Спартак

Глава седьмая СОБЫТИЯ В РИМЕ. МАКР И ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

73 год оппозиционные сенату элементы встречали со смешанным чувством ожидания и тревоги. Все понимали: в борьбе партий наступает решительный момент.

Преемником Л. Квинкция выступил новый народный трибун — Г. Лициний Макр (107—66 гг. до н. э.), человек красноречивый, образованный, энергичный и уважаемый в народе.

Цицерон относился к Г. Макру, как и ко всем трибунам оппозиционного направления, крайне недоброжелательно. Соглашаясь с тем, что «у него было обширное и глубокое образование», о его красноречии Цицерон отзывался неодобрительно.

В сенате Макра не любили за нападения на виднейших сенаторов, но поделать с ним ничего не могли, так как Макр являлся родственником и ставленником М. Красса, а в данный момент заигрывал еще и с Помпеем.

Выступая на народных сходках в 73 году, Макр старался вдохновить слушателей на продолжение упорной борьбы с существовавшим режимом.

— Вы надеялись, — говорил он, — что со смертью Суллы, установившего у вас проклятое рабство, придет конец злу? Но явился гораздо более жестокий тиран — Катулл. В итоге в консульство Брута и Эмилия Мамерка произошел мятеж, а затем консул Г. Курион свой деспотизм довел до погибели ни в чем не повинного трибуна (то есть Л. Сициния. — В. Л.). Вы сами видели, с каким бешенством выступил в прошлом году против Луция Квинкция Лукулл, наконец, какие толпы возбуждаются теперь против меня…

Но я питаю все-таки добрую надежду на помощь с вашей стороны, и надежда преодолевает во мне всякий страх, и я решил, что для храброго мужа лучше потерпеть неудачу в борьбе за свободу, чем совсем уклониться от этой борьбы.

Ободренные знаками общего внимания и поддержки, Квинкций, Макр и их друзья возобновили кампанию процессов, привлекая под различными предлогами к ответственности судей, осудивших Оппианика, который после изгнания всюду скитался и нигде не находил себе пристанища (в 72 г. до н. э. он умер от горячки под Римом).

Сулланцы отвечали своим противникам такими же процессами.

В результате взаимных обвинений и контробвинений оказались осуждены следующие сенаторы: П. Септимий Сцевола — за вымогательство, Г. Попилий и Г. Геренний — за казнокрадство (со взысканием денег), М. Атилий Вульб — за оскорбление величия римского народа. Вторично был привлечен к суду Г. Фалькулла: его обвиняли в получении от А. Клуенция взятки в 50 тысяч сестерциев. К большой досаде врагов, Фалькулле, однако, удалось оправдаться. «Оно и понятно, — замечает Цицерон, — дело велось так, как это требуется по заветам предков, без насилия, без паники, без угроз; все дали защите высказаться, изложить, доказать, судьи убедились, что любой человек, не входивший в состав суда в течение всего предшествующего времени и руководимый только своей совестью, мог вынести Оппианику обвинительный приговор; более того, даже если бы он как судья не знал ничего другого, кроме вынесенных об Оппианике предварительных приговоров, ему и этого было бы вполне достаточно».

Серия политических процессов дополнялась в высшей степени скандальными гражданскими процессами над «дурными и наглыми людьми», как именовал их Цицерон (так называли в Риме тех, кто подделывал завещания, выбрасывал своих соседей из домов, обирал юнцов). Среди этих дел особенно выделялись новые процессы, проводившиеся Верресом.

Одновременно разворачивалась ожесточенная борьба различных групп в сенате и на форуме. Сулланцы, производя давление на народных трибунов, раздавая им всякие личные обещания, оказывая услуги, в конце концов склонили их на свою сторону, оставив Макра в полном одиночестве.

Но он все-таки не сдавался и продолжал борьбу, стараясь раскачать граждан на активные действия. Касаясь своих трусливых коллег, Макр восклицал:

— Квириты! Все другие люди, избранные для защиты ваших прав, обратили все свои силы и всю свою власть против нас. Они, соблазненные благодеяниями, посулами и наградами, сочли за лучшее покинуть вас за плату, чем бесплатно действовать честно.

Макр предостерегал против сулланцев и их хитрой демагогической политики; он обещал народу поддержку воевавшего в Испании Помпея.

— Нужно, — говорил он, — опасаться хитрости с их стороны. Ведь они припасают для вас всякие приманки и откладывают дело до возвращения Гн. Помпея. Но ведь и его самого они поднимают выше своей головы, пока они его боятся. А как только пройдет их страх, они будут готовы растерзать его живьем.

Нет, квириты! По моим наблюдениям мне достоверно известно, что Гней Помпей, этот молодой герой, добившийся уже такой славы, предпочтет занять первое место в государстве с вашего согласия, а не быть соучастником их владычества. И еще мне известно, квириты, что он прежде всего восстановит трибунскую власть.

Среди этой достаточно дерзкой агитации в Рим вернулся с востока 30-летний Г. Цезарь.

За три года он прослушал на острове Родос курс ораторского искусства у лучшего из учителей этого дела знаменитого А. Молона и много упражнялся в произношении обвинительных речей, побывал в начале 3-й войны с Митридатом в роли самозваного командира вспомогательного отряда — с ним он удерживал в повиновении римлянам карийские города и, как говорили в Риме, даже изгнал из области видного понтийского военачальника Метрофана.

Как и в прежние годы, молодой Цезарь снова погружается в обычпую жизнь искателя должностей, стремящегося к популярности, к завоеванию голосов. Близким удалось провести его на место умершего дяди — Гая Аврелия Котты в коллегию понтификов. Вторым успехом Цезаря явилось его избрание на должность почетного военного трибуна (командира тысячи воинов). Цезарь очень гордился предпочтением, которое оказал ему народ перед Г. Попилием, сыном богатого и влиятельного отпущенника, добившегося места в сенате.

В начале 73 года сенат отправил Цезаря вместе с коллегами на борьбу с отрядами повстанцев, действовавших в различных областях Италии.

Необходимость в очищении областей от повстанческих отрядов из беднейших крестьян и рабов становилась для римского сената все очевиднее (сама операция против гладиаторов, засевших на Везувии, была частью плана борьбы с италийскими повстанцами). Многие месяцы рабовладельческая собственность подвергалась такому яростному разграблению, как никогда. Озабоченный городской претор Г. Клавдий Пульхр выпускал все более суровые эдикты, но безрезультатно. Наконец, сам М. Лукулл в качестве консула вмешался в дело и возобновил свой собственный преторский эдикт (75 г.), усиливавший на деле наказание за преступления вооруженных банд против собственности и выделявший понятие «грабеж» из общего понятия «кража». Но и этот эдикт не дал положительных результатов. Тогда сенат решил прибегнуть к последнему решительному средству — оружию. С 3-тысячным отрядом претор Г. Клавдий был отправлен в Кампанию уничтожить центр повстанческого движения — штаб-квартиру гладиаторов на Везувии. Поход закончился самым позорным поражением римлян.

Сторонники Помпея и Цетега, пользуясь удобным случаем, подняли в сенате страшный шум, обвиняя сулланцев в неумении вести дела. Защищаясь, последние указывали, что когорты Клодия состояли из случайных людей, не имевших римского гражданства, и что время от времени неудачи в столкновениях с разбойниками бывают у всех — это естественно.

Противники сулланцев, однако, не сдавались. Они всячески старались натравить плебеев на сенат, используя продовольственные трудности, всаднические финансовые спекуляции. Сенат, очень этим встревоженный, как и неудачей Клодия в деле со Спартаком, а также явно прорывавшейся враждой плебеев, решился в конце концов на важный шаг: установление твердых цен на продукты, поставляемые на рынок (закон 73 г. консулов М. Лукулла — Г. Кассия). Это привело в страшное раздражение всадников, так как уничтожалась почва для спекуляций и быстрого обогащения за счет плебейских слоев Рима. Плебеи же, напротив, были очень довольны и считали, что сенат и консулы провели в жизнь полезное и мудрое мероприятие.

Одновременно сенат решил отстранить Клодия от ведения войны со Спартаком и передать его функции другому претору. Каждая из сенатских групп хотела провести своего кандидата. Развернулась острая борьба. На сходках народные вожаки всячески обыгрывали поражение Клодия (Г. Клавдия Пульхра) и усиленно агитировали против сулланцев. Макр, один из самых главных ораторов, призывал народ к более энергичному отстаиванию своих прав.

— В такой борьбе, — яростно кричал он, — победа на стороне меньшинства, что бы ни произошло. Народ всегда среди побежденных, и в дальнейшем — предупреждаю вас, квириты! — это будет в еще большей степени, если только они станут отстаивать свое господство с большим упорством, чем вы бороться за возвращение свободы!..

Призывы Макра не оставались безответными. Обстановка накалялась в Риме на глазах. Озлобленный плебс избивал неугодных ему должностных лиц. В разных местах Рима и за его пределами вспыхивали пожары. Тысячные толпы, собираясь у здания сената, требовали хлеба.

Тут уже испугались все политики. И после закулисных переговоров консулы 73 года М. Теренций Варрон Лукулл и Г. Кассий Вар провели в сенате закон о чрезвычайных закупках хлеба в провинциях Сицилии, Сардинии и Африке.

Полученный хлеб немедленно продавался народу по льготной цене 6,3 асса (7/12 сестерция) за модий. Число покупателей было расширено с 58 тысяч (так делалось в 75 г. во времена консула Л. Октавия) до 113 тысяч человек. Такую прибавку с покупателями произвели только за счет сицилийского хлеба. С тем же зерном, которое поступало из Сардинии и Африки, число граждан, получивших льготный хлеб, доходило до 240 тысяч человек.

Хлебный закон 73 года оказался очень накладным для римского казначейства, поскольку в 74—71 годы государственная казна была «небогатой, истощенной расходами» (Цицерон). На льготной для народа продаже хлеба казна теряла ежегодно более 30 миллионов сестерциев. Тем не менее этот закон оказался для сената очень полезным. Он нанес тайным надеждам оппозиции сокрушительный удар. Вопрос, больше всего интересовавший римских плебеев, был в значительной мере разрешен, и масса сразу потеряла 3/4 прежнего энтузиазма. Тщетно Макр и его единомышленники пытались вновь раздуть народное возмущение. На очередной сходке Макр, намекая на сенаторов, говорил:

— Действуя на правах военных людей, они захватили казначейство, войска, все царства и провинции и создали себе твердыню из снятых с вас доспехов. Вы же, составляющие основную массу народа, уподобляетесь скоту, предоставляете себя в полное обладание и пользование отдельным лицам! Вы лишились всего, что оставили вам ваши предки, да к тому же еще сами избрали себе голосованием этих господ, как раньше избирали правителей.

Вы поистине в каком-то забвении. Вы считаете, что вам с избытком предоставили свободы, раз вас не подвергают телесным наказаниям, и, по милости богатых господ, вам можно передвигаться туда и сюда? Но не в таком положении сельские жители. Они гибнут от распрей людей значительных. Они предоставлены могущественным лицам на произвол, как бы приносятся им в дар.

Но все призывы оказались тщетными. Поддержка стала неэнергичной и вялой. Таким образом, враждующие стороны пришли к новым консульским выборам.

Благодаря последним неудачам сулланцев (кандидат их Г. Клавдий Пульхр потерпел от Спартака скандальное поражение) и успехам Помпея в Испании удалось заключить достаточно прочный союз с группой консервативных реформаторов. К союзу присоединилась группа Цетега. В результате коалиция легко победила на выборах. Помпей провел в консулы своего кандидата — Л. Геллия Публиколу, а реформаторы — Гн. Лентулла Клодиана.

После консульских выборов вновь стал вопрос о новом командующем для борьбы против Спартака. На выборах большинство голосов собрала кандидатура Публия Валерия Вариния. Получив военные полномочия в силу особого поручения сената (в пределах Италии преторы и консулы не могли командовать войском без специальпого постановления сената), П. Вариний выехал из Рима набирать войска. Вслед за ним выехал в Брундизий к ожидавшему его легиону консул Марк Лукулл. Ему, как уже говорилось, была назначена сенатом Македония (его коллеге Г. Кассию «жребий» дал Цизальпийскую Галлию), и он готовился отбыть туда для войны с фракийцами, союзниками Митридата.

Его отъезд из Рима прибавил Макру смелости. Всеми силами он старался помешать Варинию, своему политическому противнику, в наборе воинов. В народной сходке Макр агитировал за дальнейшие наступательные действия на ослабевших сулланцев. Озлобленные его агитацией и своими неудачами, сулланцы рассыпались по адресу дерзкого трибуна в угрозах, собирали против него толпы сторонников и устраивали свалки.

— Макр, — кричали сулланцы-ораторы, когда им давали говорить, — намерен развязать новую гражданскую войну. Он метит в диктаторы, в цари!..

Трибун отвечал с напускным смирением:

— Нет, я не убеждаю вас, квириты, мстить за обиды. Я больше хочу, чтобы вы получили спокойную жизнь. Стремясь не к раздорам, в чем они меня упрекают, я взываю к правам народов. Даже если они станут стойко цепляться за власть, я призываю не к оружию и не к сецессии, а только к тому, чтобы вы не предоставляли в их распоряжение свою кровь. Пусть они сами, как хотят, проводят и осуществляют свои распоряжения, пусть добиваются триумфов, пусть преследуют со своими знаменами Митридата, Сертория и других уцелевших изгнанников. Но пусть не знают опасностей и трудов те, у кого пет никакой доли в добыче. Ведь они вознаграждают вас за вашу службу наспех проведенным законом. По нему они оценивают свободу каждого из вас в пять модиев. Но ведь это не больше тюремного пайка, квириты! Такое скудное содержание не дает людям умереть с голоду, но при этом подтачивает силы. Столь скудный паек не освобождает от забот о домашних делах и обманывает надежды всех пассивных людей!

Так взывал и заклинал Макр. Но масса римского плебса не очень охотно слушала его призывы. Оскорбленный недостатком энтузиазма, трибун обвинял сограждан в малодушии.

К осени 73 года положение в Риме стало в высшей степени неопределенным. Силы сторон благодаря успешным действиям Луция Лукулла против Митридата уравновесились.

Нужен был новый сильный толчок извне. С напряжением ждали противники свежих известий с театров войны из Испании и Понта, куда вступил уже Л. Лукулл.

Однако новый удар последовал совсем не оттуда, откуда его ожидали.