Сокровища Кряжа Подлунного

Глава двадцатая
НЕКРОЛОГ

Прошло еще два часа. Лобов и Щеглов внимательно перечитали показания кедровского управдома и сообщение Ронского, обсудили полученные из этих источников сведения. Их мнение было единодушным. Человек, который в Кедровске назвал себя художником Александром Ивановичем, и художник Владимир Георгиевич Дюков, о котором упоминал Ронский, несомненно являлись одним лицом. Различие в некоторых деталях портрета: отсутствие очков и золотых зубов у Дюкова, в то время как их имел Александр Иванович, свидетельствовало только о том, что человек, выступавший под этим именем, обладал немалым опытом в заметании следов и в изменении своей внешности. Теперь нужно было найти этого Дюкова и выяснить, что он собой представляет.

Когда Лобов направился к начальнику Управления, чтобы уточнить план дальнейших действий и окончательно решить судьбу Ронского, утро занялось уже в полную силу и через раскрытые окна в кабинет широкой рекой лился многозвучный шум центральной городской площади.

К удивлению Лобова, Ларин, обыкновенно спозаранку появлявшийся в Управлении, сегодня еще не приходил. В то утро Алексею Петровичу пришлось долго ожидать своего начальника.

В это время Ларин сидел в глубоком кожаном кресле в кабинете первого секретаря Крутогорского областного комитета партии Александра Александровича Брянцева.

Брянцев, сильный угловатый человек с массивным наголо обритым черепом, крупным, словно рубленым лицом, размашисто ходил по ковровой дорожке кабинета и то и дело останавливаясь перед сидевшим напротив Ларина редактором областной газеты «Коммунист Крутогорска» Петром Кирилловичем Роговым, говорил, заполняя всю комнату звуками своего богатырского голоса:

- Да пойми ты, Кириллыч, прав же Ларин, ему это, знаешь, как сейчас надо. Раз… и у врага замешательство, самоуспокоенность. Это Андрей Савельевич, - Брянцев кивнул в сторону Ларина, - очень дельно предлагает. Ты вдумайся только.

- Да понимаю я, все понимаю, Александр Александрович, - взмолился редактор, - но и ты пойми мое положение. Ведь это га-зе-та, - по слогам отчеканил он последнее слово. - Газета! Ее сколько людей читают! Сотни тысяч, может, миллионы! А то, что вы с Лариным предлагаете, называется фальсификацией и противоречит всем традициям нашей печати. Легко сказать, дать такой материал!

- А твоя позиция, товарищ Рогов, - взорвался Брянцев, - называется догматизмом! Нашел чем меня пугать, всякие страшные слова говоришь: «фальсификация», «противоречит традициям»! А похищать крупнейших ученых, готовить уничтожение целой области - это никаким традициям не противоречит?! Ты пойми, Кириллыч, в городе враг, страшный, беспощадный. Промедление наше здесь - смерти подобно. Я думаю, что лучшей нашей большевистской традицией, которая одна только применима сейчас, является - бить немедленно, беспощадно, любыми, подчеркиваю, любыми средствами!

Брянцев помолчал, несколько раз быстро прошелся по кабинету и закончил неожиданно мирным и полушутливым тоном:

- Ты, Кириллыч, относительно фальсификации и прочего не тревожься. Поймут нас люди, наши советские люди умные, поймут. Враг дал нам в руки это оружие, мы обязаны им воспользоваться. А кончится операция - на первой полосе опровержение дадим. Робеешь сам этот номер подписать - давай я подпишу или вон Андрей Савельевич. Как, Андрей, подпишешь?

- Подпишу, конечно, - засмеялся Ларин и, сразу посерьезнев, заговорил, обращаясь к редактору: - В самом деле, Петр Кириллович, это в наших руках пока единственная возможность усыпить настороженность врага. А потом с помощью еще некоторых средств мы его одурачим и накроем. Мне мое чутье подсказывает, что на все это потребуется самое большое еще с неделю. А ведь мы имеем дело не с рядовой, не с обычной, так сказать, диверсией. Если бы она осуществилась, нашей стране был бы, по-моему, нанесен самый страшный удар со времени второй мировой войны. Мы обязаны отсечь вражескую руку, и мы сделаем это, но ты должен нам помочь.

- Ладно, уговорили, - усмехнулся Рогов, - непривычно все это, но, видно, надо. Давай тексты, Андрей Савельевич. Через пару часов получишь оттиски.

- Вот так бы и сразу, - одобрил Брянцев.

Все еще ворча, Рогов ушел. Хотел попрощаться и Ларин, но Брянцев жестом удержал его.

- Товарищ Ларин, - медленно и негромко говорил Брянцев, - передайте товарищам из Управления, что областной комитет партии верит в силы, разум и политическую зрелость вашего коллектива. Мы придаем огромное значение проводимой вами сейчас операции, мы верим в то, что чекисты Крутогорска с честью выдержат этот трудный экзамен.

…- Областной комитет партии выражает уверенность, что наш коллектив с честью выдержит труднейший экзамен, - час спустя говорил Ларин собравшимся в его кабинете людям. - Мы обязаны оправдать это доверие партии.

После совещания Ларин попросил Лобова:

- Алексей Петрович, - повторите мне, пожалуйста, еще раз все, что вам удалось выяснить об этом Дюкове.

- Мы навели справки. В местном отделении Союза художников, действительно состоит на учете художник Владимир Георгиевич Дюков. У нас он появился месяца четыре назад, написал несколько пейзажей. В воскресенье, 22 июня, Дюков действительно должен был вылететь в творческую командировку, но не в район, как он сказал Ронскому, а в Москву. Мы поинтересовались списками пассажиров, среди них Дюкова нет.

- Что же вы полагаете?

- Дюков, безусловно, никуда не выезжал. Он и привлеченный им бывший бандит Хлызов были главными исполнителями преступления в доме Стогова. Дюков намеревался сразу же скрыться, но кто-то старше его не позволил этого. И это меня очень радует.

- Почему?

- Силенок мало у Януса. Каждый человек на учете.

- Ну, и как же вы думаете искать Дюкова? - поинтересовался Ларин. - В Крутогорске почти четыреста тысяч жителей. Найти среди них одного, только одного, интересующего нас, нелегко. А надо. И не позднее, чем завтра.

- С моей точки зрения, - начал Лобов, как всегда в таких случаях медленно, точно с трудом подбирая слова, - для этого есть два пути, два средства. Первое, это наблюдение за домом часовщика. Не случайно же Прохоров вдруг удвоил свой дневной рацион. В его домике есть кто-то второй. И, скорее всего, этот второй - интересующий нас Дюков. Похитив Стогова, и передав его в надежные руки, но вынужденный остаться в Крутогорске, он сам тоже постарался укрыться в надежном месте. Что может быть для этого лучше дома часовщика, который, судя по всему, в похищении профессора не участвовал и, с их точки зрения, не может внушать нам никаких подозрений.

- Логично, Алексей Петрович, - одобрил Ларин, - но все же некоторые пункты вашей версии нуждаются в уточнении.

- А именно? - усмехнулся Алексей, предчувствуя трудный экзамен.

- Именно? - задумчиво повторил Ларин. - Например, почему, как вы выражаетесь, сдав Стогова в надежное место, сам Дюков не остался там, предпочтя ему, безусловно, менее надежный домик часовщика?

- Не остался или не позволили, Андрей Савельевич? - быстро вопросом на вопрос ответил Лобов. - Скорее всего, думается мне, все-таки последнее: не позволили. Этот Янус потому и авантюрист международного масштаба, что не заваливается на мелочах. Он же отлично отдает себе отчет в наших возможностях и не может не знать основного принципа криминалистики - нет преступления, которое не оставило бы никаких следов. Поэтому он понимает, что рано или поздно мы все равно докопаемся до этого Дюкова. Докопаемся, начнем искать и обнаружим, а этим самым обнаружим и Януса и его жертву. А раз так, то с позиции Януса совершенно логично поставить под наш удар одного или даже двух своих агентов, но уцелеть самому и выиграть время для совершения диверсии на стройке ТЯЭС. Вот он и приказал Дюкову находиться на почтительном расстоянии от него. К тому же домик часовщика, по их представлению, совершенно безопасен.

С губ Ларина уже готова была сорваться невольная похвала, но он сдержался и суховато отметил:

- Вы, Алексей Петрович, все же несколько противоречите себе. С одной стороны разделяете точку зрения, что нет преступлений, не оставляющих следов, а с другой - невольно идеализируете Януса, делаете его непогрешимым, учитывающим все и вся. Это, батенька, вы тоже зря. Я против оглупления врага, для нас это непростительно. Но и не следует считать, что враг не ошибается. Наша задача помочь ему почаще ошибаться и ловить, обращать в свою пользу каждую его ошибку. А ошибок этих уже и сейчас он допустил немало.

- Безусловно, - согласился Лобов. - Ошибкой, хотя и легко объяснимой: иным средством замести следы они не располагали, был поджог дома Стогова. Это сразу привлекло наше внимание. Здесь помимо прочего сказалась склонность Януса к световым и шумовым аффектам. Этим пожаром он и оставил нам свою визитную карточку. На подготовке к еще большему эффекту мы его и поймаем. Ошибся Янус и отдалив от себя часовщика и Дюкова. Этим он дал нам понять, что Стогова и его самого надо искать в другом месте. То есть, выдвинув ложный след, сам же его и уничтожил.

- А кстати, - встрепенулся Ларин, - где все-таки, по-вашему, вероятнее всего находится профессор и этот двуликий человек-зверь?

- Конечно, только не в городе, - начал Алексей, - здесь четыреста тысяч пар глаз, таких же зорких, как и у Васи Рыжикова. Они видят все, и укрыться от них невозможно никакому Янусу, даже если он и присоединит ко всем «талантам» еще и хитрость своего достопочтенного коллеги по мифам Уллиса. Янус и его пленник должны находиться где-нибудь в уединенном пункте, равноудаленном от Крутогорска и строительной площадки ТЯЭС. Так Янусу удобнее всего: и безопасно, и вблизи от интересующих его объектов. Скорее всего - это какой-либо метеопункт, домик лесника или еще что-нибудь в этом роде.

- А может быть, - хитро прищурился Ларин, глядя на Алексея в упор, - кончим всю эту операцию одним ударом. Возьмем часовщика, его квартиранта, прочешем все окрестности Крутогорска в радиусе километров в двести? А? Сил у нас для этого хватит.

Алексей даже подскочил в кресле от неожиданности. Он был настолько озадачен этим вопросом, что не заметил лукавых искорок, загоревшихся в глазах Ларина.

- Андрей Савельевич, - горячо воскликнул Лобов. - От вас ли слышу? Ведь это значит убить Стогова! Арест агентов Януса, появление вблизи от его убежища хоть одного нашего человека, и Стогов - покойник. Янус будет спасать себя и прежде всего ликвидирует Стогова. Нет, по-моему, сейчас успех всей нашей операции, залог спасения профессора только в том, чтобы как можно дольше Янус был уверен, что все идет для него отлично, он в полной безопасности, и план его осуществится. Только так мы можем достичь своей цели, а иначе…

- Сдаюсь! Сдаюсь! - поднял руки от души рассмеявшийся Ларин, жестом останавливая красноречие Алексея, - ну и навалился же ты на меня. Соображаешь, стало быть, что к чему… - И сразу посерьезнев, Ларин с отцовской теплотой положил свою не по-стариковски сильную руку на плечо Лобова, слегка привлек его к себе и, глядя прямо в удивленные и радостные глаза Лобова, тихо сказал:

- Молодец! Молодец, Алексей Петрович! Так и надо! Всегда умей за своей частной задачей видеть всю операцию в целом, драться за свою точку зрения, если, конечно, уверен в своей правоте, с кем угодно, с любым начальством. - Ларин помолчал и закончил совсем тихо и оттого особенно задушевно: - Ты меня знаешь, Лобов, редко кому такие слова говорю, а тебе, Алексей Петрович, скажу: ты будешь настоящим большевиком-чекистом, таким, каким всегда мечтал видеть чекистов Феликс Дзержинский!

Глубоко взволнованный этой неожиданной, непривычной в устах Ларина и от этого еще более радостной лаской, Лобов молчал. Умолк и Ларин. Он отошел к окну и долго стоял там спиной к Алексею, курил. Наконец, Ларин вновь возвратился на свое место, теперь в его глазах светились привычная сосредоточенность и собранность. Он внимательно взглянул на застывшего, все еще не оправившегося от волнения Алексея, и сказал обычным, чуть суховатым голосом:

- Что же вы встали, Алексей Петрович? Наш разговор еще не окончен. Мы несколько отвлеклись от нашей темы. Итак, кроме совершенно справедливо предлагаемого вами наблюдения за домиком часовщика, какую еще вторую возможность видите вы для того, чтобы поскорее обнаружить Дюкова?

- Думаю, что в этом нам может быть полезен… - Алексей Петрович оборвал фразу на полуслове, взглянул на собеседника, по легкой улыбке, тронувшей его губы, понял, что Ларин тоже думал об этом человеке.

- Он? - спросил Ларин, поднимая лежавшую на столе папку.

- Он, - подтвердил Алексей. - Причем, я думаю, что он нам может быть полезен и в большем.

- Понятно. А не подведет? Дело-то ведь рискованное. Здесь ставка - жизнь.

- Думаю, что не подведет, - начал Лобов. - Я ведь слышал не только что, но и как он говорил. Конечно, человек наломал дров, точно специально сделал все, чтобы испортить себе жизнь. Но основную-то, здоровую советскую основу в своей душе, в образе мыслей, в своих симпатиях и антипатиях он все-таки сохранил. А раз эта основа есть, значит, может человек воскреснуть, подняться на ноги. Так что уверен - не подведет.

Ларин задумчиво постучал пальцами по лежавшей перед ним папке, потом сказал твердо:

- Что же, ваше ручательство, Алексей Петрович, для меня весит много. Попробуйте. Передайте ему от моего имени, что я тоже верю ему и что для него - это самая верная возможность вновь обрести уважение к себе.

Их разговор прервал появившийся в кабинете секретарь. Он положил на стол Ларина еще пахнувшие типографской краской оттиски последней полосы крутогорской газеты. Андрей Савельевич углубился в чтение.

Потом, отодвинув бумагу, поднял глаза на Лобова.

- Мы с вами, Алексей Петрович, говорили, что залогом успеха всей нашей операции, залогом спасения Стогова является полное спокойствие Януса, его уверенность в собственной неуловимости и безопасности. Это позволит ему выйти из тайника, где он сейчас укрылся, проявить активность и этим выдать себя. Это сообщение, - Ларин похлопал рукой по газетной полосе, - должно помочь нам достичь нашей цели. Вот прочтите…

Чем дальше читал Лобов заключенные в черную рамку крайние правые столбцы последней полосы крутогорской газеты, тем все более тревожное и противоречивое чувство овладевало им.

Всем своим существом разведчика Алексей не мог не восхищаться большой смелостью и изобретательностью Ларина, выбившего этим необычным ходом инициативу из рук врага, вынуждавшего его активизироваться и этим обречь себя на провал. Необычность и огромная опасность вражеской операции для нашей страны, для дела мира во всем мире породила и этот совершенно необычный прием борьбы со стороны Ларина. Одним ударом он путал все карты врага.

Но Лобов не мог не думать и о другом. И мысли эти были тревожны. Сколько новых испытаний обрушит это скупое сообщение на Стогова, на Игоря, на всех, кто знал и любил профессора? Выдержат ли они?!

Врожденная и воспитанная годами жизни, работы, годами пребывания в партии прямота не позволила Лобову и сейчас покривить душой перед начальником. Он прямо и точно высказал Ларину все свои сомнения и опасения.

Ларин слушал, не перебивая, молча дымя папиросой. Когда Алексей Петрович умолк, губы Андрея Савельевича на секунду вновь тронула теплая, чуть печальная улыбка, но постепенно на его лице появилось то выражение решимости, собранности и полной подчиненности всех душевных и физических сил единой цели, которое видел у него Лобов в самом начале операции. Сейчас перед Лобовым был не привычный, очень уважаемый и строгий начальник Управления, немолодой и немного склонный к лирике человек, а полководец накануне решающего сражения…

Ларин заговорил негромко, от этого его слова звучали еще более веско:

- Я думал обо всем этом, Алексей Петрович! Согласен с вами, что это очень нелегкое и необычное решение. Но иного, более верно ведущего нас к цели, я, к сожалению, не вижу. Сейчас мы уподобляемся хирургу, который во имя спасения жизни больного обрекает его на страдания, неизбежные при тяжелой операции. Вы опасаетесь за старшего Стогова? Насколько я его знаю - это очень крепкий человек, который не согнется под тяжестью любых испытаний. Конечно, эта неделя будет для него очень нелегкой, но я не думаю, чтобы это продолжалось больше, чем неделю. К тому же мы постараемся в ближайшее время оказать ему кое-какую поддержку. С Игорем Стоговым я побеседую сам. Он разумный человек и все поймет как надо. Как надо, поймут все и те, кто, по вашему выражению, знает и любит профессора. Они простят нам боль, которую мы невольно им доставим этим сообщением. Особенно, после того, как узнают, для чего эго было сделано.

Лобов не нашел, что можно было бы возразить против этой жесткой логики. Ларин твердо заключил:

- Первый этап операции окончен. Мы нащупали виновников похищения Стогова. Теперь мы должны раскрыть планы врага, его силы, раскрыть логово Януса и вынудить его выйти наружу. В этом нам помогут сообщение газеты и намеченное нами мероприятие.

- Булавин? - коротко спросил Лобов.

- Да, - так же коротко ответил Ларин. - И немалую роль может сыграть ваш сегодняшний протеже. А дальше мы начнем самый короткий и самый ответственный этап операции - ликвидацию вражеской группы.

Ваша задача сейчас - правильно проинструктировать вашего протеже. И не позднее завтрашнего вечера - знать местонахождение Дюкова. Все действия вне Крутогорска я беру на себя. Сейчас идите к себе, сделайте нужные распоряжения. И чтобы через час вас в Управлении не было! На шесть часов полный отдых! Ясно?

- Ясно. Есть! - вытянулся Алексей Петрович.

- Ну, то-то же, что ясно, - улыбнулся Ларин, - а я пойду к Игорю.

Когда Андрей Савельевич вошел в палату, в которой все еще лежал начавший быстро поправляться младший Стогов, Игорь и Валентина Георгиевна были так увлечены беседой, что не сразу заметили появление гостя. От наблюдательного, много повидавшего на своем веку Ларина не укрылись ни оживленные лица собеседников, ни тот таинственно заговорщический вид, с каким они рассматривали лежавшую на коленях у Игоря книгу. Не ускользнул от внимания Ларина и стоявший на тумбочке букетик бледно-розовых ландышей в хрупком хрустальном вазончике, едва ли поставленный сюда санитаром…

«А жизнь-то, как всегда, берет свое, - с теплотой подумал Ларин. - Здесь, кажется, беседа совсем не на медицинскую тему. Ну, что же, если так, то, как говорится, совет да любовь».

Валентина Георгиевна, увидев Ларина и мелькнувшие в его глазах лукавые искорки, слегка покраснела и хотела было встать, чтобы доложить о состоянии больного, но Ларин мягким жестом предупредил ее:

- Сидите, сидите, Валентина Георгиевна. Я вижу, что вверенному на ваше попечение больному значительно лучше и вы успешно занимаетесь психотерапией.

- О, доктор делает все, чтобы поставить меня на ноги, - весело подтвердил Игорь и бросил на Валентину Георгиевну благодарный взгляд.

- А подниматься-то, Игорь Михайлович, вам действительно необходимо, - так же весело в тон ему начал Ларин. - Вас ждет стройка термоядерной электростанции, дело, начатое вашим отцом. И знаете, кто будет вашим помощником на монтаже? Ронский!

- Ронский?!

- Да. - Подтвердил Андрей Савельевич. - Не удивляйтесь, Игорь Михайлович, - продолжал он, удобно усаживаясь на свободный стул и по привычке извлекая из портсигара папиросу, но, увидев осуждающий взгляд Валентины Георгиевны, смутился, хмыкнул и спрятал папиросу обратно. Видя, что Игорь по-прежнему в недоумении, Ларин пояснил: - Я уже высказал вам однажды свое предположение, а теперь оно подтвердилось полностью. Ронский действительно честный, хотя и сбившийся с пути человек. Вот вы и поможете ему вернуться на путь истинный. Кроме того, как вам уже известно со слов Михаила Павловича, у Ронского есть интересные мысли по улучшению контрольно-измерительной аппаратуры станции. А ведь это - залог безотказности и безопасности ее работы.

Игорь долго молчал, потом сказал негромко и медленно:

- Я много думал, Андрей Савельевич, над всем, что вы тогда мне говорили. Как дорого я бы дал, чтобы не было того происшествия в сквере. И его не было бы, если бы я послушал вас. Это хорошо, что вы так быстро с ним разобрались и отвели от него подозрения.

- Ну, и я рад, что у вас перекипело, - одобрил Ларин. - Горячность в таких делах плохой советчик.

- А знаете, зачем я к вам зашел, Игорь Михайлович, - сразу помрачнев, продолжал он, - наша операция вступила в решающую фазу. Вот прочтите это. Эго должно нам помочь в самые ближайшие дни найти вашего отца здоровым и невредимым. Поэтому читайте спокойно.

С этими словами Ларин протянул Игорю сложенный вчетверо оттиск газетной полосы с обведенными черной каймой столбцами.

Чуть дрогнувшей рукой Игорь принял лист, первые же прочитанные строки поплыли у него перед глазами:

«В ночь на 22 июня, - с трудом читал Игорь прыгающие буквы, - трагический случай - пожар в собственном доме вырвал из наших рядов талантливого ученого, доктора физико-математических наук, профессора Михаила Павловича Стогова - директора Сибирского комплексного научно-исследовательского института ядерных проблем…»

С сильно бьющимся сердцем, то и дело вытирая выступившие на лбу росинки пота, читал Игорь Стогов изложенное скупым газетным языком перечисление научных заслуг своего отца…