Somniator

Глава 5

В начале лета я уехал в деревню, которая осталась нам в наследство от деда, где целыми днями работал в поле, на огороде и проводил жаркие часы на пастбище наедине со стадом коров. Отец провел со мной месяц своего отпуска, а потом оставил меня одного. Тогда-то я и научился ухаживать за собой сам: готовить, доить и много других частично полезных вещей. Из всего этого приносило радость только неограниченное количество яблок, груш, вишен и слив, которые я с жадностью поглощал прямо с земли и деревьев. Среди никчемных событий того лета я очень много времени оставался один на один с самим собой, поэтому у меня было достаточно возможностей для фантазий.

День за днем я думал о Кристине. Меня занимало, чем же она занята, о чем думает, возникаю ли в этих мыслях хотя бы иногда я. Часто в моей памяти всплывал чистый холст, который стоял дома на мольберте, и фотография впереди него. Я перелистывал остальные снимки с концерта, которые взял с собой, скучал и понимал, что ни один из них не сравнится с тем, последним.

Помню, что как-то раз, когда я пас коров, валяясь на одеяле, мой взгляд упал на странную вещь среди травы. Я понимал, что вижу какое-то несоответствие, что-то не так, но сразу не мог сообразить, в чем именно дело. Это был клевер. Четырехлистный клевер, принесенный согласно околобиблейской легенде Евой из райского сада, цветок, который должен приносить счастье. Я воткнул палку возле места, где увидел его, чтобы не срывать сразу и не дать завянуть, а вечером, распуская коров, забрал цветок с собой. В доме деда я аккуратно обмотал клевер скотчем с двух сторон так, чтобы его было видно и решил носить его с собой, как Фрай из «Футурамы».

Вот и все события, произошедшие со мной за никчемное лето между седьмым и восьмым классами. Если бы я, как в начальной школе, писал это глупое сочинение «как я провел лето», пожалуй, лучше бы я сдал чистый лист.

А по возвращении домой между закупками к учебному году я часами сидел у холста с фотографией. Вскоре настало первое сентября. Никогда еще с такой радостью и воодушевлением я не шел в школу в начале года. Возле лицея первым делом я отыскал таблички одиннадцатых классов и увидел ее – Кристину, красивую и нарядную. Затерявшись среди своих одноклассников, я не стал попадаться ей на глаза.

Мы встретились возле кабинета биологии в этот день, когда ее класс выходил, а у моего должен был быть там следующий урок. Увидев меня, Кристина мило улыбнулась, сказала «Привет» и прошла мимо. Я увидел, насколько разное значение несла эта встреча для каждого из нас. Увидеть очередного знакомого для нее и окончание трехмесячного ожидания для меня. Фактически, мы больше не общались последующие два месяца, не считая подобных приветствий и постоянных улыбок. Я мог скорчить какую-нибудь гримасу на ходу или изобразить последнее движение Кристины, чем вызывал ее смех – этим все и заканчивалось. Мы не говорили, а я был слишком нерешителен, чтобы что-то изменить.

Разница в возрасте тяготила меня. На том этапе жизни одиннадцатиклассница казалась мне чуть ли не зрелой женщиной, себя же я видел ребенком, хоть и слишком смышленым. Когда я приходил домой и, лежа на кровати, фантазировал о нас, эта возрастная граница стиралась в моей голове. Я представлял любовь, которой еще не знал, не существовавшие никогда сцены, ощущения, не испытанные мною до тех пор и секс, о котором мог пока только иметь представление. В моих мечтах у нас с Кристиной было все, и мы были друг для друга всем. Но я признавал, что она недостижима для меня и навсегда останется лишь мечтой. Хотя часто я представлял, что быстро повзрослею, и разница между нами не будет заметна хотя бы визуально.

Я по-юношески убивался. Недостижимая мечта, подогреваемая неудержимым желанием, разбивала мое детское сердце. Смотря на сие грустное время назад, я из года в год признавался себе, что это была настоящая чистая любовь, а не какая-то детская иллюзия о высоком чувстве. Настолько сильная, что я даже не верю, что она могла теплиться в сердце двенадцатилетнего мальчика. Но как не признавать фактов, если это был я сам?

И вот на исходе осени маленький Наполеон не выдержал. Прибежав домой после уроков и очередной ничего не значащей игры взглядов, я бросился к полотну. Вот уже полгода холст был чист, а в его левом нижнем углу стояло две фотографии – мой экземпляр и тот, который предназначался для Кристины. Я взял последний и аккуратно вынул его из рамки. На обратной стороне все было белым, там я и написал, а затем продублировал на фото:

«Кристина!

Скорее всего, ты догадываешься и видишь, что я чувствую к тебе с первого дня нашей встречи. Замечала ли ты когда-нибудь, как я на тебя смотрю? Как расширяются мои зрачки, когда ты приближаешься ко мне? Как трясутся руки? А ведь за тем, что видно снаружи, прячется неудержимая буря чувств внутри меня, о которых ты даже не догадываешься.

Кристина!

Я не могу сказать тебе об этом прямо, поэтому делаю вот так, через подарок.

Я люблю тебя!

Люблю так, как никого никогда не любил. Знаешь, я же вообще не особо к людям привязан, а ты… Ты сводишь меня с ума. С твоего первого танца перед моими глазами, первых движений твоих бедер и покачивания волос. Но ты знай, что твое восхитительное тело – не самое главное из того, что привлекло мое внимание. Я никогда в жизни не видел ничего красивее твоих зеленых глаз. А ты, наверное, даже не знаешь, какого цвета мои…

Но что я могу предложить тебе, учась в восьмом классе? Ты через полгода будешь поступать в институт и станешь студенткой, а я так и останусь играть в ребенка в нашем лицее. Хотя я давно не чувствую себя маленьким.

А видишь ли ты меня таким?

Сможешь закрыть глаза на общественное мнение и возрастные стереотипы, тем самым сделав меня счастливым?

От меня был вопрос, а ответ остается за тобой…»

Написав на фото весь этот романтичный бред, я перевернул рамку и еще раз глянул на снимок.

«Ты совершенство», – подумал я и поцеловал фотографию.

На следующий день я нашел в школе Кристину и медленно подошел к ней.

– Постой, – сказал я, видя, что она, как всегда собирается, поздоровавшись, пройти мимо, – у меня для тебя кое-что есть.

– Я открыл сумку, достал фотографию и протянул Кристине. Она, удивившись, взяла ее и обхватила пальцами обеих рук.

Некоторое время девушка рассматривала предмет.

– Как красиво! – медленно протянула она.

– Потому что ты красивая, – ответил я.

– Да нет, – сказала Кристина, смутившись, – сама фотография сделана отлично: ракурс, четкость, освещение, – все.

– Ну так мое же освещение, – улыбнулся я.

Кристина перевернула фотографию и тем самым будто вывернула все внутри меня наизнанку. У меня даже руки затряслись. Она увидела текст. Я заметил, как ее брови нахмурились, когда она начала читать мое любовное письмо. Постепенно ее лицо становилось все более серьезным, а я нервничал еще сильнее. Кристина все читала и читала, пока в конечном итоге не набросилась на меня, обвив мою шею обеими руками, сжимая фотографию в одной из них. Она целовала меня так долго и страстно, как будто всю жизнь ждала именно этого моего признания…

А вот как все было на самом деле:

На следующий день после написания письма я пришел в лицей и никак не могу встретить свою возлюбленную. В конечном итоге после уроков, когда мы все, одевшись, выходили из школы, я увидел Кристину, покидающую двор. Впопыхах вытащив снимок, я догнал ее и как-то грубо похлопал по плечу.

– Кристин, я весь день хочу тебе кое-что отдать, но никак и не мог найти тебя.

С этими словами я протянул фотографию девушке письмом вверх и убежал.

Со всех ног я несся домой. Обида душила меня, я не мог найти покоя. Почему я слинял, не посмотрел на реакцию? Почему не сказал хоть что-то в лицо? Но было поздно что-либо менять. Уже дома я начал сожалеть обо всем, что сделал, включая то, что вообще написал письмо.

В надежде на лучшее я снова сел перед холстом и, как завороженный, начал гладить фотографию. Холст был чист. Он олицетворял все мои надежды. Я не знал, что будет на нем, так же, как и не знал, что ждет меня с Кристиной.

Ночью я почти не спал, а утром, весь бледный, пошел в школу. Прямо в дверях я столкнулся с любимой, которая прошла мимо, сделав вид, что не заметила меня. После первого урока история повторилась. Я улыбнулся, а Кристина даже не посмотрела на меня. В конце дня в коридоре я, как раньше, изобразил ее последнее движение, на что получил быстрый, презрительный взгляд и не более.

Мое сердце было разбито. Это конец. Мне не ответили взаимностью, а Кристина – это единственное, чем я жил теперь. В сотый раз я поплелся к холсту и склонил на него голову. Я плакал, а мои слезы стекали по ткани, быстро впитываясь. Весь холст промок от соленой воды из моих глаз. Твою мать, мне тринадцать лет, мне еще можно плакать!

Усевшись на стул, я взял карандаш и посмотрел на любимое фото. В этот день я нанес на холст первые штрихи. Расчертив основные линии, первым делом прямо поверх слез я начал рисовать самое красивое, что когда-либо видел в своей жизни – глаза Кристины.