Советский Голем

Советский радикализм превратился в господствую­щую тенденцию советского общества уже в середине 60-х гг., перевесив изоляционистские тенденции пар­тийной бюрократии. Под растущим давлением ВПК в 1966 г. была впервые в истории СССР конкретно, а не абсолютно выдвинута программа глобальной по­беды в мировом масштабе. Джадсон Митчелл замечает что именно в этот период в СССР была открыто и че ко сформулирована концепция «скорого мирового господства».

«Мир и социализм неотделимы!» — утверждает официаль­ный советский лозунг. Это означает, что в мировом масштабе мир может быть достигнут только при полной победе социа­лизма. Раньше коммунистическая идеология связывала мир и социализм лишь эсхатологически. Теперь эта связь приобрела характер близкой неотвратимой возможности. Михаил Суслов, главный советский идеолог, сказал в 1971 г.: «Невиданное обо­стрение всех антагонизмов капиталистического общества де­лает революционные преобразования настоятельной необходимостью». Суслов также сказал, что «всемирный революцион­ный процесс замены капитализма социализмом продолжает развиваться и углубляться». Согласно Суслову и другим со­ветским лидерам мировая победа коммунизма является почти неизбежным близким событием из-за общего распада запад­ного мира и его неспособности сопротивляться. «Предстоящие десятилетия, — говорит академик Николай Иноземцев, — озна­менуются новыми прорывами цепи империализма в различных звеньях. Социальные революции возможны в самых разных районах капиталистического мира, а также в развивающихся странах».

«У Запада нет будущего, — утверждает влиятельный журна­лист, член ЦК КПСС Юрий Жуков. — Западная система незащитима».

Общий кризис Запада и его внутренние противоречия поста­вили по новому вопрос о достижении мирового господства. Те­перь, полагали советские стратеги, для этого не нужна была обязательно мировая война. Достаточно, думали они, создать сильный военный перевес и мощную промышленную базу, чтобы любой внутренний конфликт на Западе, любой пере­ворот в развивающейся стране был невтрализован от западного вмешательства угрозой глобальной войны и даже тотального ядерно-ракетного столкновения. Таким образом, мировой ре­волюционный процесс предполагалось стимулировать из СССР под его ядерно-ракетным зонтиком. Политической формой этого зонтика была концепция взаимного сдерживания, но лишь на экспорт.

По словам Ричарда Пайпса, доктрина взаимного сдержива­ния, в основном, проповедуется для поддержки антивоенных интеллектуальных кругов на Западе. В самом СССР такая точка зрения критикуется как буржуазный пацифизм. Что же касается Китая, он мог бы быть нейтрализован угрозой ядерного нападения, а впоследствии можно было бы путем давления изменить в нем руководство.

Новая стратегия требовала резкого увеличения капиталовло­жений в подрывную деятельность и революционное движение на Западе, а также на создание всепроникающего лобби. Такое лобби превратилось уже в шестую колонну, мощь и влияние которой намного превысило мощь пресловутой пятой колонны Франко и дало возможность, легальную и открытую, нейтра­лизовать любое решение Запада сопротивляться.

В самом деле, как говорит Томас Хаммонд, СССР стал самым крупным подрывным центром мира.

Вышеизложенная концепция под видом разрядки имела ко­лоссальный успех. Самое интересное, что никто в СССР и не скрывал ее истинного характера, но хорошо зная западную психологию, советские лидеры были твердо уверены в том, что любые их внутренние высказывания будут истолкованы за­падными политическими деятелями и учеными как пропаганда для домашних целей.

Именно поэтому Брежнев мог открыто сказать, что необхо­димо «перевести классовую борьбу в русло, не угрожающее войнами, опасными конфликтами, бесконтрольной гонкой во­оружений» !

Безусловно, разрядка, как процесс, допускала какой-то период мирного сосуществования стран с различным государ­ственным строем при условии того, что называется «пере­стройкой международных отношений», но этот период мог иметь только кратковременный характер, как например, выдвинутый Лениным в 1917 году логунг борьбы за по­беду буржуазно-демократической революции и смена его через несколько месяцев лозунгом борьбы за социалистическую ре­волюцию. Именно это и имел в виду Суслов, когда говорил, что существуют «объективные предпосылки для перестройки всей системы международных отношений на принципе мирного сосуществования государств с различным общественным строем», а также маршал Баграмян, по словам которого «не исключено, что в обозримом будущем еще до полной победы социализма на нашей планете, война исчезнет из международ­ного обихода».

Когда Е. Петров говорит, что «разрядка не означает замора­живания объективных процессов исторического развития», он имеет в виду лишь одно: разрядка не помеха, а даже отличное средство на пути к мировому господству.

Главное, что надо было — ни в коем случае не спровоциро­вать глобальную войну с США в процессе мирного советского наступления. Согласно ошибочным расчетам архитекторов раз­рядки, эта страна легко могла быть убаюкана и затем задушена мирно. Концепция разрядки была хорошо приспособлена к ментальности некоторых западных политических деятелей, а также к близорукости западного бизнеса, который еще, по словам Ленина, готов сам вырыть себе яму. Запад надеялся, что разрядка покончила навсегда с опасностью глобального военного конфликта. Но авторы политики разрядки в СССР воспринимали ее как устранение опасности на пути глобальной военной конфронтации на пути к вечному миру — Pax Sovietica.

Тем временем, именно, разрядка, а не ядерные бомбы, должны были подорвать промышленные и политические центры мира, а особенно США, мирно (опять мирно!) путем общего экономи­ческого кризиса, которым СССР собрался манипулировать с помощью нефтяного и золотого рычага. Тем временем можно было скупать по дешевке западную технологию.

Однако, дабы доминировать в мировом масштабе, советское общество должно выполнить ряд других существенных внут­ренних условий, которые были conditio sine qua non. Эти усло­вия формулировались следующим образом: индустриализация, интернационализация, интеграция, урбанизация.

§ 1. ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ

Это означает, что СССР должен был стать самой мощной индустриальной державой мира, чья индустриальная мощь была бы намного большей, чем мощь всего остального мира.

Ясно также, что будущий мировой порядок (как бы его не представлять) может быть гарантирован, если только в мире будет существовать лишь один главный промышленный центр, причем никакому другому району мира, включая США, не будет дано возможности успешно конкурировать с ним. Совет­ские лидеры уже имеют много уроков, включая урок Китая. Они несомненно читали Орвелла и не желают того, чтобы бу­дущий мир распался на несколько коммунистических сверх­держав.

Программа индустриализации, как и всего комплекса меро­приятий, предназначенных для построения мировой коммуни­стической системы, была принята в 1966 г. на 23 съезде партии. На этом съезде объем капиталовложений на пятилетку был намечен в 310 млрд рублей — на 25% выше, чем за преды­дущую пятилетку.

Главный редактор журнала Октябрь Анатолий Ананьев го­ворит, что в 1966 г. «менее дальновидные государственные де­ятели предлагали расширить пока то, что уже было разведано, освоено и давало продукцию ... более дальновидные выдвигали иные планы с перспективой на будущее». Именно «дально­видные» и победили. Именно тогда было принято решение при­ступить к разработке того, что казалось крупнейшим место­рождением нефти и газа, а именно Западно-Сибирского место­рождения. Это означало создание новой топливно-энергети­ческой базы для дальнейшего промышленного прыжка. Сибирь казалась еще неизрасходованной кладовой СССР и туда-то и были направлены огромные капиталовложения. Для развития топливо-энергетической базы было начато также строительство гигантских электростанций, в основном на Ангаре и Енисее.

Для расширения сырьевой базы была начата разработка Курской магнитной аномалии, а кроме того началась стройка Байкало-Амурской железнодорожной магистрали.

Невозможно, однако, перечислить все строительные площад­ки новой промышленной революции.

На 24 съезде партии в 1971 т. объем капстроительства был уже намечен в объеме 354 млрд. рублей.

С 1970 по 1974 г. было построено \1600 крупных предприятий и объектов, что равноценно промышленному потенциалу целых стран.

На 25 съезде партии в 1976 г. эта тенденция получила даль­нейшее подтверждение. За четыре года, прошедшие после съезда, включая 1979 г., было освоено 440 млрд. рублей, при­чем на 8,3 млрд. больше, чем предполагалось. За один 1979 г. объем капвложений достиг 132 млрд. рублей. За три года после съезда было введено 700 крупных промышленных пред­приятий.

Можно заметить, что новая политика индустриализации является возрождением советской политики индустриализации конца двадцатых годов, но с гораздо более далеко идущими целями. Тогда ставилась задача преобразования СССР. Сейчас всего мира.

Анализируя новый этап индустриализации западные и боль­шинство советских наблюдателей, привыкшие к сталинскому лозунгу о победе коммунизма в одной стране, упустили подлин­ное содержание нового плана. СССР полностью отказывался от какого-либо коммунистического изоляционизма, возникше­го в первый период правления Сталина и обусловленного низ­ким уровнем развития его производительных сил и неподго­товленностью страны стать доминирующей силой в коммуни­стическом мировом сообществе, буде такое создано. Но к концу своего правления Сталин, кажется, уже готов был изменить свою программу.

Новый этап индустриализации преследует цель построить не замкнутое коммунистическое общество, а промышленную осно­ву Pax Sovietica, мировой коммунистической системы. Сам Брежнев подчеркнул это довольно ясно: «Строительство ком­мунизма в СССР — главный интернациональный долг совет­ского народа перед революционным движением, перед всем человечеством».

Суслов также рассматривает место экономики как централь­ное, как «главную сферу борьбы за полный коммунизм в усло­виях победившего социализма». Для Суслова полная победа коммунизма — планетарное событие. Он настаивает на быстрых темпах развития экономики, как одной из важнейших особен­ностей социалистической системы. Руководитель международ­ного отдела ЦК Борис Пономарев также призвал превысить экономический потенциал Запада, чтобы диктовать ему свою волю. Обсуждая проблему сверхдержав, он заметил: «сила сама по себе не порок. Важно в чьих руках она находится».

«Могучий рост экономического и оборонного потенциала Со­ветского Союза, усиление его международного влияния и авто­ритета, растущее воздействие мирового социализма на ход исто­рии» — открывает, по словам журнала Коммунист, — «новые возможности для все более полного проявления преобразующе­го созидательного характера внешней политики СССР».В том же журнале, как и во многих других местах подчеркивается: «Коммунистическое строительство в СССР неотделимо от ми­рового революционного процесса, от борьбы за мир и социаль­ный прогресс. Это отчетливо проявляется во всей международ­ной деятельности нашей партии».

§ 2. ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗАЦИЯ

Этот пункт программы означает глубокие изменения в на­циональной легитимации и международной ориентации систе­мы. Дело в том, что с конца двадцатых годов в СССР возникла двойная легитимация советской системы в национальном во­просе. Русские были доминирующей частью населения, а кроме того почти единственной наряду с украинцами базой индустриа­лизации в стране, а также основой советской армии. Хотя формально лозунгом легитимации советской системы, начиная с 30-х годов, был т. н. «советский патриотизм», этот лозунг всегда был двойственным. Для русской части советского насе­ления он носил характер русского патриотизма, в то время как его «советская» оболочка была предназначена для нерус­ской части населения. Гюнтер Штокль следующим образом формулировал значение советского патриотизма: «В своей основе советский патриотизм не что иное, как выражение отно­шения политически сознательной нации к своему националь­ному государству. Советская нация означает, прежде всего, русский народ, хотя в настоящий момент этот народ и не является единственным советским народом и даже однородным советским народом».

Для Сталина было очевидно, что только русский народ является главной и бесспорной демографической базой совет­ской политической системы. Именно поэтому, исходя из заме­ченной им в 20-х годах идеологии национал-большевизма, раз­витой в среде некоммунистических попутчиков революции, Сталин и остановился на концепции советского патриотизма, как очень удобного прагматического лозунга.

Ориентация Сталина на русскую демографическую базу осо­бенно сказалась во время войны, когда война трактовалась открыто как русская национальная, а знаменитый тост Сталина за русский народ в 1945 г. был одним из наиболее откровенных выражений его национальной политики.

Но по мере советской послевоенной экспансии стало вы­ясняться, что исключительный расчет на русскую демогра­фическую базу может быть вреден. Действительно, русские пострадали гораздо больше, чем все другие народы СССР, от издержек системы: революции, гражданской войны, террора, голода, коллективизации, войны с Германией, преследования бывших пленных и массового бегства на Запад после рево­люции и войны с Германией.

Потери ССОР в 1918-1926 гг. за счет революции, войны, тер­рора, голода и детской смертности составили примерно 13,8 млн. человек. Голод 1933-1934 гг. унес до 3,5 млн. жертв. Всего в 1921-1938 гг. потери населения составили около 7,5 млн. че­ловек. 7,5 млн. человек погибло на войне. Погибло также 6-8 млн. человек (в том числе много евреев, но не более 2 млн. че­ловек). К этому следует добавить 9-11 млн. жертв репрессий в 1939-1958 тг.

Всего потери населения СССР оцениваются в 42,3 млн. жертв и 6,5 млн. эмигрантов.

РСФСР стоит на первом месте среди советских республик по потерям населения, если судить по дифференциальной смерт­ности мужчин и женщин. На втором месте — Украина, на третьем — Белоруссия, и уже потом следуют мусульманские республики.

Но даже и эти потери не являются конечной причиной рез­кого ухудшения демографического положения русских. Так казахи, чеченцы, ингуши и ряд других мусульманских народ­ностей в процентном отношении потеряли больше населения, чем русские, но они тем не менее восстановили свою демогра­фическую базу. А русские этого сделать не смогли.

Дело было в том, что русские вследствие их массовой урба­низации, гораздо большей чем у всех других народов страны, и вследствие распада их традиционной семьи, пришли к такому снижению рождаемости, которое стало едаа ли не самым низким в мире.

Таким образом, становилось все более нереалистичным оправ­дывать (даже молчаливо) существующую политическую систе­му русскими интересами. Кроме того резкое увеличение влия­ния СОСР в третьем мире еще более ставило под вопрос целесо­образность «советского патриотизма». В свете же планов по­строения мировой коммунистической системы и подавно нельзя было строить расчеты на русских как на демографическую базу.

Поэтому концепция «советского патриотизма», носившая в основном изоляционистский характер, стала заменяться кон­цепцией «пролетарского интернационализма». Собственно го­воря, «пролетарский интернационализм» как принцип суще­ствовал давно в политическом словаре советской системы, но на него не делался акцент как на что-то противоположное со­ветскому патриотизму. В последние годы понятие «советского патриотизма» стало вытесняться, а вместо него порою стали использовать понятие «социалистического патриотизма». Их различие открыто подчеркивается. Так согласно Шамоте, «пат­риотизм» неотделим от слов Ленин, Октябрь, социализм. В одной из книг, изданных в Казахстане, было специально под­черкнуто, что советский патриотизм нельзя отделять от про­летарского интернационализма. Постоянно подчеркивает опре­деленную разнородность понятия «патриотического» и «интер­национального» Суслов, призывая увязать их в единое целое.

Литература призывается быть застрельщицей в области про­паганды пролетарского интернационализма. По словам упомя­нутого Шамоты, «в энергичной до бесстрашия, в высокохудо­жественной до гениальности, в истинно личной до самозабвения поддержке, распространении, возвышении идеи интернацио­нального братства» — главный долг современной советской литературы. Быть интернационалистом, по словам Зои Кед­риной, «надо думать не о своей только нации, а выше ее ста­вить интересы всех».

Но пролетарский интернационализм стал также официальной легитимацией советской экспансии и вмешательства в дела других стран. В СССР, по словам Джадсона Митчелла, сформу­лирована органическая связь между пролетарским интерна­ционализмом и идеологической борьбой социализма и капитализма.

Наряду с концепцией пролетарского интернационализма сформулирована концепция сближения социалистических стран причем, как мы увидим ниже, в тех же терминах, как кон­цепция сближения разных народов СССР. Поскольку, как мы также увидим, сближение является первым, а слияние являет­ся вторым этапом образования советского народа, за сближе­нием социалистических стран следует ожидать и их слияние. Эта же концепция сближения и слияния может быть распро­странена на весь мир. Пока же, как мы видим, формулируется принцип перестройки всех международных отношений. Проб­лема интернационализации, как часть программы Pax Sovietica очень четко сформулирована Ричардом Косолаповым. Он го­ворит о «сращивании внутренних отношений с международ­ными, что позволяет изменить методологию подхода к социа­листическим возможностям революционных масс». «В марк­систскую методологию, — говорит Косолапов, — вместо узко­национального «странового» подхода (с учетом соотношения сил только в своей стране) все шире проникает подход, осно­ванный на учете интеграции общественных отношений внутри страны с международными отношениями, в которых эта страна реально участвует». Косолапов откровенно указывает на ко­нечную цель этого процесса, а именно на «достижение соци­альной однородности национальных и международных связей — однородности внешней для данного народа и его внутренней социальных сред, их органическое слияние, консолидацию на­циональных социалистических обществ в интернациональное коммунистическое сообщество, которое можно бы по Марксу назвать «обобществленным человечеством».

§ 3. ИНТЕГРАЦИЯ

Но пролетарский интернационализм лишь новая легитимация системы. Ей должна соответствовать и новая демографическая база. А для этого нужно срочно осуществить интеграцию со­ветского общества: национальную и социальную. Индустриали­зация СССР и будущая мировая коммунистическая система, центром которой должен быть СССР, требуют огромное коли­чество новой рабочей силы и персонала. Для этого необходима полная социальная мобилизация советского населения, в то время как до настоящего времени лишь часть его полностью вовлечена в существующие производительные силы. Население многих нерусских республик, а также русское сельское на­селение лишь частично использовались промышленностью к концу 60-х гг. Наконец, глубокие национальные различия, ме­шают как социальной мобилизации, так и использованию со­ветского населения в глобальных целях. Невозможно интегри­ровать мир в рамках мирового коммунистического общества, если интеграция не будет достигнута в самом СССР.

Таким образом, единственным выходом из положения для архитекторов будущей глобальной системы является создание новой демографической базы — советского парода.

Программа национальной интеграции была окончательно сформулирована в том же 1966 г., причем ее первоначальная форма была наиболее радикальной. Говорилось о слиянии на­ций, что потом было заменено акцентом на их сближение. Стали открыто говорить об уничтожении республик. Так на­пример, призывалось к «денационализации» республик (сюда, разумеется, входила и РСФСР, которая давно уже была дена­ционализирована). При этом говорилось, что «нации останутся, а национальное государство в СССР отомрет», и что речь может идти только о формах и темпах отмирания. Предлагалось пре­образовать союзные республики в автономные, изменить терри­тории союзных республик и, в частности, Казахстана.

Под это подводилась соответствующая теоретическая база. Так Куличенко поясняет, что «все национальное, возникшее в жизни того или иного народа на этапе капитализма, является, конечно, социальным». Он резко возражает против преувели­чения этнического фактора в определении нации. Его не устра­ивает даже характеристика нации, как «социальной этнической общности». Чтобы как можно более сократить емкость поня­тия национального, Куличенко отказывается включить в со­став наций и даже народностей «этнические и национальные группы, представляющие «осколки наций и народностей», по тем или иным причинам оторванные от них». Естественно, что этим уничтожается вся национальная диаспора. Куличенко утверждает, что «развитие человечества... характеризуется действием всемирно-исторической тенденции к ассимиляции народов», и именно социализм создает условия для падения национальных перегородок.

Советские лидеры постоянно делают акцент на проблеме интеграции. Это, в частности, конек самого Брежнева. На во­прос газеты Лe Монд о том, как он относится к росту мусуль­манского населения в стране, Брежнев ответил: «Нас это явле­ние не беспокоит. Напротив, оно радует нас». По словам Бреж­нева, существует единый сплав — советский народ. Именно интеграцию советского общества Брежнев рассматривает как основное свое достижение, говоря, что главной тенденцией советского общества является «дальнейшее упрочение един­ства и сплоченности». Брежнев особо выделил «сплоченность наций и народностей».

К дальнейшему укреплению «братской дружбы народов» по­стоянно призывает и Суслов, причем, по его словам, «в со­вместной борьбе трудящихся всех наций и народностей за новые успехи коммунистического строительства подтверждает­ся эта нерушимая дружба; великое чувство общности и нераз­рывности исторических судеб советских людей». Суслов при­зывает выявлять «конкретные, зримо выступающие приметы постепенного сближения наций в ходе строительства комму­низма, братское сотрудничество всех народов, создавших мо­гучую советскую экономику — единый народно-хозяйственный комплекс».

Инструментом интеграции был выбран русский язык, препо­давание которого было сделано обязательным там, где оно раньше таковым не было, а там, где русский язык был лишь иностранным, ввели преподавание всех предметов на русском языке, как например, в Карелии. Изучение русского языка было сделано всесоюзной задачей. Изабелла Крейндлер по­дробно рассказывает о всех усилиях, сделанных в направлении изучения русского языка. Центральным событием в ряде этих усилий было постановление Совета Министров от 13 октября 1978 г. об улучшении преподавания русского языка в республи­ках. Одновременно в редакции журнала Коммунист было орга­низовано совещание об усилении преподавания русского языка в рамках допризывного военного воспитания. При этом была высказана озабоченность в связи с недостатками обучения русского языка в республиках Средней Азии и Закавказья.

Важным препятствием интеграции была еще раз признана религия, как усиливающая национальные различия.

Еще одним направлением интеграции оказывается стремле­ние организовать переселение нерусских народностей в Рос­сию, хотя бы на временной основе, путем направления туда на работу. Так по инициативе первого секретаря ЦК Узбеки­стана Шарафа Рашидова в Новгородскую область послана узбекская строительная бригада, а в Ивановскую и ту же Новгородскую области бригады для проведения мелиоративных работ с общим объемом — 210 млн. рублей! Был также объяв­лен набор добровольцев, в том числе из Узбекистана, Эстонии, Украины и Белоруссии, общим числом в 100.000 человек для работы в центральной России.

Кроме национальной интеграции стал делаться постоянный акцент и на экономической интеграции, т. е. на том, что ни одна из республик, включая, разумеется, и РСФСР, не может претендовать на исключительное обладание своими производ­ственными мощностями и ресурсами, ибо «естественные богат­ства и создаваемые ценности принадлежат всему народу». 80% капиталовложений в 1978 г. планировалось общесоюзными органами и лишь остаток — республиканскими.

При подчеркивании того, что происходит «усиление обще­союзных начал», говорилось также о выравнивании уровней экономического развития разных районов страны. Иначе го­воря, утверждалось, что менее развитые республики получат из государственного бюджета больше по сравнению с тем, что они создавали. Поскольку РСФСР, Украина и балтийские рес­публики были наиболее промышленно развитыми районами страны, часть их дохода должна была отчисляться в менее развитые республики, что можно установить и на основании советской экономической статистики, как показано в исследо­вании Шпехлер. Правда, признавалось, что такое выравни­вание имеет определенные границы и что «известное неравен­ство останется всегда». Таким образом, политика выравнива­ния, т. е. экономической интеграции означала угрозу экономи­ческим интересам именно РСФСР и других промышленно раз­витых районов.

Наконец, важным элементом интеграции является также стремление создать т. н. общесоветскую культуру. Директор института этнографии, Юрий Бромлей, подчеркивал, что нельзя отождествлять общесоветскую культуру на русском языке с русской культурой. «Этническое своеобразие культуры далеко не сводится лишь к языковой форме», — говорит Бром­лей. По его же словам, «совершенно несостоятельны попытки советологов представить как руссификацию тот факт, что в процессе культурной интеграции в СССР огромная роль при­надлежит русскому языку».

§ 4. УРБАНИЗАЦИЯ

Имеется несколько причин, почему урбанизация внутри СССР приобретает ключевую роль в планах построения мировой ком­мунистической системы. Деревня является большой внутрен­ней слабостью советской системы. Без ее успешной интеграции советская система не может претендовать на интеграцию дру­гих стран и народов, так же как и в случае с национальной интеграцией.

В самом деле в деревне сохраняется или же сохранялся уклад жизни, резко отличающейся от городского. Деревенские жи­тели привязаны к земле и в этом качестве являются хозяевами ее. Их труд не отчужден, как труд промышленного рабочего и носит ярко выраженную задачу — добывание первичных сельскохозяйственных продуктов. Эти продукты непосредствен­но осязаемы, легко поддаются счету. Их назначение очевидно. Крестьянин — по природе экономист. И дело не только в том, что он является собственником земли. Опыт показывает, что даже при коллективном методе хозяйства, несмотря на сниже­ние эффективности крестьянского труда, крестьянин все же продолжает видеть непосредственные плоды своего труда и выбирать наиболее эффективные его пути, если только раз­меры хозяйства дают ему эту возможность, и если он обладает правом самостоятельных действий внутри этого коллектива.

Этого лишен промышленный рабочий, ибо труд его пол­ностью отчужден. Этого лишен также инженер, ибо ни ему, ни рабочему невозможно видеть реальный вклад каждого ра­ботника в конечный результат деятельности промышленного предприятия. Рабочий не может, например, понять, что вне­дрение дорогого автоматического оборудования может снизить экономическую эффективность предприятия, ибо не он по­купает это оборудование.

Крестьянину же приходится постоянно учитывать эффектив­ность своего труда. Производительные силы, которыми он рас­полагает, преследуют ограниченную цель. Они используются тогда, когда нужны. Крестьянин будет выбирать то сельско­хозяйственное орудие, тот сельскохозяйственный метод, ко­торый, по его мнению, полезен. Поэтому сельское хозяйство обычно достигает высокой эффективности из-за неотчужден­ного характера этого вида трудовой деятельности.

iHo это представляет экзистенциальный вызов городу, совет­ской системе, которая создала такой вид промышленности, труд в которой в принципе отчужден и не является поэтому эконо­мически эффективным. Производительные силы в городе и деревне в принципе организованы по разному даже в совет­ских условиях, во всяком случае в тех деревнях, где еще сохра­нились колхозы, которые институционально не являются госу­дарственной собственностью. Несомненно, что даже в совет­ских условиях колхозная коллективная собственность не при­водит полностью к отчуждению труда.

Колхоз гораздо больше должен считаться с принципом эко­номической эффективности, чем совхоз, полностью становя­щийся на государственный бюджет. Именно поэтому и происхо­дит давний процесс преобразования колхозов в совхозы.

Итак, наличие не полностью отчужденного деревенского уклада бросает вызов советской системе. Собственно говоря, лозунг уничтожения деревни был провозглашен с самого на­чала революции и даже до нее, как стирание противополож­ностей между городом и деревней. Но тогда этот лозунг носил абстрактный характер.

В последнее время уничтожение крестьянства, как важней­шая сознательная программа, была заново сформулирована советскими лидерами, как например, Сусловым, который го­ворил, что «преобразование всего уклада деревенской жизни, сближение условий труда и уровня жизни города и деревни» является одной из важнейших задач советското общества. Уничтожение крестьянства является целью уже того промежу­точного общественного строя, который советские идеологи на­зывают «развитым социализмом». А этот строй «являет собой общественный строй без антагонизмов с разрушенными в своей основе классовыми перегородками, большей подвижностью со­циальных граней и активным свободным перемещением граж­дан из одного общественного строя в другой». Согласно Сусло­ву «дальнейшее сближение рабочего класса и колхозного крестьянства» — необходимое условие успешного строитель­ства коммунизма. Ричард Косолапов утверждает, что этот процесс уже успешно реализуется: «Шаг за шагом уничто­жается разница между рабочим и крестьянином». Однако, легко видеть, что это уничтожение разницы и сближение — не обмен между классами, как говорил Суслов, а постепенное уничтожение крестьянства. В самом деле в книге, изданной в Новосибирске в 1969 г. прямо говорится, что стирание грани между городом и деревней произойдет путем стирания с лица земли всякой деревни

«Главное, — говорит Косолапов, — это рабочий класс, в частности, потому, что он освоил всю городскую крупнопро­мышленную культуру (т. е. дошел до крайней степени отчужде­ния!), имеет решимость и способность отстоять ее, сохранить и развить дальше ее завоевания, сделать ее доступной всему народу, всем трудящимся».

Поэтому ничего не должно быть взято в город из деревни. На этом Косолапов строго настаивает. «Стоит упомянуть, — го­ворит он, — мнение, согласно которому формирование соци­ально однородного общества истолковывается, как процесс, в ходе которого все классы и слои усваивают лучшие качества друг друга, а не какого-то одного передового класса, хотя им и является рабочий класс... В нашей стране происходит отнюдь не «окрестьяненье» промышленных рабочих и работников сов­хозов, а, наоборот, усвоение колхозниками качеств и черт про­мышленных рабочих», — иначе говоря полное отчуждение от результатов труда.

Становится понятным, что акцент на рабочем классе отнюдь не является демагогией. Превращение крестьян в рабочих — жизненно важный процесс советского общества.

Однако, какая-то часть сельского населения должна все же остаться в деревне. Ее призвано существенно изменить и «оздо­ровить». При этом ссылаются на Ленина, который говорил, что «только материальная база, техника, применение тракторов и машин в земледелии в массовом масштабе, электрификация в массовом масштабе в состоянии в корне изменить психологию мелкого земледельца» . Постоянно усиливается стремление как можно ближе свести труд сельскохозяйственный и промышлен­ный. «Не случайно, — говорит Косолапов, — столь остра сейчас проблема полного перевода сельскохозяйственного производ­ства на современные индустриальные рельсы». Уже сейчас «увеличивается доля работников, связанных с современной техникой». Упомянутый Ананьев утверждает, что идет новое наполнение слова крестьянин. Главная сила новой деревни — механизатор: «он неотделим от своих машин, какнеотделима от него и новая культура, пришедшая в деревню» .

В самом деле профессия механизатора является типичным проявлением отчужденного сельскохозяйственного труда, в ко­торой преодолена первичная связь крестьянина с природой и продуктами своего труда. Механизатор в советских условиях выполняет лишь отдельные операции, которые способен вы­полнять только тот вид машины, на которой он работает, и оплачивает его труд по нарядам, вне зависимости от общего результата сельскохозяйственного труда. Он не отвечает за результаты своего труда.

Но дело все же не только в социальных преобразованиях, как таковых, призванных осуществить социальную интегра­цию. Индустриализация требует постоянного притока новых трудовых ресурсов, а их можно почерпнуть только из деревни, так как в принципе неэффективная советская экономика при­водит к повышенной занятости населения вследствие низкой производительности труда и множества ненужных работ.

Уже коллективизация была не только средством уничтоже­ния традиционного деревенского уклада, но также и способом мобилизации трудовых ресурсов. Ко всем отрицательным ка­чествам деревни, как она рассматривается в советской системе, прибавляется и то, что она мешает полностью использовать столь нужные промышленности трудовые ресурсы. Именно по­этому социальное преобразование деревни должно резко со­кратить численность сельского населения по примеру США или Канады, где в сельском хозяйстве, причем очень продуктивном, занято не более 6% всего населения. Но на самом деле имеется большая опасность того, что массовая индустриализация совет­ского сельского хозяйства может даже увеличить потребность деревни в людях из-за чрезвычайно низкой производительности труда советского промышленного рабочего, каким становится механизатор. Кроме того, резко увеличивается потребность в трудовых ресурсах, выпускающих сельскохозяйственную тех­нику и обслуживающих ее.

Вадим Кожевников полагает, что скоро наступит время, когда почти все сельскохозяйственные работы можно будет произво­дить безлюдно. Это сразу вызывает недоуменный вопрос. Если в самом деле можно автоматизировать столь сложно под­дающееся автоматизации сельское хозяйство, которое нерегу­лярно, зависит от погоды и многих других неопределенных природных условий и оставить его без людей, почему нельзя столь же успешно автоматизировать промышленное производ­ство, гораздо легче поддающееся автоматизации?

Важно отметить, что уничтожение деревни рассматривается и как важнейшее средство национальной интеграции. Упомя­нутый Куличенко приводит слова, сказанные Сталиным еще в 1925 г.: «Национальный вопрос есть по сути дела крестьянский вопрос». Иначе говоря, крестьяне являются основными носи­телями национальных различий, и стоит уничтожить деревню, как острота национального вопроса исчезнет. Об этом прямо говорится в работе В. Шпилюка, который настаивает на про­грессивной роли городов, как центров интенсивной интернацио­нализации .

Как программа реализации политики урбанизации и было принято в 1974 г. известное постановление о Нечерноземье, которое как видно из его названия, касалось лишь одной рус­ской деревни, остававшейся главным источником рабочей силы для индустриализации. Нерусская деревня оставалась непри­косновенной, что лишь подчеркивало прагматический характер постановления. Программа Нечерноземья предусматривала сверхиндустриализацию сельскохозяйственного труда и пре­вращение его в разновидность труда промышленного. Предпо­лагалось объединить сельскохозяйственное производство с пере­рабатывающими промышленными предприятиями в единые агропромышленные объединения, что будто бы сулило крупные выгоды.

Брежнев следующим образом сформулировал программу Не­черноземья: 1) повышение плодородия; 2) создание новой ма­териально-технической базы сельского хозяйства; ускорение перевода его на индустриальную основу; 3) преобразование сел и деревень в благоустроенные поселки; 4) решение социальных вопросов. На эту программу выделялось 35 млрд. рублей.

В 1976 г. было издано еще более радикальное постановление «О дальнейшем развитии, специализации и концентрации сельскохозяйственного производства на базе межколхозной ко­операции и агропромышленной интеграции». В этом поста­новлении утверждалось, что «слабая концентрация производ­ства в колхозах и совхозах сдерживает развитие индустриали­зации земледелия и животноводства..., по существу, стано­вится тормозом экономического и, следовательно, и научно­технического прогресса в этой отрасли».

Далее отмечалось, что сельскохозяйственное производство рассредоточено по мелким бригадам и фермам. Призывалось еще раз создать широкую сеть агропромышленных предпри­ятий, а также ликвидировать различие между городом и деревней.

Обратим внимание на указание на мелкие бригады и фермы. По существу, это указание означает, что существующая инфра­структура сельской местности более не соответствует потреб­ностям индустриализации. В самом деле в 1974 г. 40% сельско­го населения Нечерноземья проживало в малых деревнях с числом жителей до 200 человек. Итак программа Нечерно­земья, по существу, означала уничтожение русской деревни в том виде, в котором она вступила в 70-е гг. Действительно, со­гласно утвержденному плану, из существующих в Нечерно­земье 143 тысяч населенных пунктов намечалось оставить всего 29 тысяч «перспективных» деревень. В оставшихся «бесперспективных» деревнях было строжайше запрещено что-либо строить или ремонтировать. Они должны были быть ликвидированы за 10-15 лет. Формально предлагалось пере­селить крестьян из этих деревень в крупные сельскохозяйствен­ные поселения, где было начато жилищное строительство го­родского типа по типовым проектам пятиэтажных домов, что­бы приобщить крестьян к городскому типу цивилизации. Утверждалось, что сселение крестьян в поселки нового типа сократит удельные капиталовложения до 20% на одного жителя.

Очень четко выразил программу урбанизации покойный пер­вый секретарь ЦК партии Белорусии Петр Машеров: «Партия вплотную занялась решением масштабной, в высшей степени благородной задачи — коренным переустройством деревни. Цель этой поистине грандиозной работы — устранить истори­ческое несоответствие между характером сельского расселения и поселений и потребностями нынешнего высококонцентриро­ванного сельского хозяйства». Цель, — по словам Машерова, — «постепенная концентрация жилья в крупных, благоустроен­ных пунктах».

Наряду с уничтожением деревни программа урбанизации на­мечала и уничтожение или же модернизацию т. н. малых горо­дов России, жизнь в которых за счет наличия больших при­усадебных участков, быть может, была еще менее отчуждена от природы, чем в деревне, ибо сельскохозяйственный труд, которым занимаются жители малых городов, никогда не был организационно объединен в какие-то формы. По преимуществу это частное хозяйство. На жителей малых городов России, как на источник трудовых ресурсов индустриализации, указывал Косыгин.

Уже говорилось о влиянии западной модели сельского хо­зяйства на программу урбанизации. Об этом можно найти мно­го свидетельств в советской прессе. В частности, об этом сви­детельствует демограф Староверов, говоря, что «многие ссы­лаясь на успехи сельского хозяйства развитых капиталисти­ческих стран, на то, что там меньшая доля сельского населения обеспечивает потребности в продуктах земледелия и животно­водства, ратуют за ускорение темпов сельской миграции в города» . О том же говорит и Ананьев . Но дело в том, что сокращение сельского населения в западном сельском хозяй­стве было длительным естественным процессом. Кроме того западное сельское хозяйство строго рационализировано, подчи­нено погоне за прибылью (т. е. экономически эффективно). Труд в нем не отчужден от его результатов, что полностью отсут­ствует в советском сельском хозяйстве за исключением неко­торых элементов колхозной системы. Западное сельское хо­зяйство в отличие от советского не является пожирателем го­сударственных бюджетов. Итак, в результате программы Не­черноземья бесперспективные деревни, т. е. огромный процент сельского населения, были сознательно поставлены в нетерпи­мые условия. Староверов, изучавший процессы миграции из де­ревни в город на примере одного района Калининской области, показывает, что из 547 поселений района 477 не имело клубов, 423 села, в которых проживала половина населения района не имели никаких культурно-бытовых учреждений, 86 из них расположены на расстоянии более 5 км от ближайшего клуба, 167 на таком же расстоянии от библиотеки. В 412 деревнях никогда не показывалось кино. «За сводками об укруплении начальных и восьмилетних школ, — говорит Староверов, — специализации сельских магазинов и т. п. скрываются тысячи деревень, которые остались без очагов культуры и регулярного медицинского обслуживания или какого-либо бытового обслу­живания. Если на 10 тысяч населения районного центра при­ходится 23 врача и 117 коек, то в сельской местности — 2 врача и 33 койки. Причем эти два врача должны обслуживать более чем по 150 деревень каждый» .

В таких условиях массовая миграция из сельской местности не могла не иметь места. Крестьяне вместо того, чтобы пере­селяться в новые агрогорода, стали массами покидать сельскую местность, а молодежь стала вербоваться, куда глаза глядят.

Очень важным элементом миграции из деревни оказалась эмансипируемая деревенская молодая женщина. Как отмечают многие, она-то и оказалась движущей силой социального пре­образования деревни. Прежде всего начался исход именно де­вушек, оказавшихся в первых рядах отрицателей деревенского образа жизни. На 1 января 1977 г. в Кировской области мужчин в возрасте от 16 до 19 лет было больше, чем женщин на 8000. В 12 сельсоветах Калининской области в 1971-1972 гг. в деревню вернулось после армии 87 юношей. Половина из них в тот же год женилась, но каждого третьего из них невеста увезла в город. В то же время школу в районе окончило 200 девушек, из которых на селе осталось лишь 15!

Сильное влияние на распад деревни оказала также массовая культура, которая стала внедряться туда после распростране­ния телевизоров. Телевизор «лишь подчеркнул несоответствие традиционного сельского уклада современному городскому, укрепил городские ориентации молодежи села».

Миграция приобрела необратимый характер, ибо создалась модель стандартизированного поведения крестьян, как ре­зультат длительного и устойчивого процесса. В сельском насе­лении, — как замечает Староверов, — создались определенные психологические сдвиги, «когда сложилось в привычку или традицию уезжать из деревни в город». Уже к 1975 г. Нечерно­земье превратилось преимущественно в урбанизированную зону. Если к тому времени в СССР в целом было 40% сель­ского населения, то в целом по РСФСР осталось 35% сельского населения, а в Нечерноземье — 27-28%. В Ивановской и Туль­ской областях этот процент составлял 10-25%. В результате стремительной урбанизации к 1990 г. Горьковская и Кировская области превратятся в гиперурбанизированные районы с 85% городского населения.

С 1959 по 1978 г. число населенных пунктов в СССР почти исключительно за счет РСФСР уменьшилось более чем на 40%.

Но более того население, которое еще называется сельским, далеко не все занимается сельскохозяйственным трудом. В одном из районов Калининской области трудоспособные колхоз­ники и работники совхозов составили не более 20% всего населения. Остальные — это пенсионеры, школьники, интелли­генция, работники обслуживания и быстро растущий слой людей, живущих в деревне, но работающих в промышлен­ности, часто даже очень отдаленной.

При уменьшении общего сельского населения на 3% с 1959 по 1970 г. по СССР численность трудоспособного населения снизилась на 15%, а в Нечерноземье на 34-42%.