Сонное царство

Глава 3

«Я удивлен, что мои руки могут двигаться так быстро. Удивлен по-настоящему». — Ральф отчаянно цеплялся за эту мысль, зная, что, если отвлечется от нее, то перед мысленным взором тотчас возникнет обезображенный труп Штиммица. Руки его продолжали жить самостоятельной жизнью, проворно вытаскивая из встроенного шкафа одежду и складывая ее в лежащий на постели открытый чемодан.

Гражданские рубашки перемешались с брюками, бельем и носками. Кое-что из форменной одежды осталось висеть на плечиках, некоторые вещи валялись по разным углам комнаты; стаскивать с себя одежду он начал сразу же, как только оказался в стенах своего жилища.

Руки машинально опустили крышку чемодана, и пальцы закрыли замки. Ральф отнес чемодан в прихожую и поставил его у двери, потом обернулся и еще раз внимательно осмотрел комнату, проверяя, не оставил ли чего из того, что хотел забрать с собой. Вещей было не слишком много. Он, похоже, не обладал способностью накапливать их. Кроме мусора, ничего не осталось. На кухне валялись бумажные упаковочные пакеты из продовольственного магазина, да под кровать закатилось несколько пустых жестянок из-под пива, которые он не сумел достать. Помедлив несколько секунд, Ральф прошел в ванную комнату, где сунул в карман брюк зубную щетку.

«Вроде все?» — подумал Ральф, возвращаясь в переднюю. Где-то у него имелось расписание движения автобусов, если только он сможет отыскать его.

Через Норден, маленький городок, находившийся в пределах пешей прогулки от базы, проходили большие рейсовые автобусы «Грейхаунд». Ральф нагнулся к кипе старых газет, сложенной возле кушетки. В этот момент кто-то постучал в дверь. Его рука замерла, судорожно смяв газетный лист со старыми заголовками.

Он выпрямился, подошел к двери и, дотронувшись до ручки, остановился.

— Кто там?

— Это я, Ред, — послышался голос Гуделла.

— Чего тебе? — Открывать дверь Ральф не спешил.

— Что? С тобой все в порядке? — Гуделл несколько раз нажал на ручку.

— Ответь, что ты хочешь, и все.

— Эй, старина, с тобой все в порядке? Ральф рывком распахнул дверь.

— Что ты имеешь в виду, спрашивая, все ли со мной в порядке? — заорал он в лицо перепуганному Гуделлу. — Ты, безмозглый болван, ты же видел, что произошло в поле! И после этого еще хочешь знать, «все ли со мной в порядке»?

Гуделл поспешно попятился в коридор, отойдя от Ральфа на безопасное расстояние.

— Для этого я и пришел. — Он развел руками, словно приготовился отразить нападение. — Тебя хочет видеть командир базы. Стайлз кое-что рассказал нам о том, что произошло со Штиммицем.

— Вот как? Что именно? — Внутри у Ральфа от ярости все клокотало, было видно, что еще немного — к он взорвется. Ему казалось, что вены его, которые до сих пор едва наполнялись кровью, теперь вот-вот лопнут от напряжения.

— Пойди к нему и узнай сам, — сказал Гуделл. — Он, а не кто-то другой должен сказать тебе это. — Гуделл повернулся и, нервно оглядываясь на Ральфа, торопливо пошел прочь.

«Стайлз хочет меня видеть, — подумал Ральф, закрыл дверь и уставил бессмысленный взгляд в потолок. — Что сказал Стейз другим?» Часы показывали семь часов тридцать минут. Лачугу связи он покинул сразу же, как только кабель вернул их с сонного поля, предоставив возможность другим рассказывать о несчастье, приключившемся со Штиммицем. Собственные слова он прибережет для полиции, когда вернется в Лос-Анджелес, или для ФБР, или иной подобной организации.

База и пустыня, которые были видны из окна его жилища, начали окрашиваться в золотистые оттенки утреннего света. Ральф взял было чемодан, но потом опустил и потер рукой подбородок. «Если я попытаюсь сейчас, — подумал он, — меня поймают. И что тогда?»

Он вытер о брюки внезапно ставшие мокрыми ладони. «Может быть, Стайлз сказал наблюдателям, что Штиммица убил я». В душу Ральфа закралось сомнение и расцвело там пышным цветом. «Не исключена возможность, что именно это он и сказал им. Тогда, если я появлюсь в его кабинете, меня убьют, а всем расскажут, что я пытался скрыться. И это вранье сойдет с рук».

Ральф присел на край кушетки и, сгорбившись, погрузился в размышления. Ему казалось, что после смерти Штиммица он унаследовал его мироощущение. «За исключением того, подумал Ральф, — что тот кое-что знал о происходящим вокруг».

Внезапно его, как лучом света, осенила другая мысль. «Они не станут убивать меня, если решат, что я ничего не подозреваю». Ральф поднялся и прошелся по своей маленькой комнате. Если ему на какое-то время удастся развеять подозрения командира Стайлза, он получит шанс сбежать позже, — возможно, даже сегодня. С его стороны только нужно было прикинуться глупым.

«Хорошо, — подумал Ральф и остановился посередине комнаты. — Если они — Стайлз и кто там выше его, — пока еще не решили избавится от меня, один шанс все же остается». У него возникло нестерпимое желание свернуться калачиком, забиться в угол комнаты, закрыть глаза и пролежать так до тех пор, пока за ним не придут. С трудом подавив искушение, он несколько раз глубоко вздохнул, потом открыл дверь квартиры и пошел по коридору к выходу.

— Только закрой за собой дверь, Метрик, хорошо? — командир Стайлз сделал слабый жест рукой, по всему столу роняя пепел с сигареты. — Присаживайся.

Ральф сел. Во рту скопилась слюна, но он, не желая выдавать волнения, не стал сглатывать ее.

За столом, на вертящемся кресле из искусственной кожи, сидел, поворачиваясь из стороны в сторону, седоволосый командир базы.

— Вижу, ты снял форму, — заметил он мягко. «Черт, — мелькнуло в голове Ральфа, — совсем забыл об этом». Комок в горле разрастался, и ему, чтобы заговорить, пришлось сделать глотательное движение.

— М-м-м… да, похоже, что так оно и есть.

— Ничего страшного. — Сигарета описала в воздухе замысловатую фигуру. — Я хорошо понимаю, что ты чувствуешь. — Стайлз выпустил струйку дыма, которая пеленой повисла между ними. — Думаешь, как бы смотаться отсюда, не так ли?

— Так точно. — Ральф почувствовал, что его разум совершенно вышел из-под контроля. — По правде говоря, я думал на эту тему уже давно. Хочу сказать, эта Мысль впервые посетила меня не сегодня.

— Чушь. — Стайлз взял из пачки со стола вторую сигарету и прикурил ее от окурка первой. — Ты просто испугался ночного происшествия. Вернее, утреннего, где-то в пять часов это было или около этого. Верно я говорю?

Ральф молча изучал испещренное морщинами лицо командира.

— Испугался? — спросил он наконец.

— Брось. Меня не проведешь, Метрик. Могу себе представить — зрелище, которое ты увидел в поле, не вызывает энтузиазма. Должно быть, ты решил, что где-то что-то вышло из-под контроля, раз такое могло случиться. Я имею ввиду Штиммица и этого — как бишь вы его называете, — Сли-дер-гада.

Ральф не ответил. Напряжение в комнате возрастало, ему даже стало казаться, что малейшего слова или движения будет достаточно, чтобы воздух начал искриться разрядами.

— А если я скажу тебе, — снова заговорил Стайлз, повернувшись вместе с креслом к окну, — что все, что ты видел, на самом деле не происходило?

— Сэр? — Ральф упер взгляд в спинку кресла из искусственной кожи. Стайлз резким движением вернулся в прежнее положение и посмотрел Ральфу прямо в лицо.

— Ничего не происходило, Метрик. Это была иллюзия. Этот глупый тип Штиммиц на днях проник в Дом Тронсена. Нам все об этом известно. Ребятишки там находятся под неусыпным контролем; в этом заключается часть лечения, и психотерапевты с большим тщанием относятся к отбору того, что им дозволяется видеть. Потому что то, что они видят в течение дня, внедряется в их сознание и потом выражается в сновидениях ночью. Таким образом осуществляется программирование событийных последовательностей. Несколько детей заметили Штиммица, когда он водил там носом. Но об этом нам ничего не было известно до тех пор, пока прошлой ночью не началась ваша смена наблюдателей. В последнюю минуту, когда кабель связи начал функционировать, мы сняли Штиммица со смены.

— Но вчера ночью Штиммиц находился на дежурстве…

Стайлз нетерпеливым жестом оборвал его.

— Это была иллюзия, Метрик. То, что ты видел в поле, было образом Штиммица, возникшем в детском сновидении. Ты сам знал, что он должен находиться рядом, и подсознательно восполнил картину его движений, разговора и прочее.

— Но он был там, — продолжал настаивать Ральф. — Я видел, как Слидер напал на него и…

— Нет. Реального Штиммица мы сняли с линии и уволили за то, что нарушил правила Операции. И в тот момент, когда тебе казалось, что ты стал свидетелем его гибели, Штиммиц спокойно стоял в Нордене на остановке и ждал автобус Новый образ является сильным стимулятором во всяком случае, так меня проинформировали психотерапевты из Дома Тронсена. Таким образом, исходившие от него импульсы спровоцировали выход программы Слидера с враждебной установкой. Его предполагали использовать в дальнейших разработках.

«Так вот что, оказывается, он сказал остальным», — промелькнуло в голове Ральфа.

— Так значит, Штиммиц жив? Настоящий, я имею в виду.

— Да. Хотя он заслуживал смерти. — Стайлз откинулся на спинку кресла и испытующе смотрел на Ральфа.

Что дальше? Ральф опустил глаза, избегая встречаться с собеседником взглядом. Если то, что сказал ему Стайлз, соответствовало действительности, то и повода для беспокойства не было. Но если нет, если что-то все же было покрыто мраком тайны… Внезапно он почувствовал, что его мир стал расплывчатым и нематериальным, как сонное поле. А ведь всего несколько мгновений назад он был ясен и надежен, хотя и опасен. «Туманные ножи», — пришло на ум сравнение, когда перед мысленным взором возник старый образ.

— Нет уверенности, да? — Стайлз поднял ладонь. — Ничего страшного. Я понимаю тебя, Метрик. Ведь именно ты видел все собственными глазами, поэтому имеешь все основания требовать доказательств. — Он наклонился и достал из-под стола большой пластиковый пакет и вывалил его содержимое на ворох бумаг на столе. — Подойди и посмотри.

Это был скомканный спортивный комбинезон, один из тех, которые наблюдатели Операции надевают, отправляясь на дежурство в сонное поле. Ральф взял его в руки и посмотрел на нашивку с внутренней стороны воротника. Там значились его собственные инициалы — РДМ.

— Это твой костюм, — пояснил Стайлз. — Тот самый, который был на тебе прошлой ночью. Мы забрали его из раздевалки сразу же, как только ты ушел домой. А теперь взгляни на него и, если нападение Слидера было и в самом деле таким жестоким, как ты рассказал другим наблюдателям, если там, в поле, действительно находился реальный Штиммиц, тогда его кровь неминуемо должна была попасть на твой костюм. Верно? Что ж, приступай к осмотру. Ну что? Ни пятнышка, да?

Ральф очень внимательно осмотрел комбинезон. Он хорошо помнил, как брызнула на него кровь после первого нападения Слидера на Штиммица. Из изуродованной ноги Штиммица кровь била теплым пульсирующим фонтаном в такт с его собственным сердцебиением.

Но на костюме он не обнаружил ни единого пятнышка. Ральф снова положил его на стол командира базы.

— Вот как обстоят дела, — сказал Стайлз. — Жаль, что Штиммицу пришлось уехать, жаль, что он оказался таким дуралеем и причинил нам массу хлопот и столько беспокойства для тебя. Но ты хороший человек, Метрик, и нам не хотелось бы тебя терять. В этом заключается смысл нашей сегодняшней встречи — сказать тебе, что ты уже достаточно долго прослужил на базе и вправе рассчитывать на недельный отпуск. Забудь о том, что видел в поле. — Стайлз сделал широкий жест руками.

— Очень может быть, — согласился Ральф. У него возникло ощущение пустоты внутри. Безо четно он пытался вспомнить, было ли так всегда или это чувство возникло только сейчас. — Вероятно, я так и поступлю. Я сообщу вам.

— Разумеется, сообщишь. В любое время. Закрой за собой дверь, пожалуйста, хорошо? Спасения от этой пыли нету.

Как только Ральф закрыл за собой дверь, перешагнув порог кабинета командира, у него в голове мелькнула догадка. «Они могли подменить костюм. Из корзины для грязного белья они могли взять другой мой комбинезон и подсунуть его мне. А от того, залитого кровью, избавиться. Как все просто».

— Ты и в самом деле веришь этому?

— Ну, конечно же, Ральф. — Кэти откинула с плеч свои нечесаные волосы. — А ты нет?

Гуделл, подавшись вперед, сидел в кресле рекреационного зала. Тыльной стороной ладони он вытер мокрую полоску над верхней губой, оставшуюся после пива.

— Брось, — сказал Гуделл. — У тебя же нет лучшего объяснения случившемуся?

— Нес лучившемуся, — исправил Ральф неуверенно и обвел взглядом группу наблюдателей. В главной комнате зала отдыха их собралось человек двадцать, мужчин и женщин. Какая-то невысказанная потребность заставила их искать компании товарищей. Даже Глогольт и тот присутствовал. Взгромоздив банку пива на живот, расслабившись, он сидел на стуле. «Некоторые растерянны», — заметил Ральф. — Круги от камня, упавшего в мелкие воды, еще не совсем успокоились».

— Ну что молчишь? А ты? — повторил Гуделл свой вопрос. — Нет, — ответил Ральф. Медленно, словно во сне, он поднес руку к лицу и вытер струившийся пот. — Они предложили свою версию, и поскольку никто не может дать нам иной, значит, все, что говорят Стайлз и другие, — правда.

— Ральф, не будь идиотом. — Было похоже, что примесь сарказма, прозвучавшая в голосе Ральфа, покоробила Кэти. — Ты все преувеличиваешь.

— Кто-нибудь видел, как Штиммиц уезжал? — Ральф был в полном отчаянии и теперь пытался остатки неясного сомнения связать с чем-то материальным и надежным. — Как могло случиться, что, уезжая, он бросил все свое барахло?

— Я бы тоже предпочел слинять, прежде чем меня кто-то заметит, — сказал Гуделл, — если бы сморозил какую-нибудь глупость. Подумать только, проник в Дом Тронсена. Надо же было додуматься… дурак.

— Не хочешь ли ты сказать, что не страдаешь любопытством? И тебя ничуть не интересует, что там делается?

— С какой стати?

Ральф перевел взгляд с лица Гуделла на лица других наблюдателей. Их глаза выражали сходные чувства. Он, ни слова не говоря, поднялся и, пробираясь через вытянутые ноги сидящих, направился к двери из темного стекла.

На улице на его плечи обрушился поток лучей полуденного солнца. Вдали в дрожащем сверкающем мареве виднелись холмы и пески пустыни, начинавшиеся за пределами лагеря базы; скалы и песчаные дюны напоминали глаза наблюдателей — одинаковые и пустые, словно они принадлежали лишенным жизни объектам, а не людям. Не глядя по сторонам, он пошел в сторону жилого корпуса.

На втором этаже в бывшей квартире Штиммица деловито трудились двое мужчин. В большие картонки они складывали книги и другие вещи. Заглянув в открытую дверь, Ральф увидел на спинах их серых рабочих комбинезонов два названия: «Зенитный фургон» и «Склад».

— Привет, — буркнул один из них, оглянувшись и заметив его в дверном проеме. — Эй, ты не знаешь здесь… как бишь его, — ну, для которого этот сверток?

— Ральф Метрик, — подсказал второй рабочий, снимая с книжного стеллажа магнитофон Штиммица.

— Это я.

— Вот, — сказал первый рабочий. — Этот парень оставил для тебя. — Он поднял с пола плоский квадратный предмет и протянул его Ральфу.

Это была коробка с магнитной пленкой. «Кантаты Баха» — значилось на европейской наклейке. Он перевернул коробку и на обратной стороне увидел сделанную фломастером надпись: «После моего ухода передать Ральфу Метрику». Ниже стояла подпись Штиммица.

— Благодарю, — пробормотал Ральф, принимая коробку. «Черт, — подумал он, — у меня даже нет магнитофона, чтобы прослушать запись. Штиммиц хорошо знал это. Может быть, он и в самом деле сделал ноги или еще что в этом роде».

— Спасибо, — еще раз повторил Ральф и, повернувшись, направился к выходу, но на полпути остановился и поинтересовался: — И куда вы все это барахло отправляете?

— Уберем на хранение, — сказал рабочий, — пока парень не придет и не заберет того что ему нужно. — Ага. — Ральф кивнул и снова двинулся по коридору.

Оказавшись в своей квартире, он распечатал коробку. Но там не было ничего, кроме пластмассовой бобины с намотанной на нее пленкой и книжечки с текстами кантат на трех языках. Ральф лихорадочно начал листать буклет, заполненный убористым текстом и фотографиями солистов. Расстроившись, он с отвращением швырнул катушку на диван, и конец пленки при этом размотался.

Магнитофон, на котором можно было бы прослушать пленку, имелся в зале отдыха. «Позже, — подумал Ральф. — Не сейчас, когда я слишком устал». У него было гнетущее ощущение, что удачи ему не видать. Каким-то образом он чувствовал, что и на пленке никаких сообщений не обнаружит.

Вероятно, он не получит больше никакой информации. Ральф подтащил к окну стул, сел и обвел базу взглядом. Он чувствовал, как из него, как кровь из жил, уходит последний из миров, где все было хотя бы взаимосвязано. «С возвращением, — мелькнула мрачная мысль. — Теперь все снова стало, как в старом Доме Юношества». Память, возвращая его в прошлое, раскрылась, как старая незаживающая рана.

Больше года назад Ральф в ночную смену дежурил в Доме Юношества, в одном из округов южнее Лос-Анджелеса. Смена начиналась с одиннадцати вечера и продолжалась до семи утра, точно совпадая по часам с бдениями в сонном поле. Он отвечал за один из «жилых модулей», как именовались комнаты, вмещавшие около двадцати ребят. К тому моменту, когда Ральф приступал к работе, все они почти всегда спали. Ему в обязанности вменялось каждые полчаса обходить модуль по длинному коридору с фонариком в руке и, заглядывая в проделанные в дверях окошечки, проверять, все ли в порядке — не повесился ли кто из заключенных детей на простынях, не сбежал ли кто, каким-то образом просочившись сквозь толстые решетки, которыми были забраны наружные окна. Пока Ральф там работал, ни один ребенок не совершил ни того, ни другого.

Все остальное время он должен был сидеть за столом дежурного в дневной комнате модуля, то есть находиться поблизости. Хорошая работа, сказали ему, когда он пришел устраиваться, особенно для тех, кто готовится в поступлению в колледж или имеет чем занять свободное время. После короткой прогулки каждые полчаса, больше смахивающей на разминку, все остальное время можно было учиться или заниматься прочими интересными делами. В ту пору Ральф не учился в колледже, но работал над романом. Прийдя на дежурство, он сразу же раскладывал перед собой на столе свои записные книжки.

Но книгу он так и не написал. С каждым, кто там работал в ночную смену, происходило одно и то же, но никто никогда на эту тему не заговаривал. Распространяясь, как нервная болезнь — от позвоночника к рукам и ногам, — наступал полный паралич воли. Ночь за ночью просиживал Ральф за столом. Часы шли, а чистые листы бумаги перед ним так и оставались нетронутыми. Планы, которые он намеревался осуществить, раздувались до неимоверных размеров и массы и превращались в препятствие.

Мир ночной смены постепенно становился все более и более странным. Каждые полчаса он начинал обход комнат с фонарем в руке, следуя от окошечка к окошечку. Ребятишки спали, погруженные в сновидения, которые там принадлежали только им одним.

Дети, заключенные в Доме Юношества, относились к числу пассивных правонарушителей. Совершенные ими проступки зачастую были связаны с откровенно жестоким обращением. Отбор наиболее агрессивных, у которых наступали подвижки в психике, не поддающиеся лечению, происходил сразу же. Таких малолеток направляли в специальные заведения штата; наиболее трудно воспитуемые из них могли в конечном счете оказаться в Доме Тронсена и стать участниками операции «Снонаблюдения». Те же, которых содержали в Доме Юношества, были совершенно неприспособленными и никчемными, обреченными всю жизнь существовать в придорожной канаве взрослого мира, ощущая на себе его тычки и пинки.

Иногда, заглядывая в угасшие лица детей, Ральф думал, что их дурные сны и ночные кошмары каким-то образом выходят за пределы запертых комнат и невидимым газом отравляют дежуривший по ночам персонал. Большинство из тех, кто соглашался на эту работу, чтобы продолжать учебу, начинали отставать и вскоре бросали колледж. Ральф, по утрам возвращаясь домой, чувствовал себя как выжатый лимон.

Потом он получил письмо с вложенным бланком заявления из лос-анджелесского офиса операции «Снонаблюдения», где сообщалось о наборе работников. Ральф ухватился за предоставившуюся возможность, как утопающий за соломинку, и, не долго думая, заполнил заявление. Так он и оказался здесь, в этой пустыне, которая будет вечно такой, и это рождает пустоту в его душе.

Ральф сидел у окна своей квартиры и смотрел на лагерь базы. Что теперь? Солнце уже садилось, — он и не заметил, как прошли последние часы. Казалось, что он опять вернулся в Дом Юношества, где жидкое время снова дало течь и испарилось. Ральф поднялся и взял пленку с дивана.

Когда он вошел в зал отдыха, один из наблюдателей, развалившихся в кресле, махнул в его сторону рукой в которой держал банку пива.

— Эй, — крикнул наблюдатель. — Сегодня дежурств нет. Бленек только что сказал, что у нас выходной.

Ральф кивнул, но задерживаться не стал. В принятом решении он не усмотрел ничего необычного. В подобных случаях им всегда говорили, что техника для внедрения в поле требует настройки.

В небольшой, редко используемой библиотеке зала отдыха он вошел в кабинку, оборудованную ленточным магнитофоном. Ознакомившись с кнопками и ручками на панели пульта управления, он установил катушку и вложил пленку в лентопротяжный механизм. Потом надел наушники и нажал кнопку воспроизведения.

Пленка крутилась почти два часа. Он прослушал ее от начала до конца. Ни единой фразы не было записано поверх кантат Баха. Когда музыка закончилась, Ральф мягко прикоснулся к катушке, чтобы та остановилась. Еще долго он продолжал неподвижно сидеть за магнитофоном. Со всех сторон его обступала тишина.