Соучастница

"Все зависит от того, во сколько к брату придет учитель шахмат. Мама разговорилась с ним в те страшные осенние дни, когда все взрослые выходили дежурить в подъезды. Тогда покуривая возле подъезда ,.мама разговорилась с этим Олегом Владимировичем, оказалось, он бывший инженер, сейчас служит в какой-то мелкой фирмочке, а вообще еще и шахматист - имеет разряд. Вот мама и загорелась пригласить его к Паше. Условились - 50 рублей урок. Ну что он себе на этот полтинник купит, а все же видимо, не лишние. Он несимпатичный - с тонким голосом, широкими плечами, в очках, а глаза всегда тоскливые. Неприятно смотреть. На нем всегда один и тот же пиджак в клетку - шахматный пиджак. Вообще , он вежливый и терпеливый, с Пашей нашим терпение необходимо. С определенного времени наличие этой шахматной "фигуры" в нашей квартире мне приходится учитывать. Брат возвращается из школы раньше (что меня не устраивает) и усаживается за доску готовиться к партии. А потом приходит педагог... У меня самой пять преподавателей, всех где-то надергала моя неугомонная мама. Музыка, вокал, языки и вышивка. С ума сойти - меня усадили за пяльцы! И пожилая Нелли Андриановна меня учит втыкать иголку и продергивать нитки и, главное, доводить дело до конца. Скоро будет готова диванная подушка деду на семидесятилетие. Я не против учиться - дома мне уютно, спокойно. Шура (мамина помощница по хозяйству) по маминому приказанию поит моих и Павликовых учителей кофе и подает пахлаву. Шура -беженка, но откуда - я не запомнила. Пахлаву ее мама научила делать... Дело в том, что мы отчасти грузины. То есть мы евреи, но грузинские. Отец купил эту квартиру, обставил и умер. Это было вскоре после того, как сгорела наша дача под Сухуми и бабушка чудом на каком-то корабле, чуть ли не босиком добралась до Тбилиси. Мама тогда даже чуть-чуть поседела. Я была мала, а Паши вообще тогда еще не было. Он - от отчима. Григорий Яковлевич - отчим год уж как в Израиле. Все нас зовет. А нам-то зачем? У мамы тут все: работа, отец ее старый, бабушка в Тбилиси квартиру бережет, с ней еще и вторая бабушка жила, папина мать, но как узнала, что папа в Москве умер, так тоже там, в Тбилиси, умерла. Да, много горя. Но и радость есть. Дед мой Иосиф и отец покойный - врачи известные, они что-то такое в свое время открыли в медицине, что их здесь академики носили на руках, поэтому они большую часть жили в Москве, а мы, женщины, в Тбилиси и на даче. Я к морю тогда очень привыкла, а теперь давно уже отвыкла. Но я еще маленькая, мама говорит, что у меня психика гибкая, не то что у нее. Хотя она веселая, вот опять замуж собирается. Вот об этом и речь. У нее свидания. У меня - свидания. А тут этот Пашин учитель. Ну как я могу Георгия принимать, если в гостиной мужчина посторонний. Мы, конечно, с Гошей в моей комнате сидим, музыку слушаем, я его кофе пою, но я же к его приходу одеваюсь нарядно, прическу делаю. И проходить мимо этого шахматиста и его взгляды ловить, нескромные взгляды, совсем не хочется. Бабушка (мамина мама) права, как никто: "Хоть и не виновата, а виновата", - это она о всяких неловких ситуациях, ну, когда случайно кого привлечешь. Значит , скромнее одеться надо было или глаза опустить. Что Георгий за мной ухаживает, мама знает, ну что в театр приглашает, на концерт и на роликах кататься в парк, а что у меня часто бывает, когда дома никого нет, не знает, то есть не знала, теперь-то или Паша расскажет или учитель обмолвится. Но к ней же тоже жених ходит - Шота Ираклиевич, музыкант. В Тбилиси они не были знакомы, а тут у кого-то встретились. Он нам подходит веселый, поет хорошо. Они с мамой у нее в комнате сидят, когда Паша в школе (он у нас в частной школе, там уроки целый день), а я с англичанкой или рукодельницей занимаюсь. Мама ему гадает, а он ей руку целует, я как-то видела, когда за словарем заходила , случайно. В общем, надо нам замуж. Ей уж скоро пятьдесят, а мне - 21... Хорошо, что дедушка не с нами живет, он строгий слишком. Григория Яковлевича, собственно, он и прогнал. Не нам чета - из какого-то Барнаула. Что хорошего: семья большая, культуры мало, только вот разве характер покладистый. Он вообще-то маме расписаться с ним не дал - только в синагоге обвенчал, чтобы Паша законным был. Здесь у нас вообще все запутано - бабушка грузинка крещеная (ее нянька покрестила), мама, как она говорит, одно время к йоге тяготела, до сих пор на голове стоять может, отец моего отца грузин, а бабушка покойная, та еврейка, верующая. Дед Иосиф он сам по себе, но в синагогу ходит. Меня и в церковь и в синагогу водили - показывали. Вот такие мы. А в Москве деда моего и отца - Якова все в свое время гордостью советской науки считали - русской советской науки.

Так вот, если этот Олег Владимирович завтра придет, значит нам с Георгием в постель не лечь. А мы решили попробовать, понравится нам или нет. Целоваться нравится и обниматься, но тут ошибиться нельзя. А вдруг я, как все увижу да почувствую, возмущение испытаю, разочаруюсь. Значит, мужа не смогу любить, а это грех. Или он разочаруется. Тогда мы (так уж решили) расстанемся, друг друга не огорчая... Мы, конечно, не сами все так хорошо придумали - ему друг подсказал, друг, конечно, постарше, поопытнее, да и мне кое-кто совет дал. В общем , мы решили, день назначили. А тут эти шахматные уроки участились... Неловко мне маме сказать, что уж слишком много она этих полтинников напередавала, будто мне денег жалко. Не жалко! Да потом, на Пашу Григорий Яковлевич шлет. А просто уж слишком часто он здесь, в гостиной, в своем пиджаке и с глазами тоскливыми. Мама моя то на работе, то у дедушки обеды готовит, то квартиру с Шурой убирает, то с Шатой в ресторане, а нет, - так у телефона: с бабушкой по- грузинки о чем-то болтает. Я теперь уже меньше понимаю, намного меньше, а Паша вообще языка не знает. Как же мне быть? Дедушка против маминых браков, я знаю. Он ее "легкомысленной вдовушкой" зовет и все призывает к благоразумию, а она рукой машет, хохочет. Только я знаю, что не оттого, что папу не любила, а оттого, что еще молодая, красивая и жить хочет. Она вроде меня и я ее понимаю. Замуж нам надо за хороших веселых и добрых. Так дедушка что придумал для нас: мне целых три года дома учиться, пока он не решит, кем мне в будущем быть - год уже прошел, второй начинается, а маминым женихам всякие загадки загадывает, как Сфинкс какой-то! Вот вчера еще вот что придумал - пока мне твой Шота не приведет двух почтенных людей, которые удостоверят его порядочность, слышать ни о чем не желает, надоели, мол, проходимцы. Интересно, кого это он в виду имеет? Уж не папу, конечно, и даже, я думаю, не Григория Яковлевича. Тайна какая-то. Шота еще не знает, но уверена, будет смеяться. Ему 60 лет, борода седая и вкусно пахнет. Живот толстый, теплый. Глаза веселые. И слух абсолютный - меня все критикует да поправляет, но я же не в исполнительницы готовлюсь, я для мужа учусь. Я даже знаю, что он скажет примерно, конечно "Ой, Этери, смешной папа. Я завтра в Петербург уезжаю, там с Гергиевым встречусь. Приглашу его в Москву, к тебе на грузинский обед, ты постараешься, да и Мария поможет. Вот тебе и первый - Иосиф возражать не будет". Я уверена - так и будет. Он весь свет знает, как телевизор при нем не включи - "с тем я знаком, да с этим играл. Да с той он выступал, а у этих был в гостях в Париже". Мне-то он нравится, а дед шипит - "проходимец". Почему? Может, если бы он о Георгии знал и его бы так называл, но ему, к счастью, про меня такие мысли и в голову не приходят. Я для него - маленькая. Вот маме Георгий нравится, красивый, говорит, только молод. Ну что ж, молод... Да, молод - на год моложе меня, но я ему об этом не говорю, у меня в паспорте путаница: там-то мне 20, значит, ровесники. И хорошо... Мне всякие "опытные" вроде этого шахматиста не нравятся. Я же знаю, как это бывает с голливудскими актрисами. Сначала в юности их совращал кто-нибудь неподходящий, потом у них появлялся талант, а потом в них влюблялся актер известный или режиссер. Я про это читала. А я в актрисы не хочу, я замуж хочу. Но фантазировать про это интересно. Я читаю, представляю себя актрисой и Георгию рассказываю. А он смеется и говорит, что я еще маленькая и наивная. Ну и что? Главное, я ему пока нравлюсь. Завтра все остальное выяснится. Только бы этот шахматист все не подпортил. Платье надену розовое, то, что с неровным подолом - одна нога почти голая, сейчас самое модное - мне тетя Марина из Испании прислала. Волосы высоко зачешу, пробор - ровный. Белье цветное. И постельное тоже. Музыку тихую включу. Хоть бы Пашка завтра в шахматы отказался играть, в школе остался до вечера! Раз я очень хочу, Бог услышит, поможет! Я же о серьезном думаю - нельзя же мне ошибиться".

Ирина слушала и расставляла тарелки, салатники. Симпатичную Марию придумала Таня, по крайней мере, не вредную, добродушную. Кажется, еще новое появилось в Ирине - отбирать из встреченных антиподов "соучастнице", пока вот Ксеня такой показалась, Мария эта. Татьяна-то сама - типичная соучастница, всю жизнь свою мужской авантюре кадит... А этим, кротким, даже и думать об этом не придется - их в авантюру не пригласят, с ними даже если расстанутся, то благородно, дабы оградить их от собственной мерзости, вот как Слава с Ксеней. Уже половина четвертого, где же Татьяна?

А Татьяна в это время сидела в квартире своего любовника Павла, режиссера и не могла выйти, оставить шестилетних близнецов Олю и Толю. Перед тем, как ехать к Ирине (а до нее ровно полчаса) Татьяна решила завернуть к Павлу доругаться. Вчера он был крепко пьян, вел себя грубо и глупо, все его штучки Татьяна знала давно и умела ему отвечать тоже грубо и резко. Вчера она помогала ему шантажировать непокорную актрису, для которой придумала прозвище "прима кукольного театра" и объяснять ей кто такая Мальвина, а кто - Карабас Барабас. Переругиваясь между собой, они все же делали общее дело и это как всегда утешало Татьяну. Она оставила Павла вчера часов в восемь вечера пьяным, но уже почти умиротворенным, но сама ушла злая и теперь хотела доругаться. А Павел ничего умнее с пьяных глаз вчера придумать не мог, как вытребовать у бывшей жены свидания с детками. Обычно раз в неделю к нему их привозил шофер жены. Как-то все сходило нормально - Павел бывал трезв, любвеобилен (деток-то он действительно обожал), развлекал их, куда-нибудь возил гулять, а потом в условленное время шофер их забирал. Сегодня же деток привезли, но Павел лыка не вяжет. Шоферу ни к чему - его дело десятое, детки к папе, мол, давай играть веселиться. А у папы бутылка возле дивана да сон похмельный. Так уже несколько часов прошло. Детки воспитанные, сидят тихо, книжки смотрят, телевизор, к папе обратятся, когда мол, гулять, играть, а он - "ни мамы ни тяти". Деткам невдомек, что можно домой позвонить и мамочка их тут же заберет, сидят, терпят, удивляются. А тут Татьяна, Павел ей дверь на автопилоте открыл и опять упал. А детки на нее во все глаза уставились. Пришлось Татьяне знакомиться, кормить-угощать, беседовать. Она их, во-первых, увела от неприглядно спящего папаши, во-вторых выведала, когда и кто их привел и когда и кто должен забрать. Поняла, что потерпеть ей придется всего часок, но что к Ирке она точно опоздает, но решила позвонить ей в четыре с извинениями, а к пяти уж точно примчаться. Повидаться очень хотелось, ведь Татьяна любила слушать Иркины байки и ценила ее язвительность и жизненный опыт.

Ирина бесцельно слонялась по комнате - так все хорошо было спланировано - вот сейчас, без десяти четыре, они бы с Таней уже ели ее вкусный салат, пили красное вино (обе любили) и болтали, болтали. Эта болтовня бы смывала муть, налет с Ирининых новых взглядов, в болтовне бы все уточнялось. Хотелось ведь и похвалить Татьяну за такую милую Марию, может быть даже дать ей себя же послушать (ведь она-то не знает, что ее записали). В четыре часа пять минут раздался телефонный звонок:

-Ирка! Я тут у Павла застряла,

Ирина хотела уже вспылить - опять этот Павел, из-за мужика пропадаешь, но Татьяна ее предупредила сдавленным голосом,

- Тут детки - Оля и Толя, близнецы, помнишь, я упоминала. Так вот, эта скотина лежит пьяный, за ними скоро приедут и я побегу. Ладно?

- Ладно. Ты-то как в эту ситуацию попала?

- Да сдуру доругаться забежала. Мораль... Да сама понимаешь...

- Только позвони, когда будешь выходить, а то мне к семи к родителям, у меня там ведь свои детки

- Я позвоню, если буду укладываться во время. Сама понимаешь, их не оставишь.

Ирина положила трубку в дурном расположении духа. Скорее всего Таня не вырвется. Уедут детки - проснется Павел и начнется все скучное и бесцельное. Может быть, поехать к родителям уже сейчас? Чего выжидать? Но Ирина чувствовала, что сейчас она еще не готова к разговору с Костей, к встрече с доверчивой и пока еще кроткой Катенькой. "Надо собраться, надо обрести какую-то ясность души". Ирина налила себе вина, выпила, глядя в зеркало, и вышла на лестничную клетку. Позвонила Васе. Вася вышел заспанный и вроде недовольный, но увидев Ирину, просиял, он всегда был рад ее поручениям и с готовностью стал ждать, что она скажет.

-Вася, пошли обедать. У меня уж стол накрыт.

Вася не стал спрашивать, почему сегодня такая честь, с радостью подтянул штаны, пригладил волосы, прикрыл свою дверь и пошел к Ирине. Обедали молча, Ирина только предлагала Васе, то соль, то перец. Для него она выставила недопитую когда-то давно водку. Вася с разговорами не навязывался, умел ценить просто присутствие приятного человека. В шесть выпили кофе, Татьяна, конечно, не позвонила.

-Врагов бы своих мне так знать, как я знаю, что происходит с друзьями моими", - произнесла Ирина вслух, закрывая за Васей дверь.

Телефон вообще молчал. Почему-то в этот день никому Ирина не вспомнилась, никто не захотел ее куда-нибудь пригласить, о чем-нибудь рассказать. Некоторое равновесие за время обеда с молчаливым и "светским" Васей Ирина обрела. "Теперь не так страшно", - думала она. Дело еще в том, что Ирина начала себя и чисто физически чувствовать некомфортно. Смерть Саши, саморазоблачение Славы, осознание совей роли, делали ее как бы меньше ростом, сгорбленнее, незаметней. "Я же пока не ангел! - я вовсе не хочу так самоукоряться. И других судить не хочу! Но и прощать всем и все не могу!"

Ирина входила в подъезд, в общем-то приготовившись к разговору с сыном. Встретила ее чем-то вроде бы раздосадованная Катя. Поцеловались.

--Что, Кекс, ты огорчена чем-то?

-Потом скажу, это о бабушке

. "Так, - подумала Ирина, - переходный же возраст, - бабушка что-то не разрешила и нервы".

-У нас, мам, знаешь, Костя уже два дня, его менты побили, Как я их ненавижу!

-А где все? - вдруг Ирина поняла, что в квартире как-то тихо, все остальные домочадцы не выползли в большую комнату.

-А-а, я об этом и хотела сказать. Бабушка поссорилась с дедом. Смертельно. Нашла какую-то записку у него в кармане случайно. В чем-то его упрекнула, а он закричал на нее. Представляешь? По-моему, мам, у них ревность

-Так где же они, Катюш?

-Бабушка первая ушла. Надела пальто новое, шляпку. Губы накрасила. Деду ничего не сказала больше. Меня поцеловала, а к Косте заходила, он у меня, в детской лежит, ты его спроси, он что-нибудь, наверное, понял. Ирина вздохнула.

-А дедушка где?

-А он, когда бабушка ушла, походил-походил по дому, трубку покурил, что-то такое ворчал, мне послышалось "Дура", тоже к Косте заглянул на минутку, оделся и тоже куда-то ушел. Я, мам, ничего не понимаю - они же не ссорились никогда... И потом, - Катя опустила глаза, - они же старенькие.

Ирина засмеялась и обняла Катю. Та была худенькая, длинненькая, с темно-русыми прямыми длинными волосами, милым умным личиком, похожая на свою бабку с отцовской стороны.

-Они, Катюш, тоже как маленькие - взяли и обиделись друг на друга.

. -Ты думаешь, они помирятся? - Катя сидела на коленях матери, длинные ноги свои сплела, руками обхватила ее за шею

-Конечно. У тебя-то самой как дела?

-Я тебе, мам, дневник дам. Там все про..., ну, ты знаешь... Ты у нас сегодня останешься?

-Конечно

-"Тогда мы с тобой в большой комнате вместе будем спать, у меня же там Костя!

-Чудесно, Кекс. Теперь я пойду к Косте зайду, ладно? А ты скоро увидишь в окно, как бабушка с дедушкой под ручку домой идут.

-Да-а? Ты уверена?

-Давай пари! Американка!

-Давай!

Они ударили по рукам, по детски, разбить было некому. Ирина успокаивала Катю и сама надеялась на лучший исход, но все же ее грызла тревога - она знала, в общем ,очень покладистый характер своей матери, знала и ценила ее юмор, намного меньше понимала отца - в нем была какая-то всегда уклончивость, прохладность. Ирина не всегда могла понять его высказывания, оценки людей - видимо, он принадлежал к непонятному ей мужскому типу. Но между собой они всегда ладили! И это было основой домашнего порядка, это было гарантией некоего порядка и в жизни Ирины и ее детей. Что же случилось? Вряд ли она когда-нибудь узнает. Катя сказала ревность. Домыслить-то можно, но зачем? Важно другое - на чем они примирятся - на чувстве ответственности за детей (это достойно, но по-человечески недостаточно) или все же на сохранности интимных и тонких эмоций. Они по-прежнему мужчина и женщина.

Ирина вошла к Косте. Костя лежал с умной книгой в руке. Лицо его было замазано приготовленными матерью снадобьями. Левая рука была перевязана.

-Привет, Кот.

-Привет, Ириш.

Ирина наклонилась и поцеловала его, он тоже чмокнул ее разбитыми губами.

-Что читаешь?

-Да про самоубийц я читаю, это того же автора, что про Фандорина пишет, не читала еще? Я дам потом.

Ирина взяла из рук Константина книгу Чхартешвили, полистала, положила на диван.

-Расскажешь?

Костя чуть приподнялся, глаза его сделались холодными.

-Три дня назад мы вместе с моим приятелем сербским, он учится в Щукинском, должны были встретиться, чтобы пойти на репетицию, он хотел мне показать свои всякие находки, приколы. Едем в метро, в вагоне народа немного, пять часов дня. Ахмет - длинноволосый, темноволосый, нос у него вполне разбойничий, но человек он добрейшей и талантливый, болтаем о своем. На станции "Парк Культуры" входят четверо - черные штаны, косухи, головы бритые и лица... Знаешь, Ириша, какие у них лица - жесткие, злоба изнутри как будто пропитала кожу и окрасила в какой-то фашистский цвет, такой, знаешь, особый коричнево- серый оттенок. Глаза, может, они у них и разного цвета и размера, но кажутся одинаковыми - там сидит зверь. Ну волосы, как и скинам положено., короткие или вообще затылки бритые. Огляделись и сразу к Ахмету. Один его за ворот куртки схватил, поднял, другой чем-то тяжелым, у него в руке зажато было, - в бровь. Я приподнялся было, третий мне руки скрутил и в лицо орет, про чистоту Москвы и про позор для меня с таким рядом сидеть. А четвертый стоял и делал вид, что пассажиров на мушке держит, руки выставил, будто у него автомат. А пассажиры молчат, одна дама только ойкнула. У Ахмета кровь, они на "Кропоткинской" не спеша вышли, никто ничего не сказал, пошли по платформе шеренгой. Ну уж потом к нам подбежали, платки протягивают, салфетки. Мы вышли на "Библиотеке", нужно бы медпункт, бровь рассечена сильно, а тут менты - паспорта, документы. Я не ношу с собой! Никогда! Я же у себя в городе. А тут спрашивают у нас обоих Ахмет достает свою регистрацию, а я пустой, им плевать, что у человека травма, что ублюдки только что человека избили и спокойно ушли, ни один мент не остановил! Они меня дерг - в отделение, я упираюсь, нервы не выдерживают, начинаю им орать про скинов, про фашистов поганых, они это на себя, мол, я их фашистами обзываю, а они при исполнении, волокут меня, Ахмет не бросает, за мной тащится. По-русски он же не очень хорошо говорит, но пытается объяснить про меня что-то. Били они меня, сволочи, деньги вымогали, все что в карманах было, сами вытрясли. А-а,- Костя поморщился от боли и от отвращения. - Ахмет меня ждал. Кровь чуть приостановилась, но глаз заплыл. Проводил я его до общежития, мы машину взяли, Ахмет расплатился. Там студенты набежали и корейцы южные и прочие - все лопочут, рассказывают о том, как их так же били скины, мне говорили: "Костя, им деньги, деньги". Один русский аспирант отвел меня в сторону - видит я зеленый, водки дал, раны обработал начерно и дал совет дома пока не появляться - вдруг на хвост сядут, наркоту подбросят или еще что сделают. Ахмет дал мне денег, на прощанье сказал с болью, что уедет, хоть здесь сейчас и перспективы - предложения, телевидение, заказы, но как по городу передвигаться, со страхом и унижением,? Он жить так не может... У них, конечно, тоже есть скины, но полиция следит, и в Германии есть (он там три года прожил), но не позволяют, а оттого, что он увидел, что со своими ( мной то есть) милиция делает, вообще жить не хочется. Я уехал сюда, к старикам и Кексу, но жить мне, Ириш. Тоже что-то не очень хочется.

... Ирина увидела, что у Кости слезы. Он никогда не был слабонервным, рано, имея такую мать, повзрослел, был вполне надежным и взрослым - был мужчиной, а тут... Унижение, бессилие. Злые слезы? Сволочи, так вот и гадят души. Выжать злые слезы у ее сына - это преступление! Честное слово, любой человек с неизгаженной душой теперь делается достоянием общества, его нужно хранить, к такому вот выводу пришла за сегодняшний день Ирина. Ее безусловно не подлого, не дрянного сына унизили, много сил понадобится, чтобы залечить травму.

-Кот, - глядя на сына с нежностью и болью, сказала Ирина, - я хочу, чтобы ты уехал. Это не побег, ты не слабый, просто тебе надо жить, работать, любить, у тебя и душа., и ум ,и характер. Да и вообще жизнь Бог тебе дал, я тебя родила не для упражнения злобных созданий на тебе. Почему они так, не будем себя мучить вопросами...Не до них мне.

Костя лежал, отвернувшись к стене. Ирина молчала. В соседней комнате Катюша, соскучившись, уселась за пианино и старательно стала разбирать этюд.

Ирина вдруг и в этой ситуации увидела закономерность-первое ее соучастие-пистолет милиционера! Об этом она вспоминала недавно: вчера, сегодня - в связи с Мякшевым, в связи с Сашей. Теперь же пришлось вспомнить в связи с сыном.

Тогда, в 79, соседом их (ну как теперь Вася) был разведенный Коля-участковый, его все знали, жалели ... Но что такое тогдамилиционер...Если ты к тому же законопослушен, нигде не замешан. Но Ирине он был сосед. Часто мать качала головой, говоря:"Коля-то опять..."Часто отец с кем-нибудь из соседей вводил Колю домой под руки. Когда встал вопрос об оружии ,Ирина вспомнила о Коле, ей почему-то крайне легким показалось взять у него, пьяного, пистолет, отнести Сашке. Простым и веселым делом. Про Колю говорили разное - у него повесилась мать - где-то в деревне, от него ушла жена - с дочкой - к другому милиционеру. Ирину все это не интересовало, но когда Саша захотел от нее подвига, тогда-то пришло время внимательнее приглядеться к соседу. В тот день, кстати, тоже осенний, как и в поревском "романе", Сашка позвонил ей к родителям, а тогда она живала то у мужа-однокурсника, то у подруг, то у родителей - так жили почти все в их компании и, услышав ее голос, сразу заявил: "Ириш, мне нужна твоя помощь, а, может, и жертва". Ирина всегда была готова к любому совместному делу и поэтому, сделав перед телефоном книксен и подняв руку в пионерском салюте, в трубку прогнусавила, как кукольная аккомпаниаторша из спектакля Образцова "Необыкновенный концерт": "Я готова". Встретились на скамейке у Ирининого подъезда, покурили помолчали. Ирина как всегда вглядывалась в холодные Сашкины глаза и думала, что хочет, будет и должна ему служить. Потом, когда это чувство к Саше покинуло ее навсегда, она довольно долго чувствовала пустоту - ничто не могло заменить эту радость служить ему. "Ирка, раньше такие женщины, как ты, шли в революцию" - сказал ей как-то с досадой ее первый муж, знающий о ее слабости к Саше.

-Итак, ты пригласил нас...-начала Ирина.

Чтобы, - продолжил Сашка, - ты добыла мне пистолет.

-Где? - изумилась она.

-А у соседа. Ты же сама говорила, что напивается он в грязь и, в общем, случиться с ним может все что угодно.

-Но как?

-Вытащи, вымани, выменяй - ты же умная и хитрая, придумаешь. Для чего он мне нужен, надеюсь, спрашивать не станешь?

-Не-ет - протянула Ирина - умная и хитрая - в устах Сашки это похвала. Заслуженная ли? Назначили день и час, когда Ирина принесет оружие

Она вспомнила тот день - она сидела у родителей и притворялась, что готовится к семинару, чутко прислушивалась, к тому, что происходит на лестничной клетке. Наконец на первом этаже громко хлопнула входная дверь, особым образом хлопнула, раздались причитания нервной тети Ани: "Коля ! Ну прям по мозгам...Придерживай дверь-то!" - в ответ нечленораздельное мычание .Ирина прислушивается -вот он начинает свое восхождение по ступеням, ругает лифт - не хочет, мол, его везти .Никто что-то сегодня не выходит ему на помощь, у Ирины все внутри замирает -поплотнее закрывает дверь на кухню, где мать готовит ужин и слушает какую-то радиокомпозицию, потихоньку выскальзывает за дверь, сбегает вниз и шепчет "Давай, Коль, помогу, обхватывает его за пояс. Коля тяжело и привычно опирается на ее плечо и, ворча, все же перебирает ногами - он всегда стремится домой, как усталая лошадь на конюшню. Тащить его, уже выдернув пистолет, Ирина не стала - на третьем этаже дождалась лифта и каким-то чудом загрузилась туда с неподъемным Колей. Самое странное, что в эти минуты никто не вошел в подъезд, не вышел из квартиры. На своем этаже Ирина перевела дух - теперь можно и объяснить всем - впрочем, кто спросит - свое присутствие рядом с Колей: вышла на шум помочь открыть дверь - так часто делали все соседи. Ирина и помогла - Коля ввалился к себе в переднюю - теперь спать будет несколько часов, потом протрезвеет, будет ужинать, а завтра опять пойдет на работу. При исполнении Коля не пил. Ирина запомнила пьяное простецкое лицо Коли, его чуть пористый толстый нос, выпяченные губы, грубую кожу. А потом было сидение на кухне чужого дома - в тот день, когда что-то происходило... Потом были разные версии: дуэль, самоубийство. Один из Сашкиных друзей погиб... Коля, это было известно всему подъезду, несколько суток был абсолютно трезвый, почему - не знал точно никто, но слухи ползли по пьянке посеял где-то пистолет.

Подкидывать оружие Ирина наотрез отказалась и кто из Сашиных "помощников" подбросил сверток к Колиной квартире, Ирина не знала-отсиживалась тогда в квартире мужа. Именно тогда она и подумала, что надо побыстрее развестись, в те дни она еще не знала, что беременна...

Ирина посмотрела с болью на Костю - все сошлось. Она - беременная им крала пистолет у милиционера- "мента" пьяного в тот момент, не отвечающего за себя, беззащитного. Значит. А теперь спустя двадцать два года ее сына избивают - ни за что. Получается - за нее. Политика, общее падение нравов в данном случае - ее случае - не объяснение. Мистическое сведение счетов с ней. Еще проще - настигшее наказание... Растолковать Косте? Поймет ли? У него досада и обида на них, доверие к ней, к матери. Позже, когда-нибудь позже, а сейчас пусть едет к отцу. Новая Зеландия... Сказочное, наверное, место. Коту понравилось... Марки когда-то были в альбоме новозеландские...

-Кот, я хочу, чтобы ты уехал. Тебе нужно развиваться, работать, но не с вечной же досадой и, прости, страхом в душе. Подумаем, как это сделать?

-Ладно, Ириш, ты иди туда, к Катьке, ей же грустно, там сегодня у стариков что-то произошло, она напугалась, Сюда ее не пускай - нечего ей лишний раз меня таким видеть.

-Конечно, пойду к ней. Сейчас дам тебе чаю и сяду с ней болтать, а старики наши, надеюсь, уж помирились и где-то на подходе к дому, успокаивая себя и Костю, проговорила Ирина.

Костя с сомнением покачал головой.

Ирина вышла к Кате, та сидела перед открытым пианино, уставившись в одну точку.

-Кексик. - тихонько окликнула Ирина, - ты прости я долго у Кости была... Пойдем со мной на кухню, я заварю чаек, попьем с тобой, а бабушка с дедом придут, ужинать сядем.

Ирина все это пробалтывала скороговоркой и чувствовала, что фальшивит, что ей как-то неловко перед Катей.

-Мам, ты же сама чувствуешь, что теперь не так все будет. Уже никогда не будет прежнего.

Ирина на кухне, глядя в окно, обняла Катю, погладила по голове - вот уходит детство, лишается она покоя, покоя, созданного ее родителями для них. У них теперь у самих какая-то драма. Но Катю надо успокоить...

-Катюш! Мы же с тобой должны понять, что ссориться с тем, кого любишь, всегда больно, страшно - кажется, что навсегда. Но кто-то из двоих обычно бывает сильнее, мудрее и протягивает руку... Я думаю у наших это получится.

Катя заинтересовалась:

- А как ты думаешь, кто из них первым начал мириться, я думаю, бабушка. Она добрее.

Ирина решила поддержать игру, задумалась, подергала вроде бы нервно щекой и неуверенно сказала: - Я думаю, дедушка - он старше, значит, опытнее и знает цену мирной жизни в семье.

Катя вспомнила об их "американке", посмотрела на часы - было пол-одиннадцатого.

-Мам, мы даже не ужинали сегодня, а их все нет и нет...

Ирина делала омлет, что-то говорила Кате, стелящей им постель на диване в большой комнате, а сама все думала и думала, где же ее мать, что стряслось - все же не молода - шестьдесят шесть, куда же повлекли ее обиды? Что предпринял отец? Вместе ли они сейчас?

Когда Катя уже лежала в постели, а Ирина сидела у Кости, перебрасываясь с ним пустыми фразами- о главном вроде бы уже поговорили, но решение пока не принято и трудно касаться каких-то еще тем - повернулся, наконец, ключ в замке - вернулась бабушка.

Катя в ночной рубашке вихрем понеслась в переднюю и сразу же кинулась ей на шею - "бабуля, что ты так поздно? Мы чуть с ума не сошли!"

Бабушка чмокнула Катю, отстранила, начала молча расстегивать пальто, Катя подала ей тапочки.

-Спасибо, Катюш, мама здесь еще?

-Конечно. Мы же вас ждем. Она у Кости, мама со мной спать будет.

-Прекрасно. Иди, Катенька, ложись, завтра же в школу.

Ирина стояла уже у двери детской. Катя пробежала обратно в постель и застыла под одеялом. Ирина подошла, поцеловала ее и прошла вслед за матерью на кухню. Та присела возле стола, Ирина плотно закрыла дверь, села напротив.

Ириш, дай сигарету.

Ирина достала из пачки, валяющейся на подоконнике, две сигареты.

-Как ты нашла Костино состояние?

-Сносно.

Помолчали.

-Вот, Ириша, Викентий решил оставить меня. Он хочет прожить остаток жизни с другой женщиной, вообще с другой семьей.

-С другой семьей? У него там есть еще дети, внуки?

-Нет. Просто он хочет жить с ее семьей - с ее детьми и внуками.

-Она молода?

-Нет. На год старше меня и значит всего на два года моложе твоего отца.

Ирина смотрела на мать недоверчиво - может быть. Фантазии, домыслы, порожденные обидой.

-Не удивляйся, просто мы оба психологически сильно изменились за последние годы. Майя Леонидовна ему теперь больше подходит, чем я и ее дети, больше, чем вы.

Ирина задумалась - бывает ли так и сама себе ответила: бывает. Почему бы и нет? Просто теперь больше подходит другая компания вот и все. А в остальном, конечно, отец окажется джентльменом, в этом нет сомнения. Какая-то вспышка по поводу записки или еще какой-то "улики" была первой импульсивной реакцией, да и отец рассердился на нервность реакции наверняка только в первые минуты. Потом они наверняка поговорили спокойно.

-Где вы были?

-Да сидели тут в кафе неподалеку. Он меня там вскоре и нашел. Говорили долго. Потом он к Майе поехал, я погуляла немного и домой вернулась.

Ирина молчала. Была растеряна - утешать? Не утешать?

-Вот, Ириш, все и произошло. По правде сказать, к лучшему все. Майя вдова ей нужна поддержка Викентия. А я себя с ним как-то скованно чувствовала в последнее время. Может быть, у меня более легкий характер? Ему нужна интеллектуалка, я же просто женщина

-Мама, у тебя все еще впереди Нас ты всех вырастила - меня, Костю, Катю.

-Катюша еще мала!

-Будем растить, без отрыва от личной жизни! Я тебя еще замуж выдам!

Ирина смотрела на мать- светло - каштановая короткая стрижка, стильные очки, вполне симпатичная подтянутая женщина. Человечная, широкая. Не так уж часто такие встречаются. Мать отмахнулась от Ирининых слов -"скажешь тоже, замуж".

-Давай, Ира, чаю попьем и спать все-таки. Я очень устала - разговор нелегко дался. Перебрали по косточкам весь наш брак, считай сорок пять лет вместе прожили...

-Вы, мам, наверное, некоторое время не будете общаться?

-Почему же? Мы же отчасти друзья, отчасти родственники - через вас. Да и Майю я давно знаю...

-А чем она занимается?

Она, Ириш, вроде тебя - пишет, публикует, редактирует, преподает, выступает где-то. Она тебе понравится.

Ирина проворчала, что не больно то и хочет с ней знакомиться. Мать, капая себе "Карвалол", заметила, что время все расставит по местам. Пожелала Ирине спокойной ночи и ушла в ванную. Ирина осталась одна на кухне родительской квартиры. Сколько раз в дни крушений она отсиживалась здесь, спасалась на этой кухне. Здесь выплакивалась кому-нибудь по телефону. Здесь тогда прятала злополучный пистолет, прежде чем отдать Сашке. А теперь она сидит и пытается осмыслить происшедшее с ее родителями "Значит, эта любовная - не любовная круговерть никогда не прекращается. Вот отцу уже семьдесят - и не молодая вроде меня, ну условно молодая, привлекла, а ровесница почти! Слава женщинам! Значит, родители мои вышли на новый виток своей личной жизни. Конечно, бабушка с дедушкой это так привычно. Привычно кому? Нам - мне, Косте, Кате, А у них и свое шло. Вот, например, ведь о чем-то беседовал отец с этой интеллектуалкой Майей. Со мной-то он вообще только шутил, просто перебрасывался фразами- я не его романа. А там, может, есть дочка моих лет, но подходящая для бесед. Вот и сидят - беседуют. А, может там и сын и внук - небось, "менты" его не трогали- подходящий. Дочка, может, живет со своими детьми отдельно, в свои дела не впутывает, видятся по-родственному: по праздникам. И так может быть. А Майя эта, небось, не красится, седая, высокая и голос хриплый. Ирина почувствовала, наконец, что страшно устала за этот длинный день. Ей уже странным казалось, что только сегодня утром ее встретил с цветами Вася и она читала на вокзале записку Аллы, Сашкиной недолгой жены. Ирина наконец улеглась рядом с крепко спящей Катюшей и закрыла глаза. Почему-то теперь эта самая Алла вдруг стала тревожить, волновать. Была какая-то связь между отцовской Майей и Сашкиной Аллой - о них хотелось думать, придумывать им биографии. Почему? Они обе связаны с близкими мужчинами, обе неизвестны Ирине.

Ирина имела в памяти большую коллекцию женских типов, внимательно и придирчиво ее собирала. Она быстро и точно схватывала красоту черт, движений, мимики, все особенности фигуры. Цепкий ревнивый взгляд - они же потенциальные соперницы в потенциальных романах. Ирина умела мучиться, понимая от чего ее реальный или воображаемый спутник может потерять голову, глядя на ту или иную женщину.

Ирина увидела - по щиколотку в песке идет изящно задрапированная в порео женщина. Движения ее медленные, тело колеблется. Узкая спина, прямая, узкие покатые плечи, красивый выстриженный светло-каштановый затылок. Ирина обогнала и оглянулась: узкое лицо, большие хмурые глаза, кажется, карие тонкие руки. Красиво очерчивает фигуру тонкая ткань. Сквозит тонкое колено. Челка падает на высокий лоб. Некрасива, но привлекает внимание. Как ни странно с ней постоянно случается нечто, абсолютно не вяжущееся с ее обликом. Она вечно ввязывается, влипает, оказывается втянутой. Боюсь, что в отличие от меня она еще не сознает, что она соучастница и оттого-то "зависание" ее в чужих ситуациях, домах, городах горче моих историй...

Итак, фрагмент Аллочка с пляжной сумкой пересекает распаленную улицу крымского городка. Вдруг к ней бросается растрепанная особа в закатанных до колен тренировочных штанах, потной майке. Грязные босые ноги заклеены грязным же пластырем - он полуотлепился и - самолетиками -повис на пальцах.

-Мадам! Барышня! Пожалуйста, у меня безвыходное положение Вы умеете колоть? Глаза у растрепанной больные, шалые.

-Очень нужно?

-Очень! - обречено кивнула та.

Вообще-то, я колола конечно... Но что колоть, куда?

Та указала на сгиб руки и сказала: "Джеф"

-Боже что это такое?

-Да я, если встречу вас, отблагодарю. Барышня, ну, пожалуйста!

Аллочка со вздохом кивнула и спросила: - А где? Они обе завертели головами - помойка, полуразрушенный дом, бездомные собаки растянулись на солнцепеке.

Где-то море. Сейчас кажется, что очень далеко. Аллочка, изящно подогнув ногу, сидит на балке разрушенного дома. Печет солнце, девица "подкачивает" вену.

-Как вас зовут?

-Лиля.

-Лиля, но у вас очень плохие вены, очень! Боюсь, не попаду.

-Вы попадете, попадете ну, попадешь ты, черт возьми! - Лиля шарит по грязному пакету, по карману, ищет что-то у себя за пазухой.

-Что такое, Лиля?

-Игла, - хрипит та. - игла. У тебя нет?

-Нет, конечно. Поищите спокойно. Шприц ведь вот, - Аллочка держала сунутый ей Лилей шприц.

-Да я нашла его, нашла. А иголка у меня была. Потеряла что ли, блин! У тебя нету?

-Я вам сказала, Лиля, нету. Купите.

-А деньги, деньги? Нет же у меня...

-Возьмите, - вздохнув, дала ей Аллочка купюру

-Спасибо. Вот спасибо! Что бы подарить? Машинку... Хочешь? - Лилля пыталась сунуть ей в руку игрушечный автомобильчик.

-Нет, идите скорей, ничего не нужно. Аптека рядом.

-Ты подождешь, правда? Ну. Ты чудная девчонка!

"Чудная девчонка" сидела в развалинах дома, смотрела в проемы окон. Небо, деревья. Все как всегда. В самые дикие, тяжелые моменты жизни было это-небо, окна, деревья. "Вот моя вечность, неизбывность".-думает Алла. О Лиле о шприце в руке она не думает и о чуть мерцающей скачущей венке у Лили на кисти она не думает...

Та наконец прибегает, ссыпает ей мелочь в руку, дает иглу и опять "качает" вену

-Медленно? Быстро? - спрашивает Алла. Про себя же: боюсь, боюсь - я же в вену и колола раз всего. Ну, Господи, благослови!

-Давай, девонька, давай, не бойся. Быстрее. Ну, умничка, ну спасибо! Встречу, отблагодарю.

Аллочка поднялась. Тут в проеме появились две фигуры.

-Так-так, Лилька, - проговорил чернявый в длинных шортах. Волосатые ноги подрагивают. Глаза злые.

-Мы... Я...Пописать, пописать...

Аллочка почти беспрепятственно дошла до угла, жалея Лилю и все же радуясь, что ее саму эти двое не остановили. Но тут догнал ее второй парень. Попытался взять под руку, развернуть. Алла уверенно отвела его руку, остановилась

-Что вам нужно?

-Ты, это, Лильку ширнула?

Алла поморщилась, промолчала - нелепость ситуации была очевидна. Эта история к Аллочке не имела никакого отношения - всяческое зелье она не терпела. Как и все дамы ее круга и поколения когда-то где-то с кем-то из этого круга близко общалась и только! А тут выскакивает откуда-то эта Лиля... От отчаянья, конечно, бросилась к Алле - нарядной дамочке в порео, с накрашенными ноготками, в дорогих темных очках. Сдуру, с отчаянья... Аллочка в своем кругу слыла мягкой. Про нее говорили - милая, спокойная, покладистая. И вот к ней очередной раз подбегают, втягивают, просят о помощи... А теперь-то что? Чего этот требует?

-Что вам нужно? - еще раз спросила Алла.

-Эта...поговорить...

-О чем?

-Ты москвичка?

-Да.

-Вот, москвичка, скажи, почему так все хреново?

Алла рассмеялась. Думала, потащат куда-то, а здесь ну просто по анекдоту: "а...поговорить ?"

-Поговорим. - тряхнула головой Алла. Зашли в ближайшее кафе.

Где-то шумело море. Летали чайки где-то ловила свой кайф Лиля, а чернявый пытался найти дозу. Здесь же, в "Ветерке" Алла и Гоша - жилистый загорелый тридцатилетний мужик, пили пиво. Хреново у Гоши было все: были деньги - было хреново с женой - он пил, она гуляла... Развелись... Не стало денег - получил по голове, отвалялся в больнице. Жить неохота. По башке-то получил от друга, ни за что. Ладно. Выбрался... Связался с наркотой - стал торговать. Где-то проштрафился - теперь большой долг. Хреново. Как быть? Вот она, видно, умная, красивая и жизнь понимает, раз Лильке помогла. Может, и ему поможет? Пиво согрелось в маленькой кружке, тарань источала запах моря. Пальцы Гоши раздирали ее, подталкивали, подкладывали Алле спинку, куски пожирнее. Она смотрела на него - серые глаза, маленькие, очень загорелый, руки цепкие, сильные. Чем помочь ему? И зачем?

- Чем помочь, Гоша?

- Поедешь в Москву, провези, а? Там встретят. Расплатятся. Мне перешлешь. Себе, процент, конечно. Я здесь расплачусь и уйду из дела. Поможешь мне выскочить? Помоги, а. Хреново очень.

Итак, Гоша предлагал Алле захватить с собой наркотики. Алла смотрела в окно - раскаленный асфальт, следы каблуков, подошв. "Все ниже и ниже по ступенькам... Куда? Но ведь это все длится сегодня. Сегодня на меня налетела Лиля. Сегодня я беседую с Гошей. Но в Москву же мне еще не сегодня! И даже не завтра. Я и не знаю, что будет завтра, а тут надо решать что-то вперед...

-Я еду через неделю. Если не отпадет надобность, подойти к московскому - 11.4О - я возьму. Вагон 7".

Как он ее благодарил, как хвалил. А она смотрела на него хмуро и грустно - чудак, он благодарит ее сегодня за согласие, еще не зная, понадобится ли ему самому выполнение ее обещания, что с ним будет через неделю.

Расстались приятелями. И вот Алла бредет по щиколотку в песке. Прибой. Разноцветные камешки обтачивают море на чью-то радость. Ирина задремывает - ей не хочется думать, что будет дальше. Алла могла и выполнить обещание, если Гоша подошел к поезду. Все у нее получилось. Это для нее "очередное сегодня", оно же не связано с "завтра", а тем более с вечностью. Ирина заснула с мыслью, что кончилось, наконец, это "сегодня" менты, Майя, Саша, Алла, Вася, такое длинное сегодня.

Ирина проснулась поздно. Катя уже ушла в школу, рядом на подушке лежала записка - "Я тебя люблю!". На кухне сидел Костя в дедовом бархатном халате и, подключив наушники, смотрел телевизор.

-Доброе утро, Кот

Костя выключил телевизор, повернулся к Ирине - Доброе утро, то есть день - половина двенадцатого. Бабушка просила тебе передать, чтобы ты не волновалась, а насчет твоей идеи...подумает. Тебе кофе сварить по-котовски?

- Да, будь добр.

Ирина любила Костин кофе, почему-то у него он всегда получался гуще и ароматнее.

- Кот, тебе бабушка что-нибудь говорила?

- Да, что будут некоторые перемены - они расходятся с дедом. По-моему, никакой трагедии - она столько с ним прожила, а характер у него, по-моему, не сахар, что можно и отдохнуть, пожить по-другому. А ты как думаешь?

-Вот и я так же. А захочет найдем ей жениха. Обратимся к Галке, помнишь? Школьная моя подружка - у нее известное агентство, я о нем еще в свое время писала. Подыщет - хочешь здесь, хочешь за рубежом. В Новою Зеландию... - Ирина усмехнулась и посмотрела на Костю вопросительно.

-Я, Ириш, еще не обдумал, но думаю, думаю.

-Понимаешь, Кот, были некоторые обстоятельства в моей жизни, которые повлияли на твою. В случившемся, получается, я виновата, рассказать пока еще тебе не могу, просто не знаю, как к этому подойти - позже обязательно. Костя подошел к матери, обнял ее - Если ты про кармическую вину - я не верю в это. В православной стране живем. Я-то, что заслужил, то и огреб. Хотя обидно, очень противно и ненавижу я "ментов" бесконечно. Но ты не причем и не казнись. Ирина чмокнула Костю в разбитый нос, потерлась щекой о плечо дети защита, помощь, радость. Научиться быть им помощницей! Пили кофе, смотрели какие-то мультики.

-Так все-таки бабушка где? - наконец вернулась к интересной теме Ирина.

-Повезла какие-то тома Лескова деду, он позвонил ни свет ни заря ему там зачем-то нужно, да и еще какая-то причина нашлась, чтобы она туда приехала, к его новой спутнице жизни

-Мосты наводит. Хочет сохранить дружбу, нашу бабушку завязать с Майей в общем деле каком-нибудь. Ничего, разберутся. Только нужно, чтобы у нашей бабули завелась личная жизнь, тогда будут на равных и всем будет хорошо.

- Ну, Ириш, ты идеалистка - всем хорошо не бывает, может быть сносно, кому-то лучше, кому-то хуже. Я лично за бабушку. Ирина вспомнила их вчерашнее пари с Катей и поняла, что придется выполнять "американку". Интересно, чего Катюша запросит? Где-то полпервого раздался телефонный звонок - Татьяна.

-Я тебя потеряла. Вчера позвонила - ты уже уехала. Звонила полпервого ночи - нет тебя, утром - нет. Я - Васе, где, мол, Ирина Викентьевна. Вчера, говорит, отбыла к родителям, там, видно и заночевала

- Ну, молодец, нашла. Как твои дела? Чем дело кончилось?

- Я для того и звоню - мне нужно рассказать, я вся киплю. Мы можем встретиться сегодня?

Ирина еще раз взглянула на часы: -Так , в два придет Катя из школы я хочу ее повидать еще, в полчетвертого мне в один журнал надо заскочить это в центре, там максимум полчаса. Так, Тань, давай в пять в "Рюмочной" напротив Консерватории, помнишь, мы там с тобой сидели, когда думали гадали, пускать ли твоего сына на встречу к его папе и какие могут быть последствия.

-Помню конечно - мы с тобой тогда все точно угадали. Там - с удовольствием, я тебе такое расскажу... Ладно, до встречи.

- Целую. - Ирина положила трубку. Мысли ее вернулись ко вчерашнему дню - Саша, его сын Витя, и, главное выяснение своей роли, своей линии жизни.

- Да, Кот, за всеми этими новостями я совсем забыла, зачем я тебе вчера сразу, только войдя домой позвонила. У тебя же мои книги и среди них сборник "Незабудки", а там есть один рассказик мой, может, помнишь про девочку, шантаж.

- Конечно, помню. Он мне как раз нравится.

Ирина знала, что сын очень ревностно относится к ее творчеству и не боится высказывать критику- ничего не скажешь, начитан и вкус есть. Она Косте доверяла.

-Так давай подумаем, как ее добыть, мне срочно.

-Нечего, Ириш и думать - книжка твоя здесь. Я как-то бабушке все твои сборники передал - она какой-то новой приятельнице давала читать. Вот "Незабудки" как раз уже вернули. Сейчас дам

Костя поднялся и слегка прихрамывая ушел в детскую. Ирина подумала еще раз о всяческих совпадениях, о важности для нее, Ирины, теперешнего этапа ее жизни и еще раз о своем бедном Саше. Что же он понял напоследок? С чем ушел? Выяснил ли свою роль? Далеко ли ушел от Мякшева?

Костя протянул ей тоненькую книжку, изящно оформленную прекрасным художником Ж.Д.

-Спасибо, Кот, выручил.

-Это не я. Это все наша бабуля, популярность твоя ее радует, рекламировала тебя кому-то

-Я думаю, этой самой Майе, на заре их отношений.

Через полчаса вернулась бабушка - совершенно обычная бабушка, ничего тревожного, загадочного странного в ней не было. Она быстро намазала Костю какими-то мазями, велела идти полежать, Ирину усадила тереть морковь для Кати - полезно для зрения, а сама присела выпить чашку кофе. Ирина осторожно прозондировала почву - Ну как там -... на улице?

-Прохладно. А у отца с Майей все в порядке. Я у них завтракала. Сидят напротив друг друга с книгами - кофе пьют и читают. Я поговорить о чем-то хотела, не поддерживают - дали мне тоже книгу, Карабчиевского. Ну я так не могу, мне сосредоточиться нужно, чтобы голова была свободна для восприятия, а тут - кофе, сыр, хлеб. Что за обстановка! Это твоему отцу всегда все равно было, где читать, да и тебе вроде бы, а я - другая. Читают, репликами обмениваются, а мне и смешно и как-то рада за них - пусть себе живут, чудаки. Я вот Лескова им сегодня отвезла.

-А что, отец сам заехать не мог?

-Мог, конечно. Тут политика - ему хочется, чтобы я у них бывала, хорошо себя чувствовала - не чужие же, а Лесков - это повод, я же его знаю. Вам не нужно - тебе и детям - о Викентии плохо думать...

-А мы, мам, и не будем. Только тебя замуж отдадим и не будем.

Да, Ириш, я подумала - а я ведь правда привыкла жить замужем, мне может стать одиноко...

-Вот-вот. Я к Галке обращусь, будет у нас увлекательное дело искать тебе жениха. Все устроится... Скоро Катюша придет?

-Минут через десять. Ты торопишься?

-Вот дождусь ее и побегу. У меня уйма дел - редакции, встречи.

-Ты про Минск так и не рассказала.

-.. Не до того было... Видишь как вышло...Съездила я интересно, но и вести дурные получила. Умер Сашка...

-Да что ты говоришь! Так рано, он же всего на год - два тебя постарше..

-На два...

-Что же случилось?

-Инсульт.

-Ну земля ему пухом...

Помолчали.

-Мам, а ты мои "Незабудки" читать давала?

-А-а, это еще давно, когда только отец с Майей познакомился и меня познакомил, я тогда и дала, она как-то заинтересовалась, она и другие читала...

-Понятно, - Ирина порадовалась, что точно угадала, но и немножко была раздосадована, что так все предсказуемо, где же кураж, где неожиданности?

Прибежала Катя, тревожно обвела всех взглядом - так - бабушка на месте, мама пока еще здесь.

-Дед на работе?

-На работе, Катюш, - мать мигнула Ирине, мол, сама потом как нужно объясню.

- А Костя еще у нас?

- Да, конечно. Иди мой руки.

- Мам, пойди на минуточку" - позвала она Ирину.

- Ну что, они помирились?

- Кекс, я проиграла. Требуй, что хочешь.

- Ничего не хочу - у Кати закапали слезы.

- Ну-ну, не надо, - Ирина начала тормошить девочку, - тебе бабушка объяснит. Просто так бывает - вроде и не помирились, а все же помирились. Вместе они не будут, но и ссоры нет.

- Как это?

- Ну, у взрослых, сама знаешь, там много разного чудного в характерах - вот какая-то часть характера захотела другой дружбы. Дед - он и есть твой дед.

- А твой - отец - добавила уже почти успокоившаяся и заинтересованная разговором Катя.

- И мой отец, а бабушка уж сама решит, кто он ей. Ладно?

Они взялись за руки, и вышли из ванной. Ирина кивнула незаметно матери, что все более или менее в порядке. Катя уселась есть свою морковку, а Ирина пошла попрощаться с Костей. Решено было, что он останется здесь до полного выздоровления, а там будет видно, во всяком случае к Ирининой просьбе он пообещал отнестись внимательно.

В метро Ирина открыла свою книгу. Она подписана была в свое время Саше, но в тот день, когда предполагалось презентовать книгу, встреча у них по каким-то причинам не состоялась и книжка осталась у Ирины в сумке. Ирина прочитала: "Другу и единомышленнику. В память о былом - январь 1999г." Именно эту книгу Саша не прочитал, читал он другие ее рассказы, другие сборники. Что бы он сказал о "Частном случае"? Ирина открыла 17 страницу и углубилась в чтение. Прочитав начало, Ирина поняла, что не может именно сейчас вникать в выдуманный сюжет. Расход родителей, Костя - вот, что болит.

Ирина вышла из метро на станции "Преображенская", посмотрела на часы было свободных минут десять, она зашла в магазинчик, где всегда варят приличный кофе, взяла чашку в руки, и все же опять раскрыла книжку: как же уже тогда не любила она в себе определенные черты, как хотела избавиться, а какой неприятной изобразила эту училку! Сейчас так бы уже не написала сейчас некий просвет намечается и от этого еще грустнее видится прошлое, грустнее, но мягче. Спрятав книжку в сумку, Ирина решила, что Витя, Алла, Майя - куда интереснее.

В редакции ей встретилась знакомая поэтесса, презентовала новый сборник, проворковала, что ее опять выдвигают на премию и намекнула, что еще одна рецензия не была бы лишней. Ирина сегодня видела всех как-то мягко, у нее возникло сочувствие и к редакторше, которая при ней звонила домой и спрашивала, как себя чувствует кошка, и к поэтессе, и к девочке за компьютером - у той были прыщики на носу и плохо покрашены волосы. Ирина вдруг осознала, что очень и очень хочет пореветь у кого-нибудь на плече, что-то вдруг напряжение последних суток сделалось непосильным. "Скорее к Татьяне, она будет говорить о своем, я отвлекусь, а потом, потом домой! Наконец, я останусь одна в своей норе, выревусь, вымоюсь и усну; Татьяна встретила ее у входа в "Рюмочную"

- Ирка, какая ты точная! Я жажду тебя, как ворон крови. Не могу, давай быстро возьмем что-нибудь и я тебе расскажу. Сволочь, какая же он сволочь!

Набрали закусок- котлет, баклажанов, взяли водки и сок. Сели.

- За тебя, Ир! Какая ты сильная все же, можешь от них вовремя уходить или вообще к ним не приходить, когда зовут, ну пусть хоть застрелятся! Ирина смотрела на Татьяну с грустью - раскраснелась, глаза блестят, яркая крупная блондинка, смешливая и сумасбродная, ну во что она еще ввязалась? Представляешь, я хотела дождаться, когда за детьми приедут и к тебе бежать, Пашка спал себе, а я с детьми играла - они такие смешные эти Оля-Толя. Сказку рассказывают так, - например, Оля; "Жили - были дед и...", Толя вступает: "Жили были.." и так далее. Представляешь? У него ровно на два слова отставание, ритм получается - заслушаешься. Они все так учат. Я их Цветаеву наизусть научила читать "красною кистью рябина зажглась", разучили - так красиво выходит, я им говорю: "Маме почитаете". Тут наконец, шофер звонит в дверь, ребята вроде бы собираться бросились: ботиночки, комбинезоны, а тут Павел выходит - у него спьяну все перемешалось, ему пригрезилось, что детей только что привезли и сейчас он их развлекать будет - он их в охапку, в комнату, они визжат, брыкаются, шофер стоит - не знает, что делать, дети ничего не понимают. Он их подкидывает, радуется, вроде здоровается так, я стою дура дурой, он меня не видит. Лохматый, помятый, козлом скачет и орет - "Сейчас, мои зайчата, в "Макдональдс", я только лекарство приму, и шмыг в кровати, к своему пойлу. Тут я к нему подошла и шипеть начала: "Отпусти детей домой! За ними шофер приехал, их мать уж минут десять ждет. Сейчас звонить тебе будет наверняка". А он - "Ты что это - моих детей не уважать? Гнать их тут вздумала. До-мой" - и передразнивает меня. А детки за руки взялись, к двери отступают - они его таким раньше не видели, Бог миловал. Я тоже от него отошла, к шоферу приблизилась и тихо-тихо говорю: "Открывайте дверь, я детей выведу, оденете в подъезде". Сама же стою перед Пашкой руки в боки, базарю вроде с ним, сама детей прикрыла, они хоть маленькие и к такому непривычные, догадались и к открытой двери, я же слушаю Пашин бред - он меня костерит, все грехи мне перечисляет - и мать я плохая, Гришу бездарно воспитываю, с отцом видеться не даю, не то, что его Ленка - присылает детей к папе, и вот сейчас он с ними в "Макдональдс"... Я оглянулась, увидела, что и вещички их догадливый шофер собрал, на меня вопросительно смотрит, вроде ждет распоряжений, а дети, слышно, за дверью, что-то спрашивают, кажется. Я ему: "Езжайте!" Он кивнул, и исчезли. Тут Пашка, конечно, заметил, что монолог он мне свой адресует, а дети-то где? "Оля, Толя -зайчики, куда спрятались? Сейчас..." Выскочил в коридор, выглянул за дверь. Замолчал. Вроде бы трезветь начал и злиться. Тут теперь и Ленка уже виновата - детей настраивает и перекупает и шофер - слишком себе много позволяет, небось Ленкин хахаль давно и прочую чушь. А я уйти почему-то все не могу и не могу - стою, как оплеванная и завороженная одновременно. Потом все же очнулась, говорю: "Все, Паша, я ухожу, мне пора". Его действий и речей никак не комментирую больше. А он, знаешь, так злобно прищурился и говорит, нет, сквозь зубы цедит: "Чтоб ноги твоей здесь больше не было!" Я ушла и плакала, плакала. Плачу и думаю, что я реву - вижу ведь, что поганец, пьянчуга и сама с ним вроде дела иметь не хочу, а когда прогнал, обидно стало. Почему это так? Как ты думаешь, Ириш? Мы совсем расстались или одумается он?

Ирина курила, слушала Таню. Павла она знала и не симпатизировала ему, но это здесь ни причем, встать надо на Танину позицию - они жили вместе какое-то время, устраивали друг друга, видимо, по крайней мере Танька не раз высказывалась, что любовник он ого-го, так что "чужую беду" руками тут разводить и пробовать не стоит. Надо и утешить ее и отвлечь...

- Помнишь, Тань, я тебе рассказала про Сашку У. Ну это тот, кто эссе написал "Преступление как наказание." О кармических завязках, о сублимации, в общем такую эстетскую заумь, но интересно, занимательно, много примеров из жизни и литературы. "НЛО" опубликовал, все читали - обсуждали. Он же мой друг старинный. Так вот он умер. Я его уже третий день поминаю, давай и с тобой помянем.

Татьяна подняла рюмку, перекрестилась.

- Так вот это Саша с женщинами такая сволочь был, так их использовал для своих целей, а любили...

- И ты, Ир?

- Я, слава Богу, в ранней молодости этим переболела, позже тяжелей бы далось... А тебя, видимо, Павел увлек яркостью да неординарностью, да претензиями - и хорошо это! Без таких увлечений в нашей биографии мы какие-то недоделанные получаемся, непропеченные.

- Я с этой точки зрения не смотрела, конечно. Вот теперь отдохну, обдумаю. Может мне съездить куда-нибудь, как думаешь?

- Думаю, да. Проветришься, осмотришься.

- Но он такие вещи злые говорил, вот например, что я мать бездарная, Гришку плохо воспитываю.

- Грише твоему восемнадцать уже - вы с ним ладите, тебя он понимает, ценит, любит. Что еще? Что слабой тебя видит, ошибки твои? Так мы живые и не только им - детям нашим - матери, мы еще кому-то - дочки, кому-то жены, кому-то любовницы. Мы - женщины и все тут. А они - мужчины. Вот, например, один мужчина в 70 лет взял и ушел от своей жены к другой женщине ... 67 лет. Вот так. И этот мужчина - мой отец. Так что, давай Тань, выпьем за хорошее качество личной жизни!

- Ура! Ирка, я же говорила, что ты гений. Пашка - это плохая личная жизнь. Ну его. Где-то впереди, пусть лет в 70, ждет хорошая.

Ирина возвращалась домой уже в очень неплохом расположении духа - Таню удалось помирить с самой собой, у родителей хоть и расход, но есть какая-то ясность, Катя... Вот с Катей не все ясно, удастся ли ей мягко перенести перемены в семье... Тут нужно будет еще поработать над этим. И, конечно, Костя. Хочу ли я, чтобы он уехал? Не знаю, так спокойнее, но правильнее ли.

Ирина почти с болезненным наслаждением занималась самыми обычными домашними делами - помыла вчерашнюю посуду, поменяла воду Васиным цветам. Вынула почту. Опять вспомнился вчерашний день. Записка. Мальчик Витя. Ирина чувствовала, что зреет рассказ. Напряжение этих двух дней подталкивало к письменному столу. Это рассказ памяти Саши, это рассказ и обо мне - я, как эта Аллочка, могла бы "зависнуть", пока, Костя выбирался бы из бед. Значит, рассказ и обо мне. Верхний свет погашен, настольная лампа, старенькая машинка "Эрика". "Мальчик спрыгнул с гаража в сугроб, подобрал упавшую варежку. "Витька; - крикнули ему сверху, - сигарет прихвати". Мальчик, не оглядываясь, кивнул и пошел к ближайшей пятиэтажке. Форточка на первом этаже приоткрылась: "Вить, за пивом смотался бы, я вот "хрусталь" собрал".

Витька встал под окном, ему на палке спустили авоську с бутылками.

- Поскорее только давай, - просипели из форточки.

Мальчик вернулся к гаражу и крикнул приятелям:

- Масленок за пивом послал. Я задержусь поняли?"

-Ага. Твой Масленок ...дак. Понял?

Витька шел к помойке, где толклись местные алкаши и где с утра до сумерек принимали посуду, шел насвистывал, размахивал авоськой.

-О, Витек. Ишь, натащил. Масленок, что ли прислал? Ну, давай-давай. На "Жигули" ему хватит.

-Не помер еще? Загляну, - кокетливо прогнусавила Верка-Почтовая.

Витька деловито выставил бутылки, сосчитал рубли и не оглядываясь, отправился к ларьку.

-Вить, хочешь шоколадку подарю, - высунулась оттуда накрашенная девчонка лет пятнадцати. Он помотал головой, не вступая в беседу, протянул деньги.

- "Жигулевское".

- Ты чего скучный, а? - пыталась расшевелить его все же девчонка.

- Отвяжись, не до тебя, - отмахнулся мальчик. Девчонка исчезла в палатке и оттуда понеслось надрывное - "Я сошла с ума".

Витька стоял под окном. Масленок в форточку пускал клубы дыма из трубки и вещал:

- Я твой должник, Вить. Ты - человек. Ты - редкий парень, Виктор, тебе дано понять душу. А им, - Масленок махнул рукой в сторону помойки, - чуждо понятие бескорыстия...

-Я пойду, - прервал его все же Витька, - мне отца пора кормить.

- Ну иди-иди, конечно. Еще раз спасибо, - уже не ерничая по-доброму сказал Масленок.

Витька обошел дом, вошел в подъезд. На него сверху несся огромный черный пес.

Витька открыл ему дверь. Возле своей квартиры мальчик остановился. Тихо. За дверью тихо. Да и кому там быть? Отец уже полгода лежит без движения. Удар. Мать в Америке лучшей доли дожидается. Кот отдан Милке, однокласснице. Кормить - поить отца Витьке вовсе не трудно, все остальное делает нанятая матерью соседка-медсестра. А вот смотреть в глаза отцу больно. Не умеет Витька улыбнуться отцу, посмешить школьными историями. Как-то неловко ему, стыдно как-то. Да и вообще. Вот если б отца знал с детства, знал, любил, а так... Приехал откуда-то, свалился на голову. Мать только визу получила, билет брать собиралась. Цель ее поездки была -разведать, стоит ли им с Витькой перебираться к тетке или оставаться здесь. А тут вот он, этот отец, неведомо откуда". Ирина перечитала написанное. Витька и Саша стояли перед ее мысленным взором - худощавые, сероглазые, красиво очерченные губы, характерный излом правой брови. Интересные мальчики. Сашку было жаль нестерпимо, Витю же хотелось оградить, сохранить, не позволить изгадить ему жизнь, засушить душу. Как он там теперь с этой своей мамой - легкомысленной Аллочкой. Напишу рассказ познакомлюсь. "Вроде передохнуть, погостить", - продолжила мысль Ирина и двинулась вперед. "А тут раз - инсульт, а мать уж три дня, как в Нью-Йорке. Вот, что хочешь, Витя, то и делай. Мама только деньги шлет, чтоб не нуждались, но вернется еще только через месяц, там дела хорошо пошли, их будущее вроде определяется. А пока надо потерпеть, что ж сделаешь, если с отцом такое. Школа, конечно, отвлекает, ребята. Да и Масленок. Масленок-писатель. Он когда-то юмористические рассказы писал, выступал с ними. Жена, дочка, сын и собака - все когда-то с ним жили, потом, постепенно сбежали от него. Первая - собака. Жена уходила последней, ей, видно, жалко его было. Но Масленок как-то пережил эти потери, теперь пишет пьесу и читает, когда не в ссоре - алкашам, а когда с ними поругается, мальчишкам. Но мальчишки его не любят, презирают. Только Витька слушает. Масленок так и говорит: "Ты один, Вить, ребенок из приличной семьи. Я деда знал - адвокат был честный. Мать - женщина красивая и душевная. С отцом твоим, Витя, незнаком, но ты, Витя, интеллигентный человек". Так "интеллигентный человек" Витя 12 лет отроду, оставленный "красивой душевной" мамой пасти неведомого отца, оказался стоящим посреди холодного свихнутого марта 2001 года". Ирина остановилась - на часах было двенадцать. Хотелось кофе, напряжение не спадало. Было какое-то странное ощущение контакта с Сашкой. Конечно, тогда не договорили, опять исчезли с горизонта друг друга. Что-то же вело его к Алле, пусть даже это была бездомность, безысходность. Обретение там убежища обернулось обретением места прощания с жизнью. Что он понял, уходя, вот, что необходимо выяснить... Ирина отставила чашку и продолжила: "Витька держал в руках талисман - оставленный мамой тугой клубочек пестрых шерстяных ниток. Как в сказке - брось, покатится, куда-то выведет. Витька был уверен - их с матерью выведет. Он и сейчас ни в чем не сомневается - маме надо было лететь, там есть какой-то шанс, здесь нет. Все было правильно рассчитано, но расчет был на двоих! Все складывалось: Витя здесь под присмотром соседки, мама там устраивает будущее. Но вмешался третий... Осень была теплая, мама ходила в светлом нарядном пальто, и Витька любил вечерами наблюдать из окна за подходившими автобусами - они останавливались на проспекте за гаражами, видны были только мелькающие освещенные окна, по тропинке к пятиэтажкам шли чужие люди, но вот - светлое пальто: она: Мать не забывала на всякий случай махнуть рукой - вдруг Витька у окна. Витька ставил чайник, включал ее любимую музыку. Они пили чай и рассуждали о будущем, - как решат, наконец, все их проблемы. Они веселили друг друга историями - мать про чиновников (она собирала всякие бумажки для отъезда), он про школу. В тот вечер мама пришла не одна.

- Витя, это твой папа. Александр Семенович У. Я тебе о нем говорила. Мы давно с ним не виделись, а вы и вообще незнакомы, - она махнула рукой и засмеялась. - Он поживет у нас пока.

Витька разглядывал мужчину с интересом. Немолод, конечно, но держится хорошо. Молчалив и как-то все задумывается. С матерью они вроде бы друзья. Вон фотографии сели смотреть, кого-то вспоминают. Мать с ним добра, приветлива. Значит, все в порядке. Отцу выделили Витькину комнату, они с мамой устроились в большой. Но мама, она и есть мама - кружится по дому, тормошит Витьку, планы строит - абсолютно несерьезная". Ирина поставила точку. "Кажется, все же эта Аллочка делается похожей на меня, - подумала она сонно, - завтра додумаю".

Ночью позвонил Костя и сказал, что у бабушки был сердечный приступ, приезжала "Скорая", в больницу не взяли, сделали укол, оставили лекарство. Катька, по счастью, была в это время у подружки - уроки вместе делали, а то были бы слезы, он сам смог управиться, врачиха из "Скорой" на него, разукрашенного, смотрела с недоверием. Бабушка деду о ее недомогании говорить запретила и тебе не велела рассказывать, но теперь они обе спят и есть возможность поговорить.

- Настроение у меня, Ириш, плохое. Дед бросил бабушку, нужно все называть своими именами, Ахмета избили скины, меня - "менты" и у меня это не вызывает приступа всепрощения, а скорее бессильного гнева. Положим, с дедом я могу просто более не разговаривать, Ахмет скорее всего уедет в свою многострадальную Сербию, в свое Косово (если там вообще можно еще как-то жить), я же не уеду ни-ку-да! Это я твердо заявляю! Я нужен бабушке, тебе, Катюшке. Я теперь буду злой и хитрый. Ты слышишь меня?

Ирина слушала не перебивая, на глазах были слезы - не заставишь ведь его насильно сбежать к его отцу, моего отца тоже на веревочке к матери не приведешь. Все ее утреннее благодушие показалось ей смешным, а она себе беспомощной.

- Я тебя слышу, Кот. Слушаю тебя и думаю...

- Очень хорошо, Ириш. Я думаю, мне нужно изменить взгляды - мой пацифизм, как ты видишь, здесь не востребован. Нужна сила, жестокость. У меня и будет...

- Кот, я переутомлена, я кажется, теряю нить, я не знаю сейчас, что мне тебе ответить.

- Извини, Ириш, извини, ты же мать мне, а не помощница в моих начинаниях. Есть Ритка...

- Спокойной ночи, Костя. Я с утра тебе позвоню. Все, что ты сказал я обдумаю, постараюсь тебя понять. Во всяком случае, ты не сомневаешься, что я тебя люблю.

- И я тебя люблю, Ириш, спи спокойно. Извини, что растревожил.

Сон ушел. Вот Костя упомянул какую-то Риту. Все повторяется, будет очередная Тоня при очередном Мякшеве... Костя ей поручит что-нибудь достать, сделать. Оба смотрели, наверняка кино "Ворошиловский стрелок". Говорухин с Ульяновым там много сказали и многим. Этим детям в том числе... И будет эта Рита соучастницей моего сына, будет с ним "в добром и злом деле заодно" и это их жизнь - я теперь - второстепенный персонаж, как у Порева мать Тони или на худой конец отец Мякшева. Как ни странно выстраивание цепочки, ощущение себя второстепенным персонажем, немного утешило Ирину, она даже улыбнулась - ну как ни вспомнить слова близкой приятельницы Машки - "Ты бы в сто раз легче жила, если бы не воспринимала жизнь так литературно." На этот раз именно "литературное" восприятие и облегчает жизнь. С этой мыслью о себе как о второстепенной героине кем-то пишущегося романа Ирина наконец уснула. Проснулась на рассвете и сразу бросилась к машинке, "к Витьке", как подумала, садясь писать.. "Витька открыл дверь, сбросил куртку и пошел на кухню. Всякий раз хотелось оттянуть момент встречи с отцом. Витька не знал, как назвать то чувство, которое мгновенно начинало овладевать им, как только он входил в дом и готовился отворить дверь отцовской комнаты. Скорее всего, это было смущение. Витьке было неудобно, что отец видит его трусливость, небрежность, халатность, было странно, что таким его видит лежащий на высоко взбитых подушках худощавый, с перекошенным слегка лицом, человек. Его отец. Вот опять -с мотрит и смотрит, щурится. О чем думает? Мы же совсем не знакомы: в "Зоопарк" вместе не ходили, в "Макдональдс" или на футбол. Не разговаривали: ссорились-мирились, не пекли маме пирог к 8-му марта, как Петька, например. Они с дядей Васей так всегда делают. А этот, отец...Кто он? Зачем он? И я ему зачем? Витька не сердился на маму, ему в голову не приходило выстраивать длинную цепочку, логическую - этот "отец" здесь только потому, что его приютила мать, а приютила потому, что когда-то родила от него меня, Витю. Логической цепочки не было - боль была... Вот неужели же мама, как Раневская, а я, как эта Аня, что ли? Но Аня -старше. Я же все-таки ребенок... "Ребенок", -Витька, произнося это слово понимал, что лукавит. Давно не-ребенок.. С такой мамой давно почувствовал себя младшим братом, другом, наперсником. Отец смотрел на него грустно, понимающе. Витька это чувствовал, знал, но что-то шептало ему, дергало: "Злорадствует". Перед тем как подать отцу еду, Витька сел на табуретку, вытянул ноги, прислонился спиной к стене. Не хочется... К ребятам не хочется... С отцом быть рядом не хочется. Хочется лежать и читать все подряд. На чтение, как на спасение, Витька набрел сам. При маме читал мало, неохотно, как-то не шло в душу. А сейчас оглянулся - книг в доме полно, все забито. Ну и начал он глотать. Хемингуэй понравился, а Чехов - нет. Слишком все похоже - несчастные у него все, вялые. Неужели же мать, как Раневская? С этого дня он стал о матери говорить "Алла Петровна" и "Мать". Наконец, отец накормлен. Витька сел рядом с книжкой. В окно ударили снежком. Черт, забыл об обещании вытащить сигареты. Витька поднялся, достал из маминого ящика очередную пачку. Уже довольно давно он как-то незаметно вступил в дворовый круг. У него была своя роль - пересказывал книжки и таскал сигареты. Раньше с дворовыми общаться не полагалось, мать была против... Теперь же... Впрочем, дворовые отношения не очень интересовали Витьку, он просто научился отдавать им формально часть времени, но не души. Вот душа-то, душа ныла. Сердце ныло. Пачку он выбросил в окно и демонстративно задернул занавеску. Опять, сидя возле отца, он подумал: "Что ж, я ничего не чувствую? Или мне скучно, хлопотно? Да нет, не то... Пусть в душе хоть что-то зажжется, а так слишком холодно". Витька смотрел на отца. Книжка на коленях открыта:

"Безделье и стихи не осуди поспешно...

Запомни - в суете житейской и кромешной

Лишь пара островков нас манит бескорыстно:

Поминки по любви да по отчизне тризна."

Эти стихи какого-то маминого знакомого поэта Витьку тронули. В последнее время к "Алле Петровне" и "отцу" он чувствовал неприязнь. Он объединил их в какую-то враждебную для себя группу. Но сегодня вспомнилось -мама... Была же у нее любовь... Что-то же у нее было с этим "отцом". Как это "поминки по любви"? - горько, больно, наверно... Витька внимательно вгляделся в лицо отца серое лицо, заострилось, резкие морщины у губ. Залысины. Кажется, дремлет. Витя подошел к зеркалу и стал изучать свое лицо. Серые небольшие глаза, прямой нос, узкое лицо. Вроде, похоже на отца, но лоб, губы, что-то неуловимое в рисунке бровей - мамино. "О черт, черт, я на него похож!" Позвонили в дверь - 3 раза. Это соседка. Добрая, верная Рита. Значит, пора колоть. Сейчас в эти скучные дни - каникулы - Витя дома чаще, Рита заходит реже. В обычное время наоборот. Но вообще никогда не отказывается заглянуть. Платит мать ей прилично, но не только в этом дело. Добра. Витьку жалеет. Полная круглолицая Рита поначалу посплетничала, конечно, с подружками о "сумасшедшей Аллке", поохала над "бедным ребенком" Витей, а потом просто привыкла к Витьке и беспомощному соседу-пациенту и теперь не умничая и не рассуждая делала все, что нужно, легко и добросовестно. Врожденная приветливость, смешливость и нежадность делали общение Витьки с ней простым. Рите он доверял.

- Посиди со мной, - попросил он, когда Рита, обиходив отца, собралась уходить к себе - начинался сериал. - Я тебе почитаю чего-нибудь вслух и отец послушает. Ты "Первую любовь" читала?

- А там про что?

- Ну про любовь, наверное, раз так называется. Я сам еще не знаю. Вот хочу начать.

- А написал-то кто?

- Тургенев. Знаешь?

- "Отцы и дети" - в школе было. Но я не помню про что точно. Врач там какой-то был, порезался вроде бы. Конец помню. Да и любовь там у него была. Ну давай уж, начинай.

Витька взглянул на отца. Взгляд у него был спокойный, внимательный. О чем он думает? Интересно ему? Не спросишь. Паралич... Молчит. Мычит как-то иногда, но редко. Стесняется. Меня. Риты - нет, она же медсестра. Она говорит, что с ней он "разговаривает". Жалеет она его больше, чем я. Витька начал читать, когда он дошел до слов: "Мне было тогда шестнадцать лет..." в окно постучали палкой. Витька выглянул. Под окном стоял незнакомый мужик в брезентовой заляпанной краской куртке: "Риту позови, парень". Ирина оторвалась от писанины и по привычке, перечтя написанное, проанализировала, что из пережитого недавно сразу ушло в текст. Конечно, там появилась "Рита" - новое имя, ее упомянул ночью сын. И Рита там - медсестра, помощница, добрая. И конечно, в тексте есть вечное, больное - недодаанность когда-то заботы сыну. "Эта "Раневская" - особая маркировка матери летуньи, вечной "девочки". Это, похоже, неизбывно? - с грустью подумала Ирина. Пора звонить Косте. Что у них там? Трубку долго не брали, наконец, откликнулась мать.

-Привет, мам. Как вы там? Как себя чувствуешь?

-Я нормально. Катюша в школе, у нее сегодня контрольная, вчера до позднего вечера у Светы готовились.

-А Кот?

-Послушай, Ирина, только не пугайся. Он поднялся очень рано, я думаю, может и вообще не спал, сказал, что ему необходимо кое-куда съездить. Катя даже еще спала. Попросил вызвать такси. Что-то в ванной долго с лицом делал. Вышел весь загримированный - не разберешь какой нации человек. Сказал, что вечером вернется и какие-то странные слова, что он за меня и Катю отвечает. Это что за новости? Я пока еще в здравом уме и силах. Катюшу ращу нормально - голос у матери подрагивал.

Ирина понимала, что издергали ее все обстоятельства, невнятное теперешнее поведение Кости показалось ей вдруг обиднее и несправедливее всего.

-Я думаю, мама, это у него психоз посттравматический, такая повышенная ответственность. Пройдет. Я проконсультируюсь у Федора Сергеевича. (Ирина упомянула специально уважаемого матерью знакомого врача), а поехал он, я думаю, к девушке. Соскучился. Ночью, может, стихи писал.

-Это ты все по себе меряешь. Чуть что у тебя в юности не так - ты к тетрадке, то дневник, то стихи. Он уравновешенный, разумный. Может быть, конечно и к девушке. Волновался, конечно, как она его примет с таким лицом. Ладно. Дело молодое. Обойдется у них - мать вздохнула.

Ирине было мучительно ее жаль - хорохорилась вчера, Лескова возила, а сердце ныло. Результат - приступ. Но вида нельзя показывать.

-И мы разберемся, хоть и не такие молодые, правда, мам? Катьке привет. Вечером я позвоню, а Галке я уже звонила, - приврала Ирина, - сговорились встретиться завтра...

-Ни к чему все это - сухо сказала мать - До вечера.

Обижена она крепко и надо действительно до всех дел позвонить Галке. Ирина взяла записную книжку. Галка - сейчас стильная опытная хозяйка брачного агентства...

В школьные годы Ирина была довольно бойкой и независимой и умела как-то не "пускать в разговор" неподходящих девочек. Тихонькая Галя была неподходящая. Мало читала, в интересных местах не бывала. Ирину, однако, смогла поразить имитацией ее же способа оттеснения от компании. Ирина как-то на перемене бегала в буфет, из их класса была там одна, потеряла много времени, вернулась на этаж, а все девочки столпились... вокруг Гали, Ирина разбежалась: "А что тут? Что случилось?". Галя независимо повела плечом, промолчала, остальные тоже плечами пожали, разошлись в стороны, но никто не поспешил Ирку ввести в курс дела. Из гордости ни у кого больше ничего спрашивать не стала, но к Гале стала приглядываться и обнаружила, что у Гали своя компания во дворе, что она учится играть на гитаре, а потом она узнала и другое - в Галю влюблен мальчик из девятого, симпатичный мальчик. Ей, этой Гале, были посвящены тогда многие страницы Ирининого дневника. Потом, когда они уже бы в девятом, их свело увлечение театром, литературой. Однажды после факультатива разговорились, и началась их длящаяся два года страстная дружба. Были неразлучны - одна компания, одни интересы, постоянно торчат или у одной или у другой: театры, кино. Вместе и к поступлению готовились - один репетитор. А потом, так же быстро их опять и разнесло. После школы Галка неожиданно выскочила замуж за пятикурсника венгра. Через год, женой, уже беременную, он увез ее в Венгрию. Вернулась Галка в Россию, овдовев, в 98, через родителей разыскала Ирину и начались совсем новые их отношения. Здесь Галка осмотрелась, прикинула и открыла маленькое, сначала с крохотным штатом, с небольшим банком данных брачное агентство "Чет-нечет". У нее получилось - одна за другой шли под венец сложившиеся при ее участии пары. Дочь Галкина тоже рано вышла замуж, жила в Италии, все у нее было хорошо и с Галкой у них были милые и легкие отношения - ездили вместе отдыхать, устраивали набеги на парижские магазины.

- Почему ты вернулась? Ты же там прижилась, язык знала, все было? спрашивала тогда Ирина.

- Понимаешь, Ирка, без Золтана все померкло - не хотелось ходить по тем улицам, заходить в те магазины и кафе, телевизор смотреть. Ирма взрослая. Конечно, она разделяла со мной горе, но ... у нее в то время начался роман, она не одна, в общем "потянуло, потянуло холодком осенних писем" - помнишь, как мы пели. В общем, захотела в Москву. Вернулась и ничуть не жалею. Видишь, баб счастливыми делаю...

К 2001 году агентство Галки разрослось, укрепилось, репутация у него была прекрасная. Ирине с Галкой всегда было о чем поговорить, к счастью, Галка, декларируя "Своих не лечу" никогда не предлагала Ирину сосватать. Сидели в кафе,обменивались, как и в былые времена, книжками и новостями, иногда выбирались в театр. Иринины рассказы Галя читала въедливо, многое критиковала, но кое-что принимала "на ура", относилась к Ирине трезво и всерьез - ценила, уважала и чувствовала, что привязана к ней. А Ирина в свою очередь тоже очень дорожила их ровными, понятными отношениями без истерической восторженности и сменяющих ее необоснованных претензий. Вот Ирина и решила, что пришло время воспользоваться Галкиными услугами для матери. Ей ответила секретарша: "Галина Семеновна будет через четверть часа, ей что-нибудь передать?"

-Да, будьте добры, передайте, что звонила Ирина Викентьевна и просила перезвонить ей домой сегодня в удобное для Галины Семеновны время.

Ирина положила трубку и хмыкнула: язык устал "Семеновна", "Викентьевна", важности сколько! Выпив кофе, Ирина вернулась к своему "Витьке".

"Витька пожал плечами и, обернувшись, сказал Рите - "это тебя". Уютно устроившаяся, заинтересованная Рита всполошилась:

-Проведал, подлец, где я. Дома не застал, так сюда. Пьяный, небось?

- Не знаю.

- Ты, Вить, скажи, что я в дверь уже вышла, домой иду. Он пока дом обойдет, я в окно вылезу и к Машке в булочную добегу, только ты мне куртку дай какую-нибудь, потом занесу. Видеть его не могу, заразу.

Витька выглянул:

- А она велела сказать, что домой пошла уже.

- А, ладно - мужик бросил палку и, пошатываясь, пошел направо. Рита быстро натянула старую материну куртку, она на нее еле налезла, и прямо в тапочках довольно ловко вылезла в окно и побежала налево. Через три минуты резкие звонки в дверь заставили Витьку подбежать и спросить: "Кто там?". Раздалась матерная брань. Мужик орал, грозил, требовал Риту. Витька посмотрел на отца: "Что делать? Что?" И отец как бы посоветовал: "Впусти". Витька открыл дверь. Полупьяный работяга ввалился в узкий коридор.

- Риты нет, я же вам сказал.

Мужик, грохоча заляпанными краской башмаками, оставляющими грязные следы, заглянул на кухню, а потом застыл перед лежащим неподвижно отцом "Это???"

-Мой отец. Ему Рита уколы делает, обихаживает его. Но сейчас ее здесь нет.

-Извини, парень, извини. Извини, извини, - мужик, стараясь идти на цыпочках, двинулся к двери, - Ты-то не причем. А ей - голову оторву.

Витя захлопнул за ним дверь. Немножко трясло. Неприятно. Взял тряпку, вытер пол. Подошел к отцу и неожиданно для себя погладил его по лицу. Покраснел. Ушел, наконец, на кухню. Читать не хотелось. К ребятам тоже. Телевизор он почти не включал. Вспомнилась почему-то Анька из палатки. Девчонка. Почему-то прикосновение к лицу отца вызвало острое желание погладить по лицу эту Аньку. Попробовать, какая она. Витька решительно оделся и выглянул во двор. Темнело. В палатке горел свет.

-Ты шоколадку предлагала? Хочу, - сказал он выглянувшей Аньке. Она засмеялась и протянула ему "Марс". Витька же беря у нее из рук шоколад, погладил ее ладонь, а потом неожиданно для нее провел рукой по лицу. Она отпрыгнула.

-Дурак! Придурочный что ли?

Но Витьки и след простыл. "Не-ет, не-ет, не хочу, не люблю. Не надо, - орало что-то в нем. Лицо было неровное, намазанное чем-то. Витька понюхал пальцы. Пахло какой-то косметикой: "Фу...". К 9 часам вечера, когда присмиревшая после бурного объяснения с Валеркой, ее пьяным ухажером, Рита занесла куртку и сделала отцу последний укол, отдала кастрюли с едой назавтра (стряпала Витьке и отцу Ритина мать - пенсионерка), Витька был вымотан, едва держался на ногах.

- Ты бледный. Не заболел? - Рита потрогала лоб. Ее рука была нежной, теплой, надежной, - Да вроде холодный. Что ты? Не болит ничего?

- Нет.

- По маме, видать, скучаешь, Витечка. Ты же еще ребенок. Где ж это видано...

Рита постелила Витьке, воткнула на всякий случай градусник.

- Сейчас малины все же дам. Погода-то снежная, сырая. Как бы не грипп. Отцу твоему это гибель.

Витька спал в эту ночь тревожно. За окном вдруг потеплело, дул влажный ветер, и обваливался пластами снег. Какие-то чудовища полубабочки - полугусеницы налетали - наползали, били крыльями, распускался гигантский сиреневый цветок, и лепестки его превращались в гигантские чайные блюдца. Мамин любимый чайный сервиз. Разбилась только крышка от сахарницы. "Мамин сервиз" - "мамин каприз" - рифмовал во сне. Утро началось с телефонного звонка: женский голос спрашивал отца. Это было впервые: ни разу за то время, что он прожил в их доме ему никто не звонил. Не зная, что ответить, Витька, как и вчера, беспомощно оглянулся на отца и опять вроде бы понял его.

- Александр Семенович в отъезде. Да, с вами говорит его сын. Из редакции? Хорошо, передам.

Назвать себя "сыном" было непросто, как-то неловко, но Витька, вчера осознав свое сходство с отцом - неподвижным, лишенным возможности говорить, почему-то почувствовал облегчение. Вскоре позвонила мама. Затараторила, объясняя свои обстоятельства. Опять выходило так, что ей никак, никак сейчас не вырваться - ну, не раньше, чем через три недели. Что-то про расписку, офис, какого-то Сола. Бог с ней. Витька слушал в пол-уха. Его сейчас больше занимали их здешние дела. А здесь была их общая жизнь с отцом. Витька подробно обычно пересказывал свои разговоры с мамой чувствовал себя обязанным это делать. Сегодня же рассказал о звонке из редакции, а о материном только упомянул. Постучали в окно. Витьку манил рыжий Ванька из третьего подъезда.

- Ну что, - выглянув в окно, спросил Витька.

- Слышь, Витек, там этот твой малахольный вроде повесился.

- Масленок?! - как-то дико задохнувшись, прошептал Витька.

- Масленок, - разведя руками, подтвердил Ванька. Витька бросил взгляд на отца, поймал его взгляд, вроде бы опять почувствовал сочувствие. Может быть, и одобрение, а, может, - и предупреждение. Он выпрыгнул в окно, понесся по талому снегу к подъезду Масленка. Ровно через секунду в окно скользнул худой мальчишка. Быстро обежав комнату, он точным движением открыл ящик стола - выхватил пачку долларов - тощую пачку, ручку с золотым пером, из шкафа вытянул красивый шарф, оглянулся, столкнулся взглядом с неподвижным человеком, погрозил ему кулаком, что, мол, глядишь, и выскользнул в окно. Через две минуты вернулся Витька.

- Жив Масленок, жив, пап, - неожиданно Витька стал делиться с отцом проблемами, - пошутили зачем-то, обманули. Пьяный лежит, но живой. Идиоты.

Пропажи Витька, конечно, не хватился. Вечером он сам решил позвонить в Америку. Что же она там, не понимает что ли? История с Масленком, поведение рыжего Ваньки Витьку озадачили, расстроили. Как-то неуютно было в доме. Не смогла рассмешить-растормошить Рита. Отец, на какое-то время привидевшийся родным, вновь потерял для Витьки интерес. Он даже сейчас и не мог понять, что вдруг ему пришло в голову искать у него сочувствия. Зачем это? Подвернулся Жуковский: "Не говори с тоской - их нет. Но с благодарностью - были". Вот мама - "милый спутник", конечно, всегда была. А теперь - "Алла Петровна" и в Америке. Подступали слезы. Витька не хотя подсел к отцу с салфеткой, тарелкой, ложками - большой и маленькой. Он сам изобрел способ наиболее удобной кормежки лежачего. Почти ни капли не проливалось, ни крошки не просыпалось. И отцу было удобно - он это видел. Не хотя вымыл посуду, протер пол. Послезавтра в школу. Слава Богу! В школе - Наденька. Девочка-мечта, светленькая, длинненькая, кареглазая. Сидит наискосок. Видно плечи, хвостик. Витька с ней и не говорил ни разу, ну, как со всеми: что задали или дай ластик... А все же. Нужна. Правда, не ему одному. Лева из соседнего дома знает ее телефон, ей звонит. Витька дозвонился в Нью-Йорк. Услышал мамин голос.

- Приезжай. Ты мне нужна, а тебя нет. Ты здесь необходима, а не там. И не нужна она мне эта Америка! - почти кричал Витька.

- Витик, потерпи, потерпи, у меня тут заказ - хоть какие-то деньги. А то на что же вам там жить, на что папу лечить? Ну ты же все понимаешь. Вот получу деньги. У меня билет на 13 апреля уже в кармане. Я точно прилечу.

Витька положил трубку. У нее был уже билет на 20 марта. И что? Было II часов. Витька еще раз заглянул к отцу. Вечером он почему-то всегда закрывал дверь к нему в комнату, хотя целый день дверь была открыта. Так повелось. Отец лежал прибранный. Рита как всегда постаралась, глаза были закрыты.

- Спокойной ночи, - выдавил с трудом Витька, тот даже не моргнул. "Может быть, сердится, видит, что я опять охладел", - подумал вяло Витька. Душа просила чего-то, какой-то встряски. Витька хоть и таскал ребятам курево, сам не курил. Курящая мама Витьке не посоветовала, и он прислушался. Но теперь... Где она эта "мама"? Витька достал сигареты из ящика маминого стола и увидел, что пачки денег, отложенной "на черный день" нет... Увидел, удивился, но как-то неглубоко - не до этого было. Сигарету он взял в руки уверенно, щелкнул зажигалкой. На кухне нашлось какое-то еще недопитое мамиными гостями вино. Затянулся-глотнул, затянулся - глотнул. Затянулся... Вина не было. В голове было пусто, было ощущение, что мысли вылетели и как облачка болтаются на нитках где-то сбоку. В мозгу было чуть-чуть щекотно, а во рту горько. Витька рухнул на мамин диван не раздеваясь, обнял подушку. Разбудил его телефонный звонок". Ирина поставила точку, потянулась, и тут же и у нее зазвонил телефон.

- Привет, Иришка, это Галя. Как жизнь молодая?

- Терпимо! Новостей много. Одна из них - умер Сашка У., помнишь, Мякшев. А вторая - у меня родители разошлись. Очень бы нужно было с тобой повидаться, посоветоваться. Ты - то как?

- Все в порядке. Ирма приезжала. Неделю жила. По театрам все с ней бегали. Теперь я вполне свободна. Можем увидеться сегодня, только попозже часов в 9. Ко мне приедешь, ладно?

- Конечно. Целую. До вечера.

- Еще лучше, - подумала Ирина, у Галки в доме бывать она любила уютно, как-то надежно, солидно, спокойно. Такой уж она человек. Ирина посмотрела на часы - три часа. Записалась - заработалась, но останавливаться не хочется, и она вновь погрузилась в Витькину жизнь.

"Было 11 утра. Звонила староста класса Ира Петрова, продиктовала расписание (оно изменилось), велела принести 20 рублей на охрану. 11 утра, а где же Рита? Обычно в 8 она уже у них, завтрак отцу готов, а она переворачивает его, умывает. Где же она? Витька заглянул к отцу - он вроде бы спал. Умылся, выбросил окурки, сполоснул стакан. Сейчас вчерашний ужас показался глупым, а исчезновение денег важным. Кто-то ведь взял? Рита? Ей зачем? У нее все деньги наши на руках. Ей мама шлет много. Ребята в доме не бывают. Кто же? Нехорошо это. Витька набрал Ритин номер - никто не подходит. 10 звонков, 15 -никто! А где ее мать? Где Любовь Ивановна - она же все дома сидит. Непонятно. Стало страшно. Витька заметался по дому. Что-то случилось, сразу и везде случилось! Деньги исчезли. Риты нет, а отец... Витька заглянул к отцу - он по-прежнему лежал на спине с закрытыми глазами. Витька осторожно подошел к нему, протянул руку - "Пап?" Рука коснулась холодной щеки. Витька руку отдернул, тронул еще раз и, давясь слезами, выскочил из комнаты. Не помня себя, он подбежал к окну, по дороге схватил куртку. Выпрыгнул в снежную кашу, побежал к окну Масленка.

- Дядя Гоша, дядя Гоша, - застучал он палкой к нему в стекло. - Дядя Гоша-а!.

Выглянул похмельный Масленок.

- Ты чего. Вить, ты чего друг любезный буянишь? Сплю я.

- У меня... папа... отец.

- Бог ты мой, кончился? - Масленок открыл окно, перекинул худые ноги в растянутых тренировочных штанах, подумал, вернулся в комнату, обулся в кеды. Выпрыгнул к Витьке, взял за руку, - Пойдем. Вместе будем. Ритка знает?

- Нет. Она не приходила. Дома ее тоже нет.

- Небось, этот урод Валерка ее закрутил - нажрался где-нибудь, а она выручает. Вот люди.

Они уже влезли в окно, от их ног на полу появились грязные следы. Ветер выстудил, пока Витька бегал, комнату. Серо. Неприютно. Мебель кажется враждебной, убогой. Они подошли к кровати.

- Хорошо, что глаза закрыты. Ты, Вить, ему руки сложи по православному. Он крещен?

- Не знаю.

- А ты?

- Я - да. Меня мама покрестила.

- Ладно. Будем считать, что крещен. Сам ведь умер, руки на себя не наложил, значит, отпоем. У меня батюшка знакомый. Теперь главное, к врачу. Я, Вить, видишь, не в себе. Нехорошо мне показываться. Ты уж сам иди вызывай, а я здесь с ним побуду. К Ритке загляни, вдруг вернулась. Она же девка хорошая, обязательная. Надо же, чтобы так совпало - и ее не случилось. А отцу твоему, видимо, срок пришел. Иди, Витек, иди. А потом маме твоей звонить будем. Да, Вить, мне неудобно, но может ты мне...

- Пива вам? - сквозь слезы спросил Витька.

- Конечно.

- Вам "Жигулевского"? - Масленок кивнул благодарно и, отвернувшись, тоже смахнул слезу. Витька бежал в поликлинику, но думал не об отце, а о том, как кто-то провел его, заставив бежать к якобы мертвому Масленку. "Масленок жив, Масленок жив. Я не один. Я не один, - радовалось что-то в нем. Думал ли он о маме, когда путано объяснял что-то врачу - пожилой тетеньке, выпучившей глаза от удивления. Она все переспрашивала: "Ты, мальчик, один с парализованным, один?" Не верила.

"Мама, мама?" О маме у Витьки мыслей не было. Рита нашлась. С синяком под глазом, истерзанная непомерной Валеркиной страстью, она прибежала сразу, как вырвалась из его пьяных объятий. Не охала, а стала помогать. Деньги, беготня, звонки. Хоронили Александра Семеновича У. Витька, Масленок и Рита. Поминали все дворовые алкаши, Рита с Валеркой и матерью. Пили за Витьку.

- Ты, Витька, человек, - все повторял Масленок.

- Наш парень, наш, в доску свой, - вторила Верка - почтовая.

- Интеллигент, - констатировал сидящий на корточках возле огромной собаки самый уважаемый алкаш по прозвищу "Техпомощь" - все всем всегда чинил, как ни странно, включая и душу, подправлял всякие поломки совести, подвинчивал критерии добра и зла. А алкашу это ох как нужно в бедовые часы похмелья. Витька выпил не чокаясь, почему-то поклонился дворовой братии в пояс и ушел в осиротевший дом".

Ирина дописала рассказ и почувствовала - кажется, нащупала нечто очень важное в судьбе покойного Саши - суицидальный склад натуры. Порев недаром заставил своего Мякшева порассуждать над пистолетом - "жить иль не жить" было ведь и Сашиным вопросом. Еще два дня назад, когда Ирина увидела в руках у Кости книгу о самоубийцах, у нее мелькнула какая-то неясная мысль о Саше, но там, у родителей, было не до того. А теперь в рассказе кое-что вылезло. Витька лишил отца на минуту подаренного тепла, и того сразу же столкнуло в небытие, он просто отключил себя от жизни. Тонкий пьянчуга Масленок, косвенно подтвердил хотя бы даже возможность самовольного лишения себя жизни. Уморил себя, скорее всего Саша, уморил, не пожелал более с этим миром иметь хоть что-то общее. "Итак - размышляла Ирина, - я дописала рассказ о Саше, буду публиковать или не буду, как уж выйдет, но для себя я много выяснила". Полвосьмого Ирина позвонила матери. Подошла Катя.

- Привет, Кекс, как вы там?

- Все хорошо. Я телевизор смотрю, бабушка ужин готовит. А ты что делаешь?

- Я, Катюш, рассказ дописала. Сейчас собираюсь к школьной подружке в гости. А где Костя?

- Мамуль, я сейчас бабушку позову, а то кино интересное. Расскажешь мне потом про свою подружку, ладно? Целую.

- Ну, беги смотри. Давай бабушку. Ну как ты?

- Все в порядке. Костя звонил, сказал, что часов в девять приедет, что все у него благополучно. Ему сказать, чтобы тебе позвонил?

- Нет, я сейчас ухожу, буду поздно. Теперь уж - завтра с утра.

Ирина положила трубку - ничего не узнала, ничего не поняла. - Как-то далеки они сейчас от нее. Она их не чувствует, разговор сухой. Недовольная собой, она начала собираться к Гале. На выходе ее поймал звонок Кости.

- Ириш, я у Ахмета в общежитии и Рита со мной. Знаешь, я сейчас, пожалуй, к бабушке не вернусь, но и домой не хочу. Мы пока все здесь поживем. Ты можешь ко мне подъехать сюда, дать немного денег и взять у меня ключ.

Ирина поняла, что сейчас предлагать Косте какой-то иной образ жизни, другой способ выхода из кризиса - это значит потерять доверие, контакт. Придется помогать ему, так, как просит он. Ничего хорошего в тусовках в общежитии нет, налаженная его жизнь, к сожалению, полетела, а свихнуться легко, значит, нужно помочь не свихнуться, хотя сейчас дать возможность некоторое время посвихиваться в этой компании.

- Кот, сегодня я еду по бабушкиным делам к Галке. С утра буду у тебя, говори адрес. Только, пожалуйста, позвони, предупреди бабушку, что тебя сегодня не будет, она ждет тебя к 9.

- Обязательно. Целую. Утром жду.

Ирина вышла из квартиры огорченная, раздосадованная - с Костей всегда почти не было хлопот - рос ровно, никакого экстримала. Эти "менты" включили какой-то пока неясный Ирине механизм. В конце концов, ему сейчас почти столько, сколько было Мякшеву или Сашке в период пистолета. И опять она успокоила себя мыслью, что она-то теперь героиня второстепенная, а вот завтра она увидит Костину Риту, интересно какая она, Костина "соучастница". Ирина ехала в метро и как всегда разглядывала публику: вот неопределенного возраста женщина читает - книга синяя, желтые силуэты на обложке. Д.Лондон "Маленькая хозяйка большого дома", под виньетками крупными буквами "Дамский роман". Ирина развеселилась, смешно представить, как Лондон ставит точку и красиво подписывает: ''Дамский роман". А издатели молодцы - вон какой контингент охватили - такая тетенька взахлеб читает. И обложка твердая. Надо будет написать роман "Соучастница" и тоже назвать "дамским". Настроение чуть-чуть поднялось. Возле метро Ирина купила цветы и мороженое и подошла к Галкиному подъезду. Галя в уютном домашнем брючном костюме уже ждала ее, рядом стоял кот - разноглазый Галин белый кот. Ирину завораживали его зеленый и ярко голубой большие глаза, и у кота к тому же удивительно длинные усы. Элегантный кот. Ирина сразу же рассказала дорожную байку про "дамский роман", Галя пригласила к столу. Сервировала она всегда изящно много милых атрибутов приятного застолья, она и Ирине дарила, только та не всегда успевала в своих последних квартирах и гостя принять - слишком быстро менялись обстоятельства. Галя рассказала Ирине, как сегодня удачно прошла встреча бостонского профессора с симпатичной дамой пятидесяти с лишним лет, историком и тьфу-тьфу-тьфу - у них все сладится.

- Галка, так я к тебе и за этим тоже. - Ирина рассказывала Гале о последних событиях, попивая вкусное вино, Галя задумчиво курила.

- Да, Ир, ты права, твоя мама привыкла быть в паре. Ей психически трудно переносить отсутствие твоего отца, конечно, он поступил правильно пошел вперед, но ведь он тоже привык жить в паре и сейчас, только в более комфортных условиях, так и живет. Она же нет. Но ты смешная - прошло-то всего два или три дня, еще ничего не ясно.

- Мне, Галка, ясно. А впечатление такое, что год прошел - уж слишком много всего произошло с моего приезда из Минска.

- Ты мне лучше расскажи по порядку все, тогда мы и до мамы твоей доберемся. И я пойму ход твоих мыслей и, может быть, смогу понять спешку.

Ирина рассказывала и про Ксению и про "благородного" Славу и про избиение Кости, и, конечно, все свои догадки, сомнения и рассуждения, касающиеся смерти Саши У., она тоже изложила Гале.

- Ты взбудоражена, сейчас необъективна. Возможно, многое преувеличиваешь. Может быть, твои догадки, что он хотел свести счеты с жизнью неверны. Болезнь есть болезнь... Вот мой Золтан... - Галя смахнула слезу. - Ты кстати с его женой - вдовой Аллой и Витей повидаешься?

Ирина задумалась. Настолько она была погружена в свой рассказ еще несколько часов назад, что забыла, что таких Витю и Аллу, да и такого Сашу придумала она, а ведь есть реальные Алла с Витей и они-то смогут рассказать правду.

- Да, наверное, только спустя некоторое время, а то ты права, я сейчас слишком взбудоражена и неадекватна, могу случайно их обидеть, расстроить. Да и понравится ли рассказ...

- Ты не захватила?"

- Нет. Ну его. Потом дам. А сейчас все же о матери.

Галя вздохнула.

- Ир, пусть пройдет какое-то время. Может случиться, что ей понравится новое положение - она свободна, появятся новые интересы. Может, тебе следует освободить ее от Кати. Снять "бабушкинский" синдром. Побудет одна, осмотрится и вот тогда можно будет попробовать создать ситуацию.

- А в ее возрасте это не поздно?

- Я ж тебе уже объясняла - это и поздно и не поздно - одинаково в любом возрасте, хоть в 20 лет, как на проблему посмотреть. Давай посмотрим весело, и будет совсем не поздно! А пока давай кофе пить с твоим мороженым и музыку слушать.

Галя подала кофе, поставила новый компакт-диск, и они обе погрузились на время в мир классической гитары. Гитару обе любили. Возвращалась от Гали Ирина в хорошем расположении духа - любила она Галину собранность, открытость, как-то сама собиралась, переставала паниковать и метаться. Яснее делались и жизненные ориентиры. У подъезда стоял Вася со своей неизменной бутылкой пива.

- Ирина Викентьевна! У меня к вам дело.

- Какое, Вася, дело? Слушаю внимательно.

Вася замялся.

- Может, ко мне на минуту зайдете или я к вам загляну?

- Вообще-то уже поздно, я сегодня устала, но видно у тебя что-то срочное, пойдем ко мне, выпьем чаю и расскажешь.

Ирина быстро вскипятила воду и бросила пакетики в чашки - с чайником возиться не хотелось.

- Я как бы это получше сказать... эмигрировать решил...

Ирина не сдержалась и захохотала.

- Куда, Вася? По какой линии? Национальной? Политической?

- Не смейтесь, а что мне с жизнью своей делать? Семью я пропил, потерял. Пью здесь и пью, смысла не вижу, а там я буду иностранец - буду бороться за право жить в стране. Пить брошу. Может, и женюсь тоже на эмигрантке, не обязательно из России.

Ирина помолчала, смеяться больше не хотелось - Вася ведь о том же, что и все - о побеге от самого себя. Ищет ведь себя человек, хочет найти себя же: хорошего, трезвого, осмысленно живущего.

- Вася, может, тебе пока не эмигрировать, а просто поехать на заработки - есть ведь всякие вакансии - требуется физическая рабочая сила. А понравится, тогда уж можно будет вида на жительство добиваться.

- Вы знаете, есть такая работа? Адреса можно?

Одна из газет, где иногда печаталась Ирина, как-то публиковала список таких вакансий и Ирина пообещала Васе принести ему распечатку, и вообще Ирина поддержала его положительные начинания и сказала, что всегда готова с ним обсудить все детали его плана. Окрыленный Вася, наконец, оставил Ирину с ее мыслями и проблемами в одиночестве. Галя сказала "освободить мать от Кати". Это серьезно. Жить вдвоем с Катей в такой крохотной квартирке Ирина огляделась - трудно, но, конечно, возможно. Главное, другое правильно понять, чего они все хотят, и постараться не навязать своего и не втянуть за собой в неподходящую для них историю. Ирина решила как раз завтра при встрече с Костей постараться понять, чего хочет ее сын и в чем, собственно, сейчас заключается ее участие в его судьбе. Ночью кто-то несколько раз звонил, но Ирина не снимала трубку. В эту ночь она действительно отдохнула, наконец, спала крепко, напряженные нервы, наконец, перестали причинять боль. Утром Ирина удивилась и вчерашнему разговору с Галей - теперь ей показалось странной мысль выдавать мать замуж и вообще мысль искусственно регулировать судьбы (того же Васи), ей, предпочитающей и за себя-то не решать до последней возможности. Сегодня впервые с приезда она включила телевизор, посмотрела "Новости", позвонила во все редакции объявилась, сговорилась привезти материалы, со вкусом накрасилась, покрутилась перед зеркалом и отправилась к Косте. Внизу на вахте долго расспрашивали, к кому да зачем, вертели ее удостоверение. В лифте с ней ехали корейцы, болтали, на Ирину не глядели, и она тоже отвела взгляд, тут впервые кольнула тревога. На 8-ом этаже она вышла, пошла по коридору, вглядываясь в номера. 815. Постучала, еще раз, наконец, кто-то слабо отозвался, Ирина толкнула дверь. Кавардак. Заваленный тряпками, книгами, заставленный посудой стол, на полу видеокамера, бутылки, на кровати длинноволосая полураздетая девушка.

- Извините, - проговорила она, - вскочила с постели, захватила какую-то пеструю тряпку со стола и пробежала мимо Ирины в ванну, - оттуда крикнула.

- Простите, я через секунду... Ирина стояла у стола, теперь тревога за сына стала явной - не так уж безобидно, похоже, это "свихивание", стало тоскливо от внутренних противоречий - где пускать на самотек, где вмешиваться. Она запаниковала: "Хотела же, чтобы он уехал, хотела. Здесь за три - четыре дня по воле обстоятельств мальчик теряет устои, ввязывается во что-то дикое..." Девушка вышла из ванной в длинной пестрой хламиде, причесанная, босиком.

- Еще раз извините. Я - Рита. Константин предупреждал, что вы приедете, но я некстати задремала: ночь была бессонная, у нас тут съемки. Она показала на камеру, - я должна была убрать весь реквизит, - и она махнула рукой на тряпье и бутылки.

Рита мило улыбалась, а Ирина паниковала и чувствовала себя дурой - то ли верить, что детки кино снимают, то ли возмущаться, что сын в бардаке. Рита стояла спокойно, как бы понимая, что Ирина относится к ней недоверчиво и, может быть, даже враждебно.

- Ирина Викентьевна, вы присядьте, вот сюда, - Рита скинула с табуретки на пол какую-то тряпку, - Я уберу это за две минуты и угощу вас вкуснейшим кофе.

Ирина молча присела, показалось глупым держать сумку на коленях, она, досадливо повертев ее в руках, пристроила возле ног. Ирина вдруг показалась себе такой вот немолодой мамашкой - надоедалой, она как бы со стороны посмотрела на себя и ее короткая стрижка, костюмчик, аккуратные ноготки показались ей бедненькими, блеклыми. "Вот так ко мне подбирается депрессия, - подумала Ирина, - Я сейчас не на своем месте, я вообще неизвестно где". Ирина стала озираться все беспокойнее, но Рита была начеку, она уже несла Ирине чашечку душистого кофе, уже был разобран уголок на столе, поставлена пепельница - красивая большая ракушка, сливки, поставлена маленькая вазочка с хорошими конфетами. Девушка делала все быстро, ловко, молча. Действительно, через несколько минут это была уже совсем другая комната: кровать застелена пледом, мусор вынесен, книги заняли свое место на полке. Рита села напротив тоже с чашкой кофе, Ирине же подлила свежего. Ирина решила попробовать поболтать с девушкой.

- Рита, это вы тут живете?

- Да. Это мой номер. Снимали у меня, потому что у Ахмета есть сосед, а я одна, удобнее. Ему надо быстрее показать заснятой свою пьесу. Там заняты трое, я и еще два мальчика. Костя вот очень нам помог - и морально и материально. Ахмет после случившегося не в себе. Костя все же покрепче.

- Ахмет уезжает?

- Не уверенна. Костя строит какие-то другие планы, да вот они скоро придут, все выяснится. Главное, Ахмету нужно было вовремя представить ролик - а то наш спектакль бы так и остался никому неизвестным.

- Так вы учитесь вместе с Ахметом?

- Я уже закончила. Пока живу здесь, потому что есть работа в Москве. Вообще-то, я из Нарвы.

Помолчали, говорить как-то пока больше не о чем, мучить девушку любопытством глупо. Сидели курили, обстановка была вполне дружелюбная. Ирина опять приободрилась. Распахнулась дверь, немыслимо намазанный, в темных очках с картинно перевязанной и подвешенной на косынке рукой вошел Костя, за ним Ахмет - действительно, вид разбойничий, да и синяк огромный, кровоподтек над бровью, - страшен.

- О, привет, Ириш. Знакомься - мои друзья - Ахмет, он из Косово, Рита - она из Нарвы. А это, ребятки, мама моя Ирина Викентьевна, для близких - просто Ирина.

Костя поцеловал ее.

- У нас здесь съемки были ночью, ты, к счастью, уже не застала "реквизит", а то бы напугалась.

Ирине сделалось весело - она, конечно же, решила не выдавать Риту и искренне пожалела вымотавшуюся девушку и вспомнила себя - надутую и подозрительную. Она взглянула на Риту, поймала ее взгляд и чуть-чуть ей подмигнула, Рита поняла и тоже лукаво улыбнулась. "Единомышленницы", радостно подумала Ирина, теперь все опять встало на место, здесь ей особенно делать нечего: надо дать сыну денег, взять ключ и просто осведомиться о его планах. Она встала.

- Костя, где бы нам с тобой пять минут поболтать наедине?

- Пойдем. - Костя взял ее за руку.

Они вышли на лестничную клетку.

- Кот. Ты меня немного напугал своим экстремизмом. Пожалуйста, не делай ничего сгоряча. Эта Рита... Она мне понравилась...

Ирина путалась под внимательным взглядом сына.

- Ириш, не тревожься. С океанологией я решил завязать. Я полезен в их театральных проектах. Скорее всего, мы втроем уедем, но не так, как хотела ты - мы уедем к Ахмету, там сейчас есть что делать... Вот подлечимся, и будем действовать. Не переживай, Ириш, видишь, у меня есть друзья, у нас есть обще дело - интересное. А эти " менты" - это неслучайно, уж больно у меня все было спокойно, как-то катился по жизни как бильярдный шар в какую-то лузу. Теперь же я сам - игрок. Рита - помощница верная. Я буду позванивать, повидаемся еще, когда соберемся ехать, я сообщу, бабушку и Катьку я люблю, но я понял, что не в том сейчас смысл моей жизни, чтобы возле них сидеть, как-то озарение вдруг возникло, вот я и побежал сюда. И все оказалось правильно. Ты меня должна понять, Ириш, "мы же с тобой одной крови: ты и я".

Ирина кивнула, на глазах были слезы. Что ж, прощание с сыном. И вообще все совсем не так, как она думала. Одно угадано правильно - у них своя жизнь и там Рита - героиня.

- Ладно, Кот. Я пойду, к друзьям твоим заходить не буду, извинись за меня и попрощайся. Буду ждать твоих звонков. Давай ключ, дом твой будет тебя ждать всегда в порядке. Я тебя действительно понимаю, а главное люблю и всегда и во всем за тебя. Это ты знаешь.

Ирина обняла Костю и, не оглядываясь, сдерживая слезы, побежала вниз по лестнице. Поймав машину, Ирина секунду подумала, какой адрес назвать, посмотрела на часы - час дня, скоро из школы придет Катя, надо навестить их, а потом уже пора заниматься делами - надо бы получить гонорар, поехать взять интервью - жить на что-то надо, от этих мыслей, пошлых, как считала всегда Ирина, стало скучнее, спокойнее. Назвала адрес родительского дома. Дверь ей неожиданно открыл отец - его она не видела уже несколько недель, еще до отъезда в Минск во все свои визиты сюда она его не заставала. Теперь же они оба как-то растерялись.

- Привет, пап, давно не виделись. Мама дома?

- Нет, кажется, в парикмахерской.

Ирина прошла в комнату, увидела большой рюкзак на полу - пачки книг. Понятно, отец пришел за следующим "Лесковым".

- Как ты съездила? Как там народ живет в стране Лукашенко?

- Как народ живет, не знаю, а студенты и преподаватели живут как везде - учатся, пиво пьют, в читалках сидят и соответственно, лекции читают, да диссертации защищают.

Ирина понимала, что ее ответ слишком уж сух и разбавила чуть - чуть личной информацией.

- Бывших однокурсников встретила. Он уезжать собирается, а ей в Минске хорошо - увлеченная, да и характер у нее хороший, - неожиданно для самой себя очень искренне похвалила Ирина вспомнившуюся ей Ксению.

- Кофе хочешь?

- Давай, кофейку. Катюшка не задерживается, ей еще не пора? - Оба посмотрели на часы и

- Без четверти два - сказали неожиданно хором, засмеялись, немного смущенно.

Отец пошел на кухню варить кофе, Ирина заглянула в детскую - там уже опять был Катин мирок - все, что она утащила в большую комнату, пока жил Костя, вернулось на место - большая мягкая кошка, большей альбом с фотографиями, вышитая какая-то еще пробабушкинская подушка (любимая ею с детства раннего). Грусть, нежность, вина перед детьми - все это сейчас было в Ирине, но как-то не болезненно, мягко отзываясь в душе. Раздался телефонный звонок. Отец снял трубку.

- Ирину? Да, пожалуйста. Ира, тебя.

Заглянул он в детскую. Ирина подошла к телефону.

- Татьяна.

- Ирка! Я мобильник проверяю. Павел подарил. У меня новостей гора. Запиши мой номер.

И она протараторила цифры. Ирина послушно записала и сказалаю

- Ты мне потом с нормального перезвони. Расскажешь.

- Вечером. Я сейчас у Пашки на репетициях, говорить неудобно. Пока.

Ирина повесила трубку, вошла на кухню. Отец ждал ее.

- А вообще как дела? - вдруг спросил отец.

Это новость - тон его был очень участливым, никакого ерничества.

- Терпимо, - подумав, ответила Ирина, - вполне терпимо. А у тебя?

- А у меня, - он широко улыбнулся, - хо-ро-шо!

Раздался звонок в дверь, пришла из школы Катя - невеселая.

- Что ты, Кекс? - кинулась к ней Ирина. - Как ты себя чувствуешь, ничего не болит?

- Голова. И Тройку получила. Ни за что...

Катя вяло, медленно разувалась, развязывала шарф. Из кухни вышел Викентий Сергеевич.

- Давай-ка, Ира, ей температуру померим.

- Ой, привет, дедушка, ты дома уже? Ну ее, эту температуру.

Но Ирина, конечно же, поставила ей градусник. Отец быстро уложил книги в рюкзак, кинул какие-то папки.

- Ира, сейчас вернется мама. Сама понимаешь, я не очень хочу с ней сейчас здесь видеться. Там, у меня, общаться проще. Время все сгладит. В общем, я ухожу. Вечером позвоню, узнаю, как Катя. К ней заходить не буду, сама ей что-нибудь объясни.

Отец поцеловал Ирину и ушел. Ирина вошла к Кате, вынула градусник.

- 0-о, Кекс, да ты заболела. Сейчас дам чаю с лимоном, аспиринчик.

- Мам, а где бабушка?

- В парикмахерской. Скоро придет.

- А дед ушел?

- Да.

- Я знаю - они теперь всегда будут везде по очереди, не вместе. Но мне и деда тоже жалко, он ведь теперь в другом месте, другом доме.

Катя выпила чаю и задремала. Ирина ждала мать нетерпеливо, ей нужно было к пяти в редакцию, а потом надо бы вернуться сюда. Еще раз вспомнилось Галкино "она должна избавиться от бабушкинского синдрома". Наконец пришла мать - хорошо подстриженная, уложенная. Шепотом Ирина рассказала про Катину болезнь, отказалась от обеда и, пообещав вернуться через два-три часа, убежала. В редакции она быстро переговорила, получила гонорар, пообещала рецензию и, не покурив ни с кем из знакомых, не поболтав "за жизнь" вышла на улицу. Захотелось заехать в Костину квартиру - ее ему оставил отец неплохую малогабаритную "двушку". У Кости порядок - только скопилась пыль. Ирина включила магнитофон. Костя слушал Паганини, и Ирина под звуки скрипки занялась уборкой. Еще раз с горечью поняла, что у Кости переменилась жизнь: сейчас он ничуть не дорожит ни этой квартирой, ни своей карьерой, ни компьютером с Интернетом. Для него сейчас этого места вообще не существует, и есть только Ахмет и Рита.