Сокровища рода де Карсо (СИ)

— Мы тоже рады вашему приходу сударь! Кто же не слышал имени Эксвемелина на Тортуге! — ответил взаимной любезностью Бенуа. — Ваше искусство наверняка поможет Малышу побыстрее встать на ноги.

— Малыш?! — повернулся удивлённо к Ажену лекарь. — Тот, кто дал вам это прозвище, был, несомненно, большим шутником. Я бы окрестил вас не иначе, как Гераклом — так звали античного героя,— пояснил фламандец, снимая несвежую повязку с ноги охотника.

— Я привык к этому имени, — слегка поморщился Ажен, когда лекарь оторвал присохшую к ране ткань.

— О-о!! Да тут уже кто-то до меня основательно поработал! — воскликнул Эксвемелин, увидев наложенные швы. — И кто же сей искусник, отбивающий у меня кусок хлеба? — поинтересовался фламандец, с такой силой нажав на края раны, что Ажен от неожиданности вскрикнул.

— О, поверьте, сударь, Малыш бы с удовольствием дал проткнуть себе вторую ногу, чтобы те же ласковые пальчики облегчили ему страдания, — не преминул слегка пошутить над другом Бенуа.

— Так это женщина?! — был окончательно заинтригован Эксвемелин.

— Смею заметить, очень красивая женщина! — сообщил Жак и уже хотел разразиться десятком комплиментов Лауре, но, заметив осуждающий взгляд Поля, вовремя осёкся.

— Передайте при встрече моё восхищение. Я был бы счастлив, если бы мне представился случай засвидетельствовать ей своё искреннее уважение, — со свойственной его ремеслу наблюдательностью, отметив взгляд буканьера, закончил разговор на эту тему фламандец. Он распахнул свой сундучок и, склонившись над ним, начал доставать многочисленные склянки и флаконы.

"... При встрече? ...Вряд ли судьба будет так благосклонна, что снова сведёт с нею", — с горечью подумал Ажен о Лауре.

Он уже раскаивался, что, поддавшись на уговоры Жака, отправился на Тортугу, а не кинулся на поиски девушки. Малыш не привык бросать слова на ветер, а ведь он пообещал отыскать её после ухода испанцев. И это не сдержанное обещание больше всего мучило буканьера.

Эксвемелин тем временем нашёл нужный флакон и, смазав рану дурно пахнущей мазью из коры окотеи, наложил чистую повязку.

— Нога заживает, но вы её сильно натрудили, мой друг, — сказал он Ажену. — Дня три вам надо полежать, не вставая. Вот вам мазь, — протянул он Малышу склянку,— это хорошее индейское средство. Мажьте утром и вечером и меняйте каждый день повязку.

Фламандец быстро собрался и, прощаясь, уже у входа добавил:

— Настоятельно советую купить трость! Походите недельку, другую с тростью — потом и думать забудете о ране! А то при неумеренной ходьбе шов может воспалиться, тогда придётся чистить и снова шить.

Он откланялся и вышел.

Г Л А В А 5

Три дня, пока Малыш вынужденно отлёживался в постели, предаваясь грустным размышлениям, Бенуа, со свойственной ему энергией, занимался делами. Он удачно продал баркас, вместе с захваченной на нём кулевриной, утяжелив тем самым почти вдвое слегка похудевшие буканьерские кошельки. Облазил всю "Стрелу" от трюма до клотика, доведя своими бесконечными дурацкими вопросами Ван Готорна до состояния холодного бешенства, который, опасаясь, что не удержится от желания проломить голову новоявленному матросу, поторопился съехать на берег.

Джон Девис был одним из немногих капитанов, который строго придерживался корсарского кодекса чести. На корабле запрещались драки, женщины, игра в карты и кости. Все споры решались на берегу. Перед абордажем спиртное не пили, прекрасно зная, что ром лишь туманит голову и замедляет скорость клинка. Трусость или бегство каралось смертью. Только решительность и натиск позволяли выиграть схватку на вражеской палубе. В бою работали парами, прикрывая друг друга. В команде было тридцать семь человек, включая капитана, который, веря в счастливые цифры (а тройка и семёрка относились именно к таковым), старался пополнять команду перед каждым выходом.

Бенуа сошёлся на короткой ноге со многими, расплачиваясь за близкое знакомство мучавшим по утрам похмельем. После сиесты он любил прогуляться по Тортуге, купаясь в славе своих золотых ножей, узнавая новости и считая своим непременным долгом пересказать их своему впавшему в уныние другу. Он же принёс Ажену и весть о возвращении флиботов Легурье. Испанцам удалось благополучно убраться вверх по реке, где изломанность русла и мелководье не позволяли пройти пиратским кораблям.

— Мерзавцы! Видно дьявол им ворожит! — выругался Малыш, услышав это известие. — Я уж надеялся, что их пустили на корм рыбам!

— Пиратские лазутчики донесли, что обе плантации разграблены и сожжены, как и все стоянки охотников, — подлил масла в огонь Бенуа.

Ажен помрачнел и нахмурился:

— Когда выходим в море? — глухо спросил он, вперив в Жака свои, налитые ненавистью глаза.

— Не позже чем через две недели. Как только починят рангоут и такелаж, — блеснул морскими словечками, услышанными на шхуне Бенуа, весьма смутно представляя себе их значение. — Капитан даже рассчитывает управиться дней за десять!

— Ладно, десять дней потерпим. А там держись, гачупины! — яростно ударил по кровати Малыш.

Выждав, когда выражение лица друга немного смягчится, Жак дотронулся до его плеча:

— Поль! А Поль! Я тут тебе маленьким подарочком расстарался..., — и он, выскользнув за дверь, тут же вернулся с оставленной у косяка тростью.

Сделанная из чёрного дерева, с украшенной серебром рукоятью, трость смотрелась великолепно. Малыш взял её в руки, любуясь красивой вещью. На нижнем конце тоже имелось серебряная оплётка, оберегающая дорогую вещь от износа. Ласковое прикосновение древесины, искусно отполированной чьими-то умелыми руками, разгладило хмурые морщины на лице Ажена. Подарок явно понравился.

— Спасибо, Жак! — признательно посмотрел Малыш на старого товарища. Не часто кто-то заботился о нём.

— Это ещё не всё, Поль! — желая совсем сразить друга, сказал Бенуа. — Здесь есть секрет! Нажимаешь вот на этот выступ, и..., — он сделал паузу, — и..., — произнёс он повторно, выхватывая из ножен потаённый клинок, — ... получаешь шпагу!

Малыш восхищенно взял оружие из рук Бенуа и, вложив клинок в трость, снова выхватил блеснувшее зеркалом жало.

— Сколь же ты отвалил за этот "маленький подарочек"? — вопросительно посмотрел он на Жака.

— Ну, не так много, как ты думаешь, — смущённо шмыгнул носом Бенуа. — Купец сказал, что такие трости сейчас модны во Франции. Да и чёрт с ними, этими пиастрами! Собирайся лучше, да пойдём, прогуляемся! ...

Мазь Эксвемелина помогла, и рана у Ажена по прошествии нескольких дней полностью затянулась и почти не болела. Когда покраснение ушло, лекарь повыдергал нитки из шва, смазал каким-то бальзамом и разрешил умеренно нагружать ногу, определив недолгие пешие прогулки. Всё вроде было хорошо, но унылый вид друга, переживавшего за Лауру, настолько тревожил Бенуа, что он не выдержал и решил принять срочные меры, чтобы восстановить душевное равновесие Малыша опробованным способом.

Выбрав подходящий денёк, он отправился в заведение мадам Жозефины. Мадам всё поняла с полуслова:

— Да я ему такую девчонку подберу, он об испанке и не вспомнит больше, будь она хоть трижды принцессой! — заверила старая сводница.

Удовлетворённый таким многообещающим заявлением, Жак направился домой.

В тот вечер ему не пришлось особо изощряться, чтобы претворить в жизнь свой план. Кружка выпитого Малышом вина оказалась удачным приложением к задуманным событиям.

— Помнишь, как два месяца назад мы тут веселились? — остановившись напротив заведения, бросил пробный камень Жак. — Ух, и хороша была та белокурая чертовка! Помнишь, что она выделывала, танцуя?!

— А мне больше её товарка понравилась — худышка с огромной грудью. Как же её звали? — напряг память Ажен. ... — Нет, не помню. ... Тогда мы все были по ворот рубахи налиты ромом.

— Так давай зайдём, что ли?! — предложил Бенуа, положив руку на плечо Малыша. — Или у тебя нога побаливает? — заботливо спросил он, рассчитывая этим окончательно пронять друга, не любившего (как и всякий мужчина) расписываться в своей физической немощи.

— Нога в этом деле не помеха, — буркнул Ажен и решительно толкнул дверь.

— Девушки! Девушки! К нам гости! — мелодичным голосом, никак не вязавшимся с её внешностью, пропела старая хрычёвка, и всё завертелось.

С полдюжины одетых как королевы девиц, в платьях, весьма своеобразного покроя, которые отнюдь не скрывали прелестных достоинств их обладательниц, взялись за охотников.

Не прошло и десяти минут, как освобождённые от всего стреляющего, режущего и колющего, усаженные на роскошный диван, они млели в окружении прекрасных куртизанок.

Обворожительные губы нашёптывали в ухо любовные слова, будоража горячим дыханием вскипающую кровь. Тёплые нежные руки, проникнув под рубаху, ласкали грудь и шею, вызывая желание вырваться из их нестерпимо приятного плена. Матовые шары грудей, расположившихся у ног охотников красавиц, жившие, казалось, независимой от хозяек жизнью, колыхались в такт любым изгибам женского тела, сводя с ума, неотвратимо притягивая глаз и прожигая колени через ткань камзола своим прикосновением. И руки сами тянулись к ним, горя желанием коснуться бархатисто-упругой кожи и извлечь это чудо природы из тенет корсета.

Под звуки бубна перед буканьерами появилась полуобнажённая стройная девушка, в костюме турецкой невольницы. Лютня смолкла, только бубен сопровождал её призывно влекущий танец. Приоткрыв в улыбке белые зубки, она с грацией пантеры приближалась к Ажену, упиваясь своей красотой и неотразимостью. Сердце Малыша сладко замерло, уходя навстречу Богу, когда она вскинула на него огромные, волшебно-прекрасные глаза, сияющие неподдельной любовью. ... Любовь даруется на небесах!

Г Л А В А 6

Антонида, бывшая уличная танцовщица, считалась одной из самых дорогих куртизанок в заведении мадам Жозефины. Она любила мужчин и умела с ними обходиться как никто. В заведении она пользовалась полной свободой, ничуть не зависела от мадам и спала только с теми мужчинами, которые ей нравились самой. Девятнадцатилетняя девушка из французского города Ла-Рошель перебралась на Тортугу всего с полгода назад. Ла-Рошель оказался одним из портов Франции весьма удобным для сообщения с Новым Светом. Сюда приходили корабли с заморскими товарами, отсюда уходили суда с поселенцами и грузами для колоний. Наслушавшись рассказов бывалых моряков, она воспылала желанием перебраться в райские места за океаном, где растут диковинные фрукты, водятся дикие животные, а умелые охотники добывают мясо, шкуры и меха. Люди там храбры и отважны, имеют мешки серебра, а женщина всегда может опереться на крепкую руку спутника. Танцуя с шестнадцати лет в приличной таверне, денег она скопила не мало. Поэтому сразу отказалась от предложенных Вест-Индской компанией вариантов по бесплатному пересечению Атлантического океана: подписать кабальную грамоту в качестве служанки на три года или быть проданной в качестве жены на два года тамошним колонистам. Антонида сама оплатила свой путь до Тортуги, о чём ни разу не пожалела. Девчонкам, которых бесплатно везли в трюмах, было ох как нелегко пережить месячное путешествие.

Здесь она тоже сначала устроилась танцовщицей в таверну "Золотая сабля". Хозяин ирландец платил щедро. И работа нравилась. От её зажигательных танцев у здешних мужиков всё рвалось сразу наружу. А восхищённые глаза со всех сторон?! Хорошо было месяца два, пока какой-то пьяный громила не попытался содрать с неё платье и изнасиловать прямо в зале. Корсары, правда, тут же укоротили идиота, ударившего женщину, не желающую с ним спать, на его дурную голову, но синяк в пол лица она носила две недели. Когда хитрая Жозефина, за треть доходов, предложила ей крышу над головой, стол, прислугу и защиту — Антонида согласилась не раздумывая. Союз был выгоден обоим. Корсары валом повалили в заведение, привораживаемые танцами Антониды, обеспечивая хозяйке приличный доход, а девушке безопасность от упившихся напрочь кавалеров. Это в кабак ходят напиться, а сюда приходят с другими целями.

Мадам держала сначала четырёх здоровенных метисов, выбрасывающих без зазрения совести зарвавшихся буянов. Потом, когда разношёрстная публика понемногу схлынула, отпугнутая высокими ценами и твёрдым порядком, а в заведение потянулись достойные клиенты, приток которых обеспечивала неразлучная спутница корсаров Морская Удача, хозяйка оставила в охране только двоих, которых вполне хватало для обеспечения порядка.

Когда же в заведение после удачного набега забредала целая команда, а такое бывало частенько, старая карга выпускала полдюжины своих "фей", чар которых даже самый стойкий мужчина не выдерживал более десяти минут и готов был наброситься на любую женщину. "Взбодрённого" моряка вели на второй этаж к поджидающей в постели куртизанке, и он столь же быстро, как поднимался наверх, возвращался назад. Это новшество, придуманное Жозефиной, увеличивало возможности заведения в полтора раза, и оно нравилось всем: морякам, которые внизу, в ожидании своей очереди, шумно обсуждали тающих от женских ласк друзей, и куртизанкам — принимающим гораздо меньше терзаний от мужчин.

Как только Жозефина передала буканьеров в руки своих "фей", наказав, впрочем, не здорово усердствовать, она шустрой мышкой проскользнула в комнату танцовщицы:

— Антонида! Бриллиант наш лучистый! — пропела хозяйка. — К нам пожаловали два буканьера — храбрецы и красавцы, каких поискать! Говорят, на Сан-Доминго они перебили сотню испанцев. А у того, который поменьше, все ножи золотые,— добавила она наиболее веский, по её мнению, аргумент. — Ты бы уважила гостей, глядишь, какой кавалер и тебе понравится. О том, который поменьше, вся Тортуга уже неделю судачит. Ходят слухи, что он может за двадцать шагов попасть ножом в подброшенную монету. А второй охотник — вылитый Геракл, за притолоку головой цепляет, — вещала старая сводня, пытаясь заинтересовать куртизанку, прекрасно зная, что Антонида предпочитает крупных мужчин.

— А они действительно привлекательны? — попалась на удочку Антонида.

— Что мне не сойти с этого места!

— Хорошо, мадам, я через несколько минут спущусь. ...Сезанна! — позвала она служанку. — Давай быстренько сюда наряд турчанки и помоги мне одеться!

Довольная Жозефина сошла вниз, а служанка из соседней комнаты тут же принесла тюрбан и полупрозрачное одеяние, изукрашенное золотой вышивкой.

Облачалась Антонида недолго.

— Прибери всё здесь, Сезанна, — виновато показала она на разбросанные вещи, и, может быть, я вернусь не одна, — улыбнулась Антонида девушке и нежно коснулась пальчиком её курносого носа, зная, что Сезанна, прислуживающая ей четвёртый месяц, не любит посещений мужчин, мирясь с ними, как с неизбежным злом.

"Не соврала Жозефина", — подумала танцовщица, неслышным шагом спускаясь по лестнице и успев хорошо рассмотреть охотников.

Она вплыла в зал и под звуки бубна начала свой танец, сначала медленно, плавно, а потом убыстряя и убыстряя темп. Через минуту взбудораженное молодое тело уже пело, отдавшись миру звуков и захлёстывающей радости. Танец поглотил её всю, унося в какую-то волшебную страну грёз и необъятного счастья. И её хотелось поделиться этим, переполнявшим её счастьем, выплеснуть его на людей, чтобы и они могли ощутить частичку того восторженного упоения, которое охватило её, неся в бешеном ритме движений.

Она приподняла глаза и тут же, в испуге, закрыла их совсем, не поверив пронзившему её встречному взгляду, боясь, что ошиблась, что ей почудилось, и эти бездонные синие глаза сейчас начнут её безжалостно раздевать. Ох, как она ненавидела эти грязные мужские взгляды!! Взгляды, сдирающие с неё одежду, царапающие бёдра и грудь, липкие, плотоядные и мерзкие.

Она вся тревожно сжалась, танец её потускнел, как будто из него вынули душу, и хотя тело продолжало двигаться в такт звенящему бубну, каждое движение пронизывали страх и растерянность. И все почувствовали это.

Руки девушки, метавшиеся около головы, побледневшее лицо и сломленное в талии тело не звали больше к любви, они кричали: ПОМОГИ! ЗАЩИТИ! СПАСИ! — заставляя сжиматься сердце и холодеть кровь.

Какая-то необъяснимая сила сорвала Ажена с места. Он метнулся к ней и, подхватив, в одно мгновенье укрыл на своей груди, бережно обняв танцовщицу своими большими ласковыми руками.

Антонида, вздрогнув, открыла глаза и опять провалилась в бездонную синеву лучащихся нескрываемой нежностью и любовью глаз, склонившегося над ней человека. Она вся радостно засветилась и, доверчиво прижавшись, уткнулась ему в шею, спрятав счастливое лицо, запылавшее нежданным румянцем.

Г Л А В А 7

От Антониды он ушёл, понимая только одно, что он её любит. Любит и любим! Ночь их сроднила. Ах, как она была коротка эта ночь, растворившаяся ураганом страстей, ласковых объятий и пьянящего шёпота! Всё внутри Малыша пело и рвалось навстречу любимой! Мысли крутились только вокруг Антониды.

Прощались они долго, никак не налюбуясь друг другом в тиши так неожиданно наступившего рассвета. Он, опёршись на локоть, нежно касался пальцами её лица, припухших губ и маленького ушка, норовившего спрятаться среди разметавшихся волос. Антонида, опустив ресницы, тихонько посмеивалась, ловя губами ласкающие пальцы и чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете.

— Мне нечего подарить тебе, моя любимая, — сказал Ажен, целуя её у двери, — разве вот это, — повертел он свою трость. — Как память о хромающем буканьере, которого ты сделала счастливейшим из мужчин.

— Так ты не придёшь больше, Поль? — испуганно задрожали её губы.

— Глупышка, — ласково поцеловал он её в наполняющиеся слезами глаза. — Бог нас предназначил друг для друга, куда же я теперь без тебя. Если не прогонишь, вечером я опять приду, хорошо? ...И покажу тебе секрет этой трости. Если пустишь, конечно, — шепнул он, привлекая её к себе.

Антонида прижалась к его груди и обняла крепко-крепко, как смогла, не желая расставаться. Слёзы всё-таки выкатились из её глаз, но это были счастливые слёзы. ...

Домой Ажен летел как на крыльях, не замечая людей и утренней толчеи.

— Жак! — с порога закричал он другу. — Моё сердце дало трещину!

Бенуа ошалело уставился на Малыша, спросонья не очень понимая, о чём тот ведёт речь.

— Постой, постой! Ты о Лауре?

— Причём тут Лаура! Я об Антониде, об Антониде! Лауре я просто обещал свою помощь, когда закончится нападение испанцев, а ты сманил меня на Тортугу.

— М-да! Кругом я в дураках... — огорчённо пробормотал Бенуа, сообразив, что задуманный им план не то, чтобы с треском провалился, но дал абсолютно неожиданный результат. Тот, который предвещала мадам Жозефина. Но главное было сделано: Малыш перестал терзать себя глупыми мыслями, был бодр и кипел энергией.

Ажен, не обращая внимания на его бормотания, плюхнулся на кровать, закинул руки за голову и, уставившись в потолок, восторженно произнёс:

— Жак! Ты просто не представляешь, какая это восхитительная девушка!

Эту фразу он повторил раз десять, меняя лишь хвалебные эпитеты. Причём проделывал это настолько изобретательно, что Бенуа только сокрушённо хмыкал, уставившись на друга, пронзённого счастливой стрелой.

Г Л А В А 8

Жак сидел у стола, терпеливо ожидая, пока безмятежно спящий Ажен соизволит проснуться. Он не хотел будить приятеля, хотя обеденное время уже настало и живот изрядно подвело. Изредка Бенуа посматривал на Малыша, которому, судя по улыбке на губах, снились, безусловно, чудесные сны. Кто был героиней этих снов, догадаться было не трудно.

От нечего делать Бенуа катал ладонью по столу три, сохранившиеся после вчерашнего посещения монеты. Жозефина вытрясла из него приличную сумму. За себя он заплатил пять пиастров, а вот за Малыша, оставшегося в заведении на ночь, пришлось раскошелиться изрядно. В результате кошель Жака был практически пуст, и ничего кроме этих трёх пиастров не отягощало его объёмистого нутра. Монеты катались плохо. Одна оказалась не мадридской, а мексиканской чеканки, и края у неё были не слишком ровные. Но положенный для испанского песо вес в двадцать пять грамм серебра и установленную пробу монета имела.

Эта же монета оказалась меченой. На её ребре отчётливо виднелась крестообразная зарубка, сделанная остриём ножа. У буканьера тоскливо заныло сердце. Пиастр принадлежал их другу Жаверу и выиграл его Жак в кости совсем недавно, недели две назад, когда Стрелок был ещё жив. Тот имел привычку метить свои монеты, попавшие ему в кошель.

— Что-то ты пригорюнился, приятель! — раздался бодрый голос Ажена, открывшего глаза.

— Ещё бы мне не горевать! — повернулся к нему Бенуа. — Глядя на эти жалкие крохи, хочется рыдать в полный голос! Это всё, что осталось,— не желая говорить Малышу о метке Жавера, подкинул он разом своё богатство и ловко поймал, не дав упасть и раскатиться по столу. — Эта старая карга слупила с меня за твою ненаглядную столько, что в пору стоять на паперти и просить милостыню.

— Нашёл о чём жалеть! — поднялся Малыш с кровати. — Ещё моя бабка говорила, что два полных кошелька лучше, чем один!

С этими словами он развязал свой кошель и пересыпал половину денег Жаку.

— Сегодня опять туда пойдём! И извини меня, Жак, ...понимаешь, ... — замялся Малыш, — твою трость я подарил Антониде. Больше нечего было... — развёл он руками.

Бенуа хлопнул друга по плечу и улыбнулся:

— Это не смертельно, Поль. Насколько я понимаю, — поднял он к потолку палец, — трость тебе больше не нужна. Ты доскачешь туда и на одной ноге. Причём, я думаю, гораздо быстрее, чем я дойду на своих двоих!

Он дал Малышу время собраться и повёл его вниз, слыша нетерпеливое урчание в своём животе, предвкушающем хороший обед.

Вечером, принарядившись, буканьеры опять отправились к мадам Жозефине.

— Я к Антониде! — бросил Ажен опешившей старухе и поднялся прямо наверх.

— А мне подбери какую-нибудь курочку попышнее! — потряс Бенуа щедро наполненным кошельком, перед носом сразу повеселевшей хозяйки. — А то вчерашняя была ну уж очень ... стройна, — подобрал он подходящий эпитет для тощей девицы, никак не желая обидеть ту, что доставила ему вчера немало удовольствий.

От "легкокрылых фей", за которых Жозефина не преминула набросить десяток пиастров, Жак вежливо отказался.

— Мадам, для меня их старания явно излишни. От одного запаха этого заведения, мой флаг взлетает под самый клотик! И далеко не всякому кораблю из эскадры ваших "девственниц" под силу сбить его даже до середины мачты! — выпятил он горделиво грудь, весьма довольный удачно вставленными морскими выражениями.

Старуха, любившая сальности, захохотала. Её морщинистая кожа задёргалась, добавив на лице, напоминавшем высохший лимон, несколько новых складок. Сделав приглашающий жест и усмехнувшись, она быстро затопала по ступенькам наверх впереди буканьера.

Куртизанка, расчёсывающая роскошные светлые волосы под пологом кисейного балдахина, приветливо улыбнулась буканьеру и, отложив гребень, поднялась с кровати. Две свечи, освещающие комнату, сразу же выхватили из полумрака изящный изгиб молодой шеи и великолепную грудь, которую никакими стараниями нельзя было запрятать в корсет. Девушка была не очень красива, но привлекательна и свежа.

"Наверное, из нового пополнения мадам", — подумал Жак, галантно целуя ей руку.

— У тебя чудесное имя, сказал он, когда она назвала себя. И видя, что девица не торопится его раздевать, как повелось в заведении Жозефины, он сам усадил её на постель, только тут сообразив, что на куртизанке одето платье, а не привычный для посетителей пеньюар.

"Опять с этой каргой не рассчитаешься", — мелькнула отдававшая скупостью мыслишка. Но губы уже сами потянулись к манящей нежным запахом шее, а рука легла на скрытое пышными складками мягкое бедро, жаркое тепло которого сразу ударило в голову. Он снял с неё и отбросил цепочку с тяжёлым крестом, мешавшую его поцелуям и принялся возбуждённо расстёгивать платье и, приведшую его в неистовство, тугую шнуровку корсета.

Анна еле заметно сопротивлялась, пока он не раздел её всю и не приник к ней, вжавшись всем телом и настигнув, наконец, поцелуем её ускользающие губы.

За этим последовал такой шквал страстей, что Жака мотало как щепку, неосторожно попавшую в водоворот. Его горделивый флаг дважды срывался с мачты, сбитый ураганными порывами, прежде чем побеждённая буря, разразившись напоследок пронизывающим сердце стоном, утихла, сражённая стойкостью француза.

Анна ласково прижала его голову к ещё вздрагивающей груди и, не отпуская его от себя, неподвижно застыла.

— Ты знаешь, Жак, — минутой спустя, тихонько шепнула она, — за последние три месяца, что я здесь, ты первый, кто довёл меня до вершины блаженства, — и мягко поцеловав, легонько отстранила от себя тяжело дышащего охотника.

— Дьявол! — не удержавшись, выругался Бенуа, когда встал с постели. Он закрутился, поджав босую ногу, которой наступил на брошенный около кровати крест. Ругаясь уже про себя, буканьер поднял распятие с пола и, желая рассмотреть, обо что же он укололся, шагнул к горевшей в углу свече.

Он узнал этот массивный, чуть меньше ладони, серебряный крест. Это был крест Лангедока! ... И на терновом венце искусно отлитого Христа алела капелька крови.

— Прости меня, Господи, что принял твою руку за дьявольскую, — трижды осенив себя крестным знамением, прошептал Бенуа.

Он повернулся, взяв подсвечник, и поднеся свечу к изголовью кровати, спросил, глядя прямо в глаза, лежащей девушки:

— Откуда у тебя этот крест, Анна?

— Крест? — чуть дёрнулась куртизанка. — Мне подарил его на днях один кавалер. Весьма противный малый, надо отметить, — коснулась она успокаивающе его руки. — С ужасно колющими усами и дурным запахом изо рта.

— А как его звали?

— Я даже не поинтересовалась, Жак! Но он был из буканьеров и при деньгах. ... Брр, — передёрнула она плечами от омерзения, вспомнив его холодные как у покойника губы.

Бенуа на секунду задумался, перебирая в памяти лица товарищей:

— А он не был похож на крысу? — непроизвольно напрягся охотник, в ожидании ответа на неожиданно мелькнувшую догадку.

— Боже мой! А я, дура, всё не могла понять, кого же он мне напоминает, — прикрыла она рот ладонью, откинувшись на подушку. И вдруг отчаянно начала тереть губы, вспомнившие его гадкие прикосновения и грудь, занывшую, как тогда, нестерпимой болью под его костлявыми пальцами.

— Поцелуй меня, Жак, — взмолилась Анна, поняв бесполезность своих попыток уйти от мерзких воспоминаний.

Охотник склонился над девушкой и долгим поцелуем приник к её губам, чувствуя, как под его ладонями, ласкающими груди, твердеют желанием спелые ягоды её сосков. И всё завертелось вновь.

То, что было у них до этого, не тянуло даже на лёгкий шторм, по сравнению с тем ураганом, который обрушился на Жака. Намертво сжав его в объятьях, Анна неистовствовала, мечась в исступлении по постели, бешеными движениями пытаясь содрать с себя эту едкую, разъедающую душу грязь. И когда она судорожно сжала бёдра, и, откинувшись завыла в полный голос, никого не стесняясь, и ни на что не обращая внимания, Жак затих, боясь неосторожным движением остановить этот очищающий огонь, охвативший её тело. ...

...— Шла бы ты из этого заведения, — нежно гладил он её по щеке, стирая слёзы, мелкими горошинами срывающимися с мокрых ресниц. — Не для тебя оно! Возьми, к примеру, Жозефину. Да ей всего сорок шесть! А выглядит старше покойника! Распутство все соки из неё вытянуло ещё десять лет назад. Грудь до пупа, лицо, как печёное яблоко. Это ещё хорошо, что дурной болезнью не заразилась, а то бы и нос отгнил. Здесь особо не разбогатеешь, только себя загубишь. А сколько Крысят тебе ещё попадётся у мадам?! — сжал он легонько её руку, жалея девушку.

— Куда же идти, куда?! ...Здесь кругом нужны шлюхи, а не жё-о-ны, — жалобно плакала она, уткнувшись лицом в подушку. — Кому нужна кабальная служанка, кроме хозяйки? Кому?! Мне ещё три года здесь бесплатно, только за кров, еду и одежду ноги раздвигать, ублажая всяких мерзавцев.

И девушка снова зарыдала, проклиная судьбу, забросившую её на этот остров.

Жак обнял её за плечи и, ласково повернув, поцеловал в мокрые, дрожащие губы.

— Не плачь! Через неделю выйдем в море, а как вернусь, что-нибудь придумаем.

Бенуа выгреб половину монет из своего кошеля и протянул девушке.

Держи, и спрячь подальше, чтобы мадам не нашла! С ней я сам рассчитаюсь! Если что-то случится — на первое время хватит, — пояснил он, заглянув в прояснившиеся надеждой глаза.

— А крест я заберу, чтобы он тебя не тревожил,— сказал уже у дверей Жак, грустно улыбнувшись на прощанье.

Г Л А В А 9

— Это рука Всевышнего, Поль! Видно Господь хотел, чтобы посмертная воля Лангедока была обязательно выполнена, — говорил утром Малышу Бенуа. — Иначе, это распятье никогда бы не попало к нам назад!

— Я думаю, в этом ты прав, — согласился Ажен, которому Жак успел рассказать и об Анне, и о кресте, и о Крысёнке. Он повесил крест Лангедока на шею и, взявшись за распятие, поклялся:

— Клянусь Богом, мы выполним твоё завещание, Роже!

Они ещё долго обсуждали, как найти Денье и забрать у него завещанные им пиастры.

— А ты знаешь, — предложил Жак, — давай эти деньги пустим на богоугодное дело — вырвем невинную душу из распутного вертепа. Купим для Анны маленький домик, и пусть себе живёт. Глядишь, и мужа подыщет.

— Я тоже не хочу, чтобы Антонида оставалась у Жозефины. Да и сама она собирается на днях сбежать от старой карги, — посмотрел на друга Малыш. — Просила подыскать ей жилище. Так что давай поселим их вместе, и им будет веселее и нам сподручнее.

Ты правильно решил, Поль! — расцвёл Бенуа, опасавшийся, что Малыш поднимет на смех его предложение, которое скорее можно было услышать из уст священника, чем погрязшего в грехах буканьера.

— Одно только беспокоит, — минуту спустя сказал Жак. — А вдруг у него не окажется денег! Этот вонючий подонок мог их давно спустить!

— Ты плохо знаешь Денье! Эта Крыса наверняка их припрятала! А крест уж больно заметный, выбросить или переплавить не рискнул, вот и сплавил куртизанке от беды подальше. Он же знает, что мы с тобой уцелели. И я теперь нисколько не сомневаюсь, что там, в апельсиновой роще (помнишь, мы услышали подозрительный шорох?), он прятался совсем рядом.

Их разговор прервал скрип двери и ввалившийся в комнату рулевой "Стрелы". Радостно распахнув свою пасть, до этого совсем незаметную в огненно-рыжей, давно не стриженой бороде, ещё с порога Акула завопил:

— Ребята! Я принёс вам радостную весть! ...Через неделю выходим в море! ... А это, — он бросил на стол звякнувший мешочек, — капитан прислал вам тридцать пиастров, чтобы вы случайно без выпивки не протянули ноги! — захохотал он. — В пятницу он ждёт вас на шхуне! Фу, дьявол! Что-то в глотке запершило! — зашёлся в кашле Акула и с размаху плюхнулся на стул.

Ушёл он через час, осушив две бутылки рома, ещё более громогласный и весёлый, чем был.

Отобедав и хорошенько отдохнув, после сиесты буканьеры направились на поиски Денье. Они обходили таверну за таверной в надежде наткнуться на Крысёнка. Расспрашивать, они не раскрашивали, но услышав случайно разговор двух моряков, один из которых вместе с Легурье поднимался вверх по Артибониту, подсели к ним, справедливо полагая, что наверняка что-то узнают.

— Как сообщили наши пешие лазутчики, — рассказывал моряк, — плантации все разорены. Всех, кого поймали, гачупины или убили, или увели вместе с рабами. Около асьенды Перрюшона повесили пятерых раненых буканьеров, а остальные погибли в огне. Ну, да и испанцев они там перебили больше сотни.

— А кто-нибудь из буканьеров на левобережье уцелел? — спросил Бенуа.

— Да! Мы подобрали на побережье пролива одного, пока ждали попутный ветер. Парень чудом вырвался из той заварушки. Он много чего рассказал — корсары аж зубами скрипели от ярости. Эх, жалко, что баркасов не было, они уже ушли за мели. А то бы всех пустили на корм рыбам. Да заберёт Чума этих детей дьявола!

— А где он сейчас?

— Кто?

— Да этот счастливчик, что спасся?

— Не знаю. Вчера, правда, видел в соседнем кабаке, его там моряки угощали, но он уже едва держался на ногах и готов был расквасить нос о половицы. А он вам зачем, ребята?

— Да мы тоже не прочь услышать подробности, — вмешался Малыш, опасаясь, что Бенуа, своим неуёмным языком сболтнёт что-нибудь лишнее.

Они ещё выпили за компанию по кружке рома и отправились к себе. День прошёл не зря. След Крысёнка отыскался сравнительно легко.

Г Л А В А 10

— Рад вас видеть, месье де Куартье! — отвесил поклон роскошно одетый корсар, заметив начальника губернаторской стражи.

Лейтенант сидел за столом один, зло как чёрт и допивал уже четвёртую бутылку бургундского.

— Присаживайтесь, капитан. Я тоже рад встрече, — буркнул он, хотя его вид говорил об обратном.

— Что-то вы не в настроении сегодня, лейтенант, ... как, впрочем, и я, — сказал Монкар, усаживаясь за стол Куартье.

— Рому давай! — приказал он подскочившему слуге. — Сегодня меня этой штукой, — щёлкнул он по бутылке бургундского, — не взбодришь! Я зол, как пеньковый галстук, оборванный висельником.

Куартье, ожидая продолжения, заинтересованно посмотрел на корсара, имевшего под началом восемнадцати пушечный корабль и команду отчаянных головорезов, отличавшихся особой жестокостью. Да, впрочем, и сам капитан не зря имел прозвище Кровавый Франсуа. Пленных его люди не брали, а если паче чаянья такие попадались, то спустя час их обезглавленные тела летели за борт на корм акулам. Женщины жили чуть дольше — пока не натешится вся команда. Корсары Тортуги его недолюбливали: пленные — ведь тоже добыча! Если нельзя получить хороший выкуп, то всегда можно продать за звонкую монету англичанам на Ямайке, где самый большой рынок рабов.

На берегу, капитан слыл задирой, и его шпага в быстротечных поединках пустила кровь не одному флибустьеру. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что смертельный случай был всего один. Монкар просто не успел отвести свой клинок, когда молодой болван, не имевший ни малейшего понятия о фехтовании, бросился на него как разъярённый бык, и сам себя насадил на шпагу. За этот случай капитану пришлось выслушивать нотацию губернатора и заплатить солидный штраф в кассу "берегового братства". И он тогда поклялся себе — никогда не иметь дело с сопливыми юнцами, которые и по палубе то, как следует ходить не научились, а махать клинком — тем более.

— Так что же послужило причиной вашего плохого настроения, капитан? — дождавшись, пока корсар промочит горло, спросил собеседник.

— Я думаю, лейтенант, причина плохого настроения у нас с вами общая — ...Антонида!

Он сделал большой глоток и продолжил:

— Сегодня она мне опять отказала, как и вчера. Хотя я, этой стерве Жозефине, подарил кольцо с бриллиантом, чтобы та всё уладила.

— Вы проницательны, Монкар, — наполнил себе ещё один бокал Куартье.

— Здесь не надо иметь семь пядей во лбу. На Тортуге всего несколько человек пользуются благосклонностью Антониды. Их можно пересчитать по пальцам на руке и вам это известно не хуже меня.

— А знаете ли вы капитан, почему Антонида лишила нас своих милостей?! — цедя бургундское, спросил Куартье. Он злобно отставил звякнувший бокал и, уставившись в глаза пирату, медленно, выдавливая слова, сказал: — У неё... новый... любовник. Эта старая карга Жозефина сегодня ругалась, как боцман на палубе — Антонида с этого малого и денег, оказывается, не берёт! Вот что мне больше всего в этой истории не нравится, капитан!

— Так в чём же дело?! Надо от него избавиться. И чем быстрее, тем лучше! Он кто такой?

— Молодой буканьер, крупного телосложения, не богат, но, говорят, весьма привлекателен. Прозвище — "Малыш". Приходит к Антониде уже четвёртый день подряд. ...Вот собственно и всё, что мне удалось выведать у Жозефины.

— К моему большому огорчению, я поклялся не связываться с сопляками, а то бы с удовольствием попортил ему шкуру и поставил отметину на причиндалах. Придётся вам им заняться, лейтенант!

— Избавьте, от такой "Чести", капитан! Во-первых, он не дворянин, а во-вторых, я всё-таки начальник стражи, и губернатор будет недоволен, если мне придётся выступить в роли зачинщика дуэли.

— Хорошо, месье, — секунду подумав, сказал Монкар, — вы правы! Нам обоим нельзя встревать в это дело. Вряд ли Антонида проявит благосклонность к тому, кто отправит её вздыхателя на тот свет. Однако, за пятьдесят монет я найду человека, который сумеет это сделать! Расходы пополам. Согласны?!

— О чём речь, капитан! — обрадовано воскликнул Куартье, и они ударили по рукам.

Г Л А В А 11

Второй день, посвящённый розыску Крысёнка, результатов не дал, хотя друзья бродили по кабакам и улочкам Бастера до позднего вечера. ...

— Послушай, Поль! — сказал Бенуа, растолкав перед обедом вернувшегося на рассвете друга. — Сегодня уже понедельник, а в пятницу мы выходим в море! Времени осталось совсем ничего.

Малыш неожиданно расхохотался, завалившись опять на кровать. Бенуа непонимающе с подозрением уставился на него:

— Чему смеёшься, то? — спросил он обиженно. — Как будто я из печёного яйца цыплёнка высидел!

— Прости, дружище, я слушаю тебя со всем вниманием, — обнял он Жака, — но по пятницам ни один здравомыслящий капитан не выйдет из порта — уж очень скверная примета! А Девис просто хочет собрать на борту всю команду, чтобы в день отхода не выискивать людей по кабакам.

— Это не меняет дела! Времени осталось всего чуть! Надо ведь и дом подыскать и обставить его как-никак. А по сему, я думаю, пора разделиться. Наши шансы найти Крысёнка сразу увеличатся вдвое.

— Ты правильно решил, Жак! Этого проходимца надо найти как можно быстрее, и, если он денег добром не отдаст, то придётся их выбить силой.

После обеда буканьеры отправились бродить по Тортуге. Бенуа повезло почти сразу. Прошло не больше часа, как он увидел выходящего из дверей трактира Крысёнка.

— Эй, Денье! Куда ты так спешишь!? — заслонил он дорогу.

— Дьявол меня забери! Кого я вижу! Неужели это ты, Жак? — искренне обрадовался Крысёнок. — Я слышал, что вы с Малышом уцелели, но не надеялся вас встретить. Говорят, вы записались в корсары, — глаза его забегали, и от искренней улыбки не осталось и следа. — А где Ажен? — посмотрел он по сторонам.

— Тебя ищет! Мы уже третий день горим желанием увидеть твою рожу!

— Это ещё зачем! — заносчиво распрямился Крысёнок, возвышаясь на полголовы над Жаком.

— Да за тобой должок, Жерар! Тот, который ты выгреб из кошелька Лангедока, — посмотрел Бенуа в упор на бывшего товарища.

— Я по чужим кошелькам не шарю! — взъерепенился Крысёнок, отрицая очевидное и наливаясь злостью (что свойственно большинству проходимцев, пойманных за руку!).

— Не придуривайся! Крест Лангедока, что ты подарил куртизанке, уже у нас. Выкладывай деньги, и разойдёмся по-хорошему! — зашипел, не выдержав Бенуа. — Или ты забыл, что на Тортуге, для таких как ты, приготовлен хороший пеньковый галстук!?

— Ах ты, собака! Ты пытаешься мне угрожать?! — завопил Денье и так неожиданно двинул Жака в ухо, что тот растянулся в пыли, ошарашено хлопая глазами. — Не путайся под ногами, а то схлопочешь пулю! — злобно бросил Крысёнок и развернувшись, под дружный хохот зевак, больно задевший самолюбие Бенуа, пошёл прочь.

— Ну, Крысёнок! Молись дьяволу! — заорал буканьер, выхватывая нож и устремляясь за обидчиком.

Денье, услышав позади топот, резко обернулся и, увидев в руках Бенуа лезвие ножа, не задумываясь, разрядил в него свой пистолет.

Только необыкновенная ловкость спасла Жака от верной смерти. Заметив наведённое на него дуло, он молниеносно присел и тут же метнул клинок. Пуля прошла над головой, уткнувшись в стену трактира, а Денье, захрипев, завалился набок, обхватив скрюченными пальцами торчащую в груди золотую рукоять.

Когда Бенуа подбежал к противнику, Денье, содрогаясь от усилий, с трудом перевернулся на спину. Он несколько секунд натужно хрипел, справляясь с рвущей тело болью, а потом затих, устремив взгляд на склонившегося над ним Жака. К своему удивлению в его широко открытых глазах буканьер не уловил ни ненависти, ни злобы. Они смотрели с мягкой человеческой печалью и грустью, открывая так и не понятые никем тайники человеческой души. Да и лицо Денье преобразилось. Не было больше опущенных уголков рта и крысиного оскала. Две складки, идущие от носа, разгладились, и, даже торчащие щёткой усы стали вдруг не так заметны, перестав топорщиться и прильнув к смертельно побелевшей коже, словно желая убрать последнее сходство хозяина с крысой.

— Простите меня ребята, ...если сможете, — тихо произнёс Денье. — Это я... сгубил Лаваля и остальных... Бог мне судья.... А деньги... поделите с Малышом... они в комнате... наверху, — чуть шевельнул он головой в сторону дома по правой стороне. И горестно вздохнув, медленно смежил веки, уже не чувствуя, как светлой росинкой задрожала на ресницах хладная слеза, так и не скатившаяся по щеке живым влажным следом.

Г Л А В А 12

— Ты не очень-то вежлив, парень! Наступил на ногу и даже не собираешься извиняться! — остановил Ажена у входа в таверну рослый верзила с лицом, прочерченным шрамом.

— Извини, брат, коли так. Я торопился, — добродушно улыбнулся Малыш, чувствуя за собой некоторую вину, поскольку ему действительно пришлось немного потеснить двух моряков, загораживающих дверь.

— Да ты ещё и сомневаешься в правдивости моих слов, молокосос?! — яростно ощерился верзила и, не размахиваясь, ударил Ажена в подбородок.

Удар, хотя и рассёк Малышу губу, но явно был рассчитан на то, чтобы привести противника в бешенство, а не сбить его с ног.

Поль отскочил и выхватил шпагу.

— Так тебе ещё недостаточно моего урока вежливости, Щенок?! — загремел верзила. — Клянусь плавником акулы, ты пожалеешь недоносок, что связался с Бешеным Быком, угрожающе прорычал он, и вытащив клинок, взмахнул им несколько раз, со свистом рассекая воздух.

По точным и быстрым ударам, последовавшим один за другим, Ажен почувствовал, что нападавший весьма прилично владеет шпагой.

"Хорошенько прощупай противника, прежде чем решиться на завершающий укол", — вспомнил он одно из многочисленных наставлений Лангедока, и уверенно парируя удары сверкающей стали, искал бреши в защите всё более распаляющегося противника.

Вокруг уже собралась изрядная толпа подвыпивших моряков, криками подзадоривая дерущихся, не желая, впрочем, никому смерти.

"Атакующие удары великолепны, а защита хромает", — сам того не замечая, глазами учителя оценил Малыш яростно наступавшего на него корсара.

— Ну, держись, гадёныш! — закричал окончательно взбешённый сопротивлением моряк и сделал молниеносный выпад, который наверняка проткнул бы буканьеру горло, не успей он отклониться.

"А этот парень собирается меня прикончить!" — мелькнула опалившее сознание догадка и Поль, отразив очередной удар, скользнул чуть влево и мгновенным уколом проткнул противнику плечо.

Бешеный Бык дико заревел и нанёс рубящий, страшной силы удар сверху, рассчитывая раскроить буканьеру череп. Малыш принял его на гарду, побоявшись, что клинок его тонкой шпаги обломится, и, распрямившись стремительной пружиной, ударил эфесом в искажённую болью рожу. Сил то у него было побольше, чем у корсара.

Моряк, сбитый с ног, покатился по земле, выплёвывая выбитые зубы, и прежде чем успел что-либо сообразить, шпага буканьера упёрлась ему в горло:

— Я считаю, мы в расчёте сударь, за то оскорбление, которое вы мне нанесли. И запомните, я не позволяю чужому кулаку гулять по моей физиономии!

Не успел он вложить шпагу в ножны, как чья-то рука легла на его плечо. За его спиной стоял Монкар, обозлённый до крайности одобрительным хохотом зрителей, который последовал за словами буканьера и тем, что подкупленный им человек, не справился с пустяковым заданием.

— Месье! Вы жестоко обошлись с моим моряком, а давать в обиду своих людей не в моих правилах! Не угодно ли продолжить поединок? — с отменной вежливостью сказал Монкар.

-Это Кровавый Франсуа, не связывайся с ним, он убьёт тебя, — прошептал в ухо Ажену протиснувшийся Ван Готорн, и повернувшись к Монкару произнёс:

— Мы тоже не привыкли давать своих людей в обиду, капитан! Будет лучше, если вы умерите свои притязания! — положил он красноречиво руку на пистолет.

Толпа сразу заволновалась, почувствовав, что запахло кровью, и подалась назад. Моряков со "Стрелы", готовых грудью защитить товарища, оказалось трое, не считая Ажена. За Монкаром стояло вдвое больше людей.

— Я принимаю ваш вызов, сударь! — сказал Малыш, мгновенно сообразив, что драка закончится не в пользу их экипажа.

— Но надеюсь, после вас мне не придётся пробовать своё умение на каждом члене вашей команды? — обвёл он рукой стоящих за Кровавым Франсуа корсаров. — Иначе ваш корабль останется без матросов, — закончил он под дружно раздавшийся смех.

— Дуралей! — шепнул Ажену Ван Готорн и тут же отправил Акулу за подмогой.

Обе, враждебно косящиеся друг на друга группы, разошлись в стороны, давая место главным участникам событий.

Поединок начался стремительно, завораживая звоном и сверканием клинков. Флибустьеры сразу поняли, что встретились два мастера, ни в чём не уступающие друг другу.

"А этот новенький — молодец! Лихой рубака!" — подумал Ван Готорн, с тревогой наблюдая, как буканьер уверенно сдерживает натиск Монкара.

Пару минут Ажен лишь отражал сыпавшиеся на него со всех сторон удары, лишь изредка атакуя, чтобы поставить противника на место. В исходе боя он уже не сомневался. Он был быстрее. Да Монкар, несомненно, мастер. Но ему просто нечего противопоставить молодости, выносливости и тысяче боев ежедневных тренировок. Разве что старый багаж умений и опыт редких случайных схваток.

"Ну, погоди, сопляк!" — решил покончить с буканьером капитан, посчитав, что наигрался на публику достаточно. Каково же было его удивление, когда, проведя свой коронный приём, он не почувствовал, что шпага пронзила человеческую плоть. Она лишь распорола камзол на левом боку Малыша.

"У него может быть в запасе что-нибудь похлеще!" — ощутив холод клинка, подумал Ажен и обрушил на корсара серию атакующих ударов. Его шпага мелькала с головокружительной быстротой, не позволяя глазу уследить за разящей полоской стали.

В одно мгновенье Монкар получил две колотых раны и опустился на землю, выронив оружие и застонав. Его правая рука и бедро окрасились кровью. Он мерзко ругался, посылая на голову Ажена тысячу проклятий, но его яростные крики утонули в восторженном рёве моряков, приветствовавших победителя.

— Молодец, Малыш! — хлопнул по плечу буканьера Ван Готорн, когда всё немного успокоилось и люди Кровавого Франсуа унесли своего поверженного капитана. — Пусть дьявол заберёт мою душу — не ожидал! Завтра вся Тортуга будет говорить об этом поединке — ты посрамил одну из лучших шпаг острова! Такое событие надо отметить! — потянул его фламандец в трактир.

— И не забывай, — предупредил он, — сейчас ты нажил себе изрядное количество врагов. ...Но какой мужчина их не имеет, якорь им в глотку! — подмигнул он Ажену, расхохотавшись.

Г Л А В А 13

Домик они купили хороший. Он, правда, был деревянный, но в два этажа и с маленьким садиком. Возвращающийся во Францию господин де Мигрю запросил с них, в общем-то, не слишком дорого. Но когда друзья прикупили кой-какую мебель к той, что осталась в доме, то их кошельки были практически пусты, если не считать два десятка золотых дублонов из кошеля Лангедока и триста пиастров, оставленных на выкуп кабальной грамоты Анны.

В четверг с утра они забрали девушек из заведения. Пришлось намять бока обоим метисам, да и самой Жозефине, пытавшейся со свирепостью дикой кошки выставить их за дверь. За кабальную грамоту девицы Сезанны Боярд (так на самом деле звучало имя Анны), пришлось пообещать заплатить ещё столько же. Иначе Жозефина ни в какую не хотела продавать девушку, и была в своём праве. Доброе дело не бывает дешёвым.

Девушкам домик очень понравился — ведь его же купили для них. Они с весёлым и радостным смехом промчались по комнатам, что были внизу и устремились по крутой винтовой лестнице наверх, чтобы восхититься двумя уютными спаленками и разделяющей их комнатой побольше, где можно было соорудить гостиную (или, на усмотрение хозяек, поселить обоих охотников).

Буканьеры, как никогда довольные собой, бросили на лавку узлы с девичьим "приданным" (в основном это были вещи Антониды) и быстро накрыли немудрёный завтрак с заранее припасённой парой бутылок хорошего вина. И не было на Тортуге в то утро людей, более счастливых, чем новоиспечённые хозяйки дома. И даже Сезанна, с её пуританскими причудами, поддавшись общему веселью, пригубила глоточек.

День пролетел в приятных хлопотах. Девушки наводили в доме порядок, подолгу споря, куда поставить каждую вещь, изредка зовя мужчин, желая передвинуть что-нибудь тяжёлое. А буканьеры, разыскав кое-какой инструмент, подновили ставни и укрепили запоры. Предстоящее расставание (о чём ещё не догадывались ни Антонида, ни Анна) их крайне беспокоило. Поль боялся по возращении найти дом пустым, а девушек опять в лапах мадам.

"Хотя старая карга сама наверняка побоится связываться с нами, но всегда сможет нанять каких-нибудь проходимцев", — думал он. И по сему, после сиесты, решил познакомиться с соседями, рассчитывая на их помощь. Ближайший сосед оказался стариком за пятьдесят лет, туговатым на оба уха, и никакой помощи (по мнению Ажена) из-за немощи оказать не мог. Выпили за знакомство бокал вина и распрощались.

Дом слева, принадлежал, как оказалось, О'Коннону, хозяину "Золотой сабли". Его Ажен дома не застал, что было и естественно, поскольку со слов экономки, хозяин обычно в трактире до позднего вечера, а иногда там и ночует.

Поэтому Поль поступил проще — на последние деньги купил дешёвенький, но добротно сделанный пистолет.

Девушки сразу погрустнели, когда узнали, что мужчины завтра отправляются в море, но ничуть не испугались, как мыслилось буканьерам.

— Мы не боимся мадам Жозефины и никого другого! — заявила Антонида. — Руки коротки у мадам, чтобы заграбастать нас снова!

Но пистолетом заинтересовались, и каждая не только выстрелила по нескольку раз, но и зарядила пистолет.

— Это может вам понадобиться, если пожалуют непрошенные гости, — показывал Малыш, как заряжать оружие. — Но в людей лучше не стрелять. Достаточно отпугнуть выстрелом.

Бенуа искусно вырезал в ставнях первого этажа и в двери небольшие отверстия, закрыв их плотно пригнанными пробками.

— Если кто станет ломиться — через них можно будет выстрелить, — пояснил он. — Только свет надо сначала погасить.

— Ты думаешь, на нас будут нападать вооружённые люди? — спросила Сезанна.

— Вряд ли. Но бог с особой охотой помогает предусмотрительным! — отшутился с улыбкой Жак.

Сезанна, отойдя в сторону, нахмурилась и в голове у неё, как водится у женщин, почуявших опасность, заметалось множество мыслей.

— Бог помогает предусмотрительным, — прошептала она про себя, сурово сжав губы, вытянувшиеся в тонкую злую нитку.

Г Л А В А 14

"Стрела" вышла в море в понедельник. За три дня капитан Девис согнал с команды десять потов и выбил тяжесть берегового похмелья. Грозный Джон добивался, чтобы у него была действительно грозная команда.

В пятницу на корабле драили орудия, грузили припасы, заканчивали последние работы по починке снастей. В субботу с утра судно вышло из гавани и вернулось только к вечеру. Моряки по командам капитана с десяток раз ставили и убирали паруса, шхуна меняла галсы и делала рискованные повороты, послушная чутким рукам Акулы и зычному голосу Девиса. Канониры, под резкую барабанную дробь, подкатывали орудия к пушечным портам, и снова откатывали, истекая потом. Суетились подносчики, подтаскивая заряды и порох. Абордажная команда бросала крючья и с рёвом устремлялась к борту, готовая перехлестнуть его и ринуться на чужую палубу. Марсовые, зажав в зубах короткие абордажные сабли, вися на снастях, готовы были соскользнуть вниз, в гущу врагов, ошеломив их яростным натиском, чтобы вырвать у судьбы нелёгкую победу.

В воскресенье Девис опробовал пушки, дав по одному залпу каждым бортом. Целью служил небольшой плотик с парусом, сброшенный с палубы. Ядра, изорвав парусину в клочья, срезали и мачту. Капитан, наблюдавший это в подзорную трубу, остался доволен. — Команда знала своё дело. И даже несколько человек, взятых впервые на борт "Стрелы", уже ничем не выделялись из её несокрушимого единства.

На следующий день, разбуженная звуками барабанов и холостыми выстрелами пушек, Тортуга провожала несколько корсарских кораблей. Те уходили на поиски испанских галеонов, протянув грозную руку к севильскому золоту.

"Стрела", даже под зарифлёнными парусами, лихо резала крутую волну. Девис вёл судно к Подветренным островам, надеясь у Маракайбо найти богатую добычу.

Хотя Морган и опустошил год назад эту важнейшую гавань Венесуэлы, но к побережью генерал-капитанства* продолжали идти десятки судов с товарами, а обратно шли корабли с ещё более богатым грузом.

*Венесуэла в те времена относилась к вице-королевству Перу и входила в состав генерал-капитанства Новая Гранада.

Едва по правому траверсу обозначился мыс Гальинас и "Стрела", после трёхдневного плавания взрезала воды Венесуэльского залива, марсовый заметил на горизонте парус. Судно двигалось в том же направлении, что и шхуна. Девис приказал ставить все паруса. Через несколько минут обрадованные удачей моряки убрали все рифы на гроте, а весело взметнувшиеся вверх второй кливер и стаксель наполнились ветром.

Через час капитан уже мог рассмотреть в подзорную трубу тяжело гружёный трехмачтовый флейт. Испанец рвался на ост, подняв на мачты всё что можно, пытаясь пересечь залив и скрыться среди островов или ближайшей гавани на побережье. Но при скорости шесть-восемь узлов это ему было явно не по силам.

"Лёгкая добыча, — подумал Девис, неумолимо сближаясь с неприятелем, — наверняка не более восьми пушек!". Он подал знак рукой, и барабанная дробь в одно мгновенье разогнала людей по местам.

— Стрелков на ют! — приказал Грозный Джон, когда до испанцев осталось полмили.

— Как сблизимся, бить по канонирам, рулевому и офицерам! — напомнил Девис.

Испанец, видя, что ему не уйти, изменил курс, разворачиваясь бортом к приближающемуся корсару.

— Дьявол меня побери! Ребята! Он не думает сдаваться! — закричал капитан, увидев в трубу, как юрко взобравшийся по бизани моряк, приколачивает гвоздями к мачте испанский штандарт.

Корсары дружно взревели, наливаясь яростью, прекрасно понимая, что если гачупины решили драться до конца, то абордажная схватка будет исключительно жестокой.

— Зарядить картечью! — скомандовал Девис, насчитав на палубе больше сотни солдат. Пользуясь наветренным положением, он решил пройтись сначала вдоль вражеского корабля, причесав всё своими пушками, и сделав маневр, повторно зайти с кормы и дав ещё один залп в упор, взять испанца на абордаж.

— Всем укрыться! — рявкнул капитан, когда Акула повёл шхуну на сближение. Прежде чем корабли, идущие встречными курсами, поравнялись и испанские орудия смогли вступить в дело, носовая пушка "Стрелы успела дважды осыпать картечью кормовую надстройку флейта, где располагались восемь орудий, по четыре с каждого борта.

— Стрелки! Бей! — скомандовал Девис, когда Акула мастерски притёр шхуну на расстоянии полукабельтова от флейта. Десяток мушкетов ударили залпом, а потом выстрелы захлопали вразнобой.

Ажен успел сделать три выстрела по канонирам, нисколько не сомневаясь, что попал. Четвёртый, доставшийся ему мушкет, он разрядил в склонившегося над штурвалом рулевого. Подбежавшего ему на смену испанца ловко завалил Бенуа. Оба приятеля тут же укрылись за бортом, торопливо вколачивая в стволы новые заряды.

Расстояние между кораблями уже настолько сократилось, что можно было разглядеть напряжённые лица испанцев, прильнувших к прикладам мушкетов. Солдаты в кирасах, выстроенные в четыре плотные шеренги, не торопились дать залп, ожидая, когда пираты ринутся на абордаж.

Испанский капитан, обманутый резким сближением кораблей, вдруг с содроганием понял, что флибустьеры сейчас на абордаж не пойдут, но его запоздалая команда потонула в грохоте орудий, окутавшем "Стрелу" пороховым дымом. Визжащая картечь смела передние ряды, устроив, на палубе флейта, кровавое месиво. Испанца мужественно перестроились, и в несколько десятков мушкетов дали залп по шхуне, но их выстрелы оказались напрасны. С кормы испанцы успели огрызнуться лишь одним залпом из трёх пушек.

За пороховым дымом, плотной стеной прикрывшим корсаров, лишь одна пуля нашла цель, зацепив плечо стоявшего у штурвала рулевого. Акула, выругавшись от боли, тут же слегка переложил руль, уводя "Стрелу" в сторону от вражеского судна.

Стремительно увеличивающееся расстояние позволило только раз подать свой голос восемнадцати фунтовой мортире, установленной на корме пиратского корабля. Бомба разорвалась на шкафуте, разметав дюжину солдат.

Шхуна при манёврах чуть хуже шла галсами, поскольку картечь испанских пушек густо иссекла носовую часть, попавшую под выстрелы, сорвав бом-кливер и слегка повредив бушприт. Прошло около часа, прежде чем "Стрела" снова настигла неприятеля.

Солдат на палубе уменьшилось вдвое. Однако испанский капитан вооружил часть моряков и канониров, укрыв их за медью солдатских кирас, отчего выстроенное каре стало выглядеть ещё внушительнее, чем раньше.

"До побережья два десятка миль, — подумал Девис. — Если сейчас не пойдём на абордаж, то испанцу, дьявол его забери, возможно, удастся скрыться!". Он тут же отбросил возникшую было мысль, ещё раз пройтись мимо слабо вооружённого корабля, расправляясь с ним лишь огнём пушек. Перед возможностью упустить добычу желание добиться победы малой кровью растаяло как дым.

Кинжальный залп опять залил вражескую палубу кровью, наполнив всё кругом криками и воплями. Картечь разметала строй, не позволив оставшимся солдатам выстроить шеренги и дать мощный прицельный залп по корсарам. Абордажные крючья намертво вгрызлись в крепкое дерево, стягивая борта. Затрещал рангоут, и сверху посыпались сорванные снасти. Яростной лавиной пираты хлынули на вражеский корабль.

Ажен вместе с Бенуа, как и остальные стрелки, разрядив последние мушкеты в упор, рубились в первых рядах. Пираты работали парами, прикрывая друг друга. Хрупкую шпагу Малыш заменил тяжёлым палашом и теперь не жалея силы сыпал удары направо и налево. Высокий рост и длинные руки давали ему преимущество, а ловкость позволяла кончиком клинка доставать противника на дальней дистанции, разрубая шлёмы, кирасы, незащищённые ноги и отрубая тянущиеся к нему руки с клинками. Схватка была жестокой. Офицеров повыбили ещё до начала резни, и теперь каждый солдат дрался за свою жизнь. Пистолетными выстрелами и короткими абордажными саблями пираты в одно мгновенье завалили телами всю палубу. Уцелевших после пушечной картечи испанцев всё равно насчитывалось вдвое больше, чем ворвавшихся на борт корсаров, и они, чуть оправившись от первого натиска, дрались с отчаянием обречённых, зная, что пощады не будет.

— Берегись, Поль! — закричал Бенуа, заметив, как раненый испанец силится спустить курок пистолета. Он тут же рванул с перевязи нож, мгновенно пригвоздив лежащего гачупина к мокрым от крови доскам.

— Смерть собакам! — ревел Девис, могучими ударами прокладывая себе дорогу к крюйт-камере. Выхватив пистолет, он с левой руки выстрелом в голову уложил стоявшего на пороге офицера, готового по сигналу капитана взорвать пороховой погреб и отправить в ад проклятых корсаров.

Полдюжины пиратов, по стопам Грозного Джона, пробилась на ют, и чей-то удачный выстрел уложил испанского капитана, мощнейший голос которого, перекрывавший временами все звериные вопли обезумевших от ярости людей, вселял уверенность и надежду в мужественные сердца испанцев.

Паника, возникшая после этого среди неприятеля, в один момент сбросила накал сражения, превратившегося в безжалостное истребление. Через пятнадцать минут вся команда на испанском корабле была перебита. Собрав оружие и ценности, тела убитых отправили за борт. А боцман поспешил обильно полить палубу уксусом (изведя почти все испанские запасы), чтобы кровь не успела въесться в просмоленные доски.

— Всё ценное на шхуну! — Скомандовал Девис, когда моряки покончили с очисткой палубы. — Канонирам проверить орудия! — распорядился он.

Добыча оказалась хорошей. Два сундука с украшениями и золотой посудой, шкатулка с не особо крупным, но отменного качества венесуэльским жемчугом, и полный трюм, набитый медными слитками. Эта медь стоила не меньше, чем всё остальное, но её надо было доставить на Тортугу и продать. Из восьми пушек испанцы успели заклепать только две, забив в жерла орудий металлические ерши. Сам же корабль был целёхонек (не считая мелкого повреждения такелажа) и команде было вполне по силам перегнать его на Тортугу.

Едва моряки успели перетаскать оружие и всё более мене ценное, что было на борту судна, как со стороны Маракайбо появился парус. Испанский корабль быстро приближался.

"Никак галеон?!" — подумал Девис, рассматривая в трубу мощный четырёхмачтовый корабль. — "Совсем некстати, дьявол их забери! Не успеем увести флейт!"

Он на секунду задумался, передав трубу Ван Готорну. Четверо убитых и трое тяжелораненых — такую цену заплатила команда за взятую в тяжёлом бою добычу.

— Не успеем увести флейт, капитан! Якорь им в задницу! — словно подслушав его мысли, выругался фламандец.

— Ты прав! Ход у них почти такой же, как у нас. Через пару часов это корыто, — стукнул он каблуком по палубе, опять станет испанским.

— Готовиться к бою! Весёлого Роджера на мачту! — приказал Девис, зло сузив глаза на прибитый к бизани испанский штандарт.

— Ну держитесь, собаки! — скрипнул он стиснутыми зубами, сжав побелевшими пальцами эфес сабли.

Через двадцать минут пиратские корабли разошлись и начали забирать на ветер, взяв курс на Тортугу. Флейтом, носившим название "Санта-Каталина", командовал Ван Готорн, в экипаж которому подобрали дюжину корсаров, не получивших ран и умеющих хорошо плавать.

Спустя два часа галеон начал настигать захваченный пиратами корабль. "Стрела" держалась сначала на расстоянии полумили, а затем, поставив все паруса, начала стремительно удаляться, не оставляя сомнений в её намерении скрыться за группой островов Лос-Монхес, вздымавшихся из воды в горле Венесуэльского залива.

"Санта-Каталина" двигалась тем же курсом, не собираясь ложиться в дрейф. Настигающий корсаров галеон, заняв наветренное положение, пытался остановить флейт десятком ядер, взрывавших воду перед носом тихоходной посудины, но пираты, довольно метко огрызавшиеся четырьмя пушками левого борта, не собирались сдаваться.

Капитан галеона, не желая дырявить ядрами испанский корабль, и не сомневаясь в малочисленности корсаров, решил зять его на абордаж. Галеон с такой силой навалился на низкий борт "Санта-Каталины", что флейт резко накренился, сорвав своими мачтами часть рангоута у неосторожного испанца. Секундой спустя пиратский корабль несколько выровнялся и с десяток абордажных крючьев впились в его борт.

Две пушки, с большим трудом поднятые с пушечной палубы и установленные по приказу Ван Готорна прямо на юте, хлестанули с высокой кормы флейта картечью, выбив десятка два солдат. Фламандец оставил правый борт совершенно без орудий, не сомневаясь, что испанцы нападут с наветренной стороны. К картечи добавился жидкий залп полудюжины мушкетов, вызвавший лишь зловещую усмешку испанского капитана.

Он взмахнул саблей, и под рокот барабанов абордажная команда устремилась на "Санта-Каталину", спускаясь по многочисленным концам, переброшенным через фальшборт. Испанцы скатывались по верёвкам, как бусины с порванного ожерелья, один за другим, порой не успевая даже отскочить в сторону — пять, десять, двадцать, сорок.... Но не успели ещё солдаты добежать до противоположного борта, как взрыв страшной силы играючи вздыбил палубу флейта, взметнув вверх фонтан бешеного огня.

Пламя в одно мгновенье охватило паруса "Санта-Каталины" и жадным сполохом перебросилось на оснастку намертво сцепленной с ней жертвы. Едкий смрад порохового дыма и горящего масла, обильно разлитого во многих местах, забивал дыхание, заставляя захлёбываться в судорожном кашле. Ярко-рыжие жгуты, вырываясь из чрева корабля, тянули свои игривые щупальца к метавшимся от ужаса людям, до красна раскаляя медные кирасы несчастных. Отчаянные крики уцелевших, пытающихся вскарабкаться на высокий борт галеона, заглушал рёв всё пожирающего смерча, слизывавшего гроздья людей с пережжённых верёвок.

Когда же от огня рванула дюжина бочонков с порохом, принайтованных у левого борта, судьба галеона тоже была решена. Через несколько минут он беспомощно вскинул вверх свои почерневшие мачты, с которых изредка ещё срывались остатки парусины, огненными птицами кружившиеся над пеклом вспыхнувшей палубы. ...

Тяжело нагруженная, небольшая лодка с корсарами медленно уходила в сторону островов, откуда уже показался парус "Стрелы". Увидев шхуну, Ван Готорн приказал остановиться, с мстительной улыбкой наблюдая за агонией испанских кораблей. Галеон продолжал гореть, пока огонь не добрался до крюйт-камеры. Мощный взрыв разломил корабль пополам и погрузил в пучину. Лишь с десяток испанцев пытались спастись на плавающих среди волн обломках.

Г Л А В А 15

Поздно вечером, когда на Тортугу уже опустилась ночь, настойчивый стук в дверь потревожил обитателей дома. Сюзанна вздула огонь, зажгла свечу, накинула плащ и медленно, опасаясь споткнуться на ступеньках, спустилась вниз:

— Кто там? — тревожно спросила она.

— Капитан "Сантарена" Энрике Торас. У меня срочное дело к сеньоре! — раздалось с улицы.

Сюзанна, приложив ухо к двери, на секунду прислушалась. Ей показалось, что за дверью сопят несколько человек.

— Приходите утром, тогда всё и расскажите! — осторожно ответила она.

— Поверьте, сударыня, я бы не стал ломиться за полночь в дом к женщинам, если бы дело могло подождать до утра. Мне поручено передать срочное сообщение сеньоре Антониде! Вы должно быть уже слышали, что испанской эскадрой потоплена не безызвестная вам "Стрела" и через три дня всех схваченных корсаров публично вздёрнут на площади Санто-Доминго.

— Открывай же быстрее, Анна! — не дослушав, что ещё скажет моряк, заволновалась приблизившаяся сзади Антонида. — Ну быстрей же! — оттолкнула она медлившую компаньонку, и сама откинула увесистые запоры.

Вошедший мужчина, одетый на португальский манер, снял шляпу и, отвесив поклон, поднял глаза на хозяйку:

— Я очень огорчён, сеньора, что принёс вам такую печальную весть. Прошу меня извинить! Почёл бы за честь познакомиться по случаю более радостного события, но увы... — поклонился португалец ещё раз. — Ещё вчера мой корабль стоял в Санто-Доминго и завтра с грузом я опять возвращаюсь туда. Несчастных пленников держат в городской тюрьме и, сами понимаете, ничего хорошего их не ждёт. Но, слава Богу, появилась возможность устроить одному-двум корсарам побег, подкупив тюремщиков. Сеньор Ажен, через верных людей попросил обратиться к вам, сеньора Антонида, ибо кроме вас, как он сказал, за его жизнь никто не даст и пиастра.

— А кто ещё схвачен испанцами? — перебила португальца Анна, в надежде услышать о Бенуа.

Гость чуть поклонился, посмотрев на застывшую в томительном ожидании девушку:

— А вы разве не слышали эту историю? Вся Тортуга о ней говорит! Имён, к сожалению, даже я не знаю. Их подстерегли четыре испанских корабля. Капитан и помощник убиты, а из команды уцелело всего восемь человек, многие тяжело ранены. Они дрались до последнего, сумев уничтожить половину испанской эскадры, так что рассчитывать на какое-либо снисхождение не приходится. Эти кровожадные звери уже начали сколачивать виселицы, а губернатор заявил, что если кто-то и сдохнет раньше времени, то их всё равно вздёрнут за компанию вместе с живыми.

— Я сейчас! — в отчаянии заломив руки, бросилась наверх Антонида. Через секунду она примчалась назад, держа в руках резной ларец.

— Этого хватит? — распахнула она крышку. — Больше у меня нет! — испуганно сказала она, поскольку гость на мгновенье замялся, поражённый блеском и количеством драгоценностей.

— Я думаю, что вполне достаточно, — наконец сказал он, взяв ларец в руки. — Здесь унций пятьдесят, если не больше! — ощутив приятную тяжесть ларца одобрил португалец. — Я не знаю такой тюрьмы, ворота которой нельзя было бы открыть таким увесистым ключом! И, честно говоря, я немного завидую этому несчастному узнику и восхищён вашими чувствами, сеньора! — галантно поклонился гость, поцеловав Антониде руку. — И разрешите откланяться. На судне ещё уйма дел. Но через три дня, когда я привезу Поля, надеюсь видеть вас всех на борту моего "Сантарена", — поклонился португалец и вышел, прикрыв ларец плащом.

Антонида с уходом капитана сразу сникла, застыв неподвижной статуей посреди комнаты. Руки её безвольно опустились, плечи сгорбились, лицо побледнело. Её отрешённый взгляд даже не уловил, как от мощного удара тяжёлая, сколоченная из двухдюймовых досок, дверь распахнулась, отбросив вставляющую засов Сюзанну к самой стене.

Двое бандитов, скрывая свои физиономии за повязанными до самых глаз косынками, стремительно ворвались в дом. Их глаза, настороженно блестевшие из-под полей шляп, непроизвольно притягивали взгляд, зарождая страх.

— Чего уставилась?! — влепил один Антониде пощёчину, сбив её с ног. -А ну, быстро собрали вещи и марш на улицу! А не то...

Он не успел договорить. Отчаянный крик Анны, увидевшей потёкшую кровь из носа Антониды, пытавшуюся подняться с пола, прервал его на полуслове.

— Заткнись, падаль! — бросился к ней второй. — Делай что говорят, если не хочешь получить пулю! — навёл он на девушку пистолет.

— Кто вы такие?! — поднялась на ноги и выпрямилась Антонида. — Я жительница Тортуги и губернатор вас вздёрнет за нападение на женщин!

— Ты ещё и угрожать нам будешь куртизанка?! — влепил ей вторую пощёчину пират. И развернув девчонку толкнул её к лестнице. — Марш собирать вещи, иначе потащим в чём есть!

— Иди посмотри, чтоб из окна не вздумали улизнуть, — сказал главарь, отправляя напарника наружу. — А вам даю пять минут на сборы! — подтолкнул он и Анну вслед за Антонидой. — И не испытывайте моего терпения! Клянусь дьяволом, оно очень быстро может кончиться! Такая корма, да провалиться мне в преисподнюю, манит сильнее, чем бутылка хорошего рома! — и врезав по заднице взвизгнувшей Анне, негодяй развязно захохотал.

Он уселся за стол, ожидая, пока оденутся куртизанки и вернётся напарник, щедро поливающий в это время лампадным маслом из заранее припасённого бочонка стены дома.

— Я им не дамся! — сказала Антонида, сжимая подаренную Аженом трость.

— Я тоже! — согласно кивнула Анна и взяла с полки заряженный пистолет, прикрыв его одеждой

Девушки спустились через несколько минут, неся по большому узлу с ворохом платьев.

— Дьявол вас побери! Вас только за смертью посылать! — накинулся на них бандит, пересыпая свою речь отборными ругательствами.

— А ну вон из нашего дома! — яростно блестя глазами направила на него ствол пистолета Анна, отбросив в сторону узел с одеждой.

Это было настолько неожиданно, что огромного роста головорез на секунду опешил, а потом, наливаясь злобным бешенством, с рёвом потревоженного носорога бросился на девушку.

Пуля ударила ему в грудь, уложив наповал у самых ног куртизанки. Не успели девушки осознать случившееся, как дверь распахнулась и на звук выстрела появился второй негодяй.

Увидев валявшегося на полу напарника и оружие в руках девчонки, он не задумываясь разрядил в Анну свой пистолет, ловко выхваченный из-за пояса. Девушка, отброшенная выстрелом, жалобно вскрикнув упала и из-под пальцев, судорожно зажавших рану на животе, хлынула кровь, набухая на платье бурым пятном.

Лютая ненависть чёрной пеленой захлестнула Антониду, ужасной маской исказила её лицо, ставшее белее бумаги. С отчаянным криком, ринувшись на бандита, она что было сил ударила его тростью. От удара, скользнувшего по голове и проломившего ключицу, тот припал на колено, но тут же вскочив, выхватил нож:

— Ну, шлюха, молись дьяволу! — злобно прошипел он, сморщившись от боли и перехватывая поудобнее рукоять.

Антонида попятилась, не сводя взгляда с холодно мерцавшего в свете лампы кривого ножа, зажатого в руке медленно приближавшегося убийцы. Леденящий страх змеёй заполз в сердце, сковывая все члены и лишая сил. Зрачки от ужаса расширились, залив чернотой стекленеющие глаза. Побелевшие пальцы намертво стиснули трость, а онемевшие губы полуоткрытого рта подёрнулись смертельной синевой. Звук приближающихся шагов разрастался в ушах до грохота горного обвала от которого не было спасения...

С воплем она ринулась к выходу, но нападавший оказался проворнее. Антонида едва успела отскочить от безжалостно сверкнувшей стали, когда тот почти настиг её у двери.

Широко отставив руку и поигрывая клинком, бандит двинулся на куртизанку, зажимая её в угол и забавляясь её бесполезными метаниями. Бойца он в ней не видел, просто испуганную жертву, готовую вот-вот сдаться. Да и мстительное желание всадить в неё нож уже прошло. Покойников уже было и так с избытком для такого пустякового дела. Он уже успел пожалеть, что застрелил вторую куртизанку, наверняка пистолет у девчонки был уже разряжен.

Антонида, упёршись спиной в стену, поняла, что ей не спастись. Эта мысль совершенно преобразила её. Из охваченного ужасом существа, вид которого доставлял подлинное удовольствие куражившегося над ней мерзавцу, она превратилась в человека, решившего защищаться до конца. И пусть её ждёт смерть, но она не даст себя безнаказанно зарезать! Не загоняйте кошку в угол!

Пальцы её сами нащупали потайной выступ на рукояти и, выдернув одним движением клинок, она метнула трость в убийцу, попав ему тяжёлой палкой в грудь. И тут же, сжав шпагу обоими руками и выставив её вперёд бросилась на него. Тот чуть промедлил от неожиданности, парируя удар, нацеленный прямо в живот и, вскрикнув, отскочил в сторону. Остриё шпаги, отбитое вверх, задело ему щёку, сорвав с лица платок.

— Я узнала тебя, подлый негодяй! Ты из...

Договорить она не успела. Бандит ловко поднырнул под выставленный клинок и всадил ей под рёбра нож, с хрустом повернув его в ране. ...

— Зря ты об этом сказала, — с сожалением посмотрел он на бездыханное тело, распростёртое у самой двери. Пора было заметать следы. Он сделал несколько шагов в направлении лестницы, перевернул напарника и выругался, убедившись, что тот убит. Соорудил из трости и тряпки факел, обильно полил его маслом из светильника, поджёг от свечи, и сбив её на пол вышел в ночь.

Через несколько минут подожженный снаружи дом уже пылал, взметая вверх скорбные языки погребального кострища.

Г Л А В А 16

— Кретины! Безмозглые ослы! — бушевал капитан Монкар. — Двух девок не сумели на улицу выкинуть! Якорь вам в глотку! Мало того — один позволил себя ухлопать, а второй получить отметину на рожу. Негодяи! Да провалиться вам в преисподнюю!

Монкар перевёл дух.

— Ну а за Антониду... не думай, что тебе повезло. Если попадёшься ещё раз мне на глаза или надумаешь сболтнуть где-нибудь по пьяни, отправишься тут же на корм акулам. Клянусь всеми чертями ада! — скрипнул корсар зубами. — А сейчас убирайся! — пнул он ногой дверь каюты.

Когда за незадачливым исполнителем закрылась дверь, Монкар налил себе кружку рома, чтобы просветлить мозги и задумался. Хитроумно составленный план с треском провалился. Идею подкинула Жозефина, как всегда мимоходом, чтобы в случае неудачи остаться в стороне. Голова у старой карги работала превосходно.

Когда Монкар, ещё не совсем оправившись от ран (через несколько дней как ушла "Стрела"), посетил заведение, приготовив для Антониды особо богатые подарки, он был уязвлён в самое сердце, узнав, что проклятый буканьер купил для девушки домик. Его злобную ругань прервал вкрадчивый голос Жозефины:

— Я уже неделю молю провидение, сеньор капитан, чтобы Антонида вернулась ко мне. Совсем скучно стало жить без её танцев. И хотя последнее время она совсем загордилась, я бы взяла её к себе даже нищей, без её драгоценностей платьев и нарядов. Так хочется опять услышать её весёлый смех. Да и клиенты от неё без ума, — не удержалась старуха упомянуть свой главный интерес. — Да видно не придётся мне увидеть больше нашу драгоценную жемчужину, — выкатила мадам скорбную слезу. — У неё теперь свой домишко, есть где голову преклонить, дожидаясь своего кавалера, — зашмыгала она носом, уткнувшись в платок.

— Молитесь чаще, мадам! Может провидение сжалится над вашими слезами! — откланялся капитан.

Людей он подобрал быстро. Педро Сангулье очень толково выманил все ценности у куртизанки, ларец с которыми сейчас стоял на столе перед капитаном. Однако дальше всё пошло насмарку. Видно Бешенный бык, вместо того, чтобы выгнать девиц на улицу и спалить дом, решил всё же поживиться их барахлом или телом.

"Ну что ж, тупой скотине туда и дорога, — подумал капитан, раскуривая трубку. — Надо было бы и второго отправить на тот свет, но может ещё пригодится для тёмных дел. Болтать он вряд ли станет, понимая, что если кто дознается, то от желающих одеть на него пеньковый галстук не будет отбоя. А так побудет у меня на крючке", — успокоил он себя.

Прикинув всё за и против, Монкар в общем-то остался даже доволен. "Для буканьера это будет почувствительней, чем удар шпаги, — злорадно подумал Кровавый Франсуа, — да и деньги немалые, — выдвинул он потайной ящик, пряча тяжёлую шкатулку с драгоценностями.

— Да! Так даже лучше! — вслух пробормотал Монкар, придя к мысли, что Антонида, даже став нищей, могла наплевать и на мадам, и на всех старых любовников. Норова у неё хватало.

— Чёрт с ней! — вычеркнул он из памяти девушку, выбив трубку и наливая новую порцию рома.

Г Л А В А 17

— Дело здесь не чисто, ребята, — сказал, поморщившись О'Коннон, которого буканьерам посчастливилось застать дома. — И вы правильно сделали, что зашли ко мне. Честно говоря, я вас поджидаю с утра, как только "Стрела" вошла в гавань.

— Когда загорелся дом, я прибежал туда первым. Сунулся внутрь и наткнулся сразу на тело Антониды. Внутри было полно дыма и ничего не видно. Антониду я успел вытащить наружу. Она была убита ножом. Об этом знает уже вся Тортуга. Больше я никого вытащить не успел, поскольку, пока отдышался, обвалилась горящая кровля. Девушку священник отпел и её похоронили на местном кладбище. Ходят упорные слухи, что у Антониды было много драгоценностей и убили её из-за них, а дом потом подожгли, чтобы скрыть следы. Давайте выпьем по бокалу за невинно убиенных,— подтолкнул буканьеров к столу хозяин, — а потом я кое-что вам покажу. О'Коннон наполнил три серебряных кубка испанским вином. Мужчины выпили.

— Губернатор поклялся, что если удастся установить, кто убил девушек и поджёг дом, вздёрнет негодяев сразу, — сказал трактирщик, наливая по второй чарке. — Объявил награду для свидетелей в сто пиастров. Но таких пока не объявилось. Но я знаю, как можно найти убийц.

Старый корсар подошёл к резному комоду и открыв нижний ящик вытащил оттуда шпагу и чёрный платок.

— Эти вещи были у Антониды в руках, когда я её вытащил из дома. Такие шпаги — редкость! — положил он предметы на стол. — Поспрашиваем несколько дней, и хозяин непременно отыщется!

— Нечего и искать, старик! Эта шпага принадлежит Антониде, а подарил ей её я, — печально сказал Малыш.

Он взял клинок и ласково провёл по нему пальцами, вспоминая, как учил Антониду им пользоваться, извлекая из трости. Пальцы, скользя по полированной стали, неожиданно почувствовали на острие какую-то шероховатость.

Так это же кровь! — воскликнул Ажен, повернув лезвие к свету. И действительно на кончике клинка темнело малозаметное бурое пятно, тронутое по кромке лезвия узкой полоской ржавчины. — Значит... — задумчиво начал он...

— Значит Антонида в кого-то всадила эту шпагу! — перебил его Бенуа, — и теперь этот подонок ходит с отметиной.

Мужчины переглянулись, подумав в общем об одном и том же.

— Сволочи! — прошептал Малыш, до боли стиснув свои огромные кулаки.

О'Коннон взял шейный платок, и начал его внимательно рассматривать.

— А ведь на платке тоже следы крови, — показал он. И сложив порыжевшие края, добавил:

— Ну конечно же — их рассекли клинком!

Он примерил платок на шею:

— Вот здесь у этого мерзавца, да заставят его черти лизать сковородку, должна быть рана! — показал он на место чуть повыше правой лопатки, где находился разрез.

Вряд ли бы Антонида могла нанести такой удар. Ей было проще его уколоть, чем рубить наотмашь по спине, — засомневался Ажен. — Да и вряд ли бы бандит спиной повернулся.

— Пожалуй ты прав, — согласился О'Коннон.

— А может этим платком лицо прикрывали чтоб не узнали? — поделился догадкой Бенуа. — Куртизанки многих корсаров в лицо знают! Тем более Антонида в "Золотой сабле" танцевала, а через это заведение прошли практически все экипажи и жители Бастера. — Ну-ка! — взял он платок и прикрыл им лицо, завязав концы на затылке.

— Конечно! Как я сразу не догадался! — воскликнул старик. — Теперь этот пасынок дьявола никуда не денется с такой меткой на роже. И когда ему наденут пеньковый галстук, вся Тортуга будет смеяться над этим неудачником, позволившим женщине проткнуть себя шпагой.

— Посмотрите с какой стороны на платке крови больше, чтобы точно знать на какой щеке у него метка, — высказал свое мнение Ажен.

Бенуа снял косынку и внимательно её рассмотрел.

— Кровью пропитало одинаково, что с одной, что с другой стороны, — доложил Жак. Он перевернул платок наизнанку и опять завязал на голове, оставив открытыми только глаза. Разрез на платке переместился на другую сторону лица.

— Любой со свежим шрамом на щеке может быть убийцей, — сделал вывод Малыш. — Но теперь мы хотя бы знаем кого искать!

К поискам решили приступить незамедлительно.

— Завтра я покажу вам место, где схоронили Антониду, — сказал О'Коннор.

Хмурые охотники кивнули и под грузом навалившегося на них несчастья тяжело стуча сапогами покинули дом.

— Ты знаешь Поль, — с тоской заглянул в глаза другу Бенуа, — после разговора с О'Коннононом, я уже не надеюсь, что Анна выжила. Её наверняка тоже убили в доме.

— Я это сразу почувствовал, ... как только подошли к пожарищу, — печально сказал Малыш, смахивая слезу. — Их больше нет, Жак...

— Будьте прокляты сволочи, да сожрут вас могильные черви! Я вас, подлые подонки, и на дне моря найду! — неистово сжал он кулаки секундой спустя.

Г Л А В А 18

Три дня буканьеры бродили по всем кабакам Тортуги. Но удача улыбнулась О'Коннону. Хозяин "золотой сабли" всё же приметил одного моряка с угрюмой физиономией из команды Монкара со свежим, чуть затянувшимся шрамом на лице. Беспалый Сэм сидел в одиночестве и потягивал потихоньку ром. То, что он был без товарищей, хотя корабль Кровавого Франсуа стоял в бухте и команда шумно пропивала последние пиастры, показалось старому корсару весьма подозрительным. Значит Беспалый чем-то провинился перед капитаном. Сама принадлежность этого человека к разнузданной команде Монкара, говорила, что от него можно было ожидать любой подлости, и он вполне мог быть замешан в убийстве и поджоге дома. Монкар подбирал себе на борт отпетых головорезов, не заморачивающихся человеколюбием и нравственностью.

О'Коннон не мешкая послал людей отыскать буканьеров и принести из дома платок. Не прошло и часа, как платок доставили в таверну, а спустя ещё немного времени разыскали и охотников. Те пришли как раз вовремя. Сэм собирался уже уходить.

— Эй, приятель! Не торопись поднимать якорь! У нас к тебе дело, — остановил его ирландец.

— Ты никак решил расщедриться на бесплатную выпивку, старый задира?! Тогда вели, пусть принесут хорошего рома!

— Клянусь своей саблей, парень! Я выставлю столько рома, сколько сможет принять твоя глотка, но бьюсь об заклад — тебе сейчас будет не до выпивки! — угрожающе сказал О'Коннон, вытаскивая из-за спины чёрную косынку.

Пират побледнел, рука его привычно вскинулась к поясу, но вытащить пистолет ему не дали. С двух сторон на него навалились буканьеры.

Сэм отчаянным рывком попытался вырваться, однако Малыш сдавил его с такой силой, что он завопил от боли, чувствуя, как трещат рёбра и сдвигаются кости в незажившей ключице.

Гомон в таверне, прерванный этим звериным воплем, на мгновенье стих, и множество глаз уставились на пытавшегося вырваться корсара. Спустя минуту буканьеры оказались в кольце любопытных, привлечённых злобной бранью, которую посылал Сэм на голову Монкара и всех его девок.

Моряки! — загремел голос ирландца, который не потерял былой силы. — Этот навозный червь несколько дней назад убил двух беззащитных девиц, парни которых были в море, и спалил дом по соседству с моим. Мало того, что он опозорил "береговое братство" убив жительниц Тортуги, он напал ночью, спрятав как трусливый шакал, своё подлое лицо вот под этой косынкой! — потряс О'Коннон платком. — Он даже не корсар! Ни один моряк никогда бы не позволил женщине расписаться шпагой на своей роже, — ткнул он пальцем в чуть затянувшийся рубец. — Он — куча дерьма, пахнущая хуже, чем немытый котёл у кока. Пеньковый галстук будет в самый раз этой гиене, пожирающей соплеменников. Смерть собаке! — выкрикнул старый пират.

Флибустьеры угрожающе зашумели, и если бы не полдюжины губернаторских стражников, за которыми предусмотрительный ирландец послал слугу, то негодяй вряд ли бы выбрался живым из "Золотой сабли".

Через три дня по приказу д'Ожерона его повесили.

Кровавого Франсуа, вдохновителя преступления, смерть нашла ещё раньше. Беспалый Сэм, пытаясь уйти от виселицы, показал, что это Монкар приказал ему и Бешеному быку убить девок и поджечь дом. Словам капитана, что он приказал выгнать девок на улицу и сжечь дом, чтобы они вернулись обратно в бордель, никто не поверил.

В тот же день Ажен послал вызов, а два пиратских корабля перекрыли выход кораблю Монкара из гавани. Вызов буканьера капитан вынужден был принять, иначе его могли вздёрнуть вслед за Беспалым, корсары были настроены решительно. А так губернатор всё отдал на божий суд.

Понимая, что вряд ли добьётся победы клинком, капитан выбрал пистолеты. Здесь имелась своя хитрость. Если даже буканьер его ранит, то добивать было запрещено. Ведя бой на шпагах, никому из противников не запрещалось наносить добивающие удары. Пистолет для Монкара был выгоден.

Стрелялись по сигналу с пятнадцати шагов. Такие условия дуэли выдвинул капитан. Жак специально по этому случаю купил в лавке буканьерский порох — тот горел чуть быстрее и бил резче. На полку засыпали толчёную мякоть, та сгорала почти мгновенно. Малыш, тренируясь, с пятнадцати шагов всадил пуль двадцать в поставленный на уровне головы пенёк. Стрелять он решил наповал, с твёрдым намерением убить Монкара.

Зрителей набралось много, человек двести. Был и губернатор с охраной. Сигнал подал капитан стражи, выстрелив в воздух из пистолета. Для зрителей всё произошло мгновенно. Бухнул выстрел сигнала и тут же раздалось два выстрела дуэлянтов. То ли Ажен был быстрее и успел нажать на спуск раньше Кровавого Франсуа, то ли помогли тренировки и приготовления, но Поль знал, что его пуля достигла головы ненавистного капитана ещё когда у того горел порох на полке. От головы Монкара полетели ошмётки, вражеская пуля лишь царапнула плечо буканьера.

— Это тебе за Антониду, ублюдок! — пошипел Ажен побелевшими губами, когда пират, раскинув руки, рухнул на прибрежный песок. — Да возьмёт дьявол твою душу Франсуа Монкар! — злобно выкрикнул он, чувствуя, что продолжает ненавидеть этого человека даже мёртвым.

Г Л А В А 19

Прошло несколько месяцев. Наступивший 1671 год для флибустьеров Тортуги начался небывалым событием.

18 января огромный флот, собранный Морганом, вошёл в гавань Сан-Лоренцо. Тридцать семь кораблей выбросили на берег полторы тысячи готовых на всё головорезов. Такую огромную армию пираты ещё никогда не собирали. Подготовка велась в такой строжайшей тайне, что даже близкие к предводителю люди узнали о конечной цели этой военной компании только в последний момент. Панама — пуповина испанских владений, вот что влекло удачливого корсара. Сюда стекались неисчислимые сокровища инков со всего вице-королевства Перу, раскинувшегося от Карибского моря до Огненной земли. Из Панамы, по проложенной испанцами Королевской дороге, вереницы мулов везли захваченное золото и серебро через перешеек в Пуэрто-Белло, где ценности грузились на корабли для отправки в далёкую метрополию. Но не дорога интересовала корсаров, а самый богатый город на американском побережье. Панама — здесь было чем поживиться.

Оставив на борту дюжину матросов под началом Ван Готорна, Джон Девис с остальной командой тоже высадился на берег, чтобы в составе флибустьерской армии пересечь перешеек и по суше выйти к Панаме.

От испанского поселения и крепости, охранявшей гавань Сан-Лоренцо, практически ничего не осталось. Частокол с пушками и рвом, построенным для прикрытия устья реки Чагрес, выводившей к Панаме, был сожжён и разрушен. Посёлок тоже, уцелела лишь церковь. Восьмипушечный каменный форт нуждался в восстановлении. За десять дней до подхода всего флота Моргана с Санта-Каталины пираты под предводительством капитана Бредли согласно плана атаковали и взяли крепость. Битва была жестокой, испанцы дрались до последнего. И если бы не пожар, который удалось вызвать корсарам, используя зажигательные стрелы, крепость вряд ли бы удалось взять. Два штурма были испанцами отбито. Корсары понесли значительные потери: до сотни человек убитыми. Берег поэтому встречал невесело: запах гари и пепел. Морган подготовил пять речных судёнышек и свыше трёх десятков каноэ, которые должны были помочь его армии добраться до Панамы. Людей в лодки и на суда набили вплотную друг к другу.

Продовольствие, чтобы унести как можно больше пороха и пуль, не брали, рассчитывая о еде позаботиться в пути. Не было у корсаров опыта снабжения сухопутных операций. Но уже первая деревенька, которую достигли далеко за полдень, навела на мрачные мысли. Жители предусмотрительно скрылись, а всё съестное было унесено с собой, или уничтожено. Даже недозрелые фрукты в садах оказались старательно оборваны.

— Дьявол бы побрал этих гачупинов! — выругался Малыш. — Боюсь, что придётся поститься не только сегодня, но и всю неделю, пока не возьмём Панаму!

— Ничего, Поль, потерпи малость. Глядишь завтра подстрелим какую-нибудь дичь! — поделился Бенуа с другом заботливо припасённым сухарём.

— Вряд ли! Отряды, что идут впереди, распугали её на много миль вокруг, — мрачно сказал Ажен, уже десять раз пожалевший, что не бросил в сумку несколько кусков копчёного мяса. Его мощному телу требовалась пища.

Ночь прошла спокойно. Удалось выспаться, на корабле такой возможности не было. Утро не принесло неожиданных неприятностей. Спустя час, после начала движения пиратской флотилии через перешеек к тихоокеанскому побережью, град стрел, выпущенных из зарослей унёс несколько дюжин человек в могилу. Индейцев отпугнули меткими выстрелами, сберегая пули для испанцев. Куна, испуская яростные вопли поспешили скрыться, чтобы спустя некоторое время напасть вновь. Их засады сопровождали колонну Моргана целый день. Из команды Дэвиса при первом нападении пострадал только комендор Клейтон, которому стрела пронзила левую руку. Обломав медный наконечник, Бенуа выдернул её, залил рану чертыхавшегося англичанина ромом, присыпал порохом и перевязал. В дальнейшем буканьеры глядели в оба глаза и дважды срывали индейские налёты своевременными выстрелами картечью из мушкетов по прибрежным зарослям. Только к вечеру индейцы оставили пиратов в покое, когда колонны достигли ещё одного испанского поселения, встретившее их, как и первое, полным безлюдьем. Видно, не смотря на все старания, испанцы что-то пронюхали о выдвижении Моргана в сторону Панамы и не оставили на пути корсаров, не обременённых обозами с продовольствием, ни одного места, где бы те смогли раздобыть провиант. Река обмелела, корабли дальше подняться не могли. Часть людей высадили на берег, (в том числе и команду Девиса), часть должна была передвигаться на каноэ.

В небольшом котле, найденном в брошенном доме, две дюжины корсаров "Стрелы" сварили жидкую похлёбку из травы и кореньев, которая только обострила желание впиться зубами в хороший кусок мяса. Большинство запалило трубки, заглушая табаком спазмы пустого желудка.

— Попробуйте завтра что-нибудь подстрелить, ребята! — обратился Дэвис к буканьерам. — А не то протянем ноги раньше, чем доберёмся до места.

— Хорошо, капитан. Возьмём мили две в сторону от реки, может что-то и попадётся под выстрел, — ответил Ажен.

На следующее утро они отдалились от колонны и взяли круто на север, петляя между многочисленных низких холмов, покрытых лесом. Часа через три Ажену удалось подстрелить тапира, вспугнутого в зарослях около водоёма. Пока Малыш разделывал тушу, Жак, вырезав со спины несколько кусков мяса, поджарил их на костре. После двухдневного голодания еда показалась восхитительной. Завернув мясо дикой свинки в шкуру, двинулись вслед за ушедшим на несколько миль отрядом.

Настигли они его только вечером. Влажная болотистая сельва, которую предстояло пересечь, заставила Моргана сделать остановку.

Как Дэвис не экономил, но добытого мяса хватило всего на два дня. В пищу пошли коренья, листья и даже змеи, пока пара корсаров не поплатилась жизнями от укуса ядовитых гадов. Сумрак, царящий под многоярусными сводами леса, переплетение лиан и корней, в которых зачастую приходилось прорубать проходы, запах гниения и плесени, исходивший от прелой листвы, где в изобилии водилась всякая мерзость, доводили моряков, привыкших к океанским просторам до безумия. Попадавшиеся болота с непролазными трясинами, отнимали у людей последние силы. Изголодавшиеся люди порой падали в болотную жижу, которая с бульканьем последнего проклятья торопливо смыкалась над обессиленным моряком. Но армия Моргана, мокрая, заляпанная с ног до головы грязью, пустившая в котёл кожаные ремни и сумки, неукротимо двигалась вперед в след за проводниками, подбирая ослабевших и пуще глаза оберегая оружие и порох.

Поредевший лес, сквозь полог которого солнце уже временами могло протиснуть свои лучи, а высоко вверху глаз уже был в состоянии рассмотреть тревожно кричащих обезьян и порхающих птиц, приободрил людей, пробившихся сквозь этот гниющий ад.

Лазутчики, высланные Морганом вперёд, вскоре вернулись с трофеем, который, для шатавшихся от голода моряков, стал подарком судьбы. Они пригнали стадо коров. Пол дня отдыха позволил собрать всех отставших и объединить силы.

На восьмой день марша перед корсарской армией, составлявшей примерно тысяча двести человек, замаячили горы. Все каноэ вернули назад к речной эскадре, дальше хода на лодках не было. К полудню вошли в узкое заросшее ущелье. Здесь последовал ещё один налёт индейцев, возглавляемых испанцами. Стрелы летели из зарослей и приходилось огрызаться меткими выстрелами. Нападение индейцев было упорным, пока не убили ихнего касика. Корсары потеряли человек двадцать убитыми и ранеными. Все желали добраться до испанцев, перерезать им глотку и взять добычу. Появление врага взбодрило воинство Моргана. Ускорив марш, вышли в богатую долину. Здесь паслось много разного скота, который был немедленно перебит и освежёван. Повсюду горели костры, на которых жарилось мясо. На лошадях выскочил отряд испанцев, они что-то прокричали воинственное и скрылись. В эту ночь выспались все, за исключением редких постов.

На девятый день, обойдя испанские засады вышли к Панаме. Раскинувшийся на берегу бухты город был великолепен. Несколько тысяч домов, сотни складов и конюшен.

Г Л А В А 20

Корсары заняли позиции на пологой горе. Внизу суетились испанцы, выстроившись тремя батальонами. Солдат было примерно в два раза больше чем пиратов, но это нисколько не смущало Моргана и его головорезов. Единственным преимуществом испанцев было наличие пушек, но в линии войск их не было. Улицы перекрывались баррикадами, вот там и можно было рассмотреть в подзорную трубу медные стволы орудий. На проведённом в соборе молебне испанцы поклялись драться до конца. Да они и понимали, что корсары никого не пожалеют, если захватят город, то предстоят пытки, бесчестье и смерть.

С правого фланга показалось облако пыли, достигло вершины и устремилось на позиции пиратов, увеличивая скорость. Слышались лишь крики и щёлканье кнутов. Гачупины гнали на пиратов две тысячи быков. Навстречу выдвинулась сотня буканьеров, прекрасно понимая всю опасность таранного удара стада. Дружно ударили мушкеты, затормозив ту часть стада, которая шла по вершине. Затем ударили ещё раз, отпугнув звуками выстрелов дымом и свинцом животных. Направление движения стада с учётом десятка выбитых пастухов изменилось. После третьего залпа неуправляемое стадо начало скатываться под гору, разгоняясь всё сильнее. Испанский батальон, на который неслись животные начал разбегаться, но команду подали слишком поздно и несколько десятков солдат быки стоптали. Пираты тут же приблизились и начали отстреливать разбегавшихся людей. Остатки батальона не выдержав огня, отошли.

-Заряжайте быстрее! — крикнул Ажен, свалив очередного всадника.

Растянувшаяся в клубах пыли лента испанских кавалеристов была перед ним как на ладони. Он посылал пулю за пулей, каждым выстрелом сбрасывая очередного седока на землю. Пять человек торопливо заряжали ему мушкеты, не имея времени даже взглянуть на поле боя. Устойчивый ветер с моря сносил дым. Перестрелка велась вторые сутки, смолкнув лишь на короткую ночь. В первый день лучшие стрелки Моргана, используя рассыпной строй, повыбили значительную часть испанской пехоты, а теперь приканчивали кавалерию, затеявшую обходной манёвр во фланг корсарам.

Не выдержав града пуль, посланных не знающими промаха стрелками, испанцы повернули коней назад. К своим позициям их вернулось не более трети.

Воспользовавшись моментом Морган двинул своих людей на штурм. И хотя испанцы дрались отчаянно, а несколько пушек хлестнуло картечью, исход боя был предрешён. С рёвом, от которого мороз пробирал по коже, пираты сблизились и щедро раздаривая пистолетные выстрелы смяли последнее сопротивление. Взметнулись клинки, настигая спины бегущих солдат. Пираты добежали до уличных баррикад откуда вновь ударили мушкеты и картечь. Наступление приостановилось. Морган не хотел класть корсаров перед возведёнными на скорую руку укреплениями.

— Пленных сюда! — скомандовал он.

Англичане быстро приволокли несколько десятков пленных, в том числе женщин и детей. Замысел предводителя они поняли сразу. Пленных вязали на один канат в линию.

Пираты укрылись за несчастными людьми, подкалывая их ножами и двинулись к укреплениям.

— Посмотрим, как по вам свои стрелять будут! — гнали они испанцев вперёд. Защитники двух баррикад, посылая проклятья на головы корсаров отошли, не сделав ни одного выстрела. Лишь на следующей улице напали, попытавшись отбить пленных с тыла, где все и полегли. Пираты ринулись в прорыв и через два часа заняли весь город. Последний очаг сопротивления был подавлен на рыночной площади.

Губернатор с остатками войск покинул город. Грабёж начался в тот же день. Город наполнился криками насилуемых женщин и воплями несчастных пленных, которых безжалостно пытали, чтобы выведать места, где спрятаны ценности.

Впрочем, особо разнузданного разгула не было. Предусмотрительный Морган, ещё перед штурмом, запретил морякам пить вино, опасаясь ответного удара бежавших испанцев.

— Передайте своим людям, — напутствовал хитрый предводитель капитанов, — пусть ни в коем случае не пьют захваченного в городе рома. Лазутчики доложили, что эти слуги дьявола подмешали почти в каждый бочонок ядовитое зелье. И я не хочу, чтобы через неделю наши кости клевали грифы!

Кораблей в гавани не осталось. Испанцы успели погрузить королевское серебро и уйти в море. Все богачи тоже погрузили своё золото и драгоценности и ушли морем вдоль побережья или скрылись на островах. В гавани осталась лишь старая лоханка и несколько затонувших судов. При отливе их мачты вылезали из воды. Морган был в ярости. Сокровища испанцев были спрятаны или вывезены. В большинстве домов оставалось один-два раба для охраны жилища, и минимум жителей — бедняков, взять с которых нечего. История выдвигает две версии о причинах пожара: приказ Моргана и приказ губернатора. "Сжечь это змеиное гнездо до тла!" — приказал корсар, в ярости от упущенной добычи. Город запылал. Ветер играючи перекидывал языки пламени с улицы на улицу, огонь с рёвом пожирал испанские дома и постройки. Выгорела большая часть города и некому было отстоять от огня своё жилище. Черный дым и пепел закрыли Панаму.

Через несколько дней Рыжий Генри приказал выслать в окрестности лазутчиков и выставить дозоры вдоль побережья на расстоянии десяти миль от города. Он не без основания полагал, что слухи о взятии Панамы уже достигли ближайших испанских поселений, и гачупины уже где-то копят силы для ответного удара, а корабли тихоокеанской эскадры движутся к Панамскому заливу. Вслед за лазутчиками были высланы крупные отряды корсаров, с целью захватить как можно больше пленных жителей, бежавших из города.

На долю команды Дэвиса достался пост в восьми милях западнее города. Сначала там несли службу по двое, а дней через десять, когда моряки пообвыкли, капитан стал посылать по одному.

Малыш ранним утром сменил опухшего от сна Бенуа и тот, поболтав с другом десяток минут, взобрался на лошадь и отправился восвояси. Расположившись в тени кустов веранеры, окутанной облачками красных, оранжевых и фиолетовых цветов, Ажен осмотрел горизонт и побережье. Не увидев ни паруса, ни дыма, он спокойно улёгся в траву, закинув руки под голову.

Сигнальный костёр, сложенный на взгорке, был в двух шагах и Поль в любой момент мог его запалить, чтобы дымом подать сигнал о появлении испанцев.

Время от времени он вставал, осматриваясь по сторонам, но кругом было тихо и ничто не вызывало тревогу.

Часа через три с моря подул свежий ветер, разведя крутую волну, которая, сердито пенясь, накатывала на берег.

Небольшую лодку, под двумя парами вёсел, Поль заметил неожиданно, всего в двухстах ярдах от берега. Подгоняемая ветром, та легко взлетала на гребень, чтобы тут же скользнуть между волн и появиться на двадцать шагов ближе.

Ажен подобрал оружие и осторожно отполз в кусты.

Лодка стремительно приближалась к полосе прибоя. Когда она ткнулась в берег, двое негров, соскочив в воду вытянули её подальше, и на песок спрыгнул богато одетый молодой испанец.

— Подтяните её повыше! — приказал он рабам. Те, взявшись за нос лодки изо всех сил потащили её на берег. Было видно, как напряглись их чёрные, мокрые спины, а на руках вздулись верёвки мышц.

Дальнейшее произошло настолько стремительно, что Поль не успел даже ахнуть. Испанец подскочил сзади к чернокожим и двумя быстрыми ударами кинжала расправился с обоими. Одного, очевидно только раненого, он перевернул и погрузил узкий клинок в грудь по самую гарду, наверняка проткнув беднягу насквозь. Заботливо вытерев лезвие от крови и вложив оружие в ножны, он повернулся кругом.

Красная буканьерская рубаха Малыша, неожиданно появившаяся на фоне цветущей веранеры, лишила испанца на мгновенье дара речи.

— Дьявол! — тут же опомнился он и, выхватив из ножен кинжал, резко повернулся и забросил его подальше в море. Секундой спустя он обнажил шпагу, даже не сделав попытки вытащить из-за пояса пистолет, возможно тот был разряжен.

Малыш, отложив мушкет, тоже вытащил из ножен клинок, считая для себя бесчестным ухлопать противника пулей, не дав ему ни малейшего шанса. Они сошлись в пяти ярдах от кромки пенившейся воды.

— Я, дон Аугусто Марио де Карсо! Клянусь всевышним мне не хочется убивать тебя корсар. Видно и среди вашего лютого племени попадаются порядочные люди, — сказал испанец, опуская шпагу.

— Тогда сдавайся! Если найдётся кому заплатить за тебя выкуп, наверняка сохранишь жизнь, — нахмурился Малыш, с презрением посмотрев на (как ему показалось) струсившего испанца.

Уловив этот взгляд, дон Аугусто поджал губы и залился краской гнева:

— Защищайся, корсар! — сдержанно произнёс он. — Да пошлёт тебе всевышний лёгкую смерть! — еле слышно прошептал испанец, делая искусный выпад.

Дон Аугусто был примерно одного возраста с Аженом или даже чуть младше. Он легко перемещался вокруг более грузного противника и чувствовалось, что руку ему ставил опытный фехтовальщик. Дважды он почти дотянулся остриём до груди едва успевавшего отбивать удары Поля. Ноги Малыша вязли в мокром песке, тогда как испанец, весивший в два раза меньше, только слегка его продавливал, беспрерывно атакуя более рослого и грузного противника. Через несколько минут затянувшегося поединка, де Карсо заметно устал, так ни разу и не коснувшись клинком корсара. Удары его потеряли первоначальную силу и стремительность, да и Малыш приспособился к манере ведения боя противником.

Ловким движением Поль выбил шпагу из ослабевшей руки испанского гранда.

— Сдавайся! — переведя дыхание, приставил он к груди испанца клинок.

— Никогда! — прохрипел тот, рукой отбив шпагу и бросаясь на Малыша. Корсар, не стал его бить кулаком, побоявшись зашибить насмерть, а оттолкнувшись от испанца разорвал дистанцию, отпрыгнув назад. Испанец решив унести в могилу какую-то тайну, сам бросился на вражеский клинок. Наткнувшись на безжалостную сталь, он застонал и боком упал на окрасившийся кровью песок. Левая рука его с трудом нащупала висевший на шее крест, а губы шептали последнюю молитву.

Ажен перевернул испанца на спину. Тот открыл замутнённые болью глаза и явно принимая своего противника за кого-то другого, улыбнулся ему широко и по-доброму:

— Брат, я выполнил долг перед семьёй! Они не узнали ничего.... Карта....

Не договорив, он так с улыбкой на устах и затих, устремив открытые глаза в безоблачное февральское небо.

Г Л А В А 21

Ажен долго и внимательно рассматривал найденную у испанца карту. Точнее это была даже не карта, а план, на котором во весь лист пергамента был вычерчен остров. Вычерчен несомненно опытной рукой картографа. А вот несколько тонких линий, проведённых свинцовой палочкой, наверняка принадлежали руке убитого гидальго.

Малыш пристально вглядывался в них, стараясь разгадать их смысл. Но безуспешно. На обратной стороне пергамента та же рука вывела короткую надпись по-испански. Прочитать её ему тоже не удалось. Он и по-французски то практически не читал. Благодаря приходскому священнику, которому Поль прислуживал ещё мальчишкой, он выучился читать и писать своё имя.

Когда Ажен, отвлёкшись от раздумий, поднял голову от карты, лодки уже не было. Высокий прилив накрыл тела убитых водой, а изменивший направление ветер унёс легкую шлюпку к востоку.

Он опять растянулся под кустами, обдумывая случившееся. В поведении испанца ему было всё ясно, за исключением одного момента. Наверняка тот по поручению брата прятал семейные ценности. И даже то, что обезоруженный противник бросился на него, не имея не малейшего шанса, тоже было понятно. Когда заплечных дел мастера начинают закручивать верёвку на голове, так что трещит череп и глаза вылезают из орбит, расскажешь не только свою тайну, но и тайны всех приятелей и соседей. Странно было одно, что испанец в минуту опасности выкинул не карту с планом острова, а кинжал. Вот этот момент в поведении испанского гидальго был абсолютно непонятен Малышу.

Догадка пришла неожиданно. Охотник торопливо развернул пергамент, отставив его на вытянутую руку:

— Как это я сразу не сообразил! — пробормотал он и, бережно свернув план, замотал его в тряпку и спрятал в сапог.

Когда начался отлив, Малыш почти до самых сумерек бродил по берегу, в надежде что волны может быть вынесут испанский кинжал из тёмных глубин. Но море не расщедрилось....

Через два дня от пленных Ажен узнал всё, что ему было нужно. Как оказалось, дон Антонио де Карсо был в Панаме человеком новым. Его прислали из Санто-Доминго с полгода назад, в ответ на просьбу губернатора Панамы подыскать толкового человека для командования отрядом пехоты. Именно этот, весьма немногочисленный отряд, (кто пришлому доверит целый батальон?), сдерживал целые сутки правый фланг армии Моргана, уложив на подступах к городу не один десяток корсаров. Дон Антонио умудрился даже, сбив пиратский заслон, вывести вдоль побережья несколько сот жителей, прикрывая их остатками своего, почти истреблённого отряда.