Сон смерти

Глава 26

Я на ногах и бегу, не зная, куда я направляюсь. Но когда я с грохотом валюсь вниз на входные ступеньки, мои ноги вылетают из-под меня, и я врезаюсь своей задницей о нижнюю ступеньку, моя голова разбивается о цементное крыльцо.

Звёзды вспыхивают перед моими глазами, и чернота вторгается в моё сознание почти так же, как при использовании фокус-камня. Основание черепа зверски болит, и мне нужно просто лежать несколько минут, прежде чем я полностью буду уверенной, что не потеряю сознание. Я кричу на своё тело, но мой мозг слишком медленный.

Подожди. Я чуть не проскользнула в дом. Но с таким количеством проблем, как у меня было со льдом в последнее время, Сиерра всегда держит наше крыльцо чистым.

" — Не обязательно видеть будущее, чтобы знать, что ледяные ступеньки — это несчастный случай, ожидающий своего часа,» — шутила она.

Как только я могу двигаться, я сажусь и смотрю вниз на шаг, и моя голова пульсирует так сильно, что я едва могу чётко мыслить.

Красный.

На крыльце из крови сформировалась скользкая, вязкая лужа на ступенях. Я, вероятно, оставила следы по дому. Не то, чтобы кто-то будет сердиться на это.

Мои глаза следуют прямо за следующим шагом, и я вижу кровавый отпечаток, затем на нижних ступенях.

Затем еще отпечатки, ведущих далеко по снегу, который всё ещё лежит на газоне.

Дафни.

Я встаю на ноги и шатаюсь вперёд. Следы ведут через двор, затем поворачиваются к лесистой площади за нашим домом.

Всё во мне кричит, чтобы следовать за ней. Чтобы… я не знаю, отомстить. Но рациональная часть меня хочет тчательно подумать.

Если я последую за ней, я умру.

Теперь я узнаю деревья — те же самые безлистные тополя, которые были в моём видении.

Здесь я должна умереть.

Но… Я почти взрослая, и она мелкая десятилетка! Кроме того, я знаю, что произойдёт; Я могу это изменить.

Сиерра сказала мне, что она тоже пыталась изменить это. Она знала, что Дафни была монстром. Она бы не намеренно отвернулась от неё на секунду. Но почему-то, несмотря на меры предосторожности Сиерры, Дафни в любом случае добралась да неё.

А потом пошла и добралась к моей маме.

Я вспоминаю, как Дафни спрашивала о моей маме, и я рассказала ей, что она была в доме, но спала. В то время всё казалось таким невинным.

Дыра в моём сердце при мысли о маме, мёртвой в доме, настолько черна и бездонна, что я чуть не кидаюсь в лес прямо в тот момент. Конечно, смерть не может быть хуже, чем жить с этим чувством — это чувство, что я потерпела неудачу, и у меня даже нет сверхъестественного паразита, виноватого в этом.

Просто глупая, глупая я.

Я осталась одна, и это моя вина. Я не хочу продолжать, если я потеряла всё. Всё. Линдена. Сиерру. Маму. Кто у меня есть, кроме них?

Никого.

Никого.

Нет.

Софи.

У меня есть Софи.

Софи, которая чуть не убила себя, вытаскивая мою задницу из огня в последний раз, где я облажалась.

Софи, которая всё равно любит меня.

Я никогда не была бегуном, но я бежала полмили до дома Софи, что определённо поставила, должно быть мировой рекорд, по крайней мере, на заснеженных улицах. Звонок был тихий, я звоню в колокольчик и одновременно бью кулаками в дверь.

— Софи! — Кричу я, когда никто не подходит. Я считаю, что могу попытаться открыть эту дверь, но внешняя дверь безопасности — это совсем другое дело, чем дешевая, хрупкая дверь в спальню.

Я всё ещё обдумываю это, и, когда я поднимаю свою неопрятно одетую ногу, дверь открывается, и я лицом к лицу сталкиваюсь с яростной матерью Софи.

— Как ты думаешь, что ты здесь делаешь — эй! — называет она, когда я сжимаю её, подталкивая к дверной раме. Я извинюсь позже.

— Софи! — Мой голос дрожит, когда я снова зову ее по имени. Я открываю дверь, и Софи сидит прямо в постели, ужас танцует в её глазах.

— Шарлотта? — спрашивает она, спокойнее при виде меня, но явно смущена.

— С Дафни что-то серьёзно не так, — говорю я, — слова в беспорядке, одно поверх другого в спешке, чтобы рассказать всё, прежде чем мама Софи догонит меня. — Это она убила своих родителей. И мою тётю и мою… мою… Софи, моя мама мертва. Я не могу жить без неё. Мне нужно, чтобы ты вернула меня обратно.

— Я не могу, — говорит Софи, и на её лице появляются слёзы, пустые в пугающих глазах. — Я не думаю…

Её голос прерывается, когда её мама штурмует комнату.

— Ты, — говорит она, указывая на меня длинным пальцем. — Вон!

Я поворачиваюсь к Софи, с отчаянием в моих глазах.

— Пожалуйста. Всего час. Всё получится всего за час. Я не могу спасти её родителей, но… пожалуйста, Софи, ради бога, пожалуйста! Если я не смогу это исправить, она тоже меня убьёт; Я видела это.

Рука мамы Софи обернулась вокруг моей руки, и она вытаскивает меня из комнаты. Слёзы и сопли текут по моему лицу, и, хотя я стараюсь увернуться, она выше меня. Больше, меня. И даже если бы она не была, моя сила исчезла.

— Пожалуйста! — Кричу я. Я не могу сдаться. Я не могу. Моя жизнь окончена, если я ничего не смогу сделать. Буквально. Так или иначе, Дафни убьёт меня, если я не разрушу эту линию судьбы. — Софи, пожалуйста! Я сделаю всё. Всё что угодно.

Я дергалась всю дорогу вниз к холлу, я продолжала сражаться с ней, пока мама Софи не вытолкнула меня на землю.

— Ты понятия не имеешь, о чём ты просишь, — прошипела она. — Какой ты друг. Ты хочешь её убить?

Но я не могу ни о чём умать рационального, кроме того, что я потерпела неудачу, и я уткнула своё лицо в ковёр и плачу.

Потом что-то происходит. Я ничего не замечаю. Но что-то… что-то меняется. Мама Софи поднимает подбородок почти так, словно нюхает воздух, мои слёзы отключаются, словно сработал выключатель света.

Мои глаза встречаются со взглядом старшей женщины, и мы понимаем. Мы обе. Страх светится из её глаз, но она сжимает челюсть и тыкает пальцем в меня.

— Это твоя вина, если она умрет, — говорит она, но её голос дрожит, и я знаю, что это страх матери. — Вставай, — шепчет она. Затем она уходит, направляясь по коридору, прежде чем я могу ответить. Отправляясь помочь своей дочери.

Я только что обменяла жизнь моего лучшего друга на жизнь своей матери?

— Спасибо, — шепчу я, надеясь, что Софи в порядке, зная, что я не могу потерять дар, который она мне только что дала. Даже не занять десять секунд, чтобы проверить ее. Я пробираюсь через входную дверь и возвращаюсь по ледяным тротуарам к моему дому.

Я не знаю, насколько далеко Софи перебросила меня. Это не может быть много. Это может сойти за мгновение, и мои ноги так сильно пульсируют, что они кричат от боли. Когда я прихожу в свой дом, машины уже нет на подъездной дорожке.

Я уже отправилась в торговый центр.

Но может быть ещё есть время. Я надеюсь и молюсь, что я не слишком поздно.

Когда я пробираюсь на крыльцо, крошечная часть моего мозга отмечает, что пятно крови, на котором я подскользнулась — дважды — еще нет на втором этапе. Поток надежды подстёгивает меня. Я ворвалась через дверь и крикнула:

— Сиерра!

Я не забочусь о том, чтобы не разбудить мою маму. Меня не волнует, какую ложь, или, что ещё хуже, какую истину, мне придётся сказать ей, пока она жива, чтобы услышать их.

Её дверь открыта и меня наполняет облегчение. Но я должна увидеть её для себя. Я открываю дверь и щурюсь в темноте.

— Шарлотта?

Паника и страх воюют в голосе моей матери, но это самые красивые звуки, которые я когда-либо слышала. Тем не менее, нет времени, чтобы ответить ей. В конце коридора дверь Сиерры приоткрыта, и я врываюсь через нее. Дафна крутится вокруг лицом ко мне, её глаза широкие, но спокойные. Это странное выражение, лишённое всяких эмоций, которое я видела, когда я думала, что спасаю её из сарая, мелькает на её лице. Почти как зловещая маска. Она одета в одну из рубашек Сиерры, но больше ничего, и то, как она висит на её плечах, делает её похожей на грустную маленькую девочку.

Я знаю, что это не так.

— Шарлотта, будь осторожна! — шепчет Сиерра.

Я позволяю своему взгляду взглянуть на мою тётю на секунду, и одна её рука прижалась к ране вдоль её руки, кровь текла по её пальцам.

Я успела в нужную секунду.

Боже, благослови Софи.

Дафни смотрит на меня, и время, кажется, вообще останавливается.

Затем что-то проступает в выражение Дафни, почти как будто кто-то в ней берет управление на себя, и ярость искажает её черты, когда она летит на меня, с ножом, с криком, похожим на военный крик банши.

Инстинкт придавил меня к стене, и я вытягиваю ногу, чтобы подставить ей подножку, но она спотыкается и пролетает мимо меня.

Она не падает.

Маленькие, проворные ноги только спотыкаются и, хотя она шатается, прежде чем востановиться, она продолжает двигаться по коридору. Страх вскакивает в моём горле, когда она замедляется перед открытым дверным проёмом и поворачивает голову к тому месту, где моя мама может видеть её.

— Дафни, не смей! — Кричу я.

Она смотрит на меня с такой чистой темнотой, что я делаю непроизвольно один шаг назад.

— Я остановлю тебя, — говорю я, и хотя слова — это страшный шёпот, они, эхом отдаются в тихом доме.

Мне нужны все силы, для того чтобы встретить эти злые глаза, но почему-то я знаю, что если я покажу слабость, моя мама умрёт. Я продолжаю смотреть в глаза Дафни, когда ощущение вонючей нефти скользит во мне, наполняя меня ужасом и отвращением. Это может занять не больше десяти секунд, но кажется, что я почти теряю себя в темноте, которой стала Дафни.

Она движется первой. Она продолжает держать мой взгляд, но её крошечные босые ноги скользят назад, и я делаю несколько шагов вперёд в том же мучительном медленном темпе, следуя за ней, но не сокращая разрыв между нами.

Ещё нет.

Как только я приближаюсь к двери моей матери, раньше чем Дафни, я опускаюсь на неё, хватаясь за руку, в которой нет ножа. Дафни вырывается и оказывается вне досягаемости и поворачивается к входной двери. Одетая только в футболку, она исчезает во дворе.

Я бегу к двери мамы и, держа руки по обе стороны, я заглядываю, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Её лицо белое и испуганное, и ей удалось пересесть в инвалидное кресло.

Но она жива.

Я задерживаюсь достаточно долго, чтобы сосредоточиться на её глазах, чтобы почувствовать, что она встречает меня с этим жизнерадостным взглядом, — прежде чем говорю:

— Я люблю тебя, мама, — и поворачиваюсь, чтобы бежать за Дафни.

Глава 27

— Запри дверь, Сиерра! — Кричу я, когда я поточу — более осторожно, на этот раз — вниз по нижним ступеням. Я за какую-то долю секунды отмечаю, что кровавой лужи всё еще нет на следующей ступеньке, и я понимаю, что, по крайней мере, я что-то изменила. — Позвони копам! — добавляю я. Я не боюсь смотреть, как полиция будет волочить Дафни — я видела, как моя мама умерла в луже крови от её рук; они могут забирать её.

Но пока я не могу просто отпустить её. Как заманчиво, чтобы позволить холоду в феврале привести к завершению её ярости, я не моглы бы жить сама с собой, если бы причинила боль другому человеку. Я уже могу представить завтрашние заголовки: «Вызывающее Ужас Убийство Преследует Город Во Второй Раз За Зиму». То, о чём новости не скажут, но должны бы, и это во второй раз этой зимой, это моя вина.

Но, может быть, я смогу удержать количество тел на двух.

И поэтому я преследую Дафни по следам, что ведут в лес, замедляясь достаточно долго, чтобы найти приличную ветку, зная, что мне она понадобится. Дафни сильнее, чем десятилетняя девочка, она может быть такой — и мне интересно, что происходит в её голове и что заставляет её тело делать нечто большее, чем может быть возможным. Всё, что я видела, указывает на это, и мне не стыдно признаться, что это пугает меня. Мне нужно предположить, что такое возможно, и быть готовой к худшему.

Я вижу наполовину отломанную ветку, касаясь земли рядом с дорожкой, и я шагаю в сторону, чтобы оторвать её от ствола дерева. Ледяная кора кусает мои ладони, и холод заставляет меня напрячься — не обращая внимания на размытость в моей голове, которая не исчезла, так как я сильно ударилась ею о крыльцо. Но, когда ветка поднимается над моим плечом, как бейсбольная бита, я чувствую себя чуть-чуть безопаснее.

Следы следуют по застывшему снегу, и я следую за ними туда, где они исчезают на небольшой поляне.

Я уже видела эту поляну ранее. Здесь я должна умереть.

Я шумно дышу, когда кручусь вокруг, пытаясь взглянуть сразу во все стороны, с веткой наперевес. Снег и намёк на восход солнца делают его достаточно ярким, чтобы видеть, но всё туманно и размыто, размытое восприятие, которое играет трюки с моими глазами.

Шорох позади меня, и я кружусь, но ничего не вижу.

Животное шипение звучит в моём ухе, когда огонь разгорается в моей руке; Я отворачиваюсь, когда нож режет по воздуху, не доставая моего горла только самую малость. Я отшатываюсь назад и прикладываю руку к шее, чувствуя там влагу.

Но боли нет. Меня не задело.

Ужаснувшись, я сразу понимаю, что это должно быть брызги от раны на моей руке. Но на это нет времени. Маленькое тело Дафни на мне, и я хватаю её за руки, чувствуя, как нож ужалил меня в ладонь, прежде чем мне удаётья схватить запястья Дафни.

Затем она уже не на мне и выворачивается из моей хватки, старается убежать, прежде чем я смогу протянуть руку к её лодыжкам.

Она умна. Она знает, что я тяжелее, а она быстрее. Моя раненая рука болезненно мучительно тянется к моим ногам, пытаясь скрыть тот факт, что я ничего не вижу в течение нескольких секунд, когда моё зрение темнеет — мой ушибленный череп пытается затащить меня в бессознательность — и затем медленно тускнеет жизнь.

К счастью, моё обучение мастерству Оракула научило меня скрывать случайную слепоту.

Через несколько секунд я снова смогу увидеть, а не просто всматриваться, притворяясь. Мне всё ещё трудно принять, я в ужасе, с головы до пят, десятилетка — но я. Мой блеф спас меня, но я потеряла её снова. На снежной земле есть брызги крови, но они указывают в трёх разных направлениях и слишком много следов, чтобы следовать по тропе.

Моя правая рука бессильна, и я чувствую холод, вытекающая кровь пропитывает джинсовую куртку. Может быть, она знает, что если она продержит меня в бегах достаточно долго — просто несколько раз меня слегка порежет — я просто истеку кровью на снегу, как мистер Ричардсон. Идея о том, что десятилетний ребёнок может подумать о такой вещи, пугает, но недооценивать её — она убила мою маму.

Я не буду повторять эту ошибку. Это единственный шанс, который у меня будет.

Пожайлуста, Софи. Пожайлуста будь в порядке.

— Дафни! — Я не кричу, но я взываю к моим словам, надеясь, что она услышит. — Тебе не обязательно это делать. — Я закрываю глаза на одну секунду и готовлю себя ко лжи. — Ничего страшного ещё не произошло. Я знаю, что ты убила своих родителей, но я также знаю, что они делали с тобой. Я знаю о шкафе. Я знаю, что тебя запирают в своей комнате каждую ночь. Я скажу полицейским. Я помогу тебе.

Я почти задыхаюсь от своих слов. Куча доказательств, которые, по моему мнению, указывают на жестокое обращение, которое могли бы быть связаны с родителями, чтобы справиться с явно серьёзными проблемами Дафни.

Холодный ветер порывается через поляну, и я останавливаюсь, чтобы прислушаться к движению, но ничего не слышу. Я не хочу играть в прятки; у неё есть преимущество. И я не хочу её потерять. Если она уйдёт от меня до прибытия копов, больше людей могут пострадать или могут быть убиты. Странно стоять на холодной поляне, надеясь, что убийца скорее убил бы меня, нежели убежал бы.

Мне кажется гораздо менее странным надеяться, что я смогу помешать ей тоже.

Но как?

Я чувствую тёплое пульсирование на груди, и мои руки поднимаются, почти сами по себе, чтобы прикоснуться к ожерелью. К фокусному камню.

Но что, чёрт возьми, я должна сделать с этим? Я хватаю его ледяной левой рукой — моя правая слишком слабая, и я съёживаюсь подумав, сколько урона Дафни нанесла этим скользящим ударом. Камень тёплый и светящий глубоким, тёмно-красным.

Я ненавижу красный.

Что я могу сделать? Я уверена, что не знаю полных сил камня, но, помимо того, что я привожу других в свою сверхъестественную область, я знаю, что это позволяет мне выбирать определённые маловероятные варианты, вроде замедления Смита, когда он пытался убежать на железнодорожном вокзале, или отталкивая полицейских от меня, когда они били электрошокером Дафни. Но я использовала его только в отчаянии; Я не знаю, как использовать его намеренно.

Это, и я не могу найти Дафни. Мне не на чём сфокусироваться.

Как будто в ответ на мои мысли из-за спины звучит хихиканье, и я оглянулась вокруг. За исключением того, что палка ломается с другой стороны, и я снова кручюсь, а затем шатаясь упираюсь на дерево, чтобы держаться вертикально, когда искры мерцают перед моими глазами. Я сильно ударилась головой. Время не на моей стороне.

— Дафни! — Я снова зову её, отчаявшись и не могу скрыть этого. — Мы можем это исправить. Я знаю, ты боишься, но…

— Я не боюсь.

Дыша с затруднением я поворачиваюсь, и вот она, стоит в центре поляны. Её глаза наполнены таким невозмутимым спокойствием, такой чернильной чернотой. Это делает мой позвоночник похожим на желе, и я рада, что я рядом с деревом, я могу опереться на него, потому что я качаюсь.

Она стоит там, босиком, казалось бы безразлична к холоду, в слишком большой рубашке, покрытой кровью. Она не двигает мышцами — просто стоит. Её волосы всё ещё мокрые после душа, и я вижу, что кончики уже замерзли. Даже если всё, что происходит в её голове, заставляет её сознательно фиксировать холод, гипотермия не может быть далека.

Кровавый нож сжат в её руке, выставлен напоказ перед ней, и даже если бы я подумала, что могу двигаться достаточно быстро, чтобы добраться к ней, не сдавшись, я бы не смогла избежать встречи с этим ножом.

Я ещё сильнее хватываюсь за фокусный камень и фиксирую глаза на ней, чтобы она больше не исчезла из виду. Схватившись за последние воспоминания, когда я использовала камень, я представляю будущее на тридцать секунд раньше этого момента и вижу — внушение — Дафни идёт вперёд и вручает мне нож. Это не её выбор; мой.

Я наливаю каждую каплю энергией, которую я могу собрать в эту сцену, и смотрю на Дафни так, что обязательно должно выглядеть как враждебность, но я должена рискнуть. Моя голова начинает болеть, но я сжимаю зубы и удерживаю своё внимание.

Дафни делает шаг вперёд.

Затем второй.

Непонимание отражается на её лице уничтожая это непоколебимое намерение, что значительно повышает мою уверенность. Жужжащая боль начинает распространяться от затылка по всей моей голове, и я чувствую, как мои колени слабеют, но Дафни всё ещё идёт ко мне.

— Прекрати! Останови это сейчас!

Её крик подобен столярным гвоздям, которыми прокололи барабанные перепонки; Я вздрагиваю.

«Не закрывай глаза.»

И каким-то образом мне удаётся держать их открытыми.

Дафна практически около меня, и хотя она изо всех сил извивается, изо всех сил пытаясь оторваться от будущего, которое я выбрала для неё, её железная воля почти слишком сильна для меня, чтобы согнуть. Почти. Она протягивает нож. Я просто должна быть достаточно храброй, чтобы протянуть руку и взять его.

Достаточно храброй и достаточно уверенной. Несмотря на то, что это будущее, которое я выбрала, наблюдая, как она идёт ко мне с вытянутой рукой, достаточно, чтобы заставить застыть мою кровь. И я не могу отпустить кулон, а это значит, что я должна отпустить дерево и взять нож окровавленной рукой.

Когда нож в пределах моей досягаемости, я перевожу дыхание и сжимаю колени. Я отрываю руку от дерева, и я не чувствую облегчения, когда мне удаётся оставаться на месте. Я дотягиваюсь к ножу, но обе руки Дафни сжаты вокруг ручки. Я должна вырвать это из её пальцев, которые уже в пятнах от крови.

— Дай это мне, — приказываю я, пытаясь управиться одной рукой.

— Я ненавижу тебя, я ненавижу тебя, я ненавижу тебя! — кричит она бесчеловечным голосом.

Почти, почти.

Она издаёт длинный, бессловесный крик, и он достаёт меня. Боль излучается в моём черепе, и я кладу обе руки на свою голову.

Заклинание разбито.

Она прыгает на меня, сбивая меня так, словно она, а я маленькая девочка. Одна крошечная рука захватывает мою шею с удивительной силой, а другая поднимает нож мясника высоко в воздухе. Я толкаю кровоточащую руку, чтобы отклонить лезвие, хватаясь другой за мой кулон.

Дафна останавливается, она готова ударить смертельным ударом, сражаясь с моими силами, её крошечные мышцы заметно дрожат, кровь капает по моей рубашке из её рта, и она, должно быть, сильно прикусила губу сопротивляясь внушению.

Затем, медленно, дюйм за ужасающим дюймом, нож приближается к моему горлу.

Дафн выигрывает.

В отчаянии, я отбрасываю фокусный камень и отворачиваюсь, но я недостаточно быстра. Крик агонии из моих легких, и мое зрение покраснело, когда нож мясника Дафни окунается в мясо моего плеча, рядом с моей ключицей.

Призывая каждую унцию силы, которую я могу собрать, я сжимаю правую руку в кулак и бью её в лицо.

Её вес отрывается от груди с отвратительным стуком. Я приподнимаю голову выше, кулаки горят от боли, огонь лижет мои руки. Дафни сидит, ошеломленная, у основания дерева, руками закрывая лицо. Сломанная, маленькая девочка, всхлип вырывается из её рта. Я шумно вздыхаю, но я ещё не выиграла.

Прежде чем я позволю себе задуматься об этом, я хватаясь за ручку ножа и выдергиваю его из плеча. Ещё один крик пронзает воздух, и я только отдаленно понимаю, что он мой.

Я не вижу, я едва могу двигаться, я истекаю кровью из нескольких ран; Мне придётся притворяться. Я опускаюсь на колени и прилагаю все усилия, чтобы просто оставаться в вертикальном положении, указываю на мой нож в направлении Дафни.

— Всё кончено, Дафни, — прошипела я. Я в периферическом зрении, где я действительно слепа, но всё зависит от того, что я не позволю ей узнать об этом. — Это конец.

Я слышу, как она плачет, снова появляется маленькая девочка. Как будто она действительно нормальный ребёнок.

Я не могу купиться на это. Моя рука тянется предо мной, нож нацелен на ребенка, и я стараюсь выглядеть угрожающе.

— Покажи мне свои руки.

На секунду я думаю, что она будет сотрудничать, но внезапно она отрывается от меня, сначала с помощью рук и коленей, а потом бежит, босиком между деревьями.

Она уходит!

И нет никаких шансов, что я поймаю её.

Но я всё равно шатаюсь за ней, следуя больше за звуком, чем зрением, иногда спотыкаясь о ветки, острые веточки, царапающие моё лицо. Я почти дошла к линии дерева, когда мигающие огни снова начинают мешать моему видению.

— Нет, — шепчу я, заставляя себя сделать ещё несколько шагов, прежде чем упаду на колени. Но на этот раз, это не в моей голове, и теперь я могу видеть достаточно хорошо, чтобы осмотреться вокруг и осознать ошибку Дафни.

Она вернулась туда, откуда пришла я.

Вернулась к моему дому.

Прямо в руки полицейских, которых вызвала тётя. Я остаюсь тут на коленях на снегу, наблюдая, как двое полицейских хватают Дафни и заставляют её лечь лицом вниз на снег в моём дворе.

Глава 28

Мои колени немеют в снегу, когда я наблюдаю, за тем как они тащат Дафни. Если можно помочь ей, я уверена, что они предоставят ей помощь, в которой она нуждается. И если нет никакой надежды, ну, по крайней мере, они будут уверены, что она не сможет причинить кому-либо боль. Интересно, что могло сделать ребенка таким, чтобы она вела себя так. Интересно, действительно ли у неё был шанс иметь нормальную жизнь.

Она кричит, и это тот же нечеловечный звук, что и раньше. Но ведь я видела, как она это делает, это жуткая постановка. Всё же, я рада, когда её заперли на заднем сидении полицейского автомобиля, и я больше не слышу её.

Я смотрю на крыльцо своего дома и вижу, как полицейский разговаривает с Сиеррой, где стоит скорая помощь. Сиерра передает то, что я смутно опознаю, как кровавая одежда Дафни, и я вспомнаю, как тщательно она их собирала. Тогда это не имело значения, но теперь я вижу, что это значит: Сиерра ожидала смерти. Она собрала доказательства, чтобы правосудие могло восторжествовать — даже посмертно.

Внезапно Сиерра указывает туда, где я стою на коленях, и я думаю, что она меня видит. Но потом она снова отворачивается — она просто говорит им, в каком направлении я пошла.

Конечно, они будут сейчас искать меня.

Мне нужно воспользоваться идеей Сиерры, бросая нож в снег, где полицейские обязательно найдут его. Им это понадобится, и все доказательства крови на нём. Но они не могут найти меня — пока нет.

Не всё сразу.

Теперь, когда я разобралась с Дафни, теперь, когда моя мама в безопасности, мне нужно ещё кое-что сделать.

Спасти ещё одного человека, если мне удастся.

Если ещё не слишком поздно.

Я краду последнюю секунду, чтобы посмотреть на мой дом, мама всхлипывает в кресле на крыльце. Моё сердце болит за неё — тем более, что её агония — это полностью моя вина, но я отворачиваюсь. Ей придётся немного пострадать. Боюсь, это цена, которую она должна заплатить за жизнь.

Потому что в этот момент в мире есть только один человек, который нуждается во мне больше, чем она. И я обязана всем этому человеку.

Когда я иду, придерживаясь за деревья, прежде чем выйти на край автостоянки средней школы, наиболее отдалённой от моего дома, я разрываю джинсовую ткань на полоски, куда попал нож Дафни, уничтожив рукав моей куртки, как можно лучше перевязываю раны. Я потеряла достаточно крови, я чувствую головокружение; моя голова пульсирует и чернота продолжает плавать в моём зрении, заставляя меня останавливаться и отдыхать несколько раз, когда я иду вокруг средней школы. Это длинный путь, и это будет стоить мне драгоценных минут, но это убережет меня от лишних глаз.

Но при всём этом, весь мой мир, кажется, сидит в противоположном конце туннеля, который становится длиннее. Весь мой череп болит, и я, наконец, признаюсь, что у меня почти наверняка сотрясение кроме всего остального. Желание лечь, спать, почти непреодолимо. Я так сильно хочу спать. Но я не могу.

Пока нет.

Я не беспокою стуком, когда добираюсь до дома Софи. Я держу пари, что мама Софи не оставила её, так как я позволила себе выйти из через входную дверь менее часа назад, что означало бы, что она не закрыла за мной дверь.

Разумеется, ручка поворачивается, и я открываю входную дверь с мягким шорохом, касаясь ковра. В доме почти тихо, но я слышу странное, ритмичное шипение, исходящее из задней части дома. Я на цыпочках иду в холл и пробираюсь к комнате Софи. Из-под двери виден тусклый свет, но она не совсем закрыта. Шипение продолжается; это определенно идёт оттуда.

Дверь открывается легко с незначительным толчком от кончиков моих пальцев. К лицу Софи привязана кислородная маска, и машина втягивает воздух в её лёгкие, шипя с каждым вздохом. Её худощавая, хрупкая грудная клетка поднимается и опускается в тандеме с механическим жужжанием.

Она не может даже самостоятельно дышать.

Мама Софи сидит рядом с дочерью, её пальцы на запястье, и я почти слышу, как она подсчитывает каждое сердцебиение в своей голове. Софи сделала это для меня. Доверила маме свою жизнь и доверила мне выполнить свою работу.

Движение двери, должно быть, привлекло внимание её мамы, потому что она смотрит обеспокоенно. Ее лицо мгновенно темнеет — я, должно быть, ещё то зрелище. Но кажется её не заботит, что я грязная, взъерошена и покрыта кровью. Всё, что она видит, это я — нарушитель спокойствия, которая убедила её дочь отложить выздоровление дважды.

— Ты осмелилась показаться здесь? — шепчет она.

Я отпрянула как от удара, хотя я знаю, что говорит только её горе. Горе я понимаю сейчас, по крайней мере, до некоторой степени. Это было ужасное, отчаянное горе, которое привело меня сюда прежде всего.

— У меня есть идея.

Мой голос дрожит, когда я говорю. Потому что, даже если моя идея сработает, это ужасный, страшный риск для меня.

Но разве это больше, чем риск, который Софи взяла для меня?

К сожалению, после Смита я знаю, что это может быть большим риском.

Я практически слышу слова Сьерры, которые повторяются в моем сознании: " — Я верила всей своей душой, что он был тем, кому я могу доверять.»

Она не ошибается, но кто-нибудь когда-либо оказался более достойным, чем Софи? Ответ на это звучит, нет.

Я должна сделать это.

— Я могу помочь ей.

Мама Софи скептически смотрит на меня, но в её глазах есть искра надежды.

Я только молюсь, чтобы я могла это выполнить. Это просто теория.

— В худшем случае ничего не произойдёт, но…

Тьма снова вторгается в моё зрение, и я знаю, что не смогу сесть, я просту упаду на пол.

— Будет ли с ней всё в порядке, если я буду лежать рядом? Я слышу, как мои собственные слова прерываются, но я заставляю себя оставаться в сознании ещё на несколько секунд. Почти готово.

Её мама кратко кивает, скептицизм всё ещё является самой преобладающей эмоцией в её выражении. Но она же наблюдала, как Софи всю жизнь делает это. Я знаю Софи целую неделю. Я знаю о существовании Чародеек вообще всего одну неделю. Но, то что чувствовала Софи, когда у меня было видение, я уверена… Я думаю… это должно сработать.

Я опускаюсь на кровать и аккуратно сворачиваюсь рядом с Софи. Я отодвигаюсь. Она холодная. Она не дышит самостоятельно, её сердце едва бьётся; она действительно подобралась к самой смерти, чтобы спасти мою маму. Если бы у меня были сомнения относительно того, что я собираюсь сделать, они исчезнут.

Я вытягиваю фокус-камень, хватаю его одной рукой и осторожно кладу другую на Софи. Прежде чем сдадут мои нервы, я наконец закрываю глаза. Мои веки слишком тяжелы, чтобы снова поднять их, но я заставляю себя сказать:

— Сегодня я сильно ударилась головой. Если я не проснусь сам по себе, вы должны разбудить меня через час. Часа должно быть достаточно, — добавляю я бормоча.

И, надеюсь, что это не слишком долго для меня. Я слышала слишком много историй о людях с травмами головы, которые засыпали и никогда более не просыпались снова.

Но я не могу сейчас рассматривать это; время к делу. В последний раз, когда я это делала, произошёл несчастный случай.

И это было с Джейсоном Смитом.

Я пытаюсь представить ту ночь, в ту же ночь, когда я узнала, что он был убийцей. В ту ночь, когда я обнаружила физически поменявшись местом с Мишель, она решила встретиться с её потенциальным убийцей. Убийца, который оказался тем же человеком, с которым я думала, что я работаю, чтобы остановить убийства. В тот момент я была в отчаянии, чтобы удержать его от побега. На самом деле это был инстинкт. Что-то в моём тело — мой ум — знал, что я могу это сделать, но меня никогда не учили этому.

Тем не менее, я сделала это один раз — я должна верить, что смогу сделать это снова. Я крепче сжимаю Софи, не обращая внимания на боль в моей руке, и я вспоминаю ощущение связанности и захвата Смита, потянув, дергая, втянув его с собой, когда я прыгнула в свою сверхъестественную область.

Я протягиваю руку к Софи и готовлюсь нарушить клятву. Это была хорошая клятва — обещание, которое я приготовила, чтобы защитить себя и мир. Но в чём хороши обещания, если ты не можешь спасти своих друзей?

Я тяну.

Тяну.

Тяну!

Глава 29

Софи и я падаем на зеркальный пол моей сверхъестественной области. Она перекатывается и лежит неподвижно, прерывисто дыша. Это потому, что у её физического тела возникают такие же проблемы с дыханием? Вернётся ли она в сознание? Я не знаю всех правил этого места, но в последнее время я не уверена, что вообще кто-то знает. За всю историю, приводил ли Оракул Чародейку сюда таким образом? Признают ли они это, если у них было такое?

Но проходит минуту или около того, когда Софи стонет, поднимаясь на ладони и колени, широко раскрывая глаза.

— Шарлотта, где мы?

— Это мой…мой мир.

Мне никогда не приходилось описывать это кому-либо раньше. Все, кто знал об этом, уже знали, гораздо лучше, чем я.

— Твой?

Я киваю.

— Ты…в порядке?

Её руки путешествуют по её телу, затем она поднимает руку и изумленно смотрит широко раскрытыми глазами. Она больше похожа на фотографии, которые её мама повесила в коридоре, чем усталая, почти измождённая девушка, с которой я встречалась в школе. Она всё ещё тонкая балерина, но хрупкая измождённость исчезла, и на её руках есть смягчающий слой между кожей и костями. Её пальцы касаются лица, и я думаю, она чувствует, что её скулы не такие острые.

Почувствовав её холодное тело в постели несколько минут назад, я хочу протянуть руку и прикоснуться к этой новой Софи, просто чтобы убедиться, что она тёплая, но я отстраняюсь и позволяю ей сперва изучить себя.

— Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала себя так хорошо, — говорит она наконец.

Я улыбаюсь, и мне кажется, что я тоже не испытываю никакой боли. Агония была настолько постоянной и подавляющей в течение последнего часа, что она почти подтолкнула воспоминания об отсутсвии боли исходящей из моей головы. Вместо этого это новое и удивительное ощущение, просто ничего не чувствовать.

Возможно, мне тоже это нужно, потому что это не для меня. Ещё нет. Когда миссис Джефферсон встряхнёт меня, боль вернётся. Я стараюсь не думать об этом сейчас — наслаждаюсь временем, пока я не вернусь в сознание в своём физическом теле.

Может быть, я буду сильнее после передышки.

— С твоей мамой всё хорошо? — неохотно начинает Софи.

Я улыбаюсь. Ничего не могу с собой поделать. Моя мама жива!

— Да, — выдыхаю я. — Благодаря тебе.

— Здесь так много силы, — говорит Софи через несколько мгновений, и хотя она звучит слабо, она явно счастлива. — Это похоже на подводное погружение, где давление просто потрясающе, толкает тебя со всех сторон сразу, и всё так тихо, что ты слышишь, как бъётся твоё сердце. Она смотрит на меня, и я никогда не видела такой радости сияющей на её лице. — Ты знаешь, что я имею в виду?

Я качаю головой. Сиерра упорно трудилась, чтобы держать меня в безопасности всю свою жизнь, поэтому я никогда не была нигде где было столь опасно, как океан, и сейчас этот факт делает меня невероятно грустной.

— Что ж, поверь мне, ощущение именно такое.

Софи лежит на спине и протягивает руки и ноги в четырех разных направлениях, и похоже, что она загорает.

Я так и надеялась.

Я не знаю, сколько времени это займёт. То, что я знаю, это то, что Сиерра рассказывала мне о энергии, которую она принимает, чтобы увидеть все возможные препятствия, вниз по любой возможной развилке, по любой возможной дороге. Почти бесконечное количество энергии, и всё это находится прямо здесь, в моём куполе, практически текущем через меня. Энергия этого места кажется мне нормальной, но если Софи почувствовала себя лучше, когда была рядом со мной, когда у меня было видение, разумно предположить, что переход к моей сверхъестественной области, когда она прикасается ко мне, действительно может зарядить её.

На самом деле Смит очень хотел этого. Только на этот раз это мой выбор. Софи не крадет мою силу; Я кормлю ей её. Она сказала, что наполнение её энергией было чем-то большим, чем физически, и я надеюсь, что приведу её сюда — в то место, где могут появиться только другие сверхъестественные существа, место, которое по существу сделано из энергии — это даст ей то, что ей нужно. Достаточно, чтобы её сердце билось само по себе. Чтобы легкие сами по себе могли втягивать воздух.

Достаточно, чтобы спасти её жизнь, так как она спасла мою маму. Это всё, что я хочу.

Софи смотрит на бесконечный купол сцен над нашими головами.

— Что ты здесь делаешь?

— Ну, до этой недели я чинила его.

— Что нужно было починить? — спрашивает она, перекатываясь и поднимаясь на одном локте.

— Это длинная история. И я расскажу тебе всё это, — добавляю я, глядя ей в глаза, когда я даю это ужасающее обещание. — Но сначала я хочу тебе кое-что показать.

Я встаю и протягиваю обе руки, чтобы поднять её на ноги.

Софи встает с усмешкой, но мысли заставляют её лицо помрачнеть.

— Моя мама в порядке? — спрашивает она.

— Волнуется, — признаюсь я. — Но ей будет лучше, если ты почувствуешь себя лучше, и чем дольше мы останемся здесь… ну, это всего лишь теория, но я думаю, что мы могли бы значительно ускорить твоё выздоровление. Но я не знаю, сколько у нас есть времени; время здесь течёт по другому. Это может показаться днём, насколько я знаю. Или это может показаться минутой.

Поэтому мне нужно начать.

— Ладно, — соглашается она, и хотя я могу сказать, что она по-прежнему обеспокоена, я делаю всё возможное, чтобы отвлечь её.

— Будь осторожна, ты можешь потерять равновесие, когда я это сделаю.

Я закрываю глаза и рисую будущее, в котором Софи полностью выздоровела, и мы вместе в нашем художественном-классе. Когда я открываю глаза, сцены с Софи смеются вокруг нас, и, поскольку я не уменьшила объём своими мыслями, этот смех наполняет воздух, заставляя пространство вокруг нас чувствовать себя живым.

Глаза Софи следят от сцены к сцене, её усмешка соответствует дюжинам, которые нас окружают.

— Как ты это делаешь?

— Просто подожди, — говорю я, и я выгляжу чуть выше уровня глаз, пока не нахожу хорошую, а затем сосредотачиваюсь на ней, заставляя купол катиться вниз, сцена приближается и становится всё больше.

— Ого! — говорит Софи, спотыкаясь и схватив меня за руку. Я хватаю её за руку и помогаю ей оставаться в вертикальном положении, пока купол не перестанет двигаться, вспомнив, как это чувствовалось, когда я впервые начал приходить сюда. Приятно видеть, как она это переживает.

— Готова? — спрашиваю я.

— Готова к чему? — Она выглядит равными части, испуганной и возбужденной, и мне нравится, когда я могу показать этой Чародейке что-то такое — впервые — я знала и она этого не делала.

— Пойдём со мной.

Я всё ещё держала её руку в своей руке, и я осторожно шагнула по краю и на сцену. Когда мы входим вперёд, раскол взгляда даёт мне два выбора, и я выбираю тот, где Софи и я вдвоём на выпускном вечере в шикарных платьях, с одетыми в смокинг парнями на свидании, которые выглядят так же счастливо, как и мы.

Я кусаю губу и стараюсь игнорировать тот факт, что меня сопровождает Линден.

Мой купол показывает возможные сценарии, они не обязательно умные.

Я тяну Софи вперёд, пока сцена не раскалывается снова, и на этот раз мы бежим по береговой линии незнакомого пляжа, одетыми в яркие купальники, смеясь, когда волны накатывают на берег и покрывают наши ноги.

Другой выбор, и ещё один, и я провожу её через отличный выпускной год, заканчивая тем, что мы обнимаемся и бросаем тёмно-синие шапки в воздух.

Но я продолжаю идти. Я ищу что-то конкретное, и я в глубине души знаю, что оно должен быть где-то здесь.

Ещё два выбора, и я это вижу. Я тяну Софи, и она поднимает глаза и задыхается от удивления. Моя улыбка почти болезненно широка, когда мы смотрим на Софи в балетной студии, репетируя с другими студентами колледжа, вращаясь поперёк пола, и её голова переворачивается, когда она замечает с другого конца комнаты.

Ещё один раскол, и мы стоим в затемненной аудитории, наблюдая за концертом где танцует Софи, с горячим парнем на сцене.

В свете софитов.

Рука Софи обмякла на моей, и я поворачиваюсь назад, чтобы увидеть ее стоящую со слезами, текущими по её лицу.

— Этого никогда не случится, — говорит она разражительным голосом.

— Вот что, Софи, — говорю я, беру за обе её руки и заставляя её встретиться с моими глазами.

— Это красота этого места; ничто не может попасть в этот купол, если это невозможно.

Её глаза мечутся от меня к фигуре, танцующей на сцене, и обратно ко мне.

— Правда? — говорит она таким слабым голосом, что я знаю, что в мире нет ничего, что Софи хотела бы сделать больше, чем танцевать.

Кроме спасения жизней.

— Ты можешь делать то и другое, — говорю я. — Со мной, ты можешь. Я могу приводить тебя сюда так часто, как тебе будет нужно, и помогать тебе выздоравливать. И ты, — я пожимаю плечами, — ты можешь научить меня, чтобы я не облажалась так сильно.

— Ты серьёзно?

— Ну, я постараюсь научиться, — сухо говорю я. — Я могу быть безнадёжна.

Она похлопала меня по плечу.

— Ты знаешь, это не то, что я имела в виду. Действительно ли это помогает мне быстрее восстанавливаться? Быть здесь?

— Пойдём посмотрим, — говорю я, оттягивая её назад.

Я показываю дорогу, которая выходит на зеркальный пол, откуда мы начали. Я должна дернуть сильнее; Глаза Софи всё ещё фиксированы на том, что она танцует её па-де-де.

— Когда-нибудь, — шепчу я, всё ещё дергая её за руку. — Это будет по-настоящему.

Когда мы возвращаемся в купол, я сосредотачиваюсь на чём-то новом, и изображения вокруг нас перемещаются. Я рассматриваю перспективы сценариев, прежде чем выбрать один и приблизить его.

— Это, — говорю, указывая. — Это мы, через полчаса.

Софи отпустила мою руку и направилась вперёд, прямо к краю сцены. Это её комната, её кровать, и мы обе лежим там, точно так же, как прежде, прежде чем я втянула нас в свою сверхъестественную область.

Это одно и то же, и всё же совершенно иное. Кислородная маска исчезла, и я вижу цвет в щеках Софи. Когда мы смотрим, мама Софи гладит рукой по её лицу.

Она улыбается.

Я наклоняюсь и смотрю ближе. Мои самодельные повязки из джинсовой ткани были удалены, заменены аккуратными рядами стежков. Я моргаю слезами, потому что думаю о том, как была сердитая мама Софи увидев меня — но она все равно залатала меня. Вероятно, я могла догадаться — учитывая её преданность сверхъестественной жизни Софи — что у неё есть медицинская подготовка, помимо её роли медсестры. Я даже не могла догадаться, что в разгар гнева и горя от Софи она тоже позаботилась обо мне.

— Полчаса? — спрашивает Софи, протягивая руку, а затем оттягивает её назад, прежде чем её пальцы на самом деле войдут в сцену; всё ещё немного испугавшись этой новой «магии», полагаю я. Я не виню её. Интересно, как долго прошло с тех пор, как она столкнулась с чем-то сверхъестественным, с которым она не была знакома.

— Я выгляжу здоровее, чем когда я переехала сюда. Это по-настоящему?

Я киваю.

Просто увидев эту сцену, я чувствую себя уверенно. Уже облегчение раслабляет узлы в моих плечах. Это сработало, и вместе Софи мы можем быть намного сильнее, лучше, чем кто-либо из нас может быть один. Я никогда не думала, что это может случиться со мной. Для любого Оракула.

Я хотел поверить в это, когда Джейсон Смит водил меня за нос. Но с ним этого никогда не было — это всегда была иллюзия. С Софи, это реально.

— Что с тобой случилось? — спрашивает она, заметив мою окровавленную одежду и изрезанную куртку.

— Ну, — говорю я, опускаясь, чтобы сесть скрестив ноги и поглаживая место рядом со мной, точно так же, как она со своей кроватью, когда я впервые навестил её у неё дома. — Сегодня это просто последний эпизод в очень и очень длинной истории.

— Это тот, который включает Линдена? — спрашивает она, и она, очевидно, заметила личность на моём свидании несколько минут назад.

— Он часть этого, — говорю я, хотя я не могу полностью принять её легкомыслие. Это секрет, о котором я никогда не мечтала, что я расскажу кому-нибудь; три месяца спустя, я всё ещё иногда просыпаюсь в холодном поту. Я верчу руками. — Я почти не знаю, с чего начать. Это такая большая история.

— Однажды, — говорит Софи, и хотя она ободряюще улыбается, она, похоже, понимает, что это такое.

— Хорошо, — отвечаю я. — Однажды у меня было видение; видение, с которым я не могла сражаться. Видение девушки, которая была убита. Я сдавленно улыбаюсь. — На ней были великолепные бордовые балетки.

Глава 30

— Мне очень жаль, что я дразнила тебя из-за него. Софи трёт лицо и неловко смеётся. — Я бы никогда, если бы я знала.

Похоже, мы здесь уже около двух часов — хотя, очевидно, это не могло бы быть так долго, и я рассказала ей всё.

Всё.

Она держала эмоции под контролем всё время, задавая логические вопросы и уточняя, когда я неясно выражалась — пока я не рассказала ей об этом ужасном дне в больнице с Линденом. Затем она просто уставилась на меня, с широко раскрытыми глазами, слёзы капали по её щекам. Её руки нашли мои, и она сильно сжала, и я чуть не потеряла самооблаание.

Как-то по-другому говорить с Софи, чем рассказывать Сиерре. Не то, чтобы Сиерра не сочувствовала — она полностью поддерживала меня… но она беспокоилась о многих других вещах: секретности, безопасности, Сёстрах и, конечно же, о её собственной истории, когда Джейсон Смит вышел на поверхность.

Я смотрю вверх, как сигнальная пульсация проходит через купол.

— Это не продлится долго, — говорю я. — Может, ещё две минуты.

Её глаза казались напуганными.

— Могу я когда-нибудь вернуться?

Мне так приятно улыбаться и говорить ей:

— В любое время. — Затем я улыбаюсь и добавляю: — Mi casa es su casa(Мой дом, твой дом)

Она всматривается в купол.

— Это место невероятно. Это кажется… я не уверена, что ты когда-нибудь поймешь, насколько это удивительно, потому что у тебя никогда заканчивалась сверхъестественная энергия. Это… это похоже на то, что ты голодала неделю, а затем кто-то наливает горячий суп прямо в твой живот.

— Каждый раз, когда тебе это нужно, я обещаю.

Через купола проходит ещё одна пульсация, а затем другая справа по его следу.

Странно.

Прежде чем я смогу озвучить свои мысли, появляется ещё одна рябь, а затем ещё одна.

— Мне нужно кое-что проверить, — говорю я, стараясь не показывать тревогу. Я и так новичок в этом куполе, что всё, что отклоняется от моего очень ограниченного опыта, заставляет меня нервничать. Я встаю и двигаю купол к себе, сосредоточившись на будущем на тридцать секунд вперёд.

Мама Софи трясёт меня.

Я не просыпаюсь.

Дерьмо.

Теперь рябь имеет смысл: жёсткая дрожь приближается, достаточно близко чтобы послать реакцию моему куполу, но недостаточно, чтобы полностью вернуть меня в сознание. Что, если я не смогу вернуться в сознание? Что, если я допустила ошибку, позволив себе заснуть, и теперь я в коме?

Я начинаю паниковать, когда вижу, что мисс Джефферсон начинает бить меня по щекам. Я считаю: пять, шесть, семь. В восьмой она залепила мне реально тяжёлую пощечину, и на сцене я делаю глубокий вздох и глаза открываются.

— Хорошо, вот и мы, — говорю я, обращая внимание к Софи. Рябь начинает гудеть по полу под моими ногами, и я могу только предположить, что движение началось. Я бегу последние пару шагов назад к Софи и встаю на колени рядом с ней, обняв её за плечи, чтобы прогнать страх в её глазах. — Почти на месте, — прошептала я.

А потом боль.

У меня щёки горят и лёгкие горят, как будто я под водой и не могу дышать. Я не уверена, что знаю, как дышать. Я забыла. Как…

Как….?

И потом моё тело вспоминает, и я втягиваю воздух так быстро, как только могу, зрение облачно, но я чувствую, что возвращаюсь к своему телу.

Чёрт! Я забыла, как плохо когда всё болит, пока агония обрушается на меня, и моя рука горит от боли.

— А вот и ты, — тихо произнесла мама Софи, её пальцы теперь нежны и успокаиваются на моих горящих щеках. Я до сих пор не вижу, но после нескольких секунд мигания я чувствую, как сильные руки подтягивают меня к тёплой груди, обнимают меня, крепко прижимая. — Благослови тебя, Шарлотта Вестинг, — шепчет она мне на ухо. — Ты спасла её.

Наконец я вижу лицо мисс Джефферсон, когда она отстраняется. Её щёки мокрые от слёз, но это от счастья.

— Сначала она спасла меня, — отвечаю я. — И спасибо, что подлатали меня.

Я смотрю на Софи, и её глаза моргают. Она издаёт долгий вздох, и я думаю, она проснулась с гораздо более приятным ощущениями, чем я. Она улыбается, когда видит нас, и я чувствую себя немного лучше — она всё ещё бледная и слишком худая, но теперь ей нужно беспокоиться только о её физическом выздоровлении. Я предвижу много пончиков и молочных коктейлей в её будущем.

Волна тошноты накатывает сквозь меня, и я знаю, что мне не хватит времени, чтобы задержаться.

— Мне нужно идти, — говорю я. — Я уверена, что полиция ищет меня.

— Я отвезу тебя, — говорит мама Софи, поднимаясь на ноги.

— Нет, — возражаю я, немного громче, чем я предполагала, но сейчас у меня проблемы с управлением какой-либо частью моего тела. — Оставайтесь с Софи.

— Тогда я вызову скорою помощь, — говорит она, вытаскивая телефон из кармана. — Я оказала первую помощь, я скажу им, что я зашила тебя, когда ты сюда приехала. Они не будут сомневаться.

— В не можете, — возразила я, протягивая ей руку. — Я не хочу, чтобы вы обе были замешаны в этом.

Они обе скептически смотрят на меня, и я закрываю глаза, чтобы лучше понять себя, а затем сказать:

— Я уверена, что моя тётя быстро устранит проблемы, но последнее, что нужно Софи сейчас, это быть частью расследования убийства. И нет никакого смысла привлекать к нашей дружбе к вниманию полицейских, прежде чем у нас появилась возможность действительно что-то испортить. До больницы всего два квартала. Я смогу дойти.

Я надеюсь.

— Не будь смешной, ребёнок, — говорит мама Софи, покачав головой. — И отложи драматичную, параноидальную, самоотверженную геройскую битву для заклинаний. Я могу обработать рану и зашить тебя, но я не могу найти сгустки крови в твоём мозге, а тем более вытащить их, в любом случае, тебе нужен тот, кто это сделает. Поэтому научись принимать что-то, когда ты сделала более чем достаточно, и пошевеливай-ка своей задницей в машину, чтобы я могла доставить тебя в больницу.

Я настолько ошеломлена лекцией, что подчиняюсь без единого слова.

Она была права. Я не остаюсь в сознании достаточно долго, даже чтобы дойти до конца подъездной дорожки.

Глава 31

Бодрствование на всём пути не особенно велико в моём списке приоритетов, и я некоторое время плаваю в тумане полусознания, закрывая глаза и наслаждаясь нечёткой теплотой от болеутоляющих. Это так хорошо, от того, что не больно. Я чувствую низкий пульс на моей руке, плече и руке, но всё приглушенно. Я вроде бы хочу заснуть, но меня так много ждёт, и я знаю, что не могу избежать этого навсегда.

Солнечный свет пробирается сквозь мои ресницы, когда я слегка открываю глаза, прижимаясь к голове, ожидая болезненных ощущений на свету. Но это не так; хвала богу за наркотики, серьёзно.

Я слышу вздох и, прежде чем я смогу открыть глаза, кто-то сжимает мою руку, и я слышу, как моя мама говорит:

— Шарлотта? Шар?

Я заставляю открыть мои глаза и усмехаюсь.

— Привет, — скриплю я.

— Вот, — говорит мама, положив что-то на мои губы.

Соломинка. Вода никогда не была на вкус так хороша.

— Не глотай слишком много. — На этот раз спокойный, компетентный голос Сиерры. — Они сказали, что тебя будет тошнить, когда ты проснёшься.

Я с сожалением выталкиваю соломинку изо рта языком. Учитывая, сколько раз время вокруг меня сдвигалось за последние несколько дней, я на самом деле не уверена, сколько времени прошло с тех пор, как я ела, и от воды в желудке я начинаю чувствовать, что голодна.

Скоро.

Комната входит в фокус, и я смотрю и встречаюсь глазами с мамой. Они блестят от слёз, но она улыбается.

— Как долго я отсутствовала?

— Большую часть дня. Но тебе это нужно. Ты полностью выведена из строя, честно говоря, — говорит моя тётя, и я понимаю её подтекст: Больше Оракуловских штук на какое-то время. — Никаких умственных и физических нагрузок не менее недели. И твоя рука в перевязана; они хотят, чтобы она была неподвижна в течение шести недель, поэтому твои плечевые мышцы должны срастаться правильно. Тогда у тебя будет физиотерапия на… некоторое время.

— Не рассказывай ей все плохие новости сразу, Сиерра, — ругает моя мама.

— Ей нужно знать, — просто ответила моя тётя. Мама просто закатывает глаза. Они действительно такие сёстры иногда. Смешно, как много черт они разделяют… не просто неуловимый ген Оракула, я думаю.

— Мне жаль, — сказала я, не зная, насколько лекарства заставят меня говорить, не задумываясь. Должно быть, я должна закрыть рот и позволить им поговорить, но я вынуждена извиниться. За то, что они даже не знают, произошло. Ужасные, ужасные вещи.

— Не стоит, Шар. Ничего из этого не было твоей виной, — говорит мама, потирая руку.

Я буквально прикусываю язык, потому что правда в том, что это моя вина, и только из-за Софи, моя мама и тётя ещё живы. Я бросаю взгляд на Сиерру, говоря, помоги? Её рука обмотана большой бинтовой повязкой, но она выглядит хорошо.

— Это была не ты, — говорит Сьерра, ее глаза скучно смотрят на меня. — Это была Дафни. Ты не могла остановить её. Никто не мог остановить её. Ты только пыталась помочь, — говорит она, уделяя особое внимание этой последней фразе.

Я киваю, принимая невысказанную команду Сиерры: Это наша история, и мы придерживаемся её.

Глаза Сиерры проследили к моей маме, но через секунду она говорит:

— Я говорила с Службой по защите детей прошлой ночью. Кажется, Дафни была для них постоянным делом. Они много лет работают с этой семьей, и родители настаивали, что они могут справиться с ней дома и без лекарств.

— Почему?

Нет смысла отрицать, Дафни очевидно нужна помощь.

Сиерра пожимает плечами.

— Они могли сказать только это. Для конфиденциальности Дафни. Я ожидала, что они расскажут мне, что они сделали, для того чтобы защитить себя от плохой прессы или, может быть, судебного процесса. Но многим людям не нравится современная наука. Радикальные защитники окружающей среды, целители, и тому подобное.

Я вспоминаю, как отец Дафни спросил меня, из его ли я церкви, когда мы встретились.

— Какими бы ни были их проблемы, это было их право делать выбор для своего ребёнка, — говорит Сиерра. — Но они заплатили за это очень высокую цену.

— И Дафни тоже.

Без раннего вмешательства, я полагаю, что есть хороший шанс, что она никогда не сможет функционировать должным образом. Я думаю о ней, когда она была в ясном уме, о том эпизоде, который мы разделили в тот день в беседке. Все это кажется такой пустой тратой.

Сиерра просто кивает.

— Я не думаю, что игнорирование проблем заставило их уйти, — говорю я, это моё послание только для Сиерры. — Учить детей правильно относиться к вещам — это лучший путь. Чего бы это ни стоило.

Я выразительно смотрю на Сиерру, и хотя она на несколько секунд встречается со мной глазами, она отводит взгляд и не отвечает.

Теперь, когда всё сказано и сделано, мне трудно простить её за то, что она отправила меня, чтобы раздобыть одежду для Дафни, всё время скрывая правду. Если бы не Софи, ложь-недомолвка Сиерры стоила бы моей маме её жизни.

— Я не думаю, что это то, что нам нужно сейчас обсуждать, — говорит мама, сжимая мою руку. — Медсестра просила позвать её, когда ты проснёшься. Ты готова?

Мне нравится, что даже с приказами медсестры немедленно позвать её, моя мама останавливается и спрашивает, что мне нужно. Что я хочу. Всегда ставя меня на первое место.

И в этот момент я точно знаю, что мне делать.

Глава 32

Приходит медсестра, чтобы помочь мне одеться и поместить мою руку в специальную повязку, которая будет держать её неподвижной поперек груди. Она показывает мне, как работать со всеми ремнями и липучками, и предупреждает, что для этого нужна практика. Это будут очень длинные шесть недель. Тем более, что это правая рука, и я правша. Поскольку медсестра копошится с длинным списком вещей, я должна быть осторожна, я смаргиваю слезы из-за того, как мало я буду в состоянии делать самостоятельно, пока это заживает.

Но, может быть, я это заслужила. Разве я не вмешивалась? Чего добилась? Связываться с будущим — такое неблагодарное дело. Я действительно думаю, что иногда мне сносит крышу. Я рада, что сейчас у меня есть Софи; Я думаю, что мы можем многому научиться, соединяя наши… таланты. И я узнала, как помочь Софи быстрее восстановить силы. Но только после того, как подтолкнула её на грань смерти.

И все потому, что я защищала маленькую девочку, которая нуждалась в большей помощи, чем я могла ей предоставить.

Она получит это сейчас, хотя бы. Это я сделала?

Я даже не знаю. Но тот факт, что десятилетняя девочка способна сделать то, что она сделала, а также то, с какими вещами разбирается Софи — это пошатнуло мою веру в человечество.

Когда медсестра уходит, дверь широко открывается, чтобы пропустить коляску моей мамы. Сиерра скользит позади неё, а затем…

Линден.

— На улице стоит несколько репортёров, — вежливо говорит Сиерра, — но я не думаю, что он один из них.

Линден напряжённо улыбается, когда Сиерра вопросительно смотрит на меня, ожидая какого-то указания, что она сделала правильно.

Я слегка киваю, на самом деле не имея это в виду.

— Что ж, — говорит мама, — мне нужно заполнить несколько документов, и Сиерра собирается подогнать машину. Это не займет слишком много времени. — Её глаза блуждают от Линдена, а затем снова ко мне, и она говорит: — Мы захватим ужин в Луиджи по дороге домой, нам нужно поговорить. Они отправят детектива позже вечером, и я хочу слышать всю историю до этого. Мама-тон в её голосе был тяжел, но она более чем терпелива. Я уверена, что и Сиерра могла рассказать основные детали.

Все же. Музыка с которой придётся столкнуться.

— Десять минут, — говорит мама и Сиерра открывает дверь, и они выскальзывают вместе

Звук закрытия защёлки двери снова кажется эхом вокруг комнаты. Линден шагает вперёд, протягивая коробку с синей лентой сверху.

— Я принёс это тебе. Я имею в виду, я знаю, что ты на самом деле не будешь здесь слишком долго, но я помню, когда я проснулся, я умирал голода. И еда здесь отстой.

— Спасибо, — искренне говорю я, заглядывая внутрь. Пара шоколадных батончиков, смесь сухофруктов, вяленая говядина, упакованные брауни и булочка с корицей, из-за чего мое сердце заболело.

И мой желудок заурчал.

Я так голодна.

— Было бы совсем грубо, если бы я… — Мой голос затихает, и я жестом показываю на коробку.

— Нет, абсолютно! Пожалуйста, действуй. — Я рылась в коробке, когда он добавляет: — Это, наверное, к лучшему. Ты можешь жевать, и я могу поговорить. Потому что у меня есть что сказать.

Ох.

Мои пальцы обхватывают один брауни. Если и бывает время для успокаивающей еды, это оно. Инстинктивно моя правая рука пытается дотянуться к пластиковой обертке, но всё, что она делает, это издаёт толчок боли от плеча до кончиков пальцев, когда моя рука безрезультатно отталкивает повязку. Низкий стон вырывается из-за моих стиснутых зубов.

— Давай я тебе помогу, — предлагает Линден, и я чувствую себя самым большим мудаком в мире, когда он разворачивает десерт и осторожно кладет его в мою левую руку. Я запихиваю кусочек брауни в рот, чтобы не извиняться. Снова.

О Боже, шоколадные небеса.

— Сколько швов? — спрашивает он.

Я быстро глотаю.

— Сорок восемь. Десять на ладони, двенадцать на предплечье и двадцать четыре в плече.

— Это сорок шесть.

Я смеюсь, помимо своей воли.

— Ну, очевидно, я понятия не имею, тогда.

— Я слышал… Я слышал, что это был нож? — спрашивает он шёпотом, глядя на измятую пластиковую обёртку, которой он ёрзает между своими руками.

— Да.

Мой голос ломается даже на этом крошечном слове.

Он усмехается и поднимает край своей рубашки.

— Я полагаю мы сравнимся сейчас.

Но вместо того, чтобы видеть юмор в этой ситуации, вид его шрама заставляет мою грудь чувствовать себя напряжённо.

На самом деле это первый раз, когда я вижу это.

Когда это произошло, сама рана была покрыта одеждой. И потом, когда его вернули из хирургии, всё было покрыто бинтом.

И давайте просто скажем, что с тех пор я не могла видеть его голый живот.

Это длиннее, чем я думала. Хорошие четыре или пять дюймов. И шрам почти кажется неправильным словом. Шрамы — это отголоски травм, давно ушедших — это всё ещё так свежо. Линия красная и рельефная в процессе востановления, и, хотя кожа определенно закрыта и заживает, она по-прежнему выглядит чувствительной.

Я сделала это. Я ударила его. Я была чертовски близка чтобы его убить. Я не знаю, о чём он думает, как он может просто простить меня.

Не тогда, когда я всё ещё не простила себя.

— Возможно, я просто не могу смириться и принять отказ, — говорит Линден, сбрасывая рубашку и укладываясь на кровать рядом со мной, сжимая руки между коленями. — Но я не могу просто отпустить тебя. Я пробовал. Это не работает. Я узнал, что ты была ранена, и я… я не очень хорошо себя чувствовал, — тихо сказал он, глядя на свои сжатые пальцы. — Я прогулял школу, и я был здесь весь день, кроме того времени, когда я уехал на час, чтобы ты получила это, — говорит он, указывая на коробку. — Когда я узнал, что всё будет хорошо, это… это было похоже на то, что весь мир начал снова вращаться.

Я помню это чувство. Это то чувство, когда я узнала, что он будет жить. Слёзы на моих щеках появились прежде чем я смогла даже подумать, чтобы остановить их, и я засунулу оставшуюся часть брауни в рот и попыталась вытереть их незаметно. Хотя, возможно, нет смысла скрывать от него такую реакцию.

— Ты ответила на поцелуй в аудитории, Шарлотта. Убедительно.

Мои щёки, безусловно, ярко-красные, но я просто продолжаю жевать, фокусируясь на обильной, удивительной глазури, чтобы не расплакаться еще больше.

— Теперь, если ты не хочешь быть со мной, я оставил бы это. Я знаю, что нельзя заставить кого-то иметь отношения. Настоящие. — Он колеблется и добавляет: — Кажется, я знаю это лучше, чем кто-либо другой.

Я киваю молча; он заслуживает полного доверия за это.

— Но это не тот случай. Не так ли?

Он смотрит на меня, и хотя я не говорю, я знаю, что мой ответ сияет в моих глазах. Я не могу себе представить, чтобы он не хотел этого. Не на секунду. Момент.

— Так что ты делаешь, это мой выбор для меня, — говорит он, и хотя его слова спокойны, под ними царит гнев, который я не могу не заметить. — И если ты думаешь, что имеешь на это право, тогда ты должна объяснить мне причину.

Его глаза обжигают мои, и истина его слов потрясла меня в самое сердце.

Он прав. Я предоставлю для него выбор. Точно так же как Смит заставил его быть со мной, я заставляю его не быть. Я ненавижу это сравнение. Я так сильно это ненавижу, что могла бы очистить это из моего разума.

Но я знаю это сейчас. Поэтому я не могу.

— Хорошо, — прошептала я. — Ты победил.

Я смотрю на дверь, а затем, опустив руки и дрожа, я поднимаю подбородок, пока наши глаза не встречаются.

И я разбиваю ему сердце.

— Единственная причина из-за которой Бетани мертва, это я. Смит убил её ни по какой другой причине, кроме, как привлечь моё внимание. Он убил всех, чтобы добраться ко мне. Если бы не я, сейчас у тебя была бы девушка. Это просто была бы не я.

Он сидит, ошеломленный, его рот раскрыт, в глазах ужас.

Моё горло будто закрывается, но я заставляю себя сказать ещё несколько слов.

— И Линден? Это даже не все. Это только та часть тайны, которую я могу тебе рассказать.

Я слышу, как он дышит тяжёлыми вздохами, которые заставляют меня отвернуться от боли. Я не могу смотреть на него, когда он так мучается. Знать, что я это сделала. После всего, я ранила его снова.

— Моя жизнь — это кошмар, Линден, — бормочу я себе в ноги. — Твой кошмар, если быть откровенной. Если бы был другой путь, — говорю я, боясь, но я не могу оставить его с тяжестью надежды. Я заставляю себя продолжить. — Но нет. Никогда не будет.

— Шар…

Но мы спасены звуком открывающейся двери, чтобы снова впустить мою маму, а за ней следует медсестра с пустой инвалидной коляской.

Моя колесница.

Фальшивая улыбка приклеилась сама по себе на моё лицо. Отрепетированная улыбка, которая скрывает все мои секреты. Я всегда так хорошо умела это делать.

— Твой трон, принцесса, — весело сказала медсестра.

— Я возьму твою сумку, — предложила мама, хватая пластиковую большую сумку для больницы, в которой держат мою окровавленную одежду. Я предпочла бы просто выбросить всё это в мусор. Вероятно, я так сделаю когда вернусь домой. — Ты хочешь, чтобы я взяла это? — спрашивает она, подходя к коробке от Линдена.

— Нет! — Слишком резко говорю я, держа драгоценный предмет у своей рубашки. Мой последний подарок от Линдена, я совершенно уверена. — Я возьму её.

Мама кивает, и я стою и неловко щупаю коробку в течение нескольких секунд, прежде чем Линден помогает удобно расположить её у меня на груди.

— Спасибо, — прошептала я, достаточно громко, чтобы он услышал. — За всё.

Но я не смотрю на него. Я не могу. Я не хочу видеть, что он на самом деле думает обо мне сейчас. Я бы предпочла не знать. Я обнимаю коробку к груди и прохожу мимо него к ожидающему инвалидному креслу.

Я не оглядываюсь назад.

Глава 33

Мне удается пойти в ванную самостоятельно — спасибо-господи. И когда я выхожу, я чувствую запах итальянской еды, которую мама ставит для нас на кухонном столе. Я надеюсь, что еда сделает всё это проще.

— Шар.

Рука на моей здоровой руке; Я поворачиваю голову на шёпот Сиерры. Она стоит в дверях своей спальни, её лицо бледнеет. Я пытаюсь вспомнить, через что она прошла через последние двадцать четыре часа. Она смотрела, как я приношу её смерть в дом. И поскольку она владеет сверхъестественніми силами, я знаю, что она помнит временную шкалу, прежде чем Софи перебросила меня назад.

Она помнит как умирала.

Интересно, помнит ли она меня, как делает последний вздох.

— Мы находимся в затруднительном положении, не так ли? — говорит она, её голос тяжёлый от усталости. — Что мы ей скажем? Нам лучше решить быстро.

Мое сердце пускается вскачь, и я не думала, как трудно будет сказать Сиерре о моём решение. Я только думал о настоящем объяснении для мамы.

— Сиерра, ты знаешь, что время вернулось назад, верно?

Она с трудом сглатываает и кивает.

Я чувствую, как нервы гудят во мне, но мой голос устойчив и спокоен.

— Ты была мертва. Я смотрела, как ты умираешь.

Она ничего не говорит, но её рука сжата на моей руке. Я не уверена, что она понимает, что сжимает меня вообще.

— Знаешь ли ты, что сделала Дафни после того, как ударила тебя ножом? — Я тихо спрашиваю, но в моём тоне есть смертельное преимущество и жёсткая позиция Сиерры говорит мне о том, что она слышит это.

— Она вошла и убила маму, так же, как она убила своих родителей. — Я поворачиваюсь так, что я полностью смотрю на Сиеру. — Я заглянула в эту комнату, и я увидела, что моя мать мертва и лежит в луже крови. И если бы не Софи, она все ещё была бы мертва.

— Шарлотта…

— Всё, что я хочу сказать, это то, что я никогда не смогу, никогда не позволю моей матери умереть, потому что я оставила её в неведении, чтобы осознавать, что ей нужно защищаться. — Я указываю в коридор к кухне. — Я пойду туда, и я расскажу Маме, кто я. Я расскажу ей о папе, о мистере Ричардсе и Джейсоне Смите. Я расскажу ей о Софи и… — Я сглатыватаю. — И о Линдене. И ты не можешь меня остановить.

— Ты не можешь этого сделать, — шипит она.

— О, я не скажу ей о тебе, — говорю я, и мой голос сильный и твёрдый. Я не боюсь Сиерры, когда говорю эти слова. Внутри меня всё кричит, что это правильная вещь. Последствия будут прокляты. Если мама возненавидит меня после этого, я верю, что она в конце изменит своё мнение.

Но я не позволю ей снова умереть. Когда-либо. Нет, если я могу помочь.

— Твои секреты — твои собственные. У меня нет такого права.

Хотя я не совсем уверена, как я буду ходить вокруг да около. Наши тайны настолько переплетены, что трудно сказать, заканчивается её, и начинается моя.

И наоборот.

Сиерра пытается снова.

— Шарлотта, ты не мыслишь трезво. Ты должна хотя бы подождать, пока… пока морфин не выйдет из твоего организма, прежде чем ты подумаешь о принятии такого решения.

И теперь я слышу страх в её голосе. Интересно, она больше боится, чем я.

Но я не могу это слушать.

— Нет! — прошипела я, приближая своё лицо. — Я уже потеряла своего отца. Я не потеряю маму, потому что я боюсь своей собственной тайны.

— Подожди, — говорит Сиерра, чувствуя себя искренне отчаянной, когда она хватывает меня за рубашку и отталкивает назад. — Ты знаешь о моей работе. О моей позиции. Что я должна сделать? Честно. Что я должна сделать?

Я смотрю ей в глаза и сильно сглатываю, но я не теряю самообладания. Ни капельки.

— Полагаю, тебе пора решать, что важнее: твои Сёстры или твоя сестра.

Лицо Сиерры белеет.

Я не могу её успокоить. Не сейчас.

— Ты делаешь то, что хочешь; Я рассказываю ей обо мне. И я отворачиваюсь от Сиерры и пробираюсь по коридору к моей маме.

Потому что иногда, спасение чьей-то жизни в будущем должно быть сделано сегодня.

Конец

Перевод выполнен для сайта https://vk-booksource.net