Соучастница

Глава 10

Было так холодно, что проспект, казалось, освещается конусами замороженного света, пришпиленного к верхушкам фонарей. И ни одной живой души на всем протяжении улицы…

Филипп припарковал машину к тротуару, затем, не выключая мотора, поспешил в дом. Он приоткрыл дверь, в последний раз убедился, что поблизости никого нет и просунул голову в дверной проем, чтобы позвать Раймонду.

Он услышал мужской голос, который поначалу не узнал, и первой его мыслью было, что Раймонда включила радио. Однако он тотчас понял, что ошибся. Голос был реальным, живым и доносился не из приемника. Голос звучал в гостиной.

Не раздумывая, не успев даже испугаться, Филипп на цыпочках проскользнул в прихожую, бесшумно закрыл дверь и прислушался.

– Простите, мадам, если я напугал вас, – говорил мужчина. – Я хотел бы видеть месье Сериньяна.

В зеркале затемненной прихожей отражался светящийся прямоугольник распахнутой двери гостиной и, в глубине, часть комнаты: два кресла из зеленого бархата, добрая половина круглого столика, украшенного столешницей, угол беломраморного камина и рядом с ним – посетитель, повернувшийся спиной к выходу.

– Я полагаю, месье Сериньян где-то поблизости… Произнося эти слова, мужчина слегка повернулся, и на синем фоне обоев обозначился профиль инспектора Шабёя!

Филипп качнулся. Стены, потолок и пол разъехались в стороны, понеслись перед ним в головокружительном вихре… Ему показалось, что он парит в огромном пустом пространстве, поднимаясь все выше и выше, затем, с той же головокружительной скоростью, потолок, пол и стены начали сближаться…

Тем временем отчетливый голос Раймонды эхом отозвался у него в ушах:

– Месье Сериньян пошел за машиной… Мало-помалу вокруг Филиппа все возвращалось к нормальным пропорциям, предметы вновь обретали устойчивость. Он прислонился к перегородке. Зеркало посылало ему изображение ярко освещенной гостиной, и он, скрываемый темнотой, наблюдал за полицейским, который теперь стоял, повернувшись к нему на три четверти.

– Вы приятельница месье Сериньяна? – спросил полицейский.

Должно быть, он уже отрекомендовался, так как Раймонда ему ответила:

– Нет, господин инспектор, скорее приятельница мадам Сериньян… То есть была ее приятельницей. Какое несчастье, не правда ли?

Филипп не мог поверить, что этот спокойный, взвешенный, тембрально точно окрашенный голос принадлежит Раймонде.

– Я как раз собралась уходить, – продолжала она. – Месье Сериньян предложил отвезти меня на своей машине.

Она переместилась и, в свою очередь, вошла в поле зрения зеркала. В шляпке и пальто, с перчатками в руке, она действительно очень напоминала готовую вот-вот уйти посетительницу. Никаких следов волнения на лице. Еще не совсем оправившись от удивления, Филипп вынужден был признать, что он ее недооценивал.

Наступила короткая пауза, во время которой Шабёй размахивал своей папкой для документов, держа ее в опущенной вниз руке. Он казался едва ли не подростком рядом с этой важной и красивой дамой, которая была выше его на несколько сантиметров и перед которой он, вероятно, немного робел. Вероятно, чувствовала это и Раймонда?

Однако удастся ли ей одурачить полицейского окончательно? Как тот не почувствовал той очевидной истины, с которой столкнулся буквально нос к носу? Он покосился на дверь, словно опасаясь возвращения хозяина дома, и спросил:

– Поскольку вы были приятельницей мадам Сериньян, она вам, разумеется, доверяла свои тайны?

Раймонда вздернула свои четко очерченные брови.

– Какие тайны?

– Женские секреты… Ну в смысле… О ее супружестве… о ее отношениях с мужем.

– Господин инспектор!

Возмущение Раймонды было таким естественным, что Шабёй, сконфуженный, сам стал похож на лжесвидетеля.

– Вы неверно меня поняли, мадам, – поспешил исправиться он. – Я хочу поговорить о ее проблемах в супружестве.

– У нее не было никаких проблем такого рода.

– Разве не грызлись они с мужем, как кошка с собакой?

Возмущение мгновенно переросло в негодование:

– Каким это злым языкам понадобилось распространять такие слухи? Наоборот, они обожали друг друга… Они не представляли себе жизни друг без друга… – Грустная улыбка скользнула по ее губам. – Вот почему я вам и сказала, что произошло большое несчастье.

Восхищение Филиппа все возрастало. Ему открывалась неизвестная Раймонда – находчивая, хладнокровная. Полицейский решил сменить тему.

– С Робером и Люсеттой Тернье вы знакомы?

– Нет, но мадам Сериньян рассказывала мне о них… Месье Тернье работает, кажется, на фабрике игрушек. Он приятель месье Сериньяна.

– А его сестра?

– Сестра?

Уловив в голосе Раймонды легкое замешательство и опасаясь, как бы она не наговорила лишнего, Филипп решил, что пора вмешаться. Он с шумом распахнул дверь на улицу, хлопнул ею и крикнул из прихожей:

– Ну вот! Машина готова.

Входя в гостиную, он заметил, как Раймонда вся напряглась, побледнела. Она ведь не могла знать, что он тоже вступает в игру, притворяясь удивленным.

– Господин инспектор, вот те на! Не ожидал встретить вас здесь.

Затем, кланяясь Раймонде, изрек:

– Прошу меня извинить. Пришлось немного повозиться с зажиганием. Такой мороз, что машина ни за что не хотела заводиться.

– Неважно… Мы тут немного поболтали. – Она пристально посмотрела на Филиппа. – Если вы заняты, я могу вернуться домой одна.

– Отчего же, мадам, ведь я обещал отвезти вас.

И чтобы окончательно ее успокоить, он сказал полицейскому, еще не промолвившему ни слова.

– Мадам была очень дружна с моей женой.

– Да, да, я знаю, – сказал Шабёй, думая о чем-то своем.

– Уже поздно, я обещал мадам, что отвезу ее… Если вы не против, мы могли бы встретиться в другой День.

У Раймонды отлегло от сердца. Невидимая нить связывала ее с Филиппом. Они обменивались флюидами, настраивавшими их на одну длину волны. Они владели ситуацией, играя с коротышкой-инспектором, как парочка жирных котов с мышкой. Они испытывали пьянящее чувство неуязвимости.

Раймонда одарила полицейского обворожительной улыбкой.

– Все в ваших руках, господин инспектор.

– Если бы вы не слишком торопились…

«Ты торопишься, очень торопишься!..» Филипп, напрягаясь изо всех сил, мысленно посылал ей свой приказ… «Будь понастойчивее, и мы от него избавимся!»

Впрочем, разве не на это были направлены их усилия? К его ужасу она ответила:

– Пожалуйста… У меня есть несколько минут.

Она была неподражаема в своей простоте, и Филипп подумал, не ударил ли этот ощущаемый и им самим хмель в голову Раймонде настолько, что она совсем потеряла чувство реальности.

– Я могу подождать здесь, – продолжала она, – пока вы будете беседовать с господином инспектором у себя в кабинете…

«Дура! Трижды дура!» Филипп в душе поносил ее на чем свет стоит. «Теперь этот легавый будет торчать здесь весь вечер, и неминуемо настанет момент, когда ему придет в голову проверить ее удостоверение личности».

Но он не мог оспаривать ее решение, тем более что Шабёй встретил его с восторгом:

– Отлично!.. Все устраивается… Я готов следовать за вами, месье Сериньян.

Выходя из гостиной, Шабёй обернулся:

– Это не надолго, мадам.

Он почти расшаркивался перед ней. А оказавшись в кабинете, даже пробормотал: «Она прелестна», затем, словно освобожденный от этого подавлявшего его личность присутствия, вновь обрел свою обычную надменность.

– Месье Сериньян…

– Господин инспектор, – перебил его Филипп, – только один вопрос: вы здесь с официальной миссией?

Поколебавшись несколько секунд, тот честно признался:

– Нет!

– В таком случае я вас прошу быть покороче. О чем идет речь?

– Ну так вот, – сказал Шабёй. – Сегодня утром месье Тернье был так любезен, что показал мне свою фабрику. Интересное, очень интересное это занятие – производство игрушек… Создается впечатление… как бы это сказать… что сбылась твоя давнишняя мечта… ты словно попадаешь в мастерские Деда Мороза…

«Еще и поэт, ко всему прочему, – подумал Филипп. – Да, сегодня он явно какой-то другой!»

– В ходе нашей бессвязной беседы, – продолжал Шабёй, – месье Тернье обмолвился, что вы с супругой намеревались совершить путешествие в Бразилию…

– Да, верно. И что же?

– Нельзя ли поинтересоваться причинами? Широким жестом Филипп указал на полки своего книжного шкафа.

– Ответ вот здесь, в книгах, которые вы видите. Посетив цеха Тернье, вы осуществили давнишнюю детскую мечту… Моя мечта – это Латинская Америка. Тем более что я, как вы знаете, писатель.

Он замолчал, чтобы взять сигарету из пачки «Голуаз», которая валялась рядом с пишущей машинкой. Шабёй набивал трубку.

– Вы по-прежнему собираетесь туда поехать?

– Возможно. Друзья мне настоятельно рекомендуют сделать это.

– Когда отъезд?

– Я сказал «возможно»… Как я могу вам назвать сейчас точную дату?

– Вы поедете… один?

Намек был лишь слегка замаскирован. Уже готовый рассердиться, Филипп подумал вдруг о шаткости своего положения, их положения с Раймондой. Не думал ли о Раймонде также и инспектор, задавая свой вопрос?

– Очевидно, – ответил Филипп, не замечая наглости.

– Очевидно, – повторил полицейский, раскуривая трубку.

Пресный запах светлого табака распространился по комнате.

– С первого дня работы в полиции, – вновь заговорил он, выпячивая грудь, словно у него за плечами была длинная и блестящая карьера, – с самого первого дня я всегда поражался ненадежности свидетельских показаний…

Его мысль прозвучала совсем невпопад, но он, по-видимому, был удовлетворен таким переходом, потому что сказал:

– Так и с Тернье, если бы я захотел… Вопрос профессионального мастерства, не так ли… – Он вскинул свою маленькую головку и выдохнул в потолок большой клуб дыма. – Мне почти удалось заставить его сказать, что он не так уж и уверен в том, что вы приезжали в Мулен в ту субботу, когда случилась трагедия.

Он блефовал. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на его хитрое выражение лица. Поэтому Филипп ответил примерно в том же духе:

– Testis unus, testis nullus,[4] где-то я это уже читал. Шабёй покосился на него краем глаза.

– В вашем случае, например… – Можно было подумать, что он читает лекцию по криминологии неофиту. – В вашем случае основным является свидетельское показание Люсетты Тернье. Она вас встречает, она подтверждает время вашего приезда…

– Какую же тогда роль вы отводите ее брату?

– Если я правильно понял, Робер Тернье прибыл гораздо позже.

– Значит, вы плохо поняли, – отрезал Филипп. – Они оба были там.

«Testis unus, testis nullus». Почему полицейский так настойчиво стремился разрушить алиби, которое никто не подвергал сомнению? Филипп припер его к стенке:

– Это Робер вам сказал, что он пришел позже? Попав в собственную западню, Шабёй попытался выбраться из нее:

– Я этого не говорил… Вы неверно истолковали…

– Я ничего не придумываю… Я повторяю ваши же слова, а вы обвиняете меня в неверном их истолковании.

– Ну, скажем, я неточно выразился, – извинился Шабёй, продолжая давать задний ход. – Человеку свойственно ошибаться… Я едва успел просмотреть его показания.

– Тогда мой вам совет: перечитайте их! И сами выиграете время и не будете отнимать его у других.

Несмотря на его добрые намерения, Филипп распалялся. Разговор грозил принять неприятный оборот. По разным, почти взаимоисключающим причинам ни одному из мужчин этого не хотелось, и чтобы вконец не разругаться, они умолкли.

На какое-то время забытая в пылу спора Раймонда, находившаяся в соседней комнате, вновь выступила на передний план тревог Филиппа. Он опасался той минуты, когда все трое соберутся вместе, и поскольку этого нельзя было избежать, а также потому, что он считал позиции Шабёя весьма непрочными, Филипп решил расставить точки над «i» как можно скорее, до того как полицейский успеет снова овладеть собой.

– Если это все, что вы хотели узнать…

Он форсировал ход событий, нервничал, вымученно улыбался, не в силах сделать свою улыбку более приветливой. «Главное, – говорил он себе, – это поскорее выпроводить его… пока у него не возникло желания заглянуть в паспорт Раймонды». И что за дурь на нее нашла?.. Непременно надо надрать ей уши… если все закончится хорошо.

Он внушал самому себе: «Все будет хорошо!.. Все должно быть хорошо…»

Однако в прихожей он вдруг почувствовал слабость. Он испугался, что замысловатая конструкция, сооруженная в поддержку преступления, рухнет и похоронит под обломками и его самого, и его сообщницу. Задыхаясь от волнения, он вошел в гостиную.

Комната была пуста!