Сообщество на краю

6. Земля

Тревиц был возбужден и раздражен. Они с Пелоратом сидели после второго завтрака в обеденном уголке.

— Мы всего два дня в космосе, — сказал Пелорат, — и оказалось, что здесь удобно, хотя и не хватает свежего воздуха, природы и всякого такого. Странно! Я никогда не замечал их, когда они были вокруг. И все же, благодаря вашему замечательному компьютеру и моей пластинке, моя библиотека полностью при мне — по крайней мере все существенное — и мне ни капли не страшно, что я в космосе. Поразительно!

Тревиц неопределенно хмыкнул, Он был занят своими мыслями.

— Я не хочу навязываться, Голан, но я вижу, что вы меня не слушаете. Не то чтобы со мной было очень интересно, наоборот, я всегда, знаете ли, был занудой. Но, кажется, вас что-то тревожит. Не бойтесь сказать мне. Может быть я и не смогу помочь, дорогой друг, но в панику я не впаду. Мы в беде?

— В беде? — Тревиц, похоже, очнулся и слегка нахмурился.

— Я имею в виду корабль. Это новая модель, и что-нибудь могло сломаться. — Пелорат позволил себе слегка улыбнуться.

Тревиц энергично покачал головой.

— Я виноват, что ничего не сказал вам, Янов. Корабль в порядке. Просто я искал гипер-реле.

— А-а, понятно. То есть, непонятно. Что такое гипер-реле?

— Сейчас объясню, Янов. Я могу связаться с Терминусом в любое время, если захочу, как и Терминус со мной. Они знают, где корабль, из наблюдений за нашей траекторией. Без наблюдений они тоже могут отыскать нас по массе, прочесав ближний космос. Масс-детектор обнаружит корабль или метеоритное тело, причем зарегистрирует энергетическую характеристику обнаруженной массы. Это позволит не только отличить корабль от метеорита, но и опознать конкретный корабль.

Каждый корабль имеет характерные особенности в расходовании энергии независимо от того, какие устройства он включает или выключает. Конечно, может попасться неизвестный корабль. Но наша энергетическая характеристика наверняка есть на Терминусе, и нас опознают, как только обнаружат.

— Мне кажется, Голан, что прогресс цивилизации есть не что иное, как прогресс в ограничении частной жизни и тайны личности.

— Возможно. Но рано или поздно нам придется переместиться через гиперпространство, так как без этого мы не способны на межзвездные путешествия и обречены болтаться в одном двух парсеках от Терминуса всю оставшуюся жизнь. При выходе из гиперпространства происходит разрыв обычного пространства. Мы переместимся на сотни парсеков за одно мгновение ощущаемого времени. И нас практически уже невозможно будет обнаружить.

— Понял.

— Если только они не установили у нас на борту гипер-реле, которое посылает сигнал, характерный для данного корабля, через гиперпространство. В этом случае власти на Терминусе всегда будут знать, где мы находимся. Это ответ на ваш вопрос. Есели у нас на борту есть гипер-реле, то нигде в Галактике мы не сможем скрыться и никакие комбинации гиперпрыжков не помогут нам ускользнуть от их приборов.

— Но, Голан, — вкрадчиво сказал Пелорат, — разве нам не нужна защита Сообщества?

— Да, Янов, но только если мы сами о ней попросим. Вы сказали, что прогресс цивилизации есть прогресс ограничения частной жизни. Мне такой прогресс не нравится, я хочу передвигаться свободно, как пожелаю, во всяком случае до тех пор, пока мне не понадобится защита. Поэтому я бы почувствовал себя гораздо лучше, если бы у нас на борту не оказалось гипер-реле.

— Вы его нашли, Голан?

— Нет. Если б нашел, может быть, сумел как-нибудь вывести из строя.

— А как оно выглядит?

— В том-то и дело. Может быть, я не смогу его распознать. Раньше я знал, на что оно обычно похоже и как его проверить, но у нас корабль последней модели, разработанный для специальных задач. Может быть, гипер-реле встроено в какое-нибудь устройство так, что его нельзя заметить.

— С другой стороны, может быть, вы его не нашли, потому что его здесь нет.

— Я боюсь принимать это на веру и не хочу совершать Прыжок, пока не узнаю точно.

Пелорат воскликнул, будто совершил открытие:

— Так вот почему мы дрейфуем через космос! А я удивлялся, почему мы до сих пор не прыгнули. Я, знаете ли, слышал о Прыжках и немного нервничал. Все ждал, не прикажете ли вы мне пристегнуться, или проглотить таблетку, или что-нибудь в этом роде…

Тревицу удалось улыбнуться.

— Ну что вы, Янов. Теперь не древние времена. На нашем корабле обо всем заботится компьютер. Я даю команду, а он делает все остальное. Вы вообще ничего не заметите, увидите только, что звездное поле на экране изменилось. Как будто сменили слайд, если вы видели демонстрацию слайдов.

— Дорогой мой! Я совсем ничего не почувствую? Странно. Я даже несколько разочарован.

— Я никогда ничего не чувствовал, хотя служил не на таких совершенных кораблях, как этот малыш. Но мы пока не прыгаем не из-за гипер-реле. Нам надо улететь подальше от Терминуса и от солнца. Чем дальше мы находимся от массивного тела, тем точнее получится наш Прыжок. При аварии есть риск выйти из гиперпространства в каких-нибудь двухстах километрах от планеты, и нам повезет, если мы уцелеем. В Галактике гораздо больше безопасного пространства, чем опасного, поэтому на безопасность можно рассчитывать. Но вероятность выйти из гиперпространства в нескольких миллионах километров от большой звезды или в центре Галактики остается. Тогда мы можем, не успев глазом моргнуть, изжариться. И чем дальше от массы мы перед Прыжком, тем меньше риск, что случится что-нибудь подобное.

— В таком случае, будем осторожны.

— Вот именно. И прежде я хочу найти гипер-реле. Или убедиться, что его нет.

Тревиц вновь погрузился в размышления, и Пелорат, обращаясь к нему, слегка повысил голос, чтобы пробиться сквозь барьер сосредоточенности:

— Сколько нам осталось?

— Что?

— Я хочу сказать, когда нам совершать Прыжок, если бы вы не искали гипер-реле, мой дорогой мальчик?

— При нашей скорости и траектории, примерно на четвертый день после вылета. Я вычислю на компьютере точное время.

— Значит, для поисков у вас еще два дня. Могу ли я внести предложение?

— Да?

— Я убедился по своей работе, совершенно не похожей на вашу, но здесь можно допустить обобщение, что нацелить себя на конкретную проблему слишком упорно — означает обречь себя на поражение. Я советую вам расслабиться, отвлечься, поговорить о чем-нибудь другом, и тогда ваше подсознание освободится от гнета навязчивых идей и решит задачу само.

Минуту Тревиц смотрел хмуро, затем улыбнулся.

— А почему бы и нет? Расскажите, профессор, почему вы увлеклись Землей? Откуда взялась странная мысль о планете, с которой мы все произошли?

— А! — Пелорат кивнул, вспоминая. — Это было давно, больше тридцати лет назад. Я собирался, поступив в колледж, стать биологом. Я особенно интересовался разнообразием видов на разных планетах. Это разнообразие — если вы и знаете, то не обидитесь, что я вам расскажу — очень мало, формы жизни во всей Галактике, по крайней мере те, что зарегистрированы, имеют одинаковую белково-нуклеиновую химию.

— Я учился в военном колледже, — сказал Тревиц, — и нас учили в основном ядерной и гравитической технике, но не такой уж я узкий специалист и кое-что о химической основе жизни знаю. Нас учили, что вода, белок и нуклеиновые кислоты — единственно возможная основа жизни.

— Крайне неосторожное заявление. Безопаснее сказать, что другие формы жизни пока не найдены, во всяком случае не опознаны. Но самое удивительное, что видов местных, встречающихся только на одной планете, очень мало. А распространены на всех планетах Галактики виды, родственные между собой, включая Homo Sарiens. Они родственны биохимически, физиологически и морфологически. Местные же виды по этим характеристикам отличаются и от распространенных форм, и друг от друга.

— И что же из этого следует?

— А следует то, что в Галактике есть только одна планета, сильно отличающаяся от остальных. Жизнь появилась на десятках миллионов планет, но это была жизнь примитивная, рассеянная, слабая, не особо разнообразная, не особо стойкая и трудно распространявшаяся. На одной единственной планете жизнь развилась в миллионах видов, иногда узкоспециализированных, высокоразвитых, весьма способных к размножению и распространению. Мы оказались настолько разумными, что создали цивилизацию, разработали гиперпространственные полеты и колонизировали Галактику. И разнесли с собой другие виды, родственные друг другу и нам самим.

Тревиц заговорил, впрочем, довольно равнодушно:

— Подождите, дайте подумать. Вероятно всему этому есть причина. Мы живем в Галактике, населенной людьми. Если предположить, что эта жизнь началась на одной планете, то эта единственная планета должна сильно отличаться от остальных, и вероятность, что жизнь разовьется так бурно, очень мала, может быть, один к ста миллионам. Да, действительно, выходит, такая планета одна-единственная.

— Но чем же эта планета отличается от всех? — возбужденно сказал Пелорат. — Каковы условия, сделавшие ее уникальной?

— Может быть, простая случайность. В конце концов люди и формы жизни, которые они разнесли с собой, прижились на десятках миллионов планет. Значит все эти планеты годятся для развития такой жизни.

— Нет! Человек приспосабливается к жизни на негостеприимных планетах благодаря тому, что создал технологию, помогающую выжить в тяжелой борьбе. Рассмотрим, например, Терминус. Первые люди, энциклопедисты, высадившиеся на Терминусе, нашли там только похожие на мох растения в скалах, что-то вроде мелких кораллов в океане и летающие организмы, напоминающие насекомых. Мы их чуть не уничтожили, заполнив сушу и моря травой, деревьями, рыбами, кроликами и прочим. От местной жизни ничего не осталось, если не считать того, что сохранено в зоопарках и аквариумах.

Тревиц хмыкнул, а Пелорат пристально посмотрел на него, вздохнул и сказал:

— Вам это неинтересно, не правда ли? Поразительно! Я не нахожу никого, кто бы этим хоть немножко заинтересовался. Наверно, я сам виноват. Не могу никого увлечь, хотя сам увлечен.

— Да нет, — возразил Тревиц, — Это интересно. Правда. Но что из того?

— Вы не думаете, что интересно изучить планету, на которой самые уникальные во всей Галактике условия для возникновения жизни?

— Для биолога. А я не биолог, так что простите меня.

— Конечно, дорогой друг. Просто я и среди биологов не встречал тех, кто заинтересовался бы. Я вам говорил, что стажировался по биологии. Я рассказал все профессору, но он не заинтересовался, а велел мне заняться какой-нибудь практической проблемой. Меня это так разочаровало, что вместо этого я бросил биологию и взялся за историю, которая была моим хобби с подростковых лет. Особенно я увлекался Проблемой Прародины.

— Из-за тупости этого профессора вы обрели дело всей жизни, так что все получилось к лучшему.

— Да, можно посмотреть и с этой точки зрения. Причем дело интересное, оно мне никогда не надоедало… Но я бы очень хотел, чтобы и вы заинтересовались. Я ненавижу вечное ощущение будто я говорю сам с собой.

Тревиц вдруг откинул голову назад и весело рассмеялся. Спокойное лицо Пелората выразило обиду.

— Почему вы надо мной смеетесь?

— Не над вами, Янов, — сказал Тревиц. — Я понял, какой я болван. Что касается вас, то вас я высоко ценю, оказывается, вы были правы.

— Что понял всю важность Прародины?

— Нет, нет. А, ну да, это тоже. Я имею в виду ваш совет отвлечься, чтобы решить свою проблему. Это помогло. Когда вы говорили о способах возникновения жизни, до меня наконец дошло, что я знаю, как обнаружить гипер-реле, если оно установлено на корабле.

— Ах, это!

— Да, это! Сейчас это для меня важнее всего. Я искал это гипер-реле, как будто находился на старом учебном корабле, лазил везде и высматривал что-нибудь похожее, а ведь этот корабль — результат тысяч лет технологической эволюции. Понимаете?

— Нет, Голан.

— Да ведь у нас есть компьютер! Как я мог забыть!

Тревиц махнул рукой и пошел в свою каюту, пригласив с собой Пелората.

— Мне надо только попробовать выйти на связь, — сказал он, кладя руки на контакты.

Терминус сейчас находился в нескольких тысячах километров от них, и надо было узнать, можно ли с ним связаться.

Связь! диалог!

Его нервные окончания как будто выпустили побеги, стали удлиняться, вытягиваться с сумасшедшей скоростью — конечно, со скоростью света — чтобы установить контакт.

Тревиц почувствовал, что он как будто касается, вернее ощущает вернее… для этого не было названия.

Он осознал, что Терминус в зоне досягаемости. Хотя расстояние между ними увеличивалось со скоростью двадцать километров в секунду, контакт сохранялся, как будто планета и корабль не двигались и находились в нескольких метрах друг от друга.

Он ничего не стал говорить. Он лишь проверил принципиальную возможность связи, вступать в связь он не собирался.

Далеко, в восьми парсеках находился Анакреон, ближайшая большая планета, своего рода задний двор Терминуса по галактическим представлениям. Чтобы связаться с ним без гипер-реле, на посылку сообщения и получения ответа ушло бы пятьдесят два года.

Связь с Анакреоном! Думай!

Думай об Анакреоне! Думай! Как можно яснее. Ты знаешь его расположение по отношению к Терминусу и к ядру Галактики, ты изучал его планетографию и историю, ты решал военные задачи освобождения Анакреона на тот, невозможный в теперешнее время, случай, если бы он был захвачен врагами.

Космос! Ты же бывал на Анакреоне!

Нарисуй его! Нарисуй! Ты почувствуешь себя на Анакреоне при помощи гипер-реле.

Глухо! Нервные окончания задрожали и остановились в пустоте.

Тревиц расслабился.

— На борту "Далекой Звезды" нет никакого гипер-реле, Янов. Я в этом совершенно уверен. И если бы не ваш совет, не знаю, сколько еще времени я потратил бы на бесполезные поиски.

Пелорат ухитрился принять сияющий вид, не шевельнув ни одним лицевым мускулом.

— Очень рад, что сумел помочь. Значит, теперь мы прыгаем?

— Нет, подождем еще два дня для безопасности. Нам ведь надо удалиться от массы. Раньше, особенно на новом, неиспытанном корабле, у меня два дня ушли бы на вычисления, в частности, необходимой для первого Прыжка гипертяги. Но я чувствую, что наш компьютер сам все вычислит.

— Дорогой мой! Значит это время нам придется скучать?

— Скучать? — Тревиц обаятельно улыбнулся. — Ну нет. Мы с вами, Янов, будем разговаривать о Земле.

— В самом деле? — сказал Пелорат. — Хотите польстить старику? Очень любезно с вашей стороны. В самом деле.

— Ошибаетесь, Янов. Я стараюсь для себя. Вы обратили меня в свою веру. После того что вы мне рассказали, я понял, что Земля — это самый важный и увлекательный объект во Вселенной.

Тревица осенило еще тогда, когда Пелорат излагал свою теорию о Земле. Но его ум был занят проблемой гипер-реле, и он не отреагировал сразу. Теперь проблема гипер-реле больше не мешала.

Дело в том, что одно из наиболее известных высказываний Хари Селдона о местонахождении Второго Сообщества было «на другом конце Галактики». Селдон также назвал это местом, «где кончаются звезды».

Это описал Гаал Дорник в своих воспоминаниях о дне заседания Имперского Суда. Фразу о «другом конце Галактики» Хари Селдон произнес при самом Дорнике. С той поры не утихали споры о значении этих слов.

Каким же образом связан один конец Галактики с «другим концом»? По прямой, по окружности, по спирали или еще как-нибудь?

И Тревица неожиданно осенило, что речь шла не о какой-то линии на карте Галактики. Все было гораздо тоньше.

Было ясно, что первым концом был Терминус. Он был на краю Галактики, на краю, занятом ныне Первым Сообществом, и это придавало слову «конец» пространственный смысл. Но во времена Селдона Терминус был и самой молодой планетой в Галактике, его еще предстояло заселить.

В этом свете другим концом Галактики должна была стать старейшая планета. И, согласно аргументам Пелората, старейшей планетой в Галактике была Земля. Второе Сообщество вполне могло быть на Земле.

Однако Селдон еще сказал, что другой конец Галактики «там, где кончаются звезды». Но ниоткуда не следует, что выражение надо понимать буквально. Если проследить историю человечества вспять, как предлагал Пелорат, протянутся линии от каждой планетной системы, от каждой звезды, светившей на обитаемую планету, к какой-то планетной системе, к какой-то звезде, с которой прибыли первые переселенцы. Потом еще дальше в прошлое, к звезде, предшествовавшей той, пока наконец все линии не сойдутся к планете, на которой появилось человечество. На той звезде, которая освещала Землю, там и «кончались звезды».

С улыбкой и почти нежно Тревиц сказал:

— Расскажите мне о Земле, Янов.

Пелорат покачал головой.

— Я вам рассказал то, что пока известно. На Транторе мы узнаем больше.

— Нет, Янов, — возразил Тревиц. — Мы там ничего не узнаем.

— Почему?

— Потому что мы не собираемся на Трантор. Я управляю этим кораблем и заверяю вас, что туда мы не полетим.

У Пелората отвисла челюсть. Некоторое время он пытался обрести дыхание, затем горестно сказал:

— О, мой дорогой друг!

— Не смотрите так. Мы собираемся искать Землю.

— Но только на Транторе…

— Трантор — это место, где вы сможете только изучать пыльные документы и высохшие пленки, пока сами не высохнете и не покроетесь пылью.

— Но я десятилетиями мечтал…

— Вы мечтали найти Землю.

— Но только…

— Не повторяйте это слово, профессор. Когда вы впервые сказа ли мне, что мы будем искать Землю, до того как мы сели на этот корабль, вы сказали, что уверены, что найдете ее, потому что, цитирую ваши слова: «у меня есть замечательная гипотеза». Так вот. Я не хочу, чтобы вы повторяли слово «Трантор». Я хочу, чтобы вы рассказали мне об этой замечательной гипотезе.

— Но она требует подтверждения. Это только мысль, надежда, неясная идея.

— Хорошо. Расскажите о ней.

— Вы не понимаете. Вы просто не понимаете. Эту область никто кроме меня, не исследовал. Здесь нет ничего исторического, реального, твердого. Люди говорят о Земле и как о факте, и как о мифе. Существует миллион противоречивых рассказов…

— Хорошо, так в чем же заключается ваше исследование?

— Мне пришлось собрать все рассказы и все обрывки истории, все легенды, все туманные мифы, даже беллетристику. Все, что касалось названия "Земля" или Проблемы Прародины. Более тридцати лет я собирал все, что мог, со всех планет Галактики. Ясли б я мог получить что-то более надежное, чем это, в Галактической Библиотеке на… но вы не хотите, чтобы я произносил это слово.

— Правильно, не произносите. Лучше расскажите мне о самом главном достижении ваших исследований, почему вы думаете, что оно приведет вас к цели.

Пелорат снова покачал головой.

— Простите меня, Голан, но вы говорите как солдат или политик. В истории работают не так.

Тревиц глубоко вздохнул, чтобы сдержаться.

— А как? Расскажите мне, Янов. У нас есть еще два дня, просветите меня.

— Нельзя полагаться на какой-то один миф или даже на группу мифов. После того как я собрал их все, я их проанализировал, ввел символы, обозначающие различные аспекты: рассказы о фантастическом климате, астрономических деталях планетных систем, отличающихся от известных, родине легендарных героев, якобы не местного происхождения, и тому подобном. Двух дней не хватит, чтобы перечислить все. Я вам говорил, я потратил больше тридцати лет.

Потом я разработал компьютерную программу, которая искала общие компоненты во всех этих материалах и устраняла все невозможное. Постепенно я построил модель такой планеты, какой могла быть Земля.

В конце концов, если все люди происходят с одной планеты, эта планета должна иметь реальные особенности, которые присутствуют во всех материалах. Объяснять ли математические детали?

— Спасибо, — сказал Тревиц. — Не сейчас. Но откуда вы знаете, что математика не ввела вас в заблуждение? Например мы знаем, что пять веков назад первые колонисты прибыли на Терминус с Трантора. Но потом присоединились люди с десятков, если не с сотен, других планет. И кто-нибудь может предположить, что Хари Селдон и Салвор Хардин, которые не были рождены на Терминусе, прибыли с Земли.

И что под названием Трантор скрывается Земля. И второе. Если бы Трантор стал объектом поиска — то планету, у которой вся поверхность покрыта металлом найти не удалось бы, и ваш компьютер устранил бы эти материалы как невозможное, как миф.

— Беру назад свои слова о солдатах и политиках, — одобрительно сказал Пелорат. — У вас замечательное интуитивное чутье, мой дорогой друг. Конечно, мне пришлось создать средства контроля. Я изобрел сотни подделок с искажением истории и подражаний мифам и попытался включить эти подделки в модель. Одно из моих сочинений касалось даже ранней истории Терминуса. Компьютер отверг их все. Все. Конечно, может быть, я просто не очень талантливый сочинитель, но я старался изо всех сил.

— Я в вас уверен, Янов. И что же ваша модель говорит о Земле?

— Ряд определений разной достоверности. Можно построить вероятностный профиль. Например около девяноста процентов населенных планет Галактики имеют период вращения между двадцатью двумя и двадцатью шестью галактическими стандартными часами.

Тревиц прервал его.

— Я надеюсь, Янов, что вы не придали этому значения. Здесь нет загадки. Пригодная для заселения планета не должна вращаться слишком быстро, чтобы не было условий для невыносимых бурь. Или слишком медленно, чтобы не было резких температурных перепадов. Люди отбирают для колонизации планеты с приемлемыми характеристиками, так что это вовсе не совпадение и ничего в этом удивительного нет.

— Кстати, — спокойно сказал Пелорат, — в обществоведении это явление хорошо известно, думаю, и в физике, хотя я не физик и на этот счет не уверен. Это называется «антропоморфный принцип». Но вопрос в другом — где находится планета, послужившая моделью? Какая планета совершает оборот в точности за одни стандартные сутки — двадцать четыре стандартных галактических часа?

Тревиц задумался, выпятив нижнюю губу.

— Вы думаете, это Земля? Галактический стандарт мог основываться на характеристиках любой планеты.

— Это маловероятно. Это не по-человечески. Трантор двенадцать тысяч лет был столицей Империи и двадцать тысяч лет — самой населенной планетой. И все же он не навязал остальной Галактике свой период вращения в 1,08 стандартных суток. А у Терминуса период вращения 0,91 стандартных галактических суток, и мы не навязываем его нашим доминионам. Каждая планета использует у себя свою локальную систему, а в межпланетных вопросах преобразует сутки в галактические стандартные с помощью компьютеров. Галактические сутки должны происходить с Земли!

— Почему?

— Во-первых, Земля когда-то была единственной обитаемой планетой, и ее сутки и год должны были стать стандартом и, вполне вероятно, остались стандартом из-за социальной инерции, когда заселялись другие планеты. Во-вторых, моя модель вращается с периодом в точности двадцать четыре стандартных галактических часа и обходит свое солнце в точности за один стандартный галактический год.

— Может быть, это совпадение?

Пелорат рассмеялся.

— Теперь вы говорите о совпадениях. Вы рискнули бы поставить на то, что это простое совпадение?

— Ну, ну, — пробормотал Тревиц.

— Но это еще не все. Существует архаическая мера времени, называемая месяцем…

— Я об этом слышал…

— Месяц очевидно соответствует приблизительно периоду обращения вокруг Земли ее спутника, однако…

— Да?

— Один поразительный фактор модели Земли — это ее гигантский спутник, диаметром больше четверти диаметра самой Земли.

— Никогда не слышал ни о чем подобном, Янов. В Галактике нет населенной планеты с таким спутником.

— Это и хорошо, — оживленно сказал Пелорат. — Если Земля уникальная планета в отношении зарождения жизни, то должна быть и некоторая физическая уникальность.

— Какая же связь может быть между большим спутником и возникновением жизни, разума и всего прочего?

— Вы коснулись трудного места. Я этого не знаю. Но стоит изучить, не так ли?

Тревиц встал и скрестил руки на груди.

— В чем же проблема? Просмотрите статистические данные, каталоги населенных планет и найдите ту, у которой период собственного вращения и период обращения вокруг солнца соответствуют галактическим стандартным суткам и году. И если у нее еще есть гигантский спутник, вы получите то, что хотели. Судя по вашему заявлению о прекрасной гипотезе, вы все это проделали и нашли Землю.

Пелорат выглядел смущенным.

— Ну, в общем, все произошло не так. Я действительно пересмотрел статистику, вернее заставил это сделать кафедру астрономии, и оказалось, что такой планеты нет.

Тревиц резко выпрямился.

— Значит, ваши аргументы развалились.

— Кажется, не совсем.

— Что значит, не совсем? Вы создали модель и не можете найти ничего похожего. Значит, ваша модель бесполезна, и надо начинать все сначала.

— Нет. Это только означает, что статистика населенных планет несовершенна. В конце концов их десять миллионов. И о некоторых известно очень мало. Например, о населении нет надежных данных почти у половины. А для сорока тысяч населенных планет нет никакой информации, кроме названия, иногда месторасположения. Галактографы считают, что до десяти тысяч населенных планет вообще не вошли в каталоги. Предположительно, по собственному желанию. Возможно, во времена Империи это помогало им уклоняться от налогообложения.

— И после Империи, — добавил Тревиц, — могло помочь служить базами для пиратов. Иногда это выгоднее, чем торговать.

— Никогда об этом не слышал, — с сомнением сказал Пелорат.

— И все-таки, мне кажется, — сказал Тревиц, — Земля должна была попасть в каталоги. Она была самой старой, и ее никак не могли прозевать в первые века заселения Галактики. А однажды попав в каталог, она должна была в нем остаться.

Пелорат, казалось, был в нерешительности. Поколебавшись, он произнес:

— На самом деле есть… Есть в каталоге одна планета, которая называется Земля.

Тревиц широко раскрыл глаза.

— По-моему, вы сказали, что Земли в каталогах нет.

— Ев и нет как Земли. Однако есть планета под названием Гея.

— Гейя? Какое она имеет отношение к нам?

— Г-е-я. Это значит "Земля".

— Почему, Янов, это значит Земля, а не что-нибудь другое? Для меня это название бессмысленно.

Обычно невыразительное лицо Пелората мучительно сморщилось.

— Я не знаю, Голан, поверите ли вы.Если следовать моему анализу мифов, на Земле было несколько взаимно непонятных языков.

— Что?

— Да. В конце концов и в Галактике тысячи различных акцентов и диалектов…

— Конечно. Но эти диалекты взаимно понятные. И даже если некоторые из них трудно понять, мы все владеем галактическим стандартным.

— Да, при постоянных межзвездных путешествиях. А если бы какая-нибудь планета долго находилась в изоляции?

— Но вы говорите о единственной планете. Какая же здесь изоляция?

— Не забывайте, Земля — Прародина. Человечество было когда-то невообразимо примитивным, не знавшим межзвездных путешествий, не имевшим компьютеров, боровшимся с нечеловеческими предшественниками.

— Совершенно невероятно!

Пелорат сидел с унылым видом.

— Нет смысла обсуждать это, старина. Я никогда и никого в жизни не смог убедить. Это моя вина.

Тревиц сразу почувствовал себя виноватым.

— Янов, простите меня. Я говорил, не подумав. Просто эти взгляды для меня непривычны. Вы работали больше тридцати лет, а мне рассказали сразу. Вы должны проявить снисходительность…

Я могу представить себе примитивных людей на Земле, которые говорят на двух совершенно разных языках…

— Возможно, на десятке языков, — робко сказал Пелорат. — На Земле могло быть несколько материков и, возможно, поначалу между ними не было связи. Обитатели каждого материка могли развить свой язык.

Стараясь казаться серьезным, Тревиц заметил:

— И на каждом из этих материков люди, когда узнали друг о друге, стали спорить о Проблеме Прародины и мучиться вопросом, на котором из материков люди впервые произошли от других животных.

— Вполне могли, Голан. Для них такой подход мог быть естественным.

— И на одном из их языков Гея означает Землю. А слово «Земля» происходит из другого их языка.

— Да, да.

— И в то время как галактический стандартный произошел от того языка, на котором «Земля» означает Землю, по какой-то причине народ Земли назвал свою планету «Гея» на другом из их языков.

— Точно. Вы быстро соображаете, Голан.

— Но зачем же делать из этого тайну? Если Гея — это Земля, то она, согласно вашей модели, должна иметь галактические стандартные сутки и галактический стандартный год, а также гигантский спутник, обращающийся вокруг нее за месяц.

— да, так должно быть.

— Ну, так удовлетворяет она этим требованиям?

— Неизвестно. Этой информации нет в каталогах.

— Ах так! Тогда, Янов, не слетать ли нам на Гею, засечь ее периоды и поглазеть на ее спутник?

— Я бы хотел, Голан, — нерешительно сказал Пелорат. — Беда в том, что ее точное местонахождение неизвестно.

— Вы хотите сказать, что кроме названия, вам ничего не известно? Это и есть ваша прекрасная гипотеза?

— Но я именно поэтому хотел посетить Галактическую Библиотеку!

— Хорошо. Подождите. Вы говорите, что в каталоге нет точного местоположения, но какая-нибудь информация там есть?

— Там говорится, что она в Сейшельском Секторе, и еще стоит вопросительный знак.

— Хорошо, тогда… Не огорчайтесь, Янов, мы отправимся в Сейшельский Сектор и так или иначе найдем Гею!