Советский Орфей

Глава 18. В лапах зверя

Утром следующего дня мне позвонила Ольга. Она рассказала о том, что Воронин оформил нашу группу в ленинградской филармонии и договорился с Госконцертом о сроках проведения гастролей - завтра утром мы должны быть готовы.

Репетировать в тот вечер мы не стали: во-первых слишком устали, а во-вторых боялись очередного визита бандитов. Зато в среду ровно в десять часов мы были в студии, рядом с которой уже стояли два автобуса. Один - все тот же ПАЗ - был арендован клубом "Ключи", и в нем сидели все члены клуба во главе с Татьяной, но на сей раз без Воронина. А другой автобус был большим и очень комфортным - его пригнал к нам Госконцерт, и в нём был лишь один представитель этой конторы.

Вся наша группа со своими инструментами уселась во второй автобус, и вместе с "ключами" мы тут же покатили в западном направлении города, а выехав за его пределы, взяли курс на Псковскую область.

В тот же вечер мы провели два концерта в Пскове и на обоих имели полные аншлаги. Как и на прошлых гастролях билеты на "чистое искусство" мы распространили не только по организациям, но и продавали на входе, что как раз и обеспечило нам полный зал. Ночь мы провели в гостинице, а утром, сразу после завтрака, поехали в Смоленскую область. Еще два концерта и опять аншлаги.

А потом новая область, а за ней ещё и ещё. В итоге за две недели мы проехали десять регионов, расположенных вблизи Московской области, и везде зрители встречали нас очень тепло - как концерты нашей группы, так и концерты клуба. Отмечая наш успех, Госконцерт предложил нам продлить гастроли ещё на неделю и... что нас сильно удивило - заехать в столицу. Мы конечно хорошо понимали перспективы подобного визита и потому были в полном восторге от такого предложения.

В Москве мы выступали в Малом зале консерватории, расположенном практически в самом центре города. Помещение там было довольно скромных размеров, но это была столица, и потому мы были просто счастливы тому, что здесь выступали. Но ещё больше нас поразило то, что на нашем первом концерте в зале присутствовала съемочная группа центрального телевидения, а буквально на следующий день в новостном обзоре нас немного показали по главному ТВ-каналу страны и сильно похвалили за отличные песни, хорошие голоса и за оригинальное продолжение зонг-оперы "Орфей и Эвридика".

После столицы мы вернулись в Ленинград. За все концерты нашего ансамбля Госконцерт заплатил мне и Ольге по 90 рублей, а нашим инструменталистам по 60. Это было конечно очень мало, зато мы посмотрели многие города центральной России того времени. При этом я постоянно писал отчеты об увиденном своему начальнику, которые отправить конечно пока не мог. За концерты нашего клуба мы получили значительно больше - почти по четыре тысячи после вычета транспортных и прочих расходов. В итоге после этого турне мы все стали весьма обеспеченными людьми того времени.

Приехав в Ленинград, мы тут же перевезли свою аппаратуру в помещение филармонии, предоставленное нам для репетиций, а прочитав последний номер "Вечорки", постоянно публикующей объем продаж грампластинок в стране, мы с удивлением увидели, что наш диск уже продается, причем довольно успешно: за первую неделю было продано 26 тысяч экземпляров, а за вторую - 42.

Вечером того же дня, я снова проверил содержимое контейнера и увидел в нем листок с такими словами.

"Витя, у нас печальные новости. ИН арестован за то, что подписал письмо ученых с призывом к президенту и правительству прекратить войну. Он признан иноагентом и экстремистом, а также обвиняется в работе на иностранную разведку и в предательстве Родины. Его уже допрашивают, но о ВэТэ он, похоже, ничего не рассказал, поскольку других сотрудников нашего отдела пока не трогают. Впрочем, в понедельник всё может измениться. Следователь уже заявил, что весь наш институт является оплотом оппозиции и рассадником западных ценностей, а потому должен пройти тщательную проверку в органах безопасности. Ты продолжай свою работу и шли отчеты. Получать их буду я - Алла; о ситуации в отделе сообщу в начале недели, тогда и решим вопрос о твоём возвращении."

Офигеть! Мой начальник арестован, а отдел наверняка под усиленным контролем главной спецслужбы страны. И что мне делать? Если вернусь - то наверняка подвергнусь допросам и возможно расколюсь. А если не возвращаться - значит придется остаться здесь навсегда. Тоже перспектива не очень. В общем, есть над чем подумать.

Тем не менее я отправил часть своих отчетов о Ленинграде и о некоторых городах страны, которые мы посетили на гастролях. Остальные отчеты в контейнер пока не влезали.

Два дня после приезда мы отдыхали от репетиций, а когда наконец собрались снова, то Ольга ошарашила нас новым сообщением, полученным ею от Воронина. Оказывается, одну песню, исполненную нами на московском концерте, показали в музыкальном обзоре на центральном телевидении, то есть её наверняка посмотрели миллионы граждан нашей страны, что просто обязано сказаться на продаже наших пластинок. Но и это не самое главное: по всей вероятности видеозапись нашего выступления посмотрели в министерстве культуры, потому что на международный фестиваль современной песни, который состоится в Белграде буквально в это воскресенье, решили отправить именно нас.

Мы не верили своим ушам. Нас - можно сказать, начинающих музыкантов и на международный фестиваль - да такое не могло присниться нам даже в самом сладком сне. И мы снова взялись за работу, чтобы ещё тщательнее отшлифовать те песни, которые мы возможно будем играть за бугром.

Утром в четверг еще одно важное событие: по нашему предварительному согласию записать еще одну пластинку - с песнями о зарубежных городах - Ольга договорилась с Ворониным о проведении худсовета с целью одобрения этих песен. В одиннадцать часов мы были в отделе культуры горкома и прогнали перед цензорами всю нашу вторую программу. И тут случился полный облом: они не одобрили наши песни.

- Зачем вам петь о других странах? - спросила одна из представителей цензуры. - Вам что - больше не о чем петь? Пойте о нашей стране, о нашей партии, комсомоле, о наших стройках, о любви, о русских березах наконец. Зачем нам восхвалять другие страны, если наша ничем не хуже? Это не патриотично!

Мнение всех членов худсовета было единодушным, и возможно поэтому Воронин не стал ему возражать.

В тот день мы уже не репетировали, да и на заседания клуба я и Ольга не поехали, сославшись на сильную усталость и необходимость подготовки к новой поездке. А уже в пятницу Ольга сообщила нам о том, что мы вылетаем в Белград в субботу утром прямым рейсом из Ленинграда, а выступаем там на следующий день.

Но именно в пятницу, когда я в очередной раз отправил отчеты в будущее, со мной произошли большие неприятности, точнее - самые большие из тех, что со мной происходили в советской стране. Когда я поднялся из подвала, ко мне подошли два на вид интеллигентных человека в штатском и сказали:

- Гражданин Артемьев, пройдемте с нами, - и не ожидая моего ответа, взяли меня под руки с обеих сторон и повели в сторону дороги.

- Кто вы? Куда вы меня ведете? - возмущенно воскликнул я.

И тут же один из них показал мне красные корочки, на которых были хорошо видны три буквы - "К.Г.Б."

Больше я ничего не спрашивал, а лишь молча шел с ними до машины - к белой Волге, стоящей на дороге возле дома.

Минут через десять мы доехали до здания их конторы, а еще через пару минут я сидел в кабинете следователя.

Окинув меня пронзительным взглядом, он задал мне свои первые вопросы:

- Гражданин Артемьев Виктор Васильевич. Проживаете в Москве, работаете в редакции "Комсомольской правды". Правильно?

- Правильно.

- Хорошо, проверим. Кстати, кто у вас там главный редактор?

- Корнешов Лев Константинович. - Эту фамилию я хорошо выучил во время подготовки ко второму ПэВэ.

- Допустим. Тем не менее, вы уже более трех недель пребываете в Ленинграде, являетесь участником вокально-инструментального ансамбля "Орфей" и разъезжаете с ним по стране. Это у вас такая затяжная командировка?

- Нет. Командировка у меня была на неделю, потом я взял отгулы и отпуск. А вообще, я собираюсь переехать в Ленинград и дальше петь в "Орфее".

- Хорошая идея. Нам таланты нужны. Вот только есть одна проблема - петь Вы не можете от слова совсем.

- Не могу? Почему? - Я был буквально ошарашен таким заявлением, но смог сохранить внешнее спокойствие.

- Потому что поёте очень тихо. Я был на одном концерте вашего ансамбля и немало удивился - пели Вы в микрофон, но даже в него Вас было еле слышно. А ведь настоящий певец без всякого микрофона должен петь так, чтобы его слышали даже на улице, а ещё лучше - во всем городе. Но ничего, я Вас петь научу, именно для этого я Вас и пригласил.

- Интересно, и как Вы меня будете учить?

- Сейчас расскажу.

И тут следователь достал из своего стола разные предметы и стал их мне показывать, сопровождая это своими комментариями.

- Видите эти иголки? Когда я засуну их Вам под ногти, вы запоете так, что Вас будет слышно в коридоре. Когда я нагрею этот утюг и поставлю его на Вашу грудь, Вас уже будет слышно во всем нашем здании. Когда этим напильником я буду стачивать Ваши зубы - Вас будут слушать на улице, когда этот разогретый паяльник я засуну в Вашу задницу, Вас будет слышно и на соседней улице, а когда один электрод этой машинки я присоединю к Вашему языку, а другой - к Вашим яйцам, то Вас уже будут слушать на Невском проспекте. Вот так Вы и станете настоящим певцом.

От этих слов я сразу же впал в ступор: он что собирается меня пытать? Но за что? Просто так - от скуки? Это здесь такие развлечения? Внутри меня буквально всё закипало от возмущения, но я опять смог ответить достаточно спокойно.

- Ого, какая оригинальная школа вокала. Кого-то она мне напоминает. Ах-да, питерских бандитов. Вы случайно не у них учитесь?

- Ну что Вы! Обижаете! Это они у нас учатся, потому как их мы тоже обучаем такому пению - тогда, когда они угрожают нашему государству.

- Тогда у кого вы этому научились? Случайно не у фашистов?

- И опять мимо. Похоже, Вы плохо знаете историю. Когда мы взяли власть, помните? Так вот уже в те времена мы заставляли врагов революции петь правильно - по-настоящему. А фашисты пришли к власти значительно позже, и потому они учились у нас и методам дознания, и созданию трудовых лагерей и многому другому.

- Тогда у кого же вы учились? Или это большой секрет?

- Никакого секрета. Мы учились понемногу у разных народов - у средневековых викингов, у испанской инквизиции, у американских индейцев, у африканских народов, ну и конечно у восточных товарищей - самых изысканных учителей пения на нашей планете.

- Понятно. Но почему Вы решили учить меня? Я вам чем-то не нравлюсь? Тогда не ходите на наши концерты.

- Не могу, потому что Вы не только плохо поете, но и плохо думаете. Ваши мозги хоть немного понимают, о чем Вы говорите на ваших так называемых "закрытых" концертах, а на самом деле открытых для широкой публики? Вы поете о Западе в весьма позитивных тонах - типа всё у них прекрасно и свободно настолько, что можно ходить голышом. А это во-первых неправда, а во-вторых самая настоящая западная пропаганда. Вот я и спрашиваю Вас, гражданин Артемьев, кто и когда Вас завербовал? За какие коврижки Вы продали свою Родину?

- Что? Я? Да вы... - "с ума сошли" в гневе хотел сказать я, но последние слова все же не произнес. - Наш ансамбль просто участвует в программе, в которую нас пригласили.

- И кто же Вас пригласил?

- Да Вы же сами прекрасно знаете.

- Знаем, Вас пригласил гражданин Воронин, который похоже сам завербован западными спецслужбами. Но с ним мы ещё поговорим, его мы тоже научим петь по-настоящему.

- Гражданин? Да он же работает в отделе культуры ленинградского горкома партии.

- Конечно. А Вы думаете там нет вражеских шпионов? Тогда скажу Вам по большому секрету - шпионы у нас везде, они даже на самый верх пробрались! Но наша служба не дремлет, мы их конечно найдем и обезвредим. А пока речь идет о Вас. Вы что, не понимаете, что пропагандируете чуждый нам образ жизни, чуждую мораль и ценности? Неужели вы так наивны?

- Похоже, что так. Я действительно думаю, что мы просто поём о разных странах. А насчет наготы - так Воронин сказал, что такое явление действительно присутствует в некоторых странах Запада, но мы это не пропагандируем, а только обличаем. Однако после ваших слов я конечно прозрел и потому обязуюсь в подобных мероприятиях больше не участвовать.

- Это хорошо. И что самое главное - я в это верю. Точнее поверю, если Вы расскажете всё, что знаете, о Воронине и его вечернем шабаше под названием "КЛЮЧИ".

Я на секунду задумался. Быть доносчиком мне никак не хотелось. Но как увернуться от такого неприятного предложения? Надо выиграть время.

- Хорошо, но если позволите, я всё подробно напишу дома, а потом Вам принесу.

- Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Или вы сейчас куда-то спешите? Или может думаете, что у нас не найдется бумага и ручка? Не волнуйтесь, этого добра у нас хватает. Впрочем, об этом потом, а сейчас поговорим ещё об одном важном деле. Я конечно понимаю, что Вы ещё молоды, и хотя работаете в "Комсомолке", не слишком хорошо ориентируетесь в хитростях и коварстве западной пропаганды. Однако я не понимаю другого - кому и зачем Вы отправляете информацию о нашем и других городах? На кого Вы работаете? На вражескую разведку?

- Какую ещё информацию? Вы о чем?

- О той информации, которую вы отправляете в контейнере в подвале дома недалеко от вашей гостиницы.

Блин, они и это пронюхали, а здесь отвертеться будет ещё сложнее. Придется что-то сочинять.

- Ах эту? Так это для редактора нашей газеты.

- Ого! У нас появился новый вид связи? И как вы его называете - контейнерный?

- Ну что Вы! Контейнер забирает наш курьер и отправляет по почте в Москву.

- Ах курьер! Тогда почему мы лично Вас в подвале видели несколько раз, а курьера ни разу? Он у вас что - невидимый?

Увы, на это мне ответить было совершенно нечего и потому я сказал просто:

- Я ничего об этом не знаю.

- Понятно. Не хочешь говорить - значит, придется петь.

- Вот и всё, - подумал я, - перешел на "ты", значит увертюра закончилась, и сейчас начнется главное действие.

И ожидания меня не обманули. Следователь нажал на столе какую-то кнопку и буквально секунд через десять в кабинет вошли два молодых парня в военной форме.

- Отведите его в восьмую камеру и подготовьте к допросу первой степени.

Военные тут же взяли меня под руки и повели в одну из камер подвального этажа. В ней не было ничего кроме двух деревянных стульев, стоящих в середине помещения. Пол в помещении был бетонный, без всякого покрытия, стены покрашены в темно-зеленый цвет, а в дальней стене виднелось небольшое окошко с решеткой.

Мне приказали раздеться. Я отказался. Меня раздели силой, сняв с меня все что было, даже трусы и амулет. Потом связали руки за спиной кожаными ремнями и усадили на один из стульев, при этом бросив мою одежду с амулетом прямо на пол.

Следователь появился минут через пять с портфелем в руках и, не успев войти в камеру, сказал военным всего одно слово:

- Свободны.

Те тут же вышли наружу, а на смену им зашел мужчина пожилого возраста с небольшим чемоданчиком в руках. Он уселся на свободный стул прямо передо мной и, достав медицинские принадлежности, сначала послушал моё сердце, а потом измерил давление.

- Состояние нормальное, - доложил он следователю и вышел из камеры.

Тот же сел на стул передо мной и стал доставать из портфеля орудия пыток.

- Ну, что, Артемьев, с чего начнем? Иголки, утюг, напильник, паяльник, электрический ток?

- А без садизма никак?

- К врагам нашей Родины мы беспощадны. Так завещал нам великий Ленин. А начнем мы, пожалуй, с массажа тела.

Тут следователь достал щетку с металлической щетиной и резко провел ею по моей ноге. На ней тут же появились красные полосы, из которых выступила кровь. Дикая боль пронзила не только мою ногу, но и всё тело. Я не выдержал и закричал - не сильно громко, но в коридоре наверняка было слышно. А через пару секунд щетка уже прошлась по моему боку, а потом и по груди. Боль теперь была ещё сильнее, крови выступило больше, а кричал я ещё громче.

- Ну, вот, теперь начинаем петь правильно, но ещё недостаточно громко, потому продолжим, - заявил мой мучитель, намереваясь продолжать экзекуцию.

"Нет, это не человек, это зверь, - подумал я. - Значит правду говорил мой дед, воевавший на войне, что попасть в лапы чекистов было во много раз страшнее, чем в немецкий плен. И вот я в лапах этих садистов."

- Не надо! Я всё расскажу, - закричал я; мне вдруг пришла в голову спасительная идея.

- Точно? Тогда давай, начинай. Но если опять мне будешь вешать на уши лапшу, то имей ввиду - пением мы будем заниматься серьезно и долго.

- Да-да, я понял. В общем так: как-то я обедал в одной из кафешек на Невском. Ко мне подсел парень лет двадцати пяти, представился журналистом одной польской газеты. Я ему сказал, что я - музыкант. Он стал меня расспрашивать о моём и других ленинградских ансамблях, а потом попросил собрать о них информацию. При этом обещал заплатить. Я согласился. Через три дня мы встретились снова, и он уже попросил меня собирать информацию не только об ансамблях, но и о городе, а когда узнал, что мы отправляемся на гастроли, то и о других городах. При этом предложил оставлять информацию в контейнере недалеко от моей гостиницы, чтобы нам "не светиться вместе", как он выразился. Вот для него и собрал немного информации.

- То есть стал работать на врага?

- Причем тут враг? Он журналист социалистической, то есть дружественной нам страны, а информация которую я передавал, была совсем не секретна.

- А ты уверен, что он поляк, а не американец? Он тебе документы показывал?

- Нет, но он иногда говорил по-польски.

- Ну-да, американец выдающий себя за поляка, конечно не догадался бы выучить пару фраз по-польски. И как ты решил, что собранная тобой информация не является секретной? Ты знаешь, что часть городов, в которых вы выступали, закрыта для посещения иностранцев? Почему? Именно потому, что там находятся секретные объекты.

- Я об этом ничего не знаю.

- Верю, но это не освобождает тебя от ответственности. И еще - как же все-таки твой поляк забирал информацию из контейнера, если мы его ни разу не засекли?

- Это я не знаю. Клянусь здоровьем своей бабушки! - Моя бабушка уже умерла, и потому ей хуже не станет, подумал я.

- Жаль, а я думал, что ты действительно решил мне всё рассказать. Что ж, придется тебе петь дальше. И начнем мы на сей раз с иголок. Уверен, твоё пение на сей раз будет слышно даже на улице.

И он достал из своего портфеля несколько довольно длинных иголок. Я же собрал свою волю в кулак и мужественно ждал продолжения пыток.

Но в это время дверь комнаты открылась и в проеме показался мужчина в военной форме и с погонами капитана.

- Товарищ полковник, - сказал он. - Воронина взяли! Он уже здесь!

- Оперативно! Молодцы! А жену?

- Тоже.

- Хорошая работа! Уже иду.

Военный ушел, а следователь встал, достал из портфеля два листа бумаги и авторучку, и положил их на стул.

- В общем так, Артемьев, это твой последний шанс. Или пишешь всё как есть - когда и кем был завербован, какую информацию и как передавал, и всё такое. Или будешь петь не только весь вечер, но и всю ночь. И не одевайся, я скоро приду.

После этих слов он развязал мои руки и спешно вышел за дверь.