ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Коктебель

ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС-

Моя раскладушка стояла не то на берегу, не то в море на самой границе воды и суши. Волны осыпали лицо брызгами, и то и дело доставали снизу до парусины.

Раскладушка незаметно сползала, поддаваясь этим легким толчкам, и друзья каждые несколько минут со смехом подтягивали ее обратно и грозили, что сейчас отвернутся и меня унесет в Турцию.

В песок ткнулась массивная шестивесельная шлюпка. Веселые бородатые мужчины бережно, как драгоценность, вынули из нее крохотную, нелепо одетую старушку в панамке и суконном халате — Марию Степановну Волошину.

Пляж почтительно стих.

И вдруг она увидела меня:

— Левушка приехал!

Из-за искривления позвоночника я лежу только на одном боку и никак не мог к ней повернуться.

Она вошла в воду, обогнула раскладушку, опустилась на колени, чтобы было удобнее, и три раза по-русски со мной поцеловалась.

305

Как называется книга Стефана Цвейга — "Звездные часы человечества"? А это был мой звездный час, хотя солнце пылало в зените.

А потом те же смуглые бородатые мужчины тащили мою коляску по узкой лестнице — такой узкой, что они не могли идти рядом, а находились впереди, неудобно выгибая руки, а другие подпирали колеса сзади, но это продолжалось не долго, и меня ввозили в прохладу мастерской, и я глядел на Таиах, и на темную, изъеденную солью щепку — доску корабля одиссеева, и на картину Диэго Ривера, а с третьего этажа мне щедро приносили все, о чем бы я ни просил: и диковинную раковину (с нее Врубель, по словам Марин Степановны, перенял полосы и переливы для крыльев "Царевны-лебеди"), и чётки, и камни, и маски. И каждую вещь можно было трогать, гладить, переворачивать.

— А бюро, на которое опирается Лиля, принадлежало Загоскину — за ним он сочинил "Юрия Милославского"; а это кисти Максимилиана Александровича и его мольберт, и ветки омелы; а здесь любили сидеть Марина и Осип Эмильевич, и читать стихи… а теперь пусть Левушка нам почитает.

И это был тоже мой звездный час, хотя солнце еще не село. И я смотрел в узкое высокое окно на левую оконечность бухты, и на Янычары, откуда в прозрачную погоду видны сразу два моря — Черное и Азовское, и вспоминал строки:

"Ветхозаветная тишина,

Сирой полыни крестик…

Похоронили поэта на

Самом высоком месте".

А затем я представлял себе правую, невидимую отсюда сторону, и все эти горы (и Сюрю-Кая, и Кок-Кая, и Святую) и жестко вырубленный, обрывающийся в воду край, и слышал другие строки, вот уже более сорока лет, как молитва звучащие в этом доме:

306

"Моей мечтой с тех пор напоены

Предгорий героические сны

И Коктебеля каменная грива;

Его полынь хмельна моей тоской,

Мой стих поет в волнах его прилива,

И на скале, замкнувшей зыбь залива,

Судьбой и ветрами изваян профиль мой".


МАСТЕРСКАЯ НЕ РЕЗИНОВАЯ –

А вот как это началось.

В дом поднялась экскурсия, человек двадцать.

Лиля сказала:

— Пора познакомиться, поднимусь-ка и я тоже.

Она и не представляла размеров своей дерзости. Перед вдовой Волошина трепетали. Приема удостаивались избранные.

Лиля преодолела крутые ступени наружной лестницы, одышалась на балконе, толкнула дверь в темный предбанничек, и впервые услышала голос Марии Степановны, доносившийся справа, из мастерской.

Сразу — еще до проникновения в смысл — поражал словарь: изысканный, породистый, дворянский. Теперь так не говорят.

Иногда рассказ перебивался стихами, которые, как и всё здесь, были пропитаны запахом времени, сухого дерева и моря.

Сперва невысокая Лиля уткнулась в спины, но затем, раздвинув людей, увидела старуху с короткой стрижкой, с грубоватым крестьянским лицом, сидевшую за самодельным дощатым столом, отполированным солнцем и локтями.

Контраст между лицом и речью был поразительным!

Не изменяя тона, Мария Степановна сказала на вполне современном языке:

— Я же просила больше никого не пускать — мастерская не резиновая.

307

"Действительно, — подумала Лиля, — до чего бессовестные некоторые, ведь народу уже и так много".

Она устала стоять и, поискав глазами, уселась на ступеньку, ведущую в нишу.

Мария Степановна читала "Дом поэта" — стихотворение длинное. Лиля с наслаждением слушала, покачиваясь в такт ритму.

Чтение резко оборвалось.

— Это я вам говорю!

Лиля с недоумением оглянулась: кто это такой настырный?

И вдруг поняла. И встала.

— Мне? — спросила она.

— Вам, вам!

— Но ко мне это не относится, — простодушно сказал! Лиля, — у меня письмо от Виктора Андронниковича Мануйлова.

И села.

Мария Степановна, наверное, решила: "Ну что с дурой связываться?" — и продолжала чтение.

Потом все по одному потянулись по ветхой лестнице в кабинет.

— А вы чего же?

— Мне не хочется, Мария Степановна. Я лучше в другой раз, когда никого не будет.

— Подойдите, — сказала старуха.

Лиля подошла.

— Читайте ваше письмо.

Лиля вытащила записку, но через несколько слов остановилась.

— Дальше про нас, мне неудобно.

На следующий день, когда меня везли на пляж, Мария Степановна сама спустилась ко мне со своей верхотуры. Случай в Коктебеле неслыханный.

Так завязалась наша нежная многолетняя дружба, начало которой мы всегда вспоминали со смехом.

308


ДАВИД АБРАМОВИЧ-

Когда мы прилетаем в Симферополь, у трапа самолета нас встречает наш друг — шофер Давид Абрамович Гольдштейн.

Едем.

Бегут белые домики. На дороге щит: "Водитель! Если ты хочешь еще раз увидеть жену и детей, не превышай скорости!"

Мчимся. Нещадно гудим. Из-за поворота выскакивают машины:

Вжик! Вжик!

Два холма, два плавных полукружья. И всегдашняя шоферская острота:

— Смотрите! Мадам Бродская опять забыла надеть шорты.

В разрыве гор — море. Вот и Дом творчества. Путешествие окончено.

На следующий день Давид Абрамович появляется у нас снова. В сумке груши, помидоры, вяленые бычки. Уезжает.

Мария Степановна растрогана до слез:

— Сразу видно — простая русская душа!


БЕЛЕЕТ ПАРУС ОДИНОКИЙ –

Иду с приехавшими к нам в гости диссидентами Володей и Ирой на самый край длинного мола. И прошу поставить мою коляску передними колесами на этот край. Лиля бы умерла от ужаса.

Но Володя и сам человек отчаянный, да к тому же борец зa права человека.

Попросил — значит все. Моя воля.

Они тщательно проверяют тормоза и уходят на пляж купаться.

Я испытываю высокое наслаждение. Не вижу никакой су-

309

ши. Впереди и по бокам только море. Кейфую. Волны, чайки, облака, банальные строчки. Хорошие придут потом, или написаны другими:

Загрузка...