Софья Васильевна Ковалевская

Интересным с биографической точки зрения является отрывок повести «Отрывок из романа, происходящего на Ривьере». В нем говорится о девушке, едущей курьерским поездом в Ниццу, чтобы отдохнуть после занятий на Бестужевских курсах. Вдруг дверца купе отворилась, «ив нее протиснулся рослый, грузный, запыхавшийся человек, который, входя, первым делом поторопился наступить на ноги двух или трех дам и тем вызвал во всех некоторую сенсацию» [67, с. 211—220]. Оказалось, что это был знакомый девушки — Званцев (в лице которого, как мы уже говорили, Софья Васильевна изобразила М. М. Ковалевского) .

Очерки С. В. Ковалевской (их всего пять) свидетельствуют о широте и разносторонности ее интересов. Любопытна история появления каждого из этих очерков.

После смерти Салтыкова-Щедрина, в 1889 г. Ковалевская написала очерк о нем, который, конечно, нельзя было опубликовать в России, так как в русском обществе боя¬

201

лись открыто выражать сочувствие великому сатирику \ За границей ей было также нелегко печататься. В 1889 г. она пишет Миттаг-Леффлеру: «Что касается моих литературных попыток — до сих пор я испытала только неудачи. Г-н Леметр возвратил мне мой сценарий1 2 (который я Вам посылаю), сообщая мне, что все его собратья, которым он его показал, нашли идею исключительно искусной, но что „это не для театра“... „Ревю блё‘‘ тоже не захотело мою статью о Щедрине. Одна моя приятельница, г-жа Герцен [дочь А. И. Герцена Ольга.—Я. A\], невестка Моно, которая очень хорошо знает г-на Рамбо, редактора этого обозрения, ходила к нему говорить от моего имени, но он ей ответил, что уже слишком много написано в последнее время о русских авторах, и даже не захотел посмотреть мою статью» [СК 351].

Основное значение творчества Щедрина Ковалевская видит в том, что он показал разложение господствующего класса в период крепостничества. Причина меньшей популярности Салтыкова-Щедрина за границей по сравнению с другими крупными русскими писателями, по мнению Ковалевской, заключается в том, что он сатирик: «Слезы везде одинаковы,— говорит она, — но каждый народ смеется по-своему». Кроме того, в силу условий царской цензуры Щедрину приходилось зашифровывать свои мысли. Поэтому то, что могут расшифровать русские читатели, может остаться непонятным для иностранцев.

Изложение содержания произведений Салтыкова-Щедрина Ковалевская начинает с рассказа «Больное место». Она описывает также содержание романа Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы», которому, по ее мнению, можно дать подзаголовок «естественная и социальная история одной семьи»: в нем развертывается «моральный упадок и постепенная гибель трех поколений помещиков, гибель, определенная законами наследственности и накопившимся воздействием нездоровых и деморализующих влияний».

Она говорит, что «История одного города» Щедрина — «на самом деле беспорядочно шумная история российской империи — есть его значительное произведение, которое

1 Статья Ковалевской о Салтыкове-Щедрине была напечатана в Швеции. У нас ее опубликовал С. Я. Щтрайх в 1934 г. в «Литературном наследстве» [72].

2 Возможно, речь идет о задуманной ею пьесе «Когда не будет больше смерти», где действие происходит в институте Пастера,

202

никогда не утратит своего интереса для будущих поколений». Всей деятельности Салтыкова-Щедрина она дает такую оценку: «.. .его имя останется в истории не только как имя самого великого памфлетиста, которого когда-либо знала Россия, но и как имя великого гражданина, не дававшего ни пощады, ни отдыха угнетателям мысли» [67, с. 229].

«Воспоминания о Джорже Эллиоте» [67, с. 230—243] являются интересным психологическим очерком. С. В. Ковалевская имела несколько встреч со знаменитой английской писательницей М. Эванс, избравшей псевдоним «Джордж Элиот». Софью Васильевну поразили некоторые обстоятельства личной жизни писательницы. Прежде всего молодой, девушке (при первой встрече Ковалевской было 19 лет) М. Эванс показалась потрясающе некрасивой, но такой обаятельной, с таким мягким, глубоким голосом, что быстро очаровывала собеседника и заставляла забыть о внешности. Она умела слушать и давала возможность своим гостям высказаться, что создавало приятную, уютную обстановку.

Второй визит Ковалевская нанесла Джордж Элиот через одиннадцать лет. После смерти первого мужа она была замужем за поклонником ее таланта Дж. В. Кроссом, 40-летним человеком, в то время как ей уже было 59 лет. Вопреки ожиданию Софьи Васильевны, никакой неловкости в отношениях между супругами не чувствовалось, все было естественно и просто.

Ковалевская задала писательнице вопрос, почему в ряде ее произведений, когда завязывается узел каких-нибудь сложных событий в жизни ее героев, наступает неожиданная развязка — смерть. Как бы поступали дальше действующие лица, если бы смерть не пришла? Джордж Элиот ответила после размышления: «Неужели Вы не замечали, что в жизни действительно так бывает? Я лично не могу отказаться от убеждения, что смерть более логична, чем обыкновенно думают... Сколько раз случалось уже, что доверие к смерти придавало мне мужество жить» [67, с. 243].

Две недели спустя, совершенно неожиданно, Джордж Элиот скончалась после трехдневной болезни. И Ковалевская пишет: «Соединяя свою судьбу с судьбою человека вдвое ее моложе, она решилась на очень рискованный опыт. В данную минуту оба были счастливы, но могло ли это счастье продолжаться долго?» [67, с. 244].

203

Замечателен очерк «Три дня в крестьянском университете в Швеции», свидетельствующий о большом интересе Ковалевской к вопросам народного образования и о глубине ее наблюдений.

Летом 1886 г. Софья Васильевна вместе с Анной-Шарлоттой Леффлер отправилась путешествовать по Швеции. Они проехали в область Центральной Швеции Далекарлию и посетили высшую народную школу в Терне. Ковалевская сильно заинтересовалась вопросом о крестьянских университетах и отнеслась с самой горячей симпатией к предложению одного из ректоров посетить такой университет.

Очерк же об этом она написала лишь летом 1890 г., путешествуя по Швейцарии, и опубликовала его в журнале «Северный вестник» [67, с. 244—266].

Было начало весенних двухнедельных каникул в риксдаге, и значительную часть пассажиров поезда составляли крестьянские депутаты шведского парламента — этот поезд даже называли «риксдагским». Ковалевская рассказывает о шведском парламенте, о крестьянской партии, которая занимала в нем видное место, дает яркую характеристику некоторых ее членов. Об одном из них известно, что он обучался лишь в народной школе и, однако, был очень влиятельным лицом.

Статья начинается описанием железнодорожного вокзала в Стокгольме и движения поезда: «Локомотив начинает пыхтеть и размахивать своими тяжелыми крыльями, п длинный поезд трогается с места...» [67, с. 244].

На маленькой станции Сале Ковалевскую ждал тарантас, возницей на котором был один из учеников народной школы. Его послал за знатной гостьей ректор школы Голмберг. Радушно встретила ее семья ректора, сам Голм- берг, его жена и несколько родственниц, молодых девушек. Вместе с молодыми людьми — учениками все они живут, как одна семья. По вечерам часть учеников (за неимением места для всех) ужинают у ректора и проводят у него свободное время: читают вслух, поют. Остальные ученики развлекаются сами: занимаются гимнастикой, борьбой.

Г. Голмберг изложил историю появления и развития крестьянских народных школ в Скандинавских странах. Идея таких школ появилась в Дании около 1850 г., у философа и теолога Грундвига, который исходил из чисто религиозных побуждений. «Человек необразованный не может быть истинным христианином, поэтому нельзя в

204

христианском государстве держать народ в состоянии темноты и невежества... Надо развить его ум, расширить его взгляды, показать ему историю в ее настоящем (христианском) освещении и тем самым оградить его от вредных влияний лженауки» [67, с. 250].

Дети в начальной школе еще неспособны понять все это, в то время как молодежь должна быть восприимчива к ним. Школа Грундвига имела большой успех, у него появились последователи. Первое время школы существовали на частные средства, обучение в них было направлено в основном на то, чтобы поднять нравственный уровень народа. Потом эти школы стали пользоваться субсидией государства, объем преподавания в них расширялся применительно к требованиям времени. В 1890-х гг. в Дании насчитывалось более 40 школ для взрослых крестьян.

В Швеции и Норвегии организация народных университетов началась на других основаниях, она совпала с изменением в 1866 г. конституции этих стран: расширение прав крестьян, уменьшение прав дворянства (в Норвегии дворянство было совсем упразднено). Было введено обя^ зательное бесплатное начальное обучение. Появилось мно* жество романов из народной жизни (грешивших, по мнению Ковалевской, идеализацией). Стали думать о создав нии школ для взрослых по образцу датских, но скоро они приняли другое направление. В Норвегии в такой школе «гораздо больше заботятся об общеобразовательном и политическом, нежели о богословском воспитании крестьян») [67, с. 255].

В Швеции первые высшие народные школы были организованы на государственные средства, так как сильная крестьянская партия внесла в свою программу вопрос об этих школах. Г. Голмберг считал, что будущее Швеции в руках крестьян. Но жизнь крестьян отличается своими особенностями: если летом они сильно заняты, то в долгие зимние месяцы у них остается много досуга. Во время такого вынужденного безделья и уединенной жизхш, в отдаленных одно от другого хозяйствах в человеке грубом и неразвитом могут просыпаться животные инстинкты, и любой юрист скажет вам, пишет Ковалевская, что нет такого зверского преступления, которое бы не проявлялось ежегодно среди населения шхер, окружающих Стокгольм. Необходимы школы, где народ мог бы почерпнуть запас знаний и интересов, «способных дать окраску и содержание всей их последующей жизни» [67, с. 256].

205

Направленность крестьянских университетов совсем иная, чем направленность ремесленных и сельскохозяйственных школ, выпускающих специалистов, а также классических гимназий Ц старинных университетов в Упсале и Лунде, «служащих рассадниками будущих священников, чиновников и юристов».

Крестьянские университеты преследовали совсем другую цель, которую Ковалевская формулировала так: «Не отнимая крестьянина от земли, не вырабатывая из него машину, пригодную для той или другой специальности, они должны пробудить в нем человеческое сознание, дать ему хотя бы общее понятие о сокровищах, накопленных человечеством в области наук и искусств, и приобщить его к тем умственным наслаждениям, которые доступны интеллигентным слоям общества» [67, с. 256].

Народные университеты не давали ни дипломов, ни каких-либо прав, и, однако, они привлекали крестьянскую молодежь. При четырехмиллионном населении Швеции в ней было 25 крестьянских университетов. Восторженные рассказы возвращающихся домой из таких школ возбуждали и в других молодых людях желание учиться. А учились они с большим рвением, в истории и географии обнаруживали замечательную память на имена, годы и события, легко решали арифметические задачи, даже на правило товарищества и учет векселей. Г. Голмберг так говорит об этом: «Вы не поверите, как восприимчивы к знанию эти здоровые, молодые головы, не утомленные предварительной, многолетней долбней!» [67, с. 260].

В первые две-три недели они, правда, часто жаловались на головные боли, но Голмберг полагал, что это от недостатка моциона. Поэтому он ввел гимнастику, игры, бег взапуски.

Ковалевская предложила учащимся прочитать что- нибудь вслух. Опи с интересом выслушали два рассказа Л. Толстого: «Упустишь огонь— не потушишь» (чтение этого рассказа прерывалось взрывами хохота) и «Сколько человеку земли нужно». Философия второго рассказа не встретила понимания. Ковалевскую осыпали вопросами о России, о крестьянах. Потом ночью она думала о своей родине. Заканчивается статья вопросом: «Придется ли мне когда-нибудь в жизни в какой-нибудь заброшенной, глухой русской деревушке рассказывать кучке молодых крестьян о Швеции, как я рассказывала сегодня шведам о России?» [67, с, 267].

206

Публицистические способности С. В. Ковалевской полностью проявились в двух статьях, напечатанных в 1888 г. в газете «Русские ведомости», о посещении двух французских больниц, Шарите и Сальпетриер. В первой из них проводился гипнотический сеанс у доктора Люиса, во второй проходила клиническая лекция о гипнотизме доктора Шарко [67, с. 275-281].

Ковалевская была разочарована результатами своих посещений. Сеансы проводились на пациентах из бедных слоев населения, которые подыгрывали своим врачам. С большой наблюдательностью Софья Васильевна подметила разные детали поведения врачей и больных.

Сохранилось семь набросков, по-видимому, намечаемых Ковалевской больших произведений. Один из них, «Шведские впечатления», был опубликован после смерти Ковалевской [55]. В книге [67] он приведен с некоторыми добавлениями из Архива АН СССР3. Остальные шесть отрывков опубликованы впервые по материалам Архива АН СССР.

В статье «Шведские впечатления» Ковалевская дает очерк общего состояния шведского общества. Она указывает, что в политическом и социальном отношении Швеция является одним из самых свободных государств Европы, и, однако, нет страны, быть может, кроме Англии, где бы «общественное мнение» играло такую всесильную роль, как в Швеции. «Швеция никогда не была под игом чужого государства, в ней никогда не существовало крепостного права, в числе ее королей не было ни одного тирана, вроде Иоанна Грозного или Людовика XI... даже религиозные гонения никогда не имели в ней того характера жестокости и неумолимости, как в других государствах Западной Европы». Поэтому у шведов* выработался «разумный, логический темперамент, который не переносит разлада между словом и делом и не останавливается на одной фразе» [67, с. 289]. Убедить шведа в чем-нибудь нелегко, но уж если это удалось, он не остается на полдороге и облекает свое убеждение в вещественную форму. Швеция не имеет больших природных богатств, и это налагает на быт ее жителей особый отпечаток.

Ковалевская утверждает, что нет такой радикальной реформы в экономическом и социальном отношении, которая не осуществилась бы в Швеции, «если бы только уда-

3 ААН, ф, 768, on. 1, № 8.

207

Глось убедить достаточное число людей в необходимости и желательности этой реформы» [67, с. 291]. Она подтверждает эту мысль примером из жизни Стокгольмского университета. После нескольких лет существования он стал обладателем капитала в несколько миллионов крон и значительного участка земли, и все это на частные пожертвования. В Стокгольме в то время было 200 тысяч жителей, и хотя в нем зажиточных людей было довольно много, но таких богачей, какие имелись в Соединенных Штатах и некоторых государствах Европы, в нем не имелось, и пожертвование нескольких десятков тысяч рублей для всех составляло ощутимую сумму. Ковалевская сравнивает стокгольмский результат с петербургским, когда путем многих стараний и подпиской по всей России удалось собрать мизерную сумму для женских медицинских курсов, о которых разговоров, однако, было очень много.

Еще два отрывка Ковалевской относятся к Швеции: «Драма в шведской крестьянской семье» и «Ивар Мон- сон» [67, с. 303—307]. В первом фрагменте действие еще совсем не развернуто, так что, в чем заключается драма, неизвестно, но он очень интересен по своим литературным достоинствам и по характеру восприятия Ковалевской шведского быта. Во втором отрывке речь идет о прекрасном, здоровом молодом человеке, невеста которого уходит к другому. В поисках забвения от постигшего его горя Ивар Монсон попадает в кружок социалистов. Интересно было бы узнать, как дальше развивалась бы у Ковалевской тема — деятельность группы социалистов в шведском обществе.

В рассказе «На выставке» [67, с. 282—288] с большой наблюдательностью описывается вернисаж всемирной выставки 1889 г. в Париже, на которой Софья Васильевна была со своей дочкой и Юлией Лермонтовой. Живо нарисованы различные типы посетителей и устроителей выставки. В отрывке «Амур на ярмарке» [67, с. 295—297] дается описание ярмарки в предместье Парижа, которая проводится ежегодно в течение мая и июня. Однако действие повести не развернуто и при чем тут «амур», стоящий в заголовке, не ясно из-за краткости отрывка.

В коротком «Отрывке из романа» [67, с. 307] описываются тяжелые, натянутые отношения между супругами Л. и О.; по этому отрывку нет возможности судить о том, как установились такие отношения, чем они объясняются.

208

Об отрывке «Путовская барыня» мы уже упоминали, когда рассказывали о М. М. Ковалевском: прототипом Пу- тбвской барыни была мать М. М. Ковалевского.

Стихотворения занимают особое место в творчестве Ковалевской. Она писала стихи с детских лет до конца жизни, хотя никогда их не публиковала и не предназначала к печати. Но они важны для определения душевного склада Ковалевской, ее настроений, ее чувств и переживаний.

В шуточном послании В. О. Ковалевскому, которого ждут в Палибине все собравшиеся там члены семьи, Софья Васильевна говорит, что уже целых две недели она ждет мужа и мучается — все напрасно «...и вот решилась я попробовать стихами тебя, злодей, усовестить и устыдить...». Стихотворная муза не покидает ее: «Как видишь, бес мой или муза из. когтей не хочет выпустить совсем души моей». Все собрались в Палибине: и Анна Васильевна с мужем и сыном, и Юлия Всеволодовна, и брат Федя, а Владимира Онуфриевича все нет: «Твоей смуглянке

скучно, мужа ожидает, раз десять в сутки на дорогу выбегает...» [67, с. 310—311]. Это стихотворение написано 18 июля, неизвестно, в каком году (вероятно, в 1875).

Стихотворение «Вот весна, теплом пахнуло...» (условно названное «13 апреля» [67, с. 317]) осталось незаконченным.

Еще одно, полушутливое стихотворение Софьи Васильевны «Жалоба мужа». В нем муж считает, что страдальцы не женщины, а мужчины. В насмешливой форме он излагает историю своей женитьбы на девице молодой, умной, красивой, но зараженной вредным духом разных книжек. После женитьбы

Оказалось, что бедняжка Все за правду принимала,

Что со мной она до свадьбы О правах своих болтала.

И тепёрь ждала от мужа

Пренаивно выполненья

Тех обетов, что жених ей

Дал в порыве увлеченья [67, с. 319].

Возможно, это стихотворение было написано в тот период, когда Софья Васильевна стала возвращаться к науке, не встречая сочувствия со стороны Владимира Онуфриевича.

Стихотворение «Если ты в жизни...» является призывом к человеку не погашать «святого духа». Оно начина¬

209

ется словами: «Если ты в жизни хотя на мгновенье истину в сердце своем ощутил, если луч правды сквозь мрак и сомненье ярким сияньем твой путь озарил...», то храни вечно в груди «память об этом мгновеньи священном», и борись с бурями и грозами, которые будут пытаться сбить тебя с пути. «С того человека и взыщется много, кому было много талантов дано» [67, с. 313—314].

В «Стихотворении в прозе» рассказывается сон: она на берегу моря, на котором поднялась буря. Вдруг громадная волна разбилась у самых ее ног,— и она постигла внезапно весь ужас насильственной смерти. «Я побежала и стала кричать, звать на помощь — было уже слишком поздно...». Громадный вал перекатил через голову, тихо шепнув слова [из стихотворения И. С. Никитина «Вырыта заступом яма глубокая»]: «Полно, о жизни покончен вопрос, больше не нужно ни песен, ни слез» [67, с. 314].

Другое стихотворение в прозе, «Хамелеон», было приведено Анной-Шарлоттой Леффлер в «Воспоминаниях о Соне Ковалевской». В нем Ковалевская говорит: «Мой милый друг, куда бы ты ни пошла, я всегда точно следую за тобой» подобно хамелеону, у которого «нет собственной красоты, но который отражает все, что видит вокруг себя, хорошее и прекрасное» [67, с. 315—316].

В стихотворении «Груня» [67] говорится о девушке, начитавшейся жития святых мучеников и рисующей себе картины мученической смерти: «Народом площадь вся полна. Ее ведут на казнь, спокойна и ясна восходит Груня на костер». Перед казнью Груня говорит с народом, который, потрясенный ее словами, готов покаяться и уверовать. И вот предсмертный крик — и Груня просыпается. Долго с поникшей головой сидит она, печальна и грустна. Вероятно, в этом стихотворении отразились не только представления детских лет о мучениках, но и мысли о подвижничестве революционеров.

Самое значительное стихотворение «Пришлось ли...» было опубликовано после смерти Софьи Васильевны, в 1892 г., академиком Я. К. Гротом. В этом стихотворении, видимо, отражены душевные переживания Ковалевской. Содержание стихотворения таково. Неожиданно раздав лась страстная песнь —и замолкла. Дальше следуют строки* «Ужель и наша встреча с вами бесследно также промелькнет?» Неужели предстоит вечная разлука и «его» образ лишь порою будет возникать из забвения,

210

«пока из памяти не сгладит время когда-то милые черты, и сердце вновь покорно примет бремя холодной, вечной пустоты» [51]. Ковалевская была способна к большой «концентрации мысли», которая нужна для работы ученого. Но в ее жизни были и моменты огромной концентрации душевных переживаний. На этот раз она излила их в самом лучшем своем стихотворении.

Драма «Борьба за счастье» [67, с. 382—484] написана совместно с А.-Ш. Леффлер. Ковалевской принадлежит основная идея драмы, ее сюжет, характеры действующих в ней лиц. Она рассказывала Анне-Шарлотте ход действия, и та уходила в свою комнату и там писала.

Пьеса состоит из двух частей, двух драм: «Как это было», когда люди следовали не велениям сердца, а установившимся обычаям и предрассудкам своей среды, и «Как это могло бы быть» — в противном случае.

Краткое содержание первой пьесы таково. Талантливый молодой инженер Карл работает над созданием машины, которая облегчит труд рабочих, но вместе с тем может сократить их численность на фабрике, принадлежащей молодой наследнице этой фабрики Алисе. Умирает отец Карла, и на руках последнего оказывается семья, которую он должен поддерживать. Карл и Алиса любят друг друга, но он не смеет сделать ей предложение, и она, по настоянию родственников, выходит замуж за двоюродного брата Яльмара и сохраняет за семьей свое родовое имение. Но Яльмар любит другую и после тяжелых переживаний кончает с собой. Во второй драме Алиса находит в себе силы порвать с Яльмаром. Свой капитал она обращает на развитие фабрики, обещает волнующимся рабочим, боящимся сокращений, никого из них не увольнять, но ввести их в члены акционерного общества фабрики, так что они будут получать с нее доходы.

При всей наивности решения рабочего вопроса драма имела значение как одна из первых пьес, в которой выведены на сцену рабочие. Она ставилась в Швеции и в Москве (только вторая часть), в театре Корша [216].

Интересны размышления Ковалевской по поводу основной идеи драмы. Она говорила Анне-Шарлотте: «Кому не приходилось в жизни раскаиваться в важном необдуманном шаге и кто не раз желал начать жизнь сызнова?» [96, с. 215]. Она стремилась объяснять все явления жизни научным образом и проводила сравнение

211

с задачей Пуанкаре о кривых, определяемых дифференциальными уравнениями: у них могут встречаться критические точки, в которых кривые пересекаются, и тогда приходится по каким-то дополнительным условиям выбирать дальнейший путь по одной из этих кривых. Так и в жизни людей, думала Ковалевская, их поступки заранее предопределены, но могут появляться такие моменты, когда представляются различные возможности для выбора пути, от которого зависит дальнейшая жизнь.

Нужно заметить, что в героине пьесы Алисе Ковалевская обрисовала себя, а у других действующих лиц есть черты знакомых и близких ей людей из научного мира.

Г. Миттаг-Леффлер был недоволен затеей Сони и Анны-Шарлотты: писание драмы, которым обе женщины занимались с увлечением, мешало математической работе Ковалевской. Он подверг пьесу критике, когда ему дали прочитать первую ее часть. Софья Васильевна ответила на критику письмом:

[апрель 1887]

Дорогой г-н Миттаг-Леффлер,

Вчера я получила рукопись [первой пьесы] 4 и очень благодарна Вам за подробные примечания, которые Вы к ней добавили. Прежде всего признаюсь Вам, что ни Анна-Ш[арлотта], ни я не могли противостоять желанию прочитать их вместе, прежде чем она окончит вторую пьесу. В настоящий момент она опять так полна энтузиазма к нашему новому детищу, что, по моему мнению, маленький душ холодной критики не представляет большой опасности. И кроме того, я всегда замечала, что всякое событие, как бы ужасно оно ни было, никогда не бывает столь ужасным, как ожидание его. Раз Анна-Шарлотта знала, что Вы не одобряете пашей пьесы, было бы гораздо лучше, чтобы она немедленно узнала все наиболее удручающее, что Вы имели сказать по этому поводу. Действительно, совершенно невозможно,— зная, что в двух шагах от меня находится нечто, что меня интересует, и что мне стоит только протянуть руку, чтобы его взять,— воспротивиться этому желанию из осторожности.

Я, со своей стороны, не была бы откровенной, если бы не призналась Вам, что мне очень горько, что наш бедный маленький первенец встретил так мало снисхождения в Ваших глазах. Но должна признь. ься, что во многих отношениях я принуждена согласиться с Вами и некоторые из Ваших замечаний кажутся мне очень справедливыми. В первый момент я очень удивилась тому, что Вы так мало поняли характер Карла; но получше поразмыслив, я нашла это вполне естественным. Я думаю, что это происходит от того, что мы жили в столь различной среде. Я, с своей стороны, столько видела таких «Карлов» и так близко изучила их, что не могу не считать его хорошо схваченным типом. Вы забываете, что он как раз

4 Пьеса G. В. Ковалевской и А.-Ш. Миттаг-Леффлер «Борьба за счастье»,

212

из того теста, из которого сделаны гениальные специалисты — но не интересные люди. Он — ни автор, ни поэт, ни публицист. Его мозг представляет собой превосходный рабочий инструмент, но фантазии (в обычном смысле этого слова) он лишен совершенно. Чтобы олицетворить Карла, мне достаточно вызвать в памяти образы таких людей, как, например, Кирхгоф (изобретатель спектрального анализа), Гекели, Эрмит (знаменитый математик), Вернер Сименс и т. д., т. е. людей, которым никто, конечно, не отказывает в гениальности, но которые во всех обстоятельствах частной жизни думают, рассуждают и поступают, совершенно как Карл. Вы упрекаете нас в том, что Марта шаржирована, и считаете неестественным, что Карл так просто проглатывает все ее пошлости. Но я Вам скажу по секрету, что прототипом этой Марты послужила некая г-жа профессорша, очень известная и вызывающая восхищение в берлинском ученом мире. Она вдова одного очень талантливого математика, и ею был одурачен другой талантливый математик. Между тем, уверяю Вас, что наша Марта еще далека от оригинала и что у нас не хватило смелости воспроизвести все двусмысленные наивные изречения, постоянно срывающиеся с уст этой очаровательной профессорши, принимаемые ее учеными поклонниками за чистую монету [СК 13].

К концу жизни Ковалевская была полна литературных замыслов. В письме к А.-Ш. Леффлер (апрель 1889 г.) она сообщает ей свои замыслы: «В настоящее время я работаю над „Vae victis“—„Горе побежденным“, как ты, может быть, помнишь. У меня в голове еще другая повесть — „Les revenants“ [„Привидения“], которая тоже меня очень занимает. Я очень хотела бы, чтобы ты дала мне разрешение распоряжаться нашим общим детищем „Когда не будет больше смерти“. Это мой любимец из всех наших детей, и я в последнее время очень много о нем думаю. Я нашла замечательную раму для книги — институт Пастера, со всеми учреждениями которого мне случайно удалось ознакомиться и которые точно созданы для того, чтобы быть поставленными на сцену» [190, с. 160].

У С. Я. Штрайха [73] есть сообщение о том, что в какой-то пьесе С. В. Ковалевской выведены танцующие фигурки, белые и красные — «лейкоциты» и «эритроциты». Эта «профанация» возмутила Мечникова, который отчасти поэтому изменил свое отношение к Софье Васильевне, восторженным поклонником таланта которой он был раньше.

А.-Ш. Леффлер рассказывает также о том, как Ковалевская хотела отдать должное памяти своей сестры, А. В. Жаклар, написавшей драму, еще не готовую для сцены, но уже получившую одобрение некоторых литературных критиков. Ковалевская поделилась с Анной-Шар¬

213

лоттой своим замыслом — закончить пьесу, и та решила, что в пьесе «такое глубокое, грустное настроение с ярко выраженным местным колоритом» [96, с. 279], что стоит обработать ее, чтобы поставить на шведской сцене.

Анна-Шарлотта упоминает также о том, что они с Софьей Васильевной собрались написать новую драму с несколько тяжелым названием — «К смерти и после смерти» [96, с. 280], но не получили одобрения, прочитав ее в небольшом кругу своих друзей.

Начало литературной деятельности С. В. Ковалевской следует отнести к ее рецензиям на театральные постановки в зимнем сезоне 1876/1877 г., когда она, как уже говорилось, сотрудничала в газете «Новое время». Сама Ковалевская пишет: «Я пробовала в этой газете свои литературные силы в качестве театрального рецензента» [64, с. 144]. Об этом же свидетельствует и биограф С. В. Ковалевской Е. Ф. Литвинова [91, с. 46]. В настоящее время известны десять рецензий, которые приписывают Ковалевской. Три из них были указаны С. Я. Штрайхом [64, с. 488], одна обнаружена Л. А. Воронцовой, еще три Е. С. Смирновой-Чикиной5, которая также считает принадлежащими Ковалевской еще две рецензии без подписи и одну с подписью С. К-ва (возможно, это опечатка).

В рецензиях Ковалевской содержится смелая критика пьес, как иностранных, так и русских, в том числе последних драм А. Я. Островского. Она дает тонкую оценку постановок и игры актеров, хвалит превосходную игру Федотовой, Стрепетовой, Савиной, иногда кратко, но метко отмечает слабую игру других актеров.

В 1870-е годы Александринский театр в Петербурге находился в тяжелом состоянии, постановки русской классики в нем были небрежными, проявлялось равнодушие к передовым идеям, в репертуаре было засилье мелодрам и неглубоких по содержанию комедий. Все это волновало Ковалевскую и отражается в ее очерках.

Первая рецензия посвящена бенефису Г. Н. Федотовой в пьесе А. Н. Островского «Бешеные деньги». Опа начи-

5 Е. С. Смирнова-Чикина, известная своими литературными исследованиями, в частности, комментарием к «Мертвым душам» Гоголя {Смирнова-Чикина Е. С. Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души». Комментарий. Л.: Просвещение, 1974. 318 с.), провела тщательное исследование вопроса о действительной принадлежности этих рецензий Ковалевской, которое изложила в рукопи* .си, любезно предоставленной в мое распоряжение.

214

цается словами: «Доказательством того, что часто сценический успех произведений слабых, сшитых на живую нитку, много зависит от исполнителей, может служить комедия Островского „Бешеные деньги“, не имевшая никакого успеха на нашей казенной сцене, и, напротив, сделавшая два полных сбора в Павловске, благодаря высокохудожественной игре г-жи Федотовой и общему, дружному, даровитому исполнению всех артистов» [27]. Заканчивается очерк гой же мыслью, выраженной в другой форме: «Нужно было подобное стройное и до малейших деталей вполне толковое исполнение, чтобы оживить такую тщедушную и несостоятельную вещь, как „Беше- щде деньги“, написанную автором, создавшим „Грозу“ и „Бедную невесту“» (Там же).

Резкой критике подвергает Ковалевская пьесу Островского «Правда — хорошо, а счастье — лучше» [32]. Она не отрицает присущих пьесам Островского достоинств этой комедии: язык хорош, много метких выражений, забавных комических сцен, но считает ее бессодержательной и многие сцены растянутыми. В оценке пьес Островского 1870-х гг. Софья Васильевна придерживалась одного мнения с большинством критиков того времени.

Напротив, о более ранней драме Островского «Василиса Мелентьева» Ковалевская самого высокого мнения [33]. Она называет ее великолепной и считает, что эта драма принадлежит к тем произведениям, которые увлекают зрителей и навсегда врезаются в память. Игру исполнительницы роли Василисы А. М. Дюжиковой Ковалевская оценила так: хотя она играла лучше всех, но «вся ее наружность, все ее физические средства» не подходили для этой роли, в которой исполнительница, «помимо красоты, необходимо должна обладать еще тою неизъяснимою прелестью, той кошачьей грацией, которые гораздо опаснее и реже красоты».

Рассказывая о пьесе А. Ф. Писемского «Горькая судьбина» [31], Ковалевская относит эту драму 15-летней тогда давности к «обличительному» жанру, в котором фигурировали помещик-крепостник, чиновник-взяточник, забитая жена и т. д., с героем-резонером, и выражает удивление, как долго могла продержаться эта пьеса на сцене. Изложив содержание драмы, Ковалевская переходит к оценке игры главной героини, роль которой великолепно исполнила П. И. Стрепетова и по сравнению с которой все другие действующие лица казались «безжиз¬

215

ненными, деревянными, неестественными». Ковалевская добавляет: «Я думаю, что невозможно воспроизвести тот родной нам тип русской крестьянки, про который сказал Некрасов: „Три тяжкие доли имела судьба“ и т. д., лучше, задушевнее, проще, чем воспроизводит его г-жа Стрепе- това».

По поводу пьесы А. К. Толстого «Посадник», незаконченной и опубликованной уже после смерти автора, в 1875 г., Ковалевская высказывает два разнородных суждения. С одной стороны, она, нигилистка и демократка, заявляет, что не очень высоко ставит творчество А. К. Толстого, на котором лежит «печать рутинного резонерства».

С другой стороны, судя по описанию Ковалевской, пьеса «Посадник» обладает большими достоинствами. Драма происходит в Новгороде во время самого полного развития самобытной жизни вольного города. Главным мотивом драмы является верность родному городу и любовь к свободе старого посадника Глеба Мироныча, который готов всем пожертвовать ради Новгорода. «Эта могучая, величественная личность,— пишет Ковалевская,— которая могла развиться так полно лишь в таком городе, каким мы представляем себе древний Новгород, обрисована графом Толстым превосходно». Другие характеры только намечены, «но по многим задаткам драмы можно думать, что и им суждено было высказаться в ярком свете, если бы драма не была прервана так неожиданно». Исполнение актеров Ковалевская не считает удачным: «Г-н Леонидов своим монотонным завыванием портил, насколько возможно, превосходную роль посадника». И дальше: «Савина имела очень хорошенький костюм... но роль, очевидно, была не по пей» [36]. В другой рецензии [35] говорится: «Г-жа Савина была очаровательна; г. Сазонов играл серьезно и умно, как следует в комедии».

К М. Г. Савиной, тогда молодой артистке, Ковалевская относилась с легкой критикой, признавая несомненные ее достоинства. В одной из рецензий она упоминает о талантливой актрисе Стремляновой, младшей сестре Савиной, которой вредило сравнение ее со старшей сестрой; Софья Васильевна рекомендует ей выбрать себе какой-нибудь другой жанр, отличный от жанра сестры.

Не будем останавливаться на других рецензиях Ковалевской. Они касаются пьес, теперь уже забытых, переведенных с иностранного мелодрам и водевилей. Отметим только, что она восхищалась маленькими пьесами И. Ф. Горбунова,

216

Просмотр спектаклей всегда дает Ковалевской материал для выступлений по общим вопросам, в аащиту демократических принципов, для рассуждений об особенностях русской жизни и рурского характера. Интересны высказывания Ковалевской об общем стиле игры русских актеров и его отличии от стиля иностранных актеров. Так, отмечаются, с одной стороны, задушевность игры русских, а с другой — недостаток «пластичности», когда они исполняют французские пьесы. Если в спектакле злодей наказан, то иностранный зритель выходит из зала с удовлетворением, русский же будет рассуждать: «Ну, а далее что? Что же из этого выйдет, да и к чему такая строгость?» [30].

Отметим, наконец, что в рецензии на драму «Посадник» Ковалевская подробно обсуждает вопрос об исторических пьесах и отстаивает законность этого жанра, несмотря на практическую невозможность полностью проникнуться духом эпохи.

К 1876 г. относится одно общественное выступление

В. О. Ковалевского в газете «Новое время» [64, с. 339]: он написал воззвание о помощи братским славянским народам, сражавшимся за освобождение от турецкого ига. В нем предлагаются меры по организации славянского комитета для сбора средств среди самых широких слоев населения. С. Я. Штрайх считает, что это воззвание было составлено при участии Софьи Васильевны [64, с. 5].

В литературных произведениях Ковалевской специальный интерес представляет их автобиографичность и отражение в них ее общественных взглядов. С детства она живо откликалась на общественные явления. В повести «Нигилистка» она говорит о девочке (несомненно, этб была сама Софья Васильевна), слушающей рассказы крепостных, обсуждающих слухи о предстоявшем освобождении от крепостной зависимости, и узнает многое о действительном положении народа. В юности Соня находилась под сильным влиянием сестры Анюты, увлекавшейся нигилистическими идеями. Страннолюбский прививал ей просветительские взгляды шестидесятников. Владимир Онуфриевич, побывавший в отряде Гарибальди, ведший знакомство со многими революционерами и оказывавший им помощь, вводил Софью Васильевну в этот круг.

Во время пребывания в Парижской Коммуне Ковалевская не была ее непосредственной участницей, но ее симпатии были на стороне коммунаров. Она рассказы¬

217

вала Лине-Шарлотте Леффлер, с каким трудом они с Владимиром Онуфриевичем добирались до Парижа: часть пути прошли пешком, затем проплыли на лодке по Сене, рискуя быть расстрелянными. В Париже Соня дежурила в госпитале вместе с коммунарками, среди которых были русские. Потом Ковалевская собиралась описать, как, «пока бомбы падали и все новых и новых раненых приносили в госпиталь, девушки шепотом обменивались воспоминаниями о прошлой жизни, представлявшей такую глубокую противоположность настоящей» [96, с. 121].

Под какими же влияниями находилась Софья Васильевна в начале 80-х годов, когда она жила то в Париже, то в Берлине?

В начале 80-х годов, оказавшись в Париже, Ковалевская встретилась с Петром Лавровичем Лавровым, старым другом семьи Корвин-Круковских, в 50-е годы бывшим профессором математики и посещавшим мать Софьи Васильевны. Теперь он стал эмигрантом, революционным деятелем, приверженцем террористической тактики в борьбе с русским самодержавием. В 1881 г. с П. Л. Лавровым познакомился немецкий социал-демократ Георг Фольмар, до конца 1880 г. бывший редактором журнала «Социал-демократ». С ним и с польской революционеркой Марией Янковской Ковалевская познакомилась у Лаврова. С Лавровым в контакте был и зять Ковалевской Жаклар, и другие члены Парижской Коммуны: Брасс, Малой, Лиссагаре.

У Софьи Васильевны быстро установились хорошие отношения с Фольмаром, в 1882—1883 гг. она вела с ним оживленную переписку [217]. В эти годы Фольмар пользовался репутацией стойкого революционера (впоследствии стал оппортунистом).

Ковалевская, наблюдавшая за жизнью .эмигрантов, пишет Фольмару 2 апреля 1882 г. по поводу I Интернационала, прекратившего свою деятельность: «Не думаете ли Вы, что настало время, когда надо вновь вызвать к жизни подобное учреждение, только с более строгой организацией и с более определенными целями? Я утвердилась в этих мыслях, наблюдая нашу русскую эмиграцию, погибающую из-за отсутствия деятельности. И тем не менее не думаете ли Вы, что эта эмиграция при ее (неоспоримой) всем известной энергии могла бы при хорошем руководстве оказать ценные услуги также и здесь, в Западной Европе? Я часто фантазировала на эту тему за

21§

последнее время, хотя и боюсь, что Вам, активному участнику в борьбе, мои фантазии покажутся крайне непрактичными!» [64, с. 262].

В письме от 4 мая 1882 г. Ковалевская посвящает Фольмара в свои размышления о том, можно ли заниматься научной деятельностью, представляющей интерес лишь для узкого круга людей, в то время как, если открыть глаза на мир, то «возмущение несправедливостью, которую видишь всюду вокруг себя, станет так велико, что все интересы побледнеют перед интересами великой экономической борьбы, развертывающейся перед нашими глазами, а искушение самому встать в ряды борцов станет слишком сильно». Далее она говорит, что до последнего времени отдавалась науке; в эпоху Парижской Коммуны она была еще слишком молода и слишком сильно влюблена в свою науку. «Я сама, правда, считала себя за социалистку (en principe и с некоторыми оговорками), но должна Вам признаться, что разрешение социального вопроса казалось мне слишком далеким, неясным и не заслуживающим того, чтобы серьезный ученый, у которого есть дела поважней, посвятил ему себя целиком» [64, с. 263].

Однако после пяти месяцев пребывания в Париже, когда Ковалевская познакомилась с социалистами разных национальностей, в ней произошла перемена. «Задачи теоретического социализма и размышления о методах практической борьбы так сильно и упорно заняли меня, что я лишь с большим трудом могу заставить себя думать о своей работе, так далеко отстоящей от жизни. По временам я не могу избавиться от мучительного сознания, что все то, чему я отдала все свои мысли и способности, представляет интерес только для немногих, тогда как каждый обязан свои лучшие силы посвятить служению массам» [64, с. 264].

Часто пишут, что Ковалевская была утопической социалисткой. Думаю, что это неверно. Она примыкала к социал-демократам того времени, по крайней мере Г. Фольмар, бывший лидером социал-демократической партии Германии, считал ее «своей». Он пишет, что Ковалевская «была убежденной социалисткой», и во время жесточайшего террора исключительных законов путь «вел ее нередко от чествующего ее официального общества к затравленным социал-демократам, с которыми она была дружна» [185, с. 845].

219

Невольно возникает вопрос: каким путем пошла бы Ковалевская, если бы не встретилась с Г. Миттаг-Лефф- лером? Ведь среди социалистов, кроме Фольмара, ока^ зывавшего сильное влияние на Ковалевскую, были еще лица, ставшие ее большими друзьями: Мария Янковская и Жозеф Перотт.

Мария Янковская, по второму мужу Мендельсон, была дочерью богатого помещика Киевской губернии [218] поляка Винцентия Залеского, русские называли ее Марией Викентьевной. В 16 лет, по воле отца, она вышла замуж за Владислава Янковского, также богатого поляка из Ходорова, Каневского уезда, Киевской губернии. Большое влияние на нее оказало знакомство с Людвигом Ва- рыньским, деятелем польского социалистического движения, основавшим в 1882 г. первую революционную партию польского рабочего класса «Пролетариат». В 1883 г. он был арестован и через шесть лет умер в Шлиссельбург- ской крепости.

От Варыньского Янковская узнала об идеях социализма, была ими захвачена, стала читать Прудона, Стюарта Милля, жадно собирала сведения о Парижской Коммуне. Однажды она села в поезд и поехала в Женеву искать «президента Интернационала». Встретившись с членом Интернационала, она сказала, что хотела бы вступить в Интернационал и чем-нибудь помочь рабочему движению. «Как, в этих кружевах и шелку?» — спросил ее собеседник. Она покраснела и почувствовала себя глубоко несчастной. Однако ее приняли в члены Интернационала, и она ринулась в польское социальное движение, помогая ему также значительными денежными средствами.

В 1880 г. Янковская принимала участие в нелегальных собраниях варшавских социалистов, и царская полиция начала ее разыскивать. В августе 1881 г. она вела социалистическую пропаганду, а 12 сентября была арестована вместе со Станиславом Мендельсоном. Ее перевезли в Познань, где она сидела в следственной тюрьме, а 20 февраля 1882 г. была приговорена, с зачетом предварительного заключения, к трем месяцам тюрьмы. Ей оставался только месяц до выхода из тюрьмы, но суд передал ее царским властям. Благодаря хлопотам родственников она была освобождена, после чего уехала за границу В 1889 г. (через несколько лет после смерти

В. Янковского) она вышла замуж за С, Мендельсона,

220

который стал одним из основателей польской социалистической партии (ППС). Мария Викентьевна работала в редакциях польских журналов «Рассвет» и «Борьба классов» под псевдонимом Леонович. Она принимала участие в парижских переговорах представителей партий «Пролетариат» и «Народная воля».

В конце 80-х — начале 90-х гг. Мария Викентьевна перешла на правооппортунистические позиции, принимала участие, вместе с С. Мендельсоном, в организации националистической и реформистской партии ППС. Затем она, как и С. Мендельсон, отошла от .политической жизни, вернулась на родину, где умерла в 1909 г.

В Париже в 1882 г. у П. Л. Лаврова Ковалевская познакомилась с Янковской, и вскоре они подружились. Воспоминания о С. В. Ковалевской, написанные Янковской, тогда уже Мендельсон, очень интересны и содержат несколько писем Ковалевской. Если поверхностно прочитать их, то можно подумать, что мы имеем перед собой переписку, немного легкомысле: _:ую, двух светских дам. В ней идет речь и о синей птице, под которой подразумевается любовь. В одном письме Ковалевская говорит: «Что касается моей частной жизни, то Вы не можете себе представить, до какой степени она вяла и не интересна. Что же касается птиц, то самое большее, чем я могу похвалиться, это кое-какое знакомство с совой. В сущности, сова также хорошее и благородное создание, и не следует пренебрегать ею» [64, с. 279].

В другой раз, в ответ на вопрос Янковской о ее сердечных делах, Софья Васильевна пишет, что в Швеции все молодые люди уже рождаются женатыми, и ее поклонники солидного возраста: им троим в сумме больше 200 лет; один из них пишет стихи, в ее честь, называя ее Прометеем, сияющим над стокгольмским озером Ме- лар. Она имеет в виду английского математика Сильвестра, написавшего сонет, в котором говорится о даме, выступающей с пением в концертах Оксфорда, и о другой, «чья звезда над Меларом сияет» [78, с. 161].

Однако есть и серьезная часть в переписке, и притом очень грустная: Янковская сообщает об аресте некоторых из своих товарищей, которых знала Ковалевская я по поводу которых она выражает свое сочувствие. Как мы знаем, она с детских лет проявляла симпатию к полякам, а теперь всей душой была на стороне польских революционеров и готова была им помочь. Так, она да¬

221

вала свой паспорт сестре Жозефа Перотта Зое3, что было делом, требовавшим большой смелости.

Однажды Ковалевская помогла самому Перотту. Осенью 1882 г. она жила в Париже и вела переписку с Миттаг-Леффлером. 18 октября она послала ему в Стокгольм телеграмму: «Окажите мне большую услугу, передайте г. Перотту на борту парохода „Норра Сверите“ сто франков. Письмо и деньги следуют. Софья Ковалевская» [СК 6].

Оказалось, что Перотт подвергся злоключениям, описанным в финской газете «Kaiku» в статье под названием «Принятые за нигилистов». В ней сказано: «Из Тор- нео сообщили несколько дней назад, что там арестовали молодую пару, в которой заподозрили беглых нигилистов. Арест произведен вследствие предательства лодочника, который должен был доставить их в Швецию. Перед арестом эта пара побывала в Улеаборге... где была задержана полицией в помещении для приезжих с 8-го до 11-го октября». У мужчины был паспорт на имя Жозефа Перотта, у девушки — школьный аттестат из Петербурга, и все же полиция заподозрила в них нигилистов. Одна из причин такого подозрения была странной: «быть может, одной из причин этого [т. е. подозрения] была очень красивая наружность девушки, черноволосой и краснощекой». После обмена телеграммами власти отказались от своих подозрений. Но «Kaiku» все же думает, что молодые люди были беглецами — парой несчастных влюбленных, родители которых не соглашались на брак7.

На самом деле Перотт был со своей сестрой Зоей. (Есть сведения, что Софья Васильевна давала Зое совет заняться естественными науками, полагая, что из нее может выйти второй Клод Бернар.)

Полученных ста франков хватило ненадолго, и 5 нояб< ря 1882 г. Перотт пишет Ковалевской: «Дорогая Мадам Софи, я получил Ваше письмо от 1 ноября... Отсутствие денег задерживает нас в Стокгольме, так как нам удалось перейти границу только после двенадцати дней пу- тешестгия, и наша одежда находится в плачевном состоянии. У моей сестры только один ботинок чего-нибудь стоит» [П*>]. Он просит Ковалевскую выслать ему еще пятьсот франков, больше пока не нужно, так как скоро у него будут деньги из Лионского кредита.

6 Иногда в письмах Перотта она имепутся Зинаидой,

1 А АН, ф, 603, № 45,

222

Одновременно с телеграммой 18 октября 1882 г. Ковалевская послала Миттаг-Леффлеру письмо, в котором объясняла, что Перотт, математик, «должен был срочно покинуть Россию по причинам весьма почтенным, но не политического характера» [СК 7], и временно остался без денег. Несомненно, причины были политические, однако, какие именно, нам неизвестно. Неизвестно также, в какой организации состоял Перотт, но можно думать, что в той же, что и Мария Янковская.

К сожалению, не обнаружено первое беллетристическое произведение Ковалевской, о котором она в 1888 г. рассказала А.-Ш. Леффлер: в 1877 г. ею была написана повесть из жизни немецких ученых под названием «Приват-доцент». Софья Васильевна сообщает, что хочет опять заняться своим первенцем «Приват-доцентом» и добавляет:

«Я думаю, что если совершенно переработаю его, то могу сделать нечто замечательное. Я в самом деле немного горжусь, что в такие молодые годы я так хорошо понимала некоторые стороны человеческой жизни. Когда я анализирую чувства Э. по отношению к Г., мне кажется, что я действительно довольно хорошо описала отношения между моим приват-доцентом и его профессором [96, с. 255]. И каким великолепным случаем это может быть для проповеди социализма! Или же, во всяком случае, для того, чтобы развивать тезис, что демократическое, но не социалистическое государство представляет величайший ужас, какой только может иметь место!» [190, с. 145].

Вторая часть этого высказывания Ковалевской содержится в шведском издании книги Анны-Шарлотты Леффлер [190] и отсутствует в русском переводе [96].

Интересно было бы знать, как Ковалевская обосновала свой последний тезис. В 1888 г., когда происходил этот ее разговор с Анной-Шарлоттой, Ковалевская стояла на позициях социализма, но в какой мере, нам неизвестно. В это время Г. Миттаг-Леффлер говорил, что его сестра стала социалисткой, и он не возражал против этого,— если только это не помешает ее литературной репутации. В то же время, как мы видели, Геста боялся за Ковалевскую и умолял ее не проявлять себя в качестве нигилистки. Очевидно, русские нигилисты всюду считались опасными ниспровергателями основ. Впрочем, вероятно, Миттаг-Леффлер имел особые основания бояться за свою протеже: ведь Георг Фольмар утверждает, что

223

Софья Васильевна в 1889 г. была участницей съезда Интернационала (первого конгресса II Интернационала). Имеются также сведения, что она была на нем представительницей женской лиги.

Мы уже говорили о том, как блистала Ковалевская в шведском обществе, что она входила в литературное общество «Идун» и другие общества.

Около 1885 г. Ковалевская была избрана в клуб публицистов в Стокгольме. Анна Брантинг вспоминает [219], что, как только это произошло, в клуб поступило письмо Акселя Иедерина, редактора газеты «Свенска Дагбладет», в котором он извещал, что не хочет оставаться в таком клубе, куда принимают русских нигилистов. Вообще же в этом клубе не обращали особого внимания на политические взгляды членов, и Анна Брантинг говорит, что не один ультраконсервативный редактор на вечерах этого общества становился свободомыслящим.

С. В. Ковалевская вела в высшей степени напряженную научную работу самого высокого уровня. Ее педагогическая деятельность была очень интенсивной.

Приходится удивляться тому, как при этом она могла совмещать столько обязанностей в столь разных направлениях: ученого, редактора научного журнала, писательницы, общественной деятельницы, матери, светской дамы в шведском обществе. Нужно отметить также, что ее друзья, по-видимому, старались тщательно скрывать ее причастность к социалистическим организациям, а может быть, и ограждали ее от особенно опасных действий.

Глава VIII

С. В. Ковалевская и математики ее времени

Русские математики

Во второй половине XIX в. во главе математиков в России стоял П. Л. Чебышев, в Германии —К. Вейер- штрасс, во Франции — Ш. Эрмит. С каждым из них в разное время у С. В. Ковалевской установились научные контакты и близкие дружеские отношения.

Чебышев и Эрмит были почти ровесниками. Вейер- штрасс был старше, но, как мы видели, он поздно вы-

224

)

шел на официальную научную арену, оставаясь до сорокалетнего возраста школьным учителем в провинциальном городке.

Чебышев обладал проницательным и острым умом, его работы отличались богатством новых идей. Известны его исследования по интегрированию иррациональных дифференциалов, по теории наилучших приближений, по теории вероятностей, по алгебре, теории чисел и другим задачам математики и механики. Для нас, в связи с

С. В. Ковалевской, особый интерес будут представлять две первые задачи.

В конце 50-х гг. установилось научное общение между тремя великими математиками благодаря исследованиям П. Л. Чебышева по интегрированию иррациональных дифференциалов, в частности дифференциалов вида

Чебышев разработал изящные приемы преобразований, позволяющих выяснить, когда интеграл будет выражаться в элементарных функциях, включая логарифмы алгебраических функций. При этом его специально интересовал случай, когда коэффициенты Р(х) — рациональные числа [220]. Ученик П. Л. Чебышева Е. И. Золотарев [221] обобщил задачу и дал строгие доказательства, применяя теорию эллиптических функций [224].

Одна из статей Чебышева появилась в 1853 г. в журнале Лиувилля [223] и нашла отклик у Вейерштрасса, который опубликовал в 1857 г. свой метод решения задачи с полной ссылкой на Чебышева [224]. Французский математик Э. Руше также занялся исследованиями на эту же тему [225]. Ш. Эрмит живо откликнулся на работы самого Чебышева и последующих авторов, в том числе Руше, и 27 июня 1858 г. послал Чебышеву письмо, в котором отмечал, что Руше недостаточно подчеркнул значение работ Чебышева: «...эта теория принадлежит Вам в гораздо большей степени, чем это признает г. Руше» [220, т. V, с. 427].

Начав переписку с Чебышевым, Эрмит вел ее до последних лет жизни великого русского ученого. Известны десять писем Эрмита Чебышеву [220]. В одном из первых писем он сообщает об исследовании задачи Чебышева, предпринятом Вейерштрассом [226], и советует Чебыше¬

225

ву обратиться к более общим методам, основанным на применении эллиптических функций. Но Чебышев не мог принять этого совета, он оставался на «алгебраическом» методе, предоставляя другим, в первую очередь своему ученику Золотареву, расширение самой задачи и методов ее решения.

Когда Вейерштрасс начал заниматься с С. В. Ковалевской, то одна из трех задач, предложенных им своей ученице, была: приведение некоторых абелевых интегралов третьего ранга к эллиптическим интегралам [2, 15].

Абелевым интегралом называется интеграл вида

где R — рациональная функция своих аргументов, а у удовлетворяет алгебраическому уравнению

Соответствующий интеграл называется интегралом третьего ранга (или жанра), если п=7 или 8.

Аналогичную задачу для абелева интеграла второго ранга по предложению Вейерштрасса рассмотрел Кёнигс- бергер (при этом п=5 или 6) [148]. В задаче Чебышева рассматривался абелев интеграл первого ранга.

Осенью 1874 г., по возвращении в Россию, Ковалевская, как мы уже говорили, была в гостях у Д. И. Менделеева. На этом вечере были П. Л. Чебышев и А. В. Га- долин, кристаллограф и артиллерист, с которыми Ковалевская спорила до часу ночи. Нужно полагать, что споры с Чебышевым были связаны именно с подходом к задаче об интегрировании абелевых интегралов: «алгебраическим» (по Чебышеву), приводящим через конечное число шагов к цели, или «трансцендентным» (по Вей- ерштрассу), выясняющим общие свойства интегралов данного ранга.

В одном из своих писем (не сохранившемся, так как Вейерштрасс, как известно, сжег ее письма) Ковалевская рассказала о спорах с Чебышевым, и учитель отвечал ей 12 января 1875 г.: «Ты Чебышев любит предлагать Тебе вопросы, касающиеся интегрирования эллиптических дифференциалов с помощью логарифмов. Это побуждает меня взяться снова за мою прежнюю работу по этому предмету» [125, с. 204]. Дальше Вейерштрасс изложил подробно свои соображения, так что получилась «почти небольшая статья».

Таким образом, Ковалевская, не будучи ученицей Чебышева, близко соприкоснулась с его исследованиями. И когда в 1879 г. он предложил ей сделать доклад на VI съезде русских естествоиспытателей и врачей, то Ковалевская выбрала именно тему о приведении абелевых интегралов, в то время как могла бы взять один из двух других вопросов, которые составили ее докторскую диссертацию.

Вероятно, все эти обсуждения задачи о приведении абелевых интегралов побудили Ковалевскую в своей работе, опубликованной только в 1884 г., написать следующие строки: «В заключение замечу, что целью моей работы меньше был вывод полученных результатов, так как их, если только они найдены, можно изложить гораздо короче чисто алгебраически; в основном нужно было дать пример применения теорий моего уважаемого учителя, изложенных во введении, что он сам побудил меня осуществить, и полностью исследовать случай, когда р=3, к=2» [2] (здесь р — ранг интеграла, к — степень некоторой вспомогательной подстановки).

Другая область исследований Чебышева, которая особенно интересовала Ковалевскую,— это задачи о наилучшем приближении одних функций другими, более простыми [220]. Замечательные результаты русского ученого о функциях, наименее уклоняющихся от заданной функции, сразу привлекли внимание и за границей. Тот факт, что полиномы, наименее уклоняющиеся от нуля, могут быть представлены через тригонометрические функции в виде cos (п arccos х), вызвал такое восхищение, что Ж. Бертран включил его в свой курс анализа [227]. Преподаватели средней школы пытались элементарным путем рассматривать полиномы Чебышева (по крайней мере второй, третьей и четвертой степеней) [122]. Е. И. Золотарев занялся отысканием полинома , если задан его коэффициент pi=o, и нашел его выражение через эллиптические функции [228—230].

Софья Васильевна в одном из своих первых писем к Миттаг-Леффлеру, от 8 января 1881 г., выражает сожа¬

227

ление по поводу того, что русские математики проявляют полное равнодушие к абелевым функциям, и приписывает это тому, что книги К. Неймана [231], Ш. Врио и Ж. К. Буке [232] по этому предмету, которые известны русским, плохо написаны. Она добавляет: «...недавно мне пришлось вести очень оживленный спор с несколькими профессорами Московского университета, утверждавшими, что абелевы функции еще не пригодны для какого- нибудь серьезного применения и что вся эта теория настолько запутанна и суха, что не может служить предметом университетского курса» [СК 2].

Далее Ковалевская спрашивает, известны ли Миттаг- Леффлеру исследования Чебышева и Золотарева о целых полиномах от х степени га, которые для всех действительных значений х между заданными пределами наименее отличаются от нуля. Дискуссия с математиками о применении абелевых функций заставила Ковалевскую предпринять небольшое исследование по поводу задачи Чебышева. Дело в том, что Золотарев в конце своей работы, где он выражает искомый полином при одном заданном условии через эллиптические функции, высказывает, по словам Ковалевской, «смелое предположение, что рассмотрение такого полинома в случае, когда между коэффициентами заранее заданы два или более условий, невозможно с точки зрения современной математики». Ковалевская же полагает, что «это вполне возможно для всякого, кто знает абелевы функции». Получила ли здесь Ковалевская какие-нибудь результаты, неизвестно. Золотарева, талантливого математика, на которого возлагались большие надежды, ко времени написания этого письма уже не было на свете: он погиб в результате несчастного случая в возрасте 31 года. Но ряд других ученых продолжили и развили задачи Чебышева и Золотарева, в том числе и для полиномов с двумя и большим числом условий для коэффициентов. О том, как широко ставил Чебышев задачу о наибольших и наименьших величинах, свидетельствует его высказывание: «Несмотря на такое развитие математики в отношении теории наибольших и наименьших величин, практика идет дальше и требует решения задач о наибольших и наименьших величинах еще нового рода, существенно отличающихся от тех двух, которые решаются в дифференциальном и вариационном исчислениях». ...Существует задача, общая для всей прак- тической деятельности человека: «как располагать сред¬

228

ствами своими для достижения по возможности большей выгоды?» [220, т. III, с. 264].

В переписке Ковалевской и Миттаг-Леффлера часто фигурирует имя Чебышева. Когда Софья Васильевна стала работать в Стокгольме, то при своих поездках в Россию во время каникул она обязательно посещала Чебышева, передавала ему просьбы Миттаг-Леффлера о поддержке журнала «Acta mathematica» и беседовала с ним о математике и механике.

Одной из тем таких бесед была задача о формах равновесия вращающейся жидкости. По свидетельству А. М. Ляпунова, Чебышев предлагал Золотареву и Ковалевской задачу о переходе, при некоторой величине угловой скорости, эллипсоидальных форм вращения в какие-либо новые формы равновесия [233, с. 328]. Этой задачей потом занялся Ляпунов.

Когда вышел первый номер журнала, Миттаг-Лефф- лер послал экземпляр его Чебышеву с сопроводительным письмом от 2 декабря 1882 г., в котором просил от имени короля Швеции и Норвегии Оскара II, покровителя журнала, представить этот журнал Петербургской академии наук и напечатать в «Известиях Академии» несколько слов по поводу этого представления. С аналогичной просьбой Миттаг-Леффлер обратился к Эрмиту и Вейерштрассу относительно Парижской и Берлинской академий наук. Он предложил в дальнейшем обмениваться своим журналом с «Известиями Петербургской академии наук» и, «может быть, с еще иными будущими печатными трудами Академии по математике» [220, т. V, с. 449].

Чебышев исполнил просьбу своего шведского коллеги. На заседании физико-математического отделения Академии наук (18 января 1883 г.) он дал высокую оценку работе журнала и редактора. В частности он сказал: «Г. Миттаг-Леффлер, знаменитый математик, которому трансцендентный анализ обязан чрезвычайно важными исследованиями, является главным редактором нового математического журнала, выходящего в Стокгольме под названием „Acta mathematica“». Он отметил, что в редколлегию входят А. Беклунд, Г. Дауг, Г. Гюльдён, Г. Хольмгрен, К. Мальмстен, К. Бьеркнес, О. Брок, С. Ли, Л. Силоз, Л. Лоренц, Дж. Петерсен, Г. Цейтен и Л. Лин- делёф, и добавил, что этот новый журнал «будет способствовать развитию математических наук не только в Шве-

229

дии и Норвегии, но и прогрессу этих наук во всей Европе» [220, т. V, с. 384].

Миттаг-Леффлер в письме от 8 апреля 1884 г. выражает благодарность за благожелательные слова, с которыми Чебышев представил журнал Петербургской академии наук. Называя Чебышева «одним из величайших мастеров анализа всех времен», Миттаг-Леффлер просит его прислать одну из своих статей в «Acta mathematica». Он пишет, что изучает блестящие исследования Чебышева о максимуме и минимуме. Посылая ему три тома журнала, он просит Чебышева принять их «в качестве скромного дара гению, так обогатившему нашу науку своими бессмертными открытиями» [220, т. V, с. 450].

Но Чебышев медлил с присылкой работ. Миттаг-Леффлер решил перепечатать в своем журнале статью Чебышева, опубликованную в Известиях Петербургской академии наук в 1885 г. под названием «О представлении предельных величин интегралов посредством интегральных вычетов» [234]. В этой статье Чебышев поднимает вопрос о высшем и низшем пределах интеграла

a22 + ?2+

С. В. Ковалевская перевела эту статью на французский язык, и она была опубликована в девятом томе «Acta mathematica» в 1886 г. [69].

Интерес, проявленный к его работе, побудил Чебышева к дальнейшим размышлениям, результат которых он изложил в письме к Софье Васильевне от 20 сентября

230

1886 г. Это письмо было напечатано в том же томе «Acta mathematica» под заглавием «О суммах, составленных из коэффициентов ряда с положительными членами. Письмо г-же Софье Ковалевской» [70]. Письмо начинается так: «Я весьма обрадован честью, которую Вы мне оказали, пожелав перевести заметку о предельных величинах интегралов. Интерес, с которым Вы отнеслись к моим исследованиям по этому предмету, побуждает меня сообщить Вам один результат, который я только что извлек из них, относительно определения пределов, между которыми остается сумма какого-нибудь числа первых коэффициентов ряда

в случае, когда все члены числа положительные» [70, с. 182].

Далее Чебышев приводит неравенства, «наиболее замечательные по своей простоте» [19, с. 183], которые он получил между различными другими неравенствами для интеграла от некоторой неотрицательной функции. Эти неравенства затем искусно применяются к отрезкам рядов указанного выше вида.

Письмо Чебышева, посланное Ковалевской 8 октября 1886 г., связано с печатанием статьи в «Acta mathematica». Чебышев пишет: «Я очень рад, что Вы находите возможным напечатать мое письмо в Вашем журнале. Теперь я занят работою, где первая из сообщенных мною формул оказывается крайне необходимою». Далее он сообщает: «Вчера в заседании Академии наук сделаны представления о трех новых членах: Маркове, Бейль- штейне и Бекетове \ Буду ждать с нетерпением праздников в надежде, что Вы доставите мне честь видеть и поговорить с Вами о математике и механике.

Примите уверения в истинном моем почтении, с которым пребыть честь имею

Ваш, Милостивая Государыня, всепокорный слуга П. Чебышев. Потрудитесь передать мое почтение Г. Мит- таг-Леффлеру» [РМ 17]. 11 Марков А. А.— математик, Бейлыптейн Ф. Ф. и Бекетов. Н. Н.—» химики.

231

Секретарь редакции «Acta mathematica» сообщил Чебышеву, что желательно изменить название его статьи (первоначальное название статьи не установлено). В от-* вет на это Чебышев пишет Ковалевской:

14 октября 1886 г,

Многоуважаемая Софья Васильевна! На корректуре статьи, составленной из письма моего к Вам, я, по просьбе г. Енестрема, изменил заглавие в такое: Sur les sQpames composees des coefficients des series a termes positifs. Если Вы находите это заглавие достаточно хорошо определяющим характер той задачи о рядах, решение которой, собственно, имелось в виду при рассмотрении интеграла

и которая имеет особенный интерес, пусть так и печатают. Если же Вы предпочтете иначе озаглавить, я вперед даю овое согласие и считаю излишним присылать ко мне вновь корректуру с измененным Вами заглавием. Других изменений и поправок я не имею никаких предложить, кроме нескольких опечаток, указанных мной на корректуре. Еще раз приношу Вам глубочайшую благодарность и за сделанный Вами перевод, и за присланную Вами фотографию и всепокорнейше прошу передать мое почтение г. Миттаг-Леффлеру и мою искреннюю благодарность г. Енестрему за труд по пересылке корректуры и оттисков, о которых он меня уведомляет в последнем письме.

Примите уверение в истинном моем почтении и глубочайшем уважении

Ваш покорнейший слуга П. Чебышев [РМ 22].

Через два года Чебышев решил опубликовать еще одну статью в журнале Миттаг-Леффлера и по этому поводу написал Софье Васильевне:

20 октября [1888]

Многоуважаемая Софья Васильевна!

Лестное внимание, которым Вы удостоили мою первую работу о предельных величинах интегралов, подает мне надежду, что Вы окажете содействие для появления в свет на французском языке второй моей работы по тому же предмету, представляющей продолжение первой. Перевод ее, при сем прилагаемый, сделан молодым математиком [Ж. Лионом, учеником Дарбу.— /7. /Г.], получившим высшее математическое образование в Париже, и сделан отлично. Из различных заграничных журналов, где этот перевод мог бы быть напечатан, я предпочитаю «Acta mathematica», и это не потому только что там напечатан перевод первой статьи и письмо мое к Вам касательно того же предмета. Потрудитесь передать мое глубочайшее почтение г. Миттаг-Леффлеру вместе с ожиданием видеть перевод моей статьи в его журнале. Новостей математических У нас никаких нет; сам сижу за мемуаром о простейших суставча¬

222

тых системах, который надеюсь скоро кончить и представить в Академию наук.

Прошу принять уверение в глубочайшем уважении

Ваш покорный слугф. П. Чебышев [РМ 23]

Статья Чебышева под названием «Об интегральных вычетах, дающих приближенные значения интегралов», была опубликована в 1889 г. в 12-м томе «Acta mathematica» [235].

Еще одна статья Чебышева — «О двух теоремах, относящихся к вероятностям» [236] в переводе Ж. Лиона была напечатана в 14-м томе журнала, вышедшем в 1890— 1891 гг. Вероятно, Ковалевская еще успела просмотреть ее как член редакции журнала. Последняя же статья Чебышева печаталась без участия Ковалевской. Это «Приближенное представление квадратного корня из переменной величины посредством простых дробей» [237], опубликованная в 1894 г.— в год смерти Чебышева — на немецком языке, в переводе О. Баклунда.

Последнее письмо (октябрь 1889 г.) Чебышева было послано им вскоре после получения отказа в приглашении Ковалевской на работу в России.

Многоуважаемая Софья Васильевна!

Никто не сомневается, что Вы всем сердцем преданы отечеству и что Вы с радостью перешли бы из Шведского Университета в Русский. В этом не может быть никакого сомнения; можно только сомневаться, что Вы согласитесь променять университетскую кафедру в Швеции на место преподавателя высших женских курсов у нас. Я полагаю, что такая перемена была бы большой жертвой с Вашей стороны и жертвою в ущерб развитию высшей математики. При ныне действующих у нас уставах мужских учебных заведений, безусловно не допускающих женщин ни на какие кафедры, нам остается только радоваться и гордиться, что наша соотечественница с таким успехом занимает кафедру в заграничном университете, где национальное чувство далеко не в ее пользу. Я слышал, что ответ уже послан на письмо г. Косича, которым был возбужден вопрос о доставлении Вам места в России взамен того, которое Вы имеете в Стокгольме. Я имел случай читать это письмо и, признаюсь, был крайне удивлен, как мало знаком Ваш родственник с тем, что общеизвестно о Вашей ученой карьере.

Потрудитесь передать мое почтение г. Миттаг-Леффлеру и мою искреннюю благодарность как за напечатание в его журнале перевода моего мемуара об интегральных вычетах, так и за присылку оттисков.

Прошу принять уверение в глубочайшем уважении и искрен^ ней преданности. Ваш покорнейший слуга П. Чебышев [РМ 19].

С другими русскими математиками старшего поколения Ковалевская имела мало общения. Е. Ф. Литвинова утверждает, что все они, кроме Чебышева, относились

233

холодно к Ковалевской, так как считали ее «западницей», сторонницей западных направлений в математике [91]. Но «западницей» в том смысле, что она предпочитала все западное русскому, Ковалевская не была. То, что она хорошо знала математические идеи Вейерштрасса, было естественно. Чебышев был выше других математиков, и споры с ним Ковалевской воспринимал как должное. С молодыми русскими математиками Д. Ф. Селивановым и А. В. Васильевым Софья Васильевна познакомилась, когда они учились за границей.

Дмитрий Федорович Селиванов путешествовал за границей в 1882—1884 гг., посетил университеты в Цюрихе, Гейдельберге, Берлине. В 1885 и 1886 гг. Селиванов пишет Ковалевской письма из России. Он стал профессором математики Петербургского университета и Высших женских курсов.

Селиванов читал лекции строго и размеренно, точно начинал и кончал лекции, был очень аккуратно одет. Его лекции по высшей алгебре издавались литографским способом.

Магистерскую диссертацию Д. Ф. Селиванов написал и защитил в 1885 г. под названием «Теория алгебраического решения уравнений» [238]. В предисловии к ней он пишет: «Мы здесь развили сведения, почерпнутые из лекций г. Кронекера и вошедшие в его сочинение „Arithmetische Theorie der algebraischen Grossen“» [239, 240]. В 1889 г. он написал книгу «Об уравнениях пятой степени с целыми коэффициентами» [241] на степень доктора математики.

Сохранилось 11 писем Селиванова Ковалевской, написанных четким, изящным почерком [РМ 2—9, 13—15]. В первом, от 17 июля 1882 г., он сообщает, что в Цюрихе слушает лекции Рудио, который хорошо излагает эллиптические функции по лекциям Вейерштрасса. Он извещает Ковалевскую о том, что появилась статья Линдемана о трансцендентности я в последней тетради «Mathematische Annalen». Он кончает письмо так: «До свидания. Крепко жму Вашу руку. Поклон Федору Васильевичу. Ваш Д. Селиванов».

Из письма от 17 апреля 1883 г. видно, что Селиванов находится в Гейдельберге и обрабатывает прослушанный в Берлине курс Кронекера. Он пишет: «Лекции Кронекера по теории алгебраических уравнений дали мне ужасно много работы. Многое не разобрал еще до сих пор.

234

В министерство, в качестве приложения к отчету, я послал статью „Об абелевых уравнениях 3-й степени, по лекциям Кронекера“. Теперь хочу писать „Об абелевых уравнениях вообще“. Это очень трудно... В Берлине беседы с Кронекером помогут мне окончить эту работу» [РМ 2].

Селиванов пишет о дружбе с Карлом Рунге; они вместе слушали лекции Кронекера и Вейерштрасса, вместе обдумывали некоторые задачи. Так, они нашли способ, как узнать, разлагается ли целая функция, т. е. полином с целыми коэффициентами, на множители с целыми коэффициентами. Свою статью они собрались опубликовать в журнале Крелле. Пишет Селиванов и о лекциях Вейер- штрасса: «Нынешний семестр он читал великолепно, так ясно и просто, прелесть», и о том, что познакомился с Фуксом, «он очень милый господин» [РМ 3].

Следующее письмо, от 23 апреля, написано Селивановым в ответ на письмо Ковалевской: «Очень обрадовался, получив вчера Ваше письмо». В письме Софьи Васильевны содержалась просьба о присылке ей «формул Шварца», рукописных лекций Вейерштрасса по теории абелевых функций и Кронекера «об абелевых уравнениях 3-й степени». Селиванов обещает просьбу выполнить. .По поводу последнего мемуара Пуанкаре, который ему рекомендовала Ковалевская, Селиванов пишет, что еще не видел его и не знает, когда соберется его прочитать, так как занят своей работой. Завтра он уезжает из чудесного Гейдельберга, вокруг которого «расстилается далекая равнина, по которой, как змея, вьется Некар» [РМ 4].

Уже 7 июня 1883 г. Селиванов пишет из Берлина о своих хлопотах по поводу копий лекций, о которых шла речь в предыдущем письме: у него пока еще нет хорошего переписчика. Селиванов познакомился ближе с Минковским, который начинает ему все больше нравиться.

Опять Селиванов пишет о совместной работе с Рунге. «Мы хотим представить нечто совершенно изящное, вроде художественной картинки. Мы достигли того, что могли в продолжение 20 минут доказать, что функция неразложима» [РМ 51.

Далее Селиванов пишет, что Рунге показал, как из теоремы сложения для cos amu вывести формулы для cos атпи. Это заставило Кронекера обратить внимание на

235

то, что в формуле

числитель и знаменатель содержат общие множители, которые нельзя исключить: «...это, так сказать, идеальные множители. Кронекер делает сегодня об этом сообщение в Академии наук» [РМ 6].

В письме от 23 августа 1883 г. из курортного места Нордзеебад-Юйст Селиванов пишет, что он отдыхает. От Софьи Васильевны он ждет с нетерпением известий о VII съезде русских естествоиспытателей и врачей, который, как мы знаем, проходил в Одессе с 11 по 21 сентября 1883 г. и на котором присутствовала Ковалевская и делала там доклад. Селиванов спрашивает о русских математиках Слешинском и Преображенском, а также о Вышинской (по-видимому, речь идет о бестужевке Марии Ипполитовне Вышинской, которая принимала участие в революционном студенческом движении, затем работала учительницей в Костроме и Твери).

А 13 сентября 1883 г. Селиванов пишет уже из Гарца. Он с сожалением покинул остров Юйст и морские купания, так как врач направил его в Гарц.

Последнее письмо 1883 г., от 24 ноября, на 10 страницах, послано из Берлина. В это время, с 16 ноября, Ковалевская была уже в Стокгольме и только начинала там осваиваться. Селиванов начинает письмо так: «Многоуважаемая Софья Васильевна! Ваше письмо всех нас очень обрадовало». Очевидно, Ковалевская прислала письмо группе молодых математиков, которым она прочла несколько лекций об абелевых функциях. Это были ее первые выступления перед аудиторией. Далее Селиванов продолжает: «Мечты Ваши сбылись, работа пойдет у Вас весело и оживленно. Вполне понимаю то наслаждение, когда передаешь свои познания другим. Одно только жаль, что Вы нам не будете излагать теорию преобразования функций 0» [РМ 7].

Селиванов подробно рассказывает о себе. Он готовится к докладу на семинаре Кронекера «О решении уравнений третьей степени», причем следует ходу мыслей Абеля. Содержание доклада он излагает Ковалевской подробно, на четырех с половиной страницах. Из новостей ипте-

236

ресны такие сообщения Селиванова: в четверг он, Рунге, чМольк и Гендель были у Кронекера — делали визит его супруге. Очевидно, делать визиты супруге ученого было в обычаях того времени. Селиванов рассказал Кронекеру о Ковалевской, и тот был очень доволен. Вейерштрасс простудил горло и хочет ехать на юг. Софье Васильевне «ужасно кланяются Рунге, Гендель, Минковский и Кне- зер. Последний недавно реферировал в математическом обществе о работе Пуанкаре: „Sur les fonctions de deux variables“, о которой Вы нам говорили» [РМ 8].

В начале 1884 г., 28 января, Селиванов посылает Ковалевской письмо на девяти страницах. Оно написано по-немецки, так как Селиванов пишет вместе с Рунге. Это письмо двух друзей — запоздалый ответ на письмо к ним Софьи Васильевны. Селиванов пишет: «Ваши сведения доставили всем нам большую радость. Через три дня Вы уже начнете преподавать. Желаю Вам большого успеха, очень большого успеха. Ваше сообщение о степенных рядах многих переменных очень интересно. Рунге хочет написать Вам об этом...» [РМ 9].

Далее Селиванов пишет о своих занятиях: он штудирует в трехтомных сочинениях Лагранжа статью, в которой усматривается зарождение теории подстановок. Селиванова интересует исследование вопроса об условиях, при которых два алгебраических уравнения

имеют два или больше общих корней. Он подробно излагает свои соображения по этому поводу. Через шесть недель Селиванову пора уже возвращаться домой, он должен выехать в Петербург, в течение месяца написать диссертацию и затем поехать в Пензу к своим дедушке и бабушке. После отдыха у них вернется в Петербург и будет печатать свою диссертацию.

Летом 1885 г. Софья Васильевна проводила каникулы в России, и Селиванов пишет ей 26 июля из Пензы. В ответ на ее вопрос об адресе изобретателя Голубицкого Селиванов сообщает: «Если Вы желаете видеть Голубицких, то это очень легко сделать. Вы проедете по Московско-Курской ж[елезной] д[ороге] до станции Иваново (это недалеко), там возьмете почтовых лошадей и про- едете 21 версту до города Тарусы (уездный город Калужской губернии), оттуда 2 версты до деревни Пачево, где живут Голубицкие. Очень их обрадуете, если приедем те» [РМ 13].

237

Павел Михайлович Голубицкий §ыл талантливый изобретатель в области телефонии [242]. Когда С. В. Ковалевскую утвердили профессором Стокгольмского университета, Голубицкий прислал ей для уплаты вексель на 4000 рублей, за что в письме к А. О. Ковалевскому она назвала его «разбойником». Вероятно, это был старый долг В. О. Ковалевского2.

Отношение С. В. Ковалевской к П. М. Голубицкому все время оставалось хорошим; она посетила его в его деревне, возможно, для уплаты долга. От Голубицкого Софья Васильевна узнала, что в Калуге живет Константин Эдуардович Циолковский, к работе которого официальные круги относились с пренебрежением. Со свойственной ей живостью Ковалевская выразила Голубицкому свое желание познакомиться с «чудаком-учителем», размышлявшим над вопросом о межпланетных путешествиях. Из-за своей застенчивости, связанной с глухотой, Циолковский отказался от поездки для свидания с Ковалевской, но он говорил впоследствии о том, как ободряюще подействовало на него ее внимание.

Напомним, что Ковалевская проявляла интерес к физике и технике. Как мы знаем, физикой она занималась еще в детстве, когда жила в Палибине. Во время поездок в Петербург она брала уроки физики.

Мы уже говорили о том, что Ковалевская вместе с Ю. В. Лермонтовой работала над вопросом о практическом применении изобретенной П. Н. Яблочковым «свечи». Среди бумаг Софьи Васильевны имеется листок, написанный ее рукой, со схематическим изображением электростатической машины3.

Последние два письма Селиванова написаны в Петербурге. В письме от И декабря 1885 г. он сообщает, что вместе с А. А. Марковым навестил Миттаг-Леффлера, который приехал на днях в Петербург и остановился в Hotel de France. Селиванов пишет Софье Васильевне о своем счастье: он недели три тому назад начал читать лекции и понял, «какое это высокое удовольствие». Он излагал теорию алгебраического решения уравнений, последний раз на его лекции было 18 слушателей. Надеялся

2 Николай Михайлович Маслов, знавший Голубицкого, в письме ко мне высказал такое мнение по поводу этого иска: вероятно, Голубицкому крайне были нужны деньги на его изобретения.

» ААН, ф. 603, on, 1, № 51,

238

в апреле побывать в Стокгольме, но в письме от 24 апреля 1886 г. пишет, что его планы изменились: 26 мая он должен ассистировать на экзамене по высшей алгебре. Он поехал бы летом на съезд математиков в Христианию, но «не хватает грошей. Охотно бы также прошелся с Вами пешком по Норвегии. Я страшно люблю ходить пешком, особенно в такой компании. Еще в одном удовольствии схожусь с Вами, это — в катании на коньках. Рунге привил мне любовь к конькам» [РМ 15].

Селиванов рассказывает о своих успехах в преподавании: в продолжение зимы он прочел 24 лекции; число слушателей с 15 под конец снизилось до пяти, но остались самые настойчивые, которые, как он надеется, будут слушать его и в следующем семестре. В постскриптуме Селиванов добавляет, что за лекции прошлого полугодия получил гонорар. «Как Вы думаете, сколько? Всего 3 р. 72 коп.» [РМ 15]. Но, очевидно, в то время для Селиванова был важен не гонорар, важней была возможность читать лекции.

Другим русским математиком, с которым Ковалевская встретилась за границей, был, как мы упоминали, Александр Васильевич Васильев, сын известного китаеведа Василия Павловича Васильева. Александр Васильевич слушал лекции Кронекера и в 1884 г. получил в России степень доктора математики за диссертацию «Теория отделения корней совокупных уравнений», которая, по словам Васильева, составила комментарий к одному мемуару Кронекера [243—245]. Он был профессором Казанского университета, одним из основателей и первым председателем физико-математической секции Казанского общества естествоиспытателей, с 1890 г.— Казанского физико-математического общества. В 1907 г. он переехал в Петербург, и там возглавлял Математическое общество.

Известно одно письмо Васильева Ковалевской. Оно без даты, написано, вероятно, в 1885 г. в ответ на письмо Софьи Васильевны по поводу предстоящего 70-летия Вейерштрасса. Васильев сообщает о новостях казанской жизни, пишет, что их Математическое общество пополнилось вступлением профессора В. В. Преображенского, что скоро будет защищать диссертацию В. П. Максимович по дифференциальным уравнениям. В. В. Преображенский и

В. П. Максимович — талантливые казанские математики, игравшие (в особенности первый) большую роль в жизни Казанского университета.

239

В. П. Максимович также познакомился с Ковалевской за границей, в Париже. Потом он послал ей свою статью «О философском понимании мнимых величин», а затем письмо, в котором спрашивает мнение Софьи Васильевны о статье [РМ 23].

Многие русские математики интересовались научными успехами Ковалевской. Писали ей и знакомые с нею, и вовсе незнакомые люди. Некоторые русские и иностранные математики обращались к ней как к одному из редакторов журнала «Acta mathematica».

Одесский математик А. П. Старков в письме от 22 марта 1884 г. рассказывает Софье Васильевне о своих математических работах и о статье, которую он ей посылает для напечатания в «Acta mathematica». Ковалевская отклонила печатание статьи, дипломатично объяснив причину отказа. В ответ на вопрос Ковалевской о «кровавых зорях» Старков приводит описание Ф. Н. Швецова, наблюдавшего это явление 5 ноября 1883 г. Яркая окраска зорь объяснялась наличием в атмосфере далеко разнесенного пепла после извержения вулкана Кракатау. Это явление, по словам Ковалевской, очень интересовало полярного путешественника Норденшельда. Старков обещает за более подробными сведениями о «кровавых зорях» обратиться к «новоиспеченным докторам»: астроному Кононовичу и метеорологу Клоссовскому, чтобы они сообщили «свои наиученейшие сведения» [РМ 10].

В 80-е годы в некоторых кругах за границей и в России развилось увлечение спиритизмом, против которого выступали просвещенные люди. Анна Васильевна Жаклар напечатала в «Северном Вестнике» за 1886 г. рассказ «Записки спирита» [246], в котором разоблачалось шарлатанство спиритов.

К этому времени относится письмо к Софье Васильевне Семена Николаевича Цвета, в котором он выступает против спиритизма с точки зрения, можно сказать, элементарной математики. Дело в том, что некоторые люди использовали отвлеченное математическое понятие о четвертом измерении (в математике можно рассматривать какое угодно число «измерений», даже бесконечно большое) для обоснования их представления о «потустороннем мире». G. Н. Цвет пишет:

Женева, 7, 4 окт. 86

Позволю себе надеяться, что Вы, Софья Васильевна, не примите за навязчивость мое дружеское обращение к Вам, как к давней

240

доброй знакомой. Хотя Вы, как я, с сердечной радостью, узнаю из газетных известий, продолжаете возвеличиваться в любимой Вами науке, по я, старый математик, ценю и люблю в Вас не одну математическую величину, а все Ваше изящно-прекрасное существо, и рад представившемуся математическому поводу перекинуться с Вами парою слов.

Высказав свои соображения о незаконности заключений о свойствах пространства на основе алгебраических формул, он спрашивает Софью Васильевну: «Каково Ваше мнение об этой мудрости, о, многоумная нимфа Эгерия?» 4 В конце письма он просит написать о ее здоровье, о ее жизни, о планах на будущее и затем сообщает о себе:

Я поселился с моими сиротками в Женеве. Если поедете погреться на юг с Вашего хладного варяжского Севера — не забудьте Завернуть к сердечно преданному Вам

С. Цвет.

Доставил ли Вам Карбасников мою книжку «Прогресс и бедность»? [РМ 16].

Сын Семена Николаевича Цвета, русский ученый М. С. Цвет [247], посвятил отцу одну из своих работ с Надписью: «Мыслителю и деятелю». С. Н. Цвет в 1861 г. отправился в качестве ученого секретаря в кругосветное путешествие на корвете, но был высажен в Лондоне за «свободомыслие» и выступления против телесного наказания матросов.

При жизни С. В. Ковалевской многие интересовались ее математическими работами. Но все эти работы напечатаны в иностранных журналах, и достать их в России неспециалисты не могли.

Немецкие математики

Среди лекторов, которых Ковалевская слушала в Гейдельберге, были знаменитые Гельмгольц и Кирхгоф.

Герман Людвиг Фердинанд Гельмгольц был сыном учителя в Потсдаме. Окончив Высшую школу военных врачей, он некоторое время там же работал военным врачом. В 1847 г. он выступил в Берлинском физическом обществе, основанном в 1845 г., с докладом «О сохранении силы» [248]. В нем он впервые дал математическую трактовку закона сохранения энергии и указал на его всеобщность.

Гельмгольц — автор фундаментальных работ в различных областях теоретической физики, гидродинамики, физиологии [250]. Уже в 1858 г. он заложил основы теории

4 Эгерия — нимфа, пророчица, супруга царя Нумы Помпилия (иносказательно Эгерия — советчица, руководительница),

241

вихревых, в 1868 г. — разрывных движений жидкости

[251] . К тому времени, когда Ковалевская в Гейдельберге слушала лекции Гельмгольца, им уже были выпущены в свет книги по физиологической оптике и по физиологическим основам теории музыки. Позже, в 1885 г., на приеме у короля Оскара II, Софья Васильевна изложила ему теорию обертонов Гельмгольца, «которой он как будто очень заинтересовался» [СК40].

В 1871 г. Гельмгольц стал профессором университета в Берлине, и там Ковалевская бывала у него. Возможно, у Гельмгольца Ковалевская познакомилась с Вернером Сименсом, изобретателем, который был другом Гельмголь- иа. Ковалевская близко знала Сименса. В одном из писем Миттаг-Леффлеру по поводу пьесы «Борьба за счастье» она, считая Сименса гениальным изобретателем, писала о некоторых его человеческих качествах. В другом письме она сообщала, что дочь Гельмгольца выходит замуж за сына Сименса.

Известностью пользовался и Густав Роберт Кирхгоф

[252] . Он читал лекции сначала в Гейдельберге (с 1854 г.), а затем в Берлине (с 1875 г.). В 1863 г. он повредил ногу, потом у него ухудшилось зрение. После этою он перестал заниматься экспериментами и стал уделять больше внимания теоретическим исследованиям..

Имя Кирхгофа вошло в теорию электричества (закон Кирхгофа). Он занимался вопросами механики [253]: теорией деформаций, теорией течения жидкостей. Кирхгоф ввел понятие абсолютно черного тела, сформулировал основной закон теплового излучения. Вместе с Бунзеном в 1859 г. он заложил основы спектрального анализа, вместе они открыли элементы цезий и рубидий. Впоследствии Ковалевская, готовясь к своим лекциям, часто пользовалась книгами Кирхгофа, которые брала у Миттаг-Леффле- ра, имевшего прекрасную библиотеку.

Профессором, знавшим юную Соню Ковалевскую как свою прилежную и способную слушательницу, был Лео Кёнигсбергер. К нему обращался Вейерштрасс с вопросом о Ковалевской. Лео Кёнигсбергер много раз менял место работы: в 1864—1869 гг. он состоял профессором Грейф- свальдского университета, с 1875 г.— Высшей технической школы в Дрездене, с 1877 г.— Венского университета. Два промежутка времени: 1869—1875 и 1884—1913 гг. он был профессором Гейдельбергского университета, где как раз Ковалевская и слушала его лекции,

242

Л. Кёнигсбергер имел работы по теории функций, дифференциальным уравнениям и механике. В 1874 г. вышел его двухтомный курс теории эллиптических функций, позже — книги по дифференциальным уравнениям и принципам механики.

В годы учения у Вейерштрасса Ковалевская вела очень замкнутую жизнь, и нет сведений о том, чтобы она общалась с .другими немецкими математиками. Исключение составил Г. А. Шварц, с которым, как уже говорилось, Софья Васильевна познакомилась в Цюрихе. Позже (1885—1892 гг.) Шварц работал в Геттингене, а потом — в Берлине.

В годы, когда Ковалевская снова стала заниматься математикой, она встречалась со Шварцем в Берлине, куда он часто приезжал. В разговорах с другими математиками Шварц с восторгом отзывался о русской ученой.

Имя Германа Амандуса Шварца известно в теории аналитических функций: формула Шварца — Кристоффе- ля конформного отображения многоугольника на полуплоскость, символ Шварца, принцип симметрии Шварца и т. д. Особенно много занимался Шварц теорией минимальных поверхностей [254], им посвящен весь первый том его двухтомного собрания сочинений. В частности, он исследовал минимальные поверхности, ограниченные пространственными четырехугольниками (четырьмя ребрами тетраэдра) и многоугольниками. Он любил демонстрировать опыты с мыльной пленкой (поверхности Плато), натянутой на пространственные контуры. В его книге даны красивые рисунки ряда минимальных поверхностей.

В архиве Г. Миттаг-Леффлера в группе писем Ковалевской от иностранных математиков имеется длинное письмо Г. А. Шварца, в котором он высказывает Софье Васильевне свои соображения по поводу вспомогательного дифференциального уравнения, возникшего при изучении минимальных поверхностей.

Исходная задача, которой занимается Шварц, такова: среди поверхностей, ограниченных данной кривой, найти такую, у которой площадь поверхности наименьшая.

Процитируем начало письма Г. А. Шварца.

Гёттинген, Веендершоссе 17А 25 декабря 1884У

Милостивая Государыня,

С тех нор как я имел счастье провести с Вами несколько часов, прошло уже много месяцев... Как Вы все же счастливы, что... благо¬

243

даря Вашим научным занятиям завоевали себе такое положение, которому могут позавидовать многие мужчины.

Наш общий учитель написал мне, что Вы останетесь в Берлине до середины января, я очень хотел бы снова увидеться с Вами и очень надеюсь, что смогу это осуществить, приехав в начале будущего года на два-три дня в Берлин. Одна из целей, которые я при этом имею в виду, состоит в том, чтобы поговорить с Вами об одном научном вопросе, относительно которого я предполагаю, что Вы будете в состоянии преодолеть те затруднения, с которыми я еще не могу совладать. Дело идет об одном вопросе из учения о специальных дифференциальных уравнениях с частными производными, с которыми я встретился при исследовании второй вариации площади поверхности любой части минимальной поверхности... [ИМ]

В письме речь идет об интегрировании уравнения

Шварц ищет решение этого уравнения при заданных граничных условиях в виде и0+щ-Ь...+ич-гт. е. в виде ряда функций, из которых первое слагаемое удовлетворяет заданным граничным условиям и уравнению Лапласа, следующие слагаемые — нулевым граничным условиям и уравнениям вида Aun=—pun-i. Он хочет исследовать некоторые свойства получаемых таким образом решений, а также найти предел некоторой последовательности чисел, величина которых определяет, дает ли данная минимальная поверхность минимум площади поверхности.

Из немецких математиков в Берлине Ковалевская ближе всего знала Леопольда Кронекера. «Это был маленький человек, не более пяти футов роста, который, удачно устроив свои дела, связанные с сельским хозяйством, обеспечил свою семью и в возрасте 30 лет удалился от дел с тем, чтобы посвятить остаток жизни своему любимому делу — математике» [255, с. 39]. Он стал членом Берлинской академии наук (1861 г.) и читал лекции в Берлинском университете по алгебре и теории чисел. Только в 60 лет он получил официальную должность профессора, когда ушел в отставку Куммер (1883 г.).

Молодой французский математик Жюль Мольк писал Ковалевской в 1882 г.: «Ах, сударыня, какая прекрасная наука математика! И как правильно говорит господин Кронекер, что она возвышает человека над самим собой!» [85, с. 14].

244

Софья Васильевна со своей трехлетней дочкой была у гостеприимных Кронекеров, Леопольда и его жены Фанни, на рождестве 1881 г. В начале 1882 г. Ковалевская послала Фанни Кронекер подарок — собрание фотографий видов Ривьеры, за что Фанни благодарила ее в письме [85, с. 12]. Самому Кронекеру Ковалевская послала очень интересный для него подарок — портрет Галуа, найденный Жозефом Пероттом.

Кронекер в письме от 17 июля 1883 г. выражает благодарность Софье Васильевне:

Глубокоуважаемая сударыня,

Я и тронут, и обрадован тем, что благодаря Вашему любезному посредничеству исполнилось мое желание. Как Вы легко можете себе представить, мне было в высшей степени интересно получить представление о наружности человека, почти чудесной алгебраической прозорливости которого мы обязаны той фундаментальной идеей, которую я обозначил как принцип Галуа. Каждый депь с тех пор, как я получил Вашу любезную посылку, я намеревался пойти к Вам, чтобы лично выразить Вам свою благодарность; но так как меня все время отвлекают неотложные дела, то я уже не хотел больше ждать и решил предварительно поблагодарить Вас письменно. В ближайшие дни я позволю себе и лично явиться к Вам.

С искренним уважением

Преданный Вам Кронекер

Прилагаю некоторое количество своих новых работ [ИМ 28].

Второму письму Кронекера, от 5 января 1884 г., предшествует письмо Фанни Кронекер, в котором она вспоминает о посещении их семьи Софьей Васильевной вместе с ее ребенком, «который явился как бы воплощением святой легенды» [85, с. 13].

Кронекер присоединяется к приветам и новогодним пожеланиям жены и напоминает об обещании Ковалевской направить в журнал Кронекера ее работы, добавляя:

Наш друг Миттаг-Леффлер ничего не сможет иметь против, так как обе редакции согласились лояльным образом взаимно уступать друг другу статьи, настолько, что я уже давно начал сам работу об абелевых уравнениях и вторую о действительных корнях алгебраических уравнений для «Акта», и продолжить ее помешало лишь заболевание глаз. Но душа моя просит закончить именно последнюю работу, в которой я хотел изложить свои взгляды относительно необоснованности современной теории функций, которые я Вам, уважаемая сударыня, уже излагал устно летом. Как раз теперешние мои лекции об определенных интегралах укрепили меня в моих взглядах. Так как дело идет лишь о победе истины, то, вероятно, наш друг Миттаг-Леффлер охотно примет мои рассуждения взамен противоположных слепых утверждений Кантора... [78, с. 124].

Статьи Кронекера в «Acta mathematica» не появились*

245

вероятно, он их и не присылал, зная, что Миттаг-Леффлер стоял на стороне Кантора в основанной им теории множеств и широко открыл для Кантора, свой журнал.

Последнее письмо Кронекера, от 6 февраля 1891 г., изг вещавшее Софью Васильевну о предстоящем 70-летии Гельмгольца, уже не застало ее в живых.

В переписке Ковалевской и Миттаг-Леффлера обсуж- даюся математические вопросы, даются оценки работ, выходивших в свет, многими из которых они восхищаются. Естественно, что в переписке двух друзей, тесно связанных общей работой, встречаются и оценки отдельных людей и их поступков, как положительных, так и отрицательных. Чаще всего обсуждается тщеславие, присущее многим ученым. Софья Васильевна говорила не раз о «шишке тщеславия», имевшейся у некоторых хороших знакомых. Чаще всего при этом речь шла о Леопольде Кронекере, который в этом отношении, кажется, превзошел всех своих современников.

Прекрасные отношения между Кронекером и Миттаг- Леффлером были нарушены. Все началось с объявления премии имени Оскара II. В жюри по присуждению этой премии были, как мы знаем, выбраны Эрмит, Миттаг-Леффлер и Вейерштрасс, но не Кронекер, и он почувствовал себя очень обиженным. Миттаг-Леффлеру пришлось объяснять, что причиной предпочтения Вейерштрасса был его почтенный возраст. Далее, недовольство Кронекера вызвал последний из четырех вопросов, выдвинутых на премию, предложенный Вейерштрассом, который имел в виду задачу анализа в области автоморфных функций. Однако Кронекер думал, что это алгебраическая задача, а «его претензии быть единственным экспертом и решающим человеком по вопросам алгебры стали укоренившейся болезнью», как сказал о нем Вейерштрасс [125, с. 267].

Обида Кронекера проявилась в совершенно неожиданной форме. Перед тем он обещал дать рекомендацию жене Миттаг-Леффлера Сигне к известному немецкому врачу Хегару, а теперь решил отказать ей в этом и летом 1885 г. написал Миттаг-Леффлеру письмо, в котором, как писал Миттаг-Леффлер Софье Васильевне, «он начинает с того, что не может больше оказать мне дружескую услугу, о которой я просил, а предоставляет мне теперь самому получить непосредственно от самого Хегара нужные мне сведения...» [МЛ 41]. Из письма самого Кронекера Миттаг- Леффлер приводит большие цитаты:

246

...так как это все-таки было разочарованием, что Вы спрашивали моего совета по поводу многих вещей... но скрыли от меня лишь одно дело, которое следовало сообщить мне по меньшей мере на том же основании, что и Вейерштрассу и Эрмиту, если бы, во-первых, Ваше отношение ко мне было действительно хорошим, как это казалось по Вашим письмам и личным высказываниям, и, во-вторых, если бы было принято во внимание то научное положение, которое я с давних пор занимаю в математическом мире, и, в-третьих,— и это самое главное,— если бы решение было принято компетентными лицами. Совершенно несомненно также, что ни один из современных математиков даже в отдаленной степени не обладает той компетентностью для постановки и суждения об алгебраическом вопросе, которую я приобрел путем работы целой жизни... Вред, который Вы причинили делу тем, что Вы мне не сказали, Вы вскоре заметите. То, что Вы обидели лично меня — это я как- нибудь переживу. Реклама, которая теперь часто отпугивает математиков, долго не выдержит. Мне это всегда претило, и, кроме того, я считаю, что лучше я буду тратить свое время на саму математическую работу, чем на ее рекламирование... Я посылаю Вам с этой почтой новую законченную работу, другие работы последуют вскоре» [МЛ 41].

Далее Кронекер угрожает пожаловаться королю Оскару II:

По поводу дела о премиях я просто обращусь непосредственно к Вашему королю. Если правда то, что Вы мне по его поручению раньше написали, то он, конечно, найдет совершенно естественным, что я обращусь к нему. Я буду опираться на мою более вескую компетентность в алгебраических исследованиях, которую я выявил в целом ряде моих работ и особенно в моем юбилейном сборнике. Тот факт, что комиссия, ни один из членов которой не знаком с этой фундаментальной работой, будет ставить алгебраический вопрос и затем давать оценку алгебраической работы, является беспримерной аномалией. Ваш король узнает от меня то, что Вы от него скрыли,—что я уже при моем вступлении в Академию 25 лет тому назад доказал невозможность того, что явным образом послужило исходной точкой для вопроса № 4. Но Ваш король при этом должен узнать еще больше об истинном положении математики, дабы его добрая воля действительно осуществила нечто хорошее. Л. К. [МЛ 41].

Ковалевская написала Миттаг-Леффлеру, что, читая письмо Кронекера, она не могла удержаться от дикого смеха. «Нельзя представить себе что-либо настолько идеально-комическое, как это письмо Кронекера. Начиная с его отказа дать рекомендательное письмо к врачу... для бедной Сигне, к которой г-жа Кронекер внешне проявляет столько симпатии, и кончая угрозой пожаловаться нашему бедному королю и изложить ему действительное положение математики,— все настолько превосходно, что это письмо поистине шедевр в своем роде» 5*

247

Кронекер скоро понял, что он «пересолил», и стал писать Миттаг-Леффлеру примирительные письма.

Ковалевская лишь посмеялась над причудами Кроне- кера; Миттаг-Леффлер сердился на него и говорил Софье Васильевне, что, несмотря на большое уважение к Кроне- керу как одному из своих учителей он считает, что должен бороться с вредным влиянием Кронекера на математику. Трагично обстояло дело с Вейерштрасеом и Кантором.

Кронекер с некоторого времени стал громко выступать против основных понятий современной математики: природа вещественных чисел была исследована трудами Больцано и Вейерштрасса, а в последнее зрг?мя —• Кантора. Кронекер восставал против этих работ, заявляя, что в математике все должно быть построено лишь на понятии целых чисел, и обещал— сам или с помощью своих учеников — «арифметизировать» математику, исключив из нее «неконструктивные понятия» [255, с. 40]. Идеи Кронекера не получили признания. Однако он не ограничивался критикой, а выступал с личными нападками на математиков, чьи идеи он не одобрял. Вейерштрасс тяжело переносил эти выпады и хотел даже уйти на пенсию и уехать из Бер- лийа. Про Кантора же Констанс Рид говорит так: «Легко возбудимый, чувствительный Кантор из-за нападок Кронекера на теорию множеств был полностью сломлен духовно и должен был искать убежище в психиатрической лечебнице» (Там же).

Вейерштрасс не покинул Берлина. О Кронекере он писал Ковалевской: «Я глубоко сожалею, что такой духовно одаренный человек, с такими неоспоримыми научными заслугами вместе с тем настолько мелочно тщеславен и завистлив» [125, с. 267].

Письма Г. Кантора Миттаг-Леффлеру полны жалоб па Кронекера [256].

О письмах Георга Кантора Ковалевской, связанных с юбилеем Вейерштрасса, мы уже говорили. Приведем здесь выдержки из его замечательного письма Ковалевской от 7 декабря 1884 г., в котором он, сообщив, что послал Миттаг-Леффлеру для «Acta mathematica» свои «Принципы» (не опубликованные), говорит об их содержании: «В первых параграфах речь идет лишь о типах просто упорядоченных множеств; но подобным же образом существуют и типы двукратно, трехкратно, и ^-кратно, даже со-крат- но и т. д. упорядоченных множеств, благодаря которым, по-

248

видимому, проливается много света на старые и новые вопросы арифметики и космологии» [125, с. 123].

Здесь интересна, но не ясна мысль Кантора о возмож- ности применения его теории к космологии. Дальше он в восторженном тоне пишет о философском значении созданной им теории типов бесконечных множеств: «Если уже конечные типы имеют невыразимую прелесть для всякого, кто способен к восприятию законов вечных истин,— а отсюда и произошла теория чисел,— то еще более высокую ступень в удовлетворении этого научного интереса представляют типы бесконечных множеств» (Там же).

Гильберт сказал о созданной Георгом Кантором теории множеств: «Я считаю, что она представляет собой высочайшее проявление математического гения, а также одно из самых высоких достижений чисто духовной деятельности человека» [265, с. 228].

К первому году работы С. В. Ковалевской в Стокгольме относится ее оживленная переписка с молодым немецким математиком Карлом Рунге. Имя Карла Рунге известно всем занимающимся приближенными вычислениями (способ Рунге-Кутта интегрирования дифференциальных уравнений) . В начале своей научной деятельности оь занимался теорией аналитических функций, в частности функций с существенно особыми точками.

Познакомилась Ковалевская с Рунге в Берлине в 1883 г., где он слушал лекции Вейерштрасса и Кронекера. Летом этого года Рунге писал своей матери из Берлина в Бремен, откуда он был родом, восторженное письмо о Софье Васильевне:

В субботу мы провели у нее очень интересный вечер. Общество состояло из г-жи Ковалевской и четырех молодых математиков, и разговор проходил, как обычно среди нас. Ей около 30 лет, у нее тонкое, думающее, немного грустное лицо, прелестное, когда она улыбается. Мне было странно с дамой вести беседу о математике и иметь возможность беседовать с полной свободой. Она вполне на высоте предмета. Это я в особенности заметил, когда она спросила меня о моих работах, по отличным вопросам, которые она предлагала. Перед тем я представлял себе ее остроносой, старообразной, очкастой и был изумлен, найдя, что научное образование может соединиться с совершенной женственностью [133, с. 43].

По словам Ирис Рунге, ее отец в те годы, о которых идет речь, был красивым, веселым молодым человеком и любил кататься на коньках. Писательница Маргарита фон Бюлов просила его разрешения изобразить его в рассказе «Адонис на коньках», придав ему, однако, плохой характер, что не соответствовало действительности.

249

Софья Васильевна делала сообщения группе молодых берлинских математиков по теории абелевых функций, и в числе ее слушателей были Рунге и Селиванов.

Первое из имеющихся писем, от 28 января 1884 г., состоит из двух частей: 1) совместного с Селивановым письма, написанного последним по-немецки, содержание которого мы уже привели, и 2) письма самого К. Рунге.

Рунге рассматривает ряд математических вопросов. Начинается письмо так: «Уважаемая фрау. Я ;уже давно собираюсь написать Вам. Я часто вспоминаю наше совместное пребывание летом, и хотелось бы, чтобы Вы были здесь, чтобы мы имели возможность сообщать друг другу что-либо интересное. В письменной форме это у меня плохо получается. Ваше письмо к Селиванову от 12 декабря я прочитал с интересом. Оба примера очень хороши. До сих пор я об этом никогда не думал» [Р 1]. Рунге не согласен только с одним пунктом в рассуждениях Ковалевской — речь идет

На примерах он высказывает свои соображения. Далее он спрашивает, знакома ли Ковалевская с доказательством существования решения дифференциального уравнения, восходящим как будто к Коши. Пусть дано уравнение

dy/dx=R(x, у),

ищется его решение при условии, что г/=7/0 при х=х0.

Рунге делит промежуток (х0, х) точками х0, хи ... х2, ... на части и составляет равенства

вует для достаточно малых значений хп — хп_! и представляет функцию от Xj у, которая удовлетворяет дифферев-