Выживальщики 5. Спасённые

Глава 3

Они с Матильдой сходили на скалу. Не один раз. Ходили туда каждый день. Ему периодически казалось, что вот-вот, и его осенит. Что всплывёт то, что он так хочет вспомнить. Но оно крутилось рядом, как ускользнувшая мысль, и никак не давало себя ухватить. Вот и сегодня, день не принёс результатов. Матильда сидела на камне печальная. Она уже начинала отчаиваться.

– Может, пойдём, поохотимся? – с надеждой спросил Спас.

– Да уж, ты тот ещё охотник, – беззлобно сказала она, но было понятно, что ей не до охоты.

– Слушай, ну если ты знаешь куда идти, мы можем отправиться туда. Пусть я ничего не помню, но вдруг меня там узнают? А? Тоже вариант, – сказал Спас.

– Я не знаю. Я просидела под этой скалой очень много лет. Я выживала и никуда не уходила, боясь лишиться убежища. Может зря, а может я и жива только благодаря этому.

– А сколько тебе лет? – наконец Спас задал вопрос, который его очень давно мучил.

Матильда усмехнулась.

– Возраст здесь не имеет значения. Но если тебе интересно, то уже сотни. Я давно сбилась и перестала считать. Но я попала сюда в самом начале. Когда тюрьма только открылась, – сказала Матильда.

– Я не настаиваю, не хочешь говорить, не надо… – слегка обиделся Спас, – он не ожидал, что она скажет правду, но такая очевидная залепуха его расстроила.

Матильда с интересом посмотрела на него.

– Слушай, я всё время забываю, что ты пришибленный. То вроде всё помнишь, то вообще ничего. Я же не знаю, где у тебя в голове проходит граница знаний. Ты думаешь, что я тебе соврала, а я сказала чистую правду. На этой планете люди не стареют. Я это тоже выяснила далеко не сразу. Но когда заметила, что годы идут, а я всё такая же, как приехала сюда, то стала задумываться. Потом, при редких контактах с теми, кто тоже здесь давно, выяснила, что это особенность этой планеты. Какая ирония, да? Вечная жизнь, зато в норе и постоянном страхе. За всё приходится платить, – сказала Матильда.

Спаса проняла её небольшая речь.

– Слушай, – сказал он, – ну если есть место, откуда я пришёл, значит, мы можем его найти. Тебе же надоело сидеть здесь? Прятаться постоянно? Давай рискнём! Ну чего нам терять? Я же вижу, ты устала от такой жизни.

– Ты многого не понимаешь, – сказала Матильда, – я не могу уйти.

– Ну так объясни! Если я такой глупый, разжуй мне как следует. Ты же для этого меня и спасла, чтобы я тебя вывел. Так почему бы не рискнуть? – Спас начал заводиться, неожиданно для самого себя.

Матильда тоже смотрела на него с удивлением.

– А у нас, оказывается, и темперамент есть, и эмоции! – сказала она иронично, – спасибо тебе Спас за решительность, но идти вслепую, это чистое самоубийство. Ты плохо представляешь, что за жизнь на этом острове. Нет, нам нужно наверняка. Ладно, не стоит отчаиваться, у нас впереди вечность, глядишь, память и вернётся когда-нибудь. Зачем спешить?

– Что, так и будем жить в пещере? – спросил Спас.

– А что? Я же вон, сколько уже прожила! И потом, ты не видишь прогресса, а я вижу. Когда я тебя тащила по тоннелям, вообще было сомнительно, что ты выживешь. Потом, не было гарантии что встанешь и сможешь ходить. Но мы прошли все эти этапы. Сидим сейчас на горе. Да, уже пять месяцев прошло. Но если тебе понадобится ещё пять, чтобы вспомнить, они у нас есть. Нам же не нужно, чтобы ты помнил всё, так ведь? Только чтобы сумел нас вывести.

– Опять нас? – спросил Спас.

– Не придирайся, – больше чем нужно смутилась Матильда, – я имела в виду нас с тобой.

– Аааа, – протянул Спас, – слушай, Матильда, я сегодня о тебе узнал, наверное, больше, чем за всё предыдущее время. Ты всегда избегала разговоров о себе. А сегодня, вон, приоткрыла дверцу. Раз уж на то пошло, может быть расскажешь, и как ты сюда попала?

– Да что тут рассказывать, – Матильда пожала плечами, – история моей жизни длинна и скучна. Я была молоденькой медсестрой в больнице. С амбициями выучиться на врача. Больница была престижная, много богатых лечилось. Туда было трудно устроиться, я только потом поняла, почему меня туда взяли. Даже не взяли, а позвали, когда я учиться ещё не закончила.

– И почему же? – заинтересовался Спас.

– Из-за внешности. Я была прехорошенькая. В былые времена…

– Да ты и сейчас, очень даже ничего! – сказал Спас, в ответ на что, она пнула его ногой, и попала как раз по больному месту, точнее одному из больных.

Теперь у Спаса на теле таких мест было множество. Он застонал.

– Прости, – спохватилась Матильда, – я не хотела.

– Да ничего, сам виноват, сказал бы что-то искреннее, не получил бы, а это прозвучало как издёвка, – повинился Спас.

– Молодец, всё понимаешь, иногда просто не верится, что тебе память отшибло. И как это так избирательно работает? – удивилась Матильда.

– Если бы знал, обязательно бы тебе сказал, но увы. Так что там дальше-то было? – спросил Спас.

– А дальше было как в книжке. Положили к нам молодого и богатого сынка какой-то шишки. Я ему очень понравилась. Ну, типа любовь и всё такое. Закрутилось всё, завертелось…. Я с работы ушла, он мне квартиру снял, жила там, он периодически наведывался. Потом я ему, похоже, надоела. Или другую нашёл. В общем, хотел меня приятелю своему передать…

– Как это передать? Ты что, вещь что ли? – удивился Спас.

– Как оказалось, для него – да. Но мне такой расклад не понравился, я хлопнула дверью и ушла. Пошла обратно на работу устраиваться, а меня не берут. Типа, уже бывшая в употреблении. А там только свежие медсестрички должны быть, – со вздохом сказала Матильда.

– На публичный дом похоже…

– Отчасти, так оно и было. Но больница на этом не зарабатывала, скорее, использовала для привлечения клиентов. Отовсюду вербовали красоток и на работу брали. А толстосумы периодически кого-нибудь с собой утаскивали. А если и нет, когда красотка за тобой ухаживает, всё одно приятней. А больница такие деньги с них драла, что на сутенёрство размениваться смысла никакого не было. Зачем? Это так, приятный бонус для клиентов. А если что, так девочки сами виноваты, польстились на богатенького.

– Но за это в тюрьму вроде не должны отправлять? – удивился Спас.

– А меня и не за это. Я же бузить начала. Заявилась к его родителям. С трудом, хитростью проникла через охрану, подловила их, и всё выложила как на духу, какой их сынуля подонок, – сказала Матильда.

– А они что? – спросил Спас.

– Они-то? Пока я говорила, папаша медленно доставал телефон, потом медленно звонил, первой фразой он уволил начальника своей охраны, а второй распорядился сослать меня туда, откуда не возвращаются. Он даже не сказал куда, те кто исполнял, сами решение приняли, – сказала Матильда и совсем сникла.

Похоже, что воспоминания о прошлой жизни нагнали на неё тоску.

– Да кто же он был такой, чтобы вот так людскими судьбами распоряжаться? – возмущённо сказал Спас.

– Политик. Шишка большая. Ему люди что пыль. Да там ещё и выборы на носу были. А если бы меня его конкуренты взяли в оборот и стали против него волну гнать? Он поэтому сразу устранил возможную проблему. Это мне по секрету один из охранников в тюрьме сказал, не в этой, а до отправки. Проникся очень, симпатизировал мне, да что он мог поделать-то… – сказала Матильда.

– Поубивал бы сволочей, – Спас нервно сжимал и разжимал кулаки.

– Успокойся, – усмехнулась Матильда, – самое забавное в этой истории то, что они все уже давно сдохли. Даже их потомки вряд ли помнят про них. А я всё живу. Плохонько, но живу. Так что, если рассматривать жизнь, как высшую ценность, то они мне подарок сделали. Я, конечно, не очень им смогла воспользоваться, но уж как получилось. Так что, я даже не в обиде. И есть ещё одно обстоятельство… – сказала она, и вдруг замолчала.

– Какое? – спросил Спас.

– Позже! Не сегодня! Расскажу, но в другой раз, – решительно сказала она и встала, – пора уходить, мы и так засиделись тут. Нельзя проявлять такую беспечность. Сидим, болтаем, даже по сторонам не смотрим.

И Матильда быстро зашагала к склону. Она, видно, совсем уже перестала перед ним притворяться старухой, и сейчас, сзади, её можно было принять за довольно молодую женщину.

Спас хромая догнал её и пошёл рядом. Нога от быстрой ходьбы сильно болела, но Матильда была погружена в свои мысли и не замечала, как он мучается. Он не стал ей ничего говорить. Сам растревожил воспоминания, вывел из равновесия, так что, можно теперь за это и потерпеть.

На середине спуска, Матильда вдруг вскинула голову и с криком «Берегись!» прыгнула на Спаса, сбив его с ног. Они завалились и упали. Он на спину, а она на него сверху. Упали на мелкую гальку и заскользили по ней вниз, головой вперёд.

– Дура, какая же я дура! Зачем я это сделала? Что теперь будет? – сквозь зубы цедила Матильда.

Она лежала на нём, и поверх её головы Спас вдруг увидел, что у неё из спины торчит стрела. Их скольжение остановилось, он осторожно снял её с себя, и положил на живот, стараясь не навредить, а сам стал медленно подниматься, с рвущимся из груди звериным рыком, который он не мог контролировать.

Вставая, он захватил два булыжника, в каждую руку по одному, и когда распрямился, то уже ревел как взбесившийся зверь. Не обращая внимания на боль в ноге, он бросился по склону вниз, подпрыгивая на негнущейся ноге, и скоро увидел его. Он стоял и пытался вложить стрелу, но у него это плохо получалось, потому что ему было страшно. На него нёсся совершенно озверевший мужик. Он собирался снять его первым выстрелом, а бабу забрать себе. Когда он её увидел, даже глазам не поверил, и то, что выглядела она так себе, никакой роли не играло.

Но что-то пошло не так. Стрела попала в неё, он испортил столь ценную добычу, упустил шанс, который бывает раз в жизни и не у каждого, а теперь этот ревущий по-звериному мужик, нёсся на него со склона со страшной скоростью. Наконец, он совладал со своим плохоньким луком, пустил стрелу, но от волнения слабо, так, что мужик просто отбил её рукой у себя перед лицом.

Спас даже не увидел стрелы, сработали рефлексы, как в лесу, когда ветка норовит попасть в глаз, веко опускается, защищая его, даже если человек вообще не заметил опасности, так и здесь, он просто отбил её, не поняв, что это такое. А в следующую секунду налетел на нападавшего и начал молотить его зажатыми в руках камнями. Кровь брызнула во все стороны. Бедолага не прожил и нескольких секунд. Но Спас всё молотил и молотил по нему, превращая его в кровавое месиво, пытаясь насилием погасить бушующее внутри отчаяние. Внезапно пришло осознание, что Матильда была единственным в его жизни человеком, которого он знал. Она сейчас была для него всем миром, больше у него нет никого. И она лежит там со стрелой в спине.

Вспомнив про это, он перестал молотить труп, и всё так же по-зверски завывая, бросился наверх, к ней. Она лежала на боку с блестящими от слёз глазами. Когда он вошёл в поле её зрения, она махнула ему одной кистью, чтобы он подошёл. Он бросился перед ней на колени, и когда оказался рядом, то она схватила его рукой за грудки и с неожиданной силой притянула к себе. Сквозь слёзы глаза её горели яростью, но обращена она была не против него.

– Слушай меня внимательно, – сквозь зубы, борясь с болью, прошептала она.

– Я помогу… – начал было Спас, но она так крепко сжала руку у него на груди, что он понял, что лучше бы ему помолчать.

– Вернёшься в свою пещеру, выйдешь из неё и поверни направо. Иди вдоль правой стены, никуда не сворачивая, – шептала она, – долго, возможно несколько часов. Иногда ты будешь возвращаться на прежнее место, но ты всё равно иди вдоль правой стены. Сделай так, и придёшь куда нужно.

– Куда? – спросил Спас, и пожалел, потому что рука на груди сжалась ещё сильнее.

– Найдёшь мою дочь. Спаси её! Выведи из этого проклятого места! Дай ей нормальную жизнь, не в норе! Ты мне должен! Жизнь за жизнь! Я спасла тебя, а ты спаси её!

Спас вдруг понял, что это не бред умирающего, а чистая правда. Теперь всё встало на свои места. Вот, оказывается, что она скрывала! Матильда вытащила из под себя вторую руку и ухватилась ей тоже за грудки. Двумя руками потянула его к себе, глядя в глаза.

– Клянись! – прошептала она.

– Клянусь! – с жаром ответил он, – у меня есть только жизнь, которую ты мне дважды подарила, и я клянусь ей, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь твоей дочери. К чёрту всё, я клянусь всем этим грёбанным миром, что спасу её, чего бы это ни стоило.

Она опять потянула его на себя, он старался облегчить ей эту задачу как мог и наклониться самостоятельно. Её щека оказалась возле его щеки, а губы возле уха.

– Я тебе ВЕРЮ, – сказала она, и вместе со словом «верю», из неё вылетел последний вздох и она обмякла.

– Нееееет! – закричал Спас, прижимая её к груди и раскачиваясь из стороны в сторону.

Но помочь Матильде он уже ничем не мог, кроме того, как исполнить свою клятву.

Он плохо потом помнил, сколько времени сидел так и кричал, глядя в небо и прижимая оказавшееся очень хрупким тело к груди. Плохо помнил, как шёл домой неся её на руках и постоянно спотыкаясь. Плохо помнил, как лез по скалам и пробирался через валуны к входу. Плохо помнил, как шёл по пещерам, к своей «комнате». Плохо помнил, как положив Матильду на ложе, сидел рядом и плакал. Долго и отчаянно рыдал, возможно, впервые в жизни, включая и ту, которую он забыл. Плохо помнил, как доведя себя слезами до изнеможения, повалился на пол и уснул.

Ему очень повезло, что охотник был один. Он, конечно, был из банды, но шёл впереди, чтобы охотиться. Его товарищи слышали дикие крики вдалеке, но не поняли, что они означают, хорошо это или плохо, и вообще, человеку они принадлежат или зверю. Поэтому они не стали торопиться, и как Спас не медлил, всё равно успел уйти до их прихода. Хотя разминулись они чуть-чуть. Но, наверное, на сегодня его запас невезения был исчерпан.

Когда Спас проснулся, то понял, что держит Матильду за руку. Рука уже была холодная и начала деревенеть. Почему всё произошло именно так? Именно сегодня Матильда рассказала ему историю своей жизни, ответила на все вопросы, и утаила только про дочь, но и то была близка к тому, чтобы рассказать даже это. Она что, предчувствовала свою смерть и поэтому вышла на такую откровенность? Или всё совсем наоборот? Рассказав про свою жизнь, она выпала из ситуации, потеряла контроль и осторожность, и это привело к фатальным последствиям? Второй вариант казался более вероятным.

На Спаса вновь обрушилась ужасная мысль, что Матильда была его единственным знакомым человеком во всём мире. И теперь её нет. А что с дочерью? Каково будет ей, когда она узнает про смерть матери? И кто ей об этом скажет? Кроме него некому. А как это сделать? Пойти к незнакомому человеку и сказать, что его мама умерла. И сколько ей лет? Если здесь долго живут, то как давно она родилась? Она, наверное, уже взрослая. Но почему тогда Матильда её так долго прятала? Оберегала от него?

Все эти мысли толпились в голове и не давали ясно мыслить. А мыслить было нужно.

Клятва! Нужно исполнить клятву, а он ведёт себя как истеричка! Нужно срочно успокоиться. Он сел на своё ложе и посмотрел на лежащую на боку Матильду. Стрела по-прежнему торчала у неё из спины. Он не знал, что с этим делать. Вынуть или оставить. Решил пока не трогать. Провёл ей по волосам. Волосы были очень грязными и висели сосульками. Но грязь была какой-то не натуральной. Как будто она сама их специально намазала. Ему всегда казалось, что она просто за собой не следит. А это было что-то вроде грима. И грязь на лице тоже какая-то искусственная.

Он прожил здесь почти полгода, а так и не смог её раскусить. Определённые подозрения были, но не более.

Она говорила, что идти далеко. За это время тело совсем окоченеет. А нужно будет её похоронить и сделать это нормально. Он всё же решился и обломил стрелу на выходе из тела. Потом повернул Матильду на спину и распрямил. Руки вытянул по швам, голову положил ровно. Пускай будет так.

После чего вышел из своей комнаты и повернул направо.