Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни

Англия

Фридрих отправил первую статью Марксу через день после приезда в Лондон. А всего таких корреспонденций о свежих впечатлениях из Англии он написал пять. Маркс печатал их весь декабрь.

«…Только насильственное ниспровержение существующих противоестественных отношений, радикальное свержение дворянской и промышленной аристократии может улучшить материальное положение пролетариев», — писал уже тогда Энгельс.

Но если бы его спросили, кто же займётся этим свержением, скорее всего он растерянно пожал бы плечами.

Все знали, что общество больно. «Наша страна нездорова», — писали газеты во Франции, в Пруссии, в Англии… Но ещё никто не знал, куда идти и как делать революцию.

Фридрих не видел прежде паровозов и с удивлением смотрел, как кочегар вёдрами наливает в котёл воду.

Паровоз зашипел, потом выпустил тонкую, резкую струю пара.

Из здания вышел слушатель, которого можно было принять за генерала, так расшита была его форменная одежда. Он важно ударил в большой медный колокол, громко объявил об отправлении.

Это было чудо, только лишь появлявшееся на континенте. А в Англии железные дороги соединили уже все крупные города.

Энгельс ехал в город своей будущей работы. Подъезжая к нему, Фридрих увидел огромную чёрную тучу, наползающую из-за горизонта.

— Какое странное облако! — сказал он соседу.

— Манчестер, сэр.

Вскоре показались и высокие фабричные трубы, из которых облака угольной гари лезли к небу.

— Ничего не поделаешь, сэр. Те, кто имеет здесь фабрики, делают хорошие деньги, остальные мрут от чахотки.

Итак, Фридрих снова стал конторщиком, теперь фирмы «Эрмен и Энгельс». Окна конторы выходили на тесно заставленный двор. Там хранились тюки хлопка, трикотажная пряжа, нитки для шитья — продукция фабрики.

Фридрих вёл всю переписку, посещал биржу, заключал договоры с торговыми агентами других фирм, иногда уезжал по делам фабрики в соседние города. В обед, когда другие конторщики уходили отдыхать, Фридрих продолжал работать. В эти минуты он успевал сделать выписки из бухгалтерских книг братьев Эрмен, компаньонов отца. Выписки он пересылал в Бармен: отец сравнивал их с теми цифрами, что присылали сами компаньоны.

Работы здесь было больше, чем у добродушного консула Лейпольда в Бремене.

Жильё он снял поблизости от работы, в тихом и чистом квартале.

Скоро Фридрих познакомился с Мери Бёрнс — тоненькой невысокой ирландской девушкой. Мери была простой работницей — работала по десять часов на фабрике. И её отец и младшая сестра тоже были рабочими.

Но у девушки хватало сил, чтобы после изнурительного труда читать книги. На второй день знакомства она удивила Фридриха, прочитав наизусть стихи Байрона — как раз те, которые он переводил в Бремене.

Это она, Мери, привела его в районы Манчестера, где жили только рабочие. Там, по грязным улицам, роясь в отбросах, бродили бледные, рахитичные дети. В полуразвалившихся жилищах за грязными занавесками жили по нескольку семей в каждой из комнат. Люди — взрослые и дети, больные и здоровые — спали все вместе на полу. Одна кровать иногда сдавалась сразу троим. Идя по улицам, можно было подумать, что сюда собрали инвалидов войны — столько здесь было хромых, с обрубленными пальцами, с культяпками вместо рук. Это были те, кто работал на фабриках с раннего детского возраста, кто, замучившись от ночной работы, не поспел однажды за станком…

— Теперь вы поняли, Фред, чем оплачиваются сытные обеды буржуазии? — спросила Мери.

Мери познакомила его с рабочими, и они оказались людьми, тянущимися к знаниям. Они покупали дешёвые книги, собирались на воскресные лекции. Они знали о жизни, о культуре своей страны лучше, чем клерки в конторе «Эрмен и Энгельс»…

В Германии ещё несколько лет назад ремесленников было гораздо больше, чем рабочих. Каждый имел свой маленький огород, домишко. В семейной мастерской, где работали и дети и родители, — ткали, красили ткани или отбеливали их на соседней лужайке. Таких ремесленников в Бармене было множество, и каждый жил сам по себе.

Промышленность Англии намного опередила Европу. Богатый барменский фабрикант казался в Англии мелким лавочником. Фабрики здесь строились в шесть, восемь этажей. На них работали сотни пролетариев.

Мери рассказывала о забастовках, которые были прошлым летом в Манчестере. На улицы вышли тысячи людей, настоящая пролетарская армия.

— Вы не думайте, что мы умеем только страдать, мы учимся и бороться, — говорила Мери.

Мери посоветовала ему познакомиться с чартистами. Чартисты добивались справедливых законов — народной хартии.

Фридрих специально поехал в другой город, нашёл редакцию чартистской газеты «Северная звезда», познакомился с главным редактором.

Это был молодой светлобородый человек. Его звали Гарни.

Они оказались единомышленниками — оба не верили в то, что можно мирным путём передать народу в Англии власть.

— Коммунизм — это единственно возможный вид разумного государства, — утверждал Энгельс. — Это доказала современная немецкая философия.

— Наши социалисты тоже говорят об этом, — соглашался Гарии. — Только они наивные ребята. Уезжают в Америку, совместно покупают там кусок земли и устраивают свою колонию. Потом, конечно, всё разваливается.

— Надо переустраивать мир в своей стране, — говорил Энгельс.

— Знаете, что мы написали на членских карточках «Лондонской демократической ассоциации»? — спрашивал Гарни. И сам отвечал: — «Тот, кто не имеет меча, пусть продаст свою одежду и купит его».

С этого дня Фридрих стал постоянным корреспондентом газеты английских рабочих.

негромко декламировал Веерт.

— Георг! Да вы хоть сами понимаете, что вы талантливый поэт?!

— Бросьте, Фридрих! Я обыкновенный торговый служащий. Увеличиваю прибыль своих хозяев, а сам остаюсь всегда на мели. Стихи эти я написал ещё в Германии, как раз перед отъездом сюда…

— И неужели не пытались их напечатать?

— А зачем? К славе Фрейлиграта я не стремлюсь. К тому же в Германии зверствует цензура. «Рейнскую газету» закрыли, «Ежегодники» Руге — тоже.

С Веертом Фридрих встретился в поезде. Несколько лет назад Георг служил в Бармене учеником в торговой фирме. Тогда они знали друг друга лишь в лицо. При встрече здесь очень обрадовались.

Веерт жил недалеко от Манчестера и теперь часто бывал у Фридриха.

Они заговорили о книге немецкого подмастерья Вейтлинга — организатора общины немецких эмигрантов-рабочих в Париже. Вейтлинг был беден. Рабочие собрали деньги, чтобы напечатать его книгу «Человечество как оно есть и каким оно должно было бы быть».

— Подмастерье портного опередил в своей книге философов и французских и немецких, — сказал Энгельс.

— Я читаю её уже второй раз и восхищаюсь ею! — подхватил Веерт.

— А знаете, Георг, эта книга хороша, но только для нынешних условий. — Фридрих встал и заходил, волнуясь, по комнате. То, что он собирался сказать сейчас, он открыл для себя недавно. — Здесь, в Англии, есть то, чего нет пока в Европе. Это — рабочий класс. И он выступает как реальная сила в политике. У нас же, в Германии, пока в основном ремесленники. Сам Вейтлинг тоже ремесленник, и книга его написана для таких же, как он. Через несколько лет, когда на континенте сложится рабочий класс, надо будет писать новую книгу.

— Пока мы будем писать книги, рабочие просто возьмут власть и создадут своё государство, — пошутил Веерт.

— Без чёткой научной теории создать государство не так-то просто, — ответил Фридрих серьёзно. — Если даже маленькие колонии социалистов через несколько лет распадаются…

В том же, 1843 году, весной, Энгельс съездил в Лондон.

На окраине города в какой-то лачужке он отыскал «Просветительное общество немецких рабочих». Навстречу поднялся высоченный богатырь, протянул могучую руку, представился.

— Я много слышал о вас, Шаппер. Ведь это вы после неудачного восстания в Париже сидели в тюрьме Консьержерн?

— В тюрьмах я посидел немало, — гигант усмехнулся. — Однако хотя вы пока и не успели познакомиться с тюремщиками, о вас я слышал тоже и ваши статьи читал.

Шаппер познакомил Фридриха со своим другом, часовщиком Иосифом Моллем.

Молль, в плечах такой же широкий, как Шаппер, только пониже ростом, добродушно щурился, разглядывая Фридриха.

На столе у них Фридрих увидел книгу Вейтлинга.

— Когда я прочитал эту книгу, то понял, каким должно быть человечество! — говорил Шаппер. — Да, самый главный враг — это собственность. Француз Прудон правильно написал: «Собственность — это кража». Удастся поделить всё поровну — наступит коммунизм и люди станут братьями.

— Думаю, что если люди поделят всё поровну, то коммунизм от этого не наступит, — возразил Энгельс. — Я считаю, что коммунистические идеи появились как результат всей немецкой философии.

Он стал рассказывать о философах Канте, Гегеле, о современных работах и вскоре почувствовал, что рассказ превратился в лекцию. В дом зашёл сапожник Бауэр, друг Шаппера и Молля, тихо сел и тоже стал слушать.

Наконец Фридрих кончил.

Несколько минут все сидели молча, допивая холодный чай.

— Из всего, что мы услышали, я понял, что вы тоже наш, только идёте к коммунизму от головы и сердца, а мы — от своей бедности. Вы представляете жизнь, в которой нет ни одного несчастного человека?

— Честно говоря, не очень, — смущаясь, ответил Фридрих.

— А я представляю. Ведь все несчастья мира, и болезни, и пьянство — от нашей нищенской жизни, — убеждённо сказал Молль. — Стоит разделить богатства мира поровну — и люди будут равными и счастливыми.

Они предложили Энгельсу вступить в тайную общину немецких рабочих «Союз справедливых», но он не согласился.

— Борьба должна быть открытой, — объяснил свой отказ Фридрих, — без тайных группировок и мелких заговоров.

И всё же он был счастлив, что познакомился с настоящими людьми. Это были первые революционные пролетарии, которых он узнал.

За последние полтора года в жизни Маркса многое переменилось. Он был уже женат. После закрытия властями «Рейнской газеты» заниматься издательским делом в Германии стало для него невозможным. Вместе с редактором «Галлеских», а потом «Немецких ежегодников» — Руге Маркс переехал в Париж. Там они решили издавать «Немецко-французский ежегодник». Стихи для сборника обещали Гейне, молодой революционный поэт Гервег, собирался написать статью Бакунин.

Фридрих получил письмо от Маркса. Его тоже приглашали сотрудничать в «Ежегоднике».

Энгельс обрадовался приглашению.

К этому времени было уже написано немало книг о будущем человечества. Каждая предлагала свои наивные рецепты, как перестроить и улучшить жизнь людей. С полным правом эти книги можно было назвать социальными утопиями.

Утописты не знали, не понимали экономических законов, по которым развивается общество. Энгельс в этом убедился, когда перечитал все их книги.

Вечерами после работы Фридрих сидел в Чатамской библиотеке, которая помещалась в старинном замке. Там было тихо, малолюдно. Он конспектировал труды английских экономистов, постигая тайные пружины, которые двигали капиталистическим хозяйством.

Фридрих Энгельс чувствовал, что стоит перед открытием, и этим открытием он должен был поделиться со всем человечеством.

Конечно, любая политическая теория неполноценна, если автор её незнаком с немецкой философией, не знает экономических законов, открытых англичанами, и планов французских утопистов на то, каким станет общество будущего. Но кто, какие люди, вооружённые этой политической теорией, возьмутся перестраивать мир? Писали об этом тоже многие. Одни говорили, что мир переделают все вместе — короли, крестьяне, фабриканты и землевладельцы. Они поймут, что жить надо по справедливым законам, и, проснувшись однажды утром, примутся перестраивать жизнь. Это было смешно.

Вейтлинг, Прудон были уверены, что революцию произведут мелкие ремесленники и люмпены — обнищавшие люди, бродяги. Третьи смотрели с надеждой на крестьян.

Но он, Энгельс, знал сейчас, твёрдо, кто в ближайшем будущем всерьёз возьмётся перестраивать мир.

Многие полагали, что главное достижение капитализма — быстродействующие станки, железные дороги и пароходы. А главным стал рабочий класс, который уже сформировался в Англин и именно сейчас, в эти годы, формировался в Германии и во Франции. Этот класс уже заявлял о себе восстанием рабочих в Лионе, баррикадами в Париже, забастовками и демонстрациями чартистов в Манчестере. Европейские аристократы и буржуа содрогались перед набиравшим силу новым сословием.

Именно рабочие будут способны произвести революцию в обществе. Эта мысль и была открытием Фридриха, результатом постоянных раздумий и поисков.

— Я пошлю Марксу две статьи, очень для меня важные. Одна называется «Наброски к критике политической экономии». Другую можно назвать короче: «Положение Англии».

— Фред хочет писать большую книгу, специально об английских рабочих, — сообщила Веерту с гордостью Мери. — И мои друзья помогают ему, достают нужные сведения с фабрик.

— Об этом говорить рано, я о ней пока лишь думаю, — смутился Энгельс.

— Знаете, Фридрих, я часто возвращаюсь к мысли, что мне здорово повезло, когда я встретил вас в поезде. Подождите, не смотрите на меня с такой улыбкой, — протестующе поднял руку Веерт. — Это не пустые слова…

Весной 1844 года Фридрих получил первый том «Немецко-французского ежегодника».

Там были и обещанные стихи Гейне, и политическое письмо Бакунина. Но главное место занимали статьи Маркса и Энгельса.

Энгельс внимательно прочитал сборник. Он понял, что Маркс подошёл к той же мысли, которая несколько месяцев назад озарила и его жизнь. Рабочий класс — вот главная действующая сила новой истории.

В конце августа 1844 года Фридрих отработал последний день в конторе «Эрмен и Энгельс». Он считал, что покончил навсегда с постылой коммерцией.

Его ждали дома. Но он решил сделать крюк — заехать в Париж, чтобы встретиться с Марксом.

Как он мечтал о дружбе с ним! И как страшился он этой встречи! Как боялся ошибки. Ошибки своей в Марксе. Или что Маркс не разглядит в нём, Фридрихе, того настоящего, глубинного…

От самых первых минут, может быть, от первого взгляда, которым обменяются они при этой встрече, зависело многое, зависела жизнь.