Спой для меня (СИ)

7.2

Научиться бы жить:

Герман

Утро выдалось тяжелым. Повар француз приготовил какую-то несъедобную хрень на завтрак. Фаина Ивановна уронила стеклянный столик на первом этаже, пока отмывала пол, и тот разбился вдребезги. Жанна за каким-то чертом разрывала телефон СМС о том, как сильно любит своего племянника. Визажистка Аня сунула пригласительный на ее свадьбу с моим охранником Виктором, которая состоится в субботу.

На работе рутина, долбящая по мозгам. В офисе душно и дышать просто нечем. Все обсуждают прошедший бал-маскарад. А мне даже вспоминать вчерашний день не хочется. При любом упоминании о нем перед глазами только руки незнакомого хрена на талии моей Малиновой Вики.

Уже не моей.

Избавился от нее в надежде, что просто забуду, как всех остальных. Однако проснулся посреди ночи в поту от того, что приснились ее зареванные глаза.

На улице валит снег, когда выхожу из офиса. Снежинки попадают за шиворот и тают на раскаленной коже. Зато дышится спокойно и легко. Морозный воздух приятно обжигает, и домой не хочется. Потому что как одержимый жду, что в особняке с лестницы обязательно должен спуститься светлоглазый ангелок и крепко обнять за плечи. Знаю, что этого больше не будет, но продолжаю надеяться.

Я вспылил. Ни в чем не разобрался. Всеми фибрами темной души возненавидел Вику. Надолго этой ненависти не хватило: теперь горечь во рту из-за ее отсутствия. Гордость не дает поехать в ее дом и забрать. Даже если Малинова не захочет. Предъявить ей договор с ее папашкой, не оставить права выбора. Я бы мог вернуть ее жестоко и легко. Но не хотел.

Знал, что как прежде не будет, если так поступлю. А мне до пульсирующей боли хотелось, как прежде.

Сам не помню, как забрел в этот парк. Дорожку замело еще ночью, и халатный дворник чистил ее слишком медленно. Поэтому вся она была притоптана людьми. Зачем-то рассматривал отпечатки обуви. Где-то стучал дятел. Голодная белка сновала по верхушкам деревьев, и дети громко визжали, примечая ее.

Остановился, чтобы посмотреть на ребятню, весело носившуюся на детской площадке.

У отца в моем возрасте уже была идеальная женщина с кольцом на пальце и счастьем в глазах и маленький несносный сынок, который валялся в сугробе и заливался истерикой, потому что дед Мороз не хотел дарить ему мини-джип. Сколько мне тогда было? От силы четыре года.

Невольно улыбаюсь, когда встречаю счастливую парочку с малышом, который обоих держит за руки. Курносый, в смешной шапке с помпоном, щеки раскраснелись от мороза.

Я хотел детей от Малиновой. Хотел, чтобы на месте этой парочки оказались мы. Чтобы у нашего сына была такая забавная шапка и громкий заливистый смех. Хотел бы, чтобы Вика смотрела на меня светлыми глазами и осторожно целовала холодные губы, потрескавшиеся от ветра. А я бы грел ее руки и берег хрупкое, как фарфор, наше счастье.

Но я не смог его сберечь. Не смог, потому что был страшным собственником и мудаком, а чужие руки на талии МОЕЙ женщины просто разбередили все худшее во мне: жестокость и бесчеловечность.

И я не знал, какие слова прощения нужно произнести, чтобы Малинова согласилась хотя бы смотреть в мою сторону без призрения. Она была доброй и искренней, всепрощающей. Даже закрыла глаза на измену. Полюбила меня как по щелчку, и меня влюбила. Заставила с другой стороны посмотреть на многие вещи. Остановить порочный круг и череду бесконечных любовниц.

Перед глазами кровавое зарево, потому что осознаю, что потерял бесценное. То, что никак нельзя было терять. Усаживаюсь на заснеженную скамейку, беру снег в руки и прикладываю к щекам. Пушистые снежинки моментально таят и остужают рассудок. А счастливая молодая пара с ребенком уже далеко вдали.

— Дядя-я-я! Мой шарфик! Помогите достать! — слышу рядом голос, надрывный, почти плачущий. Передо мной девочка лет пяти, завернутая в розовую курточку.

— Что случилось? — шепчу еле слышно. Наивная малышка хмурит брови, рассматривая мое лицо.

— Мой шарфик! — показывает на открытое горло и вновь разрывается от подступающих слез. — Глупые мальчишки его на дерево закинули!

Малышка хватает меня за руку и тянет с лавки в сторону аллеи. Замечаю, как вокруг огромного дуба скачет целая толпа малышей, один смелый даже старается залезть на дерево с огромной палкой в руках. Тычет по веткам в попытках сорвать белый вязаный шарфик, но тот хорошенько зацепился.

Еще бы две недели назад я послал ребенка нахуй без угрызения совести. От этого осознания становится до мурашек стыдно.

Зато сегодня я, миллиардер, лезу на дерево под возгласы мелких демонов-парней.

— Левее, правее, вот сюда ногу! — командуют наперебой.

Подцепляю рукой шарф и спрыгиваю с дерева. Слышу растерянный женский голос и оборачиваюсь. Девчушку в розовой куртке обнимает милая брюнетка, вытирает слезы, прижимает к сердцу. И смотрит на меня. Отдаю ей шарфик, и та впопыхах завязывает дочке открытую шейку.

— Спасибо вам, спасибо! — радушно бормочет в мою сторону и поднимает глаза. Несколько секунд стопорится, часто моргает, поднимается с корточек, но все равно оказывается на целую голову ниже меня. Как Малинова. — Вы Амурский Герман?

Произносит так, будто не верит своим глазам.

— Оставим это в секрете, — усмехаюсь я, окидываю взглядом довольного ребенка. Девчушка подбегает и обнимает мою ногу, крепко обхватывает ее обеими ручонками.

— Ты очень хороший дядя!

Не очень то я и хороший. Наоборот, совсем не хороший.

Ночью снится этот сраный парк, долгие объятия с Викой, довольный малыш, похожий на Малинову, как две капли воды, почему-то называющий меня папой.

И так на протяжении нескольких ночей. Расстраиваюсь, когда однажды просыпаюсь, так и не увидев во сне своего ангела и сына.

Утром спускаюсь на первый этаж и направляюсь в кабинет. Фаина Ивановна волочит два огромных ведра с водой мимо меня, заходит на лестницу, устало вздыхает.

— Я помогу, — отзываюсь моментально и стараюсь выхватить тяжесть из рук женщины.

— Что вы, Герман Александрович! — противится дом-работница, отказывается от помощи и продолжает волочить ведра.

— Я сказал, я помогу! — повышаю голос, и женщина сдается. Отдает мне ведра. Каждое килограмм по двадцать, кажется.

Доношу их до второго этажа и лыблюсь, довольный собой.

— Спасибо, — шепчет Фаина Ивановна, складывает ручки под грудью и смотрит вверх. — Но мне нужно дотащить ведра до третьего этажа. — Напряженно добавляет.

Волоку на третий этаж, и тут же сталкиваюсь с визажисткой Аней. Она нервно закрывает дверь на ключ одной рукой, в другой сжимает телефон. Оборачивается, видит меня, и руки в кулаки сжимает.

— Знаете что, Герман Александрович! — вместо приветствия налетает на меня. — Вы — умалишенный сноб!

Еще никогда мои подчиненные не обращались ко мне в таком тоне, но сегодня я даже не зверею от наглости красивой девушки. Улыбаюсь.

— Тоже рад тебя видеть, — шепчу в лицо с неприкрытым коварством.

— Как вы могли довести Вику до депрессии? Она уже который день на таблетках! Работает, как проклятая! Даже на свадьбу мою отказывается приходить! А я, знаете ли, хочу ее видеть среди числа подружек невесты, потому что из-за бесконечной работы на вас и разрисовки вашим шлюхам лиц, я растеряла всех подруг!

Аня надувает губы, а я смеюсь ей в лицо. Как-то по-доброму глупо.

— Что вы ржете? А? Малинова, между прочим, единственная, кто мне улыбалась и общалась со мной, а не корчила из себя принцессу, дотянувшуюся до такой звезды, как вы! Вика в вас что-то человечное разглядела, я ума не приложу, что именно! Вы — надутый мыльный пузырь, состоящий из самовлюбленности! — Аня бьет меня ладонью в грудь, красная от ненависти до кончиков ушей. Невольно в памяти всплывает мой ангелок, который точно также нелепо заливался краской.

— Выходит, вы хотите уговорить Малинову прийти на свадьбу. Хотите столкнуть ее со мной лоб в лоб? — щурю глаза. Откуда в Анне столько храбрости, чтобы выговаривать мне все это?

— Я не хочу, чтобы вы к ней подходили и общались с ней, если она все же придет. Вы просто ее недостойны! — бросает напоследок и сбегает вниз по лестнице, оборачивается, смотрит с холодом. Кажется, вот-вот средний палец мне покажет.

— Вы внимания не обращайте, просто нервничает перед свадьбой, — выговаривает Фаина Ивановна, наблюдавшая за нами со стороны.

— То есть, вы не считаете, что я мыльный самовлюбленный пузырь?

Женщина смотрит исподлобья, поджимает губы, молчит. Именно так она и считает.