Сон смерти

Шесть лет назад

— Что происходит, когда люди пытаются поступить правильно? Что если это просто ошибка?

Выражение лица Сиерры сурово.

— Мир полон ошибок, Шарлотта.

— Но…

— Никаких «но». Мы это уже проходили.

— Я не хочу ничего менять, — спорю я, следуя за ней по комнате, пока она не доходит до полки с книгами, которые мне не разрешается трогать.

— Исправить ошибку значит изменить, — говорит она просто. — Ты должна следовать правилам.

Правила. Я закрываю глаза и повторяю их про себя. Я достаточно взрослая для того, чтобы не повторять их Сиерре каждый день слово в слово. Но они всё равно существуют. Они проходят через мой мозг как музыка в лифте, играющей на фоновом режиме моей жизни, один трек навсегда застрявший на повторе.

Никогда не показывай, что ты оракул никому, кроме другого оракула.

Борись с видениями со всей силой. Никогда не уступай. Никогда не сдавайся. Не закрывай глаза.

Никогда, ни при каких обстоятельствах, не изменяй будущее.

Они засели в моей голове настолько глубоко, что я могу повторить их даже во сне. Я знаю, иногда я так делаю.

Я вожу носком ботинка по бежевому ковру.

— Он мой любимый учитель, — говорю я, не сумев подавить дрожь в голосе и не в силах сдержать слезы.

Сиерра проходит и быстро осмотрев коридор, закрывает дверь спальни. Она присаживается рядом со мной и берёт мои ладони в свои, чтобы притянуть меня ближе. Она не сажает меня себе на колени как раньше, я уже слишком большая для этого. Но она притягивает меня к себе и мое лицо прижимается к ее кашемировому свитеру носом к плечу, ища тепло в холоде будущего.

— Мне жаль, что это так тяжело, — шепчет она. — Именно поэтому мы будем усиленно работать, чтобы блокировать видения в первую очередь. Так что ты не должна будешь знать будущее. Тебе не придётся страдать дважды, — она наклоняется чуть назад, так что мы смотрим друг другу в глаза. — Видеть такого рода вещи всегда хуже, чем не видеть их.

Я киваю, потому что в этот момент, это кажется правильным.

Она лезет в шкафчик стола и достаёт банку с конфетами Линдт— это маленькое удовольствие, помогающее мне проходить через трудные дни. Я беру белый шоколад, но не разворачиваю его. Хотя я знаю, что что-то сладкое во рту поможет мне перестать плакать, я не думаю, что смогу проглотить и меня не стошнит.

Оставшись без присмотра, я ложусь на мягкий бежевый диван, который всегда был в этой комнате, только стоял под окном. Даже до смерти папы, диван был здесь. Без особой причины, по крайней мере я могу вспомнить, ведь это мне напоминает о нем. О прошлой жизни. Я сижу и тихо плачу, сжимая шоколад в руке. К тому времени, когда мне удаётся остановить слезы, сироп сочится из фольги, растекаясь по моей ладони.

Я покидаю спальню, не сказав тете ни слова. На кухне, я бросаю грязную обертку в мусорное ведро и смываю липкие остатки с ладони, так и не почувствовав вкуса.

Я не хочу успокоения.

Каждый день в течении следующих двух недель, меня будут отправлять к медсестре, потому, что я начинаю рыдать посреди урока.

Потом мистер Ричардс пойдёт вечером в бар, чтобы выпить впервые за долгое время. Он будет вести себя ответственно, но его водитель будет проводить время с бывшей девушкой и будет стремиться загладить свою вину перед ней, забыв об обещании другу. Мистер Ричардс захочет поехать домой, но даже в пьяном состоянии он весьма умён. Не так уж и холодно и всего лишь миля, подумает он.

Но на полпути домой он поскользнётся, упадёт и ударится головой. И из-за алкоголя в организме, кровь будет не такой густой и польётся быстрее, чем в обычном состоянии. Температура тела упадёт и к тому моменту, когда его кто-то найдёт, сердцебиение будет слабым. Шесть минут спустя, когда приедет скорая, он будет уже мертв.

Школьный психолог не расскажет об этой истории моему пятому классу, никто не будет знать кроме меня. И Сиерры. Но она говорит, что это «пройдёт». Она должна, это ее работа. И в классе полном рыдающих десяти— и одиннадцатилеток, я буду сидеть в центре класса молча и равнодушно.

Потому что я уже плакала несколько недель.

Глава 1

Я медленно привыкла ненавидеть школу. Это забавно, так как школа была моим побегом из дома — место, столь тесно связанное с секретами, что едва ли можно было дышать. Но теперь школа немного лучше, чем ежедневное напоминание о смерти и горе, которые принесла я в свой город.

Сиерра говорит, что мне нужно следить за своим языком, даже в собственных мыслях. Что это не моя вина.

Но я привела сюда чудовище. И он убил людей только для того, чтобы привлечь моё внимание. Как это может быть не моя вина?

Сиерра говорит, что я не виновата. Причина — не вина.

Я не вижу разницы.

Я пробираюсь сквозь толпу учеников, уже не страдая от того, что никто не обращает на меня внимания. Хотела бы я быть невидимкой. Учитывая то, каково жить со сверхъестественными силами, невидимость была бы очевидным улучшением. Если бы кто-нибудь знал, что я отвернулась от них, я была бы больше, чем изгоем. Меня будут избегать, ненавидеть и, возможно даже бежать из города. И это будет правильно.

Я смотрю из выцветший, потрескавшийся линолеум и встречаю пару светло-зелёных глаз.

Ох, да, это тоже. Чтобы подлить масла в огонь, когда я в школе, я должна видеть Линдена. Каждый божий день. Мы больше не блуждаем по жизни, как осиротевшие спутники. Я раньше ненавидела это. Теперь я хочу вновь быть изолированной.

У него есть особая улыбка для меня, которую он мне посылает поверх голов других учеников. Улыбка, при виде которой три месяца назад я скакала от радости. Это печальная улыбка. Тоскливая, наверное. Но интимная — это улыбка общей тайны. Такие тайны часто связывают людей. Наши нас разлучают.

Я заставляю себя отвести взгляд.

Каждое утро я заставляю себя отвести взгляд. Раньше при встрече с ним в коридоре у меня кружилась голова, урок в одном классе с ним — это лучшая часть моего дня. Но это было до Смита. Перед убийствами. Перед тем, как Линденом манипулировали — принуждали на самом деле — влюбиться в меня. Прежде чем я обнаружила, насколько я могу быть сильной. Насколько я опасна для всех вокруг меня.

Один год и три месяца. Это тяжело для всех в Школе Вильгельма Телля. Все они потеряли друзей, любимых, даже врагов. Всё ещё больно. Но для других учеников это было случайные преступления сумасшедшего, который умер в тюрьме. Я знаю правду. Всё из-за меня. Один год и три месяца. Тогда я смогу уехать в колледж, и Линден тоже отправится куда-то в другое место. Вероятно, в дорогой университет, куда-нибудь подальше. Так будет лучше. Для нас обоих.

Нет, я снова лгу себе. Ему будет лучше. И это стоит того. Стоит того, что я блуждаю в течение дня, заставляя себя не слишком много смотреть на него. И, конечно, не разговаривать с ним. У него есть шанс преодолеть это и двигаться дальше. Я же застряла здесь, в Колдуотер. Оледеневшая, как каток в Охотничьем парке. Заморожена до самого дна.

Вход в художественный класс служит необходимым отвлечением. Мистер Фредриксон считает что нужно демонстрировать работы учеников; в классе все поверхности покрыты красочными проектами, от картин на стенах и мобилей, висящих на потолочных плитах, до керамики на столе и даже скульптур, стоящих по углам. Он меняет их регулярно, так что всегда есть что-то новое, чтобы посмотреть. Я вижу яркий мобиль, сделанный из окрашенных листьев, висящих над дверью, и стараюсь сосредоточиться на его радужных оттенках, вместо моих собственных тёмных мыслей.

Это немного помогает.

Я пробираюсь по проходу к своему обычному месту впереди, когда несколько больших парней с другой стороны начинают толкать друг друга — добродушно, я думаю, но они всё равно большие парни. Один из них спотыкается о стол, толкая его; у девушки, которую я не узнаю, на столе лежит набор пастельных мелков, и черный мелок разбивается на полу, примерно на двадцать кусочков.

Затем исчезает.

Мои глаза расширяются, когда я наблюдаю, как движение повторяется снова, мой живот скручивается с от ощущения дежа вю, которое я обычно испытываю, когда я вынуждена смотреть, как сбывается одно из моих видений

Но я не помню, чтобы у меня было видение об уроке рисования.

На этот раз, когда стол качается, тонкая рука девушки тянется и хватает мелок, прежде чем он ударится об пол.

Я стою и смотрю в то место, где я видела, как мелок разбивается на части, чёрные кусочки разлетелись на три фута в каждом направлении.

Это произошло. Я видела это.

И тогда всё вернулось обратно, как проматывая запись — буквально все переделано.

Мальчики продолжают толкаться, и девушка продолжает сортировать свои мелки; никто, кажется, ничего не заметил, кроме меня.

— Привет! Земля вызывает Шарлотту, — звенит голос позади меня.

Отлично. Я задерживаю движение. Мои щёки горят, когда я опускаю голову и позволяю своим волосам упасть на плечи, бросаясь к моему обычному стулу в передней части класса. Я уже давно смирилась с тем, что стала школьным инопланетянином, но почему-то каждое новое подтверждение приходит со свежей порцией смущения.

К счастью, к счастью? ежедневная неловкость — это не повод для паники, ужаса, ощущения скрежета на затылке. Что это было? Ментальный занавес, который я держу на своём втором взгляде, кажется бездействующим и крепким, никаких видений, пытающихся пробиться сквозь них, никаких головных болей, угрожающих превратиться в мигрень. Я не могу исключить возможность того, что кто-то снова использует мои способности, может ли Смит каким-то образом пережить смерть своего тела? — но я в этом сомневаюсь. Помимо дежа вю, это не было похоже на видение будущего, я просто видела происходящее дважды.

И если бы кто-то вмешался в мои силы, почему они используют их, чтобы спасти чёрную пастель? Или, если уж на то пошло, как? Даже если бы у меня было какое-то странное смелое видение будущего,

это, конечно, не я пыталась изменить события в мере того, как они происходят. Но если ничего не использовало мои силы, то что я только что видела? Единственным человеком, который немного выиграл от результата, была девушка. Девушка, которую я не узнала.

Старая паника закончилась, новая началась. То, что я мало знаю о Сёстрах Дельфи, и их легендарной строгость пугает меня. Отправили ли они ли они кого-нибудь, чтобы шпионить за мной? Я просто стала свидетелем того, как другой Оракул меняет будущее? Всё, что я знаю о своём втором взгляде, говорит мне, что это невозможно, но я не знаю всего.

Фактически, то, что я не знаю о том, как Оракул может заполнить небольшую библиотеку, как минимум. Это я знаю, потому что я видела размер библиотеки тёти Сиерры об Оракулах. Для меня это уже не так, как раньше, но чтение всего этого займёт много времени.

Парень по имени Алекс, к которому я настроена дружески, скользит на сиденье рядом со мной, и я успокаивающе вздыхаю, изо всех сил пытаясь обуздать свой страх. Как только он устроился, я наклонилась и прошептала:

— Кто эта девушка сзади?

Он оборачивается к задней части класса, чтобы посмотреть прямо на девушку, и я хочу закрыть лицо руками чтобы скрыть своё смущение.

— О, это Софи, — говорит он, не пытаясь шептать. — Она новенькая. Сегодня её первый день.

— Спасибо, Алекс, за очень незаметную помощь, — бормочу я. Он просто пожимает плечами. Алекс, по крайней мере, такой же нервный и неловкий, как и я, но он принимает это и ему плевать на то, что, кто думает о нём. Я, с другой стороны, всю свою жизнь пыталась быть невидимой и удвоила эти усилия, узнав, насколько смертельно опасно быть замеченной.

Я не могу снова взглянуть на Софи, пока через полчаса, когда мистер Фредриксон закончил урок, и мы были готовы работать над собственными проектами. Я копаюсь в рюкзаке, притворяясь, что мне что-то нужно — и поглядываю на неё через завесу волос.

Она наклонилась над своей бумагой, её язык зажат между передними зубами, как будто она на самом деле старается. Большинство ребят не беспокоятся, хотя позже они жалеют об этом, когда узнают, что, в отличие от некоторых учителей рисования, Фредриксон не просто ставит оценку А(отлично) всем, кто появляется на уроке.

У Софи чёрные кудрявые волосы, они опускаются к плечам; она выглядит довольно высокой, хотя я плохо могу определить рост, когда человек сидит. А кто-то вообще может? На ней джинсы и серая рубашка с длинным рукавом и глубоким широким вырезом, открывающая яркий пурпурный топ под ним. Всё совершенно нормально.

Ну, она необычайно худая. Худоба как у балерины. Или, может быть, у неё даже проблемы с едой. Я продолжаю наблюдать за ней, и, при ближайшем рассмотрении, я замечаю, как выступают кости на её запястьях, как остры её ключицы и скулы. Я снова смотрю на её лицо и понимаю, что она выглядит усталой. Нездоровый. Не сильно, но достаточно, что, если бы я рисовала её, я бы обратила внимание надо и отразила на картине.

Могу ли я сказать, что она выглядит как будто её преследуют призраки? Очень заманчиво. Может быть так я выгляжу со стороны?

Она поднимает голову, и я поворачиваюсь обратно вперед.

Все это пугает меня до чёртиков. Я знаю, я знаю, я видела, как пастель падала и разбивалась. Я выросла Оракулом, и я не стану сомневаться в своём здравом рассудке.

Я просто надеюсь, что это не сумасшествие, чтобы относится с подозрением к ней.

Осталось всего десять минут урока, когда я чувствую покалывание в висках. Видение. Пустяки. В прошлом году я бы немедленно собралась с силами, чтобы бороться с ним, теперь это уж не обязательно. Дома я просто позволяю им приходить, но в школе это зависит от того, что я делаю. По необходимости я всегда присматриваюсь с людям, чтобы обнаружить существо, похожее на Смита — это может играть определённую роль в моём выборе. Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что происходит, чтобы кто-то мог увидеть, как меня посещает видение. Речь идёт не о том, чтобы избегать реальных видений, но мне всё ещё нужно скрывать свои способности от монстров, которые могут охотиться на меня. Или на других через меня.

Но правда в том, что приятно анализировать окружение и принимать обоснованные решения. Это заставляет меня чувствовать гораздо больше контроля над своими способностями, которые управляют мной всю жизнь. Да, когда я в школе, я просто сражаюсь с ними — это проще и быстрее, но этот выбор кажется невероятно важным.

Покалывание растет, распространяется по всему черепу. С каждой секундой сильнее. Обычно, чем больше событие, тем труднее ему противостоять. Для сильного видения прийти сюда, сейчас, кажется, ужасной случайностью; это усиливает мои подозрения и исключает беспокойство, что я могу прыгнуть в тень. Но теперь я должна сделать выбор. Видение может показать полезную информацию, но это может быть просто особенно ужасная автомобильная катастрофа в двадцати милях от города. В любом случае, если кто-то или что-то смотрит, кто-то вроде Смита, как я вхожу в транс посреди художественного урока, может сделать выводы.

Мои пальцы начинают трястись, пытаясь удержать это предсказание в то время, пока размышляю над тем, должна ли я, и боль начинает пульсировать. У меня в голове появляется мысль, что, возможно, у меня нет выбора. Другим следствием того, сейчас я позволяю видениям приходить чаще, стало то, что им труднее противостоять. Это как силовая тренировка, чем чаще я отодвигаю видения, тем легче с ними сражаться. Но в последний раз, когда мне было совершенно невозможно предотвратить видение, меня преследовал паразит, который убил ребят, чтобы добраться до меня.

День продолжает становиться всё лучше.

Разговоры в классе становятся громче, когда наступает обеденный перерыв, и я надеюсь, что никто не заметит, что я кладу голову на руки на столе, закрываю глаза и сдаюсь видению.

Шторм в моей голове смягчается на мгновение, когда я перестаю сопротивляться, но внезапно он снова возрастает, поднимается словно торнадо в моём черепе, высасывает ветер из меня и избивает мой мозг, заставляя каждую мышцу в моём теле напрячься.

Последнее видение, которое у меня было, было таким сильным -

Было…

Было.

Занавес за моим вторым взглядом — веко моего третьего глаза — чувствует себя тяжело и моё зрение — само вспыхивает, словно пробуждается от глубокого сна. Я стою в фойе красивого дома. Кажется, действительно это хороший дом, похожий на дом Линдена, я ругаю себя. Это не дом Линдена. Фокус. В моей голове появляется тупая пульсация, когда я пытаюсь понять. Я поворачиваюсь и смотрю позади себя на двери дома. Или входные двери, скорее. Красивые французские двери, высотой восемь или девять футов с круглыми стеклами и коваными изгибами и завитушками, покрывающими каждый дюйм. Верхний свод, возвышающийся над мной, и стены окрашены в дополняющие серо-коричневые оттенки. Изогнутая лестница полностью великолепна, с медово-коричневым деревянным поручнем, поднимающимся до второго этажа, с замысловатыми скошенными перилами, обернутыми искусственным плющом.

Несмотря на прекрасные декорации, я знаю, что здесь есть что-то важное, и я жду ответ, сила, которая находится где-то глубоко в моём животе, и кажется, что веревка привязана к моей талии, тянет меня, куда мне нужно идти. Кажется, он неохотно появляется, так или иначе, но после доброй минуты он наконец-то что-то делает, и мои ноги поднимают меня по лестнице в большую комнату — или, во всяком случае, к нескольким комнатам, достаточно большим, чтобы произвести на меня такое впечатление. Первая комната, в которую я вхожу — это эта гостиная, и я вижу огромный шкаф и ванную комнату слева. Комната выполнена в форме буквы L и я захожу за угол.

В видении я падаю на колени, живот сжался.

Красный цвет везде. Разбрызган на стенах, капает на ковер, даже раздвижные стеклянные двери, которые выглядят так, будто они открываются на балкон, покрыты полосами крови. Тянущее ощущение в моём животе усиливается, поэтому я делаю несколько глубоких вдохов и заставляю себя встать на ноги, поэтому я могу сделать несколько ошеломляющих шагов к кровати, где лежат двое людей, в буквальной луже крови. Мужчина и женщина. Владельцы дома?

Через кровь я вижу то, что кажется мне ранами от ножа, по десяткам десятков раз. Руки, ноги, рваные отверстия в постельном белье. Тот, кто это сделал, колол их снова, снова и снова.

Я увидела достаточно.

В видении я отступаю, шаг за шагом, почти сбегая в обратном порядке, но в голове я рисую занавес на своём втором взгляде.

И снова сижу на высоком табурете в художественном классе.

— Шарлотта, Шарлотта?

Кто-то мягко трясёт меня за руку. Я рывком поднимаюсь на несколько дюймов, рада узнать голос учителя.

— Мистер Фредриксон, — бормочу я сквозь зубы. Вся моя челюсть болит, и я знаю, что, должно быть, она сжимала её железными тисками на протяжении всего видения.

— Обычно я обижаюсь на ученика, засыпающего на моем уроке, — говорит он, и я слышу улыбку в его тоне, что хорошо, так как мои физические глаза изо всех сил пытаются приспособиться к свету. — Но поскольку ты, как правило, так внимательна, я прощу тебя на первый раз.

Свет и цвет снова отфильтровываются, и я вижу его лицо, всё ещё улыбающееся, но с нотками беспокойства. Мои мышцы тоже расслабляются, но я подозреваю, что должна пройти ещё одна минута, прежде чем я смогу ходить. Я заставляю себя улыбнуться. — Спасибо. И мне очень жаль. Тонна домашней работы прошлой ночью. — Я стал такой искусной лгуньей. Иногда я думаю, что это мой лучший навык. Но пригодится ли это для резюме или колледжа?

— Что ж, сегодня лучше выспись, хорошо?

Я киваю и очень медленно поворачиваюсь, чтобы схватить свой рюкзак. Только тогда я замечаю, что все остальные исчезли. Я даже не слышала звонка.

С мрачным чувством цели я хватаю свой рюкзак. Какое это имеет значение, что я опростоволосилась?

Я Шарлотта Вестинг, я — Оракул, и я хочу спасать жизни.

Глава 2

— Итак, кто ты?

Её голос, кажется, появился из ниоткуда. Всё ещё на взводе от мрачного видения, я вздрагиваю, опрокидывая шоколадное молоко. Оно брызгает через стол и льётся через край, быстрее, чем я могу отреагировать, льется на мои джинсы и окрашивет их в коричневый цвет. Я вскакиваю с криком, пытаясь вытереть молоко, но уже слишком поздно для этого.

— Извини, — спокойно говорит голос. — Попробуем ещё раз?

Я моргаю.

Я сижу.

Молоко вернулось в коробку, в нескольких дюймах от моей правой руки.

— Не роняй в этот раз. Ладно?

Моё тело застыло. Я не могу двигаться или дышать. Это немного похоже на пробуждение от видения, только… нет. Мне нужно несколько секунд прежде, чем я могу заставить шею наклониться и я могу посмотреть на свои штаны.

Сухие.

Это случилось снова.

Как с пастелью.

На этот раз я медленно поворачиваюсь к голосу, помня о своём молоке, чтобы увидеть, что Софи Джефферсон стоит позади меня, с одной стороны, опираясь на короткие лестничные перила, ведущие наружу из зала. Её спина совершенно прямая, её шея длинная и тонкая, и мне интересно, может быть, она действительно балерина

Это не единственное, что мне интересно. Мне больше не нужно сомневаться, она ли спасла сломанную пастель, но смерть одного сомнения лишь уступает место ещё тысяче. Из Сестёр ли она — ещё один Оракул, может я обладаю силой, которую не понимаю? Это какое-то другое сверхъестественное существо, такое как Смит? И самое главное, она каким-то образом связана с убийствами, которые я предвидела?

Но, прежде, чем годы молчания берут верх над моим разумом, всё, что я могу сделать — это сидеть и молча смотреть.

Возможно, пялиться.

— Не беспокойся, твой секрет в безопасности со мной, очевидно, — добавляет она, указывая на коробку из под молока.

Я не уверена точно, что означает «очевидная часть», насколько я могу судить, она фактически щеголяет своим… чем бы это ни было.

Она безразлично всматривается в свои ногти, но напряженность искрит в воздухе, и это похоже на довольно неудачную попытку.

— Я подозревала, что ты что-то заметила, когда, что я возвращала пастель, упавшую на пол, — продолжает она, либо не обращая внимания на моё откровенное выражение ужаса, либо не обращая на это внимания вообще. — Но ух, этот всплеск энергии, который ты приняла во время урока? Что это было? Это было удивительно.

Моё сердце так сильно стучит, что я боюсь как бы не сломать ребро. Я уже знаю, что не доверяю никому, кто знает, что я могу делать. В последний раз, когда я это сделала, я убил четырёх детей. В прошлом году — но только потому, что сейчас февраль.

Мои воспоминания о прошлом году так же остры, как только что разбившееся стекло.

Прошлый год, когда меня выпустили из одной тюрьмы и заперли в другой.

Кто, чёрт возьми, эта девушка?

Она предупреждающе протягивает руку.

— Просто чтобы ты знала, я недоступна.

Что?

— Я оправляюсь от последней катастрофы, которую я предотвратила, на случай, если это не очевидно. — Она заканчивает своё предложение тихим голосом и потирает руку другой рукой, останавливаясь на острос, даже через подогнанную куртку, которая на самом деле не выглядит достаточно тёплой. Она выпрямляется и улыбается, затем скользит на скамейку напротив меня, как будто её пригласили.

— Я не просила тебя присоединиться ко мне, — говорю я, наконец, отыскав свой голос. Несколько недель назад я обнаружила этот стол за школой. Он надломленный-шаткий, но не так плохо, чтобы я не могла справиться с этим. Моя собственная маленькая крепость… ну, может быть, не именно слишком уединенная, но я никогда не вижу здесь Линдена, и других — редко. Я не прихожу сюда каждый день; Я стараюсь не быть совсем асоциальной, потому что это привлекает почти такое же внимание, как и супер популярность. Я должна стремиться к золотой середине. Вот что я пыталась сделать с моей жизнью последние два месяца: найти золотую середину.

Простите за каламбур.

Но иногда мне нужно быть одной и, поверьте мне, никто охотно не будет есть обед на улице в Оклахоме в феврале.

Кроме меня.

И, судя по всему, Софи Джефферсон.

— Ты владеешь этим столом? — спрашивает Софи, выгнув одну бровь.

Я ненавижу язвительных людей.

— Итак, ты ведьма?

Ведьма? Она не знает, кто я. Я могу вычеркнуть Сестер из своего списка… предполагая, что это не какой-то трюк, чтобы увидеть, нарушу ли я их правила. Но это точно не похоже на трюк.

Смех Софи говорит мне о том, что она приняла мои нахмуренные брови и молчание за что-то другое, а не полное недоумение.

— Знаю, знаю. Но их так много; статистически это всегда наиболее вероятное.

Никогда, никому не показывайте, что вы Оракул, кроме другого Оракула. Мне нужно уйти. Я не могу сказать ей ни слова, пока не узнаю, что она такое — с чем я имею дело.

Мне нужно поговорить с Сиеррой.

— Не фея, верно? Она бы не вышла на холод, — размышляет она, почти про себя. — Но с такой сверхъестественной энергией, я думаю, ты могла бы быть феей.

Я засунула свою тетрадь в рюкзак — заметки из своего видения, это не для глаз Софи Джефферсон. Или кого-то ещё. Я дергаю молнию и встаю на ноги, прежде чем она сможет остановить меня. Я сметаю остатки своего обеда в скомканный бумажный пакет и начинаю отворачиваться.

Резкий вздох заставляет меня оглянуться.

— Ты Оракул?

И — из всех самых глупых вещей — в её голосе возникает изумление.

Чёрт возьми. Я знаю, что моё лицо показывает всё, поэтому я снова отворачиваюсь. Прячусь. Спасаюсь бегством.

— Эй! — позвала она меня. — Прости. Я не знала! Я…

Не могу ответить. Не могу остановиться. Боги знают, что я не могу вернуться. Я уже задыхаюсь и глотаю слёзы от ужаса. Ненавижу, что я разваливаюсь, но я не могу повторить это снова. Люди умерли. Дети умерли. Умерли в муках и ужасе, а иногда это были расчлененные тела, залитые собственной кровью. Вот что случилось, когда Смит нашёл меня, и я не знаю, что такое Софи, но она нашла меня тоже в тот же день, что и пропитанное кровью видение. Я не могу справиться с этим снова. Я просто… не могу.

На этот раз я так рада, что живу меньше, чем квартале от школы, и я на полпути через парковку, прежде чем у меня появится шанс даже подумать о своем плане. Я рискую оглянуться позади себя, и как только я уверена, что Софи не следует за мной, я замедляюсь и пытаюсь остыть.

Я ничего ей не сказала.

Но это неважно. Она, очевидно, знает.

Но… она, очевидно, могла догадаться, что у меня видения. И не только потому, что она видела, как я потеряла сознание. Она что-то сказала о огромном всплеске энергии? Наверное, это один из способов описать это. Это не какая-то энергия, которую я могу ощущать, если только у меня нет видения. Хотя, я думаю, я никогда не пробовала. Моя тётя не собиралась делиться дополнительной информацией больше, чем это было абсолютно необходимо, и я не помню, чтобы когда-либо видела, как Сиерра сражается с видением, а тем более поддаётся ему. Но похоже, что это одна из таких вещей, как… как будто пописать, я думаю. Вы просто не делаете этого перед другими людьми. Если бы Сиерра делала это, я могла бы догадаться? Будет ли у меня какой-то способ ощутить видение, приходящее к другому Оракулу?

Привет, перегрузка мозга.

Видения убийства более чем достаточно для меня на сегодня. Отнюдь не в первый раз, я хотела бы быть нормальной. Чувство цели и мотивации, которые я ощущала после того, как видение убийства полностью растворялось во мне и было заменено тем, что я не чувствую, является ли иррациональным желание как можно дальше уйти от всех.

— Привет, мам, — звоню, когда я выхожу через парадную дверь.

Она выкатывается в кресле-коляске из своего кабинета, чтобы увидеть меня в прихожей, где я повесила рюкзак и сняла пальто.

— Ты дома рано. — В её голосе нет подозрений, просто любопытство.

— Не полный день, — жизнерадостно лгу я. — Я тоже не знала.

Сиерра позвонит позже и отпросит меня. Мне было около десяти лет, когда мама начала представлять её в качестве одного из моих официальных опекунов в школьных документах, и это сделало жизнь гораздо легче. Мою жизнь, я имею в виду. По крайней мере, это сокращает количество ежедневной лжи.

— Ты хочешь пообедать? — В её предложении есть нерешительность, и я подозреваю, что у неё вероятно горят сроки. По крайней мере, этому я могу помочь.

— Я ела перед тем, как ушла из школы. Не беспокойся обо мне. У меня есть домашнее задание.

Она улыбается, а потом снова двигает колёса вперёд — возвращаясь к работе.

Я направляюсь в комнату Сиерры.

Открыто. Это всегда так — то, что всё ещё волнует меня каждый день, даже через два месяца. Я стучу — мы всё ещё следуем основным правилам конфиденциальности и тому подобным и после тихого:

— Да? — изнутри, я открываю дверь.

— Шарлотта, ты дома рано, — говорит Сиерра, едва подняв глаза от экрана, когда я вхожу.

Я закрываю за собой дверь, прежде чем собираюсь признаться:

— Прогуливаю, — шепчу. — Ты можешь позвонить насчёт меня позже? Пожалуйста?

Она сурово смотрит на меня:

— Почему ты прогуливаешь? — Не надо думать о моей тёте как о мягкотелой. Готова помочь, когда это необходимо? Да. Чрезмерно услужлива? Не совсем.

Я шагнула вперёд и сложила руки на животе, чувствуя холод изнутри.

— Сегодня когда я зашла на урок рисования, кучка парней болтала и они ударились о стол, и пастель новой девушки упала на пол и разбилась.

Сиерра изгибает одну бровь и открывает рот, но закрывает её без единого слова и кивает, чтобы я продолжала.

— Затем время вернулось назад на пять секунд, всё это случилось снова, и девушка протянула руку и поймала пастель, прежде чем она упала.

Глаза Сиерры немного расширяются — едва заметно.

— Я позвоню в школу сейчас же.

Глава 3

В то время пока Сиерра говорит по телефону, я провела пальцем по ряду корешков книг. Её многочисленные полки наполнены текстами, старыми и новыми, об Оракулах и о сверхъестественном.

Сейчас мне разрешено читать их.

Сиерра — историк древнего и тайного общества женщин, которые управляют Оракулами во всём мире. Это звучит так, как будто нас много, но на самом деле это не так. На самом деле просто горстка. Но силы передаются по наследству, поэтому общество — Сёстры Дельфы — знает, где находится каждый Оракул. Включая меня, хотя я ещё не член этого общества.

Возможно никогда не буду.

Надеюсь, никогда не буду. Для большинства Оракулов Сестричество означает три вещи:

Никогда не показывай, что ты — Оракул никому, кроме другого Оракула.

Борись с видениями изо всех сил. Никогда не уступай. Никогда не сдавайся. Не закрывай глаза.

Никогда, ни при каких обстоятельствах, не пытайся изменить будущее.

На практике это означает игнорировать свои способности, бороться с видениями и оставаться в неведении относительно того, что мы можем делать. Но вот одно исключение из общего правила тщательно культивируемого неведения: Историк Сестричества.

Моя тётя, Сиерра.

Эта должность дает значительную власть. Чтобы контролировать деятельность Оракулов и консультировать лидеров Сестричества, кто-то должен знать всю полноту наших сил, но понимать что нужно противостоять искушению использовать силы. Недостатком является то, что у Историка очень мало полномочий; она служит в строго консультативном качестве.

До прошлого года мне не разрешалось читать какие-либо её книги, и каждый раз, когда я задавала вопрос о Оракулах, я знала, что получу только половину ответа. Часто даже меньше половины. После всего, что я обнаружила в последнее время — не только о себе, но и о ней — я не обижаюсь на неё. Сиерра выбрала путь сестёр Дельфы и их правила. Она более чем заслужила это право.

Но после того, что случилось со Смитом, она согласилась, что для моей безопасности я должна больше узнать о своих способностях. Итак, мы договорились: я читаю её книги и задаю ей вопросы, а взамен обещаю серьёзно подумать о том, чтобы посвятить себя Сестричеству — и их правилам — когда мне исполнится восемнадцать. Хотя, из всего, что я читала и слышала, когда тебе исполнится восемнадцать лет, ты просто становишься членом, и становишься полностью ответственной за нарушение правил.

Всё же, мне нравится верить, что через полтора года у меня будет выбор. Я должна верить, что в моём будущем есть свобода, или оно станет подавляюще мрачным. И хотя я думаю, что действия Сестричества неправильны, благодаря Смиту я намного лучше стала понимать, почему правила такие, каковы они есть. Поэтому, я думаю, я не могу точно знать, что я не изменю своё мнение и не присоединяюсь к Сестричеству в конце концов. Это даёт мне обещание подлинности.

Сиерра заканчивает телефонный разговор с помощником из школьного офиса и поворачивает свой стул ко мне. Я не могу не улыбаться при виде её. Я всё ещё привыкаю к её новой внешности. Она скрывалась более десяти лет, но когда… в прошлом году, охотившийся на неё человек умер, она была у косметолога, который удалил краску с её волос. Это не совсем та великолепная рыжеватая блондинка, о которой я помню из детства, но, по мере того, как они отрастут, она добьется прежнего результата. Она исправляет это и снова носит макияж, и на прошлой неделе она отправилась на свидание. Настоящее свидание.

Я счастлива за неё. Она заслуживает это. Заслуживает того, чтобы жить.

Она настаивает на том, чтобы продолжать называть её Сиерра, хотя это не то имя, с которым она родилась. Но, по её словам, она прожила половину своей жизни будучи Сиеррой; она может оставить всё как прежде. Это имеет смысл, и идея называть её Шелби, всё равно казалась мне странной, но мне кажется, что это знак того, что она всё ещё боится.

— Итак, — говорит Сиерра своим чётким библиотечным голосом, — сегодня ты встретила Чародейку.

— Я, что? — спрашиваю я, адреналин, проносится сквозь меня на слове. Чародейка. Некоторые из материалов, которые я читала за последние два месяца, намекали на сверхъестественных существ кроме Оракулов и паразитов, таких как Смит, но Сиерра не ответила на мои вопросы о них, потому что она не думает, входит в нашу сделку. Наша сделка была только о Оракулах, сказала она однажды. Я ворчала по этому поводу. Теперь же, есть ощущение победы, должна признать.

Конечно, ответы на мои вопросы, вероятно, можно найти где-нибудь в тысячах книг на полках Сиерры. Но свобода — это не то же самое, что поддержка, она не помогает мне в моих исследованиях вообще. Я полагаю, что это случай нарушения духа закона сестричества, следуя при этом формальностям; закрывая глаза на моё внешкольное чтение, но ничего не делая для его поощрения. Но, насколько я могу судить, единственный каталог, который есть в этой библиотеке, находится в голове Сиерры, поэтому это я должна слепо отследить сквозь практически гору информации. Как пытаться найти соломину в стоге сена.

Ещё не помогает, что большинство книг написано не на современном английском языке. И некоторые из них, похоже, вообще не написаны ни на каком языке.

— О, это шифр, — сдержанно ответила Сиерра, когда её спросили о томе, заполненном от корки до корки, непрерывной строкой рукописных цифр. — Ты можешь попробовать взломать его, если хочешь, но это будет сложно. Текст — Арабский.

Поэтому я почти отказалась от поиска материала об остальном мире сверхъестественного. Во всяком случае, узнать больше о себе было самой важной задачей.

Это больше не так.

— Чародеи — повелители прошлого, — говорит Сиерра, как диктор документального фильма. — Они могут многое видеть и изменять прошлое так, как мы можем видеть и изменять будущее. Конечно, только потому, что они могут, это не значит, что они должны это делать.

Я не знаю, имеет ли Сестричество официальную позицию в отношении Чародеев, но неодобрительный тон моей тёти подсказывает, что это возможно. Но я бы предпочла не говорить о Сестричестве сегодня. — Никто больше не заметил ничего необычного, когда время отмоталось назад, — настаиваю я.

— У тебя есть сверхъестественное существование. Помни, что я сказала тебе, что только кто-то другой с силами может сопровождать тебя в твоей сверхъестественной области?

Я киваю. Моя сверхъестественная область; место, куда я могу пойти, когда я сплю и буду видеть всё возможное будущее. Это также аспект того, чтобы быть Оракулом, о котором Сиерра была достаточно открытой. Возможно, потому что Смит повредил мою. Сильно.

— Что-то подобное происходит с Чародеями. Если будет вовлечено другое сверхъестественное существо позволит им увидеть манипуляцию временем и запомнить обе дорожки. Это не значит, что ты невосприимчива к её силам, — добавляет Сиерра предупреждающим тоном. — Ты всё ещё возвращаешься во времени вместе со всеми остальными. Но, в отличие от них, ты запоминаешь. Это означает, что они не могут использовать на тебе свои трюки или напрямую вмешиваться в твою жизнь без твоего ведома.

Я знаю Сиерру достаточно хорошо, чтобы понять смысл её слов: ты узнаешь об этом, но они всё равно могут испортить твою жизнь. Кто-то, кто может «отмотать» ошибки, также может отмотать и успехи. Было бы лучше знать, что ты потерпел неудачу, чем знать, что успех отобрали у тебя силами, не зависящими от тебя? Знание часто хуже, чем неведение. Как Оракул, я уже слишком хорошо знаю, что боль, которая приходит с познанием мира, могла быть немного легче, чем на самом деле. Это один из способов сочувствовать правилам сестричества, хотя я думаю, что они заходят слишком далеко.

— Ты должна быть очень осторожной рядом с ней, — предупреждает Сиерра. — И может не получится скрыть, что ты есть…

— Она уже знает, — вскрикнула я.

— Шарлотта! — Голос Сиерры звучит с разочарованием, и мне кажется, что мне снова шесть лет.

— Я не говорила ей, — я отстреливаю обратно защищаясь. Затем вздыхаю. Нет причин превращать это в ссору. Наши отношения с Сиеррой были довольно неустойчивыми в течение последних нескольких недель — мы обе шагали по новой, неизведанной территории. Это держало нас довольно взвинченными, и у нас было несколько довольно эпических ссор. Мы всегда вели разговоры шёпотом из-за того, что в доме была еще мама, но, тем не менее…

Я начинаю снова, смягчая свой тон.

— У меня было видение на уроке рисования.

Я не предлагаю рассказать Сиерре, что я видела. Не потому, что я не могу ей доверять, а потому, что у нас разные мнения о видениях. Негласные условия нашего перемирия, похоже, обосновались на «не спрашивай, не рассказывай». Сиерра обязана рассказывать Сёстрам свои секреты. Но до тех пор, пока я храню свои секреты при себе, она не должна рассказывать, и, хотя я знаю, что это не полностью удовлетворяет её совесть, кажется, так или иначе работает с Сестричеством.

Я не уверена, что именно Сиерра рассказала им о Джейсоне, также известном как Смит, снова появившимся в её жизни — или о его смерти. Но после (как она сказала моей маме) «важной конференция с её издательской группой», во время которой я часто блуждала у двери комнаты Сиерры, не подслушивая, но отчаянно желая, чтобы она просто сообщила, что «сёстры удовлетворены». Никто из нас не поднимал эту тему с тех пор, но Сёстры не появились у моей двери с суровыми взглядами, готовыми тащить меня в тренировочный лагерь для Оракулов.

— Иначе никак, — наконец сказала Сиерра, вздыхая и протягивая руку, чтобы взять мою руку в знак извинений. — Наверное, это произошло бы в конечном итоге; ты проводишь почти треть своей жизни в школе. И видения действительно приходят, не так ли?

— Сначала я не знала, о чём думать, но она пришла и нашла меня за обедом. — Я замолчала, нахмурив брови. — Она спросила меня, не ведьма ли я.

Сиерра смеется, и, хотя это приятный звук, мне не кажется это забавным.

— На свете много ведьм, — объясняет она в ответ на мой непонимающий взгляд. — И быть ведьмой не похоже на Оракула. Их дар стал настолько притупился, что многие могут ощущать только сверхъестественные способности в других. И то едва-едва. Вероятно, у одной женщины из десяти есть немного крови ведьмы, и большинство из них понятия не имеет об этом. Женская интуиция — это настоящая вещь. Люди не понимают, что это скрытые паранормальные способности. Но они действительно не регистрируются как сверхъестественные; они часто не могут войти в сверхъестественную область или почувствовать сдвиг во времени. Во всяком случае, да, полно ведьм. Так что это логическое предположение.

Я рассказываю ей, что случилось, когда Софи прямо спросила, не Оракул ли я, и Сиерра поджимает губы, но кивает.

— Значит, она точно знает.

— Почему она извинилась?

— Я сомневаюсь, что она много знает о Оракулах, за исключением того, что мы редкие, скрытые, и очень стараемся никогда не использовать наши силы. Мы также единственные из сверхъестественных, у которых есть центральная управляющая организация. Мы просто слишком сильные, чтобы бегать сами по себе. Люди могли бы использовать нас — ты знаешь это, как никто другой.

Я мрачно киваю.

— Просто легче, если мы останемся вне радаров. Вне всех радаров, включая других сверхъестественных. Они знают о нас. К сожалению, нет способа предотвратить это. И они часто общаются друг с другом, что вполне вероятно, почему она приблизилась к тебе, думая, что ты можешь быть родственным духом. Но когда она узнала, кем ты являешься, она, вероятно, подумала, что случайно смутила тебя или, может быть, даже навлекла на тебя неприятности.

— У меня неприятности? — Я уверена, что Сиерра знает, что я имею в виду Сестричество.

— Нет, — говорит Сиерра, но она тянет слово, как будто это может на самом деле может означать «да». — В городе такого размера, и в такой маленькой школе, как Уильям Телль, она бы узнала в конце концов. Но только потому, что она знает, это не значит, что она похожа на тебя, или что вы даже должны быть друзьями. Не то чтобы я говорила, что ты не можешь быть её подругой, — говорит Сиерра.

Я поднимаю брови. Она решила, что я что-то делаю, потому что я не должна?

Ну, может быть, иногда. Я работаю над этим.

Вроде как.

— Но, ты не такая, как она. И ты, конечно, не живёшь по тем же правилам; даже по правилам, которые ты сама выбрала, — тихо добавляет она. — Тебе нужно быть с ней осторожнее, как и с остальными. Может быть, более осторожной. Здесь, — говорит она, поднимаясь на ноги. Она подходит к одной из книжных полок и вытаскивает объёмный том, в эластичной малиновой коже. Листая его, она отмечает место с закладкой, а затем передаёт мне огромный том. — Прочитай этот раздел. Он должен подготовить тебя к большинству возможных событий.

— Спасибо, — говорю я, всё ещё наслаждаясь фактом того, что Сиерра позволила мне прикасаться, а тем более читать её книги. Я делаю себе заметку, на какой полке он стоял, и решаю проверить этот раздел следующим. Так много книг, так мало времени. — О, Сиерра, ещё одна вещь. Она выглядит… больной.

Сиерра кивает.

— Чародеи вероятно, больше, чем кто-либо другой, склонны посвящать себя миру. Они увлекаются грандиозными жестами героизма, хотя они часто делают хуже, а не лучше. Но делать то, что они делают, требует много сверхъестественной энергии, и как только их запасы иссекают, они должны… восстановиться, если можно так выразиться. Перестроиться. И это физически сказывается на них.

Я думаю о том, как я чувствую себя после видения.

— Но она серьезно выглядит плохо. Я не думаю, что это похоже на нас.

— Ох, это совсем не похоже на нас, — соглашается Сиерра. Она крутит бахрому от пледа, висящего на стуле, в пальцах, размышляя: — Скажем, ты едешь по прямой дороге, и ты видишь заграждение впереди. Сколько усилий тебе потребуется, чтобы увидеть это заграждение и остановиться перед ударом?

— Не так много, я полагаю.

— Теперь скажем, ты врезалась в это заграждение. Сколько усилий потребуется, чтобы вернуть всё так, как было до столкновения с заграждением?

— Много, — говорю я, задаваясь вопросом, как это было бы возможно, прежде чем осознать, что это, конечно, невозможно без сверхъестественной силы. — Но Софи сказала, что моё видение стало огромным выбросом энергии. Это звучит как противоположность, так как мои видения маленькие, а её силы значительно больше.

— Что ж, часть разницы заключается в том, что Оракулы не просто видят одно препятствие по дороге — мы видим все препятствия, вниз по всем виткам, по всем дорогам. Это также вопрос перспективы, потому что ваши силы различаются. То, что чувствовала Софи, было то, сколько энергии потребовалось бы для неё, чтобы изменить то, что ты видела. Но, конечно же, она могла изменить его только после того, как это произошло. И если видение было просто слишком сильным, чтобы сопротивляться, — Сиерра делает паузу, действуя не очень тонко в напоминании о том, что есть только одно видение, которое она действительно считает нормальным, — это, вероятно, было похоже на прошлое, ей было бы трудно изменить время, предполагая, что она вообще может его изменить. Чародейке, которая использует свои силы для изменения чего-то действительно значительного, может потребовать несколько месяцев или даже лет, чтобы «перезарядиться», так сказать. Предполагая, что необдуманные усилия не убили её мгновенно.

Это объясняет, почему Софи сказала, что она недоступна. Она предположила, что я могу найти кого-то, кто поможет с… сверхъестественными вещами. Но она выглядит больной, потому что она просто сделала что-то большое. Это то, что она сказала.

Она использовала свои силы.

В некотором роде как я.

Улыбка щекочет мои губы, когда я сажусь на диван в комнате Сиерры копаясь в главе о Чародеях. Несмотря на то, что Сиерра сказала о том, что Софи не такая, как я, я не могу не подозревать, что у нас много общего.

Глава 4

— Я думаю, это всё, — говорит Сиерра, вытирая руки. — Как ощущения?

Я оглядываюсь на бесконечный купол, окружающий меня, наполненный изображениями будущего. Возможные варианты будущего. Бесконечные версии возможных вариантов. После нескольких месяцев посещения его, всё ещё трудно осознать это.

— Я не знаю, как это должно ощущаться, — признаюсь я. — В первый раз, когда я пришла сюда, дверь уже была на месте.

Сиерра и я приходили в мою сверхъестественную область почти каждую ночь, так как существо, которое я называла «Джейсон Смит», умерло. Несмотря на то, что сюда уже трудно попасть, мне всё равно придётся использовать фокус-камень. Однажды мы с Сиеррой использовали ожерелье вместе, чтобы предоставить ей вход в первый раз — но попасть сюда можно и самостоятельно, без какой-либо помощи. Ежедневное напоминание о том, что, хотя я провела недели со Смитом и, несмотря на всё остальное, много узнала о своих способностях, она была с «Джейсоном» в течение многих лет. Интересно, есть ли в мире какой-нибудь Оракул, более сильный, чем моя тётя — и после того, каким тоном Софи разговаривала со мной сегодня, я думаю, что это делает её самым влиятельным человеком в мире.

Безусловно, Сиерра демонстрирует невероятную силу, и это не похоже на то, как человек останавливает машину перед ограждением; она помогала мне исправить хаос, который Джейсон Смит устроил в моей сверхъестественной области, мою собственную сферу будущих возможностей. Когда два месяца назад, она сказала, что поможет мне убрать всё, я подумала, что она хотела помочь мне… я не знаю, очистить её каким-то магическим заклинанием. Я не знаю точно, чего я ожидала: может быть, сеанс или что-то с участием котла. Но по-настоящему схватив кувалду, разбивать паразитический мир на кусочки и вытаскивать обломки, этого я не ожидала. Для деятельности, состоящей целиком из мысленных усилий и магии, кажется удивительно похожим на тяжелый физический труд

Так что хорошо, что мы можем прийти в сверхъестественную область ночью, не утомляя своё физическое «я», потому что мы работаем над разрушением купола Джейсона Смита уже в течение восьми недель.

Но даже несмотря на то, что это не влияет на меня физически, я открываю для себя, насколько сон нужен для умственного отдыха. Однажды я познакомилась с девушкой, у которой были яркие ночные кошмары, и она говорила, насколько всегда они утомляли её. Мне было всего десять лет, и я поняла, что она просыпается ночью и устаёт того, что хочет спать. Теперь я в этом не уверена.

После Рождественских каникул я была вялой и мой мозг был как в тумане, некоторое время, прежде чем я привыкла к этому. Я даже прибегала к дневному сну, чтобы дать мозгу хоть какой-то настоящий покой. К счастью, как в тренировках на выносливость, все медленно улучшается.

Но я не буду лгать; Я буду счастлива, когда мы закончим, и я смогу спрятать ожерелье на некоторое время и просто поспать — действительно поспать. Мы почти на месте. На прошлой неделе мы закончили опустошать купол Смита. С тех пор мы исправляем отверстие, где раньше была дверь. Процесс довольно увлекательный. Вырвав их, мы вытаскивали кусочки его мира через дверной проём и бросали их на край моего зеркального пола — край, который переходил в вечную чёрную дыру. Два дня назад грань пропала. Вместо этого мы начали складывать куски в кучу, а на следующий день куча исчезала. Странно видеть, что мы вернули бесконечность моему куполу. Это противоречит здравому смыслу.

Но и сам купол тоже противоречит здравому смыслу.

Я смотрю на стену, где была дверь Джейсона Смита, и, хотя я могу сказать, что ее когда-то беспокоили, Сиерра сказала мне, что на куполе всегда будет что-то похожее на шрам, — я думаю, что мы хорошо справились. Изображение, проецируемое поверх этого пятна, немного расплывчато, прикосновение искажено, но легко сказать, что это такое.

— Это выглядит отлично для меня, Сиерра, — сказала я.

— Как ощущения?

Я оглядываюсь и глубоко вздыхаю, пытаясь решить, всё ли по-другому. Это все, я бы сказала, это чувствую…

— Чисто.

Сиерра улыбается.

— Хорошо. Вот как это должно ощущаться.

Она кладет руки на бёдра и смотрит на мой купол. Её волосы доходят почти до талии если откинуть голову назад. Она теперь рыжеватая блондинка, как и раньше. Даже без её «обучения меня» я уловила несколько трюков, просто наблюдая за её работой здесь. Как и тот факт, что я могу поменять свою внешность по своему усмотрению.

Я, вероятно, слишком много использовала этот трюк, когда узнала об этом. Следующее, что я обнаружила, это то, что это не заставляет меня чувствовать себя уверенно, когда я просыпаюсь в своей реальной жизни и выгляжу как, я нормальная, несовершенная я. Поэтому я остановилась. Я всё-таки иногда учусь.

— Твой купол не похож на мой? — спрашиваю я, когда Сиерра исследует закругленные стены.

— На самом деле, нет. Мой больше склоняется к лазурному, чем к зелёному, но я подозреваю, что это просто наши цветовые предпочтения. — Она улыбается, мягкая, грустная улыбка. — Но мой купол кажется мне домом. Твой же, нет.

— Ты — ты когда-нибудь посещаешь свой?

— Большинство ночей.

Я пытаюсь скрыть, насколько я шокирована. Большинство ночей?

— Я думала, ты не веришь в такие вещи.

Она всегда уклоняется от всего, что имеет отношение к нашим силам.

Но она отмахивается от моего беспокойства.

— Не специально. После столь частого с… с Джейсоном, я обычно переношусь в свой купол естественным образом, когда сплю. Я не знаю, почему не могу остановиться. — Она убирает волосы с лица. — Кроме того, я ничего не делаю, я просто я. Наблюдатель. Во всяком случае, некоторые возможные варианты будущего гораздо менее соблазнительны, чем настоящее будущее.

Это звучит ужасно одиноко для меня. И утомительно.

— Значит, ты никогда не спишь?

Она качает головой, но то, как она стоит, напряженность в её шее, говорит мне, что она бы лучше поспала.

— После Джейсона — нет.

Я думаю о том, как я устала в последнее время, и прошло всего два месяца. Сиерра проводила большую часть своих ночей без душевного отдыха более пятнадцати лет. Сама мысль об этом заставляет меня чувствовать себя уставшей. А также заставляет меня понять, что именно эту женщину я всегда считала самой близкой, что я просто не знаю. Насколько больше нужно знать? Насколько я никогда не узнаю?

Часть меня хочет спросить, что она делает с её долгими, пустыми часами, но момент обмена секретами как-то проходит, она улыбается и говорит:

— Готова с этим покончить?

— Я думаю, что да. Но я собираюсь остаться на некоторое время.

— Это имеет смысл, новый купол, всё починено и в целости. Тебе сейчас понравится больше. — Она долго дышит и встречается с моими глазами. Здесь её глаза всегда выглядят ярче. Может быть, она не прочь проснуться и выглядеть унылой по утрам. — Я не вернусь. Сегодня последний вечер.

Ощущение неуверенности мчится через меня.

— Но ты… можешь вернуться, если хочешь, да? Теперь, когда я впустила тебя?

— Всё верно, — коротко кивнула она, подтверждая моё понимание. Я не оскорбила её, точно, я близка к этому. — Но я не буду. Я даю тебе слово. Разве что ты не попросишь меня прийти снова.

— Навсегда?

— До конца моей жизни.

Я киваю, но потом я понимаю, что это действительно серьёзное обещание от неё. Я помню, что есть Оракул среди руководства Сестёр Дельфи, у которого есть доступ к куполу Сиерры. Женщина, которая помогла Сиерре очистить купол после её опыта с Джейсоном Смитом. Вот откуда Сиерра знала, что мне делать.

Я хочу спросить, каким образом Сиерра знает, что женщина выполнила своё обещание — есть ли способ убедиться, что никто не пришёл, пока ты не смотрела — но я не могу спросить, не заставив её думать, что я ей не доверяю. Именно поэтому я чувствую, что мне нужен способ проверить её.

И я ей доверяю. Как и во многих других аспектах жизни, как Оракул, я просто хочу знать. Но я не буду просить сегодня. Не после того, как Сиерра провела столько недель, помогая мне очистить остатки мира Джейсона Смита, который был её кошмаром ещё до того, как он стал моим.

— Тогда увидимся утром, — говорит Сиерра, касаясь моего плеча. — Это не надолго, уже светает.

— Как вы можешь определить? — Мой купол всегда кажется вне времени. Иногда дольше, иногда меньше, но всегда на собственной шкале времени, полностью отделённой от реальности.

— Я просто могу, — сказала она с напряжённой улыбкой. Я жду, чтобы она уверила меня, что я тоже, но она ничего не говорит. Не прощаясь. Она уходит, по зеркальному полу в зеркальную вечность, в какую-то неразличимую точку, которая полностью исчезает. Я наблюдала, как она делает то же самое много раз раньше, но сегодня вечером это навсегда.

Как только она уходит, я падаю на зеркальный пол. Я лежу на спине, глядя прямо вверх; в первый раз я позволяю себе подумать о видении, которое у меня было сегодня. Анализирую его. Я провела ночь, отвлекая свои мысли, переходя от одного предмета к другому, не задерживаясь надолго ни на чем. Мой купол купался в зеленом свете.

Теперь, когда Сиерра ушла, в моём секретном мире преобладает ярко-красный оттенок, когда мои мысли обращаются к возможным будущим последствиям предстоящего убийства. Я всю ночь боялась, что Сиерра посмотрит вверх и я окажусь окруженной экранами, наполненными повторениями ужасного убийства в этой пастельной хозяйской спальне.

Но теперь, когда я одна, я позволила своим мыслям уйти туда, куда они хотели отправиться всю ночь.

Нет — «хотели» — это неправильное слово. Я не хочу видеть это снова. Хотя, я должна признать, что часть меня ожесточилась от вида смерти в моих видениях. Увидев так много убийств, что сделает это с человеком. Не то чтобы я сказала, что привыкла к этому — просто я больше не утопаю в рыданиях.

Это хорошо? Я кажусь себе бесчеловечной. Но тогда я — нечто запредельно человеческое. Так что, возможно, это подходит.

Стряхивая мрачные мысли, я закрываю глаза, фокусируюсь, и вскоре я чувствую, что меня окружает грязная тьма. Это похоже на то, что я чувствовала, когда пыталась представить Джейсона Смита месяце назад, хотя я не знала, хотя тогда я не знала, что это был он. Схоже, но не идентично. Тьма, да. Отчаяние, да. Но не аура неестественного зла, которая сопровождала Джейсона Смита. Я дрожу, вспоминая эту ледяную, маслянистую черноту. Думаю, лучше, что я не имею дело с кем-то — чем-то настолько коварным, как он. Но это всё же убийца. Не забывай об этом, напоминаю я себе.

Я открываю глаза, и кровь везде. Лужи крови. Я понимаю, что это в два раза больше, чем обычно, потому что здесь две жертвы. Очевидно и ужасающее в то же время. Я смотрю на бесчисленные потенциальные варианты вокруг меня. В некоторых из них женщина просыпается, когда какой-то мужчина хочет её заколоть и она пытается бороться с убийцей.

Успешно.

Если я вижу это в куполе, это возможно. Я подавляю в себе всплеск надежды и сосредотачиваюсь.

Есть ещё один; на этот раз женщина первая, и другой человек продолжает спать, невредимый.

Тоже возможно.

Каждый раз, когда я рассматриваю иную возможность, я вижу это. В одном возможном будущем, жертвы спокойно спят — в безопасности — всю ночь. Я сосредотачиваюсь на этом и на купольных вариантах, предоставленных мне. Когда он приближается, я вхожу в него, пытаясь понять, как сделать это будущее реальным. Чтобы полностью исключить видение. Я напоминаю себе, что мой купол, в отличие от Джейсона Смита, показывает только возможные варианты будущего. Это может случиться.

Но как мне это сделать? Изучение будущего в моём куполе не дает каких-либо долгосрочных последствий, но два раза прежде я занимала свое собственное место — сыграла часть себя в возможном будущем и… тогда это будущее наступило в последствии.

Может быть, это иллюзия контроля, но это чертовски мощная иллюзия, если это так. Например, когда я увидела своё свидание с Линденом в январе, в ночь перед тем, как оно на самом деле произошло, и тогда это случилось так же, дословно. Почти жутко. Или было бы, если бы не было так много поцелуев.

Я сделала это, или сделал Смит? Я ненавижу, что всё, что с ним связано, возможно, запятнано. И даже принимая во внимание Джейсона Смита, каждый раз, когда я, возможно, использовала купол, чтобы что-то изменить, я вступаю в свою собственную роль.

Я не в этом будущем. Я не думаю, что могу даже подтолкнуть события в куполе.

Я скрежечу зубами, задаваясь вопросом, могу ли я контролировать своё будущее отсюда — если контроль над судьбами других людей здесь на моей сверхъестественной области — это больше власти, чем может позволить себе Оракул. Я знаю, что могу сделать больше, когда пересматриваю видения с помощью фокус-камня — что я могу влиять на выбор других людей. Может быть, это то, что видения это способ увидеть вещи, которые у меня есть сила изменить с помощью фокус-камня. Это на самом деле имеет смысл для меня. По крайней мере, это было бы причиной для того, чтобы иметь видения, и гораздо более удовлетворительная, чем просто знание. Я имею в виду, какой смысл видеть будущее вообще, если не иметь возможность изменить его?

Я вздыхаю; так много предположений. Пока есть только одна книга, которую я нашла в прошлом году — «Востановление разрушенного будущего» — о сверхъестественной области, и это не очень специфично. Сверхъестественная область кажется табу из табу. Такая вещь, о которой не решиться написать Оракул. Или, может быть, эти книги были сожжены в охоте на ведьм и фанатизме Тёмных веков. Я знаю, что Сиерра знает больше, и, хотя она ответит на мой вопрос, она не будет раскрывать информацию. Она не научит меня; для неё просто слишком много, чтобы мириться со своей совестью. Я должна точно выяснить, что именно спросить самой.

Неважно. Мирная сцена, в которой я стою, на самом деле не поможет мне что-нибудь открыть, поэтому я возвращаюсь на зеркальный пол и смотрю на множество возможных вариантов будущего, желая вернуться к сценам, когда обе жертвы живы. Я наблюдаю, как сто одинаковых пар ложатся в постель, и хотя есть некоторые различия — иногда мужчина сначала ложится спать, иногда женщина, иногда немного раньше, а иногда немного позже — через час или около того результат одинаковый. Они спят.

Я чувствую пульсацию в куполе, что указывает на то, что вскоре я проснусь, и мне жаль, что я не смогу ускорить мои сценарии в куполе, как я могу, когда я пересматриваю видения. И мне жаль, что я не поняла, как вообще время работает здесь. Это сбивает с толку, что Сиерра может отслеживать реальное время, когда часы здесь кажутся настолько ускользающими для меня. Единственное, что мне удалось выяснить, это пульсация, которая предшествует моему пробуждению. Двухминутное предупреждение, которое не очень полезно.

Замечаю движение направо — на сцену входит размытая фигура. Но она не скрыта, не затенена или не движется быстро. Она просто… размыта. Как скрывают свидетеля, показывая его по телевидению, где размывают лицо человека. Только сейчас вся фигура выглядит таким образом. Я даже не могу сказать, насколько высок человек, и тем более хорошо рассмотреть черты его лица.

Сейчас фигура вошла во многие другие сцены, а в некоторых уже началась его работа. Но в каждой из них убийца размыт. Невозможно разобраться. Даже когда я вхожу в одну из сцен и приближаюсь вплотную, нечёткость не исчезает.

Я не понимаю.

Пульсация снова заставляет мой купол содрогнуться, когда я протяниваю руку, задаваясь вопросом, могу ли я коснуться размытой фигуры. Мои глаза открываются, солнечный свет пробивается через окно, и работа на сегодня закончена.

Глава 5

К утру понедельника у меня такое чувство, что я провела все выходные, стучась головой о кирпичную стену. Двойное убийство все еще в будущем, но у меня нет возможности точно узнать, когда это произойдет. Я боялась, что что-то все еще может быть сломано в моем куполе, но я не могла найти ничего, что могла бы исправить. Я беспокоилась, что что-то сверхъестественное, вроде чародейки, может блокировать мою способность идентифицировать убийцу, вроде того, как Смит всегда скрывал свое лицо. Но в главе, посвященной чародеям, что Сиерра отметила для меня не упоминалось никаких подобных способностей.

Когда я, наконец, набралась смелости спросить ее о размытых фигурах в видениях, я боялась, что она спросит меня, пытаюсь ли я изменить будущее. Но вместо этого она просто сказала, что некоторые будущие моменты менее возможны, чем другие, и некоторые люди понятия не имеют, что они собираются делать, пока они не делают это. Что вызвало у меня гораздо больше вопросов, но я не ожидала, что Сиерра ответит на них, не задавая собственные вопросы.

Так что просыпаться в понедельник было неприятно в любом случае, но еще хуже, когда я умывала лицо холодной водой, вспомнила Софи. Не то, чтобы я забыла ее, трудно заподозрить девушку в двойном убийстве, время ее появления напоминает мне слишком много Смите, но я честно говоря не думала вообще о нашей неизбежной следующей встрече.

Сегодня.

После прощания с мамой, я погружаюсь в горькое утро Оклахомы, солнце слабо светит прямо над горизонтом, сверкая тонкий лист льда образуется над каждой поверхностью. Весна должна наступить меньше, чем через месяц, но зима, кажется, полна решимости сжать свои ледяные пальцы и держаться вечно. Общество, я думаю, хорошо справляется с возможно самой большой трагедией, которую когда-либо пережил этот город. Но есть что-то новое в весне, тепле и солнечном свете, если бы только Мать-Природа помогла нам.

На пути через школьную парковку, я все еще пытаюсь выяснить, как не встретиться с Софи. Как минимум, мне нужен план игры для того, чтобы избежать Чародейки, которая внезапно переехала в мой маленький городок. Урок рисования, очевидно, будет худшим из всех, потому что это наш единственный предмет вместе. Даже если я справлюсь сегодня, я не смогу приезжать поздно и уезжать рано каждый день. В какой-то момент мы столкнёмся лицом к лицу.

Но надеюсь позже, чем раньше. Несмотря на то, что Софи кажется достаточно милой, я не готова с ней разговаривать, и не только потому, что она может быть убийцей в свободное время. Я чувствую, что мне нужно знать больше о чародеях в целом, прежде чем я могу справиться с той, что находится прямо передо мной, и книга Сиерры не была особо полезной. Я сомневаюсь, что это получилось случайно.

— Это нас не касается, — сказала мне Сиерра, когда я попросила ее дать мне больше информации. — Моя работа состоит в том, чтобы передать знание Оракулов и быть ссылкой на Сестер. Не для юных не определившихся, и не о Чародеях.

Так что все, что я действительно знаю наверняка, это то что Чародеи могут прыгать назад во времени, если им достаточно сверхъестественной энергии, чтобы сделать это.

Это не так много, чтобы продолжать.

В холле после двух часов я вижу Софи, выходящую из класса и поворачивающуюся в мою сторону, так что я быстро исчезаю из поля ее зрения за углом и врезаюсь во что-то теплое и твердое.

— Извините, — бормочу я, но это все, что я могу сделать, прежде чем я замолкаю от взгляда Линдена, и шесть отдельных эмоций тянут меня сразу в восьми направлениях. Я чувствую, как подкашиваются колени.

— Шарлотта, — его руки на моих плечах, держат меня.

Удерживая меня на расстоянии от него.

Возможно, я слишком много думаю об этом. Но как он может не испытывать ко мне неприязнь? Я напоминаю ему ужасное время в его жизни. Девушка, в которую он был влюблён, девушка, которая умерла. Он вряд ли может понять, что это все манипулирования со стороны убийцы.

Не обращая внимания на секреты, что он не знает.

Я закрываю глаза, желая, чтобы мой нос перестал гореть, и слезы перестали угрожать побежать лишь при мысли о тайнах, которые навсегда разделили Линдена и меня. После того, как я хотела его так долго. После того, как он был со мной пусть и так мало, даже если это было под ложным предлогом.

Всё не казалось поддельным, когда я держала его в объятиях.

Я открываю глаза и фокусируюсь на его плече, все, что я действительно хочу, это впитать черты его лица. Но если я начну, я не смогу остановиться.

— Ты в порядке?

— Да, прости, — бормочу я, все еще отказываясь на него смотреть. До этого момента я была в состоянии отвечать ему мягкой улыбкой, заставляя себя, чтобы он не переживал, но это всегда происходило из другого конца класса или холла. Стоя так близко к нему, чувствуя тепло его тела и слабое движение воздуха от его дыхания, пахнущее мятой от его любимой жвачки. Я просто не могу. Я сжимаю кулаки, чтобы руки не поднимались. Чтобы сделать что? Коснуться его лица? Прикоснуться к своим губам, вспомнив ощущение поцелуя?

А может просто закрыть глаза, чтобы спрятаться.

— Шарлотта?

Мое имя произнесенное его мягким, низким голосом похоже на нож в сердце. Но я не могу проигнорировать его; я должен сделать это. Поднять подбородок и встретить его взгляд похоже на подъем в гору. Я съеживаюсь при мысли о том, как я должно быть выгляжу для него, но теперь, когда я смотрю, я не могу отвести взгляд. Он так же красив, как и был когда-то, с его прекрасными светлыми волосами и подтянутой, но не худой фигурой, всегда так отлично подчеркнутой дизайнерской одеждой.

Конечно, я думаю, что в этом смысл дизайнерской одежды. Но все равно.

У него густые ресницы, но только кончики светлые, как и его волосы. Я люблю смотреть как свет играет на кончиках его ресниц, что обрамляют его светло-голубые глаза.

— Ты уверена, что в порядке? — спрашивает он, после того, как я смотрю на него, молчаливо и достаточно долго, чтобы действительно это стало неловким.

— Я в порядке, — говорю я, хотя мои зубы пытаются пресечь ложь. У меня всё плохо. И даже более несчастна, чем обычно. — А ты?

— Я… — он делает паузу, как будто задумываясь, затем поднимает один уголок губ и говорит, — я в порядке. Лучше, чем я думал, на самом деле.

Я судорожно киваю.

— Хорошо, — и как будто это было недостаточно глупым, я продолжаю кивать. — Хорошо, это действительно…хорошо.

— Что ты собиралась делать? — спрашивает он, отпуская мои плечи и запуская пальцы себе в волосы.

Я сглатываю и избавляю нас обоих от страданий.

— Линден, все хорошо. Ты не должен присматривать за мной. Я в порядке.

— Я не…ну, я не имел ввиду… но это не потому что…

— Я действительно в порядке, Линден. Спасибо, что интересуешься, — произношу я сквозь дрожь в голосе. — Тебе больше не нужно это делать.

Мое лицо, мои глаза, мой голос, я знаю, что они все кричат, что это не правда, но я должна сказать эти слова.

— Я знаю, — и теперь он звучит расстроенным, и я не знаю, почему. Разве я не отпустила его с крючка? Другие дети идут мимо нас, и когда его глаза обращаются к ним, мне интересно, смущен ли он, что замечен за разговором со мной.

Возможно.

— Мне нужно идти на занятия, — говорю я, снова опуская голову.

— Шарлотта, я.… — его рука на моей руке. Это обжигает и одновременно замораживает, я хочу убрать его руки, но вместо этого я просто замираю.

— Все в порядке, Линден. Я в порядке, — я натягиваю улыбку и несмотря на то, что он не выглядит успокоенным, я разворачиваюсь и направляюсь в художественный класс, прежде, чем горение в моей груди сможет превратиться в слезы.

Я думала будет проще. Я так думаю, потому что я всегда знала, что сделала лучше для него, прекратив наши отношения. Ведь это не настоящие отношения. Не совсем. В любом случае, не для него. После того, как правда вышла наружу, Линдену понадобилось время и пространство, и я дала это ему. Это был не настоящий разрыв, это было больше похоже на возвращение вещей в норму.

К сожалению, мое сердце знает, что оно потеряло. Оно знает, каково это держаться за Линдена, пока мы катаемся на снегоходе. Каково это целовать его, когда моя нога горит рядом с его бедром. Как его вес надавливает на меня, пока кончики его пальцев скользят по голой коже вдоль моих рёбер. Я никогда этого не забуду.

Было лучше, когда я безнадежно была влюблена в него и знала, что ничего не случится. Теперь? Все было неловко и странно из-за всего, что произошло.

Но они не были настоящими

Это был не он.

Я это не должна была быть я.

Из всего, что Джейсон Смит сделал со мной, это может быть самое худшее. Не только из-за самого Линдена, но и из-за того, что я оракул, я никогда не смогу иметь настоящих отношений. Раньше я просто знала и принимала это.

Смит дал мне почувствовать Любовь, а затем забрал ее. Навсегда

В художественном классе, я опускаюсь на свой табурет и вытаскиваю проект над которым я работала в прошлую пятницу. Это всегда так, после любого контакта с Линденом. Это истощает мою энергию и самоконтроль, и я делаю все что могу, чтобы держаться до конца дня.

Трудно говорить о вещах, что… закончились. У меня так сильно болит грудь, что мне тяжело дышать. Я думала, что добиваюсь прогресса, но за две минуты разговора все было полностью раздавлено.

Глава 6

— Послушай.

Слово заполняет мои уши примерно в то же самое время, когда два локтя опускаются по обе стороны от моей тетради, и, когда я дёргаю головой, её лицо оказывается буквально в трёх дюймах от моего носа. Я почти падаю назад со стула.

Я немного успокоилась, пока слушала лекцию Мистера Фредриксона, но все спокойствие улетучилось от одного слова.

Софи, кажется, не замечает, и её рука экспрессивно порхает, пока она продолжает говорить, гул болтовни вокруг нас, заглушает её слова для тех, кто сидит дальше, чем я.

— Я знаю, что после вчерашнего дня ты вероятно думаешь, что я какой-то сверхъестественный прилипала который, типа, я не знаю, хватается за тебя, потому что ты особенная и сильная и всё такое, но на самом деле, я думаю, что ты одинока и я должна быть честной, ты выглядишь немного жалкой.

Я просто смотрю на неё в безмолвном ужасе, потому что я даже не могу представить, как, чёрт возьми, я должна ответить на этот взрыв слов.

— Нет, серьезно — говорит Софи, глядя на мистера Фредриксона, который шагает по проходам. — Я наблюдала за тобой всё утро. Ты плаваешь по этой школе, как будто ты на самом деле не касаешься земли. Она держит обе руки перед собой. — Не горделиво, заносчиво, на самом деле, я не думаю, что ты вообще такая как все, я приятно удивлена, что ты… ну, ты знаешь кто. Просто ты так не похожа на всех остальных. Как будто ты в своём собственном параллельном измерении. Ты могла бы быть невидимой, и никто не заметил бы. Люди обычно не такие.

Я с этим не согласна.

— Они могут выглядеть странно.

Ладно, может быть, я не могу сейчас не согласиться.

— Чего ты от меня хочешь? — спрашиваю я, и я не знаю, как Софи слышит мои слова, когда я едва улавливаю их сама.

— Я хочу перестать сострадать тебе каждый раз, когда вижу тебя. Я знаю, что это звучит грубо, но серьёзно, мне не нравится видеть тебя и знать, что я могла бы быть такой, как ты, если бы у меня не было других сверхъестественных друзей, чтобы я не чувствовала себя одинокой. — Она отбрасывает свои тёмные кудри через плечо и говорит настолько мягким тоном, что он не может быть искренним: — Назови это эгоистичным, я думаю. Мне не нравится видеть, какой бы я могла быть.

— Со мной всё было в порядке, до того, как ты сюда приехала, — рычу я.

— Конечно. Ты так и выглядишь. И в любой день твои друзья вернутся с каникул, и твой парень справится со своими проблемами.

Что она думает, что она знает?

Словно услышав мои мысли, Софи продолжает:

— Я думаю, что у нас есть серьёзные различия в определении слов «всё в порядке».

Мистер Фредриксон стоит за Софи и прочищает горло.

— Мы говорим об искусстве, девочки?

Софи поворачивается к своему месту.

— Подумай об этом, хорошо? Ни один человек не остров и всё такое.

Когда звонит звонок, Софи покидает класс, прежде чем я успеваю собрать свои вещи. Думаю, мяч на моей стороне.

Я достаю свой пакет с обедом и отправляюсь в столовую, задаваясь вопросом, что из себя представляет Софи. Она не похожа на такого человека, которого я, разумеется, выбрала бы для друга, и у меня, честно говоря, не создается впечатления, что она тоже очень впечатлена мной. Это простой факт, что мы обе тайные личности и обладаем сверхъестественными силами, достаточно ли этого для дружбы?

Или есть что-то зловещее в этом действии? В конце концов, последний таинственный незнакомец, который поместил себя в мою сверхъестественную жизнь, оказался серийным убийцей, поэтому у меня есть послужной список, который следует принимать во внимание. Обманут единожды, позор тебе. Одурачен дважды — что ж. Я уже боюсь, что кровь четырёх невинных людей на моих руках. Одурачьте меня дважды, и я могла бы держать нож.

С другой стороны, если Софи думает о том, чтобы убить людей во сне, возможно, позволяя ей попасть в мою жизнь, означает поставить меня в положение остановить её.

А если это не она?

Я серьезно боюсь, что Софи не может быть убийцей? Наверняка нет. Конечно, я не настолько сумасшедшая.

Но я стою, словно камень, чувствуя поток толпы, когда она движется вокруг меня. Софи права. Даже когда люди обходят меня, они меня не видят. Я не хочу, чтобы она была права. Потому что тогда она может быть права относительно других вещей, о которых она сказала.

Так что удерживает меня? Я не думаю, что она собирается раскрыть мой секрет. И слишком поздно пытаться просто скрыть это. Даже если я ей не сказала, она знает. Какая разница, если я подтвержу её подозрения? Моё сердце кажется настолько пустым после встречи с Линденом, что всё о чём я могу думать, это то, насколько я не хочу проводить остаток дня, а тем более всю оставшуюся жизнь — чувствуя опустошённость.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы найти Софи, но я, наконец, заметила, что она сидит за одним из круглых столов, одна. Она не похожа на девушку, что будет сидеть одна. Честно говоря, она кажется намного более похожей на девушку, в которой есть лёгкая грация и уравновешенность, и она привлекает друзей, как магнит. Я никогда не понимала такой естественной легкости; Я натыкалась на череду социальных препятствий с тех пор, как себя помню, и мои самые высокие надежды, как правило, просто проходят через день без бедствия — не говоря о социальных победах или реальных друзей.

Но Софи поняла обо мне то, что я не могу объяснить кому-либо ещё.

Даже Линдену.

Особенно не Линдену.

Я чешу нос и ругаю себя за то, что зацикливаюсь на нём; эта мысль сделает меня несчастной. Вместо этого я немного сжимаю кулаки и иду к столу Софи. Когда я приближаюсь, она смотрит и даёт мне ободряющую улыбку за секунду до того, как кто-то проходит между нами и ставит обеденный поднос на стол рядом с ней.

Я словно парализована, уверенность раскалывается.

Она вообще не улыбалась мне. Моё лицо краснеет, и единственная причина, по которой я не оборачиваюсь чтобы уйти — это то, что я примерзла к земле от унижения.

Софи потянулась и пожала руку девушки, но жестом ко мне наклоняет голову в сторону обращаясь несколькими словами к другой девушке. Понятно, какие-то извинения. Я едва удерживаю рот от удивления, когда девушка кивает, поднимает лоток, смотрит на меня и уходит. Софи хлопает рядом с собой и улыбаюсь.

Я стою как вкопанная.

Никто никогда не делал ничего подобного для меня. И в этот момент я понимаю, что Софи права. Я так привыкла к одиночеству — к тому, что меня не замечают — что я не знаю, что делать, когда кто-то действительно хочет, чтобы я присоединилась к нему. Внутри меня всё кричит, что я должна оглянуться через плечо, чтобы увидеть, кому на самом деле жестикулирует Софи.

Я думаю, возможно, мне это нужно. Нужно иметь связь с кем-то моего возраста. С кем-то вроде меня.

И хотя это ужасно, я протягиваю руку и хватаю её.

Передвигая одну ногу за другой, я чувствую себя совершенно незаметно, когда приближаюсь к столу Софи, и я чувствую, что побежала марафон к тому моменту, когда падаю на скамейку рядом с ней.

— Ну вот, — с иронией говорит Софи. — Это было не так сложно, не так ли?

— Ты даже не представляешь, — ворчу я больше своему обеду, чем Софи.

Она наклоняет голову вперед и назад.

— Я полагаю, так и было. Я должна отдать должное там, где это уместно. Отличная работа.

Мы едим молча в течение первых десяти минут, прежде чем я начну чувствовать себя спокойнее. Еда помогает. По крайней мере, сейчас я не напряжена и голодна.

— Так что же это было, на днях? — наконец нарушая тишину спрашивает Софи. Она колеблется, затем заворачивает мне руку. — Если ты не возражаешь, что я спрашиваю, конечно.

Я проглатываю ком в горле и кашляю, и, надо отдать ей должное, Софи довольно хорошо прячет свой взгляд.

— Я… я не возражаю, что ты спрашиваешь меня, я просто не знаю, что ты имеешь в виду. — Надеюсь, я кажусь искренней. Она не это имеет в виду. Но я как бы не обращаю внимания на её просьбу. Это то, о чём я научилась никогда не спрашивать, никогда не рассказывать, и, конечно же, не за обедом в школьной столовой. И я до сих пор не поняла, как развеять мои подозрения.

Но я ловлю себя на мысли, что хочу; желаю найти повод действительно доверять ей, и я не могу решить, хорошо это или плохо.

— В пятницу, на уроке рисования. Что-то случилось в конце занятия, и это… огромный взрыв энергии, что вырвался из тебя. — Взгляд на её лицо говорит о голоде, и это не о еде.

— Ох. Что. Это было, гм, видение. — Странно говорить об этом вслух. С кем-либо. Я даже не говорю Сиерре о видениях, с которыми я не сражаюсь.

— Просто очередное видение? Как, о будущем? — Она теперь опирается на стол в увлечённом внимании, и мне кажется, что я рассказываю ребёнку сказку на ночь.

— Ага.

Ещё одна длинная пауза.

— Они всегда такие?

— Какие?

— Так много энергии. Я имею в виду, что-то количество, что выходило из тебя, наполнили бы все мои резервы, одним выстрелом. — Она обнимает вокруг пальцами правой руки её тонкого левое запястье, кончики пальцев дублируются, в жест, который, как я подозреваю, в основном бессознателен.

Я думаю о том, как с некоторыми видения легко сражаться, а некоторые невозможно. — Я думаю, что это было более… интенсивным, чем обычно.

Она мудро кивнула.

— О чём оно было?

Я ничего не говорю, и Софи позволяет мне сидеть молча, хотя её глаза сверлят меня всё то время, когда я думаю о том, как ответить.

— Не знаю, что я должна сказать тебе. Хочу быть в этом честной.

Она закрывает рот и обдумывает это.

— Потому что я не Оракул?

— Нет. Просто… будущее запутано. И выбор, независимо от того, реагируешь ли ты на то, что видишь — это огромная ответственность.

— Я не понимаю, почему, — говорит Софи. — Если это что-то плохое, ты пытаешься это исправить. Если это что-то хорошее, ты позволяешь этому случится. Я имею в виду, есть ли что-нибудь ещё?

Я думаю о своих родителях. Сиерре. Об уничтожении Смита, спасении многих жизней в конце, но жертвы Смита — не единственная кровь на моих руках. Мой отец был убит, а моя мать была парализована, потому что у меня было видение смерти Сиерры, и я решил изменить его.

— Что, если ты сделаешь хуже?

Софи пожимает плечами, как будто я спросила, что произойдет, если бы наденешь платье не того цвета или съешь десерт перед ужином.

— Ну, по крайней мере, ты бы знала, что ты пыталась. Это должно быть лучше, чем сидеть без дела, не так ли?

Я не могу ответить ей. Странно осознавать, что, хотя Софи жила жизнью, постигая свои сверхъестественные способности, но у меня действительно был опыт в этом.

Я осознаю последствия.

Глава 7

— Чем ты занималась до того, как переехала сюда? — спрашиваю я, отчаявшись изменить тему. — Не каждый день, я имею в виду, — бормочу я. — То большое дело, о котором ты мне рассказывала.

Она смотрит на меня таким взглядом, как родитель может взглянуть на ребенка, который заявляет, что два плюс три получается двадцать семь.

— Разве ты не понимаешь, что это именно то, что я делала каждый день?

Я ничего не говорю.

Она резко выдыхает и закрывает лицо своими руками.

— Прости. Ты набралась мужества, чтобы подойти сюда, и я срываюсь на тебя. — Она снова смотрит на меня, и, хотя улыбка напряжённая, по крайней мере, она есть. — Я не очень хорошо справляюсь с тем, что сейчас я принудительно восстанавливаюсь. Но это не твоя вина. — Она глубоко вздыхает, но не от разочарования. Как будто собирается с силами.

Она смотрит направо и налево, и это первый знак осторожности, который я видела в ней с тех пор, как мы встретились. Я наклоняюсь, как она.

— Серийный насильник. Ну, мог бы быть. Я продолжала возвращаться и делала всё что могла, чтобы поймать его. И я это сделала! — решительно сказала она. Но я вижу, как ее пальцы дрожат. — Но потребовалось восемь попыток.

— Ты видела это восемь раз. — Это не вопрос; это утверждение. Это момент.

Потому что, глядя на дрожащие пальцы я понимаю, что то, что связывает нас вместе, не факт, что у нас есть секретные жизни и особые способности. Всё это практически задумано. То, что нас объединяет — это то, что мы видели ужасы. Худшее для человечества, невыносимые трагедии, несчастные случаи, нападения, зло. Мы их видели.

И сражались с ними.

Она не может быть убийцей из моего видения. Она просто не может.

— Это никогда не случалось, — шепчет Софи. — Не совсем. Эти девочки, они никогда… им не пришлось испытывать это. Я исправила это.

— Но потребовалось слишком много… энергии.

Софи кивает.

— Восьмой прыжок отправил бы меня в больницу, если бы мама не была… медсестрой, обученной справляться со сверхъестественными бедствиями, но я в конце концов прибила ублюдка.

Гордость освещает её усталость, болезненные тонкие особенности. — Это стоило того…

Я киваю, потому что больше нечего сделать. Или сказать.

— Что насчёт тебя? — говорит Софи, её улыбка шаткая. — Все говорят, что Оракулы просто игнорируют мир. Так ты?

План состоял в том, чтобы обойти настоящие тайны, но, услышав, что сделала Софи, я хочу сказать что-то, чтобы доказать ей, что… что я достаточно хороша, я думаю. Не имеет значения, что три дня назад она была в восторге от меня; вся сила в мире ничего не значит, если ты ничего не делаешь с этим. Разве это не то, что я провела последние несколько месяцев принимая решения?

— Я… — Мой голос застрял в горле. Я хочу сказать, что я спасла подростков города от серийного убийцы.

Но я же этого не сделала? Я только спасла некоторых из них.

И вдобавок ко всему, Смит был здесь только из-за меня. Я была причиной, по которой любой из подростков в нашем городе умер. Возможен ли контроль над стихийными бедствиями? Вероятно, я спасла больше жизней, чем потеряла, в конечном итоге. В то время как мой сверхъестественный купол вторгся, и мои силы были почти украдены, чтобы использовать их для неописуемого зла.

Это не похоже на героизм.

— Я всё ещё учусь, — говорю я своему недоеденному ланчу.

Софи пристально смотрит на меня, и я знаю, что она злится, что она рассказала свой секрет, а я сдерживаюсь.

— Это сложно, — предлагаю я, и выражение Софи меняется от оскорбленного до скептического. Страшно что-то сказать, но я проглатываю кусок и заставляю себя говорить. Начиная с того, что знают все. — Ты слышала об убийствах, которые у нас были здесь пару месяцев назад, верно?

Софи кивает, теребя свою соломинку.

— Да, извращение, но на самом деле это одна из причин, по которым мы переехали сюда. По статистике, поскольку у вас была катастрофа, ничего подобного не повторится в течении нескольких лет. Мама подумала, что это будет хорошее место для меня, чтобы выздороветь без искушений.

— Потому что твои силы могут убить тебя? — Сиерра упоминала об этом, но Софи принимает это как вопрос.

— Ты имеешь в виду, что я могу менять направление времени и довести себя до смерти? Да. Но ты просто сменила тему. — Она смотрит на меня приподняв брови, и я не могу не улыбнуться. Когда я разговариваю с Сиеррой, она просто всё знает, и довольно сложно пытаться поглотить всю эту информацию. С Софи же, она явно обладает опытом и знаниями, которых мне просто не хватает, но это улица с двусторонним движением. Я также знаю вещи, которые она не знает. У меня были такой опыт, которого у неё никогда не было. У меня никогда не было разговоров о сверхъестественном ни с кем, даже со Смитом, где я бы чувствовала, что мы были на одном уровне. Мне это нравится.

Но мне ещё нужно пройти через этот разговор.

— Убийца охотился не за ними. Он охотился за мной. Он убил четырёх человек, чтобы привлечь моё внимание.

Софи смотрит на меня, повторяя выражение моего лица во время её рассказа.

Мягкая улыбка появляется у меня на лице, поскольку я могу сказать, её посетила та же мысль. И впервые в жизни я чувствую, что я часть чего-то важного. Но более того, как, может быть мои способности — это не проклятие, с которым я родилась, но это дар. Может быть, мне просто нужна Софи, чтобы всё это работало. У меня есть все силы и ни одного из навыков.

Но сначала я должна знать.

— Ты… ты думаешь, что могла бы помочь мне разобраться, что делать с видением, которое у меня было на прошлой неделе, не используя свои способности? — спрашиваю я.

— Это всё ещё в будущем, верно?

— Да.

— Тогда я ничего не могу сделать, не так ли? — Она изогнула одну бровь, но я чувствую её волнение, ощутимое подводное течение.

— Наверное, нет. Просто… — Я придвинулась немного ближе. — Я не думаю, что я очень хорошо понимаю, как изменить ситуацию. Во всяком случае, как эффективно её менять. Оглядываясь назад, я думаю, что я могла бы урегулировать всё с Джей…с убийцей гораздо лучше. — Это такое преуменьшение. Но это не только взгляд в прошлое с 20/20. Даже не зная природы Смита, если бы я была более практичной, я, вероятно, могла бы лучше справиться с ситуацией, спасти больше из его жертв.

Клару по крайней мере. Я сжимаю зубы и стараюсь не слишком думать о ней. Её перевели в другую больницу через две недели недель после нападения, она была ещё в коме.

Я изо всех сил старалась не искать новостей о ней.

И Нейта…

Трудно удержать обед в животе, когда я думаю о нём. Когда я задаюсь вопросом, была ли его кровь на моих руках, буквально, а также метафорически. Если бы я держала нож, нанося удары снова и снова, окрашиваясь в красный цвет, когда его кровь текла из ран. Когда его жизнь вытекала из него.

Я никогда не узнаю этого. Джейсон Смит взял эту тайну в свою могилу вместе с большей частью моей уверенности в себе. Теперь я не могу изменить этого, и даже если бы можно было вернуться назад, Софи, очевидно, не в силах этого сделать.

— Убийца был умён, и я не была готова, — говорю я после долгой паузы. — Он появился в моей жизни из ниоткуда, он знал о сверхъестественном мире то, чего не знала я, и он предложил мне помощь в разгадке преступлений, которые совершал он сам.

Понимание рассвело в глазах Софи.

— И у тебя было очень серьезное видение в первый же день, когда ты встретила меня. Её глаза увеличились. — Я была в….

— Нет, — просто говорю я. — Но один урок, который я познала в прошлый раз, состоял в том, что даже я могу увидеть всё на свете.

— Но ты хочешь, чтобы я всё равно помогла.

Я киваю. Потому что я хочу, чтобы она помогла. Я не хочу, чтобы она была убийцей; Я честно не верю, что она убийца. На каком-то уровне, я думаю, мне нужно, чтобы она была героем, которым она мне кажется. Потому что тогда, может быть, я смогу начать думать, что я не одинока в этом мире.

Странное выражение появляется на лице Софи, и я не понимаю этого, пока она не говорит:

— Я бы хотела. Я хочу… нет, мне нужно что-то делать. Она то ли кашляет, то ли смеется, и её глаза ускользают от моих. — Я схожу с ума, ничего не делая. Этот город настолько крошечный, что мне совершенно нечего делать. Несчастные случаи, чтобы спасти детей от несчастных случаев в автокатастрофах, чтобы предотвратить, кражи, чтобы вызвать полицейских на раннем этапе, такого рода вещи. Здесь ничего не происходит.

Я хочу поспорить. Чтобы рассказать ей о мистере Ричардсе, о моих родителях, о… о Линдене. Но правда в том, что Сиерра и я здесь так хорошо справились, потому тут тихо и, ну, скучно.

— Кто-то умрет, — говорю я, прежде чем у меня сдадут нервы.

Поведение Софи меняется. Она положила свой подбородок на руки и наклонилась ближе, глаза сверкают решительно. Полагаю, что решение увидеть ошибки, и помощь, может быть это и то, что ей больше не нужно сидеть в стороне. Я понимаю, что это девушка — девушка моего возраста, которая всю свою жизнь была героиней, которой я всегда просила, чтобы моя тетя разрешила мне быть. Но Софи настолько нормальна, что это её определяет. Это её героические поступки.

И я безумно завидую.

Но это делает её той, кому я могу доверять. Я просто знаю это. И поэтому я рассказываю ей, что я видела в своём видении в пятницу. Она не уклоняется от кровавых подробностей; она задает вопросы о мелочах, которые я не рассматривала, и моя голова начинает болеть, когда я изо всех сил вспоминаю. Не то чтобы я возражаю. Мы так поглощены тем, что вытягиваем как можно больше деталей из моего видения длиной в минуту, что, когда звонок звонит, мы обе подпрыгиваем, а затем смеёмся друг над другом.

— Итак, что нам делать? — спрашиваю я, когда мы собираем наши вещи, приятно дрожа от слова «мы».

— Ты не знаешь этот дом?

Я качаю головой.

— Ты уверена, что это где-то неподалеку, тут?

— Ну, знаешь ли. Город не такой маленький, чтобы я знала каждый дом.

— Но кажется таким, — ворчит Софи.

Я закатываю глаза.

— Не важно. Есть диапазон. Видения почти всегда местные.

— Я думаю, первое, что нам нужно сделать, это выяснить, где именно. Потому что нам нужно пойти туда, чтобы что-то изменить, чтобы предотвратить то, что ты видела, — говорит она, понижая голос, когда вокруг нас течёт поток людей.

— Это верно.

Она морщит губы. — Может быть, длинная встреча с GoogleMaps Street View?

Идея извивается в моей голове и, хотя это меня пугает, я думаю, что пришло время.

— Что, если я смогу понять, где он находится к концу дня?

— Школьного дня? — спрашивает она, широко раскрыв глаза. — Типа через два часа?

Я киваю, не доверяя себе говорить, страх извивается ледяными пальцами вокруг моего сердца.

Софи останавливается посреди толпы, глядя на меня, чувствуя, что я что-то не говорю ей.

— Ты можешь?

Я сильно сглатываю, но шепчу:

— Я так думаю.

— Ты прогуляешь занятия?

— Что-то вроде того.

Она ждёт. И я знаю, что она надеется, что я скажу ей больше. Но я не могу. Не совсем. Потому что это секрет тайны Сиерры, и, хотя я позволила себе взять контроль над своей собственной жизнью, я не имею права пытаться контролировать свою тётю.

— Я скажу тебе, что я могу, если это сработает, — говорю я, и я надеюсь, что в моих глазах не светится ужас.