Список обреченных

Глава 15

Все-таки босс здорово сдал после того как ему исполнилось девяносто, думал Алексей Иванович Стасов, наливая народному лидеру чай. Лицо в морщинах, руки обтянутые желтой, как пергамент, кожей в коричневых пятнах, старческий скрипучий голос. Девяносто один, конечно, не дашь, но он уже не тот мачо, что любил позировать в военной форме и фотографироваться с голым торсом.

— Твой Соболев никому на хуй не нужен, — проскрипел шеф. — Соболев — пешка. Альбицкий его сдает ради пиара, чтобы улучшить положение на доске. Понятно, почему сдает. Это для него моральная победа. Но мы не доставим ему такой радости. Нам не получится диктовать условия.

— А Дамир?

— Рашитов, кажется? Этот даже не пешка. Это соринка на шахматной доске: смахнул — и забыл. Ты с его отцом, вроде учился вместе?

— Да, нет. Так, пересекались пару раз по бизнесу, в молодости.

— Ну, тогда и забудь. Все, она улетела.

— Что?

— Соринка, Леша. Рашитов твой.

— Он жену недавно схоронил, а теперь сын…

— Все мы жен хороним. А сыновья трепаться меньше будут. А то распустили языки, бандерлоги. Ну, теперь заткнутся.

Шеф поднял голову и в упор взглянул на Стасова вовсе не старческими, ледяными серыми глазами. И Алексей Иванович заткнулся.

— Альбицкий, правда, не пешка, — продолжил президент, попивая чай. — Но и не ферзь. Слон… Офицер, сука. Вертлявый гад, но ничего, поймаем. И зря думает, что он игрок. Такая же фигура на доске, как и прочие. К тебе, между прочим, вопрос, Леша. Как у вас с Альбицким? А то совсем обнаглел блядь!

— Работаем. Его англичане охраняют.

— До сих пор нам это не особенно мешало. Кстати, Соболев тоже на вас. Как там твои ребята насчет Соболева?

— Я понял. Сделаем.

— Ну, буду ждать.

Алексей Матвеевич Медынцев ждал Волкова в кабинете.

— Сереж, надо подписать, — сказал он и кивнул на бумагу, лежащую на столе.

Сергею Юрьевичу все стало ясно, как только он взглянул на этот документ. Психологическое заключение Дамира Рашитова. Отредактированное, с шестью убийствами.

— Алексей Матвеевич, но ведь истинный убийца теперь известен…

Медынцев пожал плечами.

— Позиция руководства заключается в том, что Альбицкий блефует.

— Зачем ему так блефовать? Это бессмысленно.

— Не ко мне вопрос. Сережа, подписывай!

— Алексей Матвеевич, если я сегодня это подпишу, я завтра буду в списке Лиги. А у меня двое детей.

— Сереж, в списке Лиги больше трехсот человек. Убивают они по два-три человека в год. Так что, может быть, лет через сто до нас и доберутся.

— До Синепал быстро добрались.

— Сереж, ну, где Синепал и где мы? Мы для них мелкие сошки. В списке Лиги такие люди, на фоне которых мы вообще не видны. Да и они прекрасно понимают в Лиге, что мы не по доброй воле это делаем.

— Но вас-то внесли в список.

— Внесли и что? Я жив пока.

— Алексей Матвеевич, а моральная сторона вопроса? Мы ее совсем не рассматриваем?

— Мы здесь ничего не решаем. Здесь даже Кивалин с Маленьким ничего не решают. Это дело государево. Приказ идет с самого верха.

— Главному втирают очки, что поймали исполнителя Лиги и убийцу шести человек?

— Думаю, что главный в курсе, кто такой Дамир. Но им надо отчитаться в том, что Лига побеждена.

— Перед кем?

— Не перед главным, нет. Перед народом. Чтобы запугать. Сереж, если мы это не подпишем, они нас всех разгонят или посадят, на наши места возьмут других и все равно заставят подписать.

— Вас уже запугали, — вздохнул Волков.

— Ну, не подписывай, если ты такой смелый! У тебя кредитов-то сколько? Два ипотечных и один потребительский, как я помню. Кто будет твоих двоих детей кормить?

— Если меня убьют, точно никто.

— Если посадят — тоже никто. Причем, это случится гораздо раньше. Сереж, да я бы сам подписал, но это исправленное ПЗ. Должно быть две подписи.

— То есть, вы ошиблись, обнаружив вину Дамира только в одном убийстве, а я, такой гениальный, посмотрел карту и сразу обнаружил еще пять. И все на мне.

— Не совсем так. Я признал свою ошибку и тоже подписал новое ПЗ. Моя подпись уже стоит, Сереж.

— Алексей Матвеевич, как я смогу ему в глаза смотреть после этого?

— Это не проблема вообще. Не придется тебе смотреть ему в глаза. Мы ему сменим психолога. Тем более, что ему надо посттравматическое расстройство лечить, а ты в этом не специалист.

— Угу ПТСР после пыток, — тихо сказал Сергей.

Пододвинул к себе бумаги и подписал.

Дамир со дня на день ждал освобождения, но после того визита Волкова к нему неделю никто не приходил, и даже не приносили новых писем, его по-прежнему, держали в одиночке, и надежда начала медленно угасать.

Мучимый неизвестностью, он включил телевизор и нашел запись очередного выпуска программы «Чистосердечное признание».

Да, программа была посвящена Лиге.

После все той же тревожной музыки и кровавого видеоряда на кране появился тот же ведущий.

— Вчера стало известно, что исполнитель Лиги Дамир Рашитов признался еще в пяти убийствах. И уже сегодня эти факты подтвердила психологическая экспертиза. У нас на связи главный психолог Лесногородского психологического Центра Алексей Медынцев.

— Да, к сожалению, это правда, — сказал Медынцев. — Мы не сразу это увидели, но более глубокое исследование все показало. Результат проверил мой помощник Сергей Волков, и наши выводы совпали.

— Его признание было добровольным?

— Конечно. Следы пыток сразу видны на нейронной карте, мы бы заметили, если бы было минимальное принуждение. Да он и не делал заявлений о пытках. Так что все это ложь.

Дамир заставил себя досмотреть до конца.

О признании Жени Соболева не было сказано ни слова. Совсем! Словно его не было!

Так что Дамир засомневался, не пригрезилось ли это ему в его одиночке? И надежда усохла и скукожилась, как опавший лист накануне зимы.

Встреча с адвокатом в Психологическом центре проходила в довольно просторной комнате метров в пятнадцать: пластиковый стол, пластиковые оранжевые стулья, как из дешевого кафе, большое окно без решеток, хотя и выходящее во внутренней двор, который залит ярким весенним солнцем.

Илья Львович сел на один из таких стульев и водрузил на стол компьютер. Сюда адвокату можно было приходить с компьютером.

Дамир был ужасно рад.

— Я не хотел от вас отказываться, — сказал он. — Меня пытали.

— Я знаю, — кивнул Илья Львович. — Весь мир уже знает, благодаря Альбицкому.

— А откуда узнал Альбицкий?

— У Лиги огромная сеть осведомителей и добровольных помощников. У Альбицкого есть видео пыток. Следователи всегда записывают видео для начальства. И на этот раз записали и передали наверх. Значит, где-то на вертикали была утечка.

— Они сами записывают пытки на видео?

— Да, отчетность перед начальством. Ваше дело курируют где-то на очень высоком уровне, возможно, самом высоком.

— И что это для меня значит?

— То, что помочь может только огласка. Вам нужно подать заявление о пытках и отказаться от показаний, данных под пытками.

— Огласка? Илья Львович, а вы слышали о таком Евгении Соболеве?

— Конечно, — улыбнулся Константинов. — Это парень из Лиги, который взял на себя два из инкриминируемых вам убийств.

— Угу! А они успели навесить на меня еще четыре. Но почему не сняли обвинение в этих двух? Ведь не сняли? Я правильно понял? Разве не должны были снять автоматически?

— Нет. Это всего лишь новое обстоятельство в расследовании. Я написал заявление о прекращении дела по этим двум эпизодам в связи с новыми обстоятельствами. Вам надо будет его подписать. Вместе с заявлением о пытках.

— Илья Львович, вы не знаете, что с Дашей?

— С вашей девушкой? Вроде, все нормально.

— Она на свободе?

— Да, насколько я знаю.

— Убедите ее уехать из России.

— Вы думаете, они способны ее арестовать?

— Они на все способны. Она была со мной в театре. Они обещали ее не трогать, если я все подпишу. Но, если я откажусь, они до нее доберутся.

— Хорошо, я ей передам.

— Убедите! Пока она в России, я не буду ни от чего отказываться.

— Дамир, вам грозит смертная казнь.

— Я понял. Давайте так. Я сейчас вам все подпишу: заявление о пытках и отказ от показаний, но вы дадите этому ход только после того, как она уедет. Скажите ей об этом, может быть, это ее убедит.

— Хорошо.

— И пусть не пишет мне напрямую, это для них повод вспомнить о ней. Пусть пишет только через вас, пока не уедет.

— Да, хорошо.

— Вы смотрели видео с пытками?

— Нет. Альбицкий никому не показывает без вашего разрешения. Кстати, вам от него письмо.

— От Альбицкого?

— Да. Пересядьте ко мне.

Дамир сел рядом с адвокатом, и Константинов открыл текстовый файл на экране компьютера.

«Дамир Ринатович, здравствуйте! — писал Альбицкий. — В нашем распоряжении оказалось видео, где Вас пытают сотрудники СБ и вынуждают признаться в шести убийствах, которые Вы не совершали.

Ситуация, при который от наших действий страдают невинные люди, крайне тягостна для нас, и мы сделаем все от нас зависящее, чтобы Вас вытащить.

Но у нас к Вам просьба. На видео Вы не в самом лучшем виде, но мы призываем Вас разрешить нам его распространение. Мы не сочли для себя возможным делать это без Вашего разрешения.

Мы планируем передать видео в комитет ООН против пыток и распространить в интернете. Огласка, а лучше международный скандал, — это единственное, что может Вам помочь.

Насколько мы поняли, Вы, по крайней мере, отчасти, разделяете наши взгляды. Пусть это будет Вашей миссией, потому что распространение информации о подлости, гнусности и жестокости этой власти подрывают ее гнилую основу. И приближает нашу победу.

Не теряйте надежду!

С уважением, Андрей Альбицкий».

— Пусть распространяет, — сказал Дамир. — Вы передадите ему?

Константинов кивнул.

— Да… Дамир, я видимо, должен перед вами извиниться. Я вам посоветовал подписать согласие на коррекцию. У меня даже была мысль, что вы по этой причине отказались от моих услуг.

— Что бы было, если бы я не подписал? Они бы не пытали? Не выбивали признаний?

— Боюсь, что тоже самое. Просто в ПЦ вас бы послали после признаний. И только на диагностику. А потом доставили в Лефортово.

— Я бы там уже повесился, Илья Львович. Вам не за что извиняться.

— Они сейчас вообще имеют право вас вывозить отсюда только на следственные действия, чтобы не прерывать курс коррекции.

— Они оставляли меня в Лефортово на ночь.

— На ночь имеют право, если допрос кончился поздно. И если утром опять допрос. Но им надо будет предъявить отчетность о ежедневных допросах. Поэтому, если вам будут говорить, что вас оставят в Лефортово на кокой-то длительный срок — не верьте, не имеют права. Максимум несколько дней. Формальные требования закона, они обычно выполняют, чтобы сделать вид, что в стране есть закон.

Дамир кивнул.

— Я понял. Кстати, курса коррекции я совсем не замечаю. В первое время были какие-то беседы на тему «убивать нехорошо», и оправдывать убийства тоже плохо. Больше всего Анисенко этим увлекался. А ведь оказался приличным человеком, отказался фальшивое ПЗ подписывать. О нем слышно что-то?

— Да, на днях он покинул Россию. Дубов ему обещал оплатить магистратуру в Оксфорде. Будет потом работать в Лондоне, вместе с Крисом Уорреном. Британским преступникам можно позавидовать.

— Дубов? Павел Валентинович? Предприниматель.?

— Да, он самый. Миллиардер, владелец многих IT-проектов. И политэмигрант с тридцатилетним стажем. Точнее его фонд «Честная Россия».

— Да, слышал. Помощь тем, кто пострадал от произвола государства за то, что честно исполнял свой долг.

— Угу, оплачивает образование, жилье, дает рабочие места, даже долги выплачивает.

— Как-то мне это всегда казалось сомнительным с точки зрения морали. Честность — это не то, за что надо платить.

— Врач должен брать деньги с клиентов не иначе, как с неохотой, как писал Вольтер? — улыбнулся Константинов. — Дамир, но я же тоже за деньги работаю. Но я не сотрудничаю со следствием и не подставляю клиентов, за это мне и платят. Думаю, лучше быть честным из корысти, чем нечестным из страха. Почему, собственно, честность должна быть невыгодной. Куда тогда скатится наше эгоистическое общество?

— Ладно, Илья Львович, возможно, вы и правы. Я очень рад, что вы пришли. Я опять в одиночке, уже несколько дней, и ко мне никто не приходит.

— А гулять выводят?

— Да, но тоже одного.

— Вы в блоке «F», это не очень приятная компания.

— Лучше плохая компания, чем никакой. Никогда не думал, что одиночество может так тяготить меня.

— Хорошо, я попытаюсь с этим помочь.

— Сергей Юрьевич приходил, приносил всегда какую-то информацию, распечатки, мы разговаривали. До меня какие-то слухи доходили. А потом подписал ПЗ с шестью убийствами, — Дамир горько усмехнулся. — И больше ко мне никто не приходит.

В тот же день, Илья Львович попросил встречи с Медынцевым.

Главный психолог Центра принял его.

— Алексей Матвеевич, зачем вы мучаете парня? — без предисловий начал Константинов. — За что ему одиночка? Он ни в чем не виноват, и вы об этом прекрасно знаете.

— Ни за что ему одиночка, — вздохнул психолог.

— Почему к нему никто не приходит? Коррекция закончена?

— Ну, какая там коррекция! Просто, в глаза смотреть стыдно, — тихо сказал Медынцев. — Ему нужен курс не для преступников, а для жертв.

— У вас нет специалистов?

— Есть. Бывает, что преступник одновременно жертва. Я уже почти уговорил одного человека. Будет у него компания. Хорошая, не сомневайтесь.

— Андрей, ну надо же что-то делать, — сказал Женя. — Мы же не можем просто так сидеть, сложа руки, пока он там!

Он пили чай у Альбицкого. Андрей запретил Соболеву выходить из дома до заката и вообще советовал выходить пореже, так что Жене пришлось перейти на дистанционное изучение чешского. «Они попробуют найти тебя и подослать убийц», — говорил Альбицкий. «Но ты же выходишь!» — возражал Женя. «Нечасто. И пока, видимо, везло. Но если мелькают две известных физиономии, это повышает вероятность нас найти». «Но нет же договора о правовой помощи!» «Разорван, но можно случайно оказаться в кадре, который попадет, например, в социальные сети».

— Мы делаем все, что в наших силах, — сказал Андрей. — Я связался с его отцом. Он может стать гарантом сделки, то есть ты сдашься сначала ему, но на нейтральной территории, и потом они выпустят его сына.

— Я согласен.

— Не сомневаюсь. Ринат Ильясович тоже согласен. Только они полностью нас игнорируют.

— Андрей! Ну, как минимум, я много знаю!

— Немного. Когда ты будешь в Москве, я буду уже не в Праге. Остальную значимую информацию сотрем. Извини. И они это прекрасно понимают. Ринат пытался поднять вопрос по своим каналам, но, увы, решается все на самом верху, одним всем известным человеком, и он ничего слышать не хочет об обмене.

— А если я сдамся так, без условий?

Андрей закатил глаза и тяжело вздохнул.

— Женя, мы это уже обсуждали! Бессмысленных жертв даже Ринат не хочет, он-то прекрасно знает своих старых друзей.

— Но что-то нужно делать! Может, устроить ему побег?

Альбицкий вздохнул еще глубже.

— Женя, наша система на это не настроена. Дорого, трудоемко, сложно. Кто попался из пропагандистов — сидит, из исполнителей пока никто не попался, но попадется — умрет. И каждый на это подписывается.

— Но он не подписывался! Может быть стоит изменить систему?

— Понимаешь, его охраняют люди далеко не героические. Очень конформные, другие в систему не попадают. Да, если бы это было рядовое дело, мы бы их подкупили. Не проблема! Но дело курируют на самом верху. И все это прекрасно понимают. Помогая нам, они тоже будут рисковать жизнью, как и мы.

— А отбить где-то по дороге? Например, в суд. Когда высаживают из автозака?

— Риск для наших людей. Слишком большой. И ради парня не из Лиги.

— Какая разница!

Андрей усмехнулся.

— Ладно, разницы никакой. Но нашим ребятам придется стрелять в людей не из списка, которым не вынесены приговоры. Это убийство.

— Андрей! Мне сдаться легче, чем вот так сидеть и ждать, когда они его расстреляют!

— Женя, запомни: убийца — тот, кто убивает. Твое чувство вины надумано и не имеет отношения к реальности. Да, ты убил двух ублюдков, на которых пробы было негде ставить, но не думаю, что раскаиваешься. А в том, что случилось или случится с Дамиром Рашитовым, ты невиновен. Никак! Ни в малейшей степени.

Женя сжал кулаки.

— Знаешь, у меня для тебя предложение, — сказал Альбицкий. — Есть одно место, где я снимаю стресс. Просто классная психотерапия. Поехали?