Сожаления Рози Медоуз

Глава 4

– Рози! – крикнул Гарри, поднимаясь по лестнице.

Не в силах сдвинуться с места, я в ужасе смотрела на Тима. К счастью, Тим отреагировал на компрометирующую ситуацию живее меня, и резким кивком головы поинтересовался у меня, стоит ли ему прятаться в ванной.

Я кивнула. Шаги слышались уже с лестничной площадки. Через секунду, только Тим исчез за дверью ванной, в спальню вошел Гарри.

– Ах, вот ты где. Ты что не отвечала, когда я тебя звал?

– Извини, не слышала, – пролепетала я.

– И какого черта входная дверь нараспашку?

– О, это потому, что я… торопилась. Экстренный случай… Ммм, Гарри, а что ты здесь делаешь?

– Забыл эту треклятую коалу, и чертов ребенок все время орет! Пытался дозвониться до тебя, чтобы ты взяла ее, а тебя не было, вот я и подумал, что ты уже едешь. Только подумай: я только что проехал тридцать пять миль по долбаному М40, чтобы вернуться за плюшевой коалой!

– О! Ничего себе. – Я нервно покосилась на дверь ванной. – Ну, это очень важная коала, я же тебя предупреждала.

– Ага, а я забыл, ну и ладно, давай возьмем этого несчастного урода и поедем. Твоя мать приготовила жареную куропатку на обед, и будь я проклят, если пропущу такое угощение. Нет смысла ехать на двух машинах, как считаешь?

– В общем, нет.

– Тогда пошли.

– Да. Хорошо. Слушай, Гарри, коала должна быть в кроватке Айво. Сходи за ней, а я пока возьму кое-что из ванной – косметичку, причиндалы, все такое…

– Ладно, только не копайся, я проголодался, как черт, и выпить хочу.

Гарри сердито вышел, а я рванула к ванной. Просунула голову в дверь. Тим сидел на унитазе, прижав колени к груди, как маленький гномик.

– Мы уезжаем, – прошипела я. – Придется тебе вылезти из окна или придумать что-нибудь еще. Сделаешь? Только захлопни за собой окно!

Лучше уж оставить незнакомца в своем доме, и пусть после ухода этого незнакомца кто угодно сможет залезть в незапертое окно, чем быть пойманной во встроенной ванной с красавчиком-блондином!

– Будет сделано, – с улыбкой прошептал он. – Весело, правда? Мне нравятся такие переделки. – Он подмигнул. – Очень заводит.

– Не неси чушь, – выпалила я, захлопнув дверь. Гарри опять зашел в спальню.

– Ладно, садись в машину, а я включу сигнализацию.

Я испуганно вытаращилась на него:

– Ты собираешься включить сигнализацию?

– Разумеется. Ты что, против?

– Я никогда не включаю!

– Я знаю, что тебе всегда лень, Рози, но в этом и есть мое основное отличие от тебя. Если уж я вложил деньги в охранную сигнализацию, то буду ее использовать, в отличие от тебя, которая даже не удосужилась разобраться, как эта чертова штука работает.

Я ахнула от ужаса. О боже, Тиму придется сидеть в ванной все выходные! Или же он попытается сбежать, и через две секунды дом будет кишеть шпиками!

– Но Гарри, мы не можем ее включить! – прохрипела я, когда ко мне наконец вернулся голос.

– Почему это?

– Потому что… потому что она сломалась.

– Сломалась? Когда?

– Вчера. Это я ее сломала. По ошибке. Хотела попробовать включить и набрала неправильный код. И она словно взбесилась и взорвалась прямо мне в лицо!

– Не говори глупостей, Рози, она отлично работает. Если ввести неправильный код, ничего такого не произойдет. Пойдем, я тебе покажу.

Он уже собирался увести меня, как вдруг, слева от нас, кто-то принялся насвистывать мелодию из «Пушек Наварона». Очень громко и совершенно мимо нот. Я застыла на месте. Гарри вытаращился на меня. Свист прекратился. Повисла тишина, а потом посвистывание началось снова. Только на этот раз это был «633-й эскадрон».

Гарри заговорил очень медленно:

– Рози, может, скажешь, бога ради, кто это насвистывает мелодии Второй мировой войны в моей ванной?

– А, это… – промямлила я. – М-да. Ну, это… хмм… это просто…

Не дожидаясь объяснений, Гарри пнул ногой дверь в ванную, будто в салуне о-кей Коррал.[13] И перед нами предстал Тим: он стоял на коленях и лихо насвистывал, рука в унитазе, по плечо в воде.

– Теперь все в порядке, миссус, – бодро провозгласил он, извлекая руку. – Я выяснил, в чем проблема, и прочистил унитаз!

– Это водопроводчик! – торжествующе объявила я. О, благослови его бог, благослови его бог! Какая поразительная находчивость! Держись, королевский колледж в Кембридже, этого парня ждут великие дела.

Тим поднялся и заулыбался, вытирая руку полотенцем.

– Теперь все прекрасно работает.

– Забыла сказать, дорогой, – затараторила я. – Вот тот экстренный случай, о котором я говорила. Понимаешь, когда я вернулась из магазина, все затопила вода! Унитаз на втором этаже засорился, и пришлось вызывать срочную водопроводную службу!

– Работаем двадцать четыре часа в сутки, и, если не приедем через пять минут, вы получаете бесплатный годовой запас туалетной бумаги! Экстренная служба «Мистер Сортир»: прочищать сортиры – наша работа, прочистим враз, и никакой заботы! Больше у вас проблем не будет, маленькая миссус, – Тим со знающим видом кивнул на наш якобы прорвавший унитаз. – Я как следует прочистил основной канал. Ничего серьезного, просто вы переборщили с многослойной туалетной бумагой. – Он приблизился и заговорщицки понизил голос. – Маленькая тонкость. Я бы рекомендовал отрывать не более четырех листков зараз, понимаете? – Он демонстративно оторвал четыре листка от рулона бумаги. – И всего три движения. Вверх, вниз и завершающее, как говорится, для лоска. Если возьмете больше – начнутся неприятности. О, и если трех движений мало, – он постучал по кончику носа, – придется промыть как следует, да-да. Чистота – залог здоровья.

Гарри онемел и стал свекольного цвета.

– Хмм, великолепно, большое спасибо, – запинаясь, выговорила я. По-моему, он слегка переиграл. – Кстати, это мой муж, – добавила я и испытала момент социальной неловкости: интересно, принято ли знакомить мужа с водопроводчиком?

– Доброе утро, сэр. «Мистер Сортир» к вашим услугам! – Он отвесил премилый маленький поклон. О боже, он на самом деле вжился в роль; глядишь, вот-вот обернется Диком Ван Дайком,[14] вскочит на крышку унитаза и выдаст водопроводческую версию «Веселого трубочиста». Тим разглядывал изумленную физиономию Гарри.

– Сэр, а мы с вами раньше не встречались?

Я мысленно застонала. Неужели обязательно надо нарываться?

– Ни в коем разе! – выпалил Гарри.

– Странно. Ведь у меня отменная память на унитазы и лица. – Он нахмурился. Потом его лицо прояснилось. – Все, вспомнил. Клуб «Уайтс», Сент-Джеймс-Стрит, январь тысяча девятьсот девяносто шестого года. Слишком много джентльменов, зато «Вайсрой»[15] превосходны. Помню, как раз собирался уходить и прошел мимо вас – вы так мирно посапывали на диванчике в библиотеке, ха-ха-ха! Ладно, мне пора. Да, кстати, миссус, я бы не советовал пользоваться агрегатом день-два, пусть устаканится перед вводом в эксплуатацию, ладно? Хотите, пройдусь здесь шваброй?

Я взглянула на потоп, который ему хватило догадливости устроить на полу.

– Нет, нет. Я сама все сделаю.

– Отлично. Тогда пока.

– Я вас провожу. – Я торопливо спустилась вслед за ним.

У входной двери он многозначительно мне подмигнул.

– Правда, у меня здорово получилось? – прошептал он.

– Слишком здорово, – процедила я сквозь зубы и захлопнула дверь у него перед носом.

Я обернулась – и подпрыгнула на месте. Гарри стоял прямо у меня за спиной. Вид у него был довольно бледный.

– Значит, водопроводчик?

– Угу.

– Но почему-то у него не было ни сумки с инструментами, ни гаечного ключа, никакой другой штуки, и даже, извините за выражение, вантуза!

– А… Наверное, оставил… в фургончике.

При этих словах мы оба обернулись и увидели Тима в окно прихожей: тот бодро прыгал по дорожке, засунув руки в карманы, пешочком, по направлению к «Сэйнсбери».

Секунду Гарри пристально смотрел на меня. Потом повернулся и прошел в гостиную. И направился прямо к бару. Даже не думая доставать стакан, он открутил крышку у бутылки виски, приставил ее к губам, откинул голову и глотнул. Потом поставил бутылку. Вытер рот, повернулся и уставился на меня. Раз в жизни мне стало его почти жалко. Боже мой, он подумал, что у меня роман. Решил, что огорошил нас и прервал половой акт! Я вздохнула.

– Ладно, Гарри, ты прав, никакой это не водопроводчик, а служащий из «Сэйнсбери». Он помог мне донести покупки, а потом, по какой-то непонятной причине, решил отнести пену для ванны наверх, в ванную. Очень бесцеремонно, согласна, но он больше меня, так что я не стала силой тащить его вниз. Когда мы услышали, как ты вошел, я поняла, что ты подумаешь самое худшее, так что он спрятался в ванной, а когда ты заявил, что собираешься включить сигнализацию, он притворился водопроводчиком. Это глупо, понимаю, но клянусь, именно так все и было.

Он буравил меня своими водянистыми глазами одну долгую секунду. А потом тихо произнес:

– Садись в машину, Рози.

Я посмотрела на него, и вдруг мне стало лень ссориться. Какая разница, я и так от него ухожу, так зачем пытаться его убедить? Пусть думает, что я пустилась во все тяжкие с мальчиком, который моложе меня вдвое и вполне годится для недели скаутских работ. Пусть думает, что я уже начала подыскивать кого-то на стороне. Я вернулась наверх, взяла кое-какие вещи для уикенда и молча села в машину.

В Оксфордшир мы ехали медленно, в напряженной гробовой тишине. На дорогах были жуткие пробки, и я видела, что Гарри, колесивший по этой дороге уже в третий раз и крепко зажатый между двумя многотонными грузовиками, постепенно закипает. Где-то на Хай-Уайком его наконец прорвало.

– Ты понимаешь, что из-за тебя мы попали в послеобеденную пятничную пробку? Пока ты любезничала с несовершеннолетними жиголо, половина населения планеты выехала на М40!

– Это же ты забыл коалу, – мягко напомнила я.

– Лишь потому, что ты так замечталась о любовничке, что забыла положить ее в сумку с самого начала! Теперь мы до вечера не доберемся. Только посмотри на этих отвратительных людишек в их мерзких маленьких машинках! – Он заскрежетал зубами, покосившись на безобидного вида парочку в «метро». Они испуганно отвернулись. – Надо увеличить цены на бензин в четыре раза, вот что я скажу. Тогда эти недоноски исчезнут с наших дорог! Повысить до двадцати фунтов за галлон или даже до тридцати! Это заставит их призадуматься, прежде чем заглянуть к тетушке Морин на своей убогой «фиесте». Когда я приду к власти, этот вопрос будет решаться первоочередно. Используем превосходство покупательской способности, оттесним этих ублюдков, и вернутся те времена, когда автомобили были только для джентльменов!

– Ага, а ты жил в Тоуд-Холле.[16]

– На этом острове слишком много людей, Рози, – сочился желчью Гарри. – Слишком много простых людей. Я бы собрал по меньшей мере девяносто процентов, отвел к белым утесам Дувра и…

– Столкнул с обрыва, знаю, ты уже говорил. Гарри, я хочу развода.

Я вовсе не собиралась признаваться так скоро. Более того, я вообще не планировала, когда это скажу, но в этот момент, когда он завел свою обычную нацистскую обличительную речь об убожестве низшей расы, которую я слышала уже столько раз, я поистине его возненавидела. Мы ползли по еле тянущейся полосе на шоссе, и особых водительских навыков от него не требовалось, поэтому он развернулся чуть ли не на девяносто градусов и вылупился на меня. Челюсть отвисла, голубые глаза выскочили из орбит, и в тот же миг позади нас резко завыла полицейская сирена. Он взглянул в зеркало заднего вида.

Машина с пандовой раскраской на большой скорости приближалась к нам по обочине; сирена мигала. Через минуту автомобиль замедлил ход и пополз рядом с нами. Из окна выглянул водитель и красноречивым жестом предложил нам съехать на обочину.

Гарри приложил руку к груди.

– Вы ко мне обращаетесь? – проговорил он одними губами, не в силах поверить своим глазам.

Оба полицейских решительно и синхронно кивнули.

Пораженно тряся головой, Гарри съехал с шоссе. Хотелось бы добавить, что при этом за ним со злорадством наблюдали толпы низших существ, включая парочку в «метро».

Когда я достигла нужного возраста и смогла наконец сесть за руль, мой отец внушил мне, как важно выйти из машины, когда тебя останавливает полисмен. Это не только вежливо, подчеркивал он, но и помогает расположить к себе служителей закона. Но Гарри, разумеется, лучше знать. Когда полисмен подошел, Гарри застыл на месте с надменным и сердитым видом. И стоило офицеру показаться в окне Гарри, как у меня возникло препротивное чувство: я поняла, в чем дело.

– Это ваша машина, сэр?

– Конечно, моя. Какого черта вы меня остановили?

– Дело в том, что, согласно нашим записям, эту машину угнали сегодня утром. Вам об этом ничего не известно?

– Угнали? Какой бред! Это моя машина, и я за рулем, как ее могли угнать? Вы ошиблись, офицер.

Язык у меня прилип к миндалинам. Я отцепила его и наклонилась вперед.

– Хмм, нет, – пролепетала я. – Вы правы, офицер, это та самая машина. Сегодня утром я потеряла ее на парковке и сообщила об угоне, но на самом деле я просто забыла, что взяла машину мужа, а он – мою. Боюсь, это всего лишь глупое недоразумение, и я во всем виновата.

Гарри повернулся ко мне, остолбенев на мгновение. Но лишь на мгновение.

– Хочешь сказать, ты заявила в полицию об угоне машины и даже не сообщила мне об этом?

– Гарри, сегодня утром произошло так много всего, у меня просто не было времени. Я хотела позвонить в полицейский участок и сказать, что произошла дурацкая ошибка, но просто забыла. Я ужасно сожалею. – Последние слова я обратила к полицейскому. И густо покраснела.

Он сдвинул фуражку на затылок и почесал голову. Вид у него был озадаченный, но, в отличие от Гарри, не угрожающий.

– Понятно. Хорошо. Думаю, это все объясняет. Можно документы на машину и водительские права?

Я достала свои права, но у Гарри их не оказалось.

– Права дома, в моем кабинете. Бога ради, офицер, мне очень жаль, и, честно говоря, я ужасаюсь поведению своей жены. Она редкая идиотка. Так тратить драгоценное время работников полиции, тебе должно быть стыдно, Рози! У них есть занятия поважнее, чем носиться в поисках несуществующих машин!

– Да, я знаю, – промямлила я.

– Все в порядке, сэр, – мягко произнес полицейский. – Ничего страшного. Только надо связаться с Лондоном. В какой полицейский участок вы обращались, мэм?

– В кенсингтонский.

– Кенсингтонский? – проорал Гарри. – Какого дьявола ты ошивалась в Кенсингтоне?

– Ходила по магазинам, – пробурчала я. – Я же тебе говорила.

– Ха! Поперлась в Кенсингтон за парой трусов и шампунем? Ох уж эти бабы! – Он радушно повернулся к полицейским в поисках поддержки, но один из них вдруг настороженно посмотрел на Гарри:

– Сэр, вы пьяны?

Повисла устрашающая тишина. Гарри стал весь розовый.

– Как можно, офицер, – наконец выпалил он. – Я еще даже не обедал!

При чем здесь обед? Я так и не поняла.

– Тогда будьте добры, выйдите из машины и дуньте в трубочку. Обычная формальность.

– Не думаю, что в этом есть необходимость.

– Может быть и нет, но тем не менее, сэр, на всякий случай.

Гарри смерил его враждебным взглядом, и на минутку мне показалось, что он сейчас откажется. Но он вышел и яростно хлопнул дверью. Я слышала, как он поносил полицейских, шагая к машине-панде.

– Только такие преступления вам и под силу, да, офицер? На улицах творится черт-те что, настоящие преступники на свободе, а представителям среднего класса, которые спокойно едут по своим делам, проходу не дают!

Тихо простонав, я опустилась на сиденье, с дрожью глядя, как полицейские достают из машины оборудование. Да, после этого случая он взбесится окончательно. Бог с ним, с разводом: если у Гарри отберут права, я могу хоть эмигрировать, ему будет все равно. Я со страхом наблюдала сквозь пальцы: вот Гарри стоит на ветру у черно-белой машины и дует в пакетик; штанины развеваются, волосы встали дыбом. Два полисмена мрачно осмотрели результат. Потом один из них снова подошел к машине. И наклонился к окну:

– Боюсь, вашему мужу придется последовать за нами в участок. Вы хотите поехать с ним?

Я поехала. Просидела целую вечность в холодной унылой комнате, украшенной суровыми плакатами и отчаянными предупреждениями о том, что бывает, если не запереть машину и не защищать собственность, а Гарри опять увели на тест. И как вы думаете: повторный тест тоже оказался очень положительным, по крайней мере так мне показалось, когда Гарри вышел из маленькой подсобной комнатки с убийственным выражением на физиономии.

– Ничего не говори, – прошипел он, когда мы вышли на улицу. – Если тебе дорога жизнь, даже рта не раскрывай! Это ты во всем виновата, Рози!

Я знала, что спорить не стоит, и села обратно в машину.

– Двинься, – рявкнул он.

– Но Гарри, я должна сесть за руль. Ты не можешь…

– Я имею право водить, пока мое дело не будет рассмотрено в суде через месяц, и тогда, скорее всего и благодаря тебе, у меня отберут права по меньшей мере на год. А пока у меня есть законное право сидеть за рулем! Так что двинься!

Было бы безумием его ослушаться. Я перелезла на пассажирское сиденье, и он рванул вперед на полной скорости. Пробка рассосалась, и мы неслись по шоссе в тишине. О разводе не было сказано ни слова, и мне уже казалось, будто я ничего такого не говорила. Интересно, может, он нарочно молчит об этом? Или же, учитывая тяжелейший моральный ущерб, нанесенный Гарри, мое заявление просто не имеет значения? Подумаешь, развод: какая мелочь по сравнению с ограничением его свободы! Потерял жену и ребенка, бедолага Гарри? Вот незадача, выпей-ка еще портвейна. Потерял ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА? Господи Иисусе, и как же ты собираешься добраться до Челтенхэма? До Гудвуда? Я со вздохом опустилась на сиденье и задумалась: хватит ли мне смелости произнести это еще раз. Может, и не придется, с надеждой подумала я. А может, это вообще неважно, я просто пришлю ему оформленные бумаги, а когда он удивится, скажу: разве ты не помнишь, Гарри? Я же упоминала об этом несколько пятниц назад, как раз до того, как мы сделали круг по пути к родителям, чтобы полюбоваться красотами полицейского участка!

Мы мчались по шоссе в ожидании нужного поворота, а я смотрела на его застывшее взбешенное лицо. Это выражение было мне знакомо; я вжалась в сиденье, а он принялся вымещать агрессию на узких улочках, что вели к дому моих родителей. Костяшки пальцев у меня побелели; я зажмурилась. Скорость была головокружительная, но я знала, что лучше помалкивать. Мы проскочили ферму в конце родительской улицы, и пришлось с визгом затормозить всего в нескольких сантиметрах от машины, что пыталась проехать в противоположном направлении. Женщина, сидевшая за рулем, опустила стекло.

– Свинья! – закричала она.

– Корова! – проревел он в ответ, и мы помчались дальше, и как оказалось – зря, потому что как раз на следующем повороте врезались… в свинью.

Минуту мы сидели, онемев от шока. На дороге неподвижно лежала гигантская свиноматка темворской породы. Я обернулась и посмотрела на Гарри.

– О боже, – пролепетала я дрожащими губами. – Та женщина имела в виду…

– Да, я понял, что она имела в виду, и без твоей помощи!

Внезапно на меня напал странный и неконтролируемый хохотунчик. Тихонько хихикая, я выбралась из машины.

– Думаешь, с ней все в порядке?

– Плевать я хотел на свинью, что с моей машиной?!

Вообще-то, это была моя машина, свадебный подарок моих родителей. Гарри вылез и принялся осматривать ущерб, а я осмотрела свинью. Я узнала огромную рыжую хрюшку – она принадлежала одному фермеру из соседнего дома. Свинья поморгала, а когда я потыкала ее, фыркнула и нетвердо поднялась на ноги.

– Она не пострадала! – прокричала я. – Гарри, достань из бардачка шоколадку.

В кои-то веки Гарри повиновался. Я взяла шоколадку, разломила ее и бросила на луг. Хрюша повернулась, проломилась сквозь живую изгородь, откуда она и пришла, и стала уминать «Тоблерон». Я подбежала к изгороди, подобрала несколько ивовых веток и заделала дыру.

– Надо залатать изгородь, не то она опять выскочит на дорогу! – прокричала я, потащив к изгороди полтонны веток. Я пыхтела, задыхалась, потела, а Гарри тем временем залез обратно в машину.

Я сражалась с десятифутовыми ветками и наблюдала за ним сквозь ветровое стекло: он поглядывал на часы. И тут я поняла, что он до сих пор надеется попасть на обед. После всего, что случилось, – несовершеннолетнего Лотарио, угрозы развода, тестов на содержание алкоголя, столкновения со свиньей – он все еще думал о своем ноющем желудке и гадал, припасли ли Кэвендиши для него жареную куропатку. Меня это развеселило, и, продолжая заниматься своим делом, я нарочно растягивала удовольствие. Время от времени косилась на него краешком глаза и плела запутанные лабиринты из ветвей: туда-сюда, стараясь изо всех сил, наблюдая, как он нетерпеливо постукивает пальцами по приборной доске и гадая, как долго еще он сможет выдер…

– ПРОКЛЯТЬЕ, А НУ МАРШ В МАШИНУ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ!

Недолго. Сдержав улыбку, я подбежала к машине и запрыгнула внутрь. Пусть командует. Осталось недолго. Мы проплыли мимо залатанной мною изгороди и через пару минут свернули на отдельную дорожку, где и стоит дом моих родителей. Медленно миновали ряды безупречно подстриженных лужаек, оцепленных милыми маленькими заборчиками, одинаковые кадки с зимними анютиными глазками, лежачего полицейского, и наконец остановились на гравиевой дорожке.

Увидев дом своего детства, я вздохнула с облегчением. В кои-то веки я была рада оказаться дома. Наш дом был большим и довольно уродливым строением 1930-х годов из красного кирпича и черепицы с причудливыми пристройками, торчавшими отовсюду и темными свинцовыми окнами. Хотя садик был великолепен – спасибо папе. Даже зимой папин сад не сравнить с соседскими: сегодня нас приветствовали роскошные рождественские розы. Приветственный комитет возглавляла моя мать. Она сбежала по ступенькам, щеголяя костюмом из зеленого шелка, который больше бы подошел для свадебного приема, чем для банального воскресного ланча с семьей. Я вяло выкарабкалась из машины.

– Милые мои, вот вы и приехали! Почему так долго? Мы места не находили!

Гарри треснул дверью и грубо прошагал мимо нее.

– Гарри? – Она обернулась и уставилась на него.

– Оставь его, мам. Его проверяли на содержание алкоголя. Тест оказался положительным. – По крайней мере, я полагала, что проблема именно в этом.

– Тогда, бога ради, почему ты не села за руль? Ты что, не знала, что он пьян?

– Гарри всегда пьян, мам. И не понимаю, с чего он так надулся. Всю жизнь валяется на заднем сиденье такси, зачем ему вообще машина?

Мать с осуждением посмотрела на меня и рванулась за Гарри.

Я устало поднялась по ступенькам и натолкнулась на папу.

– Что стряслось? – тихо спросил он.

– Гарри остановили за вождение в пьяном виде.

– А. Что ж, рано или поздно это должно было случиться, правда? Может, это и к лучшему. Не обращай внимания, лучше пойдем посмотрим, что у меня в гараже.

Папа развернул меня и вывел на улицу, подальше от эпицентра. Такая реакция очень утешила меня. Я с благодарностью пожала папе руку. Что до обеда – то у меня давно уже пропал всякий аппетит.

Мы обогнули дом.

– Где Айво?

– В кроватке. Решил вздремнуть немножко, – ответил папа, по-манчестерски глотая гласные. Несмотря на годы жизни на юге и интенсивное давление со стороны матери, он так и не смог избавиться от акцента. – Сначала плакал, звал Блинки-коалу, а когда мы в следующий раз заглянули, уже крепко спал. Пойдем, пойдем, я тебе кое-что покажу.

Он открыл дверь гаража, подошел к дальнему углу и сдернул брезент. Я моргнула: глаза привыкали к темноте. Под покрывалом оказалась миниатюрная версия «бентли» с откидным верхом светящегося темно-синего цвета, с красными кожаными сиденьями. Ах!

– Пап, красота какая! Откуда она у тебя?

– Она у меня уже давно. Еще с детства, но раньше была в жутком состоянии. Я несколько месяцев ее чинил.

– Для кого?

– Для Айво, для кого же еще.

Я зарделась от удовольствия. Ведь у моей сестры Филли тоже есть дети, трое.

– Другие дети тоже смогут с ней играть, разумеется, – великодушно заявил папа, – но у них игрушки уже из ушей лезут. А вот Айво будет относиться к ней более бережно. Сейчас он еще маловат, но через год, когда сможет дотянуться до педалей… Вот, гляди-ка. – Он потянулся в салон, повернул зажигание, нажал на педаль, и автомобиль покатил по гаражу.

– Ты просто гений. Думаю, на то, чтобы завести старый мотор, ушла уйма времени…

– Ты же знаешь, как мне нравится что-нибудь мастерить.

Конечно, я знала. Это же его нора, убежище от агрессии моей матери, и так было всегда.

– Нужно еще много что доделать, конечно, – сказал он, потянувшись за тряпкой.

– Я тебе помогу.

Я взяла с полочки тряпку и стала полировать задний бампер. Папа протирал капот. В гараже я тоже чувствовала себя в безопасности, в дом возвращаться не хотелось. К чему нарываться на неприятности? Старенький папин приемник, «Робертс», тихим фоном играл симфонию; в воздухе витал знакомый, успокаивающий запах старой ветоши и разлитого бензина. Я вспомнила, как маленькой девочкой сидела здесь, глядя, как он чинит велосипед или полирует колпаки. Это место было и моим укрытием.

– Пап? – отважилась произнести я спустя какое-то время.

– Угу?

– Мы с Гарри… Мы сейчас… не очень-то ладим. Он сел на пятки.

– Возьми полироль, дорогая, если хочешь, чтобы бампер блестел. От ржавчины не так уж легко избавиться.

– Что? – Я взглянула на тряпку. – Ах, да. – Я добавила полироль «Брассо». – Если честно, мы уже давно не ладим. Вообще-то, с самого начала.

– И три посильнее. Самое эффективное средство – подналечь как следует.

Я присела и взглянула на него: он продолжал глянцевать, склонив голову. Значит, не хочет об этом говорить. Игнорирует меня. Сначала я обиделась, расстроилась, но потом поняла, что такой реакции и следовало ожидать. Папа никогда не вел с детьми задушевных разговоров, и до сих пор меня это не трогало. Мне это было не нужно. Но сейчас настал как раз такой момент. Мне хотелось сказать ему: папа, мне нужно поговорить с тобой, поговори со мной, пожалуйста. Я ждала, но безуспешно. Прикусив губу, я продолжила натирать бампер, и в конце концов воцарилась уютная тишина. Наконец он встал:

– Вот так. Намного лучше, видишь себя, как в зеркале.

– Подожди, Айво еще заляпает ее липкими пальчиками.

– Ладно тебе, он же ребенок. Пойдем, милая, пора в дом.

Мы вышли на солнцепек, и он захлопнул дверь гаража. Мы оба понимали, что отведенное нам время в укрытии истекло. Мама недолюбливала гараж и скоро бы примчалась за нами, если бы мы сами не изволили показаться в доме. Зато мы нарочно выбрали долгий обратный путь по обходной тропинке, через теплицу, где папа забрал секатор, а потом по травяной грядке, посмотреть, как цветет молочай, и по склону, где он неожиданно взял меня за руку. Сжал ладонь, а потом отпустил. Я удивленно подняла глаза. Он неотрывно смотрел вперед. Я улыбнулась. Я знала, что так он хочет сказать: послушай, милая, я не могу говорить об этом, но все в порядке, я тебя поддержу. Ты поступаешь правильно. Он все сказал этим мягким пожатием руки. И на сердце вдруг полегчало, впервые за долгое время. Я понимающе улыбнулась.

Зимнее солнце, висевшее низко над горизонтом, светило прямо в глаза. Мы подошли к дому, и сначала я не заметила Гарри. И тут вдруг он подвалил прямо к нам, спустившись с террасы по травяному склону; он заваливался на пятки и выпячивал пузо вперед, словно огромный пакет с продуктами, который вот-вот лопнет: так делают все толстяки. Он остановился и слегка качнулся в сторону; вискарем несло за километр.

– Гордон, я хотел бы перекинуться словечком с женой, если не возражаешь.

– Конечно, мой мальчик, – пробормотал отец, тихо отходя в тень.

Гарри сделал шаг мне навстречу, и его туша закрыла солнце.

– Мой ответ на твой вопрос – нет, Рози. Абсолютное недвусмысленное нет. Нет, я не хочу развода, и нет, я не дам тебе развод, если захочешь; и будь уверена, если ты продолжишь старания, я сделаю твою жизнь невыносимой.

– Гарри, нам обоим известно, что браку нашему конец, – тихо проговорила я.

– Конец? Ради бога, а было ли у него начало? Да с тобой ни один мужчина не будет счастлив, Рози.

– Что это значит, Гарри, черт возьми?

– То, что ты зануда и нытик. Тебе прекрасно известно, что вся твоя жизнь крутится вокруг домашних дел. Ты думаешь только о доме, очаге, ребенке; ни разу за годы нашего знакомства ты не высказала ни одной интересной мысли или собственного, не украденного у кого-то еще мнения. Честно говоря, мне стыдно за твою ограниченность.

Только не заводись, напомнила я себе, хотя внутри у меня уже все закипело. Мне хотелось размозжить его жирную рожу. Но заводиться было нельзя. Это же обычное для Гарри поведение, очень просчитанное. Он никогда не упустит случая нанести удар ниже пояса. Так он оказывает давление и надеется спровоцировать сцену, невольную реакцию, чтобы потом вскинуть руки, уйти и сказать: вот видите, она же истеричка. Что еще делать нормальному мужчине? Она просто неразумна. Я спокойно посмотрела ему в глаза.

– А когда у тебя успело появиться собственное мнение, Гарри? Неужто когда ты лизал пятки высокопоставленным друзьям и подбирал крошки с хозяйского стола?

– Возможно, – ровным голосом ответил он. – По крайней мере, мои друзья более благородного происхождения и не простояли всю жизнь у раковины. Ты погрязла в быту, Рози. Ты – социальный урод и не можешь произнести ни слова на наших изысканных вечерах, разве что рассказать, как у Айво режутся зубы, или поделиться последним рецептом тирамису. Не смыслишь ни в политике, ни в социальных вопросах, не умеешь вести оживленные споры. Ты нескладная, невежественная развязная дурочка и начисто лишена изобретательности как в постели, так и за ее пределами. – Он злобно ухмыльнулся. – Мне отлично известно, дорогая, что каждый раз, когда мы занимались сексом, ты притворялась.

– Брось, Гарри, я не притворялась. Я спала!

– Не огрызайся, – рявкнул он. – Ты всего лишь подтверждаешь мою точку зрения.

– Так зачем ты на мне женился?

– Затем, что мне нужна была жена. Я хотел иметь детей, и ты понравилась дядюшке Бертраму.

Надо отдать Гарри должное. Всякие кружева типа «твое тело – храм, и при одном прикосновении я бился в экстазе» – не для него. О нет. Я оказалась хорошей свиноматкой, и его дядюшка дал добро.

– К тому же, – благосклонно добавил он, – ты показалась мне относительно хорошенькой. У тебя был открытый дружелюбный характер, и я подумал, что сумею вправить тебе мозги. Вылепить то, что мне нужно. Но теперь я вижу, каким был глупцом. Мне не хватило бы сырья для работы.

Его нахальство было просто феноменальным. И это говорит человек, который даже не сдал выпускных экзаменов. Человек с идеальным оксфордским выговором, только вот в Оксфорде он никогда не был, разве что в качестве туриста. И он еще заявляет, что собирался вылепить мои мозги так, как ему нужно? И самое забавное, что все это время я думала, что смогу вылепить его. Грустно, не так ли? Стоя у алтаря три года назад, мы оба клялись в верности, но втайне думали: а, ладно, эта/этот сойдет. Уверена, можно будет как-нибудь его/ее пообтесать.

– Так почему бы тебе со мной не развестись? Гарри, к чему продолжать мучения?

– Потому что я не верю в развод. Развод – это унизительно, это для обычных людей, а не для таких, как мы. Все равно что признать, что совершил самую большую и отвратительную ошибку в жизни, а я ошибок не совершаю. Но у меня есть к тебе одно предложение.

– Слушаю внимательно.

Он вытянулся в полный рост и раздулся в полный объем.

– Разные спальни и разные жизни. Но для внешнего мира мы будем продолжать делать вид, что женаты.

Я моргнула. Для внешнего мира? Ради кого – граждан нашего королевства? Можно подумать, мы принц Чарлз и принцесса Диана! Ведь даже им не удалось выполнение подобного временного соглашения: вроде жить вместе и не жить, хотя у них огромные поместья и много акров земли. И Гарри полагает, что у нас это получится, в нашем-то уондсвортском дворце с общей с соседями стеной?

– Но зачем, Гарри? Какой смысл?

– Я уже объяснил, – холодно произнес он. – Я не верю в развод. Я не стану вмешиваться в твою жизнь, можешь уходить и приходить, когда тебе вздумается, хотя с такими отбросами, как тот водопроводчик, я тебе связываться запрещаю, это уж чересчур. В нашем доме таких проходимцев не будет, еще подцепишь букет венерических болезней, а ведь можно по ногтям определить, болен человек или нет. Нет, придется от него избавиться – только представь, если кто-то из моих друзей его увидит! – Внезапно он покачнулся, водянистые глаза округлились и чуть не выскочили из орбит. – Он же про меня ничего не спрашивал? Не пытался разузнать, где я работаю, и все такое?

– Гарри, даже мне неизвестен ответ на этот вопрос. Нет, он про тебя не спрашивал. С какой стати, черт возьми? Мы всего-то пару минут поболтали. Я же сказала, между нами ничего не было!

– Ну, постарайся, чтобы так было и дальше. Ты все еще моя жена, Рози, и должна поддерживать стандарты. Останешься со мной до поры до времени, и я прослежу, чтобы с тобой все было в порядке. Но если вздумаешь мне перечить, если подашь на развод, не сомневайся, я буду драться насмерть. Не видать тебе ни денег, ни половины дома, я об этом позабочусь. И Айво тоже.

– Не говори глупостей! Разумеется, Айво останется со мной.

– Ничего подобного – стоит только показать суду, какая ты плохая мать.

– О чем ты говоришь? – ахнула я.

– Я могу заявить о твоей жестокости. И халатности по отношению к ребенку.

Я вытаращилась на него, пораженная до глубины души.

– Но это же неправда!

– Ну и что? Я совру. И заставлю других врать в свою поддержку. Я способен и на такое, Рози, сама знаешь, и мои друзья сделают это ради меня. Мы очень близки, и среди моих знакомых есть влиятельные люди.

Видимо, он уже возомнил себя лордом Люканом. Но я все равно задрожала.

– Не угрожай мне, Гарри.

– Это не угрозы, – бодро проговорил он. – Всего лишь пища для размышления. Тебе стоит подумать, прежде чем совершать безрассудные поступки.

– Но я уже подумала. И колесики уже закрутились, Гарри. Так что увидимся в суде.

Он смерил меня ледяным взглядом.

– Увидимся в аду, дорогая.

При этих словах он развернулся и ушел прочь.