Спор на краю прорвы

КАМИКАДЗЕ

— А можно… — парень ткнул пальцем в стекло холодильника.

— Сметану? — подсказала Любаша.

— Не-а, — протянул парень, — а колбаса у вас…

— Вся свежая и вкусная! — отрезала Любаша, теряя терпение.

Громко шурша газетой, Саныч перевернул страницу с кроссвордом.

— Нет, не надо, — парень перевёл взгляд на стеллаж с напитками.

Любаша обречённо вздохнула.

Парень вдруг хлопнул себя по карманам.

— Движ-париж, сигареты забыл! «Винстон» дайте!

Звякнул колокольчик, и в магазин влетела девушка, окинула прилавки оценивающим взглядом. Волосы собраны в строгий пучок на затылке, губы поджаты. Небось, учительница.

— Извините, я быстро! — она широко развела локти, пытаясь что-то найти в безразмерной сумочке, из которой торчал букет мимозы.

Парню ничего не оставалось, как посторониться.

— Воду! Вот эту! — девушка, не глядя, ткнула пальцем в бутылку с белой этикеткой.

Зная, что бесполезно, Любаша на всякий случай схватилась за «Моршинскую».

— Не заставляйте меня повторять дважды. Я просила другую воду! — ледяным тоном сказала «учительница», не переставая рыться в сумке.

«Садись, два!» — отозвалась эхом далёкая школьная память. Любаша покорно протянула бутылку, и девушка забросила её в сумку. Наконец отыскала кошелёк, который оказался в кармане, пятисотка легла на прилавок. Просить помельче Любаша не стала — огрызаться на нотации училки настроения не было, вечер и так ожидался непростой.

Не успела она отсчитать сдачу — под нетерпеливую дробь крепких ногтей покупательницы — как снова звякнул колокольчик, и в магазин вошёл… Пётр!

Никогда она его здесь не видела, подумала Любаша, суетливо поправляя передник. Шкалик стукнул о прилавок, и она почувствовала, как предательски краснеет под слоем пудры и румян.

Петр улыбнулся, как умел только он один — понимающе и грустно — и раскатистым баритоном сказал:

— Молодой человек, верните даме бутылку!

«Воришка!» — спохватилась Любаша.

Не выказывая смущения, парнишка засунул воду подмышку.

— Не верну, — упрямо мотнул головой. — Это моя бутылка.

— Да он ещё и спорит! — негодовала покупательница, позабывшая, что куда-то спешила.

— Любовь, ну-ка дай ещё одну! — Пётр запустил руку в карман неизменного плаща, который носил и зимой, и летом, и положил на прилавок купюру.

«Он помнит моё имя!» — ликовало все внутри. Не соображая, что делает, Любаша отдала ему бутылку с белой этикеткой… И, досадуя, выругалась про себя. Могла бы хоть попытаться подменить! Это же Пётр! Сегодня он сядет глазеть на лужу, а завтра его не станет…

— Будут первые последними и последние первыми! — непонятно сказал Пётр и передал воду девушке.

Та смутилась — злиться не было повода, а радоваться училка, наверное, не умела.

— Спасибо, — наконец выдавила она.

— Сам выложишь, что стащил, или к полицаям вести? Тут недалече, — Саныч крепко держал за плечо парнишку, впрочем, тот не спешил убегать.

— Не брал я ничего! — парень вывернул карманы, из них посыпались скорлупки от семечек, монеты, связки ключей. — Думаете, шпана подзаборная, да? — Глаза обиженно сверкнули, он подобрал мелочь, поискал по карманам, добавил пару купюр и с вызовом бросил Любаше: — И мне бутылку!

В голове Любаши начался шторм. Что ж это будет, а? Немеющей рукой она взяла деньги, сняла со стеллажа воду. Парень нетерпеливо выхватил бутылку, протянул её Петру.

— Не откажусь! — тот откупорил и сразу с охоткой отпил. — Эх, тяжёлая смена выдалась…

«Как же они втроём-то на скамейке поместятся?» — терзали Любашу ненужные заботы. Она старалась не поднимать головы, чтобы не смотреть в глаза. Эти прощальные взгляды потом не давали покоя. Вспоминаешь, видишь во сне, а ничего уже не сделать. Саныч, тот вообще уткнулся в кроссворд, отгородился газетой.

Покупатели уходить не спешили. Они изучали прилавки, морщили лбы, брали буханки хлеба, клали на место. Покупать больше не будут — Любаша знала по опыту. Чувствуют, что-то происходит, не могут понять что. И не расскажешь.

Наконец вышли. Сквозь стеклянную витрину было видно: сели на скамейку, неловко посмотрели друг на друга и уставились на лужу.

— Любаня, они ж бутылками поменялись! — подскочил с табуретки Саныч.

— Ну и шо? — передернула плечами Любаша.

— Кто ж его знает, шо или не шо! — растерянно протянул Саныч и снова опустился на табуретку.

«Что ты когти распускаешь над моею головой? Иль добычу себе чаешь, чёрный ворон, я не твой!» — надрывно тянул проигрыватель.

Сложив руки на груди, Любаша подошла к витрине. Двор проглотила темень, лишь масляным пятном лежала на небе луна, бросая скупой свет на три силуэта. И будто негодуя на эту ночь и темноту, истошно лаял бездомный пёс Рыжик.