Сотрудник агентства "Континенталь"

Раз

– Это мистер Кроствэйт, – сказал Вэнс Ричмонд.

Кроствэйт, зажатый между подлокотниками огромного кресла в конторе адвоката, проворчал что-то, что должно было означать уведомление о состоявшемся знакомстве. Я проворчал в ответ, и нашел себе стул.

Огромный воздушный шар, прикидывающийся человеком, вот каков был этот Кросвэйт, в зеленом клетчатом костюме, который не делал его хоть чуточку меньше, чем он был. Его галстук был довольно безвкусен, большей частью желтый, с брильянтами в центре, а еще больше камней было нацеплено на его коротенькие и толстенькие ручки. Рыхлый жир размывал черты его лица, лишая его круглое, багровое лицо возможности принять хоть какое-то выражение, кроме недовольной свинскости, что и была свойственна ему. От него сильно пахло джином.

– Мистер Кросвэйт является представителем Совместной Компании по производству огнетушителей на Тихоокеанском побережье, – начал Вэнс Ричмонд, как только я уселся. – Его офис находится на Кирни-стрит, рядом с Калифорния-стрит. Вчера днем, примерно без четверти три, он направился в свой офис, оставив свою машину – «Хадсон», туристическая модель – стоящей перед зданием, с включенным двигателем. Десять минут спустя, он вышел. Машины не было.

Я посмотрел на Кроствэйта. Он разглядывал свои толстые колени, не показывая ни малейшего интереса к тому, что говорил его адвокат. Я быстро глянул обратно на Вэнса Ричмонда; его гладкое серое лицо и тощая фигура были прямо таки красивы, на фоне его раздувшегося клиента.

– Некий мужчина по имени Ньюхаус, – говорил адвокат, – который был владельцем типографии на Калифорния-стрит, прямо за углом от офиса мистера Кроствэйта, был насмерть задавлен машиной мистера Кроствэйта на углу Клэй-стрит и Кирни-стрит, через пять минут после того, как мистер Кроствэйт оставил свой автомобиль и направился в свой офис. Полиция нашла этот автомобиль немного позже, всего в квартале от места происшествия – на Монтгомери-стрит, рядом с Клэй-стрит.

Вещь довольно очевидная. Кто-то украл автомобиль сразу после того, как мистер Кроствэйт оставил его; и умчался быстро прочь, переехав Ньюхауса; а затем, в страхе, бросил автомобиль. Но вот какая ситуация с мистером Кроствэйтом; три ночи тому назад, управляя автомобилем немного беспечно...

– Пьян был, – сказал Кроствэйт, не отрывая глаз от своих клетчатых коленей; и хотя его голос был сиплым и хриплым – это была охриплость глотки, луженой виски – в его голосе не было никаких эмоций.

– Управляя, возможно, немного беспечно и съезжая с Ван Несс-авеню, – продолжал Вэнс Ричмонд, игнорируя замечание, – мистер Кроствэйт сбил пешехода. Мужчина не был сильно ранен, и ему выплачивают очень щедрую компенсацию за его травмы. Но нам необходимо явиться в суд в следующий понедельник, чтоб предстать по обвинению в небрежной езде, и я боюсь, что этот несчастный случай, который произошел вчера и где погиб владелец типографии, может причинить нам вред.

Никто не думает, что мистер Кроствэйт находился в своем автомобиле, когда был убит владелец типографии – мы имеем множество свидетельств, что его в машине не было. Но, я боюсь, что смерть владельца типографии может стать оружием против нас, когда мы явимся в суд из-за случая на Ван Несс-авеню. Будучи адвокатом, я знаю, как много главный государственный обвинитель – если он так сделает выбор – может вытащить из ничего не значащего факта, что тот же самый автомобиль, который сбил человека на Ван Несс-авеню, убил другого человека вчера. И, будучи адвокатом, я знаю, какой, вероятно, выбор сделает сторона обвинения. И они могут представить дело таким образом, что мы мало что сможем возразить со своей стороны.

Худшее, что, конечно, может произойти, это то, что мистера Кросвэйта вместо обычного штрафа отправят в городскую тюрьму на тридцать или шестьдесят дней. Это достаточно плохо, однако, и то, что мы желаем...

Кросвэйт заговорил снова, все еще глядя на свои колени.

– Проклятое неудобство! – сказал он.

– Именно этого мы хотим избежать, – продолжил адвокат. – Мы готовы заплатить большой штраф, и надеяться, поскольку несчастный случай на Ван Несс-авеню произошел, мы это не оспариваем, по вине мистера Кросвэйта. Но мы...

– Пьяный как сапожник! – сказал Кросвэйт.

– Но мы не хотим, чтоб нас связывали с этим другим несчастным случаем, к которому мы не имеем никакого отношения, которому могут придать излишний вес при рассмотрении небольшого происшествия. Что мы хотим, так это найти того человека, или людей, которые украли машину и переехали Джона Ньюхауса. Если они будут задержаны до того, как мы пойдем в суд, мы избежим опасности пострадать от их преступления. Полагаете ли вы, что сможете найти их до понедельника?

– Я попробую, – пообещал я, – хотя это не...

Человек-воздушный шар прервал меня тем, что поднялся на ноги, теребя своими жирными пальцами в драгоценностях часы.

– Три часа, – сказал он. – У меня игра в гольф в половине четвертого.

Он взял со стола свою шляпу и перчатки, – Найдете его, не так ли? Какая досада – попасть за решетку!

И он вразвалку пошел прочь.

Два

Из офиса адвоката я отправился в Зал Правосудия и, потратив несколько минут, нашел полицейского, который прибыл на угол Клэй-стрит и Кирни-стрит через несколько секунд после того, как Ньюхаус был сбит.

– Я только вышел из Зала, как заметил машину, что стремглав скрылась за угол Клэй-стрит, – сказал полицейский, большой и рыжий, по имени Коффи. – Затем я заметил людей, собирающихся вокруг, я подошел и обнаружил распростертого на земле Джона Ньюхауса. Он был уже мертв. Полдюжины людей видели, как его сбили, и один заметил номер машины, что это сделала. Мы нашли стоящий пустым автомобиль тут же, за углом, на Монтгомери-стрит, он был повернут на север. В машине сидели двое, когда сбили Ньюхаус, но никто не разглядел их. В машине никого не было, когда мы ее нашли.

– В каком направлении шел Ньюхаус?

На север, по Кирни-стрит, и он на три четверти перешел Клэй-стрит, когда был сбит. Автомобиль тоже ехал вдоль Кирни-стрит на север, и повернул на восток на Клэй-стрит. Это, возможно, было не единственным преступлением этих парней в автомобиле – если судить по словам очевидцев несчастного случая. Ньюхаус переходил улицу, глядя на листок бумаги у него в руках. Я в его руке нашел только обрывок иностранной банкноты, и я предполагаю, это часть того, на что он смотрел. Лейтенант сказал, что это голландские деньги – банкнота в сто флоринов[7].

– Выяснили что-нибудь насчет тех людей, в автомобиле?

– Ничего. Мы опросили всех, кого смогли найти в районе пересечения Калифорния-стрит и Кирни-стрит – где автомобиль был украден, и в районе Клэй-стрит и Монтгомери-стрит – где его бросили. Но никто не помнил, чтобы он видел как парни входят и выходят из него. Человек, которому принадлежит автомобиль, им не управлял – я предполагаю, машина была украдена. Сперва я думал, что с этим происшествием что-то нечисто. У этого Джона Ньюхауса под глазами были двух- или трехдневной давности синяки. Но мы выяснили, что у него был сердечный приступ несколько дней тому назад, и он упал, и ударился лицом о стул. Он проболел дома три дня, и вышел на улицу только за полчаса до несчастного случая.

– Где он жил?

– На Сакраменто-стрит. Его адрес у меня где-то здесь.

Он полистал страницы грязной записной книжки, и я получил номер дома погибшего, а также имена и адреса свидетелей происшествия, которых опросил Коффи.

Больше по этому делу у полицейского ничего не было, и я оставил его.

Три

Своим следующим шагом я должен был обойти всех, кто был поблизости от места угона автомобиля, и от места, где его бросили, и опросить их. Полиция уже без всякого результата прошлось по этому полю, и вряд ли я найду здесь что-то полезное; но я не имею права манкировать своими обязанностями по этой причине. Девяносто девять процентов в работе детектива это терпеливый сбор информации – и ваша информация должна быть по возможности из первых рук, независимо от того, кто уже поработал на этой делянке раньше вас.

Прежде чем начать с этого перекрестка, я все же решил забежать за угол и заглянуть в принадлежавшую погибшему типографию – она была всего в трех кварталах от Зала Правосудия – и узнать, вдруг кто из служащих слышал что-нибудь, что могло бы мне помочь.

Предприятие Ньюхауса занимало первый этаж маленького здания на Калифорния-стрит, между Кирни-стрит и Монтгомери-стрит. Маленький офис спереди был отгорожен перегородкой, а сзади дверь из него вела в типографскую мастерскую.

Единственным обитателем маленького офиса, когда я зашел с улицы, был маленький, коренастый, взволнованно выглядящий блондин лет сорока, или около того. Он сидел за столом в нарукавниках, и сличал какие-то цифры в гроссбухе с пачкой бумаг перед собой.

Я представился как сотрудник Детективного Агентства «Континенталь», и сказал, что занимаюсь расследованием смерти Ньюхауса. Он назвал свое имя — Бен Сулз, и сказал что работал у Ньюхауса мастером. Мы обменялись рукопожатиями, затем взмахом руки предложил мне стул по другую сторону стола, оттолкнул от себя бумаги и книгу, над которыми он трудился, и с отвращением почесал голову карандашом.

– Это ужасно, – сказал он. – Что с одним, что с другим. У нас работы выше головы, я взялся за эти книги, хотя ничего совершенно в них не понимаю, и...

Он прервался, чтобы ответить на телефонный звонок.

– Да... Это Сулз... Мы над этим сейчас работаем... Я дам их вам к полудню понедельника, по крайней мере... Я знаю! Я знаю! Но смерть босса задержала нас. Объясните это мистеру Кросвэйту. И... И я обещаю вам, что вы их получите в понедельник утром, уверяю вас! – Сулз раздраженно кинул трубку на рычаг и посмотрел на меня.

– И вы думаете, что раз это его собственный автомобиль переехал босса, у него хватит такта не орать при задержке в работе?

– Кросвэйт?

– Да – один из его секретарей. Мы печатаем всякие рекламные листовки для него – обещали изготовить их еще вчера – но из-за смерти босса и пары новых людей, что еще учатся работать, мы опаздываем со всеми заказами. Я здесь восемь лет, и это впервые, когда мы терпим провал с выполнением оплаченных заказов – и каждый проклятый клиент вопит как потерявший голову. Если бы мы походили на большинство типографий, то они приучились бы ждать; но мы были слишком любезны с ними. Но этот Кросвэйт! Его автомобиль задавил босса, а он еще шум поднимает!

Я сочувственно покивал, толкнул сигару через стол и подождал, пока она не начнет дымится в зубах Солза, и только потом спросил:

– Вы что-то упомянули насчет двух новых людей, которые обучаются.

– Да. Мистер Ньюхаус уволил двоих наших печатников на прошлой неделе – Финчера и Кейза. Он обнаружил, что он являются членами профсоюза «Индустриальные рабочие мира»[8], и потому уволил их.

– С ними были какие—либо проблемы, или что-то иное, кроме того, что они были «вобблисами»[9]?

– Нет – они были довольно неплохими работниками.

– Какие-нибудь проблемы с ними, после увольнения были?

– Никаких особых проблем, хотя они были довольно горячими парнями. Толкали тут повсюду свои красные речи, прежде чем ушли.

– Помните в какой день это случилось?

– В среду, на прошлой неделе, кажется. Да, точно, в среду, потому что я нанял двоих новых в четверг.

– Сколько человек тут работает?

– Я, и еще трое.

– Действительно мистер Ньюхаус очень часто болел?

– Он был не настолько болен, чтоб отсутствовать очень часто, но время от времени сердце ставило ему подножку, и ему приходилось отлеживаться в постели недельку или дней десять. Но и нельзя сказать, что он всегда хорошо себя чувствовал. Он никогда ничего не делал кроме офисной работы – мастерской занимался я.

– Когда он заболел в последний раз?

– Миссис Ньюхаус позвонила во вторник утром и сказала, что у него случился очередной приступ, и он не выйдет из дома несколько дней. Он заходил вчера, в четверг, минут на десять после полудня, и сказал, что вернется на работу сегодня утром. Он был убит, как только ушел.

– Как он выглядел? Очень больным?

– Не очень плохо. Он, конечно, никогда не выглядел совсем здоровым, но я не нахожу отличия между его обычным видом и вчерашним. Последний приступ был не столь тяжел как большинство из них, так я полагаю – он обычно лежал неделю, или даже больше.

– Он говорил, куда он собирается пойти? Я по той причине спрашиваю, что проживая на Сакраменто-стрит он взял бы машину, что было бы естественно, если бы он направлялся домой, но в то время он был сбит на Клэй-стрит.

– Он сказал, что пойдет посидит на солнышке с полчаса в Портсмут-сквере. Мол он был заперт дома два или три дня, сказал он, и хочет погреться прежде, чем идти домой.

– Когда его сбили, у него в руках нашли кусочек иностранной банкноты. Что-нибудь знаете об этом?

– Да. Он получил ее тут. Один из наших клиентов – по имени Ван Пельт – пришел расплатиться за кое-какую работу, которую мы сделали вчера во второй половине дня, пока босс был здесь. Когда Ван Пельт вытащил свой бумажник, чтоб оплатить счет. Этот кусок голландских денег – я не знаю, как они называются – лежал среди счетов. Мне кажется, он сказал, что это стоит как тридцать восемь долларов. Во всяком случае босс принял их, дав Ван Пельту сдачу. Босс сказал, что хочет показать голландские деньги своим мальчикам – и он может обменять их на американские деньги позднее.

– Кто такой Ван Пельт?

– Голландец. Планирует открыть здесь через месяц или два фирму по импорту табака. Больше ничего о нем не знаю.

– А где его дом или офис?

– Его офис на Буш-стрит, Около Сэнсом-стрит.

– Он знал, что Ньюхаус был болен?

– Я так не думаю. Босс выглядел почти как обычно.

– Как полностью зовут этого Ван Пельта?

– Хендрик Ван Пельт.

– Как выглядит?

Прежде чем Сулз успел ответить, из задней части мастерской сквозь треск и стрекот печатных машин прозвучали, с равными интервалами, три звонка.

Я плавно поднял ствол своей пушки – она лежала у меня на коленях уже минут пять – достаточно высоко над краем стола, чтоб Бен Сулз мог ее увидеть.

– Положите обе руки на стол, – попросил я.

Он положил их.

Дверь печатной мастерской была сразу за ним, так что сидя за столом перед ним, я мог через его плече присматривать и за ней. Его коренастая фигура укрывала мой пистолет от глаз тех, кто войдет в дверь, в ответ на сигнал Сулза.

Мне не пришлось долго ждать.

Трое мужчин – вымазанных в краске – появились в дверях и вошли в маленький офис. Они вошли с беспечным видом, смеясь и перешучиваясь.

Но один из них облизал губы, когда входил в дверь. Глаза другого были широко распахнуты, и белки глаз вокруг радужки были слишком заметны. Третий оказался лучшим актером – но он держал плечи излишне напряженно, чтоб изображать беспечность.

– Стойте где стоите! – рявкнул я на них, когда последний вошел в офис – и показал им пистолет.

Они остановились все разом, будто на троих была одна пара ног.

Я оттолкнул стул назад и встал.

Мне совершенно не нравилась моя позиция. Офис был слишком мал для меня. У меня была пушка, весомый аргумент, даже если какое-то оружие было припрятано у остальных. Но эти четверо находились слишком близко, а пушка не вещь из сказки. Это всего лишь механический инструмент, способный на то, к чему предназначен, и не более того.

Если бы эти ребята решились напасть на меня, я успел бы свалить только одного, прежде чем трое других подмяли бы меня. Я знал это, и они это знали.

– Поднимите руки вверх, – приказал я, – и повернитесь кругом!

Никто из них и не шевельнулся, чтоб выполнить приказ. Один из запачканных краской злобно усмехнулся; Сулз медленно качал головой; двое других стояли и смотрели на меня.

Я был озадачен. Вы не можете стрелять в человека, только потому, что он отказывается подчиняться приказу – даже если он преступник. Если бы они отвернулись от меня, я мог бы выстроить их у стены, и находясь у них за спиной, был бы в безопасности, пока звоню по телефону.

Но это не сработало.

Моей следующей мыслью было отступить к наружной двери, и удерживать их взаперти, и тогда или позвать на помощь, или позволить им выйти на улицу, где я мог справиться с ними. Но я прогнал эту мысль так же быстро, как она пришла мне в голову.

Эти четверо собирались напасть на меня – никакого сомнения не было. Все что было необходимо – меленькая искорка, чтоб заставить их ринуться в атаку. Они стояли в напряжении, ожидая какого-либо шага с моей стороны. Если бы я сделал хоть шаг назад – схватка бы началась.

Мы стояли так близко друг к другу, что каждый мог протянуть руку и коснуться меня. Одного из них я мог успеть застрелить, прежде чем остальные меня завалят. Это означало, что у каждого есть один шанс из четырех стать жертвой – достаточно низкий шанс для любого, даже для самого трусливого.

Я усмехнулся, что должно было изобразить уверенность – хотя я держался с трудом – и дотянулся до телефона: Я все же сделал первый шаг! И я проклял себя. Я просто дал им другой сигнал для нападения. Это случится, когда я подниму трубку.

Но я не мог отступить – это тоже может послужить поводом – я должен был довести начатое до конца.

Пот сочился по моим вискам из-под шляпы, когда я левой рукой подтянул к себе телефон поближе.

Дверь на улицу открылась! За моей спиной раздался возглас удивления.

Я говорил быстро, не отрывая глаз от четверых мужчин передо мной.

– Быстрее! Телефон! Вызовите полицию!

С появлением этого неизвестного – вероятно, одного из клиентов Ньюхауса – я подумал, что теперь имею преимущество. Даже если он не сделает ничего, кроме как позвонит в полицию, неприятелю придется разделиться, чтоб позаботиться о нем – и это дает мне шанс выбить из игры двоих, прежде чем я буду повержен. Два из четырех – каждый из них теперь имел равный шанс получить пулю – это достаточно, чтоб дать повод даже смелому человеку немного подумать перед тем как напасть.

– Быстрее! – торопил я вновь вошедшего.

– Даа! Даа! – сказал он – и в его речи были явные следы иностранного происхождения.

Мои нервы были достаточно взвинчены, так что мне не потребовалось никаких иных предупреждений.

Я отпрыгнул вбок – вслепую бросился в сторону, подальше от места, где только что стоял. Но я был не достаточно быстр.

Удар, что был нанесен сзади, задел меня лишь по касательной, но этого было достаточно, чтобы мои ноги сложились, будто колени были из бумаги – и я кучей рухнул на пол.

Что-то темное ударило меня. Я схватил его обеими руками. Похоже, это была чья-то нога, нацелившаяся мне в лицо. Я скрутил ее, как прачка выжимает полотенце.

На мою спину обрушились удары. Возможно, кто-то бил меня по голове. Я не знаю. Моя голова ничего не чувствовала. Удар, что сбил меня с ног, ошеломил меня. Мои глаза плохо видели. Перед ними плавали какие-то тени, вот и все. Я бил, ломал, рвал эти тени. Иногда я ничего не находил. Иногда я натыкался на предметы, что на ощупь казались частями тел. Тогда я молотил и рвал их. Мой пистолет исчез.

Мой слух был не в лучшем состоянии, чем мое зрение – или даже хуже. Мир был беззвучен. Я двигался в тишине, что была более глубокая, чем я когда либо знал. Я был призраком, сражающимся с призраками.

Я обнаружил, что ноги снова слушаются меня, хотя какая-то корчащаяся вещь повисла на моей спине, и мешала мне встать ровно. Горячая и влажная вещь, похожая на руку, лежала у меня на лице.

Я вонзил в эту вещь зубы. Я откинул голову назад, насколько смог. Возможно, я разбил кому-то лицо, такова и была цель. Я не знаю. Во всяком случае, корчащаяся вещь больше не висела у меня на спине.

Смутно я понимал, что по мне наносят удары, тело слишком онемело, чтоб их чувствовать. Беспрерывно, то головой, то плечами, то локтями, то кулаками, то коленями, то ногами, я бил тени, что окружали меня...

Внезапно я смог снова видеть – не очень ясно – но тени обрели цвета; и мои уши немного пришли в себя, так что в них зазвучали хрипы, рычание и проклятия. Мой напряженный взгляд остановился на латунной плевательнице, что была примерно в шести дюймах перед моими глазами. Затем я понял, что меня снова опрокидывают на пол.

Когда я повернулся и ударил ногой во что-то мягкое надо мной, что-то похожее на ожег, но не бывшее ожогом, охватило мою ногу – нож. Его укус сразу привел меня в чувство.

Я схватил плевательницу, и, используя ее как дубину, расчистил место перед собой. Мои противники бросились на меня. Я размахнулся и метнул плевательницу над их головами в матовую стеклянную дверь, ведущую на Калифорния-стрит.

Затем мы еще немного подрались.

Но вы не можете бросить плевательницу через стеклянную дверь на Калифорния-стрит между Монтгомери-стрит и Кирни-стрит, и не привлечь ничьего внимания – как никак это почти что сердце дневного Сан-Франциско. И вот теперь, когда я лежал, а шестьсот или восемьсот фунтов живой плоти вколачивали мое лицо в пол – нас растащили, и я был отрыт из под кучи нарядом полиции.

Среди них оказался и большой рыжий Коффи, но потребовалось много времени, чтоб убедить его, мол я это тот самый сотрудник Континенталя, с которым он разговаривал совсем недавно.

– Боже! – сказал он, когда мне наконец удалось его убедить – Ну эти парни и отделали вас! У вас лицо как мокрая герань!

Я не смеялся. Это не было забавно.

Я глянул одним глазом, который смог видеть только сейчас, на этих пятерых парней, что выстроились в линию поперек офиса – Сулз, перепачканная краской троица и мужчина с иностранным акцентом, который начал избиение с удара сзади по моей голове.

Он был довольно высоким мужчиной, лет тридцати, с круглым румяным лицом, на котором теперь красовалось несколько синяков. Он был одет в, несомненно, довольно дорогой черный костюм, который сейчас был весь изодран. Мне даже не надо было спрашивать, чтоб угадать его имя – Хендрик Ван Пельт.

– Ну, парень, и в чем дело? – спросил Коффи меня.

Крепко держа одной рукой свою челюсть, я нашел, что так могу говорить без особой боли.

– Эта шайка и переехала Ньюхауса, – сказал я, – то не был несчастный случай. Я бы не возражал откопать еще кое-какие подробности самостоятельно, но на меня напали, прежде чем я нашел для этого время. У Ньюхауса была банкнота в сто флоринов в руке, когда его сбила машина, и шел он в полицейское управление – ему оставалось пройти только полквартала до Зала Правосудия.

Сулз мне сказал, что он отправился в Портсмут-сквер посидеть на солнце. Но Сулз, кажется, не знал, что у Ньюхауса синяки под глазами – то, о чем вы мне рассказали когда делились информацией. Если Сулз не видел синяков, значит, с большой долей вероятности, Сулз не видел и лицо Ньюхауса в тот день!

Ньюхаус шел из своей типографской мастерской в полицейское управление с бумажными деньгами в руке – вспомните это!

У него были частые приступы болезни, которые, по словам нашего друга Сулза, до этого всегда удерживали его дома дней по семь-десять. А в этот раз он отлеживался всего два с половиной дня.

Сулз сказал мне, что мастерская на три дня просрочила заказы, и он сказал, что это первый случай за восемь лет, когда они отстали. Он винит в этом смерть Ньюхауса – которая произошла только вчера. Очевидно, что прошлые приступы болезни никогда не влияли на задержку – а при чем тогда последний приступ?

На прошлой неделе были уволены два рабочих, а двоих новых наняли буквально на следующий день – очень быстрая работа. Автомобиль, который сбил Ньюхауса, был взят тут рядом, за углом, и был оставлен на расстоянии короткой пешей прогулки от мастерской. Его бросили так, что машина смотрела на север, что с большой вероятностью говорит в пользу того, что сидевшие в нем вышли и отправились на юг. Обычно угонщики не возвращаются в том направлении, где была украдена машина.

Вот моя версия: Этот Ван Пельт – голландец, и у него было несколько печатных пластин для фальшивых купюр по сто флоринов. Он рыскал в округе, и искал типографа, который будет с ним сотрудничать. И он нашел Сулза, мастера в мастерской, хозяин которой время от времени оставался дома на неделю или больше после тяжелых приступов болезни. Один из печатников согласился влезть в это дело с Сулзом. Возможно, двое других отвергли предложение. А может, Сулз их и не спрашивал. Во всяком случае, они были рассчитаны, а двое приятелей Сулза заняли их места.

Наши приятели все подготовили, и теперь ждали только когда сердце Ньюхауса снова свалится от усталости. Это случилось – в понедельник ночью. Как только его супруга позвонила на следующее утро и сказала, что он заболел, эти птички начали печатать свои подделки. Именно поэтому они стали отставать с обычными заказами. Но в этот раз приступ Ньюхауса был легче, чем обычно. Он мог вставать и ходить в течении двух дней, а вчера днем он заглянул и сюда на пару минут.

Видимо, он зашел в тот момент, когда все наши друзья были чем-то сильно заняты в дальнем углу. Он, должно быть, заметил несколько фальшивых банкнот, сразу понял ситуацию, схватил одну для полиции, и направился отсюда в управление – он, без сомнения, думал, что никто из наших приятелей его не увидел.

Наверно, они все же краем глаза заметили, как он уходил. Двое из них выбежали за ним. Они не могли, на ходу и без помех, пристукнуть его всего в двух кварталах от Зала Правосудия. Но, повернув за угол, они наткнулись на автомобиль Кросвэйта, стоящий с работающим вхолостую двигателем. Это решило их проблему. Они сели в автомобиль и поехали за Ньюхаусом. Я полагаю, что первоначальный план был застрелить его – но он переходил Клэй-стрит не глядя по сторонам, а рассматривая фальшивку в своей руке. Это дало им превосходный шанс. Они направили автомобиль на него. Это была верная смерть, они знали, что если даже авария не убьет его, то его слабое сердце все равно откажет. Потом они бросили машину и вернулись сюда.

Есть еще много болтающихся концов, которые надо бы собрать – но моя фантазия, что я только что рассказал, согласуется со всеми фактами, что мы знаем – и я готов поставить свое месячное жалование, что я нигде не отошел далеко от истины. Где-то должен быть припрятан трехдневный урожай голландских банкнот! Вы, парни...

Полагаю, что я продолжал бы болтать без перерыва – в легкомысленном, кружащем голову опьянении от полного истощения всех сил – если бы большой рыжий патрульный не заткнул бы мне рот своей огромной рукой.

– Успокойся, парень, – сказал он, поднимая меня со стула, и укладывая меня спиной на стол. – Через секунду тут будет санитарная машина для тебя.

Офис закружился перед моим единственным открытым глазом – желтый потолок обрушился на меня, потом исчез из поля зрения розовым, и вернулся каким-то мутным. Я повернул голову, чтоб не видеть всего этого, и мой взгляд уперся в белый круг быстро кружащихся часов.

Вот циферблат замер, и я увидел – стрелки показывали четыре часа.

Я вспомнил, что Кросвэйт прервал наше совещание в офисе Вэнса Ричмонда в три, и я приступил к работе.

– Всего один час! – попытался сказать я Коффи, прежде чем заснул.

Полиция завершила расследование, пока я лежал в постели. В офисе Ван Пельта на Буш-стрит они нашли большую кипу банкнот по сто флоринов. Сам Ван Пельт, как они выяснили, имел в Европе репутацию первоклассного фальшивомонетчика. Один из рабочих типографии признался, что это Ван Пельт и Сулз были теми двумя, что последовали за Ньюхаусом из мастерской и убили его.