выше других и предпочитали правление, при котором лучше обеспечена охрана законов и справедливости.

366. Когда новости сообщаются неизвестно кем и притом правдоподобны и ожидаются давно, я верю им мало, потому что люди легко выдумывают вести, которых ждут или которым хочется верить. Я буду вслушиваться внимательнее, если это новости странные или неожиданные, так как людям незачем выдумывать или убеждать себя в том, о чем никто не помышляет; я много раз убеждался в этом на опыте.

367. Счастлив жребий астрологов, хотя все в них суета, по несовершенству ли искусства или их самих; одно верное предсказание больше укрепляет веру в них, чем сто ложных предсказаний ее ослабляют. Если обыкновенного человека хотя бы только раз уличили во лжи, вся правда, которую он может сказать, делается подозрительной. Происходит это от великого желания людей знать будущее; не имея для этого других средств, они легко верят тем, кто заявляет, что может их этому научить, как больной верит врачу, который обещает ему спасение.

368. Молите бога, чтобы вам не пришлось быть на стороне побежденного, потому что вас всегда будут винить, даже если вы ни в чем не виноваты; нельзя всегда оправдываться на всех площадях и подмостках; зато сторонник победившей стороны слышит одни похвалы, даже если он их не заслуживает.

369. Всякий знает, что в частных отношениях дело надежное быть владельцем вещи, хотя бы способы доказательства не менялись, а порядок суда и иска оставался обычным и твердым; это неизмеримо менее надежно в делах, зависящих от политических случайностей или от воли властвующих; так как здесь нельзя бороться неизменными доказательствами и нет устойчивых судов, то каждый день возникают тысячи дел, которые охотно возбуждаются теми, кто может притязать на твою собственность.

370. Кто хочет быть любимым людьми, занимающими высокое положение, должен оказывать им почет и уважение и быть в этом скорее расточительным, чем скупым; ничто так не оскорбляет начальствующего, как мысль, что ему не оказали того почета или уважения, которые ему, по мнению его, полагаются.

371. Приказ сиракузян, упоминаемый Ливием и предписывающий убить всех дочерей тиранов, был жесток, но не вовсе бессмыслен; когда тирана больше нет, люди, которым хорошо жилось под его властью, провозгласили бы другого, если бы только могли, но создать имя новому человеку не так просто, и потому они собираются вокруг потомков умершего. Таким образом, город, только что освободившийся от тирании, никогда не обеспечит своей свободы, если не истребит всю породу и потомство тиранов. Я безусловно утверждаю это о мужчинах, а насчет женщин надо различать, смотря по условиям, по особенностям их и по состоянию города.

372. Я уже говорил, что государства не обеспечивают себя тем, что рубят головы, ибо тем скорее множатся враги, как это сказано о гидре; есть, однако, много случаев, когда государства скрепляются кровью, как стены скрепляются известкой. Нет правила, которое научило бы различать эти противоположности; это дело ума и чутья того, кому приходится различать их в жизни.

373. Никто не властен выбирать себе по собственной воле чины и дела, но часто приходится брать то, что уготовано тебе судьбой, и сообразно состоянию, в котором ты родился; поэтому высшая хвала в том, чтобы хорошо и толково исполнять свое дело. Так и в комедии не меньше хвалят актера, хорошо играющего раба, чем того, кто играет царей; действительно, каждый может на месте своем добиться славы и чести.

374. Каждый делает в этом мире ошибки, вред от которых бывает больше или меньше, смотря по тому, какие последуют за этим дела и события; счастливы люди, которым случается ошибаться в делах неважных, так что беспорядок от этого не слишком велик.

375. Великое счастие жить так, чтобы не терпеть обид и самому не обижать других; однако тот, кто доведен до того, что вынужден давить или терпеть, должен взять то, что ему выгодно; ведь защищаться, чтобы оградить себя от обиды, так же справедливо, как и защищаться от обиды уже нанесенной. Конечно, здесь надо хорошо различать обстановку, не воображая себе от излишнего страха, что ты должен предупреждать намерения другого, и не оправдывая насилия, творимого тобой из алчности и злобы, ссылкой на этот страх, когда в действительности у тебя ни на кого подозрений нет.

376. Дому Медичи при всем его величии труднее сейчас сохранить власть над Флоренцией, чем было его предкам, простым гражданам, эту власть приобрести. Причина здесь в том, что город в те времена еще не изведал свободы и народного строя; наоборот, он был всегда в руках немногих, и поэтому тот, кто правил государством, не возбуждал к себе вражды всех граждан и народа; ведь им было почти все равно, принадлежит ли власть тем или другим. Однако память о народном строе, который держался с 1494 до 1512 года, настолько крепка, что, кроме очень немногих, рассчитывающих на то, что при олигархии они могут угнетать других, все остальные – враги властителю, так как они лишились власти, принадлежавшей, по их мнению, им самим.

377. Пусть никто во Флоренции не надеется стать во главе государства, если он не принадлежит к роду Козимо, да и тот не может держаться без помощи пап. Ни у кого другого, кто бы он ни был, нет таких корней иди стольких сторонников, чтобы он мог об этом помышлять, если только его не выносит наверх народное движение, которому нужны вожди; так было с Пьеро Содерини; поэтому, кто мечтает о таких высотах, не принадлежа к роду Медичи, должен любить строй народный.

378. Склонности и решения народов столь обманчивы и так часто вдохновлены случайностью, а не разумом, что тот, кто строит свою жизнь, опираясь только на надежду возвыситься с помощью народа, в том мало здравого суждения; он рассчитывает больше на случай, чем на разум.

379. У кого нет данных для того, чтобы стать во Флоренции главой государства, тот безумен, если связывает себя с какой-нибудь партией так тесно, что судьба партии решает и его судьбу; на этом проигрываешь несравнимо больше, чем выгадываешь; пусть не вздумается никому подвергнуться опасности изгнания; мы не вожди партий, как Адорни и Фрегози в Генуе, и никому нет охоты нас поддерживать, так что мы остаемся на чужбине безвестными и бездомными людьми, которым приходится ввести нищенскую жизнь. Кто помнит Бернардо Ручеллаи[112], для того это пример более чем достаточный; по той же причине должно советовать держаться осторожно и оставаться в ладу с главой государства, так как не следует иметь его врагом или быть у него на подозрении.

380. Я был бы готов стремиться к переменам в правлении, которое мне не нравится, если бы я мог надеяться произвести эти перемены один; когда же я вспомню, что надо соединяться с другими людьми, большей частью безумцами или злодеями, не умеющими ни молчать, ни делать дело, то нет другой вещи, о которой я думал бы с таким отвращением.

381. Было двое пап, по характеру совершенно противоположных друг другу, Юлий[113] и Климент[114]; один, человек большой, может быть даже огромной, смелости, нетерпеливый, бурный, прямой и открытый; другой – осторожный, может быть даже робкий, терпеливый до крайности, умеренный, скрытный. И все же, как ни противоположны они по характеру, можно ожидать от их великих дел одних и тех же последствий. Дело в том, что у великих мастеров терпение и натиск одинаково способны творить великое, так как один действует тем, что толкает людей и навязывает свою волю событиям, а другой берет их измором и побеждает с помощью времени и случая. Поэтому вредное в одном – полезно в другом и обратно; кто мог бы соединить их свойства и во-время ими пользоваться, тот был бы существом божественным, но, так как это почти невозможно, я думаю, что, omnibus computatis, можно больше сделать терпением и умеренностью, чем натиском и стремительностью.

382. Будущее настолько смутно, что, даже когда люди решают что-нибудь, хорошо это обдумав, последствия часто бывают обратными. Тем те менее нельзя, подобно зверю, отдаваться на волю судьбы, а надо, как подобает человеку, действовать разумом; мудрый же должен быть более удовлетворен, если поступит обдуманно, хотя бы это привело к плохим последствиям, чем если бы получил хороший результат от дурного совета.

383. Кто хочет жить во Флоренции, пользуясь расположением народа, должен бояться славы честолюбца и ничем не обнаруживать, что он хотя бы в мелочах или повседневной жизни хочет казаться важнее, пышнее или утонченнее других; в городе, где все основано на равенстве и насыщено завистью, неизбежно становится ненавистным всякий, о котором думают, что он не хочет быть как другие или выделяется из общего строя жизни.

384. Главное в хозяйстве не допускать никаких излишних расходов, – но искусство, как мне кажется, в том, чтобы одни и те же расходы приносили тебе больше выгоды, чем другим, или, говоря попросту, в умении купить на грош пятаков,

385. Знайте, что тот, кто наживает, может, конечно, тратить больше, чем тот, кто не наживает ничего, но все же безумно, не составив себе сначала хорошего состояния, сыпать деньгами, рассчитывая только на наживу, ведь случаи нажить бывают не всегда. Если их даже много, тебе от этого не лучше, потому что, когда пройдет эта пора, ты оказываешься потом беден, как прежде, и только потерял время и честь; в конце концов все считают простаком человека, не сумевшего как следует воспользоваться удобным случаем; помните хорошенько эту заметку, потому что я видел в свое время, как много в этих делах было ошибок.

386. Отец мой говаривал, что каждый дукат в твоем кошельке делает тебе больше чести, чем десять из него истраченных; слова эти надо заметить как следует, не для того, чтобы стать скрягой или не тратиться на дела почетные и разумные, а для того, чтобы они были тебе уздой и удерживали тебя от расходов излишних.

387. Очень редко бывает, чтобы договоры подделывались с самого начала; однако впоследствии, когда люди начинают хитрить или замечают по ходу дела, что им было бы нужно, они стараются заставить бумагу заговорить, как человеку этого бы хотелось; поэтому, когда бумаги по делам важным для вас заготовлены, заведите себе обычай снять с них копию сейчас же и хранить ее у себя дома в форме, требуемой законом.

388. Иметь во Флоренции дочерей – страшная тягость, так как хорошо выдать их замуж можно только с величайшими трудностями, и, чтобы не ошибиться в выборе, надо очень точно знать удельный вес – свой собственный и окружающих обстоятельств. Это уменьшило бы затруднения, которые часто только разрастаются оттого, что человек слишком высокого мнения о себе или плохо расценивает обстоятельства. Я много раз видел, как мудрые отцы отказывались вначале от предложений, о которых позднее тщетно мечтали; конечно, человек не должен из-за этого унижаться и предлагать себя, наподобие Франческо Веттори, первому, кто пожелает. Во всем этом требуется, помимо счастья, еще великое благоразумие, и я лучше знаю, как следовало бы поступить, но не знаю, как поступлю, когда дойдет до дела.

389. Известно, что услуги, оказанные гражданам и народу, не ценятся наравне с услугами, оказанными в частной жизни, потому что, раз дело касается общества, никто не считает, что услуга относится и к нему самому; поэтому тот, кто трудится для граждан и народа, пусть не надеется, что они потрудятся для него в минуту опасности или нужды, или что они, помня услугу, откажутся от какого-нибудь своего удобства. Тем не менее, не презирайте настолько пользу народную, чтобы пропустить случай сделать во имя ее что-нибудь хорошее; это создает тебе доброе имя и доброе о тебе мнение, и такая награда достаточна за твой труд. Кроме того, память об этом иногда бывает для тебя полезна, и облагодетельствованный может зашевелиться, правда, не с таким жаром, как он сделал бы это ради личной услуги, но по крайней мере он тебе не портит; так много людей затронуто этим легким впечатлением, что, если сложить в одно целое благодарность, испытываемую всеми, это всегда бывает заметно.

390. Не всегда видишь плоды дела похвального, ибо часто тот, кто не довольствуется добром ради него самого, перестает его делать, считая, что он теряет время; кто так думает, впадает в ошибку не малую, ибо поступок, достойный хвалы, если даже и не приносит тебе плодов очевидных, зато распространяет о тебе добрую славу и доброе мнение, которое во многие времена приносит тебе пользу несказанную.

391. Правитель города, который ждет нападения или осады, должен позаботиться обо всем, что только можно достать; если в нем даже нет твердой надежды, он должен дорожить всем, что отнимает у врага хотя бы малую долю времени; ведь часто лишний день, лишний час приносят какую-нибудь неожиданность, которая тебя освобождает.

392. Если по поводу какого-нибудь события попросить человека мудрого предсказать последствия и записать его суждения, а потом с течением времени к нему вернуться, то окажется, что его предсказания оправдались не больше, чем гадания астрологов на новый год; все дело в том, что слишком разнообразны дела этого мира.

393. Не может здраво судить о важных делах тот, кто не знает хорошо всех подробностей, потому что какое-нибудь одно обстоятельство, даже самое мелкое, часто меняет все; однако я часто видел, что человек, знающий дело только в общих чертах, судит о нем хорошо, и он же судит хуже, когда узнает частности; происходит это оттого, что ум, не вполне совершенный и не вполне свободный от страстей, погружаясь в подробности, легко смущается иди сбивается с пути.

Дополнение, начатое в апреле 1528 года

394. В рассуждениях о будущем опасны различения, вроде того, что произойдет то или другое, и если сбудется первое, я поступлю так-то, если второе – вот так; часто случается третье или четвертое событие, совсем не похожее на то, что ты предполагал, и ты обманут во всем, потому что решение твое не имело основы.

395. Когда приближается беда, особенно на войне, не пренебрегайте средствами борьбы, не упускайте их только потому, что они, по вашему мнению, уже не поспеют во-время; события, как по природе своей, так и в силу различных препятствий, двигаются часто медленнее, чем мы думали, и средство, которое ты упустил, считая его запоздалым, было бы часто вполне своевременным; я не раз видел это на опыте.

396. Не упускайте случая сделать что-нибудь создающее вам известность, если вы хотите кого-нибудь удовлетворить или приобрести себе друзей; друзья и знаки благоволения сами идут к человеку, молва о котором держится или растет, но того, кто этим пренебрегает, уважают мало. Если у человека нет имени, то нет у него ни друзей, ни благоволения.

397. Не умея держаться середины, ты впадаешь в крайность, которой стремишься избежать, тем скорее, чем больше ударяешься ради этого в крайность противоположную; поэтому народные правления тем легче впадают в тиранию, чем больше они стремятся ее избежать и переходят ради этого в распущенность; однако наши флорентийцы этой грамоты не понимают.

398. Когда мы хотим избавиться от какого-нибудь закона или учреждения, которое нам не нравится, мы по нашей старинной привычке ищем спасения в том, что устанавливаем прямо противоположное; потом, когда обнаружатся другие недостатки, ибо крайности все порочны, приходится нам снова менять законы и учреждения; в этом одна из причин того, что мы каждый день издаем новые законы, ибо мы больше стремимся убежать от надвигающегося зла, чем найти от него средство.

399. Как ложно обычное рассуждение людей, повторяемое ими каждый день: если бы случилось одно, а не другое, были бы такие-то последствия; если бы мы могли знать правду, последствия оказались бы большей частью одни и те же, хотя бы события, которые, по нашему предположению, могли их изменить, были бы совсем иного рода.

400. Когда правят злодеи и невежды, не приходится удивляться тому, что не ценят доблести и доброты; первые ее ненавидят, а вторые ее не знают.

401. Достаточно хорош гражданин, если он ревностно трудится на благо родины и чуждается всего, что вредит другим, лишь бы он только не презирал религию и добрые нравы. Излишняя доброта наших братьев из Сан Марко часто бывает лицемерием, а когда она не притворна, то хотя она и не лишняя для христианина, но для блага города не дает ничего.

402. Медичи поступят неправильно, если пожелают править своим государством посредством учреждений, созданных для свободы, например, допуская широкие круги к избранию жребием, предоставляя должности каждому и т. п. Ибо олигархию во Флоренции отныне возможно удерживать лишь при горячей поддержке немногих, и приемы Медичи не создадут им ни дружбы народа, ни приверженности немногих. Свободный народ поступит неправильно, если захочет во многих случаях править, как олигархи, особенно если он отстранит одну из городских партий, ибо свобода может держаться не иначе, как удовлетворенностью всех; народное правление не может во всем подражать олигархии, и безумно подражать ей в том, что делает ее ненавистной, а не в том, что создает ее силу.

403. О ingenia, magis acria quam natura, сказал Петрарка, и слова эти справедливы для флорентийских умов, ибо их природное свойство скорее живость и острота, чем зрелость и глубина.