Somniator

Глава 29

Я никогда не был завсегдатаем социальных сетей. Причины просты – кто бы мне писал или комментировал фотографии? Теперь же это был еще один инструмент связи с клиентами, поэтому приходилось заглядывать туда постоянно. А отныне еще и Вика писала мне. Мы почти не общались по телефону – все больше переписки, да редкие живые встречи. По-прежнему я не ощущал ничего, кроме невероятно сильной симпатии. Виктория занималась своей музыкой, я чужой. Среди этого всего мы умудрялись изредка выкроить время для коротких встреч.

Я называл ее «моя победа». Она была очень своенравна и при этом неприхотлива. Когда мы первый раз посетили с Викой кафе, она категорически запретила мне платить за нее – сейчас и впредь.

– Я сама зарабатываю, что за чушь?

Мы гуляли по городу, сидели в парках и вместе пили кофе. Я даже и забыл, сколь мило это простое времяпровождение, не сводящееся к скорейшему желанию переспать. А именно такие чистые чувства вызывала во мне эта скрипачка. Мы говорили, целовались, разъезжались по домам. Я входил в квартиру или на студию с чувством удовлетворения и спокойствия – без былого безумия любви.

Однажды я повел Викторию в какую-то дешевую забегаловку, где сидело не очень много людей и можно было уединиться. Девушка сидела рядом со мной на диванчике, закинув ноги на мои, я держал левую руку у нее на коленке, а правую на талии. Кофе, мороженое, разговоры, поцелуи – все, как всегда. Хоть, возможно, и нелепо было вести себя так беззаботно в тридцать лет, но мы и выглядели молодо, и ей тоже, очевидно, не хватало этого ребячества. Она восхитительно целовалась: до сих пор я не ощущал ничего подобного – ее нежная и неспешная игра языком сводила меня с ума, временами мне даже казалось, что это лучше секса, который бывал в моей жизни ранее. В этот раз я был заведен сильнее, чем обычно, поэтому моя правая рука поползла Вике под кофточку и начала карабкаться вверх, к груди, а левая взбиралась по бедру к паху. После того, как мои ладони достигли цели, мы целовались еще секунд тридцать, а потом Вика отстранилась, и слегка затуманенными глазами взглянув на меня, сказала:

– Тебе не кажется, что ты слишком наглеешь? – и, засмеявшись, добавила: – Ты уж хотя бы выбери что-то одно.

Но я же любитель крайностей! Мои руки моментально вернулись на исходные точки. Обе.

– Дурак, – засмеялась Вика.

– Я тебя предупреждал.

– А я уже говорила, что непонятно, кому ты делаешь хуже.

В тот вечер, вернувшись домой, я открыл интернет-страницу своего аккаунта в социальной сети и увидел там короткое сообщение:

«Я к тебе привязываюсь».

Все.

Эти четыре слова ударили подсечкой по ногам моей независимости, я обмяк в компьютерном кресле и больше не был тем Наполеоном, который записывал скрипку Виктории. Что случилось? Что такого особенного было в этом сообщении? На этот вопрос я так и не смог найти ответа, но голова закружилась, застучало сердце и даже, кажется, мир вокруг изменился.

Я люблю ее.

Вот ведь незадача.

«Это лучшее, что ты писала или говорила мне за все время нашего знакомства».

С тех пор все наши встречи проходили внешне точно так же, как и раньше, только мое внутреннее восприятие было уже совсем иным. Я ждал этих одного-двух свиданий в неделю больше всего на свете – все остальное же потеряло для меня всякий смысл. Теперь я больше говорил, чаще целовал и оставлял невероятной длины сообщения ей в оффлайн, описывая все чувства, которые Вика вызывала ко мне. Я начал снова любить так, как всегда делал это Наполеон Мрия – открыто, беззаветно и безумно.

На наши встречи я стал притаскивать Вике в подарок браслетики, мои любимые книги или особо понравившуюся мне женскую одежду. И это всего-то через полтора месяца нашей близости. Все было хорошо, хоть я и не видел, такого же помешательства в глазах Виктории. Она словно осталась в том же состоянии, в котором были мы оба тогда, в начале пути. И это медленно, но верно начало глодать меня.

– Знаешь, хочу предупредить тебя, что мне легко надоесть. Ни одни мои отношения не продержались слишком долго, потому что все эти частые встречи, звонки, чрезмерное внимание очень быстро входят в рутину. Дальше неинтересно.

Я молча принял информацию к сведению. Начал реже писать, не звонил, вел себя тише. А внутри в это время все бурлило от нереализованных чувств. Сенсотоксикоз – я мог назвать происходящее так. Временами меня самого тошнит от собственной чувствительности и сентиментальности, которые не должны быть присущи мужчине. И вот уж не думал, что снова смогу стать таким после десантуры. Я испытал новый вид страданий, доселе мне незнакомый: когда больно от переполняющей тебя любви, несмотря на то, что источник чувств уже с тобой и твой. Те дни, когда Вика была далеко от меня, переполнялись невыразимой тоской, и мне приходилось окунаться в работу с головой, чтобы хоть как-то не думать о своей девушке. Это было трудно. Стоило мне увидеть даже элемент одежды, похожий на носимый обычно ею, или услышать подобный голос, как все внутри обливалось кровью, горло сдавливало.

Я так хочу к ней!

Но она же моя, моя, уже моя! Моя? Да как сказать. Скорее, я чувствовал, что она позволяет мне быть рядом с собой.

– Мне хорошо, когда мы рядом. Разве этого недостаточно? Что ты так переживаешь?

Пожалуй, сказать больше она и правда не могла. Но это было только начало тернистого пути моей души и, оказывается, в этот период я был даже еще сравнительно счастлив. Как-то раз я сидел с Викой в кино на очередном фильме-пустышке, над которым зал взрывался неистовым смехом каждые пять минут. Собственно, мне было не до сюжета, потому что моя драгоценная находилась рядом. Что-то странное случилось в этот раз. Мы целовались почти весь фильм, не глядя на экран, пока Виктория не выдала мне умопомрачительную фразу:

– Наполеон, ты вообще собираешься со мной спать? Или мы так и будем с тобой играть во влюбленных подростков?

У меня чуть челюсть не отвалилась. Видимо, мне на роду было написано, чтобы женщины совращали меня, а не я их.

– Может, я в другую игру играю?

– Плохо играть в то, где ставка – твоя девушка и мужское здоровье. Так и импотентом недолго остаться без секса в этом возрасте, ты не думал?

– Не думал, – ответил я, повернул лицо Вики на экран и сказал ей смотреть фильм, положив руки девушке на живот.

По окончании фильма мы сели в мой автомобиль и поехали в ближайший гипермаркет. Я, чувствуя себя полным идиотом, но не изменяя засевшей внутри меня идее, прогулялся между рядами, взял бутылку Asti, огромную плитку горького шоколада, и бросил их в итоге на заднее сиденье. Вика только заливалась смехом.

– Наполеон, ты как подросток, ей-богу!

Мы приехали ко мне домой впервые со дня нашего знакомства, не спеша сняли верхнюю одежду, я оставил на кухне бутылку и шоколад.

– Покажи же мне обитель великого творца! – С выражением сказала Вика.

Мы вместе осмотрели балкон с видом на центр города и церковь, большую комнату, где несколько лет назад я топил печаль от смерти отца в лоне Элизабет, а потом добрались до спальни. Мои колени начали неприятно потрясываться и вовсе не потому, что мы вошли в место, где положено спать. Я ждал главного вопроса, задаваемого в этой квартире.

– А что за этой ширмой? – столь предсказуемо спросила Виктория.

– Мое немузыкальное творчество.

– Я взгляну?

– Попробуй, – сглотнул я слюну.

Виктория подошла к занавесу и аккуратно сдвинула штору. Ее взору предстал давно уже законченный портрет Кристины, в углу которого стояла потемневшая от времени фотография. Женщины на этих двух изображениях уже слишком разительно отличались. Повзрослев, я осознал, что на фото совсем юная девочка, а вот на портрете была зрелая женщина. Переваливая очередной возрастной рубеж, я все сильнее старил Кристину вместе с собой, не отнимая у нее той неземной ангельской красоты и живоподобия картинки.

– Кто натурщица?

– Моя первая школьная любовь.

– Больно молодо выглядит.

– Это старое фото. Портрет тоже.

– И ты хранишь свою любовь здесь столько лет?

– А кому она нужна, кроме меня?

– Тоже верно, – заключила Виктория и занавесила картину.

– И все? Никаких эмоций и сцен?

Вика призадумалась.

– А что, гений, ты привык к ревности? Извини, но по мне смешно завидовать девочке с картинки, которую ты якобы любил лет пятнадцать назад. Я же знаю, что ты мой, – сказала Виктория, чмокнув меня в ухо, – дай мне полотенце, мне нужно в душ.

Я с потерянным видом выполнил требование своей девушки и, отправив ее в ванную комнату, направился открывать игристое вино и кромсать шоколад. Переламывая плитку в руках, я досадовал, что портрет Кристины не вызвал в Вике никакой реакции. Неужели я ей настолько безразличен? Или ее голова и вправду мыслит так же здраво, как и выражается?

И вот я снова вижу голую женщину в полотенце… Что ж, я купил алкоголь к сексу, поступив банально, можно было бы простить и Вике подобное отсутствие оригинальности. Возле большой кровати на журнальном столике уже стояла бутылка, два бокала и тарелочка с шоколадом. Мы сели рядом, и за короткий период времени вылакали все вино. Я отпросился в туалет, наспех разделся, обмылся и залетел в комнату с неким пылом, повалил Вику на диван, вытащил из-под нее полотенце и начал осыпать ее поцелуями. Долгая прелюдия и нежная любовь, такая же мягкая, как наши поцелуи. Это длилось всю ночь напролет. Вика не стонала, а лишь сладко мычала, периодически сжимая кожу на моей спине в порыве чувств.

Я проснулся утром от того, что слышал шорох. Голая Виктория водила пальцем по моему кровавому берету, потом полезла в шкаф, вытащила оттуда тельняшку и начала надевать ее.

– Не смей! – крикнул я озлобленно. – У одной лишь Элизабет было право носить ее!

Я плеснул себе в лицо холодной водой.

Что со мной? Все произошедшее после моего ухода в туалет, словно наяву пронеслось у меня перед глазами, а на самом деле мы только-только допили вино; я же стоял голый перед зеркалом с трясущимися руками, и не мог понять, во-первых, почему моя фантазия оказалась настолько яркой и далеко идущей, а во-вторых, почему в нее влезла Элизабет. Видимо, за последние годы я так сильно привык спать только с ней одной. В самом деле, отношения с новой женщиной для меня были теперь, как в первый раз. Я банально нервничал и боялся. Собравшись с силами, наощупь я пробрался в комнату, потому что Вика уже выключила везде свет.

– Ты там уснул? – спросила девушка из постели, услышав мои крадущиеся шаги, – или решил меня заморозить?

Сколько же я отсутствовал? Виктория уже лежала под одеялом, полотенце висело на двери.

– Не включай только свет.

Я забрался в постель и начал целовать девушку. Прошло десять, двадцать минут, а я боялся перейти границы, хуже, чем маленький мальчик, потому что сам же я вовсе не был таким в юности. В конечном итоге, мне удалось заставить себя спустить свои губы ниже ее груди, затем чуть ниже пупка.

– Надеюсь, ты не хочешь там ничего чудить? Я этого не люблю.

В любой другой ситуации я бы вышвырнул девку из постели и дома, за подобное пренебрежение в голосе, но меня обуял такой нечеловеческий страх, что я смог только промямлить:

– Да я и не собирался.

Сука.

– Ну хватит уже томить, Наполеон, что ты, как девственник, – сказала Вика, опрокинула меня на спину, потянулась под кровать и сделала своими руками все необходимые приготовления, затем забралась на меня сверху и… через пятнадцать секунд наш первый акт любви закончился.

– Давай, жеребец, жду, – засмеялась девушка.

Второй раз оказался немногим дольше. Пока я шуршал по полу рукой в поисках третьего презерватива, Вика уже успела отвернуться к стене.

– Давай только не приставай ко мне сзади, я уже ничего не хочу.

Вот это крах мужского либидо, достоинства и уверенности в себе! Да на кой черт мне вообще свалилась на голову эта бестия, впервые в жизни заставив меня усомниться в собственной половой силе? Но парадокс личности Наполеона на этом отнюдь не завершился: чувство вины начало накатывать на меня волна за волной, прямо как приход от гашиша тогда, в темной квартире у Дианы. Я повернулся к Викиной спине и начал водить пальцем по ее талии. Фигура девушки была невероятно красива в лунном свете, о чем я непременно сказал.

– Спасибо, – тихо ответила она.

Понимая, что дальше события никуда не развернутся, я ушел в душ и оделся, ибо спать мне совсем не хотелось. Когда я вернулся, Вика, не сказав ни слова, повторила за мной все те же действия. Я сидел на кровати в тишине и, дурак, преисполнялся любви. Виктория пришла, в одежде села мне на колени и начала целовать меня страстно, неистово в десятки раз сильнее и дольше, чем обычно. Да уж, поцелуи с этой женщиной доставляли мне намного больше удовольствия, чем половая близость. И вот в этот самый глупый и неподходящий момент я сказал то, что терзало меня последние дни.

– Я люблю тебя, моя победа.

А она лишь улыбнулась, целуя мое лицо.

– Отвези меня домой, сказала девушка, несколько минут спустя.

– Я пил.

– Тогда давай вызовем такси.

– Хорошо, – послушно сказал я.

Когда захлопнулась дверь моей квартиры, я с криком рассадил себе об голову бутылку от Asti, а это далеко не так просто и безболезненно, как жалкая соска пива или водки. Должен же я был оставаться десантником хотя бы физически, если внутри стал жалкой детской соплей.