В другой статье этого года Кольман доносит, что Я. И. Френкель на одной из конференций 1931 г. говорил: «Диалектический метод не имеет права претендовать на руководящую роль в науке», и продолжает: «Эта наглая вылазка заядлого махиста, главы группы физиков, так называемой „ленинградской школы“ (Гамов, Ландау, Бронштейн, Иваненко и др.) не единична» (цитир. по [11, с. 36 —37]). И дальше, после доноса на молодых теоретиков, резюмирует: «Вот какова философия, которую господа Френкели предпочитают диалектическому материализму,— проповедь чертовщины и т. д.» (там же).
Перечислим только названия некоторых статей Кольмана и Максимова, опубликованных в «ПЗМ» и относящихся к началу 1930‑х гг.: «К вопросу о динамической И статистической закономерности» (1931), «Боевые вопросы естествознания и техники в реконструктивный период» (1931), «Письмо товарища Сталина и задачи фронта естествознания и медицины» (1931), «Проблема причинности в современной физике» (1934), «Новые выступления за и против индетерминизма в физике» (1934) и др. (Кольман; упомянутая выше статья «Вредительство в науке» была опубликована в 1931 г. в журнале «Большевик», где в 1933 г. он напечатал также статью по названием «Против новейших откровений буржуазного мракобесия»); «М. Планк и его борьба с физическим идеализмом» (1932), «Об отражении классовой борьбы в современном естествознании» (1932), «Марксизм и естествознание» (1933) и др. (Максимов).
Это событие сразу было замечено В. И. Вернадским, который 10 марта 1932 г. записал в своём дневнике: «Читал новое. Работа Чедвика выдвигает нейтрон и т. д.» (цит. по [24, с. 59]).
«Вспоминаю… одну из личных встреч с Бухариным,— писал Иваненко в цитированных выше мемуарах,— уже после открытия нейтрона и организации ядерного отдела в ЛФТИ в декабре 1932, после публикации моей протонно-нейтронной модели ядра. Он интересовался развитием ядерной физики, одобрил организацию экспедиции в Армению для исследования космических лучей…» [29, с. 284]. Несколько далее Иваненко вспоминает о весьма любопытном свидетельстве поразительной осведомлённости Бухарина в области ядерной физики. «Известно знакомство Бухарина и с работами Гамова. На одном из заседаний, посвящённых успехам ядерной физики, Бухарин предложил Георгию Антоновичу исследовать возможность применения также в лабораторных условиях предполагавшихся, тогда ещё весьма предварительно, ядерных процессов в звёздах» [там же, с. 286]. Очевидно, благодаря контактам с Иоффе и физтеховцами, Бухарин знал о колоссальных источниках «внутриатомной энергии» и возможности её извлечения путём синтеза лёгких ядер. Вспомним, что в научно-популярной статье в 1931 г. Иоффе писал: «Если взять четыре атома водорода, соединить их ядра с двумя электронами, а два оставить, то получим атом гелия — и тогда освободится громадное количество энергии. Если бы таким образом умели превращать водород в гелий, то это бы явилось большим источником энергии…» [28, с. 35].
Вот образцы аргументации физиков. Иоффе: «При таком положении вещей.., когда наши теоретики не продумали и не проанализировали всю свою теоретическую мысль с точки зрения диалектического материализма, с другой стороны, когда ни один из наших философов, кроме Бориса Михайловича (т. е. Гессена — В. В.), не знает современной физики, ничего, кроме конфуза получиться не может» [31, с. 43—44]. Ему вторит Тамм: «Я глубоко убеждён, что иной раз подозрительное и враждебное отношение… к новой физике в значительной мере вызывается тем, что со стороны неспециалистов-физиков очень редко встречается настоящее понимание новых теорий — ядра, квантовой механики» [там же, с. 45]. Иоффе: «…Я не меньше, чем кто-нибудь другой желаю стопроцентной победы диалектического материализма, но я думаю, что сейчас устраивать эту (т. е. философскую — В. В.) дискуссию нецелесообразно» (там же). Фок: «Эти вопросы (т. е. философские — В. В.) все очень интересны, но не годятся для общего собрания, потому что едва ли можно ожидать, что из такой дискуссии можно будет вынести что-нибудь полезное… Лучше для этого устроить специальное собрание, более узкое» [там же, с. 55]. Кстати говоря, Гессен, имея в виду прежде всего выступления Деборина и Вула, имел смелость заметить, что «надо ставить вопрос не в порядке наклеивания голых ярлычков: это материализм, это идеализм» [там же, с. 46].
«…Сочетание малых размеров и громадности энергии (в физике ядра — В. В.) вовсе не случайно и находит своё объяснение в современной квантовой механике» [там же, с. 923]. «…Изучение ядерных реакций привело к подтверждению закона сохранения энергии и того закона пропорциональности энергии и массы, который является одним из наиболее важных выводов теории относительности Эйнштейна» [там же, с. 939] и т. д.
Миткевич участвовал и в мартовской сессии и пытался затеять дискуссию с Таммом о близкодействии и дальнодействии» ставшую известной как дискуссия о «цвете меридиана» [31, 4], но небольшая стычка не перешла в широкое обсуждение, так как таковое не планировалось.
Работы Н. П. Кастерина, в которых он пытался вывести уравнения Максвелла и Шрёдингера из обобщённых уравнений некой эфирной газодинамики, высоко оценивали ещё Н. Е. Жуковский, а затем С. А. Чаплыгин и, конечно, А. К. Тимирязев. В июне 1938 г. на объединённом заседании Групп физики и математики АН СССР физики (Тамм, Фок, Френкель, Блохинцев, Леонтович и др.) подвергли работы Кастерина резкой критике.
В неопубликованной статье «Ответ А. А. Максимову», посланной в «ПЗМ» в октябре 1937 г., Я. И. Френкель доказывал «материалистичность» новейшей физики и «линии Иоффе — Вавилова — Фока — Тамма — Френкеля» и, наоборот, «идеалистичность линии Миткевича — Тимирязева — Максимова — Кастерина». Позицию последних по отношению к современной физике он сравнивал с позицией фашиствующих И. Штарка, Ф. Ленарда и Э. Герке [40, с. 58].
В обзоре этой конференции, опубликованном несколько позже в «ПЗМ», Н. А. Добротин писал: «Изучение явления деления урана развивалось небывалыми в истории науки темпами. В первые полгода после появления работы Гана и Штрассмана в среднем почти каждый день в физических журналах появлялась одна статья о делении урана и тория» [41, с. 190].
Напомним, что в 1939—1940 гг. в Германии, Англии и США уже был предпринят ряд серьёзных мер для разработки национальных урановых проектов: с апреля 1939 г. немецкие физики П. Гартек, В. Грот, В. Гейзенберг, К. фон Вайцзекер, О. Ган, К. Дибнер, Э. Багге и др. начинают координировать свои усилия для решения проблемы разделения изотопов урана и создания ядерного реактора; 11 октября 1939 г. Рузвельт на знаменитом письме Эйнштейна президенту о создании ядерного оружия написал: «Это требует действий»; в апреле 1940 г. в Англии состоялось первое заседание Уранового комитета во главе с Дж. П. Томсоном (при участии Чэдвика и Дж. Кокрофта). В июле 1940 г. при Президиуме АН СССР создаётся Комиссия по проблеме урана под председательством директора Радиевого института В. Г. Хлопина, в которую из физиков вошли Иоффе (зам. председателя), С. И. Вавилов, П. Л. Капица, Л. И. Мандельштам, П. П. Лазарев, а также И. В. Курчатов и Ю. Б. Харитон [44].
«Выяснилось,— писал далее Фриш,— что, словно нарочно, для создания атомной промышленности необходимо глубокое знание физико-химических свойств именно редких земель. К счастью, как Рождественский в ГОИ, так и Хлопин в РИАНе, несмотря на все запреты, продолжали работы по редким землям. Не прояви он (Хлопин — В. В.), как и Рождественский, упрямства учёного, желающего заниматься „никчёмными“ изысканиями, сроки создания атомной бомбы, несомненно, удлинились бы» [26, с. 320].
Только в «ПЗМ» в эти годы упомянутые авторы печатают статьи с характерными названиями: «Возрождение пифагореизма в современной физике» (Кольман, 1938), «Теория относительности и диалектический материализм» и «Теория квант и диалектический материализм» (Кольман, 1939), «Современное физическое учение о материи и движении в диалектическом материализме» (Максимов, 1939), «О современной борьбе материализма с идеализмом» (Миткевич, 1938), «Ещё раз о волне идеализма в современной физике» (Тимирязев, 1938) и др.
Мы уже говорили, что перед войной чуть ли не ежегодно проходили крупные ядерные конференции, и Ленинграде (в РИАНе и ЛФТИ) и в Харькове (УФТИ) сооружались ускорители, что требовало немалых затрат. А в прессе, в «ПЗМ», в частности печатались статьи не только Максимова, Кальмана, Тимирязева и др., но и полемизирующих с ними Вавилова, Иоффе, Фока и др., которые старались адаптировать диалектический материализм к новейшим физическим теориям.
Кстати, серия заседаний, на которых велась подготовка к «несостоявшемуся совещанию» 1949 г., получила среди физиков того времени название «предбанника» [46, с. 248].
Тимирязев: «Современная теоретическая физика наводнена сейчас враждебными философскими течениями, тормозящими её развитие; этим враждебным течениям не даётся должного отпора. Вот почему отставание нашей философской работы ведёт к отставанию физики и других естественных наук» (цит. по [11, с. 88]).
Антимарковская разгромная статья Максимова в «Литературной газете» называлась «Об одном философском кентавре». Этим-то «кентавром» и был М. А. Марков.
В проекте постановления список открывался именами А. Ф. Иоффе, П. Л. Капицы, Л. Д. Ландау, Я. И. Френкеля, М. А. Маркова и философа Б. М. Кедрова. Из доклада Кафганова к этому списку добавлялись В. А. Фок, Э. В. Шпольский. В дальнейшем список пополнили И. Е. Тамм, Г. С. Ландсберг, М. А. Леонтович, Е. М. Лифшиц, С. Э. Хайкин, Н. Д. Папалекси, В. Л. Гинзбург и др. Заметим, что доклад Вавилова, несмотря на содержащуюся в нем относительно мягкую философскую критику Френкеля, Ландау и Лифшица и некоторых других, был раскритикован за отсутствие «политической заострённости» [11, 16, 17].
И. Е. Тамм разъяснял эту ситуацию в 1962 г.: «Недоразумения возникли только из-за непонимания некоторыми философами содержания физической теории и соответствующей физической терминологии… В физической литературе у нас и за рубежом действительно можно встретить утверждения о „превращении“ массы в энергию. Однако эти утверждения отнюдь не ошибочны по существу, а лишь (ради краткости) недостаточно чётко сформулированы: подразумеваются процессы, при которых уменьшается масса покоя реагирующих тел, но зато увеличивается их кинетическая энергия, связанная со скоростью их движения. Однако, полная масса, так же как и полная энергия всегда и во всех процессах остаётся постоянной (подчёркнуто Таммом — В. В.). Всё это совершенно очевидно всякому грамотному физику. К сожалению, в недалёком прошлом целый ряд наших философов, не разобравшись в сущности физической теории и физической терминологии, создали из этого недоразумения некий „идеалистический жупел“, а затем в борьбе с этим собственным созданием стали опровергать и всю теорию относительности» (цит. по [55, с. 127]).
Заметим, что С. И. Вавилов непосредственно не принимал участия в работе Оргкомитета. С его докладом все участники были ознакомлены и затем в течение двух дней (16 и 18 февраля) обсуждали его.
Выступление Маркова рекомендовалось «коренным образом перестроить» и «дать развёрнутую критику своих ошибок»; выступление Фока «сделать более верным политически» и т. п.; Ландсбергу, Андронову и Тамму — перестроить свои выступления и учесть критические замечания оппонентов.
См. примечание к с. 364, в частности пересказ этого же варианта В. Л. Гинзбургом.
В опубликованном недавно списке посетителей кремлёвского кабинета Сталина И. В. Курчатов, впрочем, отсутствует (с декабря 1948 г. по апрель 1949 г.) [88], на что обратил моё внимание Э. Поллок.
Примерно так же об этом эпизоде вспоминали М. А. Марков, И. С. Шкловский, В. Л. Гинзбург, П. Л. Капица и др. Марков: «Но по каким-то не известным мне причинам судилища, предполагавшегося по примеру биологического судилища, в области физики не состоялось. Некоторые предполагают, что это произошло благодаря академику Курчатову, который руководил созданием атомного оружия и пользовался большим авторитетом в правительственных верхах» [45, с. 248]. Шкловский: «Это было примечательное время. Незадолго до этого, в 1948 г., прогремела пресловутая сессия ВАСХНИЛ… Почин Лысенко вызвал аналогичные „движения“ в других науках… Объявили было квантовую механику и теорию относительности буржуазными диверсиями и хотели на этой основе устроить шабаш по образцу сессии ВАСХНИЛ, но их одёрнули „сверху“: понимали всё-таки, что без настоящей физики нельзя обеспечить боеготовность страны. Так что здесь в отличие от биологии обошлось без крови» [71, с. 176—177]. Гинзбург: «„Лысенкование“ ожидало и физику, готовилось „Всесоюзное совещание“, оно уже было назначено на 21 марта 1949 г., но отменено в самый последний момент. Документов на этот счёт не сохранилось или они ещё не обнаружены. Наиболее вероятная версия такова» [66, с. З]. И дальше В. Л. Гинзбург описывает в точности вариант Головина — Махнева. Годом ранее над ним самим нависла серьёзная угроза, связанная с тем, что он был женат на ссыльной, в своё время осуждённой по 58‑й статье. И, к тому же, уже успел попасть в список «низкопоклонников». В результате ВАК не утвердила его в звании профессора и т. д. «По перечисленной совокупности обстоятельств,— пишет В. Л. Гинзбург,— я стал верным кандидатом на арест». И добавляет: «Спасла меня… водородная бомба», разработкой которой в составе группы И. Е. Тамма он занялся в 1948 г. (см. об этом также недавно вышедший сборник статей и выступлений В. Л. Гинзбурга [87, с. 254, 258]).
Комиссию в составе — А. П. Комар, В. И. Векслер, В. А. Фок, С. Э. Хайкин, А. А. Коломенский, А. А. Сущинский — возглавил Б. М. Вул.
При наличии таких узко специализированных кафедр, как кафедры физики руслового потока, физики горения, кафедр по атмосферной физике и т. п., отсутствовали кафедры по строению атома, атомного ядра, физике элементарных частиц.
Из видных физиков там выступали К. Д. Синельников, И. М. Лифшиц, А. И. Ахиезер, А. С. Давыдов, С. И. Пекар и др. (в основном, киевляне и харьковчане), философию представляли М. Э. Омельяновский, И. В. Кузнецов и др. [82].
С основными «физико-философскими» докладами выступали В. А. Фок, А. Д. Александров и М. Э. Омельяновский. В дискуссии участвовали Д. Д. Иваненко, Я. П. Терлецкий, Д. И. Блохинцев, М. Ф. Широков, Э. Кольман, Н. Ф. Овчинников и др. [83].
Вот как он описан самим «пострадавшим»: «Через год, в 1952 г. … Ю. Б. Харитон позвонил мне однажды вечером и сказал: „Завтра не выходите на работу. Мы скажем Вашим сотрудникам, что Вы заболели“… Два дня я „отдыхал“… На третий день… Ю. Б. Харитон позвонил мне и сказал, что я могу выйти на работу. Это был результат разговора Юлия Борисовича по ВЧ‑связи с Л. П. Берией. Разговор с ним ограничился единственным вопросом всемогущего Берии…: „Он (Альтшулер) Вам очень нужен?“ Получив утвердительный ответ и сказав: „Ну, ладно“, Берия повесил трубку. Инцидент был исчерпан» [85].