Советский Голем

III. ПОБЕДА И ТУПИК

Грандиозный план Pax Sovietica с одной стороны увенчался крупными успехами. В самом деле внешнеполитические удачи СССР были потрясающими. Советская сфера влияния росла во всех частях света. В Африке, Азии, Латинской Америке — всюду росло число стран, либо прямо входящих в советский блок, либо попадавших в сферу влияния СССР. Вьетнам, Лаос, Камбоджа были захвачены коммунистами. Южный Йемен, Эфиопия, Ангола, Мозамбик и др. страны попали в советскую сферу влияния. Все это было блестящим успехом. Но все эти успехи имели глиняные ноги, ибо самая важная часть — программа внутренняя, потерпела поражение.

Прежде всего зашла в тупик программа индустриализации. С одной стороны советская промышленность превысила амери­канскую по производству стали на 20%, нефти — на 33%, угля — на 33%, цемента — на 65%, по производству тракторов на 230%. Однако, в то же время темпы промышленного роста в ССОР постоянно снижались и упали за 10 лет с 7,1% до 3,4% в 1979 т. Причиной этого было широкое капитальное стро­ительство с одной стороны, а с другой отсутствие экономиче­ского регулятора в направлении капвложений. Несмотря на то, что производство стали, нефти, угля выросло, дефицит металла и топлива возрос еще более из-за того, что значитель­ная часть этих материалов шла не на производство, а снова на строительство, которое, как известно, отличается особой мате­риалоемкостью. Дабы обойти этот дефицит, советские плани­ровщики решили еще более увеличить разработку естествен­ных ресурсов, но добывающая промышленность как раз и есть самый крупный пожиратель металла и топлива, а это еще более усугубило дефицит.

Главной ставкой индустриализации, как говорилось, были западно-сибирские нефть и газ. Но по отношению к ним даже в ССОР царил плохо скрытый скептицизм, ибо, по всей види­мости, оценки запасов нефти и газа в этом районе были резко завышены, причем подозревают, что методы разведки там сильно напоминали научные методы Лысенко. СССР не уда­лось привлечь к разработке этих месторождений западный ка­питал, хотя такая попытка была сделана. Японцы, уже имев­шие печальный опыт на Северном Сахалине, когда предложен­ная им для финансирования разработка нефти оказалась резко завышенной по запасам, отказались финансировать гипотети­ческие Западно-Сибирские месторождения.

В советской печати указывалось, что себестоимость западно­сибирской нефти будет в 2-4 раза выше волжской, ибо большая ее часть находится на Крайнем Севере. Выяснилось также, что большое количество уже пробуренных скважин не использу­ется из-за отсутствия инженерной подготовки их эксплуатации. В 1978 г. газета Труд сообщала, что добыча нефти в Тюмени находится на грани срыва. Не случайно Роберт Кэмпбелл назвал всю затею с западно-сибирской нефтью и газом «отчаянной игрой». Ясно одно, что если западно-сибир­ские нефть и газ не решат проблемы топливной базы инду­стриализации, СССР окажется в критическом экономическом положении.

Лихорадочная индустриализация вызвала резкий экономи­ческий кризис. Сибирские леса, если не были вырублены, то были разграблены, реки отравлены, живая природа оказалась на грани уничтожения.

Провалилась и амбициозная программа урбанизации и не потому, что не удалось разрушить русскую деревню. Деревня была разрушена, но вместе с нею было подорвано сельское хозяйство. Несмотря на гигантские капвложения, значительная часть техники, направленной в деревню, быстро превратилась там в груды металлолома. Механизаторы на мощных трак­торах систематически уничтожали чувствительную пахотную землю. Исчезновение малых деревень и отсутствие дорог привело к тому, что огромные пахотные земли были забро­шены. Мелиорация обратилась массовой вырубкой лесов. Хи­мизация привела к уничтожению флоры и фауны. Отток сель­ского населения, социологические сдвиги, отчуждение труда в деревне привели к массовому падежу скота в самые сытные сезоны оттого, что некому было кормить скот. В 1979 г. сельскохозяйственное производство в Нечерноземье выросло лишь на 2% по сравнению с исходным 1974 г. Эффективность капвложений упала, стоимость сельскохозяйственной про­дукции резко возросла. Примером может служить Тульская область. Урожаи там снизились, навоз исчез. Кислых почв стало на 75 тыс. га больше. Выяснилось также, что крестьяне совсем не хотят жить в новых населенных пунктах городского типа. И это не удивительно. В Тульской области, как и во многих других местах строили, например, пятиэтажные дома без канализации!

Во многих областях Нечерноземья сельскохозяйственное производство упало ниже уровня 1975 г. Псковская область уже три года не выполняет планы закупок сельскохозяйствен­ной продукции. В Калининской области — 235 колхозов и сов­хозов не выполнили трехлетний план ни по одному виду продукции.

Более того массовая урбанизация сельского населения России не решила ключевую проблему индустриализации — нехватку трудовых ресурсов и не только не решила, а даже ее усугу­била. Во-первых приток трудовых ресурсов из сельских райо­нов России оказался недостаточным, а во-вторых, хаотичным и направленным не в те районы, где прежде всего нужны были трудовые ресурсы, ибо основные капиталовложения дела­лись в местах с низкой плотностью населения. Более того коренное русское население Сибири, где шла основная стройка, стало массами покидать ее. Началась депопуляция целых областей таких, как Магаданская или Камчатская. Русское ко­ренное население почти покинуло Якутию. Если раньше тру­довые ресурсы в стране в основном регулировались государ­ственными органами, то впоследствии миграции населения приняли хаотический характер. Если в 1951-1955 гг. оргнабор в стране охватывал примерно 2833 тыс. человек, то в 1966-1970 гг. всего 573 тыс. человек.

Вместо того, чтобы ехать на стройки Сибири, русское сель­ское население выбирало большие города центральной России или ее южные районы, а также направлялось в Прибалтику и Среднюю Азию, что совсем не предусматривалось планом.

Положение усугубляется еще и тем, что молодежь вообще выражает растущее нежелание работать в промышленности. Резко выразилась тенденция ухода в сферу обслуживания. Подавляющее большинство выпускников сельских средних школ намерено учиться, а не работать после окончания школы. Так уже в 1963 г. только 10% выпускников средних сельских школ Новосибирской области хотело работать после окончания школы, а в Ленинградской всего 3%.

Но в настоящее время трудовые ресурсы русского села веро­ятно можно считать почти исчерпанными.

В то же время мусульманские районы страны почти не дали трудовых ресурсов для индустриализации. Мусульманское на­селение никогда не было в массе склонно к промышленному труду, предпочитая сельское хозяйство и сферу обслуживания.

Большие капиталовложения были сделаны и в районах с мусульманским населением, но оказалось, что рабочую силу для этих строек приходилось вербовать в России или на Украине. Так, например, строительство Нурэкской ГЭС в Таджикистане вербовало шоферов, экскаваторщиков, плотни­ков, штукатуров в Красноярске, Перми, Новокузнецке, Усть-Илимске, Находке, на Украине и в Прибалтике (в двух послед­них районах видимо русских). На строительстве электрохими­ческого комбината в той же республике было только 34% местных рабочих кадров, причем не указывалось, кто они по национальности. Часть из них также могла быть русскими или украинцами.

Молодежь Средней Азии, в основном, оседала в сельском хозяйстве и не только женщины, но и мужчины. Отток сель­ского населения из Средней Азии составил к 1978 г. не более 5%. Но и городское население Средней Азии, по существу, не оторвалось от деревни, ибо 40% горожан в этом регионе также занимается сельским хозяйством. В Узбекистане только 5% узбеков хотело бы переехать в город из деревни, а из них только 2% планирует это в течение ближайших двух лет. Примерно то же происходит в европейской Татарии, населен­ной мусульманами.

Есть группа американских демографов — Льюис, Роулэнд, Клем, полагающих, что нет причин, почему со временем эконо­мические факторы не могут возобладать над общественными и культурными, и что в будущем советские мусульмане могут решить под их давлением мигрировать в Россию, как это, на­пример, делают турки и алжирцы, мигрируя в Европу. Однако, большинство других демографов и специалистов в области СССР, как Маррей Фешбах, Джереми Азраэл, по спра­ведливости, уверены в том, что шансы на эмиграцию мусуль­манского населения из Средней Азии в Россию нулевые. Само наличие у них больших семей — препятствие к этому, — за­мечает Азраэл. Указания Льюиса на то, что экономические факторы могут повлечь за собой такие миграции, не учитывают того, что существует сильный частный сектор, и что всегда можно прокормиться за его счет. Если же в России будут соз­даны особые стимулы для работы, то в первую очередь Сред­нюю Азию покинут европейцы. Уже сейчас этот регион начали покидать немцы, которых там проживает 1 млн человек. Там есть также плохо укорененные группы, как поляки (75 тыс.), крымские татары (250 тыс.), корейцы (170 тыс.). Среди русских же проживающих там, большое количество — это потомки ссыльных, которые при возникновении новой ситуации могут быстро покинуть Среднюю Азию.

Что же касается реальной возможности миграций в Средней Азии, то она возможна в двух направлениях: переселении му­сульман в Южный Казахстан и миграции казахов в Северный Казахстан.

Итак, нехватка рабочей силы оказалась одним из существен­ных тормозов индустриализации. Уже в 1970 г. советский со­циолог Николай Лапин говорил, что проблемой проблем инду­стриализации является недостаток рабочей силы. В 1976 г. Брежнев заявил: «потребность в рабочей силе у нас будет расти как в производственной, так и в непроизводственной сфере. А между тем действие демографических факторов, связано с отдаленными последствиями войны, приведет в 80-х гг. к рез­кому сокращению притока трудоспособного населения».

Но дело сейчас не в отдаленных последствиях войны, а в прямых последствиях политики индустриализации и урбани­зации. Возникает мощная положительная обратная связь между этими процессами и дальнейшим демографическим кри­зисом, преимущественно русского населения.

В самом деле дефицит трудовых ресурсов вынуждает власти отклонять один реальный источник возможного повышения рождаемости за счет сокращения использования женского труда. В принципе можно вложить средства, дабы получить быстрое повышение рождаемости путем повышения зарплаты мужчин и путем сильного экономического стимулирования рождаемости, однако, при этом существует грозная опасность того, что ряд отраслей промышленности, почти исключительно существующих благодаря женскому труду, остановятся. Власти также отказываются от введения запрета абортов (каждый год в СССР совершается 7,5 млн абортов), говоря, что запрет абор­тов увеличит рождаемость всего на один-два года, а потом даже снизит ее. Но Кон Десфос справедливо считает, что это лишь оправдание политики абортов, как сохранения женского труда в промышленности.

Стремительная индустриализация и урбанизация вызвали распад русской семьи, так что русское население СССР вышло на одно из первых мест в мире по числу разводов. Один из трех браков в СССР заканчивается менее, чем за три года. В 1950 г. было 0,4 разводов на 1000 населения, в 1960 — 1,3, а в 1970 — 2,6. Но большинство разводов даже не регистрируется. В Москве, например, 30% фактических разводов не было за­регистрировано. Холостяцкая жизнь в СССР становится все более привлекательной, и разведенные стороны стараются более не жениться. В 1970 г. один из четырех мужчин в во­зрасте 25-30 лет был неженат.

Уровень разводов в Москве в 2,5 раза выше среднего по стране, причем частота разводов возрастает с темпами урбанизации.

Наконец, урбанизация резко сократила рождаемость и умень­шила размер семьи. Уже сам процесс миграции русских моло­дых людей отрицательно влияет на увеличение размера семьи, ибо рождение ребенка откладывается. В среднем величина естественного прироста мигрантов в 3-4 раза ниже, чем у оседлого населения. Интересно, что в мусульманской Башки­рии только 15,5% башкирских семей соглашается уменьшить размер семьи при переезде в город по сравнению с 74,6% русских семей.

Урбанизация разрушила большую русскую крестьянскую семью. Еще в 1961 г. из 200 сельских семей Калининской обл. средний размер семьи был примерно 4,2 человека. В 1968 г. он составил в той же местности 3 человека. В 1978 г. годовой прирост населения РСФСР составил всего 1%, причем, главным образом, за счет нерусских автономных республик, как Коми, Карельской, Удмуртской, Марийской, Чувашской. Катастро­фический характер демографического состояния именно рус­ских виден, в частности, из следующих данных. В 1972 г. в РСФСР было 57,7% однодетных, 33,4% двухдетных и 6,3% трех­детных семей.

В результате удельный вес русского населения в общем на­селении СССР стал падать, а удельный вес мусульманского населения стал возрастать.

В 2000 г., как полагает Александр Беннигсен, в СССР будет около 100 млн мусульман и менее 200 млн русских. При этом в Средней Азии будет 65 млн, в Поволжье — 20 млн, а на Кавказе — 15 млн мусульман.

Рост мусульманского населения по сравнению с убыванием русского населения объясняется прежде всего фактором ре­лигии, а не этническими характеристиками, ибо имеются этни­ческие группы, в которых есть как ислам, так и христианство. Христианские группы не имеют в этих случаях таких же демо­графических характеристик как мусульмане. Не только инду­стриализация и урбанизация зашли в тупик. В тупике оказа­лась и политика интеграции.

История знает множество случаев, когда совершенное вла­дение господствующим языком и даже усвоение господствую­щей культуры отнюдь не означает ассимиляции. Наиболее ярким примером тому являются евреи во всех странах рассея­ния. Более того, самый радикальный национализм как вообще, так и ныне в СССР формируется прежде всего в кругах, усво­ивших господствующий язык. Существуют гораздо более мощ­ные барьеры, чем язык, разделяющие народы. Это истори­ческие традиции, характер заключаемых браков, многочислен­ные этнические различия и т. п. Даже полное забвение родного языка не ведет к ассимиляции.

Неудача политики интеграции видна прежде всего из ха­рактера заключаемых браков и национальной идентификации детей от смешанных браков. На первый взгляд процент сме­шанных браков возрастает. Так в 1959 г. он составлял 0,2% от всех семей, а в 1970 г. — 14%. Однако, происходит то, что академик Бромлей называет этнической консолидацией среди нескольких крупных этнических групп советского населения. При этом крупные этнические группы поглощают малые этно­нимы. Так когда-то обращенные в православие чуваши дей­ствительно легко ассимилируются русскими. 98% детей от сме­шанных браков между русскими и чувашами считают себя русскими. С русскими сливаются украинцы и белорусы на территории РСФСР, а также мордва и отдельные группы карел. Но при этом доля коренного населения во всех авто­номных республиках и округах РСФСР возрастает. Несла­вянские и неправославные народы (в прошлом) обнаруживают весьма слабые наклонности к интеграции. Так в Прибалтике смешанные браки, по существу, оставляют соотношение нацио­нальностей неизменным, ибо дети от смешанных браков де­лятся примерно на 50% по своей национальной идентификации на отцовскую или материнскую сторону. Но почти полностью иммунными против интеграции оказались мусульманские на­роды. Мусульмане строго соблюдают определенный образ жизни: большие семьи, ранние браки, строгую половую нрав­ственность, запрет регулирования рождаемости. Они не меняют места своего жительства. Можно сказать, что они отрицают городскую цивилизацию в принципе. Для них городской образ жизни в любых вопросах, а, в особенности, в брачно-семейных отношениях никогда не был, как замечает Г. Бондарская, «эталоном, к которому надо стремиться, как это имело и имеет место у населения, например, русской или украин­ской деревни» .

Согласно Александру Беннигсену в СССР имеется широко разветвленный скрытый ислам, который существенно влияет на мусульманский изоляционизм. Его никогда не удавалось инфильтрировать в отличие от всех других религиозных испо­веданий в СССР. У нелегального ислама тысячи молитвенных домов.

Мусульмане отрицательно относятся к смешанным бракам. В городах — т. е. в наиболее ассимилированной части узбек­ского населения 20% спрошенных узбеков ответили, что будут возражать против смешанных браков родственников, если только в этих семьях не будут соблюдаться... узбекские на­циональные обычаи. Но даже если такие браки имеются то, как например, в Туркмении 90% детей от смешанных браков считают себя туркменами. При этом в смешанных браках с русскими почти всегда выступает мужчина-мусульманин ибо по Корану смешанный брак допустим только для мужчин.

Исключительно важной группой для выяснения процессов интеграции у мусульман оказываются казанские татары. Эта маргинальная но многочисленная мусульманская группа про­живает в центральной России, и по ней можно судить о даль­них тенденциях интеграции мусульманского населения в целом. Оказывается, что и татары не обнаруживают ярко выражен­ных процессов, которые могли бы пообещать их интеграцию в обозримом будущем. Напротив, они сохраняют свои этнические характеристики и даже вытесняют русских как в деревне так и в городе. Численность татар с 1926 по 1969 г. в городах возросла в 6,1 раза, а русских в 3,6 раз. Удельный вес татар в городах возрос с 23,1 до 33,3%, а русских уменьшился с 73,1 до 60,9%. В целом удельный вес татар в республике вырос с 44,9% в 1926 г. до 49,1% в 1970 г., а удельный вес русских упал соответственно с 49,1 до 42,4%.

Удельный вес татар в селах вырос с 1926 г. по 1969 т. с 48 до 57%, а русских снизился с 40 до 32%.

Семья татар значительно устойчивее. Так 71% татар заявили, что удовлетворены семейной жизнью, а среди русских эта цифра составила всего 28%.

Итак, мы видим, что даже в Татарии, области маргинальной, находящейся в центре России, в сильном русском окружении, демографические процессы происходят в направлении усиле­ния и консолидации татар и вытеснения ими русских. Что же можно сказать о Средней Азии!

То же показывают этнические процессы в Западной Сибири, где проживает некоторое количество мусульман в преоблада­ющем немусульманском окружении. В 1970 г. здесь было 10,5 млн русских, составлявших 86,9% всего здешнего населния. Остальные национальности и народности представлены тата­рами — 268,6 тыс., казахами — 93,4 тыс., немцами — 395,2 тыс,, украинцами — 346 тыс. и т. д. Установлено, что в этом районе украинцы активно интегрируются русскими. У украинцев в 1970-1973 гг. процент смешанных браков составил — 82,8%. У немцев эта цифра ниже и составила — 34,0%, зато у татар она была всего 14,5%, а у казахов всего 3,7%, причем в основ­ном с татарами. При этом не все дети от смешанных браков между русскими и татарами объявляли себя русскими. В горо­дах эта цифра составила — 80%, а в целом по району — 77,5%.

Л. Фишер предложил индекс эндогамии (т. е. внутринацио­нальных браков) для советских народов, как показатель их этнического самосознания и получил следующие результаты:

киргизы — 95,4%

казахи — 93,6%

туркмены — 90,7%

азербайджанцы — 89,8%

узбеки — 86,2%

грузины — 80,2%

таджики — 77,3%

молдаване — 63,0%

белорусы — 39,0%

украинцы — 34,0%

Это показывает слабую интеграцию у неславянских и не­христианских народов, причем надо учесть, что часть смешан­ных браков у мусульманских народов осуществляется не с русскими, а с другими мусульманскими народами.

Интеграция не была осуществлена и в политической сфере. Ни партия, ни армия не были интегрированы в национальном отношении. Так в 1979 г. в ЦК КПСС было 82% славян. В Политбюро было два неславянина из 16, а в секретариате ЦК — никого. Среди кандидатов в члены Политбюро было 3 на 6.

Среди генералов, упомянутых в советской печати с 1940 по 1976 г. — 60% русских, 20% украинцев, 4% белорусов. Среди генералов — депутатов Верховного Совета СССР — 95% сла­вян (80% русских и 15% украинцев). Среди генералов — чле­нов ЦК КПСС в период 1952-1956 гг. — 97 славян из 101, при­чем 78 из них русские.

В результате явной неудачи интеграции уже в 1972 г. журнал Коммунист предупреждал, что «советский народ не является новым этническим образованием», а на 25 съезде партии в 1976 т. перестали говорить о слиянии наций, а только об их сближении.