Спасительный 1937-й. Как закалялся СССР .

Глава 4. ДЕЛО УРАЛЬСКИХ ПОВСТАНЦЕВ

Одним из эпизодов уголовно-кулацкой операции стало расследование дела «повстанческой организации» в Свердловской области. 16 августа Ежов переслал Сталину копию телеграммы, поступившей ему от начальника УНКВД по Свердловской области. В ней Дмитриев (Плоткин) сообщал: «По показаниям арестованного бывшего полковника Генштаба Эйтнера, бывшего члена Бюро обкома ВКП(б) Яна, бывшего начальника Камского госпароходства Кандалинцева и допросов арестованных кулаков устанавливается существование Уральского повстанческого штаба – рабочего органа подготовки вооруженного восстания».

В телеграмме указывалось, что штаб был создан блоком уральских троцкистов, правых, эсеров и белоофицерской организацией еще в середине 1925 года, когда полковник Эйтнер связался с бывшим заместителем командующего УРВО (Гарькавого. – К.Р.) Василенко, а че­рез него с проживавшим нелегально агентом РОВСа штаб-ротмистром отряда Шкуро – Епифановым, сформировавшим в 1929 году на Урале «Белогвардейскую организацию». М.И. Василенко, привлекший Эйтнера к работе в Уральском повстанческом штабе, возглавляемом Пшенициным, был арестован 18 мая 1937 года.

И теперь Дмитриев сообщал: «Показаниями устанавливается, что в повстанческий штаб входили от правых: Пшеницин – бывший дальневосточный партизан и Кормилов – бывший второй секретарь Свердловского горкома; от троцкистов: Коркин и известный партизан Назар Васильев; от эсеров: Агапов, от офицерской организации: Василенко и Эйтнер, от церковников повстанцев: митрополит Свердловский Холмогорцев».

Восстание бывшие партизаны и белогвардейцы готовили профессионально. Область была разделена на 3 повстанческие округа: Коми-Пермяцкий, Березниковский, Надеждинский. В Пермский округ входило 22 района, в Красно-Уфимский – 18, в Свердловский – 22. Органи­зация имела военизированную структуру, в которой первичными соединениями являлись взводы, сформированные в колхозах. На каждые 4 взвода от начальника повстанческого округа назначался уполномоченный. Для приобретения оружия был завербован председатель об­ластного Осоавиахима Васильев, а позже и начальник артиллерии УРВО комбриг Блюм[79].

Разоблачениями повстанцев на Урале дело не закончилось. 29 августа в Кремль поступила шифртелеграмма № 1723/ш от первого секретаря Свердловского обкома партии Столяра, в мае сменившего на посту руководителя партийной организации Кабакова. В ней говорилось: «В целях осуществления Вашего указания в строительстве Уралмаша, выполнения оборонного плана считаем совершенно необходимым снять с работы и арестовать Владимирова, тем самым предупредить возможность крупнейшей диверсии на заводе. Имеем неоспоримые данные о работе Владимирова в германской разведке. СТОЛЯР»[80].

Речь шла о самом директоре предприятия. В этот же день Ежов переслал Сталину еще одну копию телеграммы Дмитриева. Докладывая наркому «о ходе следствия по немецкому делу» на 25 августа, начальник УНКВД писал: на основании показаний арестованных «устанавливается», что уже с 1930 года спецслужбы Германии «командируют на Урал все больше агентов, ставя задачу проникновения на военные предприятия и «установления связи с контрреволюционными организациями...

Германская разведка привлекла к своей деятельности директора завода № 98 Малышева, директора Молотовского орудийного завода Премудрова, директора Верх-Исетского завода Колгуликина, директора военного завода № 10 Петрашко, директора Березниковского химкомбината Пучкова и его заместителя Рыцлина, начальника железной дороги имени Кагановича Шахгильдяна, секретаря Молотовского горкома Высочиненко, председателя Молотовского горсовета Федоренко, ряд других руководящих лиц. Широко организован шпионаж на военных предприятиях – заводах № 98, 10, 172, 19 и других».

Причем немцы не только получали сведения о характере, размере и номенклатуре производства. Чекисты раскрыли крупную диверсионную организацию, которая «ломала станки, организовывала брак и производила аварии»: на Уралмашзаводе, Березниковском и Соликамском комбинатах, на заводе № 10 и других предприятиях. Кроме того, в процессе следствия «был выявлен ряд новых организаторов поджогов на Уралмашзаводе, имевших место в 1933 году». И если ранее виновным в пожаре считали лишь германского подданного Иоста, то теперь чекисты установили причастность к этому поджогу «целой группы германских подданных» и «ряд советских граждан».

«Достоверно установлено, – сообщал Дмитриев, – директор Уралмашзавода Владимиров... является германским разведчиком. Был завербован в период пребывания в Германии в 1933 году и находился на связи с ответственным работником германского посольства в Москве Гензелем. Резидентура на Уралмашзаводе, состоявшая из 14 германских подданных, получила из-за границы для шпионско-диверсионной работы двести тысяч рублей, которые были распределены как среди немцев, так и среди привлеченных совграждан». Организаторами шпионажа являлись офицеры, «систематически приезжавшие из-за границы с заданиями рейхсвера», которые создавали «небольшие ячейки», действовавшие после их отъезда самостоятельно. «Установлено, что офицер рейхсвера Гримм, прибывший в Соликамск в 1933 году, пробыл там около года, создал необходимые связи, после чего был командирован рейхсвером в Бельгию»[81].

Конечно, утверждение о том, что руководители важных оборонных предприятий Урала оказались причастны к сотрудничеству с иностранными разведками, выглядело как сенсация. Но мог ли Сталин не верить комиссару ГБ 3 ранга, начавшему работу в органах еще в 1920 году и награжденному орденом Красного Знамени? И все-таки у Сталина, видимо, возникли какие-то сомнения, поскольку, обведя кружком перечисленные фамилии, на первом листе он написал:

«Т. Ежову. Кто же из названных лиц арестован, кто не арестован – из сообщения Дмитриева невозможно понять. Владимирова надо арестовать. Ст.». Поскольку протоколы допросов лиц, названных в сообщении, до сих пор не опубликованы, трудно сказать, какими конкретными данными располагало следствие. Поэтому приведем фрагменты телеграммы № 228 начальника УНКВД по Свердловской области, копию которой Ежов направил в Кремль 11 сентября.

«МЕМОРАНДУМ № 31019 Тов. ЕЖОВУ Из Свердловска от 10.9.37 г. В дополнение нашего № 970 доно­шу дальнейшие результаты следствия по делу Уральского повстанческого штаба. Установлена непосредственная связь к.р. националистической организации коми-пермяков с представителями финского правительства. Участник организации профессор Лыткин через агента финской разведки Удмуртской АССР писателя Герд связался с работником финского посольства в Москве Коонен, предложив услуги националистов» для «присоединения к Финляндии угро-финских народностей Урала».

Для согласования замыслов националистов Коонен предложил Лыткину «выехать в Финляндию», что тот и сделал, «добившись научной командировки за границу». В Хельсинки он связался «с пастором Маатенен, который устроил ему встречу с официальным представителем финского правительства. Последний одобрил планы националистов и, пообещав «поддержку повстанчеству деньгами», предложил «развернуть подготовку к вооруженному восстанию в момент «большой войны», в которую будет вовлечен и СССР».

Тот же Маатенен связал Лыткина и с офицером германского рейхсвера Шмидтом, который обещал поддержку повстанческого движения германской разведкой через «члена офицерской фашистской организации» подпоручика царской армии Даричева. На допросе Даричев показал, что по поручению полковника Эйтенера он «устроился работать в Коми-Пермлес и вошел в со­став повстанческой организации», став «командиром роты повстанцев, состоящей из 4 взводов, организованных в колхозах».

Так, во взводе, организованном Даричевым в Тукачевской лесотракторной базе, он назвал «командиров взводов: бывшего командира Тяпугина, возглавляющего взвод в Купроссном колхозе; председателя колхоза кулака Постоногол комвзвода Доежского колхоза; кулака Якимова – комвзвода Крохалевского колхоза; бывшего белогвардейца технорука Тукачевской лесотракторной базы Порсева – комвзвода, созданного на базе; унтер-офицер царской армии кулак Бормотов, дезертировавший в Белую из Красной Армии... лично расстреливав­ший пленных красноармейцев, назвал личный состав возглавляемого им взвода, охватывающего колхозы Верховского сельсовета Кудымского района. Взвод Бормотова имел оружие: 7 винтовок, 1 револьвер, 200 патронов – все отобрано».

Далее в документе перечислялись командиры взводов и рот, созданных в десятках районов области. При этом Дмитриев обращал внимание на показания арестованного «прапорщика царской армии Мызникова», являвшегося «заместителем генерала Миончинского – начальника Надеждинского повстанческого округа». Среди уполномоченных округа командирами рот являлись: «Ивдольского района – Арапов, руководитель кулацкого восстания в 1918 году; Верхотурском – Милехин, бывший белый офицер; Новолялинском – Касьянов, бывший белый казак, трудопоселенец. Надеждинский батальон состоял из 8 взводов численностью в 25–30 повстанцев в каждом и подрывной команды».

Из показаний арестованных следовало, что основными участниками организации являлись бывшие белогвардейские офицеры, а «связи Уральского повстанческого штаба с Миончинским осуществлял бывший секретарь горкома Смирнов». В соответствии с планом вооруженного восстания, согласованным «лично Миончинским... с бывшим зам. командующего УРВО Василенко», Надеждинский «батальон должен был захватить город Надеждинск, вывести из строя заводы металлургии и военный завод № 75, взорвать электростанцию». Уже в первый день войны предусматривалось «вывести из строя заводы оборонного значения», «разрушить железнодорожные мосты через Каму, Пермь и Сарапул», организовать «срыв мобилизации путем... отравления источников питания и уничтожения железнодорожного парка на вто­ростепенных линиях».

Руководители повстанческой организации были связаны и с организацией РОВС, созданной в Надеждинске бывшим белым офицером Котельниковым, переброшенным в СССР из Маньчжурии еще в 1928 году генералом Дитерихсом. Связавшись через генерала Миончинского с Уральским повстанческим штабом, Котельников «подробно информировал Дитерихса» о его деятельности. В сообщении приводились и подробные сведения о руководителях повстанческих ячеек, действовавших и в других районах области. Так, «на химкомбинате в Ворошиловском районе их возглавлял бывший белый офицер директор комбината Пучков, на калийкомбинате в Соли­камске – Цифринович, в районе деятельности Камо-Березовской МТС ячейки руководились директором Тереховым, а на территории Половодовской МТС – директором Тарасовым. В районе Усольской МТС их возглавляли второй секретарь горкома Злобин и председатель райисполкома Золотухин».

Но и это было не все. При расследовании дела «чекисты» вышли и на след националистов: «Арестованный мулла Тйсин показал о наличии к.р. националистическо-повстанческой организации мусульман в Пермском районе, связанной с ЦДУ в Уфе, являющейся филиалом... организации, действующей в Татарии и Башкирии. Организация возглавлялась Пермским муллой Калитовым, который был связан с руководителем Пермского повстанческого округа троцкистом Дьячковым». Сообщение по делу повстанческого подполья на Урале завершалось информацией об изъятом оружии:

«Всего с начала операции изъято: пулеметов Дегтярева – 3, запасных стволов – 2, боевых винтовок – 187, винтпатронов – 4000, револьверов разных систем – 224, гранат, охотничьих ружей – 1334, минного пороху – 498 килограмм дымного пороху – 1120 килограммов, аммо­нала – 1111 килограмм, бикфордов шнур – 3830 метров, детонаторов – 2451, пенькового взрывчатого шнура – 180 метров, оболочек для взрывснарядов – 6, холодного оружия – 166 единиц. Кроме того, в Кудымкорском районе выявлены находившиеся в распоряжении СКУ ядовитые отравляющие вещества, заброшенные участником организации, бывшим заведующим Сельхозснаба Типицыным на склады МТС. В Москвинской МТС изъято препарата А.А. – 120 килограммов, Юрлинской МТС препарата А10 – 83 килограмма, также цианистый калий... Розыск оружия и взрыввеществ продолжается»[82].

Поступившие из Свердловска сведения о раскрытии националистического подполья не могли не взволновать Сталина. Материалы свидетельствовали, что определенная прослойка национальной «интеллигенции» не только ненавидит государство, но и готова выступить против него на стороне противника. Но разве не подобным образом в современной России формировались многочисленные криминальные банды? Поэтому наложенная Сталиным резолюция требовала: «Т. Ежову. Очень важно. Нужно пройтись по Удмуртской, Марийской, Чувашской, Мордовской республикам, пройтись метлой».

Некоторые авторы утверждают, что материалы дела «повстанцев» были фальсификацией. Но если допустить это, то для чего Дмитриеву было нужно затевать такую небезопасную игру? Даже если предположить, что начальник управления НКВД руководствовался карьеристскими соображениями, трудно допустить, будто бы он был самоубийцей или идиотом. Во всяком случае, не до такой степени, чтобы не понимать, что, вводя в заблуждение не только свое московское начальство, но и правительство, он совал голову на плаху?

Поэтому присмотримся внимательнее к чекистам Свердловской области. Дмитриев Дмитрий Матвеевич (Плоткин Меер Мешеляевич) родился в семье торговца, окончил земское коммерческое училище и до революции состоял в партии «Поалей Цион». Работу в ВЧК он начал в 1920 году и, продвигаясь по служебной лестнице, в октябре 1936 года стал начальником УНКВД по Свердловской области. Как пишет подполковник КГБ в отставке В.Черноскутов, «вместе с ним в Свердловск прибыли и заняли руководящие должности в Управлении: Боярских Наум Яковлевич – пом. начальника, Варшавский Даниил Михайлович – зам. начальника, Дашевский Яков Шахнович – начальник оперативного отдела, Кричман Семен Александрович – начальник отдела, Ерман Михаил Борисович – зам. начальника отдела. Эта шестерка «чекистов» превратилась в «великолепную семерку» в марте 1937 года, когда начальником НКВД на Свердловской железной дороге стал Арров Лазарь Соломонович.

Причем за чистку области от врагов бригада новых «начальников» взялась круто, начав ее с самих «чекистов». Поэтому в апреле на областном активе в клубе им. Дзержинского группа сотрудников аппарата Управления НКВД выступила с критикой оперативно-следственных действий Дмитриева и его приближенных. Конфликт завершился тем, что были арестованы сотрудники Весновский, Плахов, Моряков, Казанский. Позднее такая же участь постигла и других работников оперативных подразделений: Курсевича, Абрамова, Лосева, Петухова, Воронова, Челнокова, Самойлова, Буланова, Колесникова, Мужикова, Баранова и проч.»[83].

В заявке на лимит по уголовно-кулацкой операции для Свердловской области Дмитриев запросил санкции на репрессии в 4000 чел. по 1-й категории и 6000 – по 2-й. Однако, не удовлетворившись этим, в разнарядках городским и районным органам НКВД он лично увели­чил число лиц, подлежащих арестам в 2-3 раза. Правда, запросив подтверждения Ежова «об увеличении репрессий по 1 -й категории с 4 до 6 тысяч». Вот этот «перебор» в количестве, когда в результате проявленного рвения под каток репрессий попали не только реальные враги, но даже «золотари, бухгалтеры и рабочие паровозного депо», и подвел Дмитриева и его команду.

После январского (1938 года) пленума ЦК, осудившего практику необоснованных репрессий, арестован­ные «чекисты» из камеры 39 Петухов, Блиновский и Челноков писали в Политбюро ЦК: «В общей сложности из старых кадров по области уцелели единицы. Пересажав старый чекистский костяк, Дмитриев хотел всех огульно опорочить и создать: из одних – членов контрреволюционной организации правых, из других – шпионов». Поэтому в мае Дмитриева-Плоткина сместили с должности, назначив на короткое время начальником ГУШОСДОР НКВД, а в июне арестовали.

В июле взяли его подручных Я.Ш. Дашевского, Н.Я. Боярского и В.Я. Левоцкого, осенью пришел черед Шейнкмана. Позже были арестованы и другие работники из оперативно-следственного аппарата: Гайда, Хальков, Харин, Катков, Шейкман, Мизрах, Сааль и Титов. В 1939 году все они были осуждены к различным срокам наказания, а Дмитриев-Плоткин, Арров, Морозов, Берман, Шмулевич и Шариков приговорены к расстрелу. Дмитриев был расстрелян 7 марта 1939 года, реабилитирован 9 декабря 1994 года.

Рвение в разоблачении врагов проявляли не только в Свердловске. К концу августа поток обращений с просьбами об увеличении лимитов на репрессии стал увеличиваться. 1 сентября в шифрограмме Ежову начальник УНКВД Куйбышевской области И.П. Попашенко доложил об аресте 3746 человек. В этом числе «бывших кулаков – 1440, уголовников – 1619, другого контрреволюционного элемента – 687». Он сообщил, что в области было ликвидировано: «3 контрреволюционных организации, арестовано по ним 62 участника, 209 контрреволюционных и уголовных групп, арестовано по ним 776. Изъято огнестрельного оружия 118 и холодного 73». Он просил «дополнительно дать лимит 1 категории на 800».

О недостаточности утвержденного лимита в 500 человек по 1-й категории сообщал Ежову и начальник УНКВД Кировской области Л.П. Газов: «Следствием [по] делам арестованных 1 категории вскрыты 3 кулацко-повстанческих организации, общей численностью... 160 чел., ликвидировано 27 других формирований [по] колхозам, МТС, совхозам общим числом 200 чел. Из них: выявле­но значительное количество ранее неучтенных кулаков, сектантов, церковников, ведущих активную антисоветскую работу [в] колхозах». В связи с тем, что при ликви­дации «вскрытых формирований» количество арестованных достигло 879 чел., он ходатайствовал об «увеличе­нии лимита 1 категории до 900 чел.»[84].

Столь же успешно операция проходила и в других республиках. 6 сентября начальник УНКВД Казахстана Л.Б. Залин (Левин Зельман Маркович) сообщил Ежову, что «Алма-Атинская тройка на 5 сентября осудила по 1 категории 197 чел. Из них: кулаков –119, уголовников – 37 и контрреволюционного элемента – 41 чел. Из них: участников в ликвидированной казачьей белоповстанческой организации – 35 чел., повстанческой низовки, казахской и дунганской контрреволюционной националистической организации – 35 чел., контрреволюционных фашистских и кулацких группировок – 40 чел. Ссылаясь на то, что «при первоначальном представлении... был учтен лишь контингент кулачества и уголовников, отбывавших уже наказание», и «учитывая пограничность» Алма-Атинской области, Залин просил увеличить количество подлежащих репрессии по 1 категории с 200 до 500 чел.»[85].

Начало войны Японии против Китая заставило руководство страны осуществить и меры по депортации групп населения. Еще 21 августа ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли совместное постановление № 734 «О корейцах». В нем «в целях пресечения проникновения японского шпионажа» Дальневосточному крайкому, крайисполкому и УНКВД предлагалось выселить все корейское население пограничных районов, переселив его в Южно-Казахстанскую область, в районы Аральского моря и Балхаша и Узбекскую ССР.

Эта операция не являлась карательной. Переселенцам-корейцам разрешалось «брать с собою имущество, хозяйственный инвентарь и живность». При этом администрации края поручалось «возместить переселяемым стоимость оставляемого ими движимого и недвижимого имущества и посевов». Одновременно предписывалось не чинить корейцам препятствий при их желании к выезду за границу, «допуская упрощенный порядок перехода границы». К выселению приступить немедленно и закончить к 1 января 1938 года[86]. В рамках реализации этого постановления 28-го числа ЦК ВКП(б) утвердило «решения Далькрайкома», предлагавшего: «Выселить из погранполосы 11600 корейских хозяйств, а всего 61000 человек». Вместе с населением переселению на общих основаниях подлежали корейцы – коммунисты и комсо­мольцы, а также интеллигенция: учителя, агрономы и врачи. К слову сказать, что именно трудолюбивые переселенцы-корейцы научили скотоводов-казахов овощеводству и консервированию, облагородив национальную казахскую кухню.