Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения

Введение

Видный английский политический философ-постмодернист польского происхождения Зигмунт Бауман, размышляя о смысле политико-философского познания мира, ввел различие между «священником» и «пророком». Традиционной функцией священника, по его мнению, была «точка зрения надындивидуального порядка, моделирование непостижимости и превращение ее в доступность, применение железной логики к кажущейся иррациональности, случайным событиям, придание смысла очевидно бессмысленной человеческой судьбе». Пророк — это нечто иное. «Религия пророков... не содержит легких обещаний освобождения страдающего индивида от тяжести его ответственности. Он скорее демистифицирует, нежели интерпретирует тайну человеческого существования. Пророки поэтому, в отличие от священников, обещают мало утешительного, а направляют свой обвиняющий перст на самих себя, будучи оставленными в одиночестве на пустой сцене».

В политической философии и теории было множество «священников» и лишь немного подлинных «пророков». В самом деле, политическая философия представлена в великих книгах, авторами которых были Платон, Аристотель, Локк, Руссо, Маркс, Хайдеггер и многие другие великие мыслители, а также в работах многочисленных профессоров. Будет лучше, если студенты потратят больше времени на знакомство с мыслями великих мастеров, а профессорские книги (к числу которых относится и данный курс лекций) будут рассматривать просто как своего рода консультанта и помощника в понимании трудных мест. Стоит ли отказываться от подлинного ради пересказа?

Однако политическая философия — это не только удел избранных. Политическую философию можно встретить и в практической политике, хотя здесь она часто скрывается под разными масками. У политики и политической философии есть одна общая черта — обе они прибегают к аргументам. Вспомните, например, какую-либо аналитическую телевизионную программу. Политики и комментаторы спорят друг с другом, выдвигая аргументы «за» и «против», обвиняют друг друга в ошибках и злонамеренных искажениях информации, отстаивают свои точки зрения. Политика всегда предполагает приверженность какой-то определенной позиции. Каждая сторона защищает собственные интересы, но все они имеют нечто, что их объединяет, — идею общего блага. Трудно представить себе политика, который публично заявил бы, что собирается нанести вред своей стране или избирателям из алчности, ненависти или карьеризма, хотя некоторые из них, все же следует признать, это делают. Но мы оставим такой тип поведения за скобками.

В то же время политики всегда обращаются к кому-то, кто становится арбитром данного спора. В этой роли может оказаться ведущий программы, участники передачи, электорат, члены партии, президент страны или политический мыслитель. Большинство людей рассуждают, выдвигают аргументы в защиту своей позиции также и в повседневной жизни, но обычно делают это довольно плохо. Логика, лежащая в основе их аргументов, другая, чем та, к которой прибегают ученые, в том числе политические теоретики. В обиходе, а язык политического спора с участием публики обычно приближается к повседневному языку, чисто логические средства аргументации используются довольно редко. Российский философ И. Т. Касавин подчеркивает: «Ошибки, связанные с нарушением логической правильности рассуждений, нарушением законов, правил и схем логики, составляют, в сущности, логику повседневного мышления»[1].

Политическая теория переживает сегодня в России и многих других странах не лучшие времена, пытаясь увернуться от целого ряда «айсбергов», грозящих самой возможности нагруженного идеями кораблю мировой политической мысли оставаться на плаву. Широко распространившийся дилетантизм в политике требует упрощения знания, легко откликается на всевозможные слоганы и клише, коверкает понятия и агрессивно не приемлет высокой абстракции и достаточно сложного научного языка, подменяя его своего рода политическим «новоязом». Все должно быть просто, доступно, понятно той самой «кухарке», которая должна научиться управлять государством, как требовал еще В.И. Ленин; применимо здесь и сейчас, а главное — легко продаваемо на рынке услуг.

Нисколько не умаляя значение всевозможных курсов по PR, GR, HR, политическому менеджменту и другим прикладным дисциплинам, все же подчеркнем, что, прежде чем что-то прикладывать, следует иметь то, что прикладывать, а именно: навыки политического, в том числе абстрактного мышления, умение опираться на опыт прошлого и идти дальше, не ограничиваясь копированием чужих образцов, разработанных в применении к другому обществу и другим условиям. Сформировать же «то, что прикладывают», может только политическая теория (философия) с ее мысленными экспериментами, культурой научного диалога, умением не ограничиваться только дескриптивным описанием, часто идти вопреки устоявшимся представлениям, т.е. быть «неудобной» и «непослушной». Проблема эта не нова и отнюдь не ограничивается духовным пространством нашей Родины. В конце концов, мы живем в обществе потребления, глобализации и искаженной в постмодернистском зеркале рациональности. Однако если на Западе занятие политической философией по-прежнему считается в среде политологов весьма респектабельным, если вообще не элитарным, то у нас это чуть ли не секта, объединяющая обитателей «башни из слоновой кости», далеких, как считается, от практических потребностей дня. «Я думаю, что сама свобода реализуется в полном освобождении, только не от служб безопасности и не от карательных органов, а от шаблона вульгарного политического мышления, из которого 90% “политически мыслящего” населения не может выйти», — пишет известный российский философ А. М. Пятигорский[2].

Профессионал, в отличие от обычного человека, в состоянии разъяснить, какого рода ценности скрываются за каждым высказыванием политиков, он может вооружить их аргументами, которых всегда так не хватает. Частично рациональный характер политики получает свое завершение именно в политической теории, хотя лишь немногие умы не только слышат этот призыв, но и пытаются ответить на вопросы, поставленные самой жизнью. Политическая теория всегда присутствует в политике, ожидая, когда же, наконец, она будет востребована. При этом она не отвергает аргументы спорящих, а, наоборот, питается ими, развивает скрытый в них смысл, будучи, как писал американский политический философ Харви Мэнсфилд, «наполовину служанкой науки, наполовину ее противником»[3].

Между тем вспомним классиков, нет ничего более практичного, чем хорошая теория. Можно привести множество аргументов в защиту этого тезиса, но мы ограничимся хотя бы двумя. С одной стороны, как писал об этом знаменитый английский политический мыслитель Джон Стюарт Милль, при отсутствии серьезной дискуссии по базовым принципам даже наиболее фундаментальные идеи оказываются подверженными дегенерации, превращаясь в обыденные догмы, заучиваемые, но не понятые. Всякий ответ на критику предполагает переосмысление аргументов и осознание смыслов. Поэтому даже обсуждение конституционных принципов открывает больше возможностей, чем содержит угроз. С другой стороны, если мы все же хотим, чтобы политика сохранялась и не была подменена верой или идеологией, необходимо пространство открытой конкуренции идей и рассмотрения социальных альтернатив — с этим соглашается большинство современных теоретиков[4].

«В тонком хаосе неопределенных политических абстракций кажется совершенно невозможным нащупать все “измы” и каждый закрепить точным определением, — начинал свою книгу “Империализм” известный английский экономист и политический теоретик Джон Гобсон еще в начале XX в. — Там, где смысл меняется так быстро и легко не только в зависимости от хода мысли, но часто и от тех искусных манипуляций изощренных политиков, которые имеют целью затемнить его, расширить или исказить, — тщетно требовать той определенности, какая необходима в точных науках»[5]. Лучше не скажешь. И все же мы попытаемся структурировать процесс теоретического осмысления политики.

Идеи — всегда отражение контекста и проблем, вызвавших их жизни. Но они становятся реальной силой, когда вырываются из узкого и сравнительно небольшого контекста своей страны и конкретного времени и становятся значимыми в схожих обстоятельствах и периодах общечеловеческого развития. Одновременно они воплощают в себе опыт предшествующих идейных исканий — своих и чужих, взаимодействия с другими доктринами и учениями, намечают точки напряженности и тенденции будущего. Все вместе они воплощают теоретический срез своего времени. Они отражают реальность, но одновременно изменяют ее, направляя развитие зачастую в неожиданных направлениях.

Прошедшее столетие было необычайно богатым не только реальными историческими событиями и процессами, но и огромным разнообразием социальных и политических форм, быстро сменявших друг друга. Эти тенденции сохранились и в XXI в. Множество разнонаправленных векторов, терминологий, языковых игр, проблем и их решений, предлагаемых политической мыслью, ставят перед исследователем почти неразрешимую задачу структурирования политико-теоретического процесса. Но мы все же попытаемся выделить из всего полотна развития современной политической мысли парадигматические узлы, контекстуальные сдвиги, общие тенденции, не упуская из виду личности политических теоретиков.

Как бы там ни было, политическая теория исходит из того, что политика всегда будет предметом споров и дискуссий, при этом не важно, открыт ли спор для всех желающих или идет за закрытыми дверями. Это не мешает поиску наилучшего решения вопроса, хотя отнюдь не обязательно, чтобы с предложенной идеей общего блага все соглашались. Политическая теория будет востребована до тех пор, пока будут существовать люди, защищающие разные взгляды на политику. Подлинный диалог предполагает не просто авторитет говорящего, а то, что каждый может что-то новое узнать от своего собеседника. Иными словами, через участие в диалоге он расширяет собственное понимание обсуждаемой проблемы. Таким образом, политическая теория по сути своей диалогична.

В одном из своих интервью французский философ и политический мыслитель Мишель Фуко ответил на вопросы журналиста, сделав очень важную констатацию[6]:

«В серьезной игре вопросов и ответов, в работе по адекватному разъяснению, права каждого участника в каком-то смысле внутренне предполагаются самой дискуссией. Они подкрепляются только ситуацией диалога. Человек, задающий вопросы, попросту осуществляет право, которым он располагает: оставаться при своем мнении, ощущать противоположное, требовать больше сведений, выделять другие основоположения, указывать на неправильные рассуждения etc. Что же касается человека, отвечающего на вопросы, он тоже пользуется правом, вовсе не находящимся вне самих дебатов; логика собственных рассуждений привязывает его к тому, что он высказал ранее, а согласие вести диалог ставит в зависимость от вопросов оппонента. Вопросы и ответы зависят от игры — игры одновременно приятной и трудной, поскольку в ней каждый из двух участников берет на себя труд использовать только те права, которые представляются ему другим (принимая, таким образом, модель диалога).

В противоположность этому, полемист продолжает оставаться закованным в броню привилегий, которыми он располагает в рамках своего натиска, и никогда не дает согласия на вопрос. В принципе он обладает правами, уполномочивающими его вести войну и превращать свое противоборство прямо-таки в обязанность; человек, с которым он вступает в конфронтацию, является для него не партнером в поиске истины, но противником, врагом (который заблуждается, который опасен, само существование которого в конечном счете несет угрозу). Для полемиста, соответственно, игра заключается не в признании этого человека в качестве субъекта, имеющего право на слово, а в отстранении его в качестве собеседника от любого возможного диалога; конечная цель полемиста не в том, чтобы приблизиться к трудной истине настолько близко, насколько это возможно, а в том, чтобы вызвать триумф тем, что полемист оставался верен себе с самого начала. Полемисту свойственно полагаться на узаконение того, что само понятие противника устраняется».

В этом принципиальное различие между диалогом и полемикой. А потому и жанр нашего дальнейшего разговора должен быть скорее диалогом, чем полемикой. Ибо наш интерес — в выяснении истины, а не в опровержении взглядов оппонента, даже если мы категорически не согласны с ними, будь то в силу нашего знания или предшествующих идеологических установок. Ибо одной из основных характеристик всякого научного знания является интерсубъективность, т.е. открытость для компетентной критики. Автор считает, что если студенты в результате освоения данного курса научатся хотя бы только уважению к мнению своего оппонента, с которым они могут быть не согласны, то это уже будет важнейшим шагом вперед в развитии политической культуры нашего общества.

При работе над курсом следует помнить, что политическая теория — не закрытый предмет с раз и навсегда установленными подходами, категориями и связями. Автор по возможности старалась избежать упрощения раскрываемых проблем и превращения учебного пособия в сборник однозначно зафиксированных правил и формулировок. Некоторые читатели могут не согласиться с авторским отбором наиболее важных тем, оценкой отношений между проблемами или выбором в качестве примеров отдельных политических мыслителей, чьи взгляды позволяют рассмотреть ту или иную проблему политики. Ничего дурного в этом нет. Сам подход к предмету предполагает широкую альтернативность, ведь политическую теорию нельзя выучить подобно Катехизису. В этом отличие данного учебного пособия от стандартных учебников — он предполагает вопрошение, дискуссионность, открытость и лишь в редких случаях, когда это необходимо, формулировки и определения. Однако будущему политологу очень важно научиться мыслить в теоретическом ключе. Древнегреческий философ Платон писал, что глубокое образование пригодно лишь для очень немногих, которые и сами при малейшем указании способны все это найти. Поэтому задача учебника — лишь подтолкнуть самостоятельное мышление, научить постановке проблем и аргументации в защиту собственных идей сегодняшнего студента, а завтра, весьма возможно, политического мыслителя или политика. Именно поэтому в большинстве зарубежных университетов, в отличие от нередкой российской практики, где в последние годы так увлеклись прикладными предметами, политическая теория традиционно считается основополагающим курсом в политологическом образовании.

В основу пособия положен курс лекций, неоднократно прочитанный (разумеется в разном объеме) для студентов бакалавриата, магистратуры и аспирантуры в Московском государственном институте международных отношений (университете) МИД России. Большинство содержащихся в учебном пособии определений сверено с «Новой философской энциклопедией» под редакцией академика РАН В. С. Степина и Г. М. Семигина (М.: Мысль, 2000), а также «Кембриджским словарем философии» под редакцией Роберта Ауди (1999), оказавшим существенную помощь в работе над текстом.

Хотелось бы также подчеркнуть, что книга не могла бы быть завершена без доброжелательной критики, а также советов множества друзей и коллег, прежде всего, по факультету политологии МГИМО-Университета МИД России, Институту философии РАН и другим научным центрам России, из редакций журналов «Полис», «Международные процессы», «Полития», «Сравнительная политика» и «Вопросы философии» (я не рискну назвать имена всех, кто помогал мне, поскольку боюсь обидеть кого-то из пропущенных), но приношу всем им глубочайшую и самую искреннюю благодарность.