Спой мне о любви

Глава 14

Дурное настроение Колина прошло, как только мы оказались дома, и дети начали таскать его из комнаты в комнату.

— Ты сотворила чудо! — искренне восклицал он. — Честное слово, я не верю своим глазам!

По справедливости вечер принадлежал Рут и Йену. Они долго не ложились спать. Было поздно, и время для продолжения сказки о темноволосом ангеле так и не настало. Колин сам уложил близнецов в постель. Остаток вечера он просматривал корреспонденцию, которую оставил его секретарь, и все еще занимался этим, когда я отправилась спать. Но я отнюдь не чувствовала себя несчастной. Пусть его возвращение было не таким романтичным, как в балладе, но в дом вернулся Хозяин, Господин «Слайгчена» и мой, и когда я услышала, как он поднимается по лестнице и идет в свою комнату, мне стало так хорошо и спокойно, как бывало только в детстве. Мост поднят, мы все внутри крепости, в полной безопасности. Спокойной ночи, мой любимый, спи сладко!

На следующий день мы были приглашены в Ланарк, и, зная проницательный взгляд миссис Камерон и ее отношение к опрятности и чистым ногтям, я так долго проколдовала над детьми, что свой собственный туалет завершала уже в спешке. Вбежав в нижней юбке и лифчике в ванную комнату, дверь которой не была закрыта на задвижку, я чуть не задохнулась: у раковины в одних трусах стоял Колин.

— Извини, — пролепетала я. — Я уже ухожу.

— Зачем? Здесь полно места, — весело откликнулся он.

Действительно, как все помещения «Слайгчена», ванная была очень просторной.

Ответить на его замечание было не так-то легко. Мы муж и жена, и никаких причин уходить отсюда у меня нет, и все же… «Дебора Камерон, ты дурочка! Когда ты ходишь в бассейн, на тебе гораздо меньше одежды…» — убеждала я себя, делая шаг вперед и неловко останавливаясь. Более нелепого зрелища, чем являла собой сейчас я в белой батистовой юбке с голубыми атласными бантиками, Колин, вероятно, никогда в жизни не видывал. Однако он вел себя совершенно невозмутимо — уступил мне место перед раковиной и включил в розетку электробритву.

— Чистая рубашка на кровати, — нервно бросила я через плечо. — Ты ее нашел?

— Я тебе не мешаю? — Синие глаза смотрели на меня весело и нежно, как они всегда смотрели на Рут.

Я согласилась жить с этим человеком под одной крышей, я его жена, и это означало, что мне нужно научиться преодолевать смущение. Если бы только он не смотрел на меня так!

— Дебра, — внезапно произнес Колин, откладывая бритву и массируя подбородок рукой, смоченной лосьоном. — Я хочу извиниться перед тобой. За вчерашнее. Я не должен был и мысли допустить о том, что ты можешь беспечно относиться к Анни. Просто я… Ну, мне кажется, я всегда жду неприятностей, когда думаю о ней. — Синие глаза были печальными и очень молодыми.

Я повернулась к нему, забыв о своих глупых бантиках. Для меня уже ничто не имело значения, кроме восстановленного доверия.

— Пожалуйста, не будем об этом. Я буду заботиться о детях и впредь. Для этого ты на мне женился, и я не хотела бы тебя разочаровать.

Выражение его глаз изменилось. Теперь они смотрели, как вчера в аэропорту, — серьезно и немного смущенно.

— Я знаю. Спасибо тебе.

Вернувшись через несколько минут в свою спальню, я принялась сражаться с длинной «молнией» на спинке платья и вдруг услышала голос:

— По-моему, тебе не хватает третьей руки.

Я оставила дверь приоткрытой, и Колин бесцеремонно вошел в комнату. Белое полотенце висело у него на шее, контрастируя с кожей, которая от этого казалась еще более загорелой. Он приблизился ко мне, помог застегнуть «молнию» и поинтересовался:

— Новое?

Я кивнула. Это платье я сшила сама из тонкого твида цвета бренди специально для визита к его родным на Рождество.

— Подходит к твоим глазам, — заметил Колин, и в зеркале я увидела его глаза цвета северного моря и искорку веселья в них. — Они у тебя довольно необычного цвета. Я заметил это в тот момент, когда встретил тебя впервые.

— Да, — равнодушно отозвалась я. — Только я всегда хотела, чтобы они были синими.

Воцарившееся молчание показалось мне многозначительным. Лицо Колина, отражавшееся в зеркале поверх моего плеча, слегка порозовело.

— Тебе нравятся синие глаза?

И я кивнула, сделав именно то, от чего предостерегал меня Адам. Мне в самом деле нравились синие глаза, веселые, лучистые, серьезные и мечтательные, — глаза как море, как глубокие озера на родине их обладателя. Но он не должен об этом знать…

— Да, нравятся, но это потому, что у моего отца они были синими, — поспешно объяснила я. — Я очень любила его.

Со щек Колина пропал румянец. Он выпрямился и слегка похлопал меня по плечу:

— Понятно. Но ты в любом случае выглядишь восхитительно.

По дороге в Ланарк Колин показал мне городок, где он родился, большую мрачную каменную церковь, в которую семья Камерон в полном составе ходила по воскресеньям, и школу из красного кирпича, которую закончили он и его братья.

Рождество праздновали на старый лад. Миссис Камерон отвергала заграничные способы украшения дома, предпочитая венки из дуба и плюща, красные хлопушки и рождественские открытки, расставленные на каминной полке и на пианино, — так делали и мои родители, когда я была еще ребенком. На столе была здоровая пища и умеренное количество напитков. Перед чаем мы расселись у камина и пропели рождественский гимн. Приятно было обнаружить сходство между домашним укладом моей семьи и родных Колина, а еще приятнее было осознать, что теперь я тоже одна из них.

Когда я призналась свекрови, что Колин показал мне свою школу, она рассмеялась:

— Да, действительно у нас есть несколько памятных дат и местечек, где росли дети. В жизни женщины это лучшие годы, дорогая, ты скоро и сама это поймешь.

«Да, — печально подумала я, — только вот что я буду делать, когда Рут и Йен станут взрослыми?»

— Но, знаешь, — добавила миссис Камерон задумчиво, — годы, когда растут внуки, очень на них похожи.

Не обращая, к счастью, внимания на мое молчание, она продолжила рассказывать о своих детях: Джиме-паиньке и Джин-сорванце, о Гордоне… Ее голос был наполнен гордостью, когда она о нем говорила, — бесстрашный Дон Кихот, рыцарь, светлая голова. Он был убит взрывом гранаты в Кротер-Тауне, и она рассказывала о нем так долго, что мне пришлось напомнить ей о Колине.

— О, Колин был и остался мастером сюрпризов! — заулыбалась миссис Камерон. — У него, знаешь ли, две стороны: одна беззаботная и озорная, а другая очень чувствительная. Порой простые слова ранят его так сильно, что он надолго замыкается в себе. И даже в детстве ему невозможно было втолковать, что все это глупости, не достойные внимания. Единственным лекарством от этой его болезни были крепкое материнское объятие и ласка. Он рос домашним ребенком, вот почему я испытала настоящее потрясение, когда он молча собрал чемодан и отправился на юг учиться музыке. Мы с отцом вполне могли оплатить его учебу в Университете Глазго, так нет — Колин все решил сам. А потом преподнес нам новый сюрприз — отказался от карьеры преподавателя.

— Вы считаете, что он и теперь иногда поступает… опрометчиво? — осторожно спросила я, подумав о нашей с Колином свадьбе.

— О нет, я уже поняла, что его последнее решение было очень правильным, — с типично шотландской сдержанностью ответила миссис Камерон, и у меня перехватило дыхание от счастья.

По дороге домой из Ланарка нас настигла метель, которая не прекращалась всю ночь. На следующее утро «Слайгчен» и окрестные холмы были укрыты пушистым белым одеялом.

Как только завтрак закончился, Колин вышел во двор, сказав, что собирается почистить дорожки, но на самом деле занялся игрой в снежки с детьми. В одиннадцать я позвала их перекусить. Йен ворвался на кухню и швырнул в меня снежком. Я основательно на него поворчала, скорее из-за того, что плохо себя чувствовала, — утром встала с больным горлом, — но мне не хотелось в этом признаваться. Расплачиваться всерьез пришлось Колину.

— Нет, ты только взгляни на этот беспорядок! — гневно указала я на лужицу талого снега. — И на сына посмотри! Он же весь мокрый!

Такой же была и Рут — в мокрой куртке, с блестящими глазами и алыми от мороза щеками.

— Ничего! Свежий воздух детям только на пользу, — беспечно заявил Колин.

— Смотрю, ты со вторника успел изменить свое мнение, — раздраженно прокомментировала я.

— Да. Благодаря тебе, — добродушно напомнил он мне.

После ленча вновь повалил снег, и весь день мы просидели дома. Прошел он так же душевно, как и вчерашний. Колин в очередной раз доказал, что он замечательный отец, — не позволял детям смотреть по телевизору все подряд, зато не забывал его включить, когда показывали мультики, и придумывал разные игры. Но, увы, с каждым часом мое горло болело все сильнее.

Отправляясь в постель, я приняла ударную дозу лекарства, но из-за жара сон мой был тяжелым. Утром, проснувшись, я обнаружила, что комната залита ярким светом, а у кровати стоит Колин с завтраком на подносе. Стрелки на часах — о ужас! — показывали десять.

— Просыпайся, просыпайся, соня! — заулыбался Колин.

Это же моя работа — готовить завтрак! Почему он не разбудил меня пораньше? Увидев выражение моего лица, Колин растерялся.

— Эй, я принес тебе завтрак, а не дозу мышьяка. Ты что, не любишь завтракать в постели?

Дело не в этом! Дело в том, что я не справляюсь со своей работой! От досады я стала грубой:

— Нет, не люблю! Я предпочла бы встать.

— Извини. В следующий раз буду знать, — отрезал он.

Меня переполнило раскаяние. Зачем я его обидела?

— Колин! Я…

Слишком поздно! Он уже вышел и закрыл за собой дверь. Поднос с едой остался на стуле рядом с кроватью. Отбросив одеяло, я спустила ноги на пол. Промучившись угрызениями совести несколько минут, наконец пришла в себя. Только что мне ужасно хотелось извиниться перед Колином, поблагодарить его и… Разве это не попытка эмоционального сближения, от которой меня предостерегал Адам? Анна, несомненно, повела бы себя именно так. Я представила себе, как она бросается Колину на шею, прижимается к нему, целует, говорит о своей любви… Нет, Колин никогда не дождется от меня подобной сцены. Это я твердо решила. Возникло всего лишь небольшое недоразумение, и я должна отнестись к этому с циничной иронией, которая будет для меня руководящим принципом на весь день.

Когда я спустилась, Колин заканчивал мыть посуду, Рут вытирала ложки, Йен задумчиво стоял у плиты. Я спросила у него, вкусный ли был завтрак, но мальчик только пожал плечами в ответ.

— Что-то не так? — повернулась я к Колину.

— Объелся конфетами, — усмехнулся он. — Вот и не осталось места для завтрака.

— По-моему, дело не в этом, — пробормотала я, вспомнив о своих вчерашних симптомах. — Йен, дорогой, тебя тошнит?

— Нет, — ответил он обиженным тоном и растерянно добавил, как будто это только что пришло ему в голову: — Я не знаю. Папа, ты не возражаешь, если я немного посижу у тебя на коленях?

— О, будь моим гостем, — покорно кивнул Колин. — Ну, тебе удобно?

— Да, спасибо. Теперь у меня не болит, — вздохнул Йен.

— Что не болит? — забеспокоилась я.

За Йена ответил его отец:

— Угадай с трех раз: голова, горло, ноги…

Я в первый раз за утро пристально посмотрела на мужа, и мне совсем не понравилось то, что я увидела. Глаза Колина были такими же печальными, как у Йена, губы побледнели.

— Кто-нибудь еще переел конфет? — решительно спросила я.

— Говорила же: ничего хорошего от возни в снегу не будет! — проворчала я, поворачиваясь к лежавшему на кровати Колину.

— Мы, очевидно, оба поймали тот же грипп, который уже перенесла Рут, — убежденно заявил он.

Температура у него была невысокой, но меня волновало его участие в телевизионном шоу, намеченное на ближайший вторник, — большая часть съемок должна была проходить на открытом воздухе. На выздоровление оставалось всего четыре дня. Чтобы удержать инфекцию и не дать ей спуститься в легкие, врач посадил Колина на антибиотики, и он стал быстро поправляться. Йен, в отличие от сестры, оказался капризным пациентом и скандалистом. В воскресенье утром Колин, услышав, как я в очередной раз топаю наверх, чтобы ответить на десятый по счету требовательный вопль, взял власть в свои руки и перетащил сына к себе в постель.

Я должна была бы быть благодарной, но вместо этого почему-то у меня возникло гнетущее чувство очередного поражения.