— Говорю вам, было невероятно, — рассказывал я, а Лола, Габриэль, Даниэла и Эмилио глазели на меня. Мы пили кофе в тату — салоне, сидя там, где клиенты ожидали своей очереди или пролистывали тату — журналы, что стало нашей утренней воскресной традицией. Я как обычно прихлебывал зеленый чай, они — кофе, и проходил через традиционный допрос после старта нового дельца. Какой он? Он извращенец? Есть ли у него фетиш на надувные куклы? Ну, знаете… нормальные такие вопросы.
— У него на стене в гостиной висят иллюстрации, написанные им самим, — сказал я им. — Карандашные наброски, но фон — акварельный. Охеренные картины. — Я кивнул на книги по татуировкам на кофейном столике, что стоял между нами. — Ничего лучше в жизни не видел.
— Н — да? — спросил Эмилио. Как татуировщик он бы оценил то, о чем я вещал. — Он рисует мультики?
— Он делает видео — борды, которые отправляют аниматорам, — пояснил я. — Нереально круто. А еще в гостиной у него огромный рояль.
— И что, в шкафу не скрываются похожие на живых синтетические секс — куклы? — разочарованно задала вопрос Даниэла.
Эмилио шутливо насупился.
— Не все такие же извращенцы, как ты.
Он хмыкнула.
— Спасибо, малыш. — Я не смог сдержать хохот. Эмилио и Даниэла стали мне очень близкими друзьями. Арендодатели — да, но Эмилио мне как старший брат, а его красавица — жена — названная сестра.
— Значит, он симпатичный и совершенно нормальный? — спросила Лола.
Я пожал плечами.
— Настолько хорошо мы еще не знакомы, то есть секс — игрушек в ящиках я еще не видал, но да. Если существует такое понятие как «нормальный». И говорю вам, он — прекрасная замена предыдущему парню.
Габриэль прыснул.
— О, да ладно, — сказал он. — Что плохого в том, что пацан двадцати с копейками лет коллекционирует ложки, а его диваны обернуты в полиэтилен?
Я покачал головой, вспоминая первые впечатления от посещения квартиры того парня. Меня передернуло.
— То была наименьшая из проблем. Чувак был жутким как черт.
Лола рахохоталась.
— А тот говнистый супербогач перед ним? Который считал своего бойфренда приобретаемым товаром и никак не мог врубиться, почему парнишка подался в бега.
— Это я посоветовал парнишке податься в бега, — пояснил я. — Я предпочел парня с полиэтиленом и «Клороксом[4]» вместо этого козла. — Было вполне реально справиться с дебилизмом Раймонда, но самовлюбленный «самодельный» миллионер Джерард считал, что за деньги можно купить любую прихоть, включая людей. Такое дерьмо со мной не прокатывало.
— И когда Человек — Рояль будет здесь? — спросил Эмилио.
Мы всегда давали моим клиентам погоняла: Человек — Клорокс, Говнистый супербогач, Шерстяной парень, Человек — Жопа. Для всех нашлись походящие. Но по какой — то причине мне не понравилась идея навесить ярлык на Эндрю, тем более что прозвище принижало его.
— Его зовут Эндрю, — заявил я и решил оставить без внимания направленные в мой адрес взгляды и распахнутый рот Даниэлы. — Он будет здесь с минуты на минуту.
Как по заказу Эндрю, выглядя, как очень привлекательный ботаник в своем свитере с ромбиками и классических брюках, остановился перед дверью в салон. Он разглядывал название, абсолютно не замечая пятерых человек, наблюдавших за ним изнутри. Покачал головой, пробормотал что — то под нос и хотел вроде постучать, но потом на секунду «завис» и опустил руку. Сделал глубокий вдох и быстро тукнул по двери, решив, вероятно, не дожидаться пока потеряет самообладание и сбежит.
— Иди, спасай его, — пихнула меня Лола своей туфлей на высоком каблуке.
До меня дошло, что я сидел и, как идиот, пялился на него.
— Точно, — сказал я и быстро зашагал к двери отпирать задвижку. — Привет, — поздоровался я.
Эндрю послал мне полуулыбку.
— Привет.
Я отступил немного назад.
— Проходи, знакомься с моей командой. — Эндрю вошел, благоухая всевозможными приятностями, и я запер дверь: технически салон не работал еще час или около того. Выглядел он потерянным и не на своем месте, таращась на всех, кто таращился на него. Казалось, он либо грохнется в обморок, либо убежит. А, может, и все сразу. — Эндрю, — начал я, положив ладонь ему на плечо и немного подтолкнув вперед. — Это Даниэла и ее муж Эмилио, они владельцы салона. С Лолой ты уже встречался, а это ее парень Габриэль или Габ, как мы его зовем. Ребята, это Эндрю.
Все четверо помахали, брякнули тихое «привет» и неловко перекинулись парой слов. Эндрю вытер ладони о бедра, поэтому пока никто не успел ничего ляпнуть, чтоб смутить его еще больше, я посмотрел на него, все еще придерживая рукой за спину, и сказал:
— Готов?
Он быстро кивнул.
— Конечно.
Повернувшись к друзьям, которые смотрели на нас и улыбались, я произнес:
— Мы пошли. Словимся позже. Запрете за нами? — я направился к входной двери, отпер ее и придержал для Эндрю.
Дверь еще не успела закрыться, и клянусь, я уловил, как Лола визгливо зашептала, что она делает только в периоды эмоционального возбуждения.
— О, боже мой! Вы видели лицо Спэнсера? — Кто — то что — то забормотал, кто — то засмеялся, но, к счастью, дверь со щелчком закрылась, и больше я ничего не услышал. По воле Господа или благодаря хорошим манерам Эндрю вроде ничего не заметил. Я же мысленно отметил: убить своих так называемых друзей.
Я указал на ведущую к пляжу улицу.
— Сюда.
Пройдя полблока в тишине и немного поболтав о его поездке до моего дома, он проговорил:
— Твои друзья классные.
Я захохотал.
— Обычно они так себя не ведут. Они реально хорошие люди. Большинство считает татуировщиков бандитами, что совсем не так. Эмилио и Даниэла — очень верные друзья, а Лола… чокнутая. Но она моя лучшая подруга. Милая, суровая и чокнутая.
— Мало кто мог бы носить розовые волосы, черно — белое полосатое платье и бирюзовые туфли.
Теперь я ухмылялся.
— Да, мало кто. Она смахивает на девочку из пятидесятых, встретившую панк — рокершу.
Он улыбнулся.
— Правда.
— За углом есть небольшой марокканский чайный дом, — поведал я ему, кивнув вверх по улице. — У них отличные завтраки. Ты ел?
— Несколько часов назад.
Господи, было воскресенье, десять часов утра.
— Ты давно встал?
— Уже успел сходить в зал.
Я покачал головой.
— Тогда аппетит должен был появиться.
— Никогда не пробовал ничего марокканского. На завтрак, конечно.
Я открыл дверь в кафе и поймал себя на том, что улыбался ему.
— Тогда сегодня у тебя первый раз.
Внутренний интерьер кафе — сочетание оранжевого, пурпурного и красного. Здесь пахло специями и лимоном. Столы из темного дерева были низкими, а скамьи устелены подушками, и я был благодарен, что мой любимый столик пустовал. Располагался он в углу возле окна, в которое проникал солнечный свет.
Я уселся и ждал того же от Эндрю. Он устроился напротив меня, оглядываясь вокруг и улыбаясь.
— Люблю это место, — признался я ему. — А этот стол? Если б можно было принеси книгу и весь день получать чай, я бы никогда не ушел. Особенно зимой, когда солнце проникает в окно.
Он улыбнулся, в уголках глаз появились морщинки, и опять меня поразило, какой же он красавец. Коротко постриженные волосы песочного цвета были зачесаны на бок, но все равно немного взъерошены. Он был чисто выбрит и пах невероятно хорошо: мылом, дезодорантом и мужчиной. Он был такой весь из себя американский мальчик — аккуратист, знавший все на свете. Я постарался представить его в одежде примерно моего стиля или в чем — то ином, нежели чем в свитере с ромбиками и классических брюках, но не преуспел. Ему все это очень шло. Если бы существовал журнал под названием «Сексуальные ботаники», он был бы на обложке.
Хозяйка, пожилая женщина по имени Зинеб, подошла к нам и сверкнула улыбкой.
— Спэнсер, давно не виделись.
— Знаю! Был занят на неделе, — сообщил я ей. — Но мой друг никогда не пробовал ничего марокканского. Как считаете, с чего ему начать?
— С хобз бчехмы с бараниной и перцем, — ответила она. — Приготовлены сегодня утром, и мсемен, твой любимый.
Я усмехнулся.
— Как всегда. Пожалуйста, с медово — инжирным вареньем.
Она закатила глаза.
— Разумеется. Чай?
— Для меня — да, пожалуйста. — Я махнул рукой на Эндрю, изумленно смотревшего на меня. — И латте с двухпроцентным молоком, без сахара и сиропа. Спасибо. — Я сделал для него заказ ровно так, как ему нравилось.
Зинеб оставила нас и выкрикнула что — то по — арабски своему мужу. Боже, я обожал это место.
— Ты запомнил? — спросил Эндрю. — Какой кофе я пью.
— Конечно, — ответил я. Будто для него никто и никогда не делал таких простых вещей. — Моя работа — помнить о тебе все.
— Да, безусловно, — сказал он, неожиданно обнаружив что — то интересное в меню.
— Что напоминает мне, — добавил я. — О любимой песне.
— Понимаешь, не так — то все легко.
— Нет, легко.
— Тогда какую песню ты любишь больше всех остальных?
— Кавер Джеффа Бакли «Аллилуйя».
Он моргнул.
— Так просто?
— Так просто.
— Хорошая песня.
— Песня прекрасная, — поправил я. — Не пойми неправильно, мне нравится версия Леонардо Коэна. Но версия Джеффа Бакли… ну… прекрасна.
— Прекрасна? Довольно громкое заявление. — Он помрачнел. — Прекрасная песня? Как ты определяешь прекрасную песню?
Я поймал себя на том, что улыбался ему.
— Не выворачивай ее наизнанку, вот как. Отбрось весь технический шлак: параметры, аккорды и прочую лабуду. Исходи из ощущений. Что ты чувствуешь здесь. — Я прижал руку с груди. — Эта песня остановит меня, где бы я ни был.
Он рассматривал меня с намеком на улыбку, но в глазах мелькнуло понимание и невысказанное согласие.
— Что ж, если ты определяешь прекрасную песню именно так, то я бы назвал «Лунную сонату» Бетховена. — Он тяжело сглотнул и пожал плечами, как бы извиняясь. — Она не крутая или что — то типа того, но это красивая песня. Хотя формально это даже не песня, а музыкальная композиция.
— Формальности в сторону, не извиняйся, — сказал я. — Никогда. Если тебе нравится, признай. Повторяй за мной… — Он в ожидании уставился на меня. И я произнес: — Моя любимая песня — музыкальная композиция Бетховена «Лунная соната», потому что она охренеть какая классная.
Он зашелся в хохоте и огляделся вокруг убедиться, не слышит ли кто мои ругательства.
— Говори, — надавил я на него.
Он прокашлялся и тихо залепетал:
— Моя любимая песня — музыкальная композиция Бетховена «Лунная соната», потому что она… охренеть какая классная.
Я хмыкнул.
— Видишь? Разве не стало лучше?
Он усмехнулся как раз в тот момент, когда Зинеб принесла наши напитки и с надеждой посмотрела на меня.
— Ну? — сказала она. — И кто твой друг?
Эндрю остолбенел, глядя на нее, а я представил их друг другу.
— Это Эндрю. Эндрю, это Зинеб, творец самого вкусного зеленого чая во всем ЛА.
Он просияла.
— Ему нравится марокканский зеленый, — обратилась она к Эндрю. — Мало кому он нравится. Купи ему чай, и ты завоюешь его сердце. — Я фыркнул, а Эндрю почти проглотил язык. — Еда скоро будет, — добавила она и удалилась, по — видимому, не обратив внимания на ужас, отразившийся на лице Эндрю.
— Она считает, мы…?
Он кивнул.
— Лучше привыкнуть, — сказал я, разворачивая чашку чая. — Нужно, чтоб публика думала, что мы встречаемся. Особенно Эли.
Брови Эндрю сошлись на переносице, но он кивнул.
— Да. Наверно.
— Не такой уж я и страшный, — брякнул я, пошутив лишь наполовину.
— Что? Нет! — яростно воскликнул он. — Ты просто… ну, знаешь…
— Нет, не знаю. — Это могло плохо закончиться. Мне практически не хотелось задавать вопрос. — Это хорошее «ну, знаешь» или плохое «ну, знаешь»?
— Хорошее, — протарахтел он. Шею покрыл слабый румянец. — Просто ты такой… стильный. — Он поежился от сказанного слова. — А я нет.
— Ну, простите мистер любитель «Заводного апельсина» и «Лунной сонаты», — парировал я с улыбкой. — Это чертовски круто.
Он покачал головой, полностью игнорируя мои слова.
— Но посмотри, как ты одет.
Я глянул на свою одежду: брюки три четверти песочного цвета, белая рубашка на пуговицах и синие замшевые «оксфорды».
— Я одет как — то не так? — спросил я. Всем всегда нравился мой стиль. — Хотел еще нацепить подтяжки, но не стал.
Он покачал головой.
— Все в порядке. И мне бы понравились подтяжки на тебе. Ты выглядишь так, словно сошел со страниц «Модного Лос — Анджелеса».
Я фыркнул.
— Ты еще и журналами занимаешься? — поинтересовался я. — Мне ты достался из «Сексуального ботаника», — признался я, а он с недоверием расхохотался. — У меня ты был на обложке. Не на какой — то там четвертой странице, как я у тебя. О нет, друг мой, у меня ты на обложке.
Он тихо хихикнул и отпил кофе.
— Окей, я переуступлю тебе обложку.
Я расплылся в улыбке.
— Спасибо!
— Сексуальный ботаник, — мягко повторил он, качая головой. — Ты бредишь.
— Я искренне верю, что ты вписываешься в обе категории, — сказал я, покрутив чашку. — И, хочется добавить, достаточно неплохо. Мне нравится, как ты одет.
Он снова вспыхнул, порозовели даже кончики ушей.
Я высунул ногу.
— Как бы то ни было, эти ботинки я люблю. Отвалил за них целое состояние.
— Заметно, — проговорил он, любуясь моими «лоферами».
Я протянул руки, чернила покрывали каждый миллиметр моей кожи от закатанных рукавов рубашки до запястий.
— Тебе нравятся мои татуировки?
Он снова застыл, но прежде чем успел ответить, Зинеб принесла наш заказ.
— Вы поделитесь между собой, мальчики? — спросила она.
— Да, — ответил я, освобождая место на столе. — Попробуем всего по чуть — чуть. — Зинеб расставила нашу еду, раздала нам тарелки и приборы и удалилась. — Попробуй сначала закуску, — сказал я ему. — Очень вкусно. Пряная баранина и средиземноморские овощи в лепешке. А мсемен — как блины. Муж Зинеб сам делает медово — инжирное варенье. Оно божественное.
Он подцепил вилкой хобз бчехму, отправил в рот и простонал — хриплым гортанным звуком, от которого мою кожу начало покалывать.
— Окей, ничего себе.
Я засмеялся, стараясь игнорировать свою реакцию на него.
— Супер, да?
Он кивнул и продолжил есть. А в перерыве задал вопрос:
— Теперь моя очередь спрашивать?
Черт. Я кивнул.
— Ага.
— Из какой части Австралии ты родом?
— Сидней.
— И живешь здесь два года?
Я кивнул, запивая еду глотком чая.
— Да.
— Почему ты переехал?
Я задумался, как лучше ответить. Мне не стоило углубляться в семейную историю перед парнем, которого, по всей видимости, я не увижу уже через месяц, поэтому решил высказаться уклончиво.
— Я ненавидел свою работу и хотел путешествовать. Билеты в ЛА были выставлены на распродажу, так что я упаковал чемодан и теперь сижу здесь.
Какое — то время он переваривал информацию. Я понятия не имел, поверил он мне или нет. Казалось, что да.
— Семья?
Боже. Ладно, может, и нет. Нужно было проработать свои способности выворачиваться из подобных ситуаций.
— Родители до сих пор женаты. Два брата. Оба младше меня.
— Они не возражали насчет твоего переезда на другой край света?
— Нет.
— Они навещали тебя? — надавил он. — Или ты бывал у них с тех пор?
Рот был забил едой, так что говорить я не мог, даже если б и хотел. Нельзя было признавать правду. Я покачал головой.
— Скучаешь по ним?
— Да. — Слово вылетело немного быстрее, чем должно было.
Он кивнул, больше для себя, чем для меня, и тогда я понял: он видел меня насквозь. К счастью, он не стал прессовать, а просто сменил тему.
— Любимая еда?
— Ты ешь ее.
— Самая нелюбимая?
— Моллюски. Я аллергик.
Его вилка тормознула на полпути к губам.
— Серьезно?
Я вытащил из кармана «ЭпиПен[5]» и поднял, чтоб он смог рассмотреть.
— Очень. Обычно я таскаю с собой такой пузырек, если питаюсь в новом месте, и, как правило, не ем выходцев из воды. — После чего в шутку добавил: — Если только он не идет в душ первым.
Эндрю рассмеялся.
— В общем, никаких морепродуктов.
Я покачал головой и убрал «ЭпиПен» обратно в карман.
— Не — а. Для полной безопасности я не ем ничего, что добывают из воды, типа рыбы, что по факту не является моллюском. Также не употребляю азиатские блюда, потому что они используют рыбный соус в качестве основы. В ресторанах приходится постоянно задавать кучу вопросов, прежде чем поесть, но до некоторых так и не доходит. Например, тайский салат из говядины? Кажется, все нормально, там же только говядина и салат, но в заправке рыбный соус. Даже парней, с которыми я работаю… ну, фальшивые свидания, — я указал на нас обоих, — мне приходится просить не есть ничего, что может спровоцировать аллергию. Если нам придется целоваться, а он только что заточил лобстера… Не очень — то хорошо будет смотреться, если я впаду в анафилактический шок перед бывшим.
Он выглядел потрясенным.
— Такое случалось?
Я послал ему улыбку.
— Нет.
На лице отразилась задумчивость, и он положил вилку на пустую тарелку.
— Ты целуешься со всеми клиентами?
— Хочешь знать, придется ли нам?
Он кивнул.
— Если это привлечет внимание Эли — да. Если это вынудит его возжелать закинуть тебя на плечо и утащить в свою пещеру, снова сделать тебя своим — да. — Я позволил ему минутку обо всем подумать; сомнений не было, в голове у него проносился видеоряд. — Клянусь, я отлично слежу за гигиеной полости рта, у меня сверхмягкие губы, а язык подключается, только если это оправдано.
Он громко загоготал и снова покраснел. Господи, он был таким простым.
— О… эм… точно.
Я поменял тарелки местами и выставил вперед блины, сбоку пристроив варенье, чтоб он смог попробовать. Что также дало ему время собраться с мыслями.
— В общем, думаю, сегодня мы могли бы пробежаться по расписанию Эли.
— Ой. — Он с трудом сглотнул. — Конечно.
— Можем провести небольшое расследование, — объяснил я. — Промониторить его «фейсбук», узнать, где он бывал, что — то подобное.
Он задумчиво кивнул.
— Окей.
— В курсе, где он живет?
Он насупился и покачал головой.
— Нет.
— Где он работает?
— В центре.
— Чем занимается?
— Работает в типографии на Уилшире.
Не так уж и далеко.
— Хобби? Зал? Любимые бары?
— Мы состоим в одном и том же клубе, но с тех пор я не видел его там, — сказал Эндрю. — Мы ходили в несколько баров в Эхо — Парке — не моя стихия.
— А какая у тебя стихия?
Он прокашлялся.
— Недалеко от его работы есть джаз — бар. Великолепная еда, невероятная музыка.
— Ты любишь джаз?
Он кивнул.
— Люблю. — С невинным выражением лица он подцепил вилкой марокканских блинчиков с медово — инжирным вареньем, закинул в рот и застонал — глубоким, хриплым, восхитительным стоном, отчего по моему телу побежали мурашки, а по члену прокатилась волна приятной боли. — О, боже мой, — пробормотал он.
Я уставился на него. Господи, что это был за звук. Если он так стонал от еды, я бы с удовольствием послушал его в постели.
— Что? — спросил он, вырывая меня из похотливого оцепенения.
Черт. Меня поймали на подглядывании. Я поерзал на стуле, стараясь подавить наполняющее член желание, и прочистил горло.
— Блинчики хороши, да?
Он кивнул.
— Очень хороши. — Он положил в рот очередную порцию, но в этот раз вздохнул. Я почти расстроился.
Зинеб появилась возле столика с проницательной улыбкой.
— Ему нравится джем, да? — спросила она и пихнула меня локтем. — Или он издает эти звуки для тебя? Заметно, что ты в восторге, Спэнсер.
Эндрю чуть не выронил вилку, но смущен был именно я. Щеки вспыхнули от прилива тепла, и мне пришлось прятаться за смехом, но я краснел. Иисусе. Хотелось умереть.
Шок Эндрю перешел в стыдливость, хотя он не стал таким же бардовым, как я.
— Было громко?
Я решил поглумиться.
— О, да.
— Ой, — тихо сказал он. Он не смеялся. Он смотрел на Зинеб. — Прошу прощения.
Она взяла со стола пустую тарелку и рассмеялась.
— Не стоит извиняться. Спэнсеру понравилось. — Она похлопала по моему плечу и отправилась обратно к стойке, а меня окатило новой волной позора.
— Мне реально неловко, — прошептал он.
Дерьмо. Я схватил его за руку и сжал ее, решив не пускать ситуацию на самотек.
— Не надо. Это моя вина. Мне не стоило… — Я покачал головой. — Хочешь уйти отсюда?
Он кивнул. Все еще держа его за руку, я поднялся и пошел к стойке, отпустив его, только чтоб оплатить по счету. Протянул Зинеб свою карту, молясь, чтоб она не смутила меня еще больше.
Не повезло. Она сладко улыбнулась.
— Я так рада видеть Спэнсера с мужчиной, благодаря которому он счастлив.
Я рассматривал возможность начать молиться богам землетрясений, чтоб они встряхнули Сан — Андреас, земля разверзлась и полностью меня поглотила. Но вместо этого стоял там как дебил, став темно — розового оттенка, и пробормотал:
— Спасибо вам, Зинеб. Вы вообще сегодня не опозорили меня.
Она вернула карту, глядя на меня в замешательстве.
— Что? Ты не влюблен в этого мальчика?
Я покачал головой и проглотил ком в горле, который, скорее всего, был моим сердцем.
— Спасибо, Зинеб. До следующего раза.
Она еще больше пришла в замешательство.
— Но, Спэнсер, на других парней ты смотришь иначе.
Чтоб не оказаться на линии огня с ложной информацией, я сграбастал руку Эндрю и потащил его из кафе, на выходе помахав Зинеб. Промчавшись около двадцати метров по улице, я отпустил его руку, упираясь ладонями в колени и переводя дыхание.
Эндрю поразил меня своим смехом. Я ожидал целый список реакций от гнева до стыда, даже возмущения. Но хохот? Я посмотрел на него.
— Чего тут веселого?
— Ты, — ответил он. — Выражение твоего лица.
— Она до чертиков смутила меня!
— Она смутила тебя? Да она всему кафе поведала, что я издаю звуки, которые тебе нравятся!
— Ну, должен сказать, твои секс — звуки — просто бомба.
Он вытаращил глаза и разинул рот.
— Мои кто?
Теперь настала моя очередь смеяться. Я выпрямился.
— Неважно. Давай просто забудем все, что она сказала.
Он глазел на меня.
— Мои секс — звуки?
— То, как ты стонал, — пояснил я, кашлянув. — Было… до ужаса сексуально.
Он скрестил руки, потом выпрямил, затем засунул в карманы. Выглядел он довольно взбешенным, но окрасивший его пылающий румянец выдал с головой.
— У тебя привычка такая — нести неуместную фигню?
— Только когда парни издают неуместные стоны, вынуждающие меня думать о развратных вещах, что приводит к озвучиванию такой фигни вслух. — Я пожал плечами. — И вообще, по мне так вполне уместно сказать правду. Твои стоны очень эротичны.
Он закрыл глаза ладонью.
— О, Господи. — Его рука опустилась вниз, и он уставился на меня. — Не могу поверить, что ты это произнес.
— Не могу поверить, что ты об этом не знаешь, — ответил я. — Никто никогда не говорил тебе?
Он был в ужасе.
— Мы не будем вести такую беседу. Вето.
Я захохотал и кивнул на тату — салон.
— Пошли, нам надо отследить твоего приятеля.
Салон был открыт. Я придержал дверь для Эндрю.
— После вас.
Он вошел внутрь и засунул руки в карманы — верный признак его нервозности или неуверенности. Эмилио пребывал на рабочем месте, а на стуле сидело знакомое лицо с обнаженной и украшенной чернилами грудью.
— Здорова, Спэнсер! — крикнул Эрик, протягивая руку.
Я ударил по его кулаку.
— Привет, мужик. — Эрик был постоянным клиентом. Я пристально посмотрел на многообещающий рисунок на его груди. — Выглядит круто.
Эмилио без отрыва от работы произнес:
— Эй, Спэнсер, можешь подать проспиртованную вату?
— Разумеется, — ответил я, направляясь к шкафу, где у него все хранилось, и положил коробку на столик рядом с его рукой. — Лола и Габ еще здесь?
— Ага, — донесся голос Лолы. — Вторая кабинка.
Я кивнул Эндрю, безмолвно приглашая пройти за мной, и повел его в дальнюю часть салона к приватным кабинкам. Шторка была слегка приоткрыта, и я нырнул в зазор головой: Габ лежал на столе, а Лола и Даниэла стояли возле него, осматривая его зажатый сосок.
— Привет, — со смешком сказал я. — Мне стоит поинтересоваться?
Габ закатил глаза.
— Лола хочет проколоть мне соски.
Я вошел, а Эндрю остался возле входа с выражением шока и нездорового любопытства на лице. Я взглянул через плечо Лолы на вытянутый и зажатый сосок Габа. Он еще не был проколот, но Лола держала в руке иглу.
— Ты собираешься колоть?
Она взволнованно кивнула.
— Даниэла контролирует, но да, я проткну кожу и вставлю маленькую штангу. — Даниэла занималась пирсингом и позаботилась, чтоб все прошло идеально.
Габ вздохнул.
— Я начинаю думать, что у моей девушки помешательство на боли.
Я фыркнул.
— Только если боль твоя, мой друг.
— Хочешь, сделаю и тебе? — спросила Даниэла.
Я инстинктивно прикрыл руками соски.
— Нет.
— Больше приятно, чем больно, — сказала Даниэла, поиграв бровями. — Поверь.
— А как насчет принца Альберта[6]? — спросила Лола.
Мой член попытался забраться внутрь тела.
— Господи, нет.
Отсмеявшись, Лола посмотрела на Эндрю.
— Как позавтракали?
Эндрю улыбнулся ей.
— Хорошо. Ели марокканскую кухню. Походу, я издавал секс — звуки, и Зинеб заявила, что Спэнсер влюблен в меня.
Секунды три все таращились на него и изумленно молчали, пока я не зашелся в хохоте. Просто не верилось, что он это произнес.
— Ты не должен был им рассказывать!
Эндрю хмыкнул и посмотрел на моих друзей.
— Вам стоило видеть его румянец.
Я направил взгляд на Лолу.
— Он врет. У него расстройство — он патологический врун и постоянно толкает подобное дерьмо.
Эндрю рассмеялся, но когда Лола, Даниэла и Габ повернулись в его сторону, он медленно покачал головой.
— Это правда.
— Окей, — сказал я, хлопая в ладоши. — На этой ноте мы, пожалуй, и свалим.
Я попытался выпихнуть Эндрю за дверь, но он смотрел на вытянутый сосок Габа и хмурился.
— Выглядит болезненно.
Лола подняла иглу и взмахнула ресницами.
— Больно только до тех пор, пока боль не уходит.
В этот раз я схватил Эндрю за руку и потащил к задней двери салона.
— Она реально проткнет ему сосок?
Я поднес руку к замку и не успел его отпереть, как из второй кабинки донесся вопль Габа:
— Оу! Святые угодники!
Рот Эндрю распахнулся, и я кивнул.
— Можно принять как «да», — сказал я. Эндрю немного побледнел, а я открыл для него дверь. — После вас.