Сонька. Продолжение легенды

Глава десятая Побег

Был вечер, в Крестах наступило время относительного затишья. Арестантов не вызывали на допрос, не устраивались проверки, не приводили в камеры новых задержанных.

Слышалась только вечерняя молитва арестантов.

Сонька и Бруня сидели на корточках, разговаривали негромко, постоянно прислушиваясь к звукам за дверью.

— Хорошо, — кивнула головой Сонька. — Кого еще назвали тебе Артур и Улюкай?

— Дочку твою, Михелину, — ответила Бруня. — Барыню, у которой она сейчас живет.

— Зовут барыню как?

— Кажись, Анастасия.

— Еще кого?

— Прислугу ихнюю.

— Зовут прислугу как?

— Вот тебе крест, не помню.

— Хорошо, что не помнишь. Помнила бы все, сразу стало бы понятно — куруха.

— Сонь, ты чего?.. Какая я куруха?.. Я ж глазам своим не верю, что вижу тебя живьем. Как на святую гляжу!

Золотая Ручка помолчала, серьезно взглянула на соседку.

— И все равно я тебе не верю.

— Ну, чем хочешь клянусь!.. Хочешь — убей. Слова не пророню!

— Ну и как воры хотят меня отсюда ковырнуть?

— Этого я пока не знаю, — искренне ответила Бруня. — Для начала в меня должен поверить следак.

— Поверить — это как?

— Как? — Подсадная даже удивилась такому вопросу. — И правда — как?.. Не знаю. — Она вцепилась в рукав Соньки. — Мам, подскажи, чего я должна лепить?

— Не называй меня так, — поморщилась та. — Один уже называл.

— Так я от уважения, Сонь… Ну и чего лепить следаку?

— Наверно, что никакая я не Сонька, — пожала плечами воровка.

— Ясное дело. Язык свой раньше откушу!.. А еще чего?

— Про барыню не слыхала, а про Михелину тем более.

— Сонь, ты прямо со мной как с дурой! — почему-то обиделась Бруня. — У меня кумпол тоже чего-то варит!

Сонька глянула на нее, засмеялась.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Чтоб не зевнуть чего.

— Про драку скажи.

— Это обязательно! — Бруня вдруг развернулась и изо всей силы саданула рукой по корявой стене.

— Зачем ты? — удивилась Сонька.

— Чтоб виднее было, как ты меня крестила, — ответила та, стараясь губами унять кровотечение, пожаловалась: — Болит. Вава…

— Ты б еще головой, — улыбнулась воровка.

— Могу! Ради тебя все могу! — Подсадная поднялась, нацелилась головой в стену. — Хочешь — морду в лепеху?

Сонька со смехом отвела ее от стены, усадила, серьезно предупредила:

— Гляди, крыска, нагадишь, всю жизнь будешь жрать собственное дерьмо.

— Дерьмо — это что? — удивилась Бруня.

— Вот то самое.

Скандал с Кочубчиком случился далеко не на пустом месте.

Михелина увидела, как тот, разодетый и расфуфыренный, выкручивается перед большим зеркалом в гостиной, явно готовясь к выходу.

Подошла незаметно к нему сзади, ткнула в спину. От неожиданности Володя вздрогнул.

— Куда засобирался, красавец? — спросила девушка насмешливо.

— Желаешь сделать компанию? — кокетливо улыбнулся он и попытался приобнять ее.

Михелина сбросила руку.

— Компанию, чтоб вместе привести хвоста?

— Чтоб вместе пожиганить по Невскому, мамзель! — Вор поправил шляпу, снова оглядел себя в зеркале. — Мечта аглицкой королевы!

— Снимай шмотье, — жестко приказала Михелина.

— Не понял, — удивленно повернулся к ней Кочубчик.

— Раздевайся, никуда не пойдешь!

— Вы желаете меня видеть голым?

— Я желаю, чтоб ты без разрешения не высовывал морду.

— Без какого разрешения?

— Без моего!

— А ты кто такая, босявка?

— Тебе объяснить?

— Попробуй. А то в упор не вижу!

— Сейчас же раздевайся, иначе больше порог не переступишь!

Кочубчик развернулся к девушке и, расставив руки, двинулся на нее.

— Желаешь, чтоб разделся?.. Голенького желаешь? Так это мы, мадам, можем. Причем даже с удовольствием! — Он вдруг крепко обхватил Михелину за талию, стал своими губами искать ее губы. — Бесовка… Маруха… Телка… Сожру хризу, заглочу!

Михелина с силой оттолкнула его и тут же наотмашь заехала ему по физиономии так, что шляпа слетела с его головы.

Володя на секунду замер, приложив ладонь в щеке, прошептал:

— Маманька твоя… Сонька… как-то съездила меня по морде. И это ей брыкнулось… Ой как брыкнулось, мамзель. — Поднял шляпу, надел на голову, погрозил: — А не пустишь в дом, оставишь на улице, так мне есть кой-кому шепнуть, кто за этими стенами ныкается. Запомни это, шмоха. — И, сильно прихрамывая, зашагал к выходу.

Михелина стояла в растерянности посередине гостиной, увидела вдруг перед собой Никанора.

— Не надо было отпускать их, — произнес он тихо. — Могут определенно беду принести.

— Пошел вон! — вдруг закричала девушка. — Пошел вон!.. Что вы все лезете ко мне!.. Пошли все вон!

Она бросилась в сторону своей спальни, ее перехватила по пути княжна, обняла, прижала к себе.

— Спокойно, милая… Спокойно. Все хорошо… Все уладится.

Погода была теплая, солнечная, народа на Невском было предостаточно. Кочубчик франтовато хромал по проспекту, бросая взгляды на встречных, любуясь собой в отражении витрин.

Следом за ним двигались два шпика, отслеживая каждый его шаг, замечая каждую задержку.

В одном месте Кочубчик на какое-то время прилип к витрине с одеждой, в другой раз замер в числе зевак перед пацаном-фокусником, потом зачем-то купил букетик цветов и воткнул его в петлицу сюртука.

Он почти уже дошел до своего на места, на углу Невского и Литейного, уже видел издали Зоську и Сучка, и в это время к нему с двух сторон прилипли филеры.

Володя трепыхнулся, дернулся, но парни держали его крепко, основательно.

— Спокойно, полиция, — сказал один из них и показал соответствующую бляху.

Повозка, в которую должны были погрузить задержанного, уже стояла наготове, шпики подхватили Кочубчика под руки и без шума и скандала повели к извозчику.

Егор Никитич смотрел на Володю внимательно, не мигая. От такого взгляда тот не знал, как себя держать, поэтому елозил на стуле, изредка вертел головой, но натыкался на пустые стены и снова попадал под внимательный и жесткий взгляд следака.

За отдельным столиком сидел младший полицейский чин Феклистов, готовясь вести запись допроса.

Володя неожиданно улыбнулся Гришину, радостно сообщил:

— Я вас признал. Вы ночью в доме барышни шныркали.

— Молодец, — оскалился следователь и снова уставился на задержанного. — Паспорт имеется? — спросил наконец.

— Никак нет, — почему по-военному ответил Кочубчик. — Потерявши.

— Фамилия.

— Кликуха — Вова Кочубчик.

— Из воров?

— Из бывших.

— Бывших воров не бывает, — оскалился следователь.

— Еще как бывает!.. Вот я, к примеру. Сначала в Одессе марвихером дурку гнал, а потом раз — и в дамках! Помещик Кочубей!

— Это как? — не понял Гришин.

— А так! Полиция земли в награду нарезала — и сразу в помещики!

Феклистов оторвался от писанины, внимательно посмотрел на вора.

— Награду за что?

— Воровку сдал.

— Кликуха воровки?

Володя замялся, глаза его забегали из стороны в сторону.

— Забыл.

— Землю от полиции получил, а кликуху зажученной воровки забыл?

— Пил много, много был битый — голова как решето.

Следователь помолчал, сделал на бумаге какую-то пометку.

— Чем занимаешься в Питере?

— Ничем… Вот гулявши по Невскому, пока не загребли. — Кочубчик старался говорить по-культурному.

— Воруешь?

— Куда там воровать, — горько усмехнулся Володя. — Хворый насквозь. Видите, еле хожу. Чуть было не зарезали насмерть. — Он встал и даже продемонстрировал хромоту. — Только и осталось, что алюсничать.

— Кто чуть не зарезал?

— Воры.

— За воровку?

— За нее, кол ей в хребет!

Егор Никитич сделал еще пометку.

— Откуда костюм?

От этого вопроса Кочубчик вздрогнул.

— Не мой. Чужой.

— Понятно, что чужой. Чей — чужой?

— Подарили.

— Кто?

Володя замялся.

— Человек.

Младший полицейский чин бросил взгляд на допрашиваемого.

Егор Никитич, не скрывая раздражения, спросил:

— Будем темнить или отвечать на вопросы?.. С чьего плеча костюм?

— Барыня дала.

— Брянская?

— Видать, ее папки. Но сидит в самый раз. — Володя с удовольствием бросил на себя взгляд. — Как на меня скроенный.

— Полиции сдал Соньку? — неожиданно спросил следователь.

Глотка Кочубчика сразу пересохла.

— Какую… Соньку?

— Соньку Золотую Ручку.

— Ее, — еле слышно произнес вор.

— Давно с ней виделся?

— Вот только… Перед Крестами.

Егор Никитич черкнул на бумажке.

— Дочку Соньки видел?

— Михелину?

— Да, Михелину.

— Сегодня видел. Даже по морде съездила.

— Правильно сделала.

Следователь брезгливо посмотрел на задержанного, ухмыльнулся.

— Что ж ты так легко всех сдал?

— А чего таить? — пожал плечами Кочубчик. — Сами ведь все знаете.

— Жаль, что тебя воры недорезали.

Володя бросил на него испуганный взгляд.

— А ведь теперь могут дорезать.

— Вполне. — Гришин помолчал, подперев подбородок кулаками, поднял голову на Володю. — В полицейскую форму недавно зачем переодевался?

От такого вопроса тот совсем растерялся.

— Велели.

— Кто?

— Воры.

— Кликухи их знаешь?

— Они мою знают. Бежал от шпиков, а попал на воров. Влип как последний козел!

— Чего от тебя хотели?

— Чтоб свел с барышней.

— Зачем?

— Не знаю. К беседе не был допущен.

— Не шамань.

— Вот вам крест, — перекрестился Володя. — Они мне почему-то не верят.

— Правильно делают. — Следователь снова помолчал, прикидывая что-то, вдруг решил: — Ступай себе. Я отпускаю тебя.

— Куда? — испуганно спросил Кочубчик.

— Домой. К барышне.

— Не, не пойду. А то и правда прирежут.

— Будешь помогать нам, не прирежут.

— Помогать — это как?

— Нам нужна дочка Соньки. Знаешь, где ее в доме прячут?

— Никто не знает, окромя барышни.

— Будешь вести ее.

— Барышню?

— Сонькину дочку. Будешь сообщать агенту все о ней. Где спит, где прячется, часто ли бывает в городе.

— А где ж я его найду, этого агента?

— Он сам тебя найдет. — Глаза Егора Никитича стали жесткими. — Но гляди, паскуда, если киксанешь, башку снесу тут же!.. Ты здесь не был, я тебя не видел!

— Понял, ваше благородие, — севшим голосом ответил Кочубчик, поднялся и задом стал пятиться к выходу.

— Погоди! — остановил его следователь. Взял со стола Феклистова какую-то бумагу, распорядился: — Поставь крестик здесь.

— Зачем? — не понял вор.

— Чтоб не крутанул, часом!

Володя черкнул в указанном месте, поднял воспаленные глаза на Гришина.

— Все?

— Все, — ответил тот. — Теперь ты в наших руках. — Следователь открыл дверь, крикнул дежурному: — Выпустить его!

Уже на самом выходе Володя вспомнил:

— Это… чтоб поверили мне… надо мне маленько морду нагладить, да и костюм больно новый. Будто и не бывал в полиции! Могете?

— Это мы могем, — засмеялся следователь и кивнул Феклистову: — Вели мужикам над вшиварем потрудиться.

Вернулся Кочубчик в дом Брянских после полудня. С синяками на физиономии, в изодранном костюме, еще больше хромающий. С опаской посмотрел на шпиков в повозке, стоящей в конце забора, нажал на кнопку звонка.

— Кто такой? — послышался голос.

— Володя.

Калитка приоткрылась, привратник Семен вначале удивился виду вора, затем коротко и зло бросил:

— Пускать не велено! — и захлопнул калитку.

Вор растерянно потоптался на месте, снова нажал на кнопку.

— Не велено! — ответили из-за ворот.

— Скажи барышне, имею важное сообщение.

— Какое еще сообщение?

— Важное, сказал!

— Ладно, доложу!

Володя в ожидании ответа прошелся вдоль ворот, услышал приближающиеся шаги во дворе, быстро захромал к калитке.

От побитости Кочубчика дворецкий также слегка шарахнулся, затем сурово сообщил:

— Барышня не желают вас боле видеть.

— Имею сообщение, — шепотом сказал тот, приблизившись прочти вплотную к дворецкому. — Я из полиции!

— Там, что ли, разрисовали?

— А где ж еще подобные мордописцы имеются?

Старик помолчал, изучающе глядя на него, нерешительно открыл калитку.

— Впускаю в свою провинность.

Володя прошмыгнул во двор, заспешил к дому.

Дворецкий не отставал.

— Где барышня? — спросил вор.

— В своей комнате.

Анастасия и Михелина действительно находились в комнате княжны. Воровка позировала, хозяйка, сидя за мольбертом, писала ее портрет.

Кочубчик, только переступив порог, рухнул на колени и, истово крестясь, пополз в сторону красного угла, увенчанного большой иконой Спасителя.

— Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй…

Княжна вскочила, гневно крикнула растерянному дворецкому:

— Кто впустил сюда этого человека?

— Виноват, барышня, — приложил тот руки к груди. — Сказали, имеют важное сообщение.

— Какое еще сообщение?

— Они объяснят.

Володя между тем продолжал креститься и кланяться. Княжна остановилась перед ним, решительно потребовала:

— Сейчас же встаньте!

Тот еще пару раз осенил себя крестом, с трудом поднялся.

— Теперь немедленно покиньте дом!

— Покину, — кивнул вор. — Непременно покину. Только позвольте пару слов.

— Нет!.. Сейчас же вон! На вас отвратительно смотреть, не то что говорить с вами!

— Так не моя в том вина, барышня. Ей-богу…

— Вон!

Володя постоял какое-то время, понуро опустив голову, двинулся к двери. Остановился, погрозил вялым пальцем.

— А ведь хотел по совести. Так что, мамзели, пеняйте на себя.

— Пусть говорит, — брезгливо заметила Михелина.

— Благодарствую, дочка, — поклонился Кочубчик. — Спасаешь не только мою душу, но и свою. — Вернулся в комнату, еще раз перекрестился. — Вот как перед Господом… Пусть сразит на месте, ежли вру. — Махнул дворецкому, чтобы ушел, повернулся к девушкам, шепотом сообщил: — Полиция сцапала, еле утек.

— За что сцапала? — спросила недоверчиво Михелина. — Спер чего небось?

— Хвост прилепился, как и предупреждала. Только я за ворота, они следом. И в участок.

— Но вас же предупреждали! — сжала кулачки Анастасия.

— Предупреждали. Не послушался, штуцер. Теперь носа отсюда не высуну.

— А если и сюда хвост шел? — спросила Михелина.

— Не, я огородами.

— Какими огородами?

— Это так говорят… Тайком я, с оглядкой.

Девушки переглянулись.

— Что делать? — поджала губы княжна.

— Сидеть и не высовываться! — повторил Володя.

— Не к вам вопрос.

— Убить эту тварь на месте, — сказала воровка.

— Убейте, прошу вас!.. Убейте меня, негодного! — Володя вдруг стал плакать. — Как тварь последняя повел себя. Как барахло… Разве можно так жить?

Михелина подошла к нему, жестко просила:

— В участке, значит, был?

— Сбег.

— Врешь. Меня засыпал?

— Вот тебе крест, ни слова. Привели, стали пытать, а я возьми — и в окно.

— И не угнались?

— Так вроде и хромой, а бегаю прытче здорового!

— С этой минуты со двора ни ногой!

— Понятное дело.

— Пошел вон!

— Благодарствую.

Володя покинул комнату, девушки остались одни.

— Он все врет, — сказала Анастасия.

— Никакого сомнения. Выложил полиции все, как на картах.

— Что будем делать?

— Надо мне бежать.

— Даже не дождешься Андрея? — вскинула бровки княжна.

— Дождусь. Он завтра приезжает?

— Завтра.

— Встречу и прямо с вокзала смоюсь.

— Куда?

— К ворам. Они схоронят.

После рассказа Феклистова воры — Артур, Улюкай, Резаный, Безносый и еще двое пристяжных — сидели какое-то время молча, пытаясь понять, что делать в сложившейся ситуации.

— Надо вытаскивать из дома Михелину, — произнес наконец Артур.

— Как? — поднял голову Резаный. — Сам видел, вокруг особняка несколько повозок с филерами.

— А ежли тем путем, как Сонька когда-то, под забором? — предложил Улюкай.

— Пролезешь? — под общий смех спросил Безносый.

— Не пролезу, так перепрыгну.

— И портки в куски… Там теперь псы на цепях бегают.

— Как только в полиции получат сигнал от Кочубчика, — подал голос Феклистов, — они сразу же пойдут брать дом. Он подскажет, где искать Михелину.

— Убью паскуду! — выругался Улюкай.

— Остается одно, — подвел итог Артур. — Будем караулить. Шпики поближе, мы — подальше.

— А что с Бруней? — спросил Безносый Феклистова.

— В камере с Сонькой. Притираются.

Егор Никитич решил брать воровку на расположение. Он встретил Бруню так, будто знал ее сто лет. Приветливо показал на стул, поинтересовался:

— Как здоровьице?

— Хреново, — ответила та и продемонстрировала синяк на шее и окровавленную руку. — Будто и правда с войны!

Феклистов, сидя за своим столом, с интересом посмотрел на воровку.

— Это кто ж тебя?

— А кто!.. Баландерша!

— Сонька, что ли?

— А кто ее знает? Может, и Сонька.

Следователь сделал сочувствующее, располагающее лицо, улыбнулся.

— Так Сонька это или не Сонька?

— Не говорит. Не по-нашему белькочет, хрен ее разберешь.

— Зовут-то ее как?

— Кажись, Матильда. А врет или правдеху гонит — не знаю.

— Значит, Матильда белькочет и хрен ее разберет, — повторил слова воровки Гришин с усмешкой. — Про дочку что-нибудь говорила?

— Говорила, — быстро согласилась та. — Сказала, что дочки здесь нет.

— И дочки здесь нет, — снова повторил следователь. — Говоришь, как по писаному.

Поднялся, подошел совсем близко к Бруне и вдруг коротко и сильно ударил ее ладонью по лицу.

— Мошка пакостная!.. Спелась с этой сукой, да? — Схватил ее за глотку, стал душить. — Спелась, спрашиваю?

Воровка вырывалась, хрипела, пыталась освободиться от сильных и цепких рук следователя.

— Отпустите… Не бейте, Христа ради… За что, господи?

Егор Никитич отпустил ее, вернулся на место.

Феклистов сидел неподвижно, глядя в исписанные листки.

— Начнем по новой, — сказал Гришин, не сводя глаз с тетки. — Имя соседки?

— Я ж сказала… Матильда, кажись.

— Это я уже слышал!.. Матильда или кажись?

— Матильда.

— Дочку ее как зовут?

— Не сказала.

— Михелина?

— Не говорила.

— На кого-нибудь из воров выводила?

— Не русская она. Когда белькочет, не все понимаю.

— О чем с ней говорила?

— Ни о чем!.. Била она меня!.. Глядите как! — Бруня стала показывать руку, плакать. — Разве русские так измываются?.. Страшнее зверя какого!.. Кабы не солдатик, пришибла б!

Егор Никитич встал, обошел тетку вокруг и неожиданно ударил ногой ее в спину с такой силой, что она рухнула и распласталась на полу. Закричала благим матом, заголосила.

Следователь наклонился к ней, развернул ее голову к себе.

— Кликухи воров, которые подкинули тебя!.. Вспомни, сука, и завтра доложишь!.. Поняла?

— Поняла.

— Зови конвойных! — махнул Гришин Феклистову и быстро покинул кабинет.

Илья Глазков нашел 25-й дом на 2-й линии Васильевского острова, вошел в парадное, поднялся на третий этаж, остановился перед одной из трех дверей на площадке. Выбрал наугад одну из дверей, нажал кнопку звонка.

Без предварительного вопроса «кто там?» дверь открылась, и перед прапорщиком возникла седенькая изящная старушка.

— Вам кого, молодой человек? — приветливо спросила она.

— Великодушно простите, — произнес тот, — но на вашем этаже, возможно, проживает госпожа Бессмертная. Артистка…

— Конечно, конечно, вот ее дверь, — показала старушка. — Только не уверена, что она все еще здесь. Сказывали, что у нее проблемы с деньгами и хозяин едва ли не выселяет ее.

— Благодарю. — Илья оставил соседку и нажал кнопку квартиры Таббы.

Только после третьего звонка за дверью послышались легкие шажки, и неуверенный женский голос поинтересовался:

— Кто здесь?

— Госпожа Бессмертная здесь проживает?

— Кто спрашивает?

— Прапорщик Глазков. Я по крайне важному делу.

— Минуту.

Шаги удалились, и какое-то время за дверью было тихо. Илья повздыхал, потоптался на месте, заметил, что соседка-старушка коротко выглянула из своей квартиры и тут же исчезла.

Дверь квартиры артистки открылась, на пороге стояла милая и смущенная Катенька.

— Барыня ждет вас.

Илья переступил порог, прислуга проследовала с ним в гостиную, и тут прапорщик увидел приму. Она сидела за большим столом, печальная и красивая, смотрела на гостя безразлично и несколько удивленно. Он подошел к ней, поцеловал руку, вопросительно посмотрел на свободный стул.

— Позвольте?

— Присаживайтесь.

Катенька привычно покинула гостиную.

— Мне сказали, что вас здесь может не быть, — зачем-то произнес Илья. — Якобы у вас проблемы с деньгами.

— Кто сказал? — безразлично спросила Табба.

— Соседи.

— Сплетни. Что у вас?

— Возможно, вы вспомнили меня, — сказал прапорщик. — Вы подарили мне кулон с Богоматерью…

Глазков полез было под сорочку за кулоном, артистка остановила его.

— Я вас помню. — И попросила: — Если можно, покороче. У меня вечером выступление.

Молодой человек кивнул, сразу перешел к делу:

— Я служу в Крестах… Знаете, что такое Кресты?

— Тюрьма.

— Я не желал там служить, но по воинскому долгу не имею права отказаться…

— Вы по поводу моей матери? — прервала его Табба.

— Да. Сонька Золотая Ручка — ваша матушка?

— Зачем вам это знать?

— Она в тюрьме, и надо ей помочь.

Табба подняла брови.

— Вы хотите это сделать?

— Да, ради вас.

Девушка посмотрела на визитера с печальной снисходительностью, усмехнулась.

— Вы хотя бы понимаете, что говорите?

— Я же сказал, ради вас.

— Но вы меня не знаете.

— Знаю. С тех пор, как увидел вас в госпитале, я потерял себя.

— Мальчик… — Табба взяла его руку. — Мой милый мальчик. Не сходите с ума. Вы не представляете, в какую бездну можете окунуться.

— С вами?.. С вами хоть в преисподнюю.

— Нехорошие слова говорите. Страшные. — Артистка помолчала, серьезным тоном спросила: — Вы действительно хотите помочь Соньке?

— Да, вашей матушке.

— Каким образом?

— Я буду думать. Если вы согласитесь, я придумаю. Пойду на все.

— Я не хочу, чтобы вы рисковали своей молодой жизнью. На пути Соньки много сломленных судеб.

— Если я ничего не сделаю для вас, — так же серьезно ответил Илья, — я помру.

Девушка снова задумалась.

— Знаете, вы явились кстати. У меня долг перед матерью. Возможно, вы поможете искупить его.

— Значит, вы меня благословляете?

— Я не священник.

— Вы женщина, которую я люблю.

— Глупый мальчик. — Табба неожиданно взяла его руку, поцеловала. — Спасибо, что вы помогаете снять страшный груз с моей души. Я все-таки благословляю вас.

Бруня стояла напротив Соньки, избитая, окровавленная, какое-то время обе молчали, потом подсадная негромко произнесла:

— Не подходи ко мне. Не жалей. Они могут подглядеть.

Воровка согласно кивнула головой.

— Допытывался про тебя, про твою дочку. Потом стал бить. Думала, боле тебя не увижу.

За дверью послышались шаги, в дверях едва слышно скрипнуло.

— Молчи, — тихо попросила Сонька.

Они обе замолчали, Бруня смотрела на товарку, и неожиданно из ее глаз потекли обильные, вперемешку с кровью слезы. Она не вытирала их, отчего лицо становилось кроваво-красным, пугающим.

Шаги удалились.

— Завтра опять будут допрашивать, — сказала Бруня. — Поэтому, может, и правда не свидимся боле.

— Свидимся, — ответила Сонька. — Надо думать, как отсюда бежать.

— Будем думать мы, будут думать и наши товарищи, — попыталась улыбнуться Бруня и серьезно добавила: — А драпать нужно поскорее, иначе до смерти забьют. Меня сразу, а тебя опосля.

Снаружи вновь послышались шаги, в дверях опять скрипнуло, и в дверном оконце показалось лицо Ильи Глазкова.

— Я к вам, — торопливо прошептал он.

Сонька дала знать Бруне, чтобы та оставалась на месте, подошла к прапорщику. Глаза его горели.

— Я отыскал госпожу Бессмертную, — со счастливым видом сообщил он. — Передавала вам привет.

— Благодарю, — сухо ответила воровка.

— Но я не только поэтому к вам. Против вас что-то замышляется.

— Что именно?

— Я не совсем понял. Услышал только, будто вам готовят побег.

— Кто?

— Не знаю. Но если об этом говорят в тюрьме, это плохо… У меня есть план. Попросите, чтоб вам велели приносить чайник с горячей водой.

— Зачем?

— Потом объясню, — поспешно ответил Илья и закрыл окошко.

Сонька вернулась на место, Бруня спросила:

— Чего он?

— Глупости всякие, — отмахнулась та.

Володя набрал полную кастрюлю горячего варева, вышел из дворницкой и, прихрамывая, направился кормить собак. Некоторые из них уже знали его, поэтому ластились в предвкушении жратвы, другие настороженно рычали, но не кусали, так как понимали, что их будут кормить.

— Куда прете, твари! — ругался Кочубчик, отгоняя наглых животных. — На место, сказал!.. Пошли, мрази!

Собаки стали есть жадно, изредка грызясь друг с другом.

Он разбросал по желобкам еду, попинал валявшиеся под ногами ведра из-под воды, направился обратно.

И тут навстречу ему вышел привратник Семен.

— Чего тебе? — набычился Володя.

— В полиции был? — негромко, с ухмылкой спросил привратник.

— Тебе какое козлиное дело, кугут?

— Привет тебе оттудова.

— Какой еще привет? — не понял Кочубчик.

— Ежли захочешь сам передать чего синежопым, скажи мне — я мигом, — все с той же ухмылкой ответил Семен.

Вор вытаращил глаза, шепотом спросил:

— Агент, что ли?

— Работник в этом доме. — Привратник подмигнул и зашагал обратно.

Володя догнал его, цапнул за рукав.

— А ежли врешь?

— Главное, чтоб ты не врал… — ответил Семен, довольно непочтительно оттолкнул его и снова подмигнул.

Когда Кочубчик стал подниматься в дом, Никанор подозрительно спросил:

— Чего вы там?

— Ничего! — огрызнулся тот. — Земляки оказались!

Следователь встретил Соньку, сияя от удовольствия и предвкушения какой-то тайны. Позволил себе даже отодвинуть для нее стул, уселся напротив, улыбнулся приветливо и радушно.

— Каково ваше самочувствие?

Воровка подняла на него удивленный взгляд.

— Что это с вами, господин следователь?

— Ничего особенного. Всего лишь стиль работы. — Повернул голову к Феклистову, приказал: — Покинь-ка, братец, помещение.

— Как надолго? — спросил тот.

— Я позову.

Полицейский ушел, Гришин пододвинул стул поближе к Соньке совсем негромко произнес:

— Разговор будет доверительный и серьезный.

— Слушаю вас, — спокойно ответила та.

— Пока вы находились в Крестах, я дважды навещал вашу племянницу, мадемуазель Брянскую.

Воровка никак не отреагировала на сказанное продолжала смотреть на следователя невозмутимо, холодно.

— Видимо, вы желаете узнать цель моего визита в дом княжны? — поинтересовался тот.

Сонька пожала плечами.

— Если вы сами пожелаете сказать об этом.

Егор Никитич помолчал, глядя на ухоженные пальцы своих рук, поднял на женщину глаза.

— Я хочу помочь вам.

Она вскинула брови.

— Мне?. Помочь?.. Думаю, мне поможет российское правосудие.

— Не поможет. И вообще вам никто не поможет. Кроме меня.

— Чем же вызвано ваше особое расположение ко мне?

— Ничего особого в моем расположении нет… Деньги! Вернее, вознаграждение, которое я получу от княжны.

— Вы с ней встречались?

— Представьте.

Воровка с удивлением качнула головой.

— Это похоже либо на шутку, либо на провокацию.

— Ни то, ни другое. Всего лишь корысть. Времена на улице смутные, и мне хотелось бы позаботиться о завтрашнем дне. Следователи в России получают крайне скудное жалованье. А у меня, мадам, трое детей.

— И не боитесь?

— Боюсь. Но жажда вознаграждения сильнее страха.

Сонька помолчала, оценивая услышанное, с усмешкой спросила:

— В чем моя задача?

— Дать согласие.

— Согласие на что?

— На побег.

— То есть вы готовы организовать мой побег? — не скрывая удивления, переспросила воровка.

— Именно.

— Ну и куда я… побегу?

— Я обеспечу вас и вашу дочь соответствующими документами…

— Моя дочь во Франции, — прервала следователя Сонька.

— Хорошо, дочь во Франции. В таком случае я вручу документы только вам, решу вопрос о вашей безопасности и даже организую посадку на поезд.

Сонька продолжала улыбаться.

— Это похоже на сказку.

— Это правда, мадам. И я советую не тянуть время. Каждый день проволочки работает против вас.

— Понимаю, — согласилась женщина и поинтересовалась: — Могу я хотя бы в общих чертах понять механизм побега?

— Только в общих чертах, — согласился Гришин. — Ваша соседка — не наша подсадная. Мне ее поставили ваши товарищи…

— Мои товарищи?!

— Простите, оговорился по привычке, — приложил руки к груди Егор Никитич. — Она воровка. И воры по моей просьбе организовали ее для посадки к вам в камеру.

— Для чего ее пытали, если вы знали, кто она?

— Исключительно в целях профилактики. Для поддержания стойкости духа, — хохотнул Гришин. — Так вот… Мы Бруню отпускаем, она встречается с ворами, они на воле готовят все необходимое для побега, я же тем временем решаю все задачи здесь, в Крестах.

Мужчина и женщина какое-то время неотрывно смотрели друг другу в глаза, будто испытывали на прочность, после чего воровка кивнула.

— Хорошо, согласна. Что еще?

— У меня все. У вас?

— В камере сыро, холодно, — сказала Сонька. — Мне хотя бы раз в день чайник с горячей водой.

— Не проблема, — улыбнулся следователь и поднялся. — До встречи. Надеюсь, уже на воле.

— Надеюсь, — коротко ответила воровка и направилась к двери.

— Арестованную в камеру! — крикнул в коридор Гришин.

Когда Сонька вернулась в камеру, Бруня встревоженно поднялась навстречу.

— Чего?

— Тебя скоро выпустят.

— Это как?

— Следак все расскажет. Но не верь ни одному слову. Это все фуфло.

— А выпустят когда?

— Скоро.

— Для чего?

— Чтоб встретилась с ворами.

— Ничего, Сонь, не понимаю.

— Сама не все понимаю. Главное уловила, меня хотят взять на побеге. Поэтому скажи ворам, чтоб не купились.

— А ты как же?.. Так и будешь в Крестах чалиться?

— Что-нибудь придумаю, Бруня. Главное, сама не попадись.

В замке двери камеры послышался скрип ключа, дверь открылась, и конвойный громко скомандовал:

— Арестованная Бруня, на выход!

Та торопливо взяла с койки свою рваную одежонку, низко поклонилась Соньке и покинула камеру.

Бруня, выйдя из ворот Крестов, поначалу чуть не задохнулась от ощущения свободы и свежего воздуха. Прошла вдоль Невы до ближнего переулка, незаметно оглянулась, но ничего опасного за собой не заметила.

Завернула за угол, и в это время от тюрьмы быстрым шагом вышли два филера и, держа приличное расстояние между собой, двинулись следом за воровкой.

Она выбралась уже на более людное место, шла легко и свободно, пару раз крутнула головой, но опять никакой слежки не обнаружила. Какой-то народ шел по проспекту, на воровку никто не обращал особого внимания, в одном месте Бруня подошла к очереди за пирожками, щипнула из кармана впереди стоявшего господина кошелек и, довольная удачей, поспешила дальше.

Филеры вели воровку на небольшом расстоянии, фиксируя каждый ее шаг.

Бруня, жуя вкусную булку и закусывая ее колбасой, еще болталась какое-то время по улицам города, не замечая хвоста, пока не оказалась на Сенной площади. Отсюда она вышла на ближнюю улочку, тянущуюся вдоль канала, обогнула высокий черный дом, перед одним из подъездов остановилась.

Огляделась, увидела поодаль несколько одиноких фигур и решительно вошла в арку.

Филеры точно зафиксировали место, где скрылась воровка, один из них двинулся также в арку, второй стал совершать неторопливую прогулку вдоль канала.

…Спустя некоторое время первому филеру, находившемуся на улице, бросился в глаза младший полицейский чин, спешащий в сторону арки, в которую недавно вошла Бруня.

Феклистов, не доходя до арки, повертел головой и торопливо скрылся в ней.

Второй филер, удачно занявший место между этажами дома, напрягся при виде младшего полицейского чина, стал внимательно следить за ним.

Феклистов остановился перед дверью на третьем этаже, нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и младший полицейский чин скрылся за ней.

…Покинул Феклистов квартиру на третьем этаже, когда на улице уже стемнело. Филер, сидевший в своем укрытии на ступеньках, увидел, как младший полицейский чин поспешно спустился на первый этаж, и до слуха донесся стук входной двери.

Филер, карауливший на улице, тоже заметил Феклистова, невидимой тенью скользнул следом, проследовал за «объектом» до освещенного перекрестка, причем на довольно близком расстоянии, обнаружил, что тот пытается остановить попутного извозчика.

Филер удачно тормознул повозку на другой стороне улицы, уселся в нее и стал следить за жертвой.

К тому времени, когда ночь стала медленно оседать на землю, обволакивая ее плотным черным одеялом, ресторан «Инвалид» был переполнен публикой. Все ждали главного сюрприза вечера.

Сцена была задернута черным бархатным занавесом, а наверху сверкала большая афиша в белых лилиях, на которой крупно было написано: «ГВОЗДЬ СЕЗОНА! МАДЕМУАЗЕЛЬ „НОЧНАЯ ЛИЛИЯ“!»

Среди завсегдатаев ресторана был заметен князь Икрамов с большой компанией, количество дам в зале заметно увеличилось, и вообще атмосфера была праздничная и в чем-то даже загадочная.

Табба в своей маленькой гримерке была уже готова к выходу. Ее лицо скрывала изящная черная в бриллиантиках маска, вокруг нее топталась Катенька, выполнявшая роль и костюмерши, и гримерши. Тут же на стуле расположился Арнольд Михайлович, придирчиво отслеживающий каждую складку на длинном черном платье артистки. Возле двери незаметной тенью присутствовал Изюмов.

— Пора! — подвел черту хозяин и поднялся. — Как бы не перегреть публику. Нажрутся, вообще ничего не заметят.

— С Богом, — белыми губами произнес Изюмов и перекрестил Таббу.

— С Богом, — кивнула она, поправила маску и вошла.

Сидевшие ближе к сцене первыми увидели «Ночную лилию», зааплодировали. К ним подключился постепенно весь зал, и вскоре аплодисменты переросли чуть ли не в овацию.

Табба, высокая, стройная, таинственная, подошла к роялю, поклонилась гостям, дала знак пианисту, и тот коснулся клавиш. Зал затих.

Голос Таббы, низкий, глубокий, волнующий, расплылся по всему залу, сковал сидящих за столами, свел скулы, перехватил спазмом глотки. Слушать «Ночную лилию» вышли не только официанты и администраторы, но даже повара с кухни.

Изюмов стоял за тяжелой портьерой, упиваясь голосом, фигурой, всей сущностью бывшей примы. Рядом с ним почти бездыханно присутствовал Арнольд Михайлович, гордо переводивший взгляд с певицы на зал.

Когда артистка закончила романс, мужчины, будто безумные, повскакивали с мест, стали кричать и аплодировать с такой силой, что сидевшие рядом дамы вынуждены были закрыть прелестные ушки.

Сразу несколько офицеров ринулись к сцене в страстном желании немедленно объясниться певице в любви, но она после нескольких поклонов ловко ускользнула за портьеру, и страстных мужчин остановили ресторанные администраторы во главе с Арнольдом Михайловичем.

— Господа! — взывал он, сдерживая натиск поклонников. — Господа офицеры!.. Мадемуазель еще будет выступать!.. Успокойтесь, господа!

Князь Икрамов остался сидеть за столом, глядя налившимися страстью глазами в сторону портьеры, за которой исчезла певица.

Изюмов, перехвативший артистку по пути в гримерку, принялся пылко целовать ей руки, приговаривая:

— Чудо… Божество!.. Истинный, превосходный талант! Вы ошеломили всех!

Табба легонько отстранила его.

— Благодарю, — и двинулась дальше.

В гримерке Катенька быстро и внимательно оглядела костюм и внешность своей хозяйки, одобрительно кивнула.

— Это, барыня, больше чем успех. Такую бурю в этом заведении, думаю, никто еще не вызывал.

Табба снисходительно улыбнулась.

— Не мудрено. Кабак. Нетрезвые мужчины, веселые женщины.

В комнату шумно ввалился с громадным букетом Арнольд Михайлович, торжественно протянул его артистке.

— Мадемуазель Табба, что вы сделали с залом?.. Мужчины сошли с ума, дамы потеряли всякий интерес к жизни.

Девушка рассмеялась.

— Две новости и обе приятные.

— Клянусь, — приложил пухлые ручки к груди хозяин. — А один весьма уважаемый князь потерял рассудок настолько, что осмелился пренебречь правилами приличия. Стоит за дверью и просит позволения увидеть вас.

— Только не сейчас, — замахала руками артистка. — Мне надо подготовиться к следующему номеру.

— Мадемуазель, — доверительно проговорил Арнольд Михайлович, — я решительно не советую испытывать на прочность терпение князя. Во-первых, он южных кровей. Во-вторых, весьма влиятельный в высоких кругах. А в-третьих, у него на груди болтаются две цацки высшей пробы!

— Вам мадемуазель объяснила, — вмешался нервно Изюмов, — они не желают сейчас никого видеть.

Хозяин удивленно оглянулся на него, с издевкой заметил:

— Любите вы все-таки дергать ножками, хотя вас и не трогают, господин артист. — И снова обратился к Таббе: — Позвольте все-таки князю вкусить глоток счастья.

— Хорошо, — согласилась она. — Пусть войдет. Но ненадолго!

— Как прикажете, — кивнул хозяин, открыл дверь, с улыбкой пригласил: — Ваше благородие, вас ждут.

Князь Икрамов не спеша перешагнул порог, с достоинством раскланялся со всеми, после чего обратился к артистке:

— Благодарю, мадемуазель, что позволили мне войти к вам. — Неожиданно снял с груди маленькую медаль, усеянную бриллиантами, протянул ей. — Сочту за счастье, если вы примете этот скромный подарок.

Табба отступила на шаг.

— Вы ставите меня в неловкое положение, князь.

— Я окажусь в еще более неловком положении, если вы не примете его, — ответил тот.

Девушка после колебания приняла медаль, улыбнулась князю.

— Но это ваша награда на войне!

— Она поможет вам в трудную минуту вашей жизни, — улыбнулся в ответ полковник. — Она заговоренная.

— Шутите?

— Нет. Она однажды защитила меня.

Табба еще раз осмотрела подарок, показала дефект.

— Здесь скол.

— От японский пули. Она отрикошетила от медали, в противном случае я бы не стоял перед вами.

— Благодарю, князь. Я буду всегда носить ее при себе.

— Буду счастлив.

Икрамов уже готов был откланяться, но у порога задержался.

— И все-таки я вас знаю. Более того, догадываюсь, кто вы есть…

— Пусть ваши фантазии останутся при вас.

Хозяин, сияя счастливой улыбкой, вышел провожать поклонника. Изюмов хмуро и подавленно пробормотал:

— Я его убью.

Табба удивленно повернулась к нему.

— С ума сошли?

— Я буду убивать всех, кто посмеет прикоснуться к вам, — ответил артист и быстро покинул комнату.

Бруня покинула воровскую квартиру далеко после полуночи. Вышла из-под арки, коротко огляделась и широко зашагала в сторону Черной речки.

Вдруг из-за угла вышли два подвыпивших мужика, рогом двинулись на воровку Она попыталась нырнуть куда-то в сторону даже перешла на бег, однако ее догнали повалили на землю, стали бить ногами жестоко беспощадно. Утихомирились когда тетка перестала подавать признаки жизни, подняли ее с земли и с размаху бросили в речку.

Феклистов велел извозчику остановиться рядом с воротами дома Брянских, спешно соскочил на землю, огляделся. Увидел в темноте какую-то повозку, затем заметил на другой стороне Фонтанки подъехавший экипаж, из которого никто не показался, направился к воротам.

На звонок не сразу ответил недовольный голос Семена:

— Чего надобно?

— Полиция, — коротко ответил Феклистов.

— Ходют по ночам, людям спать мешают, — пробормотал привратник и открыл калитку. Увидел перед собой человека в форме, нахмурился. — Чего нужно?

— Буди хозяйку.

— Спит хозяйка!

— Слыхал, что я велю, чердачник? — обозлился младший полицейский чин. — Имею ордер на обыск!

— Ночью, что ли?

— Не твоего ума дело!

Феклистов грубо оттолкнул Семена, направился в дом и на входе натолкнулся на дворецкого.

— По какой надобности изволите? — неприветливо спросил тот.

— Тише, отец, — полушепотом бросил визитер, оглянувшись на привратника. — Я от товарищей.

— Каких еще товарищей?.. Спят все!

— От воров, — еще тише произнес Феклистов.

— Вот беда какая, — перекрестил его Никанор. — Не княжий дом, а воровской притон.

Феклистов не обратил внимания на его слова, нервно затеребил его за рукав.

— Разбуди немедля барыню, а то беда случится.

— Остолоп, что ли?.. Сказано, спят барыня!

— Хромой небось тоже спит? — с ехидцей заметил полицейский.

— Видать, спит.

— От него беда идет. В любой момент могут синежопые нагрянуть! Скажи об этом барышням.

Старик поколебался, с опаской бросил взгляд на привратника возле калитки, строго приказал визитеру:

— Жди здесь, — и заковылял в глубь дома.

Семен подошел к дверям, довольно громко поинтересовался:

— Чего он?

— Пошел будить, — ответил Феклистов.

Привратник вернулся на место, от ворот стал наблюдать за происходящим. Увидел, как к полицейскому вернулся дворецкий, что-то сказал ему, и они оба растворились в черноте комнат.

Семен поспешно вышел за калитку, огляделся, заметил две повозки с филерами, стоявшие рядом, заспешил к ним.

За темным окном гремели цепями и бегали на длинной проволоке грозные собаки, в дворницкой мерцал свет, оттуда доносились приглушенные голоса бодрствующей обслуги, изредка слух тревожил грохот повозок по булыжнику.

Часы Петропавловской крепости отбили полночь.

Михелина и Анастасия сидели в слабо освещенной комнате, молчали, озабоченные рассказом ночного визитера. Сам Феклистов приглашения сесть не принял, стоял возле двери, ожидая, когда ему позволят уйти.

— Ехать тебе на вокзал нельзя, — произнесла наконец княжна.

— Я тоже так считаю, — кивнул полицейский.

Воровка бросила на него недовольный взгляд.

— А я так не считаю.

— За нами сразу же пойдет хвост, — возразила Анастасия.

— Не пойдет. Мы сядем в карету с другой стороны дома. Подлезем под забором, и никто нас не увидит.

Княжна рассмеялась.

— Хорошая картинка. Две расфуфыренные особы ползают по земле.

— Вас может застукать хромой, — сказал Феклистов.

— Кочубчик? — переспросила воровка.

— Да, эта хавка. Он подписал бумагу, теперь будет зекать в оба.

— Я завтра же выгоню его! — заявила княжна.

— Это будет еще хуже, — объяснил младший чин. — Сразу метнется в участок, и тогда в дом точно нагрянут полицейские.

— Хорошо, я велю Никанору, он займет его.

— Чего ворам передать? — подал голос младший чин.

— Передай, чтоб не беспокоились, — ответила Михелина. — Пусть Соньку быстрее выдергивают.

— Воров в Питере много, — усмехнулся Феклистов. — Они и Соньке помогут, и за тобой глаз держать будут.

…Когда младший полицейский чин вышел из калитки и направился к поджидающей его повозке, из темноты к нему бросились сразу четыре филера, заломили за спину руки и потащили к своим экипажам.

Удивленный извозчик даже привстал на козлах, глядя на диковинную картинку.

Из калитки за происходящим наблюдал также и привратник Семен.

Когда после ресторана экипаж с Таббой и Катенькой подкатил к дому на Васильевском и девушки направились к своему парадному, из темного угла возник прапорщик Глазков.

От неожиданности они даже вскрикнули.

Илья приложил руки к груди.

— Не пугайтесь, бога ради. Я ничего дурного вам не сделаю.

— Вы уже дурно поступаете, карауля нас здесь.

— У меня к вам, мадемуазель, крайне спешное дело. Но это крайне конфиденциально.

— Жди там, — кивнула артистка прислуге, повернулась к Глазкову: — Вы мне надоели!

— Простите меня, но я окончательно пришел к решению помочь вашей маменьке.

Девушка пожала плечами.

— Помогайте, я тут при чем?

— Вы должны неким образом поспособствовать мне.

— Поспособствовать?.. Что вы имеете в виду?

— Я обеспечу ей побег, найму верного извозчика, чтобы убраться от Крестов подальше, но я решительно не могу предоставить ей убежище. Я живу с папенькой и маменькой, в гостинице же останавливаться крайне рискованно.

Катенька стояла под аркой дома, издали наблюдала за происходящим.

— Вы полагаете, что Сонька может остановиться у меня? — крайне удивилась Табба.

— Именно так.

— С ума сошли?

— Почему?.. Она ваша мать.

— Что вы знаете о ней и обо мне?

— Ничего не знаю. Но в такой момент вы не можете от нее отстраниться. Ее могут отправить на каторгу.

— Не привыкать. Она была уже там.

— Тем более!.. Помогите же своей матери!

— Послушайте, вы! — Лицо бывшей примы стало бешеным. — Мать — не та женщина, которая рожает, а которая доводит своих детей до ума! Моя мать — кукушка!.. Родила — выбросила, родила — выбросила! Именно по ее вине я изгнана из театра, пою в каком-то паршивом кабаке, каждую минуту боюсь, что меня вышвырнут из квартиры, улыбаюсь каким-то пьяным кретинам! И если вы считаете, что я обязана чем-то этой выжившей из ума воровке, то глубоко заблуждаетесь! Ничем, никогда, ни за что! Поэтому ступайте вон и больше не смейте являться ко мне, иначе я сообщу в полицию, и вы загремите на Сахалин вместе со своей протеже!

Прапорщик потрясенно смотрел на разъяренную девушку, затем низко склонил голову, прошептал:

— Простите великодушно, — и зашагал прочь.

Табба смотрела ему вслед и, когда тот почти уже дошел до перекрестка, чтобы завернуть за угол, громко окликнула его:

— Подождите!

Глазков остановился, неуверенно оглянулся.

— Подойдите!

Когда прапорщик приблизился к девушке, она с прежней резкостью взяла его за лацкан одежды, жестко сообщила:

— Хорошо, я подумаю. Дайте мне сутки. Но это будет первый и последний раз. Слышите — первый и последний.

— Благодарю вас, — улыбнулся Илья и поцеловал артистке руку. — Я крайне редко буду надоедать вам.

…Табба и Катюша поднялись на свой этаж, вошли в квартиру, и прима прямо с порога распорядилась:

— Достань из буфета бутылку вина.

— Зачем? — удивилась прислуга.

— Затем, что хочу забыть всю эту кабацкую грязь!

— Но вас ведь принимали там восторженно.

— Ты не расслышала?.. — разозлилась артистка. — Вина!

Пока она сбрасывала с себя верхнюю одежду, Катюша вернулась с распечатанной бутылкой и бокалом. Налила до краев, подала хозяйке.

Табба взяла вино, выпила медленно, с удовольствием.

— Еще.

— Но…

— Еще!

Девушка покорно наполнила фужер снова, и Табба опорожнила его до самого донышка. Сказала прислуге:

— Ко сну подашь еще одну бутылку.

Воры — Артур и Улюкай — сидели в закрытой повозке на другой стороне Фонтанки и отсюда наблюдали за домом Брянских. Видели редких прохожих, проезжающие экипажи, запертые ворота особняка, стоявший поодаль тарантас с филерами.

В доме же вовсю шла подготовка к встрече кузена Андрея на Николаевском вокзале.

От раннего прохладного утра и нервного напряжения Михелину и Анастасию бил мелкий озноб. Они, одетые в роскошные платья, в нервной суете передвигались по комнате, производя последние приготовления и на ходу перебрасываясь рваными репликами.

— Андрей, думаешь, будет рад мне? — Воровка напряженно улыбнулась.

— Конечно, — удивленная таким вопросом, хмыкнула княжна.

— А если он узнает, что я воровка?

— Не говори глупости! Ты ведь ничего у меня не своровала?

— Не своровала, потому что люблю тебя.

— А если б не любила?

— Тогда б точно своровала! — хохотнула Михелина. — Тут прямо-таки глаза разбегаются.

Княжна вдруг остановилась.

— А почему так?

— Что? — не поняла воровка, тоже замерев.

— Почему ты вообще стала воровать?.. Из-за мамы?

— Не только… Жизнь такая была.

— Какая?

— Паршивая.

— А если жизнь изменится?

— Как она может измениться, если мать в тюрьме?

— Мать из тюрьмы выйдет, ты выйдешь замуж за Андрея. Вот и не надо будет больше воровать!

Воровка подумала, поправила на худых плечиках платье.

— Наверно, ты права. Но до этого надо еще дожить…

— Доживем. Встретишь Андрея, он мужчина и обязательно что-нибудь придумает.

Они снова принялись за сборы. Примеряли шляпки, меняли туфельки, поправляли чулочки, убирали лишние румяна с лиц.

Княжна посмотрела на наручные часики, от неожиданности ахнула. Тут же перевела взгляд дверь — там стоял Никанор, бледный и напряженный.

— Сударыни, вам пора. Карета стоит в полагающемся месте.

— Где Кочубчик? — спросила негромко Михелина.

— В дворницкой, готовит собакам еду.

— Собак запер?

— Как было велено. Выходить вам надобно с черного входа, я его приготовил, — степенно произнес дворецкий и покинул комнату.

Девушки взялись за руки, подошли к иконе, перекрестились.

— Господи, благослови нас защити и помилуй, тихо прошептала княжна.

Миновав несколько коридоров, девушки спустились по ступенькам вниз и оказались перед черным входом.

Он был открыт, возле него стоял оцепенелый от волнения Никанор.

— Карета уже ждет, — произнес он, придерживая дверь. С некоторой надеждой попросил: — Княжна, позвольте все-таки сопровождать вас.

— Сказано, следи за домом, — рассердилась та подбирая платье. — А особенно за Володей. Чтоб не заметил ничего.

— Слушаюсь, — с печальной покорностью ответил старик и перекрестил девушек вслед.

Они пробрались вдоль стены дома, перебежками достигли забора, Михелина, придерживая подол платья, уже приготовилась было нырнуть в выемку, как вдруг из будки яростно вырвался огромный лохматый пес и ринулся по проволоке в их сторону.

Девушки от неожиданности взвизгнули, распластались на заборе.

Никанор, размахивая руками, бросился наперерез собаке.

— Пошел вон!.. Куда, проклятый? Не сметь!

Из-за угла, как черт из ладанки, вынырнул Володька.

— Чего, паскуда?.. Назад! — Перехватил пса, увидел девушек возле забора, остолбенел. — Это что за картинка?.. Куда вырядились, королевны?

— Не твое поганое дело! — закричал на него дворецкий. — Держи собаку, чтоб не загрызла!

— Че кусачая она! Пугает только… — ответил тот, не сводя с беглянок удивленных глаз. — А куда это барышни?

— Не твое, сказал, дело! — затопал ногами старик, пытаясь отвлечь внимание Кочубчика от беглянок. — Загони пса и марш к себе! Чего таращишься?

Тот, вертя головой, увидел, как девушки по очереди пролезли под забором, быстро пинками загнал собаку на место, сплюнул, негромко выругался:

— Мать моя кошелка, — и, прихрамывая, бросился к привратнику.

Нашел Семена в дворницкой, чуть ли не силой выволок его наружу, зашептал со слюной на губах:

— Уезжают! Вдвоем!.. Ловить надо!

— Кто?.. Кого? — не понял тот.

— Барыня уезжает! С Сонькиной дочкой!.. В участок надо, пока не скрылись!.. Беги, варнак!

— А ежли я по сопатке за варнака? — обозлился Семен.

— Опосля! А зараз — в полицию! Ей-богу, сбегут!.. За домом ихняя карета!

Дворецкий, спешно выйдя из-за дома, увидел стоявшего посреди двора Кочубчика и бегущего к воротам Семена. Заторопился к вору, с подозрением бросил:

— Куда это он?

— Живот чего-то прихватило, — с ухмылкой ответил тот.

Никанор озабоченно шагнул за ворота, огляделся и обнаружил, что привратник со всех ног несется к филерской повозке. Повернул голову назад — за спиной с кривой усмешкой стоял Кочубчик.

Тарантас с филерами рванул с места, оставив Семена на дороге. И в тот же момент за ними понеслась вторая повозка — с ворами.

Старик, глядя на уносящиеся экипажи, бессильно затоптался на месте, даже застонал, потом быстро направился в дом.

Володька по пути перехватил его, взял за шкирку, подтянул к себе, сунул большой кулак под нос.

— Гляди, бздун, сунешь нос куда не следует, оторву его вместе с мозгами.

Тем временем Михелина и Анастасия достигли кареты, забрались внутрь, и извозчик ударил по лошадям.

Встречать вагоны с фронтовиками на Николаевский вокзал пришло несколько сотен человек. Все были празднично и торжественно одеты, немолодые пары прохаживались неторопливо, степенно. Молодые люди, напротив, держались подчеркнуто весело, кокетничая с очаровательными особами и отпуская шутливые подзатыльники шумной детворе.

Играл духовой оркестр, толпа не знала, на какой путь состав прибудет, поэтому толкалась главным образом в начале перрона, надоедливо тревожа вокзального дежурного и всматриваясь в даль стальных путей.

Среди встречающих неспешно и важно прогуливались жандармы. Причем их было здесь более чем достаточно — не менее десятка.

Анастасия, не выпуская руки Михелины, протолкалась через толпу к родственникам кузена. Здесь были отец и мать Андрея, моложавые, статные, взволнованные, а кроме того, рядом с ними смущенно улыбалась очаровательная сестра князя, тринадцатилетняя Мария, ну и еще несколько господ с дамами, которые, похоже, также являлись родственниками.

Ни воровка, ни княжна не заметили мужчин особой выправки и поведения, следующих за ними.

Родственники Андрея, увидев Анастасию, шумно обрадовались, замахали руками.

Анастасия едва ли не бегом бросилась к ним, раскланялась, расцеловалась, стала тискать Марию, потом вдруг вспомнила о Михелине, схватила снова за руку, возбужденным тоном представила ее:

— А это та самая Анна, моя подруга! Вы наверняка слышали о ней! От Андрея!.. Она самая красивая, самая добрая, самая верная!

Такие слова ввели воровку в краску, княжна заметила это, обрадованно захлопала в ладоши.

— Видите, смущается!.. А чего смущаться, Миха?! Ой, Анна!.. Тут все свои! Это папенька и маменька кузена, это Мари — его сестра, а это…

Неожиданно толпа всколыхнулась, как-то утробно охнула и мощно хлынула на перрон, не дав Анастасии представить всех родственников кузена.

Вдали показался состав.

Встречающие так спешили ему навстречу, что не замечали находящихся рядом, топтали передних, сбивали с ног пожилых, не обращали внимания на маленьких.

Толпа мгновенно разделила Михелину и Анастасию с родственниками Андрея, девушки крепко вцепились друг в дружку, стараясь не потеряться, видели приближающийся поезд и, поддавшись общему состоянию, неслись ему навстречу.

— Какой вагон? — кричала княжна.

— Пятый!.. Кажется, пятый!

Филеры не отставали, лавировали между бегущими, держали в поле зрения две девичьи головки.

Шагах в десяти за ними спешили Артур и Улюкай.

Наконец мимо поплыли пыльные вагоны, народ цеплялся за них, стараясь выхватить знакомые лица, бежал следом, сминая встречных.

Анастасия увидела пятый вагон, взвизгнула — ей показалось, что она увидела в окне лицо Андрея.

— Вот он!.. — закричала. — Миха, наш Андрюша! Ну, вот же он!

Они бежали рядом с вагоном, стараясь не отстать, видели родственников кузена, махали им, пытаясь обратить на себя внимание, вглядывались в вагонные окна.

Состав со скрипом и подергиванием остановился, встречающие немедленно ринулись к дверям, прилипли к окнам.

Княжна оставила Михелину, побежала вместе с родственниками вдоль пятого вагона к выходу, они уже определенно видели Андрея, улыбающегося и счастливого.

Воровка стояла одна в бурлящей от радости толпе, на расстоянии видела, как из вагона выбирался ее любимый — худой, счастливый, беспомощный, на костылях, без одной ноги…

Встречающие целовали его, плакали, обнимали. Он отвечал им тем же, силился улыбнуться, что-то говорил и искал глазами Михелину.

Он увидел ее, двинулся вперед, рискуя не удержаться на костылях, поднял руку.

Девушка тоже пошла к нему, приложив руки к губам и не в состоянии удержаться от слез.

И в это время случилось неожиданное.

С двух сторон Михелину решительно сжали два филера, развернули и быстро потащили сквозь толпу по перрону в обратную сторону.

Она вырывалась, царапалась, оглядывалась, но мужчины крепко держали ее, стремительно удаляясь от прибывшего состава.

Анастасия и Андрей увидели случившееся почти одновременно.

Княжна бросилась следом, но ее тут же перехватили жандармы.

— Как вы смеете? — закричала она, пытаясь освободиться. — Сейчас же отпустите меня!

Ее держали крепко, все сильнее прижимая к грязному вагону.

— Тише, мадемуазель… Спокойно.

Князь бросился следом за Михелиной и филерами, но его тоже перехватили жандармы. Он оттолкнул их, налетел на каких-то господ, упал. Его стали поднимать, он растолкал всех, попытался сделать несколько шагов на одной ноге, но снова упал, разбив себе лицо до крови.

Родственники не понимали причины случившегося, пытались урезонить жандармов, успокоить князя, а рядом билась в беспомощной истерике Анастасия.

Филеры быстрым шагом под удивленными взглядами прохожих вывели воровку из вокзала, направились в сторону поджидающего их тарантаса.

Неожиданно им навстречу выдвинулись Артур и Улюкай, шли они лоб в лоб, отчего шпики на какой-то миг растерялись.

Воры мощными ударами свалили их с ног, тут же подхватили Михелину и бегом бросились к своей повозке.

Прохожие шарахнулись, кто-то закричал, призывая полицию, и тут же раздалась полицейская трель.

Воры с ходу затолкали девушку в закрытую повозку, Улюкай рухнул рядом, Артур вскочил на место извозчика, ударил по лошадям.

Сзади захлопали выстрелы.

Повозка неслась прочь от вокзала на бешеной скорости. Ее преследовали сразу две кареты с жандармами, из которых прицельно стреляли по беглецам.

Вырвались в сторону Старо-Невского, крутанулись в узкий переулок, из него выкатились к Неве.

Жандармы не отставали.

Михелина сидела, прижавшись к Улюкаю, он прикрывал ее своим могучим телом, словно пытался защитить от пуль.

Неожиданно Артур как-то странно сник на козлах, лошади, потеряв управление, заметались из стороны в сторону, и в этот момент вор тяжело рухнул на землю.

— Прости, брат, — промолвил Улюкай.

Повозка чудом не перевернулась, вор ловко перехватил болтающиеся вожжи, перебрался на козлы, и лошади снова взяли сноровистый бег.

Улюкай гнал их изо всех сил. Стегал кнутом, бил вожжами, помогал криком.

Резко взяли в узкую улочку, из нее во вторую, затем вывернули обратно, промчались несколько кварталов.

— Вот деньги! — закричал, оглянувшись, Улюкай и протянул воровке туго скрученный сверток. — Доберись до Сенного рынка!.. Возьмешь повозку и катись до Вильно!.. Там у ратуши в любое время тебя найдет наш товарищ!..

— А что с мамой? — прокричала в ответ Михелина.

— Все будет в порядке!.. Мы стараемся!.. Думаю, встретитесь там же, в Вильно! — Вор натянул вожжи, лошади остановились. — Беги, Миха, мы скоро встретимся!

Девушка ловко спрыгнула на землю, махнула Улюкаю и нырнула в ближайшую арку.

Вор ударил по лошадям и понесся дальше.

Неподалеку слышались выстрелы жандармов.

Никанор услышал шорохи в спальне княжны, направился туда и на пороге замер от неожиданности. Кочубчик бесцеремонно копался в ящичках стола, в которых хранились драгоценности княжны, рассматривал их, оценивал, затем рассовывал по карманам.

Услышал шаги за спиной, ощерился.

— Чего зенки таращишь?.. Пошел, геть, чухонец!

Старик двинулся к нему.

— Не смейте ничего трогать!.. Немедленно покиньте комнату!

Володя был прилично пьян.

— Геть, сказал! — Он оттолкнул дворецкого. — Скройся с глаз, чтоб я тебя не зыкал!

— Я позову людей! Вы не смеете здесь что-либо брать!.. Это воровство! — Никанор стал цепляться за руки вора, пытаясь оттащить его от стола, выхватить украденные вещи. — Это бессовестно!.. Как вы можете?! Немедленно положите все на место!

— Я же сделаю из тебя жмурика, хмырь недоделанный! — Кочубчик схватил Никанора за шиворот, стал выталкивать из комнаты. — Катись колбаской по Дерибасовской!

Он с такой силой толкнул его, что тот рухнул на пол, ударившись о косяк двери, и на какое-то время затих.

— Предупреждал же идиота, — пробормотал Володя и вернулся к ящичкам.

Старик застонал, медленно поднялся и снова двинулся на вора.

— Что вы делаете?.. Вас ведь отправят в острог! Оставьте все и уйдите!

— Ну, кашалот недоношенный! — разозлился Кочубчик и теперь уже не то что толкнул дворецкого, а ударил в лицо сильно, наотмашь, отчего тот отлетел на несколько шагов, упал, потерял сознание.

— Вот так, дядя, когда не слушаются старших, — удовлетворенно сказал Володя и снова занялся своим делом.

Полицмейстер Круглов был разгневан до крайности. Он стоял перед Гришиным и, загибая пальцы на руке, брызгая слюной прямо в лицо подчиненному, говорил:

— Воровка сидит в камере и ни в чем еще не созналась — раз! Дочка ее успешно сбежала из-под носа полиции, оставив всех, и вас в том числе, в дураках, — два! Вы морочите голову, придумываете разные идиотские схемы, и ни черта из этого не получается — три!.. Высший свет Петербурга не только смеется, но и начинает предъявлять нам серьезные претензии — четыре! А не дай бог, Сонька Золотая Ручка сбежит, ломая все ваши хитромудрости, — тогда вообще не хватит никаких пальцев, чтобы сосчитать, какой вы идиот и в какой позор вы меня втравили!.. Вам понятно, о чем я говорю?

— Понятно, — тихо промолвил Егор Никитич.

— А если понятно, — заорал полицмейстер, — тогда вон отсюда!.. Вон!.. Вон! И сегодня же вечером я жду от вас результатного доклада!

Михелина бродила по Сенному рынку, приглядываясь и прислушиваясь к шумной базарной жизни, пару раз, завидев полицейского, легко уходила в сторону, чтобы не нарваться на неприятность, и снова слонялась, издали изучая место, где толкались вокруг своих карет, повозок, тарантасов и прочей рухляди извозчики.

Рынок жил своим обыденным распорядком — кто-то что-то продавал, кто-то, торгуясь, покупал, дрались пьяные бродяги, дурили православных цыгане, показывал дрессировщик номера с поющим петухом, хвастались своим товаром крестьяне, гонял по кругу холеную лошадь парень в красной рубахе.

Бросались в глаза многочисленные калеки-нищие в солдатской форме и с наградами.

В одном закутке вдруг возникла драка — несколько мужиков в черных рубахах до крови били визжащего и пытающегося скрыться иудея.

Воровка какое-то время постояла еще в раздумье, затем решительно направилась к повозкам.

К ней тут же двинулись игривые извозчики, стали завлекать.

— Куда симпатичная желает?

— Прокачу с ветерком аж до свадьбы!

— Барышня, садитесь! Никто еще не жаловался, все только в довольстве!

— Лошадка маленька, да удаленька, повозка низкая, но звонкая, извозчик бородатенький да проворненький!.. Самый ловкий и самый дешевый извоз!

Хозяин расписной повозки, приговаривающий эти завлекаловки, и в самом деле был юркий, бородатый, с быстрыми, бегающими глазками. Повозка же его отличалась от всех разрисованностью и легкостью.

Мужичок приглянулся Михелине больше прочих, она махнула ему.

— В Вильно поедешь?

— А почему не поехать? — пожал плечами тот. — Лишь бы барышня дорогу денежками выстелила!

— Выстелю, не обижу, — кивнула та и забралась в повозку.

— Денежки и в самом деле есть? — сощурился извозчик. — А то как бы потом другим делом не пришлось расплачиваться.

Девушка достала из кармана сотенную купюру, показала ему.

— Этого хватит?

— Хватит, красавица, еще и лишку останется. Как раз на овес. — Извозчик забрался на свое седалище, ударил лошадку кнутом, и повозка тряско тронулась с места. — Пошла, веселая! Пошла, Алиска!

— Куда погнал, Лукаш? — крикнул ему вдогонку один из кучеров. — Не на Псков опять, часом?

— Не закудыкивай, мать твою! — оглянулся тот. — А то как бы колесо не вывернулось!

— А почему на Псков? — насторожилась девушка.

— Шутки у них такие, мать бы их ломом!

— А сколько ехать до Вильно?

— До Вильно? — переспросил Лукаш. — Ежели конячка не притомится, к послезавтрашнему полдню, може, и поспеем.

— А если притомится?

— А мы ей овса на ваши денежки подкупим, и она побежит половчее паровоза!

Девушка откинулась на спинку сиденья, вытянула набрякшие ноги и прикрыла глаза.

— А чего ж одна путешествуете? — оглянулся Лукаш. — Без папеньки, без маменьки?

— К ним как раз и еду, — сквозь дремоту бросила Михелина.

Повозка уносила ее из мрачного каменного города, где в любой момент ее могли схватить и где осталась ее мать.