Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни

Наедине с человечеством

Прошло немного времени после похорон Маркса, и Энгельс прочитал в газетах статьи о том, что Маркс и не собирался писать продолжения «Капитала», разговоры же о новых томах — обыкновенное надувательство.

В том, что продолжение существует, Энгельс был уверен. Борясь с болезнями, Маркс работал до последнего часа.

Несколько лет назад, когда были живы и Женни, и старшая дочь, Маркс показал на кипы исписанных листов и полушутя проговорил:

— Если я умру раньше, Энгельс сделает со всем этим что-нибудь стоящее.

Слова эти оказались пророческими.

Ф. Энгельс. Из письма И. Беккеру

«Прежде всего необходимо издать второй том «Капитала», а это не шутка. Рукопись второй книги существует в 4 или 5 редакциях, из которых только первая закончена, а позднейшие только начаты. Понадобится немало труда, так как у такого человека, как Маркс, каждое слово на вес золота. По мне этот труд приятен — ведь я снова вместе со своим старым другом.

В последние дни я разбирал письма…

Перед моими глазами ещё раз воочию прошло старое время и те многочисленные весёлые минуты, которые доставляли нам наши противники. Я часто до слёз смеялся над этими старыми историями. Юмора наши враги никогда не могли у нас отнять…»

Он всегда знал, как глубоко проникал Маркс в исследуемый материал. Но теперь, перечитывая исчёрканные и переписанные заново рукописи, Энгельс до конца понял, какую гигантскую, нечеловеческую работу проделал Маркс… Надо было внимательно изучить все варианты, сопоставить их и, не утратив ни одной мысли Маркса, выработать вариант единственно возможный. Прочитать эти тысячи страниц, написанные торопливым, неразборчивым почерком, мог теперь лишь один Энгельс.

На письменном столе Энгельса лежали без движения начатые им научные работы: «История Германии», «Диалектика природы». Энгельс убрал их в шкаф. Ведь на их завершение ушло бы года три жизни.

Старая Ленхен перешла в дом Энгельса и стала вести его хозяйство. В свой рабочий кабинет Энгельс перенёс архив Маркса, его кресло. Оно хранилось здесь как реликвия.

Энгельс начал готовить третье издание первого тома «Капитала» и одновременно сообщил в газетах, что второй том скоро выйдет тоже.

Второй том «Капитала» был готов к изданию через два года. В предисловии к нему Энгельс написал, что «ограничился по возможности буквальным воспроизведением рукописей, изменяя в стиле лишь то, что изменил бы сам Маркс». Это было не совсем так. Одно только предисловие было ценным научным произведением.

Энгельс всегда говорил о превосходстве гения Маркса. И всё-таки он был равноправным его соратником.

«Теперь Энгельс дирижирует оркестром, и он так же скромен, непритязателен и прост, как если бы, по его выражению, он «играл вторую скрипку», — говорила дочь Маркса Элеонора. Ведь Энгельс стоял во главе всего международного рабочего движения.

После выхода второго тома он сразу взялся за подготовку третьего.

«Не только я благодарю тебя за проделанную тобой работу, все наши социалисты, социалисты всех стран должны наградить тебя величайшей признательностью», — писала ему Лаура Лафарг.

Лаура Лафарг вместе с мужем работала во французской секции Интернационала. После поражения Коммуны они едва спаслись от расправы версальских палачей.

Лаура и Поль Лафарг перевели на французский «Манифест Коммунистической партии», многие работы Маркса и Энгельса. А на английский — современных французских поэтов. Благодаря Лафаргам в Англии узнавали Беранже, Бодлера…

Часто, особенно по вечерам, у Энгельса болели глаза.

К концу 1894 года, через десять лет после начала работы, третий том «Капитала» был тоже готов.

«Я не знаю, как благодарить тебя. Просто голова кружится, когда думаешь о той огромной работе, которую тебе пришлось проделать по обработке и завершению книги… и самое ужасное, что никто не может даже помочь тебе в этом», — писала признательная Лаура Лафарг.

Маркс умер, так и не увидев опубликованным полностью главный труд своей жизни. Он удивлялся и радовался, когда узнал, что в России собираются издать первый том «Капитала». Как раз незадолго перед этим Маркс принялся изучать русский язык. В «Капитале» он цитировал даже Пушкина. Теперь работы Маркса и Энгельса читали уже во многих странах, и каждый сознательный рабочий знал их имена.

Уже к концу жизни Маркс стал изучать историю первобытной культуры. Энгельс тоже увлекался историей человечества с гимназических лет. Поэтому он решил, что обязан теперь написать книгу, о которой они с Марксом так много думали, — это было как бы исполнением ещё одного завета друга.

Книга называлась «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Энгельс использовал в ней записи Маркса.

Прочитав эту книгу, человек сознавал, что прикоснулся к большому научному труду, который развивал марксистскую теорию государства и общества.

Перед своим семидесятилетием Энгельс решил объехать мир. Он пригласил с собой в путешествие Тусси и старого друга, известного химика Шорлеммера.

Они начали плавание с Америки, на большом океанском корабле «Берлин».

Энгельс легко ходил по палубе, а когда на его пути встречались пустые кресла, он, увлёкшись разговором, попросту через них перепрыгивал.

— Он моложе нас всех! — говорила Тусси, с любовью наблюдая за Генералом.

Умерла Елена Демут, Ленхен — верный друг семьи Маркса. Проститься с нею пришли ветераны партии. Похоронили её рядом с Женни и Карлом.

Оставаться на старости лет с незнакомыми людьми Энгельсу не хотелось, и, когда Луиза Каутская согласилась вести хозяйство, он обрадовался. Муж Луизы — молодой, энергичный врач Фрейбергер — сказал, что лечить Энгельса будет для него честью.

— Но не надейтесь, что получите работу у себя дома, — шутил Энгельс.

Втроём они подыскали более просторный дом.

Каждый день почтальон приносил пачки писем со всех концов света. И доктора удивляло, что Энгельс читает их тут же, без переводчика. Французская «Юманите» как-то пошутила, что Энгельс может заикаться на двенадцати языках.

Главным смыслом деятельности Энгельса стало объединение рабочих партий всех стран.

В 1893 году в Швейцарии, в Цюрихе, собрался съезд II Интернационала. По предложению русской делегатки Кулешовой Энгельса избрали почётным председателем.

Он шёл через зал — прямой, лёгкий, быстрый, несмотря на семьдесят три года, и делегаты стоя приветствовали его.

Потом, после конгресса, он выступал на торжественных митингах в Берлине, в Вене.

Ф. Энгельс. Из речи на социал-демократическом собрании в Вене

«…Нет такой страны, нет такого крупного государства, где бы социал-демократия не была силой, с которой всем приходится считаться. Всё, что делается во всём мире, делается с оглядкой на нас. Мы — великая держава… от которой зависит больше, чем от других великих держав. Мы прожили не напрасно и можем с гордостью и с удовлетворением оглянуться на свои дела».

На воскресенье 4 мая 1890 года в Лондоне была назначена майская демонстрация рабочих. Из Парижа специально приехал Поль Лафарг.

В Гайд-парке, на платформе, которая называлась «Трибуна № 4», рядом с Энгельсом стояли молодой писатель, социалист Бернард Шоу и русский революционер, писатель Степняк-Кравчинский.

Георгий Валентинович Плеханов, глава русских марксистов, писал об этой демонстрации в журнале «Социал-демократ»:

«В воскресенье, 4 мая, в лондонском Гайд-парке произошла колоссальная демонстрация в пользу восьмичасового рабочего дня. Трудно сказать, как велико было число манифестантов. Одни оценивают его в 200 000, другие даже в полмиллиона. Но довольно того, что, по словам лондонского корреспондента «Журналь де Женев», в течение всего девятнадцатого века Англия, классическая страна колоссальных митингов, не видала ничего подобного».

Плеханов отправил из Швейцарии короткое письмо вождю немецких социалистов Вильгельму Либкнехту: «Рекомендую Вам одного из лучших русских друзей… Он расскажет Вам об одном очень важном для нас деле…»

То был молодой русский революционер Владимир Ульянов.

За последние полтора десятка лет группа русских революционеров «Освобождение труда» перевела многие работы Маркса и Энгельса. В России, соблюдая строгую конспирацию, читали эти книги в студенческих кружках. Рабочим они были почти неизвестны.

Владимир Ульянов договаривался в Швейцарии об издании специального журнала «Работник».

Переехав в Париж, Ульянов конспектировал книгу «Святое семейство», встречался с Лафаргом… Он мечтал поехать в Лондон, чтобы увидеться с Энгельсом. Однажды Лафарг встретил его горестным известием:

— Генерал страшно болен. Боюсь, что он умирает.

«Господи, я молил тебя о лёгкой жизни, а надо было молить о лёгкой смерти», — вспомнил он древнее изречение и усмехнулся. О лёгкой жизни молить ему было некогда. А лёгкой смерти желает для себя и для близких каждый.

Пока ещё были силы, Энгельс решил уехать в Истборн, на любимый берег, где среди скал и песка над морскими волнами упруго раскачивались сосны.

«Уж не убегаю ли я от людей, чтобы умереть в одиночестве?» — подумал он.

Может быть, это было и так, а возможно, он просто ехал проститься с дорогим местом. Луиза Каутская и Фрейбергер боялись оставить его одного и поехали с ним вместе. Да он и не сопротивлялся теперь, понял, что одному быть невозможно.

Доктор Фрейбергер по-прежнему разговаривал преувеличенно бодрым голосом, готовил лекарства. Энгельс глотал их, делая вид, что верит в чудодейственную лечебную силу тех лекарств.

Он взял с собой и работу — несколько монографий, присланных из Германии, Франции. Здесь были рукописи Лафарга, Бебеля. Их надо было внимательно изучить, написать авторам отзывы.

…Позже приехала Лаура. Они остались вдвоём и, как когда-то, в её детстве, перешучивались, строили планы на будущее.

Неожиданно разговор их оборвался. Энгельс вгляделся в лицо Лауры с застывшей, неестественной улыбкой и увидел, что по этому улыбающемуся лицу текут слёзы.

— Не бойся, девочка, твой Генерал всё знает и ждёт будущего спокойно, — сказал он ей серьёзно и тихо. — А знаешь, меня тут вчера спрашивали о боге, как я к нему отношусь. И мне вспомнилась пресмешная история, когда я только приехал в Манчестер. Я был в гостях, и меня спросили, какую церковь я посещаю по воскресеньям и какой проповедник мне больше нравится. Я им ответил, что в воскресенье предпочитаю прогулки по лугам. «К какой оригинальной религиозной секте вы принадлежите!» — удивились тогда хозяева. Эти буржуа я представить себе не могли, что можно жить, не нуждаясь в боге… И знаешь, ещё лет десять назад меня уверяли: «Хоть вы и атеист, а почувствуете близость конца, призадумаетесь. Ведь каждый хочет надеяться, что там — что-то есть». Что могу сказать: похоже на то, что конец близок, но я и сейчас уверен, что всё — только здесь, а там — ничего.

Лаура успокоилась, чуть было даже не заспорила с Энгельсом. Конечно, и она знает, что вера в бессмертие души — только хитрая уловка для самого себя. Но что в сегодняшней жизни людей можно ей противопоставить? И она даже знала, что Генерал ответил бы ей. Он бы наверняка сказал, что продолжение себя в будущих людях, в делах человечества — это гораздо надёжнее наивного самообмана верующего.

К двадцатым числам июля у него пропал голос. Энгельс едва мог глотать жидкость. Опухоль перекрыла пищевод.

Ему принесли аспидную доску на подставке, грифель.

«А жаль, что мне не удастся съесть отбивную за компанию с вами, — написал он Фрейбергеру. — Поехали в Лондон».

Он едва мог двигаться, когда его перевозили назад, на Ридженс-парк-род.

Через несколько дней Элеонора Маркс-Эвелинг вернулась из Ноттингема, прокопчённого рабочего города, в Лондон и сразу поднялась в кабинет Энгельса. Она уже знала, что Генерал не может разговаривать.

«Как хорошо, что я дождался тебя, Тусси! — написал он ей на грифельной доске. — Что-то ты похудела, девочка. Сильно устала? Удались ли твои выступления?»

Тусси стала рассказывать о ноттингемских встречах, об агитации за рабочую партию.

Энгельс писал вопрос за вопросом.

— Невозможно сказать, какие страшные боли он испытывает сейчас! — мучился от бессилия доктор Фрейбергер.

Энгельс продолжал смотреть на всех прозрачно-серыми глазами. Только были теперь они на исхудавшем лице огромными и пронзительными.

Сердце Фридриха Энгельса остановилось 5 августа 1895 года в половине одиннадцатого вечера.

Энгельс просил, чтобы похороны были скромными, а урну с прахом опустили в море — поблизости от любимого его места — Истборна.

В зале ожидания на вокзале Ватерлоо собрались лишь самые близкие.

Гроб был покрыт венками от рабочих организаций разных стран мира. Выступали Поль Лафарг, Август Бебель…

От имени российских социал-демократов возложила венок известная революционерка Вера Засулич.

27 августа Элеонора, старик Лесснер и ещё несколько человек пришли на скалистый морской берег.

Впереди, метрах в двухстах, белел среди волн истборнский маяк.

Море было неспокойно, ветер на скалах гнул сосны.

Люди молча сели в лодку, оттолкнулись от берега.

Скоро наступила последняя минута, минута прощания.

Тусси бережно опустила урну.

— Прощай, Генерал, — тихо прошептала она.

Волна приняла урну, и та медленно пошла в зелёную глубину. И теперь лишь море знало, где покоится прах великого человека…

7 сентября Владимир Ульянов возвращался в Россию.

В специальном чемодане с двойным дном ему удалось провезти немало нелегальных изданий.

Сразу после приезда он начал писать статью о Фридрихе Энгельсе. Этой статьёй открылся первый номер «Работника» — журнала, об издании которого Ульянов договорился в Швейцарии с группой «Освобождение труда».

15 декабря в Петербурге, столице Российского государства, общегородская организация, которую возглавил Ульянов, стала называться «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Он положил начало работе по объединению социал-демократических кружков, чтобы приступить к массовой агитации рабочих.

В России всё ярче разгорался факел, зажжённый Марксом и Энгельсом, и на свет его собирались лучшие люди страны.