Авва Исидор не любил делать наставлений, не любил и рассуждать по-ученому. И не только сам остерегался, но и других останавливал:
“Об этой вещи не любопытствуй много, — говаривал он; — монаху много любопытствовать опасно”.
А о “Догматике” Митрополита Московского Макария[22] он отзывался сурово и сказывал про ее Сочинителя: “Вот и сам утонул из-за этого”, т. е. из-за стремления сжать живую веру тисками рассудка.
Так опаслив был Батюшка в рассуждении веры.
“Я маненько стеснялся против их (т. е. о. Исидора и о. Варнавы) предрассудков”, - рассказывает некий Старец.
— Какие предрассудки?
“Такие, народные. Они ничего не знают, — и о. Варнава, и о. Исидор. Они не удовлетворяют катехизису Макария. А я и от о. Варнавы слышу нарекания на Митрополита Макария. Не знают они, как разделить догмат от нравственности. Одно дело — догматическое богословие, а другое дело — нравственное; а там есть еще обличительное…”
Старец, говоривший эти слова, — прав по-своему. Действительно, Батюшка не занимался бого-словиями, потому что у него была духовная жизнь в Боге и духовное ведение Бога, и в этом Богожитии невозможно было провести межи, разграничивающей разные предметы школьного преподавания. В душе Батюшки нарушался всякий порядок, устанавливаемый делением на книги, главы, отделы и подотделы, потому что в ней царил иной порядок, — порядок, который дается не учителями и профессорами, а Духом Святым. И часто хотелось спросить об Авве Исидоре: “Как знает Писание, не учившись?”
Повторяю тебе, любезный читатель, что сила Аввы Исидора была не в мудрых словах, а в духовной силе, сопровождавшей его слова, даже самые обыкновенные. Но если ты все же любопытствуешь знать, о чем беседовал о. Исидор, то, вот, я приведу тебе несколько примеров; однако при чтении их ты должен твердо держать в уме, что слова Аввы Исидора, взятые независимо от того, кто их произносит, почти ничего не сохраняют в себе Исидоровского и увядают, как голубенькие цветочки льна, оторванные от стебля.
“Помню, — сообщает уже упомянутый ранее о. Иеромонах Ефрем, — помню: когда вышли из печати письма Митрополита Филарета к Наместнику Лаврскому Архимандриту Антонию[23], и я в одном из них прочел приписку Владыки: “Исидор отвечал хорошо”, я, при первой же оказии явившись к о. Исидору, спросил его, что такое он отвечал Владыке Митрополиту, и Старец рассказал мне следующее:
“Нас явилось ко Владыке трое для рукоположения: меня — во иеромонахи и еще двух монахов — во иеродиаконы. Владыка начал спрашивать с младших, и, обратись к самому молодому, спросил: “Чем ты надеешься спастися?”
А тот отвечал:
“Смирением”.
А Владыка сказал:
“А много ли его у тебя?” и спросил другого:
“А ты чем надеешься спастися?”
Этот дал ответ: “Вашими святыми молитвами”.
Владыка же разгневался.
“Где это ты научился лицемерить-то так?” и тогда спросил меня:
“А ты чем надеешься спастися?”
Я ответил:
“Крестными страданиями и смертию Спасителя Нашего Господа Иисуса Христа”.
Владыка перекрестился и сказал: “Вот, запомните этот ответ и помните его всегда”.
То же лицо пишет об о. Исидоре: “Знанием догматических истин святой православной веры он был проникнут глубоко и на вопросы о таковых всегда давал ответы вполне правильные, основанные на изречениях из Св. Писания и Свято-отеческих”.
Чаще всего Авва Исидор говорил о Божией Матери, о Церкви и о крестных страданиях и смерти Спасителя. Все это не было для него, впрочем, раздельными вопросами, а как-то сочеталося во-едино.
Нередко он сопоставлял “рождение” праматери Евы из бока Адамова с “рождением” Матери-Церкви из бока Христова. Чудесный сон Адама о. Исидор приравнивал таинственному смертному сну Господа, вынутие ребра у Адама — прободению Господа в бок копием; чудесное истечение из раны Христовой крови и воды он приурочивал к самому рождению Церкви[24]. И, — как-то — это рождение Церкви сочеталось в его уме с раною в сердце Божией Матери от прошедшего сквозь него оружия. Страдания Божией Матери как-то связывалися для Батюшки Исидора с благодатию Церкви. “Христос родил Церковь, — добавлял иногда он, — и мы стали вместе едино”.
Вершиной богословствования о. Исидора была его Иисусова Молитва, в которую вошли намеком и эти мысли. Молитву эту читатель узнает из следующей главы.
Угодников Божиих Старец чтил и любил, и его отношения к ним были глубокие, сердечные, живые. Старец всегда жил душой среди угодников, — был близок к ним, как к родным и даже более. Но особливое почтение о. Исидор имел к преп. Серафиму, Саровскому Чудотворцу, к иноку Георгию ЗатвЪрнику, к Тихону Задонскому и еще кое к кому. И на этих носителей благодатной жизни он обыкновенно ссылался в разговоре: Старец не любил говорить от своего имени.
Часто с глубокой нежностью повторял он за преподобным Серафимом:
“Радость моя, радость моя! стяжи мирный дух, и тысячи душ спасутся около тебя“[25].
Когда речь шла о праздных словах и особенно о гневных, он указывал на силу слова и при этом вспоминал нередко стихи Георгия Затворника[26]:
Слово искра есть души. — Ты, дух мой, к вечности спеши.
Еще чаще говорил, — обыкновенно при прощании:
Душою душу убеждаю: хранись от гнева и от праздных слов — и будешь христианский богослов, а иногда первые два стиха несколько иначе, — вот как: Душою душу вашу убеждаю хранить себя от гнева и от праздных слов- { и будешь христианский богослов.
Отец Исидор любил также говорить-и с большим одушевлением — стихотворное переложение одного из псалмов, вычитанное им в каком-то журнале, и весьма ему понравившееся. При этом весь он разгорался, читал выразительно и с силой. Иногда же он давал в руки гостю толстую книжицу — переложение псалмов на стихи, составленное каким-то слепым священником, и, обратив внимание на это последнее обстоятельство (“слепой ведь!”), просил почитать его — достаточно тяжеловесные-стихи вслух. Припоминалась в иные разы Держа-винская ода “Бог”. Но чаще всего он с большой теплотой отзывался о Н. В. Гоголе и наизусть говорил составленную Гоголем стихотворную молитву к Пресвятой Богородице. Всякий раз, сперва произнесет быстро эпиграф: “Никто же притекаяй к Тебе, посрамлен от Тебя исходит, Пречистая Богородице Дево, но просит благодати и приемлет дарование к полезному прошению”. Затем же начинал и самую молитву:
“К Тебе, о Матерь Пресвятая, дерзаю вознести свой глас” и т. д.[27]
Эту молитву он почему-то очень любил. Вспоминал также стихотворную молитву о Кресте Христовом: “Креста Господня славна сила блистательна она везде” и т. д.
Одной из любимых его молитв было следующее место в творениях Святителя Дмитрия Ростовского[28]:
И “Иисусе мой прелюбезный, сердцу сладосте,
е Едина в скорбех утеха, моя радосте!
р Рцы душе моей: “Твое есмь Аз спасение,
о Очищение грехов и в рай вселение!”
м Мне же Тебе, Богу, благо прилеплятися,
о От Тебе милосердие надеятися.
н Но кто же мне в моих бедах, грешному, поможе, -
а Аще не Ты, о Всеблагой Иисусе Боже?
х Хотение мне едино с Тобой быти,
Д Даждь мне Тебе, Христа, в сердце всегда имети!
и Изволь во мне обитати, благ мне являйся,
м Много грешным, недостойныя не возгнушайся!
и Исчезе в болезни живот мой без Тебе, Бога:
т Ты мне крепость, и здравие, и слава многа.
р Радуюся аз о Тебе и веселюся,
и И Тобою по вся веки, Боже мой, хвалюся”.
й
Но чаще всего Авва Исидор заставлял пришедших к нему петь вместе с ним “Благословенны” на 5-й глас из Чинопоследования на Погребение Божией Матери, совершаемое в Гефсиманском скиту 17-го августа, на Успение и Вознесение Пресвятой Девы Богородицы. “Благословенная Владычице, просвети мя светом Сына Твоего. Ангельский собор удивися, зря Тебе, в мертвых вменищуюся, душу же в руце Бога предавшую, и с Богом возшедшую, Пренепорочная, со славою божественною в небесная” и т. д.
Так пел Деве Марии седовласый Старец Исидор. И, по окончании стихов, просил гостей своих переписать себе их и петь почаще у себя ∙ дома. О. Исидор постоянно твердил, что чистота и мир и кротость — от Божией Матери и что Сама Она, многострадальная, придет на помощь взывающему к Ней.
Своих гостей неизменно спрашивал, были ли они уже у Божией Матери (Черниговской, что в подземной Церкви), и если гости отрицались, то Батюшка просил их сходить к Ней помолиться.
Когда к о. Исидору приходили два друга, то он всегда выражал свою радость и одобрение, видя их дружбу, но при этом настойчиво повторял каждый раз, что необходимо жить в мире:
“Брат от брата укрепляем,
яко град тверд”,
— доканчивал он, точно предвидел возможность разрыва и падения каждого врозь. Когда кто-нибудь жаловался Авве на болезнь или на какое-нибудь несчастие, то Старец почти с завистию — если позволено употребить это неподходящее слово — говаривал: “Видишь, как тебя Бог любит, — помнит о тебе”. Был один брат болен. Встречается ему раз Старец Исидор и спрашивает: “Ну, Миша, как мирствуешь?”
- “Батюшка, нездоров”.
“Неужели ты не знаешь, что если Бог посещает тебя какой болезнию или несчастьем, — это значит, что Он любит тебя? Теперь Господь посещает нас болезнями, и это нам вменится”.