Соседский дом, похожий на пристанище инопланетян.

I

Дом, в котором живёт Эдди со своими родителями, находится почти на самой окраине этого маленького городка. Стоит этот дом на старой запущенной улице, которая уже и забыла как она называется. Улица эта совсем короткая — метров пятнадцать-двадцать. Да и стоят-то на ней всего два дома: дом, где живёт Эдди и дом напротив — можно сказать, неопознанный, ведь ещё с того времени как родители Эдди переехали в этот дом, дом соседей уже пустовал. Пустует он до сих пор и, наверно, страшно запущен.

Этой весной Эдди исполняется одиннадцать лет. На свой день рождения он пригласил только Тинну, с ней ему надо было вроде как помириться, ведь так давно он её не видел, а всё из-за какой-то пустяковой обиды, наверное уже давно забывшейся.

— Эдди, — позвала его мать, — ты видел, что в соседний дом сегодня утром поселился человек?

— Нет. А кто он?

— Я вот думаю, не пригласить ли нам его сегодня вечером, для знакомства? А то он совсем один живёт, и уже старый.

— А почему бы и нет? Пусть приходит.

— Ну, тогда я схожу к нему и поговорю с ним, а ты пока готовься к вечеру.

Эдди взглянул в окно, в доме напротив и правда кто-то был.

Через некоторое время возвратилась мать. По выражению её лица, можно было понять, что она получила отказ.

— Он говорит, — начала она, — что вечером никак не может, а вот утром — пожалуйста.

— Не может, значит, не может, — пожал плечами отец. — Чего так переживать?

Вечером, когда все угомонились, Эдди с Тинной отправились на второй этаж, в комнату именинника. Там Тинна подошла к окну и взглянула на соседний дом.

— Он всё так и пустует? — спросила она, глядя на дом.

— А вот и нет! — отвечал ей Эдди. — Туда сегодня старик какой-то поселился, мама его ещё хотела на мой день рождения пригласить, а он отказался.

— Он один живёт?

— Один, теперь ходить к нам будет, — отвечал он с какой-то неприязнью. А Тинна заметила эту неприязнь, — неприязнь к одиноким пожилым людям, которая появилась у него с тех пор, когда ему было ещё пять лет. Тинна почему-то не разу не спросила его об этом, а сейчас всё-таки решила спросить.

— Эдди, я вот часто замечаю за тобой какую-то ненависть к одиноким пожилым людям. Отчего это у тебя?

— Да какая это ненависть? — засмеялся он. — Просто мне кажется, что они немножко странные.

— Чего это вдруг?

— Как, я разве тебе не рассказывал про «это»?

— Про что? — не поняла она.

— Про своего деда.

— Да нет, не помню что-то.

— Он же сумасшедший, — напоминал Эдди. — Ты ведь помнишь. Ещё пять лет мне было.

— А-а, — начала вспоминать она. — Что-то припоминаю, но не всё, ты мне тогда что-то рассказывал быстро, я даже и не поняла ничего.

— Он сумасшедший! — рассказывал Эдди. — Мы с родителями входим к нему, а он стоит голый весь. Да, перед этим ещё входные двери вылетели, нас что-то невидимое сильно толкнуло, и мы вошли, а он голый…

— Эдди, — перебила его она. — Ты вот сам подумай, не все ведь такие как твой дедушка. А у этого старичка, может, совсем никого нет, а ты так!

— Ну ладно, — повесил он голову. — Ты ведь сама видишь, я в «таких» случаях идиотом становлюсь.

— Просто ты в «таких» случаях не высказывай никому свои мысли и предубеждения и всё будет нормально.

— Знаешь что? — сказал Эдди. — Давай с сегодняшнего дня не будем больше обижаться друг на друга?

— А мы разве обижаемся друг на друга? — удивилась Тинна.

— Да нет, я вообще. Ты обещаешь мне?

Тина улыбнулась. — Всё будет зависеть от нашего с тобой поведения.

Она посидела у Эдди ещё некоторое время и стала собираться. — Смотри, уже темнеет.

— Я провожу тебя, — предложил Эдди.

— Да далеко ведь.

— Всё-таки вдвоём веселее идти, чем одной.

— Ну ладно, проводи, если родители разрешат.

— Нет проблем, — сказал Эдди и тайком от родителей [через молниеотвод] отправился провожать Тинну. Проводил он её до самой автобусной остановки, дальше она поехала одна.

Возвращаться домой Эдди решил также, через молниеотвод, потому как в его доме свет уже не горел.

Он залез в окно и взглянул на противоположный дом. На втором этаже справа светилось окно, в комнате горел свет, и Эдди, сквозь штору, заметил какого-то молодого человека. Его пробрало страшное любопытство: ведь старик живёт один — откуда тогда мог взяться этот мужчина?

С улицы доносились чьи-то шаги. Эдди посмотрел туда, откуда слышались удары [женскими] каблуками об асфальт. Сквозь налегающий, слабый туман проглядывалась фигура девушки — лет семнадцати-восемнадцати. Девушка вошла в дом старика.

Эдди ещё сильнее охватило любопытство, когда он увидел, что девушка вошла в ту комнату, где находился мужчина, и свет в комнате потух.

У Эдди сердце замерло в груди, когда мужчина подвёл девушку к окну и, горя сладострастием [широко выраженным в глазах], начал медленно, пуговка за пуговкой, расстёгивать ей блузку. Полная луна ярко освещала всё это. И Эдди «потух» полностью, когда тот отвёл её от окна. Что происходило в комнате, Эдди видеть никак не мог, но он мог зато слышать: Из тёмной комнаты дома старика доносились шорохи, скрип старого дивана, и стоны — постоянные стоны девушки. Ей, словно было больно, словно кто-то её кусал, а в то же время — приятно до ужаса.

Когда соседи стали засыпать, Эдди тоже улёгся в свою постель и уснул.

Пробудила его утренняя мелодия будильника. Он встал, умылся, почистил зубы и спустился на кухню, завтрак его уже ждал.

— Ну что, Эдди, — спросила его мать после того, как он уже позавтракал. — Сходим к дедушке, познакомимся? А то он один живёт, не родных у него, не близких.

— Мама, — спросил он её (он сразу вспомнил вечер). — Он тебе это сам сказал?

— Да; а что? — Она, словно заметила, будто он нечто подозревает в этом старике.

— Вчера вечером у него в доме были какие-то молодые люди.

— Ну и чего здесь удивительного, он ведь один живёт, и вполне возможно, что они остановились на ночь, или снимают комнату.

— Действительно, — согласился Эдди.

Этот день был выходным, и Эдди решил съездить к Тине.

Она была дома вместе со своим (четырнадцатилетним) братом Робертом (что сильно удивило Эдди; первый раз Роберт днём был дома).

— О-о! — обрадовался Роберт приезду Эдди. — Кто к нам пожаловал! Приветствую «забытого» гостя! — Этим Роберт, по-видимому, высказывал своё крайнее негодование по поводу столь долгого отсутствия Эдди — постоянного (в бывшем) гостя.

— Роберт! — прикрикнула на него Тина. — Хватит уже!

— Молчу-молчу! — смирел Роберт и покидал комнату.

— «Умный» он у нас стал, — говорила Тина, глядя в ту сторону, куда ушёл Роберт. — Не обижайся на его мерзкое поведение; мне кажется, он сегодня не в духе.

— Да ладно, обидно ведь всё-таки, столько не появлялся.

— Ну? — стала она переходить на другую тему. — Как там сосед?

— Сосед? — задумался Эдди. — А я как раз и пришёл к тебе поговорить о соседе.

— Неужто?… — заикнулась она, догадываясь, о чём будет говорить Эдди.

— Всё по порядку, — начал он. — Вот ты сама подумай, откуда у него ночью могли бы взяться двое молодых людей? Ни с того, ни с сего.

Тина задумалась. — …Ну, остановились у него, на ночь, или комнату снимают.

— Именно так и подумала миссис Энни — моя мама, — говорил он, изображая из себя этакого Шерлока Холмса. — А вот я подумал иначе. «Живу я один, не родных у меня, не близких». — Так сказал мистер «Загадочный» миссис Энни…

— Давай без этих — мистер, миссис, — перебила Тина не на шутку разыгравшегося Эдди.

— Не перебивай, — настаивал он. — Итак, на чём я остановился?… Да! Вот ты сама подумай, если бы у него кто-нибудь снимал комнату, он бы знал заранее? А он не словом не прошвырнулся про «гостей».

— В конце-концов, это не наше с тобой дело, — утихомиривала его Тина.

— И всё-таки? — не успокаивался он.

— Успокойтесь, мистер Эдди! — послышался голос Роберта из-за закрытой двери.

— Роберт! — тут же закричала Тина. — У тебя и совести совсем нет, опустился до такой степени, стоит — подслушивает!

— Да я так себе, мимоходом, — отговаривался Роберт.

А Эдди сразу стало так неловко, что он аж покраснел. Но Тина, постоянно припозоривая Роберта, как-то, да успокаивала Эдди. Потом Роберт ушёл «погулять», и Эдди с Тиной могли разговаривать уже на любую тему. Так весь день прошёл в разговорах, но ни в одном разговоре Эдди даже не намекнул на эту забывшуюся тему о загадочном старике.

Опомнился Эдди, когда солнце уже стало заходить за горизонт.

— Ну, мне пора идти, — поторопился он. — А то Роберт твой ещё придёт.

— В такое время? — засмеялась Тина. — В такое время у него ещё «дела».

Эдди не домой так спешил, ему не терпелось узнать тайну о старике и двух молодых людях, ночью живущих у него.

Бежал он так, что едва не сбил с ног девушку, подходившую к дому старика. Он тут же извинился и ему стало немножко страшно, когда она взглянула на него. Эдди заметил её взгляд, — он был ужасен. В то же время девушка (видимо) заметила его испуг её взгляда и постаралась сгладить его улыбкой, но и улыбка тоже не вышла, получился только злорадный оскал, от вида которого Эдди едва не потерял сознание. Он бежал домой, визжа от ужаса. Он кинулся на шею к матери и что-то быстро и невнятно рассказывал. Мать только старалась его как-то успокоить и отвела в его комнату. А когда Эдди утих, то он молчал, словно кто-то на него наложил заклятие. А мать уложила его в постель и вышла. И, как только она вышла, к Эдди тотчас вернулось то паническое состояние. Он хотел также кричать от ужаса, но не мог. Ему вдруг показалось, что его «держат в оковах» этот мужчина и его девушка, словно они зовут его. Это чувство охватывало его настолько сильно, что он не мог удержаться и встал. Медленно-медленно наполняя себя ужасом, он шёл на зов. Он даже не знал, как объяснить себе то, что с ним происходит. Он подошёл к окну и… увидел их. Они смотрели на него и Эдди становилось дурно от их взглядов, сильнее на него действовал взгляд мужчины. Эдди не мог себе назвать их, но догадывался — это не люди! - говорил он себе. На него, словно два ядовитых змея смотрели; и действительно, когда девушка разинула свою пасть, то из-за губ её показались змеиные клыки и постоянно выскакивал из пасти длинный змеиный язычок. Но это всё Эдди казалось сном, потому что голова у него закружилась и ему стало совсем дурно. В глазах его стал появляться какой-то туман, а вскоре и совсем потемнело, и он уже не чувствовал себя, но шёл, шёл, словно его поддерживало нечто невидимое, или вселился кто (что) в него. В бессознательном состоянии Эдди улёгся в постель и «уснул».

Проснулся он от уже знакомой ему утренней мелодии будильника и начал собираться в школу, прежде умывшись и почистив зубы.

Выйдя из дома и взглянув на дом старика, он вдруг вспомнил свой кошмарный сон, и ему вдруг стало немного страшно, но он развеял свой страх громким и протяжным смехом. Ему было смешно за самого себя, так испугавшегося какого-то пустякового сна, и смеялся он ещё потому, что не хотел больше пугаться.

Эдди с Тиной учились в одном классе.

— Представляешь?! — рассказывал ей Эдди. — Мне ночью такой сон приснился! Подхожу я, значит, к окну, а они (тот мужчина со своей девушкой) смотрят на меня, да так, что мне аж страшно стало. А когда девушка открыла рот, то у меня аж голова закружилась. А у неё вместо зубов торчали змеиные клыки, а язык был как у гадюки, тогда у меня вообще в глазах потемнело.

Тина его слушала так, будто не сон он ей рассказывал, а быль, и призадумалась.

— Послушай, Эдди, — сказала она наконец. — А ты уверен, что это был действительно сон?

— Конечно! — уверял он её. — Как меня уложили спать, так я… — Вдруг он вспомнил всё, что с ним было до того, как он лёг спать. — Постой, я даже знаю, из-за чего этот сон: Когда я бежал домой, я чуть не наткнулся на ту девушку, она шла в дом старика. Она так страшно посмотрела на меня! Но я только сейчас понял, какой я был дурак, когда испугался её взгляда. Знаешь, как мне после этого плохо было. Нет, сегодня утром я решил, что больше никогда бояться не буду, чтоб не снились больше кошмары.

Тина не верила рассказам Эдди, ведь сна такого он никак не мог увидеть. А в то, что это случилось на самом деле, она не верила больше, чем в эти рассказы. И после всего, ей оставалось только пожелать Эдди силы и спокойствия духа и никогда не обращать внимания на то, что ему снится.

Возвращался домой Эдди один, ведь Тине ехать совсем в другую сторону. Подходя к своему дому, он решил проверить свой страх и взглянул на дом старика; на дом, придающий ощущение страха, и постарался не испугаться одного только вида этого дома; вида ужаса, который придали этому дому его гости, представляющие собой нечто злое и страшное (по мнению Эдди). И, как только он заставил себя не испугаться и у него получилось, то он сразу почувствовал в себе великую силу духа. «Я справлюсь с «ними»! — сказал себе Эдди. — И у меня это обязательно получится, потому что я верю в себя!» И эти слова придали ему ещё большую силу и ему захотелось сразиться с тем злом, что находится в тех, кто живёт в доме старика.

Эдди дёрнул за ручку входной двери, но дверь не открылась. Она, словно была заперта на внутренний замок, который должен быть виден сквозь прощелину между дверью и стеной. Эдди ещё раз дёрнул за ручку, но никакого успеха. И тогда ему показалось, будто дверь была за что-то зацеплена. Но кто мог так захлопнуть её? И тогда Эдди позвонил. К двери подошла его мать, но она, как ни старалась, не могла открыть эту дверь. Тут за дверью послышался голос постороннего человека: «Я прошу прощения. Это я наверное так захлопнул её за собой. Разрешите?»

Небольшое движение и дверь открыта. Перед Эдди стояла мать и извиняющийся пожилой человек. На вид (если внимательней присмотреться) этот человек не казался пожилым, это был солидный высокий мужчина средних лет, лишь трость в руке в виде какого-то жезла и прихрамывающая походка рисовали в нём старика. А его (на вид) молодое лицо скрывала борода с усами. А его чёрный-серебристый элегантный костюм подчёркивал в нём какое-то совершенство. А вообще, если не приглядываться повнимательней, то можно увидеть в нём обыкновенного старика.

— Это ваш сын, — сказал человек. — Хороший мальчик.

— Смотри, Эдди, — начала она представлять ему человека. — Это наш сосед, дедушка Гарт.

— Здравствуй, Эдди. — Протянул он ему руку.

— Здравствуйте, — ответил Эдди и почувствовал, как его снова охватывает страх, но страх этот не исходил от человека стоящего перед ним, это был его собственный страх, исходящий непонятно откуда. Но Эдди развеял свой страх — развеял тем, что вспомнил о своей клятве «никогда не пугаться».

Человек, стоящий перед Эдди, всё ещё держал вытянутую руку, и Эдди пожал её и сразу обратил внимание на ногти этого человека. Обратил внимание, когда его полностью проник какой-то холод, исходящий из руки этого человека (человека, кажущегося Эдди каким-то другим, словно он пришёл из другого мира, из мира которым правит зло), а крепкие и острые ногти этого человека говорили что-то Эдди, но он не мог понять, что. А, пока он держал руку этого человека, он мог чувствовать этот холод, он мог ощущать как опускается во тьму, в вечную тьму, где вместо солнца светит полная луна. «Нет, этот человек не живой, — говорил себе Эдди. — Это покойник, и я чувствую это через его мёртвую руку. И этот покойник остался навечно таким, каким он умер».

Наконец Эдди разжал пальцы и освободил руку «покойника», но освободить её позволил, наверное, лишь сам «покойник» под залог вечного молчания о всём, что он чувствовал. И Эдди услышал это через ту же руку, которая сказала ему — «веди себя так, как ни в чём не бывало». И Эдди постарался улыбнуться «ему» и у него получилось (наверное, опять же, с помощью того, кому он улыбнулся). И ему (Эдди) сразу стало так легко, когда он не видел лица того «князя тьмы», но тут же услышал ответ, что он сможет быть таким же как в данный момент, если будет хранить молчание. Но Эдди легко себя чувствовал и старался не обращать к себе страха, но вдруг… сердце его «остановилось»: это было то самое, чего Эдди не желал подпускать к себе — оно заставило его задуматься над тем, что он услышал да не понял. И он задумался, глубоко задумался и понял. Понял не под страхом смерти, а, может быть, под страхом ада вечных мук. И страх этот тут же отпустил Эдди и придал ему лёгкое и весёлое настроение.

Вечером к Тинне приехал дедушка. А, поскольку она знала его как очень мудрого человека, ей казалось, что он знает всё, что связано с человеческой психологией; что все его мысли состоят из собственного жизненного опыта. Но больше всего его занимала мистика, понимание всего нереального как реальное, будто всё зависит от человеческих ощущений. И тогда она спросила деда: действительно ли всё зависит от собственных ощущений человека? — Спросила она потому, что вспомнила про рассказанное Эдии и засомневалась в своём неверии всему этому.

— Нет, — отвечал ей дед. — Есть ещё воздействия на человека, проникающие его против его собственной воли.

Конечно, Тинна понимала, что проживающие в доме старика могут заставить Эдди действовать против его собственной воли (под гипнотическим влиянием) и даже могут подчинить его себе. И тогда Тинна спросила деда: а как можно противостоять этим воздействиям?

— Не подчиняться «им», — ответил ей дед очень просто, обращая в её глазах всё сложное в достаточно лёгкое и понятное. Но следующий её вопрос заставил его взглянуть на свою внучку довольно серьёзным взглядом.

— А если это силы зла? — спросила она. А дед знал: чтоб такое спрашивать, то надо было с этим и сталкиваться. Но вопрос её прозвучал так, словно сталкивалась с этим вовсе не она. И дед, быстро продумав над ответом, ответил ей так. — В таком случае, следует обратиться ко Всевышнему. Если человек относится к Нему, то Он ему поможет.

Тинна вспомнила, что Эдди некрещёный и относиться ко Всевышнему никак не может.

Утром, в школе, Тинна встретила Эдди и даже не узнала его. Она никогда не замечала в нём такого весёлого настроения духа. Вот тут-то она и начала понимать всё, как есть. «Им действительно овладело зло, — говорила она себе, — а это настроение оно придало ему в залог за что-то, но вот за что?» В то, что Эдди стал одним из «них», она не верила; она отлично знает Эдди — он никогда бы не променял свою душу на это идиотское настроение. А, когда она спрашивала его о «гостях старика», он смеялся, дурачился и постоянно этим самым увиливал от ответа. Тогда у Тинны появилось полное предположение о том, что Эдди единственный, кто знает о тайне дома старика, а особенно о тех, кто проживает в этом доме вместе со стариком. И «они» сохраняют Эдди жизнь в залог за его молчание. Но «они» могли бы и «ликвидировать» его, но не стали; значит, у «них» нет такой возможности.

К вечеру, за чашкой кофе, Энни (мать Эдди), разговорившись со своим мужем, хотела рассказать ему что-то важное, но он отбивал у неё эту тему, постоянно объясняя о своих финансовых повышениях — этим он был доволен и не хотел ничего слушать, кроме её поддержки.

— Энни, — вдруг спросил он её, да так, что она и не ожидала такого вопроса. — Что там случилось с сыном твоей подруги? говорят, его змея какая-то укусила.

— Я как раз на эту тему хотела поговорить с тобой, а ты меня постоянно сбиваешь своими финансами.

— Представляешь? — начала она рассказывать, — что мне сегодня Бигги рассказывала: приходит, говорит, её Джимми, аж утром, еле живой, он ей что-то рассказывал быстро, из всего она поняла, что его укусила змея, но по виду, говорит, на змею что-то непохоже было. И что странно: на теле его ни одной царапины, только лишь два красных пятнышка на шее.

— Да это змея, — вставил тут же муж. — Змеиный укус и ничего…

— А ты слушай дальше, — перебила она его. — Слушай, что рассказывал ей Джимм, после того как ему полегчало немного: Говорит, когда вечером шёл домой, то по дороге ему на встречу ползла змея. Он хотел обойти её, но змея начала превращаться в девушку, а когда она взглянула на него, так ему и стало дурно, голова закружилась. А девушка эта подошла к нему и поцеловала его в шею, да так, что у него аж в глазах потемнело. А утром он очнулся и пришёл домой.

Как ты думаешь, что это?

— Да опешил парень от страха, — отвечал он, — вот и стали появляться разные видения.

— Да нет, у него такого никогда не было, чтоб видения какие-то появлялись.

— Ну, тогда не знаю, — сдавался он.

— А мне кажется, что это…

— Нет! — перебил он её. — Те, о ком ты мне хочешь рассказать, я в них не верю, это просто плоды человеческого воображения и всё, а на самом деле этих живых покойников существовать, как ты предполагаешь, не может.

— Но ведь у Джимма нет подобных воображений, — распиналась она. — Да и вообще, он даже и не испугался этой змеи!

— Значит, ему это всё приснилось, — сделал он вывод и на этом решил завершить беседу. А Энни давно знала, что на такие темы с ним не стоит разговаривать, да и доказывать ему что-либо из подобного бесполезно.

Между тем, Тинна выслушивала своего деда после того, как она рассказала ему о поведении Эдди, и он стал делать выводы из всего услышанного. Он знал, что человека, одержимого силами зла не то что не покрестишь, вообще к церкви не подведёшь. Но знал он множество способов уничтожения этих оживших покойников, живущих с помощью зла, посланного адом. Знал, что существовать они способны, потребляя кровь человеческую. Знал всё, чего они боятся и опасаются, и что способно их уничтожить.

— Главное, — объяснял он ей, — это найти место, где они спят днём. Тогда остаётся только лишь вбить каждому осиновый кол в сердце.

Тинне становилось страшновато, когда она слышала от своего деда достоверные подтверждения своим предположениям. Дед советовал ей отправиться к Эдди вместе со священником. Но у неё что-то в голове не укладывалось, как родители Эдди посмотрят на всё это — «изгнание сил зла», да они просто сочтут это за сумасшествие.

Утром, как обычно, Тинна отправилась в школу, надеясь там застать Эдди, но его почему-то не было в школе (это утро было первым, когда она не увидела его в школе). Тот час же она отправилась к нему домой. Её нисколько не пугали «те», кого она может встретить, да к тому же было солнечное утро, а в такое время «они» должны «спать».

Подходя к дому Эдди, она обратила внимание на дом старика. Дело в том, что все окна в доме были плотно зашторены светонепроницаемым полотном. И Тинне стало слегка жутковато от вида этого старого готического здания.

Тинна подошла к входной двери дома, где мог находиться Эдди, собралась позвонить, но обратила внимание на табличку, висящую над самой дверью. «В ДОМЕ НИКОГО НЕТ». Она тут же собралась уходить; она чувствовала, что из дома старика на неё кто-то смотрит и своим зловещим взглядом гонит её прочь от этого дома. Но когда она оглянулась на соседний дом, ей сразу стало легче, окна дома всё так же были зашторены и никто на неё не смотрел. Но внутренний её страх ещё не был развеян полностью. Страх этот, как она сама заметила, наводил на неё дом старика, а возможно и тот, кто находился в этом доме.

Тинна быстро зашагала в сторону дороги и, чем дальше она отходила от дома старика, тем легче ей становилось. Откуда-то со стороны до неё еле слышно доносились звуки похоронного марша. Впереди была лестница. Тинна поднялась по ней и вышла на край трассы. Метрах в пятидесяти от неё была автобусная остановка, но Тинна остановилась, потому что ясно услышала похоронный марш. Она перешла на другую сторону дороги и с высокого обрыва взглянула вниз и увидела несколько идущих за гробом человек, среди которых она разглядела Эдди и его родителей. Гроб был закрыт, но по размерам составлял четыре — четыре с половиной фута, это говорило, что хоронят одного из друзей Эдди.

Тинна не пошла в школу, а вернулась домой. Ей показалось, что тот, кого хоронили, умер не своей смертью. Обычно, о какой-нибудь тяжёлой болезни друзей или знакомых Эдди, она всегда знала, он ей обо всём рассказывал, но об этом случае она ничего не знала, значит, смерть пришла так внезапно.

Возвратившись домой, она застала только деда, как всегда сидящего в глубокой задумчивости. Увидев Тинну, он тут прервал все свои размышления и обратил к ней всё своё внимание. Её вид, её движения сразу подсказывали, что ей необходимо поговорить с ним на всё ту же злободневную тему. И она рассказала ему всё, что ей удалось увидеть и заметить за это утро.

— Произошло убийство! — начал дед приходить во внутреннюю ярость. — Если это убийство, то несомненно дело «ихних» рук. — Он хотел что-то ещё сказать, но не стал. Он обратил внимание на Тинну; на то, как она на него смотрит. Её глаза, словно отражали его. Он заметил, что она смотрит на него, как на какого-то безумца. А Тинна решила его утихомирить.

— Знаешь дедушка, — говорила она, — мне только сейчас показалось, что всего этого просто не может быть. Возможно, оно и есть, я и не сомневаюсь, но… — Она на время задумалась. — А, может быть, всё-таки стоит, не проверив? — Она, словно угадала его мысль: отправиться в дом старика, отыскать там гробы тех, кто проживает вместе со стариком, и каждого попротыкать осиной. В то же время она боялась, что дед может оказаться в неловком положении перед хозяином дома.

Она иногда замечала за своим дедом приступы ярости, побуждающие его к безумству, но крайне редко. А теперь, ей казалось, он опять приходит в ярость, только потому у неё появилась необходимость его остановить. Но дед был спокоен только снаружи, внутри же он весь полыхал яростью.

Тинна оделась и собралась прибрать свою комнату (запущенную за неделю).

— А город ваш красивый! — восхищался дед, глядя в окно. — Да и места в нём просто замечательные!

Тинна сразу заметила, что он к чему-то клонит, но не подавала виду.

— Нет, правда, — продолжал дед, — я вот только сегодня заметил, а всё, знаешь из-за чего? я ведь только сегодня вспомнил, что в этом городе когда-то был похоронен великий Джон Уиллис!

Тинна задумалась, она никак не могла понять, к чему он клонит.

— Джон Уиллис был великим человеком! — продолжал дед в том же духе; продолжал потому, как видел, что Тинне до его рассуждений нет совершенно никакого дела.

— Очень великим!

— Джон Уиллис?! — наконец удивилась она. А деду этого и надо было (сбить её совсем с толку).

— Как?! — закричал он от изумления. — Ты что, не знаешь, кто такой был Джон Уиллис Кэнстон?!

— Я первый раз слышу это имя.

— Ведь его могила, — объяснял ей дед. — Она ведь дала много о нём знать. А памятник… — он задумался.

— Нет-нет! — подскочил он с места. — Если его правнуки не помнят! Почему я раньше не обратил внимание? ведь она совсем рядом, возле самого дома. — Он заторопился.

— Я скоро вернусь, — кинул он на ходу и вышел из дома.

Тинна ничего не могла понять, а дед видимо и обратил на это внимание.

«Джон Уиллис Кэнстон какой-то, — размышляла Тинна. — Могила возле самого дома. Возле нашего дома? могила? какая могила?! — Теперь она всё поняла. — Да ведь он мне голову морочил, а сам к старику отправился!» Она немедленно оделась и понеслась догонять деда, пока его ещё можно было догнать.

Далеко ей искать не пришлось, дед один стоял на остановке. Его фигура — нетерпеливо ждущая, могла бы любому напомнить какого-нибудь безумца. А потому Тинна подошла к нему незаметно, чтоб растрогать его своими слезами. А деду ничего не оставалось делать, как отправиться назад.

К вечеру родители Тинны возвращались с работы. Дома проводили вечера как обычно: чашка чая или кофе, интересный разговор и всё остальное, интересующее каждого члена семьи. Ещё позже возвращался Роберт. Дед, всегда спокойный и уравновешенный, этим вечером был не в себе, но со стороны выглядел самим спокойствием, и только Тинна могла заметить какие-то волнения в его душе и слегка проявляющиеся в чертах лица. И ей вдруг показалось, что он просто одержим своей мыслью о визите в дом старика.

Засыпая, она рисовала свой завтрашний день: она отправляется в школу, а у деда появляется отличный шанс отточить осиновый кол и отправиться на «охоту» в дом старика.

Она действительно боялась за своего деда, она не способна ничего ему объяснить, ведь его не удержать как мальчишку, достигающего своей неотступной цели.

Проснувшись утром, Тинна собралась и отправилась в школу. Эдди опять не было в школе и Тинну направили сходить и проведать его — «не случилось ли чего». Естественно, ей этого и надо было. Как раз она вспомнила, что забыла дома нательный крестик и по пути зашла домой. Деда уже не было, а вместо записки он оставил на столе газету. Она сразу обратила внимание на заголовок одной из статей: СМЕРТЬ ИЗ-ЗА НЕДОСТАТКА КРОВИ. Не читая этой статьи, она сразу же поняла, что это повод для отлучки деда. Она даже не представляла себе, в какую ярость он пришёл от прочитанного. И она отправилась туда, где мог бы находиться её дед. Отправилась не страшась, ведь её победоносный талисман был уже при ней.

Подходя к дому старика всё ближе и ближе, она совершенно не ощущала чувство страха, которое когда-то просто издевалось над ней. И ей вдруг показалось, что в доме никого нет; что нет тех, кто способен внушать человеку разные ужасы, а табличка над дверью — «НИКОГО НЕТ», в какой-то мере подтверждала её убеждения. Над дверью в противоположный дом никакой таблички не висело и Тинна в дом. Дверь открыл отец Эдди. Если со стороны взглянуть, то он был не в духе.

— К Эдди? — спросил он вместо приветствия, и указав на дверь в комнату Эдди, отправился к себе.

Тинна медленно поднималась на второй этаж по винтовой лестнице, вместе с тем продумывая всё до мелочей. Если он будет не в настроении (что навряд ли) после похорон, ей придётся как-то взбодрить его. Наконец, постояв перед дверью и обдумав всё, она вошла в комнату.

Эдди сидел в кресле и читал что-то. Она тихо закрыла дверь и беззвучно подошла к креслу, стоящему спиной к ней. Эдди вроде и не замечал Тинны.

— Что читаешь? — тихо спросила она его.

— Книгу, — как ни в чём не бывало, ответил он.

— ВЕЧНО МОЛОД И БЕССМЕРТЕН, — прочла она название книги.

— Интересная?

— Очень!

Тинна не стала отвлекать его от чтения, а скромно присела рядом и принялась ждать, пока он не начитается.

— Что случилось? — отбросил он в сторону книгу и обратил всё своё внимание к Тинне.

— Да вот, — отвечала она, — со школы к тебе послали, просили узнать, где ты и что ты.

— Джимм умер, — ответил он. — Вчера хоронили, а сегодня мне сказали никуда не ходить. Представляешь? утром убежал куда-то, а вечером вернулся, полумёртвый и бледный весь. Врач сказал, что у него крови совсем нет и помочь ему ничем нельзя; что у него агония началась, так он и умер. Его ещё прошлой ночью змея укусила.

— А ты уверен, что это была змея?

— Ты на них намекаешь? — указал он на книгу. — Отец мне говорит, что «они» существуют только для тех, кто в них верит, а особенно для тех, кто их боится.

— А что тогда про соседей скажешь? — Этого вопроса ей не следовало бы задавать, но она только вспомнила про это, как Эдди уже вовсю расхваливал дедушку Гарта — своего соседа. Тинна же, в свою очередь, старалась улавливать некоторое, да запоминать. Но старалась учитывать и то, что всё рассказанное о старике, может оказаться ложью. Но, вглядываясь внимательней в его глаза, она не замечала в них лжи. Ну вот и то самое главное, о чём она всё хотела его спросить. Ведь он так ничего и не сказал о проживающих в доме со стариком.

— А что, дедушка Гарт так и живёт один?

— Да нет, к нему какая-то мадемуазель Хоккинс из Франции приезжает.

— А те, кто у него комнату снимал? та девушка с парнем, они тебе ещё в кошмарном сне приснились.

— А! Так та девушка и есть эта Хоккинс, а мужчина с ней — её муж, недавно свадьба была.

И тут она вспомнила про своего деда (ушедшего на войну с силами зла).

— А что, может мне познакомиться с дедушкой Гартом? Кстати, он сейчас у себя?

— Нет, боюсь, что сегодня его нет дома.

«А если точнее, — размышляла Тинна, — то он дома и наверное спит, а ты, Эдди, об этом прекрасно знаешь».

Когда она собиралась домой, то обратила внимание на реакцию Эдди, — он, словно освободился от каких-то тяжёлых оков. А, когда вышла из дома, то заметила, что он даже на улицу не вышел, но тут же вспомнила, что родители ему строго наказали не выходить из дома. И она отправилась домой, а Эдди, тут же поднявшись в свою комнату, схватил «ВЕЧНО МОЛОД И БЕССМЕРТЕН» и продолжил увлекательное чтение.

Домой она возвратилась где-то к обеду, деда так и не было. Она уже начинала волноваться, она хотела позвонить родителям, но передумала. «Что я им скажу? Расскажу, куда он отправился? Так они мне сразу и поверят». И она решила дождаться родителей, а что будет дальше — вечер покажет.

Вообще, Тинна не верила ни во сверхъестественное, но когда ей из-за «этого» становилось страшно, она не старалась пугаться, принимая всё аномальное за какое-нибудь фантасмагорическое видение. Так и во время отсутствия деда, она не старалась ничего преувеличивать, составляя какие-то мистические мысли о «сражении добра со злом». Она старалась понимать всё, как есть. Возможно, дед и отправился к старику, но старик оказался совсем не таким, каким рисовал его себе дед; оказался он очень гостеприимным и пригласил деда на чашечку кофе, отчего и произошла такая задержка. И она старалась оставаться в надежде, что всё именно так, как она себе представляет. Но время близилось к вечеру, а деда так и не было. Вот уже солнце зашло за горизонт и начинало темнеть.

Тинна сидела в своей комнате и рисовала что-то. Она настолько увлеклась, что и не заметила, как совсем стемнело. А когда раздался звонок, она тут же всё бросила и побежала к входной двери, за которой слышалось тяжёлое, хриплое дыхание, связанное со стоном умирающего человека.

— Это ты, дедушка? — еле слышно спросила она.

— Да, — послышался хриплый бас, в котором Тинна едва расслышала голос деда. — Открывай.

Она щёлкнула замком и отворила дверь. Из темноты в дом вошёл дед. Выглядел он просто кошмарно: лицо бледное и высохшее, как у покойника, руки трясутся.

— Холод проклятый, — ругался дед. — Дьявол бы его побрал!

Сбросив с плеч плащ, он тут же устроился у камина.

— В аду наверное жарко, — бормотал он, глядя в огонь камина.

Прежде, чем закрыть дверь, Тинна вышла на улицу и не почувствовала никакого холода. Но поведение дела ей не казалось странным, ведь она знала, что на старость лет всегда чувствуется холод, особенно, когда давление понижено.

Когда она шла к себе в комнату, то обратила внимание на деда: ему вроде уже полегчало — он совсем не трясся, а спокойно сидел и смотрел на огонь в камине. И она, полностью успокоившись, шла дальше, как вдруг её остановил зов деда. Она взглянула в его сторону, а он поманил её пальцем. И, когда она подошла к нему, он предложил ей присесть рядом.

— Ты что-то тихая такая сегодня, — заметил ей дед.

— А что? — удивилась она, вроде как прикидываясь, что совсем ни о чём не догадывается.

— А почему ты не спросишь своего дедушку, где он был? и почему так поздно возвратился?

— Да догадываюсь: старика того «проведывал», а он оказался совсем не таким.

— Ну, ты у меня прямо умница! — похвалил её дед. — Ты вроде как ясновидящая, так точно всё угадала!

Вскоре Тинна отправилась к себе в комнату, а дед остался сидеть у камина.

Она дорисовала портрет вымышленного героя, отбросила его в сторону, положила перед собой чистый лист бумаги и призадумалась над будущим рисунком. Ей хотелось нарисовать что-то необычное и сверхъестественное, но ничего пока не приходило в голову, а если и приходило что, то она не знала как изобразить это в рисунке. Глаза её уже слипались и мысли потихоньку, одна за другой, вылетали из головы. Но на чистом листе слегка проглядывалась тень, — слабая тень лица. Естественно, она замечала это, но ей всё уже было как-то безразлично, ведь смотрела она на это сквозь сон. А на бумаге тень обретала цвет, оживало человеческое лицо. Вот и глаза, они полностью ожили и в них отразился характер изображённого, но характер этот трудно разглядеть, ведь изображён лукавый, но глаза его, — глаза, налитые кровью, да они просто выдают его, они выражают всё его зло, так хорошо прикрытое прочным заслоном, а вместе со злом — и ненависть и то же лукавство и всё остальное, присущее дьяволу. Но Тинна уже спала и ничего не видела и не слышала. Ведь она не слышала, как входная дверь в её комнату скрипнула и вошёл дед. Глаза его сверкали тем же, чем сверкали у того, кто был изображён на листе бумаги, лежащим перед спящей Тинной. А дед, в свой черёд, медленно-медленно подходил к своей внучке, наводя ужас неизвестно на кого. Он уже открыл рот и клыки его быстро стали расти, достигая определённых размеров, но вдруг остановились, почувствовав что-то и вернулись в исходное положение.

Из передней дома доносился шум. Пришли родители и Роберт.

В доме было довольно жарко. Всё тепло пёрло из самого камина, потому отец тут же затушил огонь.

Родители отправились в свою комнату, а Роберт скинул с себя верхнюю одежду и прошёл в комнату к Тинне.

Кроме хозяйки, в комнате никого больше не было. Она спала, облокотившись на стол и посапывая в чистый лист бумаги, на котором так ничего и не изобразила.

Пробудило её удивление Роберта: «А где дед?»

— У камина греется, — ответила она, зевая.

Роберт тут же выскочил из комнаты и взглянул в сторону камина. Там действительно сидел дед, да так сидел, будто уже с час как не вставал. А Роберт стоял и ничего не мог понять. Затем он почесал в затылке, постоял некоторое время в удивлении, затем махнул на всё рукой, да пошёл к себе в комнату.

Тинна застилала постель и ложилась спать. Прежде, чем потушить свет, её внимание привлёк чистый лист бумаги на столе. Она вспомнила вдруг тень лица, которая появлялась перед тем, как она задремала над ней. Естественно, она сочла это за видение своей дремоты (ведь её не могла посетить мысль о том, что на чистом листе бумаги мог появиться чей-то призрак).

Потушив свет, она улеглась в постель и, откидывая из головы все посторонние мысли, старалась засыпать. Но до неё доносились какие-то звуки, после чего она уже не спала, она слушала эти звуки шороха — из комнаты готовящихся ко сну родителей. Наконец звуки прекратились, родители уже спали, и только тогда она имела возможность уснуть. Но что ей ещё мешало? наверное, само желание спать. И… наконец, она почувствовала, что к ней стало подходить это состояние сна. Но… опять звуки, — звуки шагов прокрадывающегося человека, — это уже как-то заинтересовало её, и она насторожившись прислушивалась, вот только выйти посмотреть не отваживалась, — ещё бы! А шаги медленно приближались к входной двери в дом. Раздался приглушённый щелчок замка и дверь тихо отворилась и без скрипа закрылась. Больше она никаких звуков не слышала, но ей было как-то не по себе, ведь не было сомнения, что это был её дед.

Занятия у Роберта начинались раньше, чем у Тинны, и выходил он в одно время с родителями. А когда Тинна просыпалась, в доме уже никого не было. Солнце давно взошло, а часы ей говорили, что уже пора собираться в школу.

Когда она заправляла постель, то вспоминала ночные звуки прокрадывающихся шагов, приглушённый щелчок замка, но это ей уже не казалось таким странным, как в ночное время, она даже и это старалась принять за сновидение. Но, перед тем как выйти из дома, она взглянула на дверь гостиной, где отдыхал дед. Дверь эта была заперта изнутри и Тинна прошла мимо. А обходя дом, она обратила внимание на окна гостиной, зашторенные светонепроницаемым полотном (почти также, как и у старика). Но она не придавала этому особого значения; возможно, дед ещё спит, а окна зашторил, чтоб дневной свет не проникал в комнату.

Утро выдалось на редкость пасмурное и прохладное. Слабо моросил дождик и слякоть прилипала к подошвам. Но никакая отвратительная погода не сопутствовала настроению Эдди, он как всегда был исполнен духа и оживлённо шагал по улицам города в направлении школы.

На перерыве между уроками, Тинна сидела облокотившись о парту и наблюдала за самым весёлым человеком школы.

«Он ли это?» — спрашивала она себя, глядя на чересчур живого ученика, что-то интересно рассказывающего толкучке ребят-одноклассников, собравшейся вокруг него.

«Нет, мне кажется, это не он, — продолжала она размышлять. — Я прекрасно помню его характер, поведение. Это не он. В Эдди что-то вселилось… Боже! — опомнилась она. — О чём я думаю?! Это ведь нереально, мистика какая-то». — Она больше не хотела об этом думать, всего лишь успокаивая себя тем, что у Эдди начался переломный возраст. После таких успокоений, Тинну нисколько не удивляло это весёлое настроение её старого приятеля, она даже как-то старалась походить на него, и ей казалось, что она чувствует себя гораздо лучше, когда совершенно ничего не думает о нём. Когда она становится убеждена, что у него начался какой-то переломный возраст, ей сразу кажется, будто весёлый Эдди, совсем не схожий с Тинной, становится к ней немного ближе.

Почему Тинна в этот день возвращалась домой позже обычного срока? — возможно, ей пришлось задержаться. Но это не имеет значение, ведь, когда она пришла домой, всё равно ещё никого не было, разумеется, кроме её дедушки, запершегося в гостиной ещё перед рассветом и пробывшего в запертой комнате до сих пор.

Может быть, Тинна нисколько не удивилась тому, что никто из семьи ещё не пришёл. Она только лишь задумалась о своём уединении и сразу же пришла к выводу: в следующий раз не скучать одной.

Но, раз скучаешь одна, — говорила она себе, — то и продолжай скучать. Даже не скучать, а рисовать! — обрадовалась она и помчалась за листом бумаги, при котором, как помощник, присутствовал её верный карандаш, всегда готовый изобразить мысли своей хозяйки с помощью её руки и движения кисти. Всё это помогает ей расслабиться и она рисовала всё, что впадало ей в голову. Рисовала, убивая время и не замечая, как вечер наступал всё быстрее и быстрее, как солнце заплывало за горизонт, после чего дверь гостиной без скрипа отворялась, после приглушённого щелчка замка, и также беззвучно закрывалась. Тинна не слышала этого; она настолько увлеклась, что даже не услышала, как в её комнате появился дед. А, может быть, этого никто не слышал бы, ведь дверь в комнату Тинны, после того как она её закрыла, даже и не шелохнулась.

— Добрый вечер, Тинна, — поздоровался дед.

Тинна замерла. Перед ней висело зеркало, в котором не отражался стоящий за её спиной, но она даже и не взглянула в это зеркальце, ведь она даже и понятие не имела, что нынче ни одно зеркальное отражение не имеет права показывать её дедушку.

— Дедушка? — как бы удивилась она и, повернувшись, взглянула на него. А выглядел он, можно сказать, превосходно, словно похорошел. Но, если внимательней приглядеться, то можно заметить, что похорошел он (вроде как) давно, а теперь ещё хочет. Тинна только не замечала за дедом этих особенностей. Как только она вернулась из школы и научилась смотреть на Эдди бессмысленно (не обдумывая каждую мелочь в форме его нового поведения), Тинне даже показалось, что ей это нравится.

— А ты не знаешь, когда все придут? — спросила она его, наверное чтоб убедиться мёртвый он или живой, ведь стоял он за её спиной совершенно каменный, словно его только что прибили или вытащили из него жизнь.

— Поздно придут, — ответил он, взглянув в окно; он смотрел на тёмно-синее небо и в этот момент в его глазах можно было заметить одно неосуществимое желание: превратить или перекрасить синий небесный цвет в совершенно чёрный — смоляной цвет бесконечной тьмы. Он жаждал «смоляной» темноты, как крови человеческой, успокаивая себя словом «терпение» — тьма скоро наступит и надо немедленно приступать, пока никто не нагрянул. И он уже опускал голову, как Тинна встрепенулась. — Дедушка, ты что?! — Она тут же вспомнила прошлый вечер и утро, вспомнила свой страх, который постоянно старалась развеивать. А дед уже разевал свою пасть и едва не впивал острые клыки в шею своей внучки, для того чтобы проделать дырочки, через которые можно будет высасывать жизнь, в обмен на размножение своего бессмертия и вечной молодости, подаренных ему «предками».

— Ты станешь такой как я, как мы все, — обещал ей дед. Тинна с силой вырвалась из объятий деда и подбежала к двери.

— Намертво! — кричал дед, — ты ведь её сама захлопнула!

А та дёргала за ручку совершенно без успехов. Дверь была просто зацеплена за что-то так, что её невозможно было чем-либо открыть.

— Сама захлопнула, — повторял дед. — Теперь больше не откроешь. — И он улыбнулся, — ну, подойди к дедушке, он тебя поцелует.

— Интересно, — задумалась она вслух. — А как же ты вошёл? ведь дверь была захлопнута мной и притом намертво. — Этим она, возможно, хотела показать деду, что нисколько не испугалась.

— Это очень интересно, — отвечал ей дед, — вот подойди к дедушке, он тебе и объяснит это всё.

Он и сам бы подошёл к ней, но старался играть, превращая всё это в розыгрыш. Но его грызли собственные мысли и игра не получалась.

— Ну всё, — бормотал он. — Сейчас ты, внучка, навеки останешься моей внучкой.

Он хотел всё делать очень быстро, но не успевал, чувствовал опасность.

— Не успел, — произнёс он наконец. — Не успел.

— В общем так, — говорил он, обращаясь к Тинне, которая видела как он бледнеет от распирающей его злобы, прямо на глазах. — Всё, что здесь было — ничего не было, ясно? Будешь болтать, тебе всё равно никто ничего не поверит… — прервали его посторонние звуки, это были шаги троих человек — матери, отца и сына, они уже почти подходили к дому. Отец лез в карман за ключом, а дед в это время кое-что обещал, растворяясь в воздухе как пар.

— Целуй им задницы за подарок — временную жизнь, а как наступит полночь, я приду к тебе, жди.

Когда мать вошла в комнату к дочери, дед уже растворился полностью. Тинна тут же кинулась на шею к матери и принялась рассказывать ей о том, что ночью придёт дедушка и будет очень плохо.

— Ты что?! — удивилась мать. — Тебе разве дедушка ничего не сказал?

— Нет.

— Да ты и записку наверно не читала?

— Какую записку?!

— Ну ты даёшь! он ведь ещё утром уехал домой. Что ж ты так?

Теперь Тинна всё и поняла, но ей оставалось только доказывать, что дед никуда не уезжал, но что бесполезно, то бесполезно.

Правильно ей сказал Эдди в школе! Она тогда ещё пыталась с ним заговорить: рассказать про своего дедушку (вообще-то, ей никогда не нравилось общаться с эдакими весельчаками, поскольку они с лёгкостью готовы выставить тебя на смех за любую мелкую проволочку в разговоре): «Я же тебе сразу сказал, что дед — это плохо! Ты что, не помнишь, когда мы болтали на дне моего рождения? Эх ты! Мало того, что у тебя с памятью нелады, так ты мне ещё в тот день пыталась устроить какой-то выговор! А-ха-ха, ха-ха…»

— Мама, можно мне поспать в вашей комнате, — попросила она, стараясь намекнуть на свою боязнь собственного страха.

— Чего это вдруг? — удивилась мать в ответ, не заметив намёка. — Да и где ты там будешь спать? у нас всего один двухместный диван, спи себе здесь и всё.

— Нет, я здесь боюсь.

— Ну давай, если хочешь, в гостиной.

— Только не там!

— А что такое?

— Там дедушка спит, — шёпотом ответила она. — Мне так кажется.

Но матери почему-то казалось, что над ней издеваются.

Ей вообще не нравилось, когда дети пытаются привлекать к себе излишнее внимание. Дочь начала канючить сразу, как та подходила к дому. Это нехорошо. Мать должна прийти, отдохнуть с дороги, а не лететь к Тинне и «нянчиться» с ней, словно она всё ещё «проживает» в детской коляске!..

— Вот что я скажу тебе, дорогая, — повысила (слегка) она голос. — На улице дедушка твой не спит, надеюсь, а то я тебе там постелю. — Говорила так, будто спрашивала её: «ты действительно издеваешься или у тебя вправду помешательство произошло?» И уже направилась к выходу. И после того, как она уже не могла слышать свою дочь, Тинна заплакала; плакала она так, чтоб её не было слышно даже в своей комнате. Она чувствовала сильную дрожь во всём теле, но старалась не подавать виду, чтобы не привлекать к себе внимание. А, когда взглянула на циферблат и заметила, что полночь наступит через пару часов, то… почувствовала, как кто-то коснулся её шеи… Сердце её застыло настолько, что, казалось, преградило ей дыхание, зрачки расширялись так, что, казалось, ещё мгновение и вылетят из орбит.

— Всё готово, — раздался голос. — Можешь идти.

Но Тинна не то, что идти, даже повернуться не могла и посмотреть, кто стоит за её спиной, хотя голос отца сразу же узнала.

— Папа?

— О, да ты, смотрю, спишь стоя, — заметил отец и, взяв её на руки, понёс в свою комнату, приговаривая на ходу, — а я в твоей кроватке попробую уместиться.

Покачивался он, естественно, не от тяжести, а от того, «что в нём и сколько находилось».

— А ты сегодня во сколько пришла? Мы тебя ждали, ждали, — говорил он, спускаясь по лестнице. — Нас-то сегодня на вечеринку пригласили, а ты вдруг смылась куда-то, ну мы и пошли втроём, вот и пораньше возвратились, ты-то тут одна. Как, не соскучилась одна? Не страшно было-то одной?

В ответ Тинна только покачала головой.

— А ты там про деда что-то говорила матери, — напоминал он.

— Да, — как ни в чём не бывало. — Он сказал, что в полночь ещё раз придёт. — Может, она вовсе не хотела так ответить, но получилось у неё здорово и с юмором, а отец аж загоготал, почти по-гусиному.

Тинна лежала на двухместном диване, прижавшись к матери, ведь свет уже выключен и ей становилось всё страшнее и страшнее, она словно чувствовала приближение полуночи, но старалась не поддаваться страху тем, что в любую минуту могла разбудить мать и дать ей увериться в том, что это за дедушка-ужас.

Когда же она вспоминала то, во что никогда не могла поверить, то думала: лучше ей ничего больше не вспоминать. И мысли её оставляли наедине с тем, кто обещал навестить её и поцеловать, как намеревался. Мать-то, понятное дело, дедушка целовать не будет. Вообще, если он действительно продал душу дьяволу, то все эти «продажные твари» предпочитают исключительно детскую кровь; либо кровь молоденьких девушек. — Обо всём этом Тинна уже не думала, когда чувствовала, что… засыпает, — это было для неё страшнее всего на свете, ведь (а она это очень хорошо понимала) дедушка придёт к ней, а она спит, ну он и разозлится, да укусит её, вместо того, чтобы «поцеловать», и тогда ей больше не понадобится просыпаться. И она хорошо тряхнула головой, сбрасывая в сторону все маленькие частички дрёмы и сна, между тем услышав слабое посапывание матери. А сквозь посапывание слышался также и стук… Стук в окно. Сердце её прямо так и остановилось. А глаза, можно сказать, вылезли из орбит.

Весь её взгляд был устремлён на худой и слегка длинноватый палец с острым длинным ногтём, который постукивал по стеклу. Сквозь стук, слышался хриплый голос умершего дедушки.

— Открой! — шёпотом настаивал голос. — Открой и впусти меня, если не хочешь, чтоб твоя мама проснулась.

Тинна сидела и не двигалась, со стороны она походила на манекен, пот бежал с неё почти водопадом.

— Давай добровольно, — предложил дед. — Не то я войду, как тогда (через дверь), хотишь?

Нет, не хотела, она больше желала разбудить мать, но не знала, что за этим может последовать.

— Давай, попробуй, — предложил дед, словно прочёл её мысли. — Разбуди!

Но ей только стало ещё страшней, — безвыходное положение.

— Буди, сказал тебе! а не то я… — пригрозил он ей и поднялся над окном. Он висел в воздухе, чтобы его хорошо было видно. А Тинна второпях начала будить мать. — Мама, проснись! посмотри!

— Куда смотреть? — зевая, заворчала она в ответ. — Не буду никуда смотреть! — И уже собралась было снова засыпать, как дочь прокричала ей в самое ухо: «Дедушка!» И после этого, только, она стала открывать глаза, с большой растяжкой — один за другим. А дед в это время висел в воздухе и ждал (не дождался), когда эта не верящая ни во что мамаша наконец посмотрит на него. А той, сейчас не увидать бы дедушки и она могла бы уже запросто попросить доченьку не будить больше маму. Но дед изнемогал от нетерпения. А что было бы, если эта несуеверная женщина увидела настоящего, живого призрака, ночную тварь, — а это мы сейчас и узнаем.

Когда она открыла глаза, то сразу взглянула туда, куда тыкала пальчиком её несчастная дочурка, и внимательно вглядывалась в то место.

— Ну и что? — сплюнула она.

— Как это «ну и что»? — удивилась Тинна. — Ведь дедушка…

— Какой дедушка? — перебила она её. — Иди ты!

— …висит над окном, — договорила она и взглянула туда, где висел дед. Деда не было.

— Вот что! — заявила мать. — Или ты дашь мне поспать этой ночью спокойно, или я отправлю тебя к твоему дедушке, за окно, — и бухнулась в исходное положение. И тут же раздался злодовольный смех. И Тинна уже смотрела в окно, за которым в темноте висела фигура деда.

— Ну что, разбудила? Хочешь ещё?

Тинна понимала: если ещё разок разбудит мать, то случится нечто непоправимое, и возможно ей суждено будет отправиться в свою комнату, на смену отцу. И остаться там наедине с тем, с кем и суждено остаться. Но это уже не имеет особого значения.

— Твоя мама пьяна, — попытался объяснить ей дед ситуацию. — Ей нельзя пить, потому что она начинает подозревать твоего папу. Косо и исподлобья на него смотреть.

— В чём это подозревать?

— Ты ещё маленькая. Наверно, не знаешь, что такое дурацкая, беспричинная женская ревность?

Но Тинна понимала, о чём он говорит. Пытается ей объяснить логику, почему её мамочка сегодня такая недовольная. Почему её лучше не трогать, а дать ей выспаться. Как бы он сказал, «протрезветь».

— Ну, ты меня впускаешь, или нет, — орал дед через окно, а она сидела на диване и плакала, стараясь также неслышно, как у себя в комнате.

— Тогда я, значит, сам проникаю к тебе, — решил дед и вот он уже в комнате.

— Меня никто и не услышит даже, я ведь призрак. Если хочешь, чтобы и тебя не слышали (например, не прискакал Роберт и не устроил дурацкую панику), говори мне мысленно.

«Что тебе надо, — стонала она мысленно. — Убирайся, сгинь!»

— А вот это нет, — сказал он. — Я не могу так просто убраться, поскольку я твой дедушка. Ты должна меня слушаться, мне во всём подчиняться. Но, извини, ситуация слегка испортилась. Однако, всё можно поправить. И знаешь как? мы должны повторить всё заново, но только действовать честно, а не так, как я залез в это дурацкое окно. В общем, у тебя есть альтернатива: Или ты добровольно подставляешь мне свою шейку, или… Короче, хоть сейчас задницу затыкай, чтоб в постель не наложить, к тому же на мамином диване: как она к этому отнесётся?

И всё-таки, она сказала свой выбор.