Около полутора месяцев спустя
— Заходи. — Незнакомый Даше полицейский распахнул перед ней металлическую дверь. — Сорок минут у вас.
Она молча кивнула. За последние три часа, проведенные на территории СИЗО, Даша растеряла все запасы физических и моральных сил. Тело казалось тяжелым и неподдающимся управлению, восприятие действительности, сейчас туманное и удушливое, разительно отличалось от привычно ясного и свободного.
Каждый шаг, жест или движение губ Даша совершала будто в замедленном режиме и под неподъемным давлением тонн воды. В ушах стоял гулкий шум, картинка перед глазами раз в несколько секунд расплывалась и мутнела.
Ее тошнило.
От местного пропахшего гнилью воздуха. От давящей на виски духоты.
От здешних людей.
Да, от последних Дашу тошнило особенно. Почти до нестерпимых рвотных позывов.
Руки, заметно испачканные и липкие. Противные и бесцеремонные. Мужские.
Разве ее не должна была обыскивать женщина? Должны ли ее вообще обыскивать? Даша не знала.
Поначалу она пыталась возражать и задавать вопросы, даже спорить, но в ответ получила тихую, достигнувшую лишь ее слуха угрозу полного запрета на свидания с отцом. С той минуты Даша, испугавшись возможных последствий, стала общаться с встречающимися на ее дальнейшем пути сотрудниками исключительно молчаливыми кивками или односложными репликами.
Мысленно она недоумевала, почему мать, побывавшая уже на трех свиданиях с отцом, не предупредила ее о местных порядках. Не дала инструкций или хотя бы шанса прийти в это жуткое место психологически подготовленной.
Даша, вероятно, по собственной неосведомленности, ждала совершенного иного отношения. В родном отцовском отделе полицейские всегда вели себя с ней дружелюбно и по-свойски. Она не привыкла бояться тех, что гордо именовались защитниками и охранителями.
Может быть, зря. Может быть, всю свою жизнь она неверно понимала, на кого и от чего направлена их защита.
Когда Даша наконец попала в комнату для свиданий и впервые за месяц увидела отца, тяготы последних часов забылись. Сразу остановив взгляд на родном лице, она не замечала ни ряд прозрачных перегородок, ни людей за ними.
К глазам начали подступать совершенно детские слезы, и Даша часто-часто заморгала, сопротивляясь собственной несдержанности. Отец не любил плачущих женщин.
— Папа, — выдохнула она, ступая ближе, едва не запнувшись о металлический, привинченный к полу стул.
Отец сдержанно кивнул и, взмахнув рукой, указал на лежащую на узком подобии столика телефонную трубку. Даша торопливо села.
Неосознанно осмотревшись по сторонам, она наконец отметила присутствие посторонних вокруг. Яркая радость от встречи с отцом медленно угасла.
Теперь в полной мере ощущалась и разделявшая их стеклянная преграда, и совершенно очевидное отсутствие хотя бы иллюзии частной встречи. Переведя взгляд обратно на отца, Даша осторожно подняла к уху телефонную трубку.
— Папа, привет, — произнесла она шепотом, усердно стараясь игнорировать отголоски чужих разговоров и оседающую в груди золой досаду.
— Здравствуй, дочь, — сказал он удивительно обыденным тоном.
Даша предпочла не заметить всколыхнувшуюся на глубине души волну разочарования.
— Как ты… здесь? — Искренний, обеспокоенный вопрос прозвучал до странного неуместно.
— Ну а ты как думаешь? — Отец хмыкнул. — Не курорт.
— Ты… — едва начав, она растерянно остановилась, по своей неосведомленности не представляя, о каких проблемах нужно спрашивать в первую очередь. — С тобой нормально… обращаются? — Ей вдруг вспомнился собственный недавний опыт.
— Нормально. Ты ж не думаешь, что у тебя батя не знает, как здесь все устроено?
Даша незамедлительно покачала головой, пусть и не вполне уверенная, что именно отрицает.
— Как там мать? — поинтересовался отец, пока она безмолвно собиралась с мыслями. — Не ревет больше? Запасы мои нашла хоть?
— Нашла. — Она кивнула и несмело продолжила: — Мы… Точнее я…хотела предложить тебе нанять адвоката. Я нашла хорошего, — добавила она сразу же. — Твоих сбережений должно хва…
— Нет, — перебил он, не скрывая раздражения. — Прекращай совать нос, куда не просят. И матери тоже скажи. Я решаю вопрос, не суетитесь.
— Я не понимаю, что это значит, — призналась Даша подавленно. — Я вообще не понимаю, в чем тебя обвиняют, что происходит…
На отцовском лице проступило недовольство.
— Потому что не твоего это ума дело, — сообщил он назидательно. — Ты и сюда зачем поперлась-то, дурочка?
Даша отвела взгляд, отказываясь демонстрировать отцу, насколько ее задело его снисходительное безразличие.
— Пришла тебя навестить, — сказала она ровно. — И передачку принести. Ну и про адвоката спросить.
Отец только неодобрительно цокнул, выслушав ее слова.
— Больше не шляйся тут. Нечего тебе тут делать.
— Угу, — выдавила она из себя подобие ответа.
О чем говорить с отцом в оставшееся время, Даша придумать так и не сумела. Без всякого энтузиазма она ответила (а скорее — отчиталась) об успехах в учебе и вновь замолчала, изредка кивая на то или иное напутствие воспитательного характера.
Когда свидание подошло к концу, Даша вздохнула с облегчением