Сомнительная правда

Но кто же это пишет нам?

Донья Лукреция де Луна.

Поистине, сама Фортуна

Благоволит моим мечтам!

Я повстречать ее не мог

Сегодня в полдень, раньше даже,

На Платерии в экипаже?

Могли, сеньор.

Счастливый рок!

Надеюсь, я имею право

Спросить вас про нее точней?

Я удивляюсь, что о ней

До вас не долетела слава.

Но вам и без хвалебных слов

Известно, что она красива;

Она умна, благочестива;

Отец ее — в летах и вдов.

Доход в две тысячи дукатов

Идет в наследство, — чистоган,

Без фальши.

Слушаешь, Тристан?

Еще б не слушать! Шлите сватов.

А родовита ли она,

Об этом даже нет вопроса:

Отец — де Луна, мать — Мендоса,

Блистательные имена.

Из-за руки ее прелестной

Любой поспорил бы король.

Амур, дай крылья мне, позволь

Взлететь к ее красе небесной!

Живет она далеко?

Рядом

С Викторией.

Сомнений нет.

И вы проложите мне след

К недосягаемым отрадам?

Готов служить обоим вам.

А я услуги не забуду.

Так, стало быть, у вас я буду

Сегодня к десяти часам.

Вы так и скажете, понятно,

Лукреции.

Храни вас бог.

О небеса! Кто думать мог?

Как это все невероятно!

Тристан! Кто одержал победу?

Красивей, как сказал возница,

Лукреция, моя царица.

Та, что со мной вела беседу,

Мне и назначила свиданье.

Ничем неоспоримый довод.

А у другой — какой же повод

Такое сочинять посланье?

В конце концов к чему гадать?

Все очень скоро станет ясно:

Ведь вы же можете прекрасно

Ее по голосу узнать.

И я не ошибусь, конечно,

Затем что этот дивный звук,

Источник радостей и мук,

Носить в душе я буду вечно.

Сеньор, я это приношу

Для передачи вам.

Накройтесь.[18]

О нет, сеньор, не беспокойтесь.

Пожалуйста, я вас прошу.

«Чтоб разрешить два-три вопроса,

Не требующих много слов,

У стен Сан-Бласа, в семь часов[19]

Я жду вас. — Дон Хуан де Coca».

Великий боже! Вызов! Вдруг!

Что могут значить эти шутки?

В Мадрите я всего лишь сутки,

И дон Хуан — мой близкий друг…

Скажите, чтобы дон Хуан

Не беспокоился.

Сеньор,

Что с вами? Бледность, мутный взор.

В чем дело?

Ничего, Тристан.

И я узнать не вправе?

Нет.

Расстроен, видно по всему.

Дай плащ и шпагу. — Не пойму!

При чем тут я? Чем он задет?

Гарсия…

Слушаю, сеньор.

Я бы хотел, чтоб мы вдвоем

С тобой проехались верхом.

Есть неотложный разговор.

Исполню все.

Ты шел гулять?

Ведь солнце горячей огня!

Нет, по соседству. Граф меня

Звал на бильярде поиграть.

Ну, что же, если ты считаешь,

Что можно, только что с пути,

Знакомство сразу же вести

С людьми, которых ты не знаешь,

То помни, что условий два,

И нарушать их очень глупо:

Играть не крупно, даже скупо,

И скупо взвешивать слова.

Таков совет. Не соблюдать

Его, конечно, ты свободен.

Сеньор, совет ваш превосходен.

Ты сам бы должен подобрать,

Чтоб вышло пышно и богато,

Убор для твоего коня.

Распоряжусь.

И жди меня.

Признание лисенсиата

Меня расстроило вконец.

Тристан, ты взял под свой надзор

Гарсию?

Полностью, сеньор.

Забудь, что я ему отец,

И, если так же, как в былом,

Меня ты любишь неизменно,

Прошу, скажи мне откровенно

Свое суждение о нем.

В такой короткий промежуток

Я изучить его не мог.

Язык твой робок, да, дружок!

С твоим умом довольно суток,

Чтоб строго взвесить приговор.

Скажи мне правду, умоляю;

Будь откровенен!

Я считаю,

Что дон Гарсия, мой сеньор,

Раз вы желаете ответа

И верите моим словам…

Ты был всегда правдив и прям,

И я люблю тебя за это.

Выказывает редкий ум

И рассуждает очень тонко,

Но он причудливей ребенка

И поступает наобум.

Он саламанкским молоком

Еще изрядно отдает,

А юный тамошний народ

Страдает буйным языком.

Неосмотрительность в речах,

Вранье без меры и стыда,

Хвастливость и во всем всегда

Желанье показать размах.

Сегодня он за час соврал

Раз пять иль шесть, коль знать хотите.

Великий боже!

Погодите,

Я вам не все еще сказал.

Его вранье такого свойства,

Что все его изобличат.

О боже мой!

Я был бы рад

Не причинять вам беспокойства,

Но вы велели мне, сеньор.

И я благодарю сердечно.

Вы понимаете, конечно,

И это лишний разговор,

Что если мой сеньор, ваш сын,

Узнает это, — мне беда.

Он не узнает никогда.

Об этом знаю я один.

Скажи, чтобы седлали живо.

Поторопи.

Великий бог,

Раз это допустить ты мог,

То, значит, это справедливо.

Чтоб сын единый, луч единый,

Последний из живых лучей

Печальной старости моей,

Так омрачил мои седины!

Что делать! Видно, рок судил,

Чтобы отцы всегда страдали,

Чтоб много пережил печали,

Кто в этом мире много жил.

Терпенье! Надо, если можно,

Немедленно его женить;

Изъян удастся починить,

Но браться надо неотложно,

Сейчас, пока по всей столице

Не прошумел его порок,

Чтоб он еще жениться мог

На знатной именем девице.

И я надеюсь, так как брак

Заботы всякие приносит,

Что он свою привычку бросит,

Исправится за шагом шаг;

А уговоры и попреки

Помочь бессильны все равно,

Когда порок возник давно

И корни у него глубоки.

Сеньор мой, лошади готовы,

И, предвкушая праздник свой,

Они о камни мостовой

Усердно пробуют подковы;

Гнедой, волненьем разогретый

И в ожиданье седока,

Один усердствует пока

И репетирует курбеты,

А чалый, полон нетерпенья

И чувствуя, под кем пойдет,

Разучивает наперед

Разнообразные движенья.

А где ж Гарсия? Иль он там?

Он ждет уже, такой блестящий,

Что скажет всякий проходящий:

Второе солнце светит нам.

Одобрив ваше начинанье,

Лукреция взяла перо

И вмиг составила посланье,

Где говорилось прехитро,

Чтоб он явился на свиданье

К ее балкону, — есть, мол, дело:

Он, разумеется, придет,

И вы с ним говорите смело.

Письмо Камино отнесет,

Который предан ей всецело.

Как не ценить таких услуг!

В дни радостей и в дни печалей

Она вам самый верный друг.

Который час?

Шестой в начале.

Послеобеденный досуг

И то мне портит дон Хуан:

Он мне приснился с гневным взглядом,

Ревнивой злобой обуян.

Ай, ай, сеньора! Дон Бельтран!

И этот перуанец рядом!

Как так?

Тот самый обольститель,

Что пел вам нежные слова,

Верхом, и с ним его родитель.

Вы посмотрите!

Ты права,

Да, это он. Вот сочинитель!

Зачем себя за чужестранца

Он выдавал, за индианца,

Раз дон Бельтран — его отец?

Мечтают все ловцы сердец,

Что золото придаст им глянца,

И он, чтоб вас верней пленить,

Повел себя коварным лисом;

Ему казалось, может быть,

Что много выгоднее слыть

Царем Мидасом, чем Нарциссом.[20]

А говоря, что он уж год

В меня влюблен, он тоже врет;

Старик же был в своем рассудке,

Когда сказал, что только сутки

Гарсия у него живет.

Здесь, может быть, и правда скрыта,

Коль разобрать его рассказ:

Он год назад увидел вас,

Потом уехал из Мадрита

И возвратился вот сейчас.

А если нет, то разве диво,

Что тот, кто бурно и ревниво

Стремится к счастью своему,

Чтобы поверили ему,

Расскажет не всегда правдиво?

Притом же, знайте наперед,

Мой верный глаз тому порука,

В своих признаньях он не лжет,

И был стрелой с его же лука

Отца сегодняшний приход.

Чем объяснить подобный шаг?

Ведь не случайно вышло так,

Что вот он вам в любви открылся,

И в тот же день отец явился

И речь повел про этот брак.

Правдоподобная картина;

Но очень уж короткий срок,

Сказать по совести, протек

Между признаниями сына

И сватовством отца.

Он мог

Спросить других, кто вы такие,

Сойтись с отцом на Платерии,

Поговорить с ним; в тот же час

Старик, который знает вас

И без ума от дон Гарсии,

К вам объявился на поклон.

А что же? Рассуждая строго,

Таких, как он, не так уж много.

Отец хлопочет, сын влюблен,

Считай, что этот брак решен.

Что скажешь?

Лучше скакуна

Во всей вселенной встретить трудно.

Чудесный зверь!

Объезжен чудно,

И вся повадка в нем умна.

Какая мощь, какой огонь!

Дон Габриель, твой брат покойный,

Считал, что это самый стройный

И самый благородный конь.

Мы забрались в такую даль,

Что здесь вы можете свободно

Сказать мне все, что вам угодно.

Верней, излить мою печаль.

Ты кабальеро или кто ты?

Я сын ваш, так я разумею.

Мой сын? И этого довольно,

Чтобы считаться кабальеро?

Мне кажется, сеньор, что да.

Какое ложное сужденье!

Нет, кабальеро только тот,

Кто это подтверждает делом.

Кто дал начало благородным

Домам? Их отдаленных предков

Великолепные дела.

Не знатное происхожденье,

А подвиги простых людей

Покрыли их потомков честью.

Высок иль низок только тот,

Кто низок иль высок на деле.

Так или нет?

Дать благородство

И подвиг может, несомненно;

Но и без подвигов возможно

Быть благородным по рожденью.

И если можно честь добыть,

Родясь без чести, кто посмеет

Оспорить, что рожденный с честью

Лишиться может этой чести?

Никто.

Поэтому и ты,

Себя поступками бесчестя,

Хотя по крови ты мой сын,

Перестаешь быть кабальеро.

И если ты себя в народе

Своим позоришь неведеньем,

То не спасет отцовский герб,

Не в помощь доблестные предки.

Молва доносит мне до слуха,

И я не властен опровергнуть,

Что ты обманами и ложью

Всей Саламанке был известен!

Так родовит и так ничтожен!

Нельзя последнему плебею

И молвить даже, что он лжет,

А ты, что ты намерен делать,

Когда обычай старины

Гласит, что тот живет без чести,

Кто обвинителю во лжи

Кровавой местью не ответит?

Или клинок твой так могуч,

Иль тело у тебя так крепко,

Что отомстить ты можешь всем,

Хоть весь народ твердит об этом?

Как человек быть должен низмен,

Когда душой его владеет

Порок, который всех пороков

Безрадостней и бесполезней!

Распутника к себе влечет

Естественное наслажденье;

Стяжателя прельщает власть,

Которую приносят деньги;

Обжору движет вкус к еде;

Такого, кто к игре привержен,

Надежда выиграть зовет

Или желание развлечься;

В грабителе живет корысть,

Убийцу вдохновляет мщенье,

Любителя скрестить клинки

Стремленье к славе и надменность;

Любой порок в конце концов

Чему-то служит, чем-то тешит;

А что, скажи, приносит ложь,

Как не позор и поношенье?

Кто заявляет, что я лгу,

Тот лжет.

И это — ложь. Ужели,

Чтоб оправдаться предо мной,

Ты не нашел другого средства?

Раз вы решили мне не верить…

Иль я глупец, чтобы поверить,

Что только ты один правдив,

А целый город лжет зачем-то?

Ты должен общую молву

Бесспорным делом опровергнуть,

Понять, что ты не в прежнем мире,

В беседах быть правдив и сдержан.

Не забывай, что видит нас

Король, святой и безупречный,

Что перед ним своих грехов

Не скрасишь тем, что сам он грешен;

Что здесь ты в окруженье грандов,

Маркизов, графов, кабальеро,

Что, став известен, твой порок

Тебя лишит их уваженья;

Что ты мужчина с бородой,

Что у тебя клинок привешен,

Что ты родился благородным,

Что, наконец, ты мой наследник.

Мне больше нечего сказать;

И этих слов моих, надеюсь,

Довольно для того, в ком есть

Природный ум и чувство чести.

Ну, а теперь, чтобы ты видел

Мою заботу и раденье,

Узнай, что я тебе, Гарсия,

Нашел прекрасную невесту.

Лукреция моя!

Мой сын,

Вовек не изливало небо

Стольких божественных даров

Ни на кого из бедных смертных,

Как на прелестную Хасинту,

Дочь дон Фернандо де Пачеко,

Которая мои седины

Толпой внучат должна утешить.

Лукреция! Нет, ты одна

Моя владычица навеки!

Ты что же мне не отвечаешь?

Я твой навеки, видит небо!

Ты что так мрачен? Говори,

Я жажду твоего ответа.

Я мрачен, потому что должен

Отвергнуть ваше предложенье.

Но почему же?

Я женат.

Женат! О небо! Как же это?

Ты тайно от меня женился?

Пришлось, и тайно, это верно…

Кто из отцов был так несчастен!

Сеньор, не огорчайтесь; взвесив

Причину дела, вы найдете,

Что я избег ужасных следствий.

Скорее же! Вся жизнь моя

На хрупком волоске трепещет.

Теперь мне надо изощрить

В последней мере весь мой гений.

Так вот, отец мой. В Саламанке

Есть кабальеро благородный,

Сеньор дон Педро де Эррера.

Ему от неба был ниспослан

Чудесный дар, второе небо,

Дочь, на ланитах у которой,

Лучами озаряя землю,

Почило два огромных солнца.

Чтоб перейти скорее к делу,

Скажу короче, что природа

Смесила все свои дары,

Чтобы создался этот облик.

Но бессердечная Фортуна,

Блага распределяя дробно,

В противовес ее заслугам

Ее решила обездолить;

И, сверх того, что дом ее

Не столь богат, сколь благороден,

Два брата, раньше, чем сестра,

На свет родились в этом доме.

Я, увидав ее однажды

В ее коляске над рекою,

Сказал бы: «Кони Фаэтона!»[22]

Будь Эриданом скромный Тормес.

Не знаю, право, кто вручил

Горящий факел Купидону;

Я только ощутил, как сразу

Меня объял внезапный холод.

Какой же может быть огонь,

Пылающий и беспокойный,

Когда душа отрешена

И тело двинуться не может?

Мне рок судил ее увидеть;

Увидев, стать слепцом влюбленным,

За ней, сгорая, устремиться…

В чьем сердце — лед, пусть судит строго!

Я начал под ее окном

Скитаться днем, скитаться ночью,

Я посылал гонцов и письма,

Терзаясь от тоски любовной,

Пока не сжалилась она,

А может быть, влюбилась тоже,

Затем что даже и богини

Любви законам подневольны.

Во мне усиливалась нежность,

В ней возрастала благосклонность,

И небо комнаты ее

Раскрылось мне однажды ночью.

Моя горящая надежда

Уже достичь была готова

Предела безысходной муки

И завоевывала скромность,

Как вдруг — шаги; ее отец

Идет к ней в спальню, как нарочно!

Он никогда к ней не входил,

И, как назло — вот этой ночью!

Она, взволнованно, бесстрашно,

Находчиво, — по-женски, словом,

Мое полуживое тело

Спихнула в глубину алькова.

Вошел дон Педро. Дочь ему

На шею бросилась притворно,

Чтобы, укрыв свое лицо,

Успеть оправиться немного.

Они уселись, и отец,

Подчеркивая каждый довод,

Стал предлагать ей выйти замуж

За благородного Монроя.

Она, лукаво и послушно,

Ответила как раз настолько,

Чтоб и отца не огорчить

И чтобы мне не сделать больно.

Они на этом распрощались;

Старик направился к порогу,

Но не успел еще ногой

Переступить его, как тотчас

Проклятье вечное тому,

Кто изобрел часы, ей-богу!

Мои карманные часы

Забили, возвещая полночь.

Услышав этот звон, дон Педро

Промолвил дочери: «Вот новость!

Откуда у тебя часы?»

Она ответила спокойно:

«Мне их прислал, чтоб починить их,

Племянник ваш, дон Дьего Понсе;

У них там нет часовщиков,

А в них поправить нужно что-то».

«Ты мне их дай, — сказал отец,

Я сам об этом позабочусь».

Услышав это, донья Санча,

Так звали девушку, проворно

Бежит ко мне, чтоб у меня

Их снять с груди, пока не поздно,

Пока ее старик-отец

Сам не отправился на поиск.

Когда она их доставала,

Шнурки задели, как нарочно,

За пистолет, который я

Держал в руке, на все готовый.

Курок упал, раздался выстрел,

Красавица при этом громе

Лишилась чувств. Старик-отец

В испуге поднял крик и вопли.

Я, видя небо на земле

И гаснущими оба солнца,

Решил, что жизнь моей души

Передо мной простерта мертвой

И что в кощунстве столь огромном

Повинен, по веленью рока,

Извергнутый из пистолета

Свинцовый шарик окрыленный.

Тогда, с отчаяньем в груди,

Я шпагу выхватил для боя;

Мне даже тысяча врагов

Казалась бы ничтожной горсткой.

Чтоб мне отрезать отступленье,

Подобные двум львам голодным,

Врываются ее два брата,

И слуги к ним спешат на помощь.

Хоть без труда мой гнев и меч

Сквозь них кладут себе дорогу,

Но человеческая сила

Бессильна спорить против рока.

Когда я проходил сквозь дверь,

Вплотную прикасаясь к створке,

Я зацепился портупеей

О крюк железного затвора.

Тогда, чтоб отцепить ее,

Я обернулся поневоле,

И в этот миг стена мечей

Передо мной сомкнулась снова.

Тем временем очнулась Санча,

И, чтобы отвратить жестокий

И неминуемый исход

Столь ужасающего спора,

Она решительно и храбро

Замкнула дверь, и с ней мы оба

Остались запертыми в спальне,

А остальные за порогом.

Мы стали громоздить у двери

Баулы, сундуки, коробки;

Ведь даже самый жгучий гнев

Одолевается отсрочкой.

Мы возводили укрепленья;

Но осаждающее войско

Уже расшатывает стену

И дверь уже почти что ломит.

Я, видя, что, при всех оттяжках,

Мне уклониться невозможно

От приговора этих судей,

Столь оскорбленных и достойных,

Что близ меня прелестный друг,

Участница моей невзгоды,

И что испуг с ее ланит

Похитил розовые зори,

Что, не повинная ни в чем,

Она встречает жребий грозный,

Стараясь ловко разрушать

Все, что судьба коварно строит,

Я, чтоб воздать ей по заслугам,

Чтоб умирить ее тревогу,

Чтобы своей избегнуть смерти

И умертвить свои же скорби,

Решенье принял уступить

И предложить, чтоб был положен

Союзом крови между нами

Конец кровавому раздору.

Они, сообразив опасность

И зная также, кто я родом,

Ответили на то согласьем,

Немного меж собой поспорив.

Отец к епископу пошел,

Чтоб дать отчет, вернулся вскоре

И сообщил нам, что обряд

Свершить любой священник может.

Обряд свершили, сладкий мир

Сменил убийственные войны,

Вам подарив сноху, всех краше

От южных стран до полуночных.

Но согласились все на том,

Что вам об этом знать не должно:

Ведь и жена моя бедна,

И брак свершен без вашей воли.

Но вы узнали все. Скажите,

Что вас утешило бы больше:

Чтоб я был мертв иль чтоб я жил

Супругом дамы благородной?

Природа самых обстоятельств,

Конечно, делает бесспорным,

Что эта юная супруга

Тебе предназначалась роком.

И я лишь в том тебя виню,

Что мне ты не сказал ни слова.

Я опечалить вас боялся.

Когда она так благородна,

Неважно, что она бедна.

Что я не знал, вот это плохо!

Ведь я же связан обещаньем,

И вот теперь вернуться должен

С подобной новостью к Хасинте!

Смотри, как ты меня позоришь!

Бери коня и, ради бога,

Пораньше будь сегодня дома.

Мне надо о твоих делах

Поговорить с тобой подробно.

Я повинуюсь вам, сеньор,

И возвращусь с вечерним звоном.

Судьба со мной весьма любезна;

Старик всему поверил сплошь.

Как можно говорить, что ложь

Безрадостна и бесполезна?

Мне радостно, что мой простак

Все басни принял без разбора;

А польза — в том, что я так скоро

Предотвратил постылый брак.

Решив и заявив сурово,

Что я на каждом слове лгу,

Принять за чистую деньгу

Рассказ, где правды нет ни слова!

Как прост и легковерен тот,

Кто голосу любви послушен!

И как по-детски простодушен,

Кто никогда ни в чем не лжет!

Однако мне пора сражаться.

Хола! Подайте мне коня!

Такие сразу на меня

Событья жуткие стремятся,

Что я с ума сойти готов:

Вчера прибыть в Мадрит, и с места

Любовь, нежданная невеста

И поединок в семь часов!

Вы поступили, признаю,

Как дон Гарсия.

Кто дерзнет,

Мой знаменитый зная род,

Взять под сомненье честь мою?

Но я желал бы объясненья:

Скажите, если вам не в труд,

Прошу вас, почему я тут;

Какие, словом, побужденья

Толкнули вас послать мне вызов.

Той даме, в честь которой вы

Давали, не страшась молвы,

Пир, полный редкостных сюрпризов,

Моя душа давно верна.

Причины всяческого рода

Велят нам ждать уже два года,

Но свадьба наша решена.

Бы месяц как в стенах Мадрита.

Из этого и из того,

Что вы от взгляда моего

Все время прожили укрыто,

Я вправе вывесть заключенье,

Что, так как страсть моя известна

Уже давно и повсеместно,

Вы нанесли мне оскорбленье.

Прошу понять мои слова:

Вам надо или отказаться

От этой дамы, не вторгаться

В мои законные права,

Иль спор о первенстве моем

Решим на шпагах, коль угодно,

Чтоб победитель мог свободно

За ней ухаживать потом.

Досадно, дон Хуан де Coca,

Что вы, зовя меня сюда,

Не взяли на себя труда

Проверить существо вопроса.

Хозяйка пира над рекой,

Могу сознаться откровенно,

Вам незнакома совершенно

И вам не может быть женой.

Она — замужняя сеньора,

Едва прибывшая в Мадрит,

Да и приезд ее был скрыт

От человеческого взора.

Но если вы ее приятель,

Клянусь, как честный человек,

Что я не встречусь с ней вовек,

Или иначе я предатель.

Вся подозрительность моя

Исчезла, как тревожный сон,

И я всецело примирен.

Вы — допускаю, но не я.

Я не желаю ни на час

Зависеть от чужих капризов.

Послать иль не послать мне вызов

Вполне зависело от вас.

Я принужден веленьем чести

Исполнить долг и здесь, на месте,

Иль умереть, иль победить.

Считайте, что хотя, быть может,

Я исцелен от всех скорбей,

Но память ревности моей

Меня по-прежнему тревожит.

Остановитесь, господа,

Я здесь.

Не знаю, чья бы сила

Меня теперь остановила!

Сложить оружье нет стыда,

Когда причиною раздора

Была ошибка.

Точно так

И я ответил, но мой враг,

Сказав на это, что, коль скоро

Он вызван, он обязан биться,

Извлек оружье из ножон.

Кто смел и доблестен, как он,

Не мог от боя уклониться.

Себя вам не в чем упрекнуть,

И я прошу вас, мне в услугу,

Чрезмерно мнительному другу

Простить и руку протянуть.

Так мне велят мой долг и вы.

Но, дон Хуан, в делах, как это,

Хотя бы честь была задета,

Терять не надо головы.

Как можно встречу назначать

Так необдуманно и слепо?

Поверьте, начинать нелепо

С того, чем следует кончать.

Поистине, прямое чудо,

Что я как раз поспел сюда!

Так, значит, я ошибся?

Да.

Вы это знаете откуда?

Мне рассказал об этом паж

Лукреции.

Как это было?

Расследованье подтвердило,

Что в самом деле экипаж

Хасинты ездил ночью в Сото

И кто-то из прибывших в нем

Был встречен пышным торжеством;

Но не Хасинта этот кто-то.

Она вчера, к шести часам,

Заехала, как обещала,

К Лукреции и там застала

С визитом двух докучных дам,

Кузин, весьма известных свету.

Так! Тех, что возле Кармен жили.[23]

Они Хасинту попросили

Им на ночь уступить карету

И в ней, с началом ночи темной,

Вдвоем отправились к реке.

А ваш слуга, невдалеке

Таившийся в тени укромной,

Увидев отъезжавших дам,

Разумно заключил, — не зная,

Что как одна, так и другая

Весь день в гостях сидели там,

Что в экипаж взошли Хасинта

С Лукрецией.

Вполне разумно.

Он следом двинулся бесшумно

Вплоть до лесного лабиринта.

При виде пышного банкета

Он устремился со всех ног

В Мадрит, но вас найти не мог,

Хотя искал вас до рассвета.

Все объяснилось бы мгновенно,

Когда б вы съездили туда.

Вот в том-то и была беда.

Но я, признаться откровенно,

Так бесконечно рад сейчас,

Что отказался бы едва ли

Вновь пережить мои печали.

Я кое-что еще для вас

Узнал забавное.

Скажите.

Что дон Гарсия в отчий дом

Вчера вернулся светлым днем

И только сутки как в Мадрите,

Что он, приехав, рано лег

И до утра спокойно спал,

И что про ужин он наврал

И празднества давать не мог.

Невероятно!

Это так.

Неужто дон Гарсия лжец?

Да это разглядит слепец!

Весь этот озаренный мрак,

Беседки эти, поставцы,

Хрусталь, чеканная посуда,

К столу бесчисленные блюда,

И музыканты, и певцы

Не вздор ли это откровенный?

Я все же не могу понять,

Как может так постыдно врать

Храбрец, настолько несомненный,

Что сам Алкид с таким бойцом,[24]

Клянусь, не пожелал бы стычки.

Ну, что же: лжет он по привычке,

А храбрость — по наследству в нем.

Идем, дон Феликс. Мне пора

К Хасинте — попросить пощады

И рассказать, не без досады,

Чего мне стоила игра

Обманщика.

С большой опаской

Я отношусь к нему сейчас.

И я любой его рассказ

Сочту прабабушкиной сказкой.

Отец мой да простит меня,

Но обмануть его пришлось.

Вам это ловко удалось.

Но ведь с сегодняшнего дня

Вам надо как-нибудь хитрить,

Вести себя на новый лад,

Как тот, кто подлинно женат.

Он будет дома находить

Мои посланья в Саламанку,

Ответы буду составлять

Я сам, и, надо полагать,

Старик поддастся на приманку.

Терзался дон Бельтран ужасно,

Когда принес нам эту весть.

А я Гарсию предпочесть

Была уже совсем согласна.

И тот богач из дальних стран

Был дон Гарсия?

Да, он самый.

А про банкет в честь знатной дамы

Кто слышал сказку?

Дон Хуан.

Ты с ним когда же говорила?

Он заходил на склоне дня,

Недолго пробыл у меня

И рассказал мне все, как было.

Какой же дон Гарсия плут!

Смотри, готовь ему грозу!

Я вижу трех людей внизу.

Они как будто к нам идут.

Не он ли прилетел на зов?

Ты, Исавель, пока мы с ним

С балкона тут поговорим,

Покараулишь стариков.

Отец мой дяде твоему,

Наверное, на добрый час

Повел пространнейший рассказ.

Чуть что — тревогу подниму.

Вот и балкон, вот чистый рай,

Где блещет дивное светило.

Ты лучше знаешь все, что было,

Ты за меня и отвечай.

Лукреция?

Вы дон Гарсия?

Я тот, кому весь мир не нужен

С тех пор, как он среди жемчужин,

Какими блещет Платерия,

Нашел одну, такой цены,

Что он охвачен зноем страсти,

Которой, как волшебной власти,

Душа и жизнь обречены.

Я, словом, тот, кто жребий ясный

В неволе сердца отыскал

И начал жить с тех пор, как стал

Рабом Лукреции прекрасной.

Наш кабальеро, очевидно,

Во всех, кто встретится, влюблен.

Он мотылек и пустозвон.

И лжет поистине бесстыдно.

Я здесь, и я готов, сеньора,

Исполнить каждый ваш приказ.

Теперь уже отпал для нас

И самый повод разговора.

Она и есть?

Да.

Я мечтала,

Сказать по правде, вас женить,

Но этого не может быть,

Как я впоследствии узнала.

Но почему?

Ведь вы женаты.

Женат? Я?

Вы, не кто иной.

Да я же холост! Боже мой.

Как люди выдумкой богаты!

Обман, не знающий преград!

Так дерзко лгать и лицемерить!

Кто согласится вам поверить?

Свидетель бог — я не женат.

Еще божится!

Все, кто лжет,

Всегда ссылаются на бога,

Чтобы неправде хоть немного

Придать правдивый оборот.

О, если ваша та рука,

Которой небеса велели

Вести меня к блаженной цели,

То эта цель недалека:

Что вы осведомлены ложно,

Мне вам нетрудно доказать.

Так просто и спокойно лгать!

Ведь этому поверить можно!

Сеньора, я вам руку дам,

Чтобы вполне уверить вас.

Да вы в один и тот же час

Готовы дать ее тремстам.

Но почему вы не хотите

Мне верить?

Ясно почему.

Как можно доверять тому,

Кто, например, себя в Мадрите

За индианца выдает,

Когда он здесь же и родился;

Кто накануне объявился,

А утверждает, будто год

Живет в столице; кто признался

Два-три часа тому назад,

Что в Саламанке он женат,

И только что в противном клялся;

И кто, проспав в своей кровати

Всю ночь, потом повествовал,

Как он до солнца пировал

С красавицей из высшей знати?

Известно все.

О ангел света,

Послушайте, я вам скажу

Святую правду, изложу

Подробно, как случилось это,

Но мелочи пока откину,

А объясню, когда и как

Прошла молва про этот брак,

И вскрою вам ее причину.

Что, если вы всему виной,

И три часа тому назад,

Когда я лгал, что я женат,

Вы были вдохновитель мой?

Как — я виной?

Да, вы одна.

Но как так?

Объясню сейчас.

Ну что ж, послушаем рассказ

Непревзойденного лгуна.

Отец мой выразил желанье,

Чтоб я женился на другой,

И я, покорный вам одной,

Придумал это оправданье.

Я должен скрыться под личиной,

Чтоб мне достался дивный клад:

Для всех на свете я женат

И холост лишь для вас единой.

Письмо, написанное вами,

Я принял, как счастливый знак,

И этот мне грозивший брак

Расстроил хитрыми словами.

И если я ответил лживо,

Ужели эта ложь дурна?

Не говорит ли вам она,

Насколько страсть моя правдива?

А вдруг все правда?

Как умело

Выпутывается хитрец!

Да, но когда же, наконец,

Я вам понравиться успела?

Вы гибнете в огне тоски,

А только миг меня видали;

Вы никогда меня не знали

И просите моей руки.

Да, я сегодня в первый раз

Увидел вашу красоту;

Я преступлением сочту

Неправду говорить сейчас.

Но от божественной причины

Мы ждем, как следствия, чудес:

Малютка-бог простор небес

Перелетает в миг единый.

Сказать, что вам потребно время,

Чтобы кого-нибудь убить,

То значило бы оскорбить

Богинь властительное племя.

Вы говорите — вас не зная,

Я гибну. Если бы я вас

Не знал, я так же, как сейчас,

Любил бы вас, вдвойне страдая.

Но вас я знаю: как высоко

Вас возвеличила Фортуна,

Что вы без облака де Луна,

Что вы Мендоса без упрека,[25]

Что ваша мать в раю творца,

Где нет ни горестей, ни стонов,

Что свыше тысячи дублонов

Доход у вашего отца.

Вот как я знаю все подробно.

О, если бы, любовь моя,

Вы знали подлинно, кто я!

Я призадуматься способна.

А вот Хасинта — как красива,

Умна, богата. Вот жена,

Какая рыцарю нужна,

Когда в нем сердце горделиво.

Да, мненье это — и мое,

Но я бы взять ее не мог.

В ней есть какой-нибудь порок?

Большой: я не люблю ее.

А я вот именно на ней

Хотела вас женить; я вас

Затем и вызвала как раз.

Нет в мире ничего трудней.

Не дальше, как сегодня, мне

Отец мой это предлагал,

И я, в ответ, ему сказал,

Что я женат па стороне.

И если вы на тот же лад

Со мной беседовать хотите,

То, чтоб избавиться, простите,

Я буду в Турции женат.

Клянусь, я искренен сейчас:

Я обожаю вас так страстно,

Что мне противно и ужасно

Все в этом мире, кроме вас.

Ах, если б так!

Мне никогда

Так беззастенчиво не лгали!

Вы просто память потеряли

Или последний след стыда?

Чтоб человек при мне же мог

Хасинте в страсти признаваться,

Потом при мне же отрекаться!

Хасинте — я? Свидетель бог,

Я только с вами говорил

С тех самых пор, как я в Мадрите.

Такую наглость, извините,

Переносить нет просто сил!

Когда про то, что я видала,

Вы мне в глаза способны лгать,

Какой от вас мне правды ждать?

Идите с богом, я устала.

И если я еще хоть раз

Решусь послушать вашу речь,

То разве, чтоб себя развлечь:

Как если б кто в досужий час,

Чтоб уничтожить привкус вязкий

Смертельно надоевших дел,

Рассеять мысли захотел,

Раскрыв Овидиевы сказки.[26]

Лукреция, молю творцом…

Я смущена.

С ума сойдешь,

Когда и правда стоит грош!

Произнесенная лжецом.

Нет, почему она, скажи,

Не верит мне?

Да, ваша честь,

Она раз пять, а то и шесть,

Изобличила вас во лжи.

Враля его же меркой мерят,

И вы приметьте наперед:

Кто в шутку то и дело врет,

Тому и в правде не поверят.