Союз плуга и трезуба

Два хитрых Наполеона, придумавшие Италию

Есть такое крылатое выражение — наполеоновский план. Так обычно называют нечто грандиозное, но нереальное, фантастическое. Впрочем, мы просто несправедливы к Наполеону. Многим его замыслам удалось стать явью. К примеру, современная Италия — один из самых ярких примеров воплощенных наполеоновских планов. Однако сами итальянцы вспоминать об этом не любят. Вместо того, чтобы утыкать дорогую родину монументами императору Франции, говорившему в детстве на корсиканском диалекте, который так похож на итальянский и подписывавшемуся «Наполеоне Буонапарте», они предпочитают ставить памятники королю Виктору Эммануилу. Официально он — объединитель страны.

Наряду с графом ди Кавуром и Гарибальди этот король — один из трех главных героев национального мифа. Миф носит по-итальянски бравурное название — Рисорджименто. В переводе — Воскрешение. Если свести эту сказку к простой формуле, она выглядит так: в XIX веке Италия страдала под пятой иностранных завоевателей, а итальянцы мечтали только об освобождении и воссоздании единой страны — о Воскресении. Появился храбрый король Пьемонта Виктор Эммануил и с помощью мудрого премьер-министра графа Кавура и буйного Гарибальди освободил ее от владычества австрийцев. Славься, возрожденная Италия!

Но правда заключается в том, что первым человеком, нарисовавшим на карте королевство Италия, был не Виктор Эммануил в 1861 году, а Наполеон Бонапарт в 1805-м. Он же стал и ПЕРВЫМ КОРОЛЕМ ИТАЛИИ. А во времена Виктора Эммануила больше всего крови за независимость этой страны пролили не итальянцы, а… французы.

То, что сегодня происходит на Украине, не уникально — это всего лишь последняя, гаснущая волна процесса, который начался в Европе в эпоху Великой французской революции. Создатели наций на Западе врали не меньше наших «отцов» независимости. Но параллели между Италией и Украиной особенно очевидны. И ту, и другую страну сделали буквально из ничего — «воссоздавая» то, чего никогда… не было.

Историческую фразу Камилл ди Кавура, произнесенную в 1861 году. «Италию мы создали, теперь надо создать итальянцев», вы, дорогой читатель, уже знаете. Отдадим ему должное. Хотя бы за циничную откровенность. В отличие от украинских политиков, Кавур был веселый парень — любитель вина и женщин. Он не врал без нужды. По крайней мере, наедине с самим собой.

До начала XIX века Италия — просто географическое понятие. Данте и Бенвенуто Челлини считали себя флорентийцами. Казанова — венецианцем. Колумб — генуэзцем. Никто из них итальянцами себя не называл. Что общего могло быть у тех же венецианцев с генуэзцами, если они разговаривали на разных языках и больше всего на свете ненавидели не турок или французов, а друг друга? Жестокие войны между Венецией и Генуей — главный конфликт средневековья в Италии. Свою великую книгу о путешествии на Восток венецианец Марко Поло написал, сидя именно в генуэзской тюрьме. Единого литературного языка не существовало. Мемуары, которые принесли ему всемирную славу, тот же Казанова накропал по-французски. Его соотечественник, выдающийся эротический поэт Баффо, сочинял на венецианском языке. Любой филолог знает строчки Данте:

И ни слова об Италии! Для Данте родина — Флоренция, Фьоренца. К ней мысленно обращался он, изгнанный из родного города как представитель побежденной партии гибеллинов — сторонников германского императора. Повторюсь: Данте считал — один Бог на небе, значит, и один царь должен быть на земле, а в трактате «Монархия», где он излагал свои мысли, поэт обращался к «народам Италии». К НАРОДАМ, а не народу!

Впрочем, не исключаю, что вы мне не верите. Ведь отказываться от привычных стереотипов трудно. Даже невыносимо. Это как признаться самому себе, что кто-то вас нахально прокинул да еще и снял на этой комбинации кассу. Тогда давайте предоставим слово уроженцу Италии всемирно известному писателю Умберто Эко. Вот как этот осроумный и весьма почитаемый мною автор изобразил этническую и языковую ситуацию в Италии в романе «Баудолино»: «Там прежде обитали римляне, римляне римские, те, которые говорили на латыне… Потом империя тех римлян развалилась, и в Риме остается только папа, а по Италии распространились разные народы с РАЗНООБРАЗНЫМИ СВОИМИ ЯЗЫКАМИ. У нас во Фраскете говорят одним манером, а неподалеку, в Тортоне, уже другим. Путешествуя с Фридрихом по Италии, мне привелось слышать нежные языки, с которыми при сравнении наш фраскетский вообще не язык, а лаянье псов».

Так и лаяли каждый по-своему до того эпохального дня, когда в 1796 году в Италию вторгся молодой французский генерал корсиканского происхождения Наполеон Бонапарт. Еще накануне его вторжения в Италии существовало много государств: Неаполитанское королевство, занимавшее почти половину нынешней Италии, Королевство Сардиния, несколько герцогств Модена, Парма, Тоскана, Папская область со столицей в Риме и две республики — Генуя и Венеция.

Все это плохо лежавшее добро Бонапарт завоевал за несколько месяцев. А потом создал на развалинах Итальянскую республику, чтобы легче было управлять захваченными территориями. В те времена молодой авантюрист еще был республиканцем. Но в 1805 году Наполеон объявил себя императором, а Итальянскую республику переименовал в Итальянское королевство. Королем Италии, естественно, назначил себя. А короновался железной короной лангобардов. Эта корона принадлежала предводителям средневекового германского племени, захватившего в VI веке н. э. северную Италию. Корона, на самом деле, золотая. Но внутрь ее по периметру вделан выгнутый кольцом железный гвоздь — якобы из креста, на котором распяли Спасителя. Отсюда и название.

Как итальянский король Наполеон короновался 26 мая 1806 года (запомните эту дату!) в Милане. В честь этого события он выпустил очень красивые золотые монеты достоинством в 40 лир. С одной стороны их было написано «Император Наполеон», а с другой — «Королевство Италия». Он же утвердил и флаг этого государства, цвета которого совпадают со знаменем нынешней Италии — зеленый, белый и красный. Легко заметить, что флаг почти такой же, как у Франции. Просто синий цвет заменен зеленым. Так Наполеон подарил Италии государственность и главный символ.

Но править страной постоянно первый король Италии не мог. Ведь одновременно он был еще и императором Франции. Поэтому исполняющим обязанности главы государства с титулом вице-короля он назначил Евгения Богарне — сына своей жены Жозефины от первого брака. Наполеон вообще мечтал об объединенной Европе, которой правили бы он, его родственники и его генералы.

Однако объединенная Европа с первого раза не получилась. Она замерзла в русских снегах, куда сходили и созданные императором первые «итальянцы». Двадцать семь тысяч их побывали в 1812 году в походе на Москву. Но вернулся оттуда только каждый двадцать седьмой — всего тысяча завшивленных, чудом уцелевших героев — высококачественный генетический материал для будущей нации, выдержавший испытание жесточайшим естественным отбором русских морозов и казачьих пик. (Так и вижу умилительную картину, как происходил сей биологический эксперимент. Два бородатых казачины верхом на косматых лошадках, а у копыт — целый взвод незадачливых макаронников, взывающих о пощаде. «Ну, что, Ванька, — говорит казак казаку. — Их тут двадцать семь душ — иродов. Каждый из нас проткнет ровно по тринадцать штук. А вот этого, самого маленького, с барабаном, оставим на расплод — авось, из него что-то путное выйдет…)

«Нельзя отрицать того, что Наполеон симпатизировал итальянцам в силу того смутного расового родства, действие которого сказывалось с особой силой всякий раз, когда он находился в их стране, в непосредственном общении с ними», — писали в «Истории XIX века» французские профессора Лависс и Рамбо. Да и как же мог Наполеон им не симпатизировать? Ведь это он придумал итальянцев! Придумали бы их казаки, они бы им тоже симпатизировали. Даже без смутного родства.

Впрочем, первый король Италии не отрицал существования на полуострове, кроме итальянцев, и других коренных народов. Присмотревшись поближе к пьемонтцам, он решил, что это не итальянцы вовсе, а французы, и присоединил их к Франции напрямую — язык пьемонтцев даже сегодня куда больше похож на французский, чем на итальянский. А на юге Итальянского сапога оставил целое Неаполитанское королевство, назначив туда королем своего друга Мюрата — сына простого трактирщика из-под Тулузы. Мол, для этих мафиози он будет куда органичнее законного короли Фердинанда из династии Бурбонов. Мюрат сел на трон. А Фердинанд сбежал на Сицилию, где у него было еще одно королевство — Сицилийское, куда по причине отсутствия флота, разбитого при Трафальгаре, загребущая рука императора не могла дотянуться.

Марионеточная наполеоновская Италия просуществовала до 1815 года, когда ее создатель проиграл битву при Ватерлоо и удалился на остров св. Елены. Победители «корсиканского чудовища» — Великобритания, Россия, Австрия и Пруссия договорились на конгрессе в Вене об устройстве послевоенного мира В Италии все вернулось на круги своя — к положению, существовавшему до вторжения на полуостров французских войск. Снова воскресли независимые государства — Парма, Модена, Тоскана… Разве что Неаполитанское и Сицилийское королевства слились в одно под властью местных Бурбонов и были торжественно переименованы в Королевство Обеих Сицилий, а Венеция и Ломбардия — то есть, территория бывшего «Королевства Италии», придуманного Наполеоном, — оказались под именем Ломбардо-Венецианского Королевства под управлением Австрии. Вена назначала туда своего вице-короля — точь-в-точь, как это делал Наполеон. Наступили мир и спокойствие.

Естественно, такой мир не нравился всем. Многие, и в первую очередь так называемая интеллигенция, стали говорить, что при Наполеоне, когда «была Италия», жилось вольнее и сытнее. Мол, и макароны были толще, и пицца — диетичнее. В каждом из независимых государств на полуострове в виде сапога нашлись свои горючие элементы. Местные правительства с ними довольно эффективно боролись. Поднимет очередной революционер «восстание» в какой-нибудь Парме, покричит для виду на площади, требуя свободы, и бежит за границу. Главной «заграницей» для этих революционеров стал Пьемонт — Сардинское королевство — то самое, жители которого разговаривали на языке, похожем на французский. Пьемонтский король Виктор Эммануил решал, что давать приют бузотерам ему выгодно. Так он мог терроризировать своих соперников — всех остальных итальянских монархов. А кого не вмещал Пьемонт, те бежали во Францию. Именно там Джузеппе Мадзини создал свою организацию «Молодая Италия», состоявшую в основном из его друзей. Мадзини выпускал журнал и требовал вместо кучи итальянских государств одну республику — как во времена Древнего Рима.

По сути, Италия была в то время большой буферной зоной между Австрией и Францией. И тут у пьемонтского короля завелся очень умный министр граф ли Кавур. А во Франции путем различных махинаций как раз пришел к власти племянник Наполеона — Наполеон III. По мере сил молодой человек во всем стремился подражать покойному дяде и лез в драку по всякому поводу. Третьего Наполеона с лихо закрученными мушкетерскими усами и бородкой так и тянуло повоевать с Австрией и Россией — отомстить за прежние семейные обиды.

Хитрые пьемонтцы Виктор Эммануил с Кавуром решили: а почему бы не использовать взрывную агрессивность Наполеона III в своих целях? Будем «шестерить» перед Францией, втянем ее в войну с Австрией на своей стороне и снова создадим «Королевство Италию» с собою во главе. Должен же новый Наполеон сделать что-то хорошее для таких замечательных союзников!

На будущую Италию Кавур с Виктором Эммануилом смотрели, как на бизнес-проект. Если сломать все границы в итальянском сапоге, туда можно будет засунуть здоровенную пьемонтскую ногу. Вся казна, все налоги, которые собирают король Обеих Сицилий, герцоги Пармы и Тосканы, а также Папа Римский (а он много берет!) пойдут нам — умным и прогрессивным деятелям.

Чтобы втереться в доверие к Наполеону III, два сардинских прохиндея впутались в Крымскую войну. Пятнадцатитысячный корпус пьемонтских войск целый год мерз под Севастополем — говорят, даже отличился в битве на Черной речке. Но начальный политический капитал Кавур и Виктор Эммануил вложили очень выгодно. Наполеон остался очень доволен их вкладом в общую победу и в ответ дал себя впутать в войну против Австрии — за «освобождение» Италии.

Национальный итальянский миф гласит, что все итальянцы мечтали об этой свободе. Но в реальности за будущую Италию в основном воевали французы. Правда, не на шару. Полным идиотом Наполеон III все-таки не был. Взамен своей «бескорыстной» помощи итальянскому делу, он выторговал у двух пьемонтских махинаторов Ниццу и Савойю, принадлежавшие до этого Пьемонту. Савойя — это дедовское наследие Виктора Эммануила. Он и был-то из так называемой Савойской династии! Но дедушкин удел расчетливый пьемонтец, плюнув на сантименты, отдал взамен за будущие выгоды — ведь Италия в пятьдесят раз больше какой-то Савойи! Ну, ее в римскую баню, эту Савойю вместе с покойным дедушкой! В общем, очень буржуазный был король — реалистично смотрел на вещи.

Получилась смешная ситуация. Австрия воевала за независимость маленьких итальянских государств против наглого Пьемонта, который крышевал Наполеон III. А Франция — за независимость будущей марионеточной Италии во главе с Пьемонтом. За красивыми словами скрывались два тонких политических расчета великих держав. Австрийцев устраивала раздробленная Италия как буферная зона между ними и Францией. А французы хотели ослабить Австрию и создать подконтрольную себе новую страну, которая слушалась бы не Вены, а Парижа.

Враги сошлись на равнине в Ломбардии — под деревней Сольферино 24 июня 1859 г. С одной стороны — 120 тысяч австрияков, часть из которых составляли ничего не понимавшие в этой высокой политике солдаты-русины из далекой Галиции, которые еще не догадывались, что они — «украинцы». С другой 25 тысяч пьемонтцев, то есть, «протоитальянцев» и почти 94 тысячи французов. Такой битвы Европа давно не видела. Австрийцами командовал лично император Франц-Иосиф, союзниками — Наполеон и Виктор Эммануил. Войска растянулись по фронту на пять миль. Австрияки лезли на рожон, как черти. Но французы, заняв господствующие высоты с виноградниками (за виноградник каждый настоящий француз готов сражаться до последней капли крови!), отбили все атаки и перешли в контрнаступление. Пьемонтцы тоже не зевали. Виктор Эммануил лично водил своих головорезов в атаку на силы реакции.

Мяса ради будущей Италии друзья наделали столько, что ошалел даже главный «италофил» — Наполеон III. Сразу же после победы он заключил с Францом-Иосифом мир и укатил в Париж. Подальше от разлагающихся трупов. Именно после этой бойни придумали международный Красный Крест — так жалобно орали на поле при Сольферино раненые, которым поотрывало ядрами руки и ноги. А поскольку взывали к общественности они в основном по-французски — на тогдашнем международном языке, их вопли были услышаны.

Зато в результате этой великой французской победы в литературе появился роман немецкоязычного писателя Йозефа Рота из ныне украинского городка Броды — «Марш Радецкого» (он открывается сценой битвы при Сольферино), а на карте Европы — независимая Италия под тем же зелено-бело-красным флагом, который придумал для нее Наполеон-старший. Остальное было делом техники. Государственным языком назначили тосканский, потому что на нем разговаривал Данте. То, что Данте выступал за власть над Италией германского императора, никого из новых итальянцев не смущало — давно это было, в XIV веке, кто помнит о его политических заблуждениях? Зато всемирно известный поэт — примажемся к его славе! До сих пор в Италии шутят, что первый иностранный язык у них итальянский — дома все по-прежнему говорят по-сицилийски, по-венециански, по-пьемонтски. Как кому нравится.

Беспощадный Виктор Эммануил и его клан уничтожили все независимые государства на территории Италии. Больше всего пострадало Королевство Обеих Сицилий. Уровень жизни там сразу понизился. «Экономическая политика Пьемонта привела к ухудшению положения масс Юга, — писала в книге «Италия на рубеже веков» еще советская исследовательница Цецилия Кин, — возник так называемый «великий бандитизм», когда сторонники низложенной династии Бурбонов использовали крестьян и бывших солдат бурбонской армии в борьбе против правительства».

Итальянские эмигранты в Америке, которых показывают в гангстерских фильмах, — это прежде всего сицилийцы, уехавшие за океан от счастливого итальянского Рисорджименто. А знаменитая мафия — остатки партизанского движения против захватчиков-пьемонтцев.

Удивительно, но объединение Италии привело к… резкому падению боевого духа итальянской армии. Жители итальянских государств, завоеванные пьемонтцами, не хотели сражаться за единую Италию — то есть переименованный в нее великий Пьемонт. От австрийской разведки не удалось скрыть это настроение умов. В 1866 году вспыхнула австро-прусская война. Виктор Эммануил тут же вмешался в нее на стороне Пруссии, надеясь еще чем-нибудь поживиться. Инструкция главнокомандующего австрийской армии на итальянском театре эрцгерцога Альбрехта так оценила потенциальную стойкость нового противника: «Сардинская армия после последних походов сделала большие успехи по части снаряжения, вооружения, обучения, довольствия войск и управления ими, но в нравственном отношении она не поднялась… Прежний рыцарский и монархический дух офицеров, вследствие примеси к ним эмигрантов, волонтеров и лиц, изменивших прежнему своему знамени, значительно ослабел. Между солдатами дух единства и преданности, существовавший в пьемонтской армии, где каждый полк состоял из жителей одного округа, не может более существовать, ибо теперь пьемонтцы в полках составляют меньшинство, в смеси со всеми другими итальянскими племенами, из которых многие не любят военной службы и не расположены к Пьемонту».

Будущий командующий Киевским военным округом генерал Драгомиров, а тогда военный атташе назвал эту характеристику итальянской армии «превосходной». Одним словом, итальянцев еще было создавать и создавать…

Но для успешного завершения этого эксперимента пришлось пропустить исходную биомассу, как фарш, через кровавую мясорубку XX столетия. Логическим результатом объединения Италии стала не свобода (из 28 миллионов подданных нового королевства избирательными правами пользовались всего полмиллиона), а участие в двух мировых войнах и фашизм Муссолини. Ибо любая страна, вынужденная сглаживать внутренние противоречия между частями, из которых склеена, переходит к жесткой внутренней и агрессивной внешней политике.

По наполеоновскому «итальянскому» рецепту создавались и создаются все новые независимые государства. Обычно они плодятся в спорных поясах между сверхдержавами. Чтобы ни себе, ни другому. Так «возродилась» во второй половине XIX века между Оттоманской Портой и Российской империей никогда не существовавшая Румыния, которую до того дипломаты несколько свысока именовали «валашскими княжествами». А веком позже между Германией и Россией — Польша («уродливое детище Версальской системы», по выражению Молотова), Чехословакия (чуть ли не самый яркий пример высосанного из пальца государства, что видно даже по названию и тому красноречивому факту, что, осознав свою полную искусственность, Чехословакия добровольно самораспустилась) и… наша богоспасаемая Украина.

Это не означает, что я против нынешней Украины или так называемых национальных государств вообще. Если что-то возникло и существует, значит, это непреложный этап в истории человеческого развития. Надо и его пройти. Не все существующее — разумно, но если Господь так управил, значит, так тому и быть. Не нам разрушать республики и колебать престолы. Каждому — свое. А я не повстанец и не заговорщик. У меня другое ремесло — писательское. Но никто не в силах отнять у меня право на свободные рассуждения. А они, увы, не избавлены грустной иронии.

Ради воплощения прекрасной утопии нации несколько десятков миллионов европейцев пришлось в XX веке переселить на тот свет. Причем, не только евреев. Я имею в виду немцев и итальянцев, так удачно и, главное, дешево «материализовавшихся» в предыдущем столетии, чтобы дорого погибнуть в России в столетии следующем (на сей раз, под Сталинградом), а также поляков, венгров, румын, и, естественно, русских. Простите, представители тех незадачливых «племен», коих забыл помянуть — вас так много, что всех не упомнишь.

Еще несколько миллионов согнали с насиженных мест, где они жили столетиями. Немцев выселили из Восточной Пруссии и Судет. Поляков — из Львова. Лемков — из Лемковщины, переименовав их в украинцев.

Ничего подобного просто быть не могло в эпоху «реакционных» монархий старого порядка. Прусский король или австрийский император охотно завоевывал какую-либо чужоязычную территорию, но ему даже в голову не могло прийти депортировать местных жителей целыми уездами, потому что они не немцы и не понимают государственного языка. Завоеванные должны были обожать «своего» монарха и исправно платить налоги, но имели право на дом и спокойную частную жизнь.

Идея национализма — глубоко антихристианская по сути, какой бы он ни был. Именно поэтому национализм сразу же скрестился с материалистической профанацией христианства — социализмом, породив германский национал-социализм и итальянский фашизм. Интегральный украинский национализм Дмитрия Донцова — всего лишь обезьянья разновидность этих двух своих отцов-прототипов.

И даже если церковь сохраняется в национальном государстве, она либо становится пустой, как в Чехии, либо превращается в обычный племенной культ, наподобие польского католицизма. Сказав: «Несть ни эллина, ни иудея», святой Павел имел в виду, что есть просто люди. Классический же национализм всегда учил своих адептов не видеть в представителе другой нации человека. Или видеть его в последнюю очередь. Ибо нация — «понад усе».

Не мудрено, что в такой нервной обстановке, когда даже местечковые евреи стали бросать свои гешефты и замышлять воссоздание «царства Израильского», чуткий к требованиям момента и не совсем простой парубок с Полтавщины засел за написание своей «Самостийной Украины». Главное было — не отстать от времени, убегающего в неизведанную даль за ветряком на краю родного села.