Семен Елистратов, известный всей деревне своим прозвищем «санитар стола», жалобил собравшихся в курилке механизаторов слезными разговорами о здоровье матери.
— Уж не меня, а бога просит старуха свежей рыбки отведать в последние свои денечки… Свез бы кто в Сырую балку за высоковольткой. Место я там одно знаю. Красноперку, подлещика мешками можно таскать, а уж про плотву и говорить не буду. Ну? Славяне?
— Брат Митька помирает, ухи просит… — голосом генеральского денщика из кинофильма «Чапаев» передразнил Семена тракторист Беспадов и, хлопнув дверью, вышел из курилки.
Кому в деревне не было известно, что вся забота Елистратова о своей старухе сводилась к одной лишь кривобокой татуировке на руке «Не забуду мать родную»? Совершенно бесполезно было «матери родной» упросить Семена вспахать ей огород или на зиму дровец заготовить; если б не сосед Беспалов, не известно, как выкручивалась бы она на свою маленькую пенсию.
Зато уму непостижимо — какое было чутье у Елистратова на дармовую выпивку. Дед Макар только со старухой своей обговорил в пятницу вечером, как бы зарезать и сдать бычка, а уж утром в субботу ломился в двери Семен Елистратов.
— Куда Макар телят не гонял? — гоготал он, вынимая оселок и охотничий нож, и сам же отвечал: — В заготскот! А куда свою старуху не гонял? А поди в магазин, за косорыловкой?
Семен шел с дедом резать и разделывать скотину, на что он был великий и непревзойденный мастер, а Макарова старуха, вздыхая, пересчитывала рубли и отправлялась за первой бутылкой…
И вот таким манером, как общественная повинность, налагаемая на каждый бражный двор, кочевал по избам Семен, везде поспевая на именины, свадьбу, поминки. И уже ниоткуда не уходил до самого конца, пока не добирал последний глоток застольного зелья.
В ту пору в моду вошла забота о волках. По телевизору и в журналах стали расхваливать этого разбойника за его «санитарные» обязанности в лесу — подбирать и доедать больную и полуживую дичь, якобы спасая остальную тем самым от распространения заразы. Мужики только посмеивались над этими учеными затеями — на памяти были еще времена, когда в каждом дворе табунилась скотина, и не проходило недели, чтобы лесные бандиты не порезали десяток овец, а то и телку…
И как-то сразу, сейчас и не упомнишь, кто первый придумал — вероятно, многим пришло в голову такое сравнение — стали втихую сначала, потом уж открыто звать Елистратова «санитаром стола».
А может, и не только застольные подвиги Семена были причиной этого прозвища. Известен был он еще как лютой жадности охотник, хотя язык с трудом поворачивался у односельчан называть его охотником — скорее добытчиком. Замучился егерь Порфирьевич составлять на него протоколы и конфисковывать награбленное в лесу добро. То тетеревов, ночующих под снегом, начнет вылавливать сачком или сетями, то зайцев на озимях слепить мотоциклетной фарой…
Стали бояться с ним вместе в лес ходить — непременно в какую-нибудь историю втравит, если не соучастником, то свидетелем будешь числиться…
Только Митяй — шофер молоковоза, парень беззаботный и маленько безалаберный-клюнул нынче на рыбную приманку. До смерти не хотелось ему копать в своем огороде картошку, потому рад был сбежать Митяй от домашней работы на рыбалку.
— Только на кой леший нам машина? — спрашивал Митяй Елистратова. — До той Сырой балки ходу полверсты всего…
— Тихо ты, дурья башка! — Семен схватил Митяя за пуговицу фуфайки и потянул его за угол сарая. — Сколько в твою цистерну рыбы войдет?
— Да тонны две с гаком…
— То-то, что с гаком. А теперь сообрази — если цистерну с рыбой в город да по рублю килограмм пустить?
— Так молоко потом рыбой же вонять будет…
— А тебе пить его, что ли? — удивился Елистратов. — Давай заводи и огородами катись к стройплощадке, насос там захватим.
…Лихо объезжая лужи и колдобины на лесной дороге, натужно — чуть ли не до скрипа мозгов в черепной коробке — силился сообразить Митяй, где возьмут они такую прорву рыбы. Есть, конечно, в Сырой балке два пруда, разделенных между собой дамбой — по ней давно уже проложили насыпную дорогу. И рыбы пропасть в этих двух прудах, но столько под водой поваленных деревьев и коряг, что ни сетью, ни тем более бреднем туда не сунуться, иначе давно бы уж Елистратов все выцедил…
И только когда поставили привезенный насос на дамбу и Елистратов, опустив насосные рукава в пруды по разные стороны дороги, завел стрекочущий насос, начал Митяй потихоньку постигать тайну елистратовой стратегии.
«Вона, чо удумал, — внутренне холодея от грандиозности масштабов операции, соображал Митяй, — хотит из энтого пруда воду в другой перекачать, штоб по суху рыбу грести…»
— Ты чего рот разинул? — крикнул на него деловитый Семен. — Скачи в город по этому вот адресочку — там дружок мой обретается, мы с ним раньше лес вместе рубили. Обскажешь ему насчет нашей, рыбалки. Пусть готовится к приему товара.
…Когда вернули Митяй назад, не узнал он местности. В откачанном пруду судорожно билась, сверкала серебром разнокалиберная рыба, скопившаяся в ямках и бочажках, лещи, белые жирные караси, сазаны, язи — сердце запрыгало у Митяя при виде такого богатства.
По дну пруда, чавкая илом, ползал, преодолевая коряги, Елистратов.
— Нету, Митяй, такой кладовой у природы, — кричал возбужденный Семен, — для которой бы санитар Елистратов не подобрал отмычки.
И с разгону, в боевом задоре метнулся Семен под большой завал из бревен и коряг, где бился в мутной луже здоровенный сом.
— Давай бензовоз свой спускай на дно, — услышал Митяй из-под завала команду добытчика. — Подручней будет и быстрей грузить товар.
Митяй осторожно подогнал машину к самому завалу, чуть не вывалив из кабины ящики с карбидом, которые ему передали для газосварщика и так остались забытыми в кабине.
— Найди ключ на тридцать два или поболе, — раздался опять голос Семена.
Плохо понимая, что там собирается отвинчивать Семен у сома, сунул Митяй ему ключ и тут же услыхал тошнотворный звук — «хрясь»!
— Жизнь и на самом деле бьет ключом, — донесся из глубины голос Елистратова, но едва расслышал его Митяй из-за внезапно накатившегося водопадного шума.
Он задрал вверх голову и побледнел. По размытой дамбе прямо к ним катился мутный и пенящийся поток воды. Видно, переполненный потусторонний пруд своим давлением сначала потихоньку — незаметно для них, — а потом и разом прорвал насыпную плотину и теперь с ревом возвращал похищенную у его соседа воду.
— Семен!!! Сматывай удочки! — дурным голосом завопил Митяй, но вместо самого Елистратова до него донесся еле слышимый сквозь шум воды голос санитара.
— Слышь, Митяй! Зацепился я тут намертво! Не согнуться, не разогнуться — кругом колючки и проволока. Дерни меня посильней или попробуй разобрать коряги.
Глядя, как быстро прибывает вода, заметался Митяй щуренком между затапливаемой машиной и погибающим Елистратовым. Он попробовал было растащить коряги, но те сцепились, как спруты, и не стронулись с места. Митяй нащупал под корягами фуфайку Елистратова и что есть силы потянул вверх — в руках у него оказался лишь кусок воротника.
А вода все подымалась и скрывала под собой тело Елистратова.
— Шланг… шланг сунь… мне в рот, — как будто донеслось из глубин.
Митяй кинулся чуть не вплавь в кабину, выдернул из-под сиденья шланг для заправки бензина и сунул один его конец в скрывающуюся под водой пасть взломщика кладовых природы. Другой конец он задрал вверх, но вода была уже и ему по грудь, поэтому Митяй забрался, не выпуская шланга, на крышу кабины и тут только услышал сердитое бульканье заливаемого водой карбида. Шел из карбида хорошо знакомый, резкий и противный запах ацетилена, и не было от него спасения.
Митяй наклонился ухом к концу шланга и послушал хриплое дыхание Елистратова.
«Как вроде на корабле, — подумалось Митяю, который отслужил срочную на флоте, — я за капитана, а он — в трюме, у дизеля». Вода перестала уже прибывать, но Митяю все равно было до невыносимости скучно.
В это время «из трюма» глухим голосом водяного заговорил Елистратов.
«Привяжи шланг… дуй в деревню… за трактором», — стонал мастер отмычки.
Митяй замотал конец шланга, надул запасную камеру и, екнув селезенкой, кинулся с крыши кабины в холодную, обжигающую воду, мстившую им обоим за нарушенное спокойствие…
Когда взломщика кладовых вытащили трактором, он весь переливался сине-зелеными оттенками от ацетилена, ила и низкотемпературных водных процедур. В одной руке он сжимал ключ на тридцать два, другой вцепился в жабру сома. Тихо икая, он постоял несколько секунд на берегу и, вдруг внезапно как будто- что-то вспомнив, кинулся карабкаться вверх по дамбе.
…— Эх, «санитар»! — жаловался потом Митяй, — обещал ресторан в городе снять, всех оттель выгнать и неделю гудеть! Вот и верь после этого людям!