Соучастница

Глава 7

Офицер полиции Грегуар зажег сигарету «Житан», чтобы перебить тошнотворный запах светлого табака, который предпочитал Шабёй, имевший скверную привычку раскуривать его в своей трубке.

Разных стажеров встречал Грегуар за тридцать лет работы в комиссариате предместья Бур-ля-Рен: симпатичных и антипатичных, способных и бездарных, порядочных парней и мерзавцев, скромников и честолюбцев. Шабёй же являлся уникальным образчиком глупости и претенциозности. Поначалу Грегуару показалось, что у молодого человека есть одна положительная черта: упорство. Однако он очень скоро понял, что это не что иное, как упрямство. Разве не упрямым и лишенным всякого здравого смысла нужно было быть, чтобы вообразить, будто в деле Сериньяна может произойти неожиданный поворот сегодня утром во время похорон?

Грегуар поднял голову. Из коридора доносилось характерное постукивание итальянских ботинок на высоком каблуке, которые носил Шабёй, чтобы казаться выше.

Шабёй вошел, раскрасневшийся, принеся с собой немного уличного холода.

– Подмораживает, – буркнул он и швырнул на свой рабочий стол черную кожаную папку для документов.

Вот еще одна из его причуд: таскать с собой эту папку, чаще всего пустую, только потому, что «это придает солидность».

– Ну? – сказал Грегуар.

– Что ну? – переспросил, насупившись, Шабёй.

– Эта инсценировка на кладбище, зачем она? Ирония не ускользнула от Шабёя, и он вдруг сделался агрессивным.

– Инсценировка? Я просто побывал на похоронах, чтобы увидеть лицо мужа… и лица его дражайших приятелей… этих Тернье. Похоже, они не очень-то оценили мое присутствие.

– Они вам это сказали?

– Эта ехидна Люсетта Тернье отпустила несколько шпилек в мой адрес. Но ничего, скоро я заткну ей пасть.

– Ее же шпильками?

Шабёй принялся яростно набивать трубку табаком. Грегуар срочно зажег очередную сигарету «Житан». Он никогда еще не курил так много, как после того, как к нему в кабинет подселили его юного коллегу.

– Чего вы, в сущности, добиваетесь? – спросил он. – Вам ведь никто не поручал расследование. Нас только попросили навести кое-какие справки… Что мы и сделали… На этом наша роль кончается, у нас полно другой работы…

– Работы пригородного комиссариата… – Шабёй презрительно выпустил струю серого дыма. – У меня другие цели.

– Да, да, я понимаю. – Грегуар усмехнулся. – Спешим, хотим немедленно откопать что-нибудь сногсшибательное, сенсационное, что сразу обеспечит продвижение по службе.

– Во всяком случае я… – Шабёй интонационно выделил «я». – Я здесь долго киснуть не собираюсь.

– Когда мне было столько, сколько сейчас вам, я рассуждал так же, – ответил Грегуар. – И уже тридцать лет, как я в Бур-ля-Рен.

Он поудобнее устроился в кресле и посмотрел на собеседника карими, умными глазами, в которых помимо раздражения читалось желание переубедить.

– Так или иначе, дело закрыто, поскольку в прокуратуре пришли к заключению, что это несчастный случай. Все свидетельские показания сходятся.

– Свидетельские показания еще не доказательство. Чувствовалось, что Шабёй, как примерный ученик, знает свой учебник наизусть. – Вот если бы имелся очевидец происшествия.

– А еще что? – Грегуар ухмыльнулся. – Если бы имелся очевидец, дорогой мой, не понадобилось бы ни следствия, ни вскрытия.

Шабёй уселся на угол стола, его правая нога болталась в пространстве, изо рта торчала трубка; поза его, надо сказать, выглядела весьма кинематографично.

– Кстати, о вскрытии! – воскликнул он. – Судмедэксперт обнаружил глубокую рану на черепе, однако при таком состоянии тела установить ее происхождение невозможно.

Он спрыгнул со стола и встал перед своим коллегой, как перед обвиняемым.

– Убийца, если бы он хотел скрыть следы преступления, действовал бы именно таким образом. И то, что полицейский, достойный своего имени…

Он откашлялся после «достойный своего имени», что подразумевало: «именно такой, как я» – и закончил:

– То, что полицейский, достойный своего имени, заинтересовался подобным обстоятельством, это нормально.

«Снова он воображает о себе невесть что», – подумал Грегуар.

– То, что падающая под откос машина самовозгорается, тоже нормально, – сказал он, встал и, чтобы прогнать запах светлого табака, открыл окно. Глоток ледяного воздуха прочистил ему легкие. Волна необычного для этого времени года холода захлестнула регион. Вода в желобах замерзла, и в выстиранном небе сквозь облака робко проглядывало солнце.

Холод определенно был слишком сильный. Грегуар захлопнул окно. Этот самовлюбленный молокосос не на шутку начинал его раздражать.

– Послушайте, вы стремитесь все усложнить, хотите найти здесь преступление во что бы то ни стало! Но у преступления должны быть мотивы… Здесь же ни ограбления – я знаком с заключением судмедэксперта так же, как и вы, – ни насилия над жертвой. – Жестом он вынудил Шабёя замолчать. – Согласитесь, что если это убийство, совершить его мог только мужчина. Столкнуть машину в карьер, напасть на мадам Сериньян… Короче, даже если у мужа есть любовница, что не доказано, она сделать этого не могла.

– Остается муж! – возразил Шабёй, несколько смущенный таким выпадом.

– Черт подери, вы оспариваете очевидное! – Грегуар чуть не опрокинул пепельницу «Чинзано», гася в ней окурок. – Черт побери!.. Я сам ездил в салон причесок… Я же не глухой, что-что, а снимать показания умею!.. Хозяин и двое служащих мне подтвердили, что в ту субботу мадам Сериньян прибыла к ним в половине третьего, а уехала от них лишь в пять вечера. В пять часов, а может быть, даже чуть позже, – повторил он. – Они категоричны! А Филипп Сериньян прибыл в Мулен (до него отсюда часа два езды) между пятью и шестью вечера. Если только он не наделен даром находиться в двух разных местах одновременно, арифметика получается простая.

Он стукнул кулаком по столу и на сей раз опрокинул пепельницу, содержимое которой рассыпалось по полу. Сложив листок бумаги в кулек, он принялся собирать пепел и окурки.

Шабёй терпеливо подождал, пока он закончит операцию, а затем процедил сквозь зубы:

– Арифметика простая, если его друзья не лгут. Пепельница вновь накренилась.

– Вы подозреваете Робера и Люсетту Тернье?

– Для полицейского, достойного своего имени…

– Фу, черт! – выругался Грегуар, направляясь к выходу.

Он уже переступил порог, затем вдруг передумал, повернулся и, держась за ручку двери, произнес:

– У вас слишком буйное воображение, старина. Уймите свою фантазию, не то убийцы вам скоро начнут мерещиться повсюду… даже под вашей собственной кроватью!

Дверь за ним закрылась. Шабёй гримасой отвращения проводил коллегу и сел за свой рабочий стол.

Как его и учили на курсах повышения квалификации, он привел в порядок свои записи, подчеркнул основные мысли и, убежденный в том, что он один на правильном пути, слепо вступил на ложный путь!