Солдатский секрет

Сергей Иванов ПОДВОДНАЯ ПОВЕСТЬ

У Лёни была хорошая профессия — пчеловод. Но к армии никакого отношения она не имела.

И вот пришло время идти Лёне на военную службу. Вместе с другими призывниками он явился в военкомат.

— Пчёлками, значит, командуешь, — улыбнулся военком. — Что ж, профессия добрая… А сам ты случайно не слишком ли добрый?.. Ладно, ладно — шучу. Так какие же будут твои пожелания по роду войск?

— По-моему, слишком добрых не бывает, — Лёня улыбнулся в ответ. — Вот слишком злые — это сколько хотите! А по роду войск… есть у меня пожелание. Хочу в моряки!

Военкому слова эти понравились, ведь он и сам когда-то был военным моряком.

— Пожелание твоё мы учтём… А ты что-нибудь о флоте знаешь?

— Я?.. — Лёня смутился. — Песни военно-морские знаю!

— А ну-ка, спой!

Бывшие тут же призывники с удивлением оглянулись, когда Лёня красиво и строго стал выводить про то, что «врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!».

Военкому Лёнино пение очень понравилось.

— А ну-ка, теперь представь: ночь, темнота и по темноте этой летят рядом пчела и шмель…

— Не, — Лёня покачал головой, — они в темноте не летают.

— А ты всё же представь! Такой мы сделаем мысленный эксперимент… Где шмель летит, а где пчела, сможешь узнать?

— Чего ж, — сказал Лёня, — узнать вообще-то можно. Шмель, он во время полёта басом поёт. А у пчелиных крыльев голос более нежный… А зачем вы про это?..

— Потом узнаешь, — сказал военком. — Но в моряки ты, наверное, годишься.

Мо́ря Лёня Голубев никогда не видал. А где ты его увидишь, когда жизнь твоя протекает среди рязанских полей да лесов. Можно было бы, конечно, в отпуск, но у пчеловода летом отпусков не бывает. А зимой на море отпускнику делать нечего.

Лёня, если уж по-честному, и страну нашу толком не видел. Он ею гордился — что такая огромная и могучая. Но и об этом он мог судить лишь по урокам географии да во время передач «Клуб путешественников». Сам же Лёня, как и очень многие люди, путешественником не был.

Но теперь он ехал почти через всю страну. Была хорошая осень, всё кругом стояло золотое и красное. И что ни поле за леском, везде работали и работали люди. У переездов стояли машины, полные овощей и картошки, — ждали, пока проедет состав, который вёз призывников на Тихий океан.

По ночам Лёня смотрел на бессонные окна заводов. Старшина по фамилии Старшинов, которому было доверено привезти призывников в целости и сохранности, строго загонял Лёню спать. Но и забравшись к себе на верхнюю полку, Лёня долго ещё не спал, а всё смотрел в окошко. И потом, когда засыпал наконец, ему казалось, что он летит.

Прошло двое суток, они миновали Урал, и тут началась зима. Воздух, когда они выходили поразмяться на полустанках, был студёный, густой. А то принимался валить снег — такой спокойный и праздничный, какой в рязанской земле бывает лишь перед самым Новым годом.

Однажды, на четвёртую или пятую ночь пути, Лёня проснулся от какого-то сияния. В чистом, светящемся от мороза небе висела луна. Она была большая, тяжёлая и лишь чуть-чуть подъеденная с одного края.

Лунный огонь прыгал по воде, коротко и драгоценно зажигая гребни волн. Иногда видение это закрывала выросшая из темноты скала или отпечатанный на серебряном небе разлапистый кедр. А потом опять: чёрная вода, сверкание волн. И чувствовал Лёня, что нету этой красоте ни конца, ни начала! Забыв все строгие наставления, он вышел в коридор, приоткрыл дверь в соседнее купе. Старшина Старшинов сидел у окна.

— Байкал? — тихо спросил Лёня.

— Садись, — ответил Старшинов, — смотри… Понял теперь?

Лёня будто бы и не знал, что такое хочет сказать ему старшина. И всё-таки знал. Ему припомнились колонны грузовиков с урожаем, и суровые горы Урала, и ночные заводы, и сибирская тайга… И много всего, что удалось увидеть, что называется словами: Родина, моя страна…

— Понял теперь? — тихо переспросил старшина Старшинов.

— Понял! — ответил молодой матрос.

Года три ему было. Да, года три… На крыльцо вышел, а дед рукой машет, машет. Лёня подбежал. Дед и говорит:

— Видишь?.. Пчела!

— Пчела, — старательно повторил маленький Лёня, — плеча…

— Да не, Лёнюшка. Пчела, пчёлочка!.. Самая первая по этой весне.

На Дальнем Востоке, куда приехали они, на берегу Тихого океана зимы не было и в помине, а было настоящее лето. И вода океанская оказалась тёплая, даже теплее, чем вода рязанских речек в середине июля!

Их учебный отряд располагался на красивой обрывистой сопке. Внизу золотилось море, выкатывалось на берег прозрачной волной. Да только Лёне Голубеву некогда было сбежать по крутой тропинке, некогда на песочке загорать. Он ведь стал человек военный. Первые две недели новобранцы осваивались, что да как. Присматривались к старшине, а старшина к ним. Учились всяким флотским словам. То, что раньше было «постель», теперь стало «коечка». А все полы на свете стали палубой, а все лестницы трапами, а все окна надо было не закрывать, а задраивать. Да и не окна, а иллюминаторы!. Однажды старшина сказал Лёне:

— Голубев! Поднеси-ка там баночку.

Лёня по форме ответил: «Есть!» — и побежал на кухню… тьфу ты, на камбуз то есть. Взял банку из-под компота, добросовестно ополоснул её — а он всё старался здесь выполнять добросовестно, — побежал к старшине, приложил руку к бескозырке… Старшина Старшинов, хотя Устав не позволял этого, так и повалился со смеху.

— Баночка, Голубев, — сказал старшина, вытирая слёзы, — это вот что такое! — Он взял стул и поставил его перед удивлённым Лёней…

С тех пор запомнил матрос Голубев: на флоте нет ни скамеек, ни стульев, ни кресел. Всё, на чём сидят, называется «баночка». Вот какие дела!

Если в морских словечках Лёня пока путался, то с главной службой у него шло как раз неплохо. Он узнал наконец, зачем это военком интересовался, сумеет ли будущий матрос гудение шмеля отличить от гудения пчелы. Лёню за тонкий слух решили определить в гидроакустики. А эта специальность даётся далеко не каждому. При помощи разных точных приборов акустики прослушивают море, ловят звуки, которые бегут глубоко под водой. Зачем это нужно, мы узнаем потом. А пока вслед за Лёней входим в класс, где идёт проверочный экзамен.

— Товарищи! — сказал старшина Старшинов. — Все вы оказались способными ребятами, поэтому вас отобрали для службы на подводных лодках.

Сердце у Лёни вздрогнуло. Перед глазами мелькнули какие-то фантастические фильмы — как человек стоит у огромного окна, а на него смотрит глазами величиной с тарелку гигантский осьминог. Было радостно и боязно.

На некоторое время он отвлёкся, как школьник во время урока, и не слыхал, что там дальше сказал старшина. Но увидел, что все рассаживаются за маленькие столики. На столе пара наушников и четыре кнопки с надписями: «Тише», «Громче», «Выше», «Ниже». Все надели наушники, и Лёня надел. В наушниках слышалось что-то вроде комариного писка.

— Запомнили сигнал? — спросил Старшинов.

Лёня представил себе комара — не очень большого, не очень маленького, среднего такого.

— Следите за изменением сигнала! — сказал Старшинов.

И действительно: комар вдруг словно отлетел в дальний конец комнаты. Лёня быстро нашёл кнопку «тише», нажал её. Потом комар вдруг сделался маленьким-маленьким и ныть стал совсем пискляво. Лёня нажал кнопку «выше»: звук-то в наушниках стал тоньше! Потом комарик словно бы влез в самое ухо. И тогда Лёня нажал кнопку «громче». Потом комар опять улетел, потом он превратился в толстого комарищу… А Лёня всё время нажимал разные кнопки, и всё время безошибочно.

— Будешь ты гидроакустиком, Голубев! — сказал старшина.

— А что это такое? — спросил Лёня.

— А это тебе после расскажут!

Раненько-раненько было. А пчёлы уже трудились, гудели над цветами.

— Деда! Во сколько же они встают? — удивился Лёня. — Часов в пять?

Дед ничего не сказал. А когда настала ночь, подвёл Лёню к улью, велел приложить ухо к деревянной его тонкой стене… Там слышался мерный шорох, копошение бесконечного количества лап, деловое гудение. Пчёлы строили соты.

— Ещё не спят? — опять удивился Лёня.

— Они никогда не спят! — тихо ответил дед. — Сколько им отпущено жизни, всё работают, работают…

Стал Лёня осваивать свою новую профессию… Из дома приходили письма про то, сколько мёду накачали в этом году да как ульи спрятали в сухие и тёплые подвалы-зимовники. Читает Лёня Голубев, вздыхает. Но голова и сердце заняты совсем иным. Он должен среди шумов узнавать «тот самый». Ведь, оказывается, океан очень разговорчив!

Беззвучно вращаются катушки магнитофона. В учебном классе тишина. Осеннее солнышко светит. А мо́ря-океана отсюда и не видать… Вот в зелёном окошке прибора подводник увидел яркую точку. Что это? Может, чужая подлодка. А может, и торпеда, которую выпустил чужак. А может… Гидроакустик осторожно поворачивает ручки — подстраивает прибор… Есть, услышал! Ползёт точка по глубине — пищит, скрипит.

— Запомните эти сигналы, — раздаётся голос старшины Старшинова. — Это кит.

— Кит?!

— Сам-то он большой, — улыбается старшина, — а пищит, как маленький… А это шелестение слышите? Стая селёдки! А это треска трещит.

Слушает Лёня, удивляется, запоминает голоса моря: и настойчивый далёкий говор волн, бьющихся где-то о берег, и урчание, сопение ещё неведомых науке существ, идущее из самой глубокой глубины. Интересно делается, и немножко жутко, и весело…

Но вот включил старшина другую запись. Глухо зарокотало в наушниках. Он!.. Тщательно прислушиваются акустики к шуму чужих кораблей: подлодок, крейсеров, авианосцев, ракетных катеров… Это лишь в фантастических рассказах у подводной лодки большие и светлые окна, через которые всё можно разглядеть. На самом деле, лодка движется под водой вся закрытая, словно стальная игла. Увидеть и услышать, что там ждёт её впереди, она может только своими приборами. Поэтому лучше учись, матрос Голубев, осваивай военно-морскую науку. Слишком многое от тебя зависит!

А подводных лодок всё не показывали будущим подводникам. Старшина Старшинов отвечает кратко: «Пока не положено». И кончено! Спорить не пробуй. И неудовольствие своё оставь при себе.

Но всё же Лёня нашёл выход. Иначе, какой же он был бы матрос. Есть в городе Военно-морской музей, а при музее стоит подводная лодка, знаменитая героиня, отличившаяся во время Великой Отечественной войны.

И вот увольнение. Морячки-новобранцы разбрелись кто куда: город большой, интересного много. Матрос Голубев шагал в музей, на подводную лодку.

Она стояла у самого моря. И казалось — будь волны чуть посильнее, — могли бы дотронуться до глухого железного бока. Но лодка стояла на берегу. В её высоком борту проделана дверь, и туда спокойно входили люди, предъявляя билетики.

Внутри было уютно, прохладно. По отсекам гулял сквознячок. Лёня вспоминал рассказы старшины Старшинова о том, какую нелёгкую службу несут подводники в тесных своих отсеках. Как жарко и трудно бывает иной раз дышать на глубине, как, настоявшись вахту, падают спать, не замечая того, что жестковата коечка, уложенная прямо на боеприпасы.

Моряк, который нёс в лодке почётную вахту, улыбнулся на Лёнину растерянность:

— Это ведь музей! Тут не обязательно, чтобы люди через силу дышали, чтоб они каждую минуту бились о разные железки. Приборы убраны… Вот хочешь, могу тебе рубку гидроакустика показать. Там всё как было.

Вахтенный открыл маленькую дверь. За ней оказалось помещение едва ли больше, чем платяной шкаф. И всё в этом «шкафу» было обвешано или заставлено приборами — железными ящиками с круглыми и маленькими окошками. В окошках цифры, стрелки… Где же здесь ещё и человеку поместиться, в такой тесноте!

— Что же ты, проходи, — сказал вахтенный. И сам прошёл: пригнулся, выпрямился, снова пригнулся, сел на крохотную баночку. Вышел так же ловко. — А ну-ка, занять место на боевом посту!

Лёня протиснулся в каютку. Сел, задевая железные ящики плечами и головой… Он увидел свои родные наушники, круглый экран индикатора, в котором должны появляться светящиеся точки. «Цели», как говорят на боевых кораблях.

Из другого отсека доносился разговор экскурсантов. Но Лёня уже не слышал ничего. Лодка, думал он, вот, значит, как будет… Почувствовал, что сидеть неудобно, хотел немного пошевелить ногами и сразу упёрся коленями во что-то холодное, стальное… Вот, значит, как будет!

А ведь эта лодка всю войну прошла. Фашисты боялись её как огня. Если она отправлялась в поход, значит, враг не досчитывался ещё одного корабля! А военный корабль — это огромная сила, целый плавучий город. Вооружён до зубов, охраняет себя со всех сторон. Но та лихая подлодка умела подобраться даже к самому страшному кораблю. Командир её, совсем молодой человек, имел Звезду Героя. А в команде не было ни одного человека, на груди которого не светился бы орден…

Ох, как люто ненавидели фашисты нашу смелую лодку. Придумывали хитроумные западни… И однажды удалось — заперли лодку в небольшой бухте!

Вражеские корабли утюжили бухту, бросали глубинные бомбы. Невидимо лодка лежала на дне. Но ведь её могли услышать. И командир приказал выключить все моторы.

По лодке шёпотом был передан приказ: «Никому не двигаться!» А воздух становился густым и жарким. Всё меньше оставалось в нём кислорода. Эх, включить бы фильтры. Нельзя — шум… И сидели, задыхаясь, теряя сознание. А за бортом бухали взрывы. Это фашисты снова бомбили бухту — аккуратно, ровненько. Словно грядку засевали… Грохот то удалялся куда-то, то рвал воду совсем рядом. И не было спасения еле живым, задыхающимся морякам, кроме одного: собрать всё мужество и ждать. И ничем не выдать себя!

Так прошли сутки. Наконец фашисты решили, что лодка погибла, и ушли… Теряя сознание, командир включил механизм для очистки воздуха. Лодка медленно-медленно стала оживать. Теперь бы всплыть, теперь бы подышать прохладным морским ветерком. Ведь так мало надо подводнику…

Но последовал приказ: «Корабль приготовить к бою и походу!» И лодка пошла в погоню за вражеским караваном.

Море было спокойным, и всё кругом было спокойно. Вдруг самый большой корабль каравана вздрогнул от ударов нескольких точных торпед и начал тонуть.

«Кто вас атакует? Кто атакует?» — нервно запрашивала база.

И фашистский радист с ужасом ответил: «Призраки!»

Дед собирался осматривать ульи. Ворчал:

— Ох, погода!.. Не миновать дождя. Пчела сегодня сердитая! — и надевал толстые штаны, толстую ковбойку, шляпу с густой сеткой на лицо и шею.

— Неужели так опасаетесь их? — усмехнулся дачник Митя. — Ай да пчеловод!

— Я их не боюсь, — отвечал дед, наглухо застёгивая ворот рубахи. — Несколько жал — что они мне? Да и пчелиный яд целебен… для нас. А для неё: укусила — жала лишилась, жизни лишилась… Не за себя я боюсь. Мне их надо уберечь!

Про подвиги очень интересно читать или слушать: сидишь, переживаешь. Но вот если самому там оказаться, «внутри подвига»?

Лёня — человек очень мирный, в настоящие серьёзные переделки раньше не попадал. Однако скоро ему такая возможность представилась.

Старшина Старшинов построил их, и — шагом марш! — они отправились на полигон борьбы за живучесть. А что это такое? А это особые помещения, где молодые матросы учатся тушить корабельные пожары, заделывать разные пробоины, учатся водолазному делу…

Лёня шагал в ногу, распевал строевую песню с лихим припевом: «Ты красотка, милая подлодка», а сам размышлял. Он уже понял: армия — это тебе не школа и не пчелиное ПТУ. Здесь надо всё схватывать быстро. Лучше — с первого раза. Поэтому Лёня шёл, а внутри себя готовился: сразу прийти и сразу начать бороться за живучесть.

Но бороться пока ни с кем не потребовалось. Они пришли в простой учебный класс, где им стали рассказывать, как надо себя вести в опасной ситуации — например, если корабль получит пробоину.

Через несколько дней они перешли в другой класс, где стали учиться заделывать пробоины всухую…

Стена, к ней приделан кусок трубы. Ты по команде хватаешь специальные приспособления и начинаешь эту пробоину заделывать.

Старшина Старшинов смотрит на секундомер:

— Так, матрос Голубев выжил, матрос Шаландин утонул… Что же ты, Шаландин? А ещё такая «водоплавающая» фамилия!

А Слава Шаландин глазами невинно похлопывает.

— А что, — говорит, — товарищ старшина, разве лодки очень уж часто тонут? Мы что-то не слыхали…

— Не слыхали вы, матрос Шаландин, потому, что на подлодках служат отменные моряки. И чтобы вам таким стать, после занятий останетесь на самоподготовку. Ясно?

— Ясно, — отвечает Славка кисло-сладким голосом: мол, придирается старшина.

Глядя на это, нахмурился бывалый моряк:

— Лодки действительно тонут очень редко. Но вам, Шаландин, вполне хватит и одного раза…

Как там Шаландин учился на самоподготовке, Лёня не знал. Но зачёты по теории сдали все. И вот начались практические занятия…

«Лишь бы мне не с Шаландиным досталось», — думал Лёня.

Но ему досталось именно с Шаландиным!

Они влезли в учебный отсек, железную продолговатую комнату с полукруглым потолком, услышали, как старшина Старшинов плотно задраивает люк… Пахло сыростью, было холодно и парко, словно в нетопленой бане.

— Надо спасательные средства проверить, — сказал Лёня излишне бодро. — Так, вот они: зажимы, пластыри, упоры…

Шаландин стоял у стены, напряжённо озираясь.

— Слушай, Лёнь, а как мы отсюда выбираться будем в случае чего?

Спокойно, сказал себе Лёня, злиться я не буду, нам сейчас надо… Но что им сейчас надо, решил уже не Лёня. Коротким лаем загрохотал звонок. И сейчас же из железной стены — переборки — ударила вода. Секунду Леня смотрел на неё. Но только секунду!

— Слава! Распорку!

И сам уже схватил длинную железную палку-распорку, на конце которой приделан толстый крут. Этот круг матросы уткнули в пробоину. Теперь надо было раскрутить специальную ручку, чтобы распорка стала длиннее и другим концом крепко упёрлась в противоположную стену. Шаландин крутил что есть сил. Но палка не удлинялась. Наоборот! Она укорачивалась.

— Быстрей! — Лёня оглянулся. — Да что же ты делаешь?!

Шаландин, оказывается, крутил не в ту сторону… А воды в помещении было уже почти по пояс. Стал Славка крутить в обратную сторону, а секунды-то идут. И вдруг снова заголосил звонок тревоги. Наверху, почти под потолком, начало хлестать из трубы. Тяжёлая струя ударила вниз. И надо же — точно Лёне в затылок… Держись, рязанец!

Но здесь Шаландин сделал несколько последних поворотов ручкой. Задраено!.. Но из трубы-то хлещет. Лёня схватил приспособления, которыми заделывают трубы.

— Давай-ка, Славик, подставь мне спину! — кричит Лёня. — Я иначе не дотянусь!

Нагнулся Шаландин — голова под водой оказалась. Э, думает, нетушки!

— Слышь, Голубев, я ее сам заделаю. А ты меня подержи!

Не стал Лёня спорить, не стал говорить, что он бы аварию быстрей устранил. Вдохнул поглубже, нагнулся. Теперь Славка мог стать ему на спину, как на табурет…

Под водой ещё сильнее был слышен грохот летящей струи. Тут Лёня почувствовал, как Шаландин взбирается на него. Сперва коленкой упёрся в хребет, потом каблуком поиграл на Лёниных рёбрах. Ну, делай же ты! Скорее!.. А Шаландин возится. А стоять без дыхания уже нету сил. Лёня хотел разочек воздуху глотнуть… Эх! Сверху на него упало что-то похожее на тяжёлый мешок. Лёня вынырнул, с наслаждением вздохнул… А воды уже почти по шейку, и она по-прежнему хлещет из трубы. Ничего не сумел сделать Шаландин! Тут и он вынырнул на поверхность.

— Где заплата?! — кричит Лёня. — Где зажим?!

— Утопли!

Лёня нырнул раз, другой… Да что там увидишь, на тёмном дне, при свете лампочки из-под потолка. А воды уже выше головы. Барахтаясь, Шаландин колотил кулаком в гулкую стену.

— Прекрати, трус! — кричит Лёня и вдруг замечает, что у Шаландина из-за пазухи торчит та самая заплата. Одной рукой он хватает заплату, другой отстёгивает свой матросский пояс, на секунду погружается в воду, выныривает, плывёт к дырявой трубе, накладывает заплату, обкручивает её поясом…

И вдруг тишина. Не грохочет больше вода. Лёня висит на поясе, стараясь как можно плотнее прижать им заплату. Вода больше не прибывает.

Шаландин плывёт к Лёне:

— Э, Голубев, не говори ничего старшине.

Хотел ему Лёня ответить… что следовало! Но вместо этого выдавил из себя:

— Ладно.

И не знали они, что Старшинов стоит перед экраном телевизора, и отлично всё видит, и хмурится, и качает головой.

С того дня много времени прошло, больше трёх месяцев. Славка Шаландин ушёл служить в авиацию, правда, поваром. И отсеялся не он один: служить на флоте, да ещё в подводниках, — особый труд и особая честь.

Но эту честь заслужил Лёня Голубев, бывший пчеловод, ныне гидроакустик.

Не забыть Лёне, как в первый раз попал он на лодку вместе с ещё пятью новичками.

Переходный трап — тот, что от берега к лодке, — чуть поигрывал под бывшими новичками: то ли оттого, что доски были тонковаты, то ли оттого, что молодые матросики побаивались… волновались.

Опытные моряки с явным удовольствием смотрели на молодых. А сами так и выкатывали грудь колесом. Говорили степенно, редко — и потом: «Ну, понятно? Или повторить?»

А тут еще случилась одна незадача! Двое матросов тащили на камбуз чищеной картошки котёл, по-флотски — «лагун». Тащат его ребята, а коридорчики уж до того узки — вдвоём и не разойтись. Старшинов, опытный подводник, успел шагнуть в крохотное помещеньице, которое оказалось потом кают-компанией, а вот Лёня остался посреди коридора… Как ребятам дорогу дать? Впереди шёл здоровенный усатый матросище. Он как гаркнет:

— Смирно!

Лёня весь невольно вытянулся, живот сам собою ушёл под рёбра. Лагун в эту образовавшуюся щель и проплыл. Но конечно, под смех, под шуточки.

Потом новички разошлись по своим будущим постам — где им в скором времени предстояло нести службу: мотористы-электрики к моторам, рулевые к рулевому управлению. Лёня с грехом пополам проник в свою каютку акустическую.

Ему говорят: «Ну чего же? Давай, парень, покажи, что умеешь?» И подают наушники. Надел их Лёня — ничего не слыхать!

А это бывает от волнения — нападает на человека временная глухота. Надо её перебороть. Оглянулся Лёня на Старшинова, а тот чего-то подмигивает… Чего бы это он подмигивал?

И понял Лёня, в чём штука! Слышу, кричит, слышу цель! Тут все обрадовались, дальше некуда. И что же это, спрашивают, за цель? Может, определишь по звуку, что там в океане завелось?

— Даю полную классификацию! — строго отвечает Лёня. — Слышу кастрюлю с борщом. Время-то обеденное!

Тут все, кто был рядом, так принялись хохотать, что прибежали из других отсеков: «Ай да новичок! А всё же признайся, не заметил сперва, что мы приборы отключили?»

Когда расселись в кубрике, когда разлили того самого, «услышанного» Лёней борща, опять вроде началось веселье.

— Зря гогочете, братва, — говорит Старшинов. — Вы ещё не раз спасибо скажете, что этого хлопца к вам прислали!

Взяли они котёнка. Хорошая такая кошечка получилась, дымчатая. Назвали её Мурка.

Но любимое занятие кошачье известно — разбой. Лягушат она мучила, жуков лапой била. За пчёл принялась…

Дед вбежал в дом, крикнул, с трудом переводя дух:

— Лёнюшка! Мурку спасай!

А Мурка, по своему глупому кошачьему разумению, забралась от пчёл на дерево — на яблоню. Тут-то они её и достали.

Лёня, сердясь и смеясь, забрался на старую яблоню… Хорошо, дымарь был разведён — густой ватной струёй дыма ударил по Мурке… Раз, другой! Пчёлы отлетели прочь, но вились поблизости, грозили!

Мурке дым этот был противен до смерти. Однако терпела — только мордой ворочала да чихала…

И ещё сколько-то времени прошло. Может быть, год, а может, и больше. Всё чаще Лёне снились рязанские луга. Но всё чаще он думал: не остаться ли ему на флоте? Пчеловод — профессия нужная. Однако сейчас — что же поделать! — нужнее Родине хороший акустик. А старшина Голубев именно был хорошим…

Он лежал на своей коечке в узкой нише у самого выхода из отсека. Было темно, тихо. Темно, потому что Лёня лежал с закрытыми глазами, а тихо, потому что в уши он вставил ватные тампоны. Через полчаса ему надо было заступать на вахту, и Лёня хотел получше отдохнуть. Он и думать старался о далёком — о том, как снимает с улья железную крышу, убирает ватную подушку (она предохраняет улей от жары), потом осторожно отклеивает матерчатый потолок, насквозь пропитанный медовым духом…

Потрясли за плечо. Он открыл глаза, вынул из ушей тампоны.

— Леонид Леонидович, на вахту!

Конечно, старшину второй статьи не зовут по имени-отчеству. Это шутка. Но в каждой шутке есть доля правды!.. Быстро Лёня делает несколько наклонов, приседаний, приводит себя в порядок… Сегодня особая будет вахта, ответственная. Сам адмирал проверяет боевую готовность кораблей!

В такой-то квадрат, по-видимому, выходят две лодки. Им надо найти друг друга и торпедировать. Настоящая дуэль!

А что это такое — «определённый квадрат»? А это огромный кусок океана — десятки миль пустынных волн, и пустынного неба над ними, и серых рваных туч…

Старшина Голубев привычно осмотрел аппаратуру, по внутреннему радио связался с Главным командным постом:

— Прошу разрешения заступить на дежурство!

— Добро! — послышался в ответ голос командира.

Надел наушники. Сразу десятки звуков сбежались к нему. Вот словно рассыпались звонкие орехи — это дельфиниха объясняла что-то своему дельфинёнку. Потом в наушниках промелькнули брань, причитания и плач рыбьей стаи, на которую только что нападала акула. А счастливые креветки болтали напропалую, и все сразу, как малыши в детском саду. Где-то стороной прошёл писк кита. И пропал… А ещё будто гудел, настраивая инструменты, огромный оркестр. Это говорила перемешанная штормом вода: тёплая поднималась к поверхности, холодная уходила в глубину.

На экране в это время появлялись и пропадали какие-то неясные тени, пятна, расплывчатые фигуры. То вдруг высыпали странные созвездия точек. А надо было искать иголку в стоге сена! Лёня по чуточке подворачивал ручки приборов… «Противник» был где-то здесь. Он тоже подкрадывался. И может быть, чужой акустик уже радостно докладывает координаты лодки…

Тут он и увидел на экране точку. И почти тотчас услышал её «голос». И эту точку и этот голос нельзя было перепутать ни с чем. Она была где-то страшно далеко, приборы едва её цепляли. С огромным трудом Лёня мог увидеть и услышать её сквозь шорохи и писк, сквозь блики и тени. Но это было как раз то, что нужно: «противник» пойман на предельном расстоянии, и, значит, Лёнин командир мог следить за ним и сам оставаться в засаде!

Командиру очень хотелось сказать старшине Голубеву, какой тот молодец, но сейчас было не до того, к сожалению.

— Классифицировать контакт! — услышал Лёня приказ.

Это значит, что он должен был определить расстояние до противника, его скорость, направление, определить, что это за корабль…

Прошли считанные секунды, и на боевой информационный пост стали поступать данные. Тут же за дело принялись электронно-вычислительные машины. Они подсказали, куда и с какой скоростью должна двигаться лодка, чтобы встретить противника и атаковать в самом неожиданном месте.

Наверное, странное было зрелище для морских обитателей. Вот двигалась огромная железная рыба. Вдруг сделала плавный поворот и ушла неведомо куда, в глубину…

Скрыто и стремительно лодка шла к тому месту, которое вычислили приборы. Здесь нужно затаиться и ждать. Замерли торпедисты у своих аппаратов, напряжённо ждёт командир. Но больше всех волнуется гидроакустик. Ведь если он хотя бы немного ошибся, его собственная лодка может стать уже не стрелком, а мишенью… Тишина. Только секундная стрелка бежит по циферблату. Старшина Голубев слушает, слушает, вглядывается в экран. Опять переругиваются о чём-то рыбы, опять…

— Вижу цель! — так трудно сделать голос спокойным.

И почти сразу звенит сигнал тревоги. Торпедные аппараты к бою!.. Есть!.. Залп!

Пошли торпеды — стремительные, неумолимо точные. Вот они. Лёня видит их след на экране. Приближаются к подводному кораблю противника, и… что-то неуловимо изменилось в поведении того корабля: это их акустик уловил почти невидимо мчащиеся заряды… Нет. Слишком поздно! На Лёнином экране яркий всплеск. Торпеды попали в цель!

Окончен учебный бой. Да, учебный: торпеды были не боевые, и прошли они чуть в стороне, и сработало, конечно, не взрывное, а радиоустройство. Но если надо, если решится непрошеный…

Вахта ещё не кончена. Лёня продолжает слушать море. Но улыбка никак не сойдёт с его губ. Хорошо жить, когда работа сделана отлично, когда ты не подвёл друзей! В подводной лодке или все побеждают, или все погибают. Так сказал один легендарный теперь капитан.

Кто-то трогает Лёню за плечо… Вахта кончилась. Теперь только Лёня и почувствовал, как устали глаза, как затекли ноги. Лёня вышел в коридор, с наслаждением потянулся… Путь его лежит через Главный командный пост. Лёня ждёт, когда освободится командир.

— Прошу разрешения! — так на флоте принято обращаться к старшим по званию…

Лёня уже давно решил. И всё не мог решиться! И рапорт даже немного потёрся в кармане: «Прошу допустить меня к экзаменам в Высшее военно-морское училище…» Значит, прощайте, пчёлы! До свиданья, рязанская земля! С сегодняшнего дня и навсегда океан станет родным Лёниным домом… «На берегу — в гостях, в море — дома!» Это слова великого русского флотоводца Макарова.

Но рапорт ещё не отдан. Ещё можно решить по-другому. Нет! Решено!

И командир, словно угадав, что собирается сказать старшина Леонид Голубев, крепко жмёт ему руку.

А лодка медленно всплывает. И если сейчас глянуть в перископ, то можно увидеть спокойные волны, и мирное небо, и белые облака, которые день за днём, вахта за вахтой надо беречь от войны.