Спутник христианина

Современное идолопоклонство

В прежние времена у людей необразованных идолы почитались вместо Бога, а в наше время страсти заменили идолов. Тем людям еще можно было простить это заблуждение по невежеству, а нам-то, знающим, что грешно и что не грешно, непростительно предаваться страстям и служить им, как каким-то богам.

Тех людей заставляли кланяться идолам либо собственное их неразумие, либо их цари и мучители, а ведь нас никто не принуждает делать это, а мы делаем.

У всякого человека, кто что любит, чему поработит себя — то ему и бог.

За примерами не надо идти далеко.

Вот перед нами человек, желающий разбогатеть во что бы то ни стало; человек, избравший своим кумиром деньги и богатство. Скажите, кому он служит, Богу? Нет. Если бы он Богу служил, то не собирал бы свои сокровища с таким усилием, а подчас и бесстыдством; не стремился бы с таким унижением в квартиру богача; не отнимал бы последнее достояние у других, не притеснял бы вдов и сирот.

Такой человек все свои силы, все труды употребляет на то, чтобы правдой и неправдой добыть побольше денег и сохранить их. Ему на каждом шагу приходится сталкиваться с подобными же людьми, почитателями золотого кумира. Душа его постоянно возмущается досадой, подозрением, враждой. Все, не исключая и ближних, кажутся ему врагами.

Случилось какое несчастье с ним, и веры в Бога у него как будто и не было. Если и молился он Богу, если и приносил Ему жертвы, то только как сильному владыке, чтобы отклонить гнев Его от себя. Не Богу служит такой человек. У него свой кумир — деньги; ему он служит всю жизнь, ему и поклоняется вместо Бога.

Позволительно умеренно заботиться о честном приобретении средств к жизни, и о разумном сохранении приобретенного, но при этом надо не забывать, что без Божьего благословения труды наши никогда бы нас не обогатили, и все, что мы получаем, все, что имеем, — дар Божий, данный нам не для лакомств и щегольства, а на душевную пользу нашу и пользу ближнего (1Тим. 6, 17-19).

Кому Бог дал скудное достояние, не скорби о мнимом своем несчастье и не завидуй богатым. Да и что такое бедность наша? Это неимение того, что водится и видится у других. Разве много нужно для жизни? Была бы пища да одежда (1Тим. 6, 8).

Если мы бедны, то только сравнительно с теми, кто больше нас имеет, и недовольны потому своим положением, что слишком горды, грешны, завистливы, тщеславны. Никакое богатство не будет для нас достаточно, когда забудем меру в удовлетворении наших желаний; напротив, и бедность может быть достаточна к утолению голода и жажды, к защите от стужи.

А вот и другой человек, у которого кумир его — чрево; это сластолюбец и пьяница. Трудиться он не любит, о средствах к жизни ему и горя мало. Вся цель его жизни — как бы покутить на чужой счет, повеселиться в компании с приятелями, поразвратничать.

Не любя работы, он уважает и любит праздники не потому, что эти дни посвящены Богу, нет, а потому, что в праздники можно побольше поесть да получше выпить, иногда и до потери сознания. В праздник христиане идут в церковь, а он — в кабак, место разгула, буйства и разврата. Для такого человека ничего не значит обмануть ближнего, украсть что-нибудь и даже убить кого. Разве такой человек Богу служит?

Вот люди, у которых кумир — власть и почести. Всю жизнь свою они стараются, как бы добиться больших почестей и отличий. Ради них они делают иногда добро по виду и, служа своему тщеславию в действительности, ради отличий служат и прислуживаются, готовы раболепствовать и унижаться.

Не лучше жизнь и корыстолюбцев. Постоянная забота, труд, бессонница не дают им и минуты покоя. Всем они в тягость: и семье, и обществу. Их никто не любит. Одна у них утеха, одна радость — богатство. Но вот придет смерть; богатство достанется другим, освободившиеся от тирана проклянут его... Не радость ждет их и на том свете! Богатства там нет, отличий — тоже, властвовать не над кем. Но зато они встретят там людей, которых презирали, обижали и которые теперь наслаждаются, блаженствуют; а корыстолюбцам здесь нет места, их место в аду, во тьме кромешной.

Спросите тщеславного, кому он служит? Для чего он, придя в церковь, старается стать не там, где удобнее молиться, а где он заметнее? А это для того, чтобы все молящиеся видели его и обратили внимание. Он и стоит в церкви не так, как другие: оглядывается по сторонам, разговаривает, смеется. Не для Бога пришел он в церковь, не о Боге и думает. Худое платье у него — нельзя идти в церковь, будь хоть самый большой праздник. И новое платье, да не по моде сшитое, тоже не идет: «Осмеют меня», — говорит он. Зато если платье хорошо сшито, красиво сидит на нем, он идет в церковь с первым звоном; тискается вперед, толкается, готов перенести всякую неприятность, и становится на видное место, как бы говоря: «Посмотрите на меня и похвалите за вкус мой и красоту».

Служба Божия началась; все молятся. А тщеславному не до того: он оборачивается по сторонам и замечает, обратил ли кто на него внимание; где уж тут молиться! Правда, он молится, да не Богу только, а своему искусству одеваться, искусству держать себя — своему кумиру — людской молве, моде.

И чего только мода не сделает! Стоит этом» кумиру сказать: «В церковь не ходи, а поди лучше на гулянье», — тщеславный человек так и делает. Для моды он готов всем пожертвовать: и своим здоровьем, и детьми, и состоянием. Скажет мода: «Зимой носи легкое платье», «Жена, разоряй своего мужа», «Муж, обкрадывай детей», — и тщеславные рабски повинуются ей. И еще такие люди называют себя христианами! Да они нисколько не лучше язычников!

Гордый человек не больше тщеславного служит Богу. Разница между ними та, что гордец не обращает ни на кого внимания; для него они как бы не существуют; тогда как тщеславный, напротив, любит, чтобы его все знали и почитали. Гордец свои достоинства (может быть, в нем их и нет) считает выше всего; лучше его нет людей на свете. Счастлив тот, по его мнению, кого он удостоит разговором, кому пожмет руку. Подумайте, разве такой человек может искренно смиряться даже при мысли, что есть Существо выше его, совершеннее, что есть Бог, перед Которым он ничего не значит и Которому должен кланяться и служить всю жизнь свою?

Есть и еще кумир людской — это лицемерие. Лицемерят все те, которые в глазах других говорят и делают хорошо, а за глазами, наедине, ведут жизнь самую скверную. Есть и такие, которые при всяком случае уверяют вас в своей преданности, любви к вам, а в душе ненавидят вас или, по крайней мере, относятся равнодушно. Это так называемые лицемеры-друзья. А то есть и такие лицемеры-благочестивцы, что наружно показывают себя строгими исполнителями обрядов благочестия, а на деле-то выходит совсем иное.

Да вообще у нас так много кумиров, которым мы кланяемся, что трудно и перечислить их всех.

Все, что отвлекает сердце наше от любви к Богу, все, что внушает нам преимущественное уважение воли человеческой перед волей Божией, все, что привязывает к себе до забвения обязанностей, возложенных на нас Господом Иисусом Христом, — все это есть такой же идол, как и деревянное или каменное изображение твари, которому мы поклоняемся, как Творцу. Нам заповедано не воздвигать идола в своем сердце: после этого чувственность, жадность к богатству и т.п. по справедливости называются идолопоклонством (Филип. 3, 19; Кол. 3, 5; Ефес. 5, 5).

Христианин! Если хочешь быть здоров душой, если тебе дорого вечное ее спасение, то прогони из нее всех духовных идолов, как бы они ни были тебе любезны, как бы давно и крепко ты ни привык к ним; эти идолы: леность, скупость, гордость, тщеславие, корыстолюбие, пьянство, объедение, зависть и другие страсти и наклонности греховные (свящ. Н. Успенский, 4-е издание).

Идолопоклонство духовное

Самолюбие — главный вид духовного идолопоклонства.

Оно состоит в том, что человек, забывая о Боге и ближних, относится лишь к самому себе, все сосредоточивает на своем собственном «я», и, таким образом, обожает только самого себя, считая себя выше других и не признавая никого выше себя.

Насколько в действительности этот грех низок для человека, выразил Спаситель: «Что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (Лук. 16, 15).

Много примеров подобного самообожания представляет нам история, показывая вместе и поучительные уроки унижения гордости.

Таковы: Фараон времен Моисея, не признававший истинного Бога, проповеданного Моисеем; Александр Македонский, требовавший себе божеских почестей, и, в новое время, Наполеон.

Самолюбие, как начало греха в роде человеческом, проявляется в жизни в различных греховных и низких явлениях.

От него происходят и с ним тесно связаны честолюбие, лицемерие или фарисейство, человекоугодие, раболепство и унижение перед другими и т. д. («Уроки и пример христианской веры, надежды и любви» — Дьяченко, ч. 3, стр. 155.)

О богатстве

Ежели богатство имеешь, берегись прилагать к нему сердце свое, да не отступишь от Богасердцем твоим.

Также берегись расточать добро Божие на прихоти и роскошь, оно дано тебе от Бога не для тебя одного, но и ради прочих бедных людей.

Помни, что ты строитель, а не господин добра: «Господня земля, и исполнение ея» (Пс. 23, 1).

Будь верный строитель Господа твоего, а не расточитель имения Господня.

И сам ты умеренно довольствуйся и благодари Творца всего добра, и убогих людей оделяй.

Безответны будут и посрамятся на суде Христовом и те, которые, как сторожа, охраняют имение свое, и те, которые расточают его.

Если имеешь неправдой собранное имение, расточи его на бедных, да не обличит тебя оно на втором Христовом пришествии.

Подражай в этом деле Закхею мытарю, которого Христос Господь положил всем в пример.

Лучше в нищете жить, чем в богатстве неправедном. Избери убо лучшее, и зле собранное добре расточи.

Если сделаешь это, веруй Господу, что Он не оставит тебя и подаст тебе нужное в жизни твоей (из соч. св. Тихона Задонского).

Богатство и бедность

Богатство — неблагодарный беглец, непримиримый человекоубийца, неукротимый зверь, скала, обрывистая со всех сторон, подводный камень, непрестанно обуреваемый волнами, море, воздымаемое ветрами, тиран, тяжко владычествующий, властелин, жесточайший всякого варвара, враг непримиримый, неприятель неумолимый, никогда не прекращающий своей вражды.

Но не такова бедность, а противоположна сказанному.

Она — безопасное прибежище, тихая пристань, всегдашнее спокойствие, чуждая опасностей радость, чистое удовольствие, жизнь невозмутимая и безмятежная, благополучие непреоборимое, мать любомудрия, узда надменности, отражение мучения, корень смиренномудрия (св. Иоанн Златоуст).

Как вернее нажить богатство

Во-первых, знай и помни, христианин, что неправедное добро не есть добро, потому что раньше или позже оно непременно погибнет, если не в руках того, кто его неправедно нажил, то детей его или, самое позднее, внуков.

Хочешь нажить достаток, довольство — положи себе за правило, чтобы в доме твоем под крышей твоей, во всем дворе твоем не было ни на одну полушку неправедного добра — чужого, добытого обманом ближнего, кривдой.

«Чужое добро впрок не идет», — говорит пословица. Чужое добро в доме все равно, что горящая головешка под соломенной крышей: как второй бережешься, так и первого остерегись.

Во-вторых, что легко пришло, то легко, и уйдет, а что добудешь в поте лица, умом да трудом своим и своей семьи, то умножится и принесет плод во сто крат.

В-третьих, не забывай Бога: из достатка твоего каждый принеси дар на церковь, во славу Божию. Господь Бог в этом не нуждается, потому что все богатства и вся слава наша — прах и тлен в сравнении с небесами и ангелами, которые Ему служат. Но это нужно для нас самих, для обновления любви и благодарности в сердцах наших.

В-четвертых, помни о бедных, об убогих, несчастных, помни о нуждах своих собратий, и, где надо, дай охотно.

В-пятых, не гордись и не величайся своим богатством. Что твое богатство против богатства других, настоящих богачей, и что богатство всего мира против одной только звезды небесной? То же самое, что одна жалкая песчинка против необъятной громады песков пустыни или океана! Чем же тут гордиться? (Прот. И. Наумович.)

В чем состоит истинное богатство человека

Истинное богатство человека состоит в образе и подобии Божием, а не в имении, не в землях, не в деньгах, не в разного рода познаниях и искусствах, не в множестве слуг и одежд, вообще благ земных, ибо все это тленно и временно, а душа — образ Божий — вечна, и богатство ее — добродетель, святыня, незлобие, воздержание во всем, вера, надежда и любовь.

Какое земное богатство мне нужно, какая честь? Нет чести выше, чем быть христианином, рабом Христовым, чадом Божиим во Христе. Нет никого богаче того человека, который носит в сердце своем всегда Христа и благодать Его. А мы жадничаем, собираем, скупимся, гордимся, завидуем. Какое заблуждение, бессмыслие!

Человек! Будь богат Богом: все приходит к тебе от Бога. Что мне нужно? Ничего мне на земле не нужно, кроме самого необходимого. Что мне нужно? Мне Господь нужен, благодать Его нужна, царствие Его во мне. На земле, месте моего странствия, моего временного обучения, нет ничего собственного моего, все Божие и все временно, назначено к временным мне услугам, избытки мои — достояние ближних неимущих.

Что мне нужно? Мне нужна истинная, христианская, деятельная любовь, нужно любящее, жалеющее ближних сердце, нужна радость об их довольстве и благополучии, скорбь об их скорбях и болезнях, об их грехах, слабостях, беспорядках, недостатках, несчастиях, бедности; нужно теплое сочусвствие, радость с радующимися и плач с плачущими.

Полно давать место самолюбию, стараться жить только для себя и привлекать все только к себе: и богатство, и власть, и славу мира сего, и не жить, а умирать, не радоваться, а страдать, нося в себе яд самолюбия!..

Господи, даждь мне истинную жизнь, рассей мрак страстей, прожени силою Твоею силу их! (Прот. И. Сергиев.)

Богатство — великий дар Божий, великая милость Божия

Но увы! Кажется, ничем так человек не злоупотребляет, как богатством.

Войдем в дом Божий, святой храм, приблизимся к святому алтарю, и с высоты сего священного места взглянем на богатых и сильных мира сего.

Вот впереди всех, у самого алтаря, почти в Царских вратах стоят богатые. Подумаешь: какое усердие, какая любовь к дому Божию! Они не могли стать у дверей, ревность влечет их как бы к престолу самому, они хотят как бы обнять его и слезами омочить подножие его. Но... что такое? Они разговаривают, они смеются в то время, когда совершается великое и страшное таинство! Верно, это не христиане? Но тогда как они попали в храм Божий! Но отвратим очи свои от них.

Пойдем к другому алтарю, там стоят коленопреклоненные — верно, богатые благодарят Господа за все дарованные им блага? Нет, издали по одежде видно, что не богатые. Колени богатых редко склоняются перед престолом Божиим.

Не их слезы оросили ступени престола Твоего, Господи; не их вздохи вместе с Фимиамом кадила несутся к небу; несутся то слезы бедности горькой, то вздохи нищеты бесприютной. У престола Твоего, Господи, только страдальцы мира; а где счастливцы мира? У них свой престол, свои кумиры, более пышные и великолепные, чем престол Бога Вседержителя.

Вот толпится множество людей у святой иконы Пресвятой Богородицы или у многоцелебных мощей угодника Божия. Тут ли не быть людям образованным? Где же и быть светильникам земным, как не у света небесного! Но напрасно будете здесь искать их — не найдете. Здесь место святой простоты, сердечного умиления, а не высоко-умия человеческого.

Вот несут икону Царицы Небесной; народ благоговейно останавливается, осеняет себя крестом, поклоняется, лобызает Святой Ее образ. Думаете, что Божия Матерь шествует в чертог богатых, знатных и просвещенных? Увы! Чертоги эти, приветливые для других, редко отворяются для Царицы Небесной. Царица неба и земли шествует в подвалы, к бедности шествует Она, бедных утешить, горе их облегчить (свящ. Успенский).

«Не убойся, егда разбогатеет человек или егда умножится слава дому его» (Пс. 48, 17)

Когда ты войдешь в дом какого-нибудь богача и увидишь огромные колонны, золотые карнизы, обложенные мрамором стены, Фонтаны, колеблемые ветром деревья, покрывающую все мозаику, множество слуг, устланный коврами пол, блистающие золотом столы, великолепные спальни, то все это слава дома, а не слава человека.

Славу человека составляют: благочестие, скромность, милосердие, кротость, смиренномудрие, мир, правда, нелицемерная любовь ко всем. Все это — слава человека.

Что же ты боишься богатого? Бойся лучше дома его; потому что богат дом, а не живущий в нем. Но, скажешь, я не боюсь дома. Почему? Потому что золото есть бездушное вещество. А человека богатого боишься? Да почему?

Разве богатство есть его принадлежность? Оно — только украшение дома. Стены обложены мрамором: какое же отношение это к человеку, живущему в них? Потолки в золоте: какое отношение к их владельцу? Главы колонн золотые: какое отношение к голове хозяина, оскзерненной грехами? Пол чист? Но совесть нечиста. Одежды шелковые? Но душа покрыта рубищами. Дом богат? Но хозяин дома — нищий. А чтобы вы убедились, что это действительно слава дома, а не человека, я докажу вам это вашими же словами.

Часто, входя в чей-нибудь великолепный дом и выходя из него, что говоришь ты? Я видел прекрасные мраморы.

А не говоришь, я видел прекрасного человека? Множество золота на потолке. А не говоришь: много милосердия в хозяине? Много Фонтанов, много богатства. А не говоришь: много богатства в самом владельце? Всегда ты говоришь о стенах, о мраморах, всегда о Фонтанах. Опять, когда ты видишь коня, украшенного уздой, ты говоришь: прекрасная узда! Это похвала золотых дел мастеру. Прекрасная одежда! Это похвала ткачу и т. д.

Таким образом, сам хозяин остается неувенчаиным, а вещи, находящиеся около него, удостаиваются похвал.

Напротив, когда ты видишь человека добродетельного, то говоришь: он человек добрый, прекрасный, кроткий, милосердный, человеколюбивый, смиренный, постоянно упражняющийся в молитвах, постоянно соблюдающий посты, постоянно посещающий церковь, постоянно внимательный к Божественному учению. Это похвалы самому человеку; это — его венцы. Итак, знай, в чем состоит богатство человека, и в чем — богатство дома, и не убойся.

Когда ты научишься различать хорошо богатство того и другого, то не станешь бояться. Видишь ли, как тот, кого ты считал богатым, беден и нищ? Не убойся, егда разбогатеет человек. А чтобы тебе убедиться, что это действительно так, посмотри на богатого, если он обольщает тебя при жизни, во время кончины его.

Отходя отсюда, берет ли он с собой что-нибудь из своего богатства? Умирает и лежит нагим тот, который облекался шелковыми одеждами, лежит нагим в яме, и рабы отходят и приходят, и никто из них не заботится о нем, потому что они были не его рабами. Он отошел, и ничего не осталось после него.

Жена терзается, распускает волосы; все утешают, но она не внемлет им; дети остались сиротами, жена вдовой, все отверженными: виночерпии, разливатели, собеседники, льстецы, евнухи. Отходя отсюда, он не может взять ничего из своей утвари, на что? Выносится один.

Однако его превозносят похвалами.

Но что от этого ему? Тщеславие прославляет его. Для чего? Может ли он получить от этого какую-нибудь пользу?

Ничто из всего этого не может помочь ему в тот страшный день.

Итак, отходит в гроб тот, кто расхищал все, помещается на трех локтях земли, и больше ничего; перед лицом его земля и крышка гроба. Потом отходит и жена. Где же богатство? Где слуги? Где великолепие? Где пространный и прекрасный дом?

Все оставляют его; оставляет жена, хотя бы и не хотела; зловоние отгоняет ее, кучи червей заставляют ее удалиться. И этим оканчивается все? Да, потому что он отошел, не имея ничего собственного. А дабы убедиться тебе, что он действительно отошел, не имея ничего собственного, посмотри на блаженных мучеников. При них остается все их достояние, и потому мы не отходим от гроба их. Там и жена не может оставаться, а здесь царь слагает с себя диадему и стоит при гробе мученика, прося и умоляя даровать ему избавление от бед и победу над врагами. Итак, не убойся, егда разбогатеет человек (из бесед св. Иоанна Златоуста на псал., т. 2, стр. 534-537).

Беды от богатства

Некоторый богатый каменосечец отправился с детьми своими торговать в чужую сторону. Все, что было у него лучшего и ценного, он взял с собой, перенес на корабль и с молитвойотправился в путь.

По особенному Божию смотрению, он полюбил на корабле одного мальчика, который прислуживал ему, и за то питался от стола его. Мальчик не был неблагодарен к доброму своему покровителю.

Однажды мальчик услыхал, что матросы корабля перешептываются между собой. Вслушавшись внимательнее, он узнаёт, что они сговорились богатого каменосечца, которому он прислуживал, бросить в море и овладеть его имуществом. С грустью и скорбью он пришел для своей обыкновенной услуги к столу богатого.

— Что ты сегодня так грустен, мальчик? — спросил его богач. Мальчик молчал. — Скажи мне откровенно, — снова спросил его богач, — что сделалось с тобой?

Тогда, заливаясь слезами, благодарный мальчик рассказал ему все, что слыхал от матросов.

— Ты верно знаешь это? — спросил богач.

— Да, — отвечал мальчик, — они твердо решились на это.

Призвав своих детей, богатый повелел им без отговорок делать все то, что он ни скажет. Вынув ящики, он начал в присутствии всех выкладывать из них драгоценные камни и все лучшее.

Затем, обратясь ко всем, сказал:

— В этом ли жизнь? И за это ли я нахожусь в опасности быть брошенным в море? За это ли я сейчас умираю и ничего не уношу с собой из этой жизни? Дети!

Бросьте все это в море.

Дети немедленно исполнили приказание отца; тотчас же взяли и бросили все в море. Матросы остолбенели от ужаса и оставили свое злое намерение. Богатый же погибелью своего богатства спас свою жизнь (Луг духов., гл. 201).

Как вести себя при богатстве

Если ты богат, то никогда не думай, что богатством своим ты обязан себе, своей сметливости и деятельности. Твердо помни слово Духа Божия, что один только Господь богатит (1Цар. 2, 7), и потому не гордись своим богатством, но будь смирен при богатстве, считай его Божиим даром и усердно благодари за него Господа Бога.

Но не прилепляйся к богатству сердцем своим, чтобы ты не сделался рабом сего богатства.

Держи в отношении к нему свое сердце так, чтобы тебе спокойно можно было обходиться и без него, как скоро Господу Богу угодно будет отнять у тебя богатство.

Пользуясь богатством, особенно берегись поступать так, как поступал безумный богач, упоминаемый в Евангелии (Лук. 16, 19 и далее).

Сам веселясь во все дни светло, он даже крохи со стола своего отдавал лучше собакам, чем нищему, истаивавшему от голода при воротах его дома.

Такой богач по своей смерти тотчас оказался в аду (из книги «День св. жизни», стр. 17)

Умное распоряжение богатством

Один благочестивый и набожный мирянин владел большим богатством. Благодарный Богу, Который умножал его богатства, он, по заповеди Божией, с любовью раздавал его бедным и нищим. Но этого было еще мало для его пламенной любви к ближним, теплой веры и преданности к Богу.

Призвав взрослого своего сына, он сказал ему:

— Сын мой, выбери себе то, что больше тебе нравится. Хочешь ли, чтобы я оставил тебе деньги, или же чтобы поручил тебя покровительству Христову?

Несколько подумав, сын отвечал:

— Я желаю лучше предаться Христу, потому что все другое с каждым днем исчезает.

Похвалив сына за умный ответ, отец раздал бедным все богатство свое, и по смерти его сын остался в крайней бедности, но зато с верой в Божие покровительство.

В то же время жил другой человек, благочестивый и добродетельный, знатной Фамилии. У него была богобоязненная жена, истинное украшение своего пола. Когда выросла их единственная дочь, жена сказала ему:

— Детей у нас — только одна дочь, а между тем Господь наделил нас большим богатством.

— Чего же недостает для нее? — спросил муж.

— Если мы будем стараться, — отвечала жена, — выдать ее замуж за человека, равного нам по богатству, но с дурным сердцем, то он будет огорчать ее. Не лучше ли нам поискать для нее бедного, но богобоязненного человека, который бы любил ее в Боге и согревал своей любовью!

— Ты хорошо придумала, — сказал муж. — Но вот что сделай: ступай в церковь, помолись прилежно и сядь там.

Кто первый войдет в нее, тот и будет жених ей, избранный Богом.

Благоразумная жена исполнила совет своего мужа. Глубокая преданность Богу этих супругов вполне была награждена. В церковь вошел юноша, сын того богатого и милостивого человека, который роздал все свое богатство. Жена, при входе его, послала за ним слугу, который и привел к ней юношу.

— Откуда ты? — спросила она у него.

Он назвал место рождения и жительства своего.

— Кто твой отец? Юноша сказал имя отца.

— И ты сын этого милостивого? — Да.

— Женат ли ты?

— Нет.

Прославив Господа, она сказала ему:

— Благий Промыслитель, Которого и я буду прославлять, послал тебе жену и богатство, чтобы ты тем и другим обладал в страхе Божием.

Таким образом, юноша, оставленный бедным, но вверенный покровительству Христа, снова обрел богатство (Луг духов., гл. 199).

Богатый и Лазарь

Притча Иисуса Христа о богатом и Лазаре заключает в себе много поучительного. Здесь невольно останавливают наше внимание два состояния в мире, так часто встречающиеся: богатство и бедность. Избежать такого неравенства невозможно, но только нам по маловерию трудно примириться с мыслью о необходимости терпеливо переносить бедность и соединенные с ней неприятности.

Часто слышатся между нами жалобы на бедность, а в них обнаруживается и зависть к состоянию богатых, и недоверие к Промыслу (заботе, попечению) Божию. Кто верит в Промысел Божий, тот смотрит на счастье и на несчастье в здешней жизни как на средства к жизни будущей, жизни блаженной. Иисус Христос, обращая наше внимание на разницу между богатым и бедным в здешней жизни, открывает противоположность в жизни будущей для того, чтобы вразумить богатых не забываться в счастье, а бедных в несчастье не отчаиваться. Ведь не всё же оканчивается здешней жизнью.

В притче о богатом и Лазаре описываются богач, употребивший данные Богом блага на удовольствия, и нищий — больной, переносивший свои страдания с терпением и преданностью воле Божией.

Некоторый человек был богат; одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях; и желал напитаться крошками, падающими со стола богача; и псы, приходя, лизали струпья его.

Порфира и виссон показывают, что богач был человек знатный и любил хорошо одеться. Постоянные пиры его заставляют нас думать, что богач был окружен блестящим обществом. Отсюда понятно, что и место, где он веселился, соответствовало его роскошной жизни.

Это, конечно, были великолепные чертоги, где всего вдоволь. Здоровье богача было в цветущем состоянии, иначе бы он не веселился каждый день.

Таким образом, богач был вполне счастлив. Но тогда как богач веселился в своем роскошном доме, около ворот этого дома лежал больной и голодный нищий Лазарь.

Какое поразительное противопоставление богатства и бедности людской! Когда внутри палат блеск, торжество, в то же время у ворот их — нищета; в палатах дорогие кушанья, вина — у ворот жажда, голод, язвы; в палатах музыка и пение — у ворот стоны; в палатах изобилие мирского счастья — у ворот совершенное несчастие... Там — друзья, общество; здесь — одни псы! Какая горькая разница между детьми Отца Небесного!

Но и бедный может иметь отраду, хотя маленькую, в своей бедности, если только он здоров. Будет он трудиться, заработает и на хлеб себе, а при хлебе да здоровье нищеты уже не существует.

Бедному же Лазарю не дано и здоровья. Покрытый ранами, лежит он у ворот чужого дома и не может подняться, чтобы попросить подаяния.

Лазарь не видит сострадания к себе и в окружающих его людях. Напротив, как бы для увеличения страданий, и так тяжких, он лежит у ворот дома богача, чтобы видеть достаток и роскошь других, а в себе чувствовать голод.

Может быть, он мог бы слабым голосом высказать желание, самое неприхотливое: поесть хоть крошек, падающих со стола богатого, но некому было услышать его просьбу, исполнить ее...

Гости богача спешили наслаждаться; прислуга заботилась исполнять приказания хозяина, богач веселился. Кто же смел сказать богачу про бедного Лазаря! И не было человека, который бы сжалился над страдальцем... Псы приходили и лизали раны его. Псы исполняли долг человеколюбия к бедному — долг, забытый людьми.

Лазарь, облегчаемый услугой псов, благословлял руку Божию, наказующую и в то же время милующую. Богач же пировал с друзьями, и как ни разнообразны были его удовольствия, иногда жаловался на скуку. Он часто не знал, что ему делать, как убить время, где истратить здоровье, куда девать деньги... и снова пировал.

Умер нищий, и отнесен был ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его.

Итак, вот конец земному: явилась смерть — общая доля и богатых, и бедных — и картина изменяется.

Теперь разница между богатым и Лазарем исчезает: оба они лежат на смертном одре...

Посмотрим же на последнее различие их в земной жизни, на их душевное состояние при смерти! Страждущему Лазарю приближение смерти доставляет отраду, утешение. Со смертью ведь он ничего не теряет, кроме тела и тленного мира. Прошлое его не представляет ему ничего мрачного, страшного воображению, мучительного для совести, а напротив — картины светлые, напоминающие преданность его воле Божией и безропотное терпение.

Вот и богач, привыкший к роскоши и удовольствиям, внезапно захворал. Смерть его близка. Чувственная деятельность его прекращается.

Богач не испытал еще никаких страданий, ни душевных, ни телесных: и вот теперь он поражен страшными болезнями. Кто поможет ему? Доктора, хотя их и много у постели больного, напрасно придумывают средства для облегчения. Родственники и друзья напрасно воодушевляют его надеждой, мучения богача не дают ей места. Приятели, кутившие с ним вместе, видя, что он уже не товарищ им, отходят от него, тотчас же позабыв о нем.

Единственное утешение на смертном одре — это утешение религиозное. А кто даст страждущему сластолюбцу такое утешение? Кто осмелится сказать при смертном одре богача: ты жил так, как надо жить; потерпи теперь немного, зато потом будешь вечно счастлив! Голос проповедника — «покайся!» — был бы здесь гласом вопиющего в пустыне, потому что очень редко принимают его к сердцу богачи, подобные описываемому.

Да, тяжелы душевные страдания умирающего богача-сластолюбца! В теле болезненно разрываются одна за другой жизненные нити, кровь холодеет, а душа, привыкшая управлять этими нитями, душа, согревавшая эту кровь, не знает, что ей теперь делать. Она томится, мечется, изнемогает, напрягается, ей надо покинуть это тело! Куда же идти? Цель у нее была одна: служить телу, желавшему есть, пить и веселиться! Куда идти? Но вот порвалась последняя жизненная нить, как рвется туго натянутая струна, и душа тревожная, отчаянная понеслась неудержимо, понеслась быстро, увлекаемая неведомой силой, окруженная мраком, холодом, понеслась от тяжести своих грехов в ад вечный.

В то время как душа богача погружалась в бездну ада, родные, друзья и приятели хлопотали о приличном погребении тела богача. Все суетились около бренных останков.

В последний раз одели бренные останки в драгоценные одежды, облили и обсыпали благовониями, положили на богатый погребальный одр и при множестве народа торжественно проводили к могиле.

Вот последнее различие в жизни земной между богатым и Лазарем.

Как похоронили Лазаря, неизвестно. Очень может быть, тело его осталось неопрятанным после смерти, как было презираемо во время жизни.

Разница между жизнью богатого и Лазаря в земной жизни стала яснее, разительнее в жизни будущей, но только наоборот: теперь блаженствует Лазарь, а богатый бедствует, мучится.

Внимай себе, душа моя! Ты страдаешь в пораженном болезнями теле и горько сетуешь на тяготу страданий. О, вразумись бедствиями Лазаря! Можно ли быть несчастнее его?.. А когда он умер, душа его была принята ангелами, обрелась на лоне Авраамовом.

Временные несчастья приготовили ему вечное блаженство!

Но помни, что Лазарь умел пользоваться своим несчастным положением в здешней жизни. Он не роптал на Бога, как ни жестоки были страдания его, не возмущал жалобами ни себя, ни других, не уничижал ближних за холодность к нему, но с полной преданностью воле Отца Небесного переносил терпеливо горькую свою участь. Он надеялся на воздаяние, уповал на Господа и не был постыжен в своем уповании.

Нерадостны дни жизни твоей, душа, но это потому, что ты не приобщилась к радостям духовным. Ты слишком вдалась в любовь к миру и утехам его; оттого малейшее ограничение твоих желаний, прекращение обычной тебе деятельности наводит на тебя скорбь непомерную. Что сталось бы с тобой, если бы Господь не посещал тебя болезнями, частыми неудачами в жизни, которые хотя на короткое время вразумляют тебя, отвращают от мира и чувственности, обращают к благочестию? Тогда бы ты, погрузившись в заботы о наслаждениях скоропреходящих, вконец забыла бы Господа.

Если и теперь, часто озлобляемая болезнями, ограничиваемая в средствах к удовольствиям мирским, ты не радеешь о Законе Божием, не можешь всецело обратиться к Господу, что было бы с тобой, когда бы ты изобиловала благами мира, когда бы была предоставлена себе самой, своим страстям, всегда необузданным!

Велики твои скорби тогда, когда ты сравниваешь себя с другими, не из числа тяготу носящих. Утешься сравнением не с богачом Евангельским, а с бедным Лазарем.

Утешься верой, что Бог не попустит быть искушаемыми сверх сил (1Кор. 10, 13). Лазарь прежде богатого избавлен от страданий смертью, столь для него вожделенной. По мере умножения скорбей ближе к нам становится окончательное разрешение от скорбей.

Твои скорби безотрадны, но только тогда, когда ты забываешь, что Господь с нами есть до конца века. Сладко страдать, уверившись, что Благий смотрит на нас среди страданий, внимает вздохам нашим, видит слезы наши, и Его ангелы, хранители наши, каждую слезу безропотной скорби собирают и сберегают для вознаграждения за нее вечными радостями.

Сладко страдать, уверившись, что страдания наши приближают нас к Отцу Небесному, что единственно через них мы становимся предметом особенных Его попечений. При умножении скорбей моих в сердце моем утешения Твои услаждают душу мою (Пс. 93, 19). Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше (2Кор. 1, 5). Возможно ли желать чего более? Где искать лучшей доли?

О, душа моя, размышляй об этом внимательнее! Тебе не дано благ мира сего; но через это ты становишься приближеннее к Богу, Источнику всех благ. Тесен жизненный путь твой и усеян терниями; но этот путь ведет к Царствию, и нет туда другого пути, кроме того, на который ты поставлена. Путь этот указал нам Спаситель. Он Сам шел по нему, вслед за Ним все святые. Путь мирских удобств и довольства есть путь пространный, ведущий в погибель (Матф. 7, 13).

Нет ни одного праведника в сонме праведных, который бы даром получил Царствие Небесное; все они стяжали его трудами и подвигами мужественными. В сонме их много таких, которые были знатны, богаты, образованы, добровольно отреклись от всех этих преимуществ мира, избрали путь скорбный и тесный, чтобы идти по голосу Господа вслед за Ним.

Итак, вразумись, бедная душа моя! Ты стоишь на прямом пути к Царству Небесному. Иди к нему, не оглядывайся ни вправо, ни влево; иди, вперяя взор свой на Господа Иисуса. Закрой глаза и слух от блеска и обонянии мира и плоти; простри руки и держись за крест Христов; не бойся изнеможения: потому что тебе остается только край креста Господня, а вся тяжесть взята Им на Себя. О, Господи! Я сознаю все это, верю непреложности Твоих обетовании, и сильно горит мое сердце желанием быть вечно счастливым взамен временных несчастий. Укрепи во мне веру, дай силу в подвигах терпения, чтобы сделаться достойным венца победного в Твоем вечном царстве.

И вот в аду, будучи в муках, богач поднял глаза свои и увидел вдали Авраама, и Лазаря на лоне его. Пока мы живем на земле, на ней и в ней мы ищем своего счастья и блаженства. Мирские удовольствия до того прельщают нас, до того овладевают нашим сердцем, что мы не в силах уже больше ни о чем думать, как об удовольствиях.

В этом состоянии никто и ничто не убедит нас, что наши удовольствия мгновенны, что они унизительны для души.

Ни бедность, ни болезнь, ни страдания не трогают сердца человека, огрубевшего в чувственных удовольствиях, не обращают его к вожделению рая, где своевременно мы могли бы заготовить себе место. Действительно, нужны адские мучения, чтобы возбудить в плотоугоднике мысль о рае духовном. Эта истина, принимаемая нами равнодушно, даже отвергаемая, была известна и Евангельскому богачу. Ему закон и пророки указывали на суетность его ежедневного веселья, но ничего не действовало на сердце богатого... Люди, подобные богачу Евангельскому, всегда к себе внимательны и думают, что все должны быть ими заняты, все должны интересоваться их лишь судьбой. И вот богач, видя в раю блаженство другого, о котором на земле знать не хотел, теперь взывает: «Отче Аврааме! Умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой: ибо я мучаюсь в пламени сем».

Но напрасно грешник, осужденный на вечные мучения, просит о помиловании: сколько бы он ни просил, помилован не будет.

Только тогда восплачут грешные на участников в земных преступлениях; на тех, кто одобрял их порочную жизнь, на тех, чьи слова развратные, примеры вредные, были так завлекательны.

Восплачутся и на самих себя за то, что по примеру других и они увлеклись, и проклянут и день рождения своего. Стоны их, вопли и рыдания будут раздаваться безответно в пропастях ада: некому будет вслушаться в них, некому подать им и облегчения.

Господи, умилосердись хотя над нами, еще живущими на земле!

Не допусти некогда и нам быть ввергнутыми в эту страшную бездну пламени, где некому слушать вопли отчаяния, где уже нет места милосердию! Мы сознаем, что заслужили не милосердие, а наказание, а если бы не Твое человеколюбие к нам, то мы давно были бы низвергнуты в место вечных мучений, и уже не было бы для нас никакой надежды. Но Ты доселе хранишь нас, не хочешь погибели нашей, предоставив нам средства к очищению от грехов в слезах покаяния, ждешь нашего исправления.

Соделай же, Боже, да силою Твоею благодати измыемся, очистимся, паче снега убелимся, и будем отныне жить для служения Тебе Единому! Да перенесем безропотно, подобно Лазарю, все скорби и несчастия, которые Ты посылал и пошлешь на нас, помня, что здешние страдания ничто в сравнении с геенскими, которых мы достойны по нашим грехам.

Но Авраам сказал: Чадо! Вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь.

Эти слова Авраама к богачу-грешнику, напоминающие ему прежние удовольствия, открывают для него новый источник мучений.

«О, что это были за блага! — возопиют грешники в аду, вспоминая свое прошлое. — Они были мгновенны, сопряжены всегда с неприятностями, огорчениями, заботами. И где теперь эти блага? Вместо них мы получили мучения, и трудно ожидать нам лучшей участи. О, гибельные блага! Вы не могли нас сделать вполне счастливыми даже на время, а сделали нас несчастными. Но мы сами виноваты. Мы знали добродетель всегда скромную, терпеливую, целомудренную, бегающую мирских утех, благодушную среди злобы, помогающую обидимым, смиренную среди почестей, довольную среди бедности, всегда счастливую надеждой и упованием.

Знали и обещания, данные ей, но при одной мысли стать под ее знамена болезненно сотрясалось наше развращенное сердце. Всё, нас окружающее, говорило в пользу добродетели, а между тем мы избрали путь греха и быстро двигались по нему. Какая пагубная сила увлекала нас к такому гибельному выбору! Теперь за мгновенное некогда наслаждение свободой, за исполнение прихотей неразумное мы осуждены на вечные мучения...»

Тогда вполне откроется грешнику любовь Бога Отца, не пощадившая для нашего искупления Своего Единородного Сына, и несмотря на то, не признанная, отвергнутая, поруганная нами!

И сверх всего того между вами и нами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят.

Для грешника, осужденного в геенну, мучительно даже вспомнить про блага земные, самоосуждение и сознание правды суда Божия, но это еще не все источники его мучений. Ад — это место скорбей, куда вливаются болезни из разных и бесчисленных источников, сообразно различным грехам и расположениям грешника.

Как ни ужасны мучения ада, но они не были бы так безотрадны, если бы когда-нибудь предвиделся им конец.

Напротив, грешнику дается уверенность против его воли и желания, что страдания его всегда будут одинаковы и никогда не кончатся.

О Боже, какая страшная участь грозит грешным! Та же вечность, страшная для грешников, будет служить полным источником блаженства для праведников. Ничто и никогда не возмутит их радости. Неизмеримая бездна, положенная рукой правды Божией, навсегда отделит их от множества осужденных. Миллионы лет праведник будет познавать любовь Божию более и более, будет любить Бога сильнее и сильнее, и, однако, по прошествии этих миллионов, время блаженной жизни нисколько не сократится.

Праведник будет жить, будет познавать Бога и блаженствовать столько времени, сколько будет существовать предмет познания и любви, источник блаженства — Бог, то есть вечно. Как отрадно, как приятно сердцу одно только воображение этой жизни!

Но источник блаженства останется навеки непонятным грешнику, а потому и недостижимым самое блаженство, а радость праведных для грешников сделается предметом зависти.

В другое время одна мысль, что наши ближние дошли до известного рода счастья, могла бы подвинуть нас на еще большую деятельность, чтобы сравниться с ними и даже превзойти их. Но в аду нет места соревнованию.

Время подвигов кончилось; победные венцы розданы праведным: теперь каждый блаженствует или бедствует, смотря по своей земной жизни. Из ада на небо и с неба в ад нет перехода.

С какой радостью грешник возвратился бы снова в мир, где он так мало был, в этот знакомый круг утех и наслаждений; но не для радости и веселья, а для слез, скорби, подвижничества, мук и страданий, — только бы ему этими временными страданиями искупить себя от страданий вечных. Но нет грешнику возврата! На земле человеку определено однажды жить, однажды и умереть, чтобы потом однажды наследовать жизнь вечную или вечные мучения. Одни только мы, живущие на земле, можем еще употреблять на добро или зло данную нам от Бога свободу для избрания одной из двух вечностей, которая скоро и неминуемо сделается и нашей долей.

Скольких бы мы избежали преступлений, сколько бы добрых дел сделали, если бы чаще думали о жизни вечной, ежеминутно к нам приближающейся! Будем же как можно чаще напоминать себе: ты живешь для вечности; все, что делаешь, думаешь и говоришь, чего желаешь и не желаешь, — все это ведет тебя к вечности; но к какой вечности: счастливой или несчастливой?

Думай чаще об этом! Думай наедине и в обществе, дома и на службе, всегда и везде.

Проникнись этой мыслью до того, чтобы и во сне она не покидала тебя. Знай, что по разлучении души с телом безвозвратно вступишь в вечность — вечность мучений!

Тогда сказал он (богатый): так прошу тебя, отче, пошли его (Лазаря) в дом отца моего: ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их.

Богатый жил в мире и не думал о будущей жизни, а теперь плачется на свою безрассудность. Пять братьев его живут еще в мире так же, как и он жил. Но им есть еще время одуматься. Богач знает по собственному опыту, что одних убеждений для них недостаточно. Боясь, чтобы и они не попали в ад, он просит Авраама о новом, по его мнению, способе вразумить их, а именно — послать в мир проповедника из царства мертвых. Но Авраам говорит богачу, что братья его имеют Моисея и пророков, и пусть их слушают; а если и их не послушают, то, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят.

Мы христиане. Самое имя христианина внушает нам несомненность истины воскресения мертвых и будущей жизни: Христос возста от мертвых. Между тем и в нашей душе появляются сомнения если не о бытии будущей жизни, то о том, что действительно ли будут вечные мучения, хотя Слово Божие, Священное Писание ясно говорит нам об этом. Но мы имеем и другое уверение о загробной жизни, сохранившееся и в предании от времен первобытных, и в собственном сознании. Все это такие доказательства, перед которыми следовало бы смириться всякому неверующему.

Истина бытия будущей жизни всегда была известна роду человеческому из устного предания. Первоначально она указана первому человеку Самим Богом.

Адам, осужденный на смерть за непослушание воле Божией и в то же время извещенный о будущем своем Искупителе от греха, проклятия и смерти, конечно, знал, почему грозившая ему смерть отсрочена, знал, для чего продолжена его жизнь на земле, знал и то, куда он пойдет, расставшись с землей, и какая ждет его участь после смерти.

Эти познания, необходимые в бедственном положении Адама, познания, на которых основывались его вера, надежда и любовь, он обязан был, как отец и хранитель откровения Божия, передать своим детям. Таким образом, эти религиозные познания достигли слуха Ноя и его детей, а те, в свою очередь, передали их своему потомству. Но это есть только внешнее познание истины о будущей жизни. В душе нашей есть доказательство внутреннее, которое мы всегда при себе носим: это чувство бессмертия и стремления к нему, вложенное в душу человека Самим Богом, чтобы человек помнил о своем высоком назначении.

Истина о будущей жизни свидетельствуется и утверждается Священным Писанием. Эта столь важная истина была отчасти забыта людьми, омрачена, обезображена их страстями, которые она обуздывала. Бог захотел восстановить ее через Священное Писание, которое неизменно до скончания веков будет постоянно представлять перед глазами людей цель, для которой они сотворены.

По исполнении времен Бог, по Своему обещанию, послал к нам Своего Сына, между прочим, и для того, чтобы вполне открыть нам о будущей жизни и то, чего мы о ней доселе еще не знали, подробно объяснить все, что нас ожидает в будущей жизни: вечное блаженство, если мы будем веровать во имя Его, или вечные мучения, если останемся не покаявшись в грехах и неверии.

Эти тайны о будущей жизни открыл нам Сын Божий, Который принял на Себя искупление людей, научение их и суд над живыми и мертвыми. Это открыл Тот, Который пришел с неба на землю, сошел в ад и вознесся от земли на небо, Который в продолжении всей Своей земной жизни, в доказательство непреложности Своих угроз и обещаний, являл Себя повелителем всей природы, жизни и смерти... Кто не верит этой истине по одному Его свидетельству, тот умышленно желает себе вечной погибели.

О самих мучениях в аду Иисус Христос говорит, что они будут состоять в удалении от Бога, во тьме кромешной, огне неугасимом, неумирающем черве, в узах, плаче и скрежете зубов, в сообществе дьявола и ангелов его.

Итак, учение о вечности мучений основано на ясных и решительных словах Священного Писания, утверждено отцами Церкви, ограждено от тех, которые думают противно писанию, проклятием на Пятом Вселенском Соборе и исповедуется Святой Церковью.

Богач Евангельский суетой плотских удовольствий вытеснил из души своей верование в будущую жизнь, о которой говорили ему Моисей и пророки.

Теперь, находясь в муках ада, он узнал истину бытия загробной жизни, но сый в вечных муках на слова Авраама: «У них есть Моисей и пророки, пусть слушают их», — богач, по самому себе судя, возражает ему: «Нет, отче Аврааме; но если кто из мертвых придет к ним, покаются».

Очень может быть, что и в настоящее время есть желающие послушать проповедников с того света, чтобы удостовериться в действительности мучений.

Тогда Авраам сказал ему: «Если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят», — потому что явление мертвых не может уничтожить источника сомнений грешников в вере. Как не верят они Откровению Божию, так и воскресшему мертвецу не поверят, что он воскресший.

Размышляя о бедственной участи богатого и Лазаря, Лазаря в здешней жизни, а богатого в жизни вечной, что ты, христианин, подумаешь о себе?

Если участь твоя здесь подходит под участь Евангельского богача, то осмотрись: нет ли у ворот твоего роскошного дома бедного Лазаря? Сойди к нему, пострадай хотя от вида чужих страданий! Не бойся струпьев и язв его, не погордись своей пышностью и красотой: бедный грязен и невзрачен, но, может быть, это наследник вечных благ Царя вечного!

Может быть, Сам Бог, некогда благоволивший принять на Себя зрак раба, послал бедняка к воротам твоим, желая, по милосердию Своему к тебе, напомнить тебе притчу о богатом и Лазаре, да не приидеши, по смерти твоей, на место мучения. Ты богат, но человек семейный; на тебе лежит обязанность оставить безбедным семейство? Вразумись, размысли: кто уверил тебя, что твое богатство достанется твоему семейству? Если вслед за тобой пойдут твои близкие, родные, кому останется имение твое?

Между тем своевременно мог бы ты снискать себе друзей на небе, умилостивить Самого Бога! Или если ты позван будешь в вечность после своих? Куда теперь девать тебе свое богатство? Ты побережешь его до скорой своей смерти, чтобы потом отдать его неимущим? Напрасно! Тогда твое уже будет не твое: из твоего добра, может быть, другие сделают что-нибудь доброе, но уже не тебе в заслугу. Милостыня тогда вменяется, когда бывает пожертвованием от доброй воли. Человек милостивый не то, что земля, из которой извлекаются дорогие металлы и у которой нет ни разума, ни воли! Но пусть твое добро перейдет прямо в руки твоих наследников. Во благо ли они употребят его? Может быть, им лучше было бы остаться в бедности? Впрочем, утешься, богатый!

Ты, расточая свое богатство бедным, с верой и упованием на Бога, приемлющего твои дары, — не оскудеешь.

Расточая свое богатство бедным, не оставишь в нищете и свое семейство: Бог, обладающий всеми сокровищами земли и неба, остается Отцом их.

Для нас, бедных Лазарей, пользующихся щедротами собратий благотворящих, может служить назидательным уроком следующее видение святого старца о приемлющих милостыню.

Благочестивый старец с юных лет жил в пустыне уединенно, в посте и молитве. Однажды пришел в пустынную обитель знатный человек из города с подаянием. Раздав всем инокам по серебряной монете, благотворитель принес к пустыннику златницу и усердно просил принять ее.

Старец не нуждался в подаянии и ни от кого не принимал его, довольствуясь чашей воды и черствым куском хлеба. Но теперь, по какому-то внутреннему побуждению, взял золотую монету от благотворителя. Затем, после обыкновенной полунощной молитвы, старец заснул, и ему представилось следующее видение.

Вот он, вместе с братией, стоит на пространном поле, которое покрыто колючим тернием. Светлый юноша подходит к каждому из братии и велит усерднее пожинать это колючее терние. Наконец подходит к старцу и говорит: «Что же ты стоишь праздно? Жни терние! Вчера, вместе с братией, ты нанялся в эту работу и получил больше других, именно — золотой, когда другим дано только по сребренику, а теперь стоишь праздно, когда другие усердно работают. Ты больше других принял, больше других должен и работать. Это терние — грехи того, кто вчера подал тебе милостыню. Итак, трудись в поте лица твоего!..» (Чет. Мин., 7 марта).

Что ж, возлюбленные сострадальцы! Будем ли и мы праздно принимать благотворения от наших благотворителей? О нет! Наше сердце умеет помнить благодеяния; наши слезы умеют течь ко времени, не напоказ... Для Бога больше ничего и не нужно от нашей благодарной нищеты. Итак, станем теперь же, друзья мои, теперь же, каждый в своем месте, станем намолитву перед Богом и поплачем перед Ним за грехи наших благотворителей; помолимся, да поможет им благодать Божия ходить по стезям святых Его заповедей, да соблюдет их здоровье и предохранит их от всякого зла. Остальное, что относится к земному их счастью, Господь устроит; ибо Он Сам сказал: ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам (Матф. 6, 33).

Но не теперь только, а и всегда будем вспоминать в молитвах наших к Богу всех добротворящих и благодеющих нам (свящ. Н. Успенский; 2-е изд.).

Утешение бедняку

Трудолюбивый бедняк, потом достающий пропитание себе и детям! Переноси благодушно бедность свою, не скорби и не унывай, но всегда и во всем полагайся на Промысел Божий; особенно же берегись воровства и обмана, и без самой крайней нужды не проси милостыню.

Помни постоянно, что убожество твое — по воле Господа, Который всегда готов оказать тебе Свою помощь. Как можно чаще вспоминай, что и Сам Спаситель наш в жизни Своей терпел бедность и не имел где главы подклонить.

Смотри на пример многострадального Иова. У него отняты были все стада, все рабы, все дети, и он говорил: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь (Иов. 1, 21). Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? (2, 10.)

Как можно чаще вспоминай, что наибольшая часть святых провела жизнь свою в бедности. Не завидуй, удрученный бедностью собрат, людям богатым: они в опасности погибнут; им так же тяжело достигнуть вечного спасения, как тяжело протащить канат сквозь игольное ушко.

Если ты беден не от лености и не от мотовства, тебя никто не укорит, напротив, всякий благомыслящий человек пожалеет о тебе.

Конечно, тяжело переносить бедность; что же делать? Потерпи здесь, и получишь утешение там — за пределами гроба! (Из сбор. поуч. свящ. Влад. епар., в. 1, стр. 22.)

Грех сребролюбия

Кто доволен своим состоянием, тот счастлив. Посмотрите на христианина, хотя и небогатого, но трудолюбивого, честного и довольного своим состоянием. Кто может быть счастливее его?

Он радуется тому, что, честно трудясь, тем самым исполняет заповедь Божию, повелевающую нам трудом рук своих снискивать себе пропитание; он со сладостью вкушает честно заработанный им хлеб; он с удовольствием уделяет его неимущим, ибо знает, что жертва его приятна Богу. И Господь не оставляет его Своей милостью, даруя ему успехи во всех добрых предприятиях, утешая его миром и любовью между его домашними. Благословение Божие сопутствует подобным людям на всех путях их жизни. Как жаль, что в настоящее время редки подобные семейства, и не много таких людей! Всюду господствует страсть к наживе, жадность к богатству.

Сначала, глядишь, человек мыслит только о том, как бы выбиться из нужды, потом — как бы припасти что-нибудь на черный день; а там скопил сотню-другую, начинает думать уже о тысячах. И это еще не беда, но худо то, что человек спит и видит эти тысячи, всё о них мечтает, полагая в них главное благо и забывая о вечной жизни.

А дьявол уж тут как тут. Он очень хорошо знает, как легко разлучить с Богом и взять под свою власть человека, у которого зародился грех сребролюбия. Поясним это примерами.

Один подвижник был поставлен игуменом монастыря, в котором каждый из братии кормился трудом рук своих.

Жизнь его была столь чиста, безукоризненна и добродетельна, что он сподобился дара изгонять бесов; милосердие его было так велико, что последнее свое — пищу и одежду — он делил с неимущими. Поэтому когда кто-нибудь приносил ему что-нибудь, он обыкновенно говорил:

— Возьмите свое отсюда, оставьте нас Христу Богу нашему. Пусть заботится о нас Тот, Кто сказал: работающий Ми ясти будут; работающий Ми возвеселятся. И руки наши могут питать нас; они будут в осуждение нам, если будем жить чужими трудами!

Бескорыстие и подвиги этого добродетельного инока вскоре сделались повсюду известны.

Услышал и царь о его добродетельной жизни. Призвав его к себе, он долго беседовал с ним и дал ему денег на нужды неимущих. Игумен, против своего обыкновения, принял деньги и с того времени сделался любостяжательным.

Он купил волов, ослов, нанял слуг. И теперь по обыкновению был приведен к нему бесноватый. Когда старец сказал бесу:

— Выйди из создания Божия.

— Нет, — отвечал ему бес с насмешкой, — я не слушаю тебя больше.

— Отчего же? — спросил игумен.

— Оттого, — отвечал бес, — что ты теперь уже и сам один из близких к нам. Ты и сам ведь, вдавшись в житейскую печаль, забыл Бога и теперь уже не имеешь надо мной никакой власти.

Так опасно и гибельно сребролюбие! (Пролог, 20 октября.)

Господь наказывает жестоких сребролюбцев

Сребролюбие, скупость чрезмерная доводят человека до погибели и временной, и вечной. Вспомните об Иуде-предателе, как он за 30 сребреников продал врагам Спасителя, а душу свою продал дьяволу!

Да и в наше время бывает, что Господь видимо наказывает жестокосердных сребролюбцев.

В 1834 году в Вятской губернии был неурожай хлеба, отчего многие продавцы хлеба обогащались. И вот один крестьянин, живший неподалеку от Вятки, накопил множество хлеба и не вывозил до тех пор на продажу, пока цена не возвысилась до одного рубля за пуд, что там считается большой редкостью. Большая выручка обрадовала крестьянина.

Он приходит в городской собор и служит благодарственный молебен святому Николаю чудотворцу за то, что так подорожал хлеб, и между тем молится, чтобы цены на хлеб еще повысились. Что же?

Впоследствии стало известно, что в то самое время, когда безумный скупец безумно молился о несчастье бедного народа, дом его загорелся по неизвестной причине, и все его амбары с хлебом сгорели.

Возвращаясь из Вятки домой, несчастный скупец получил известие о постигшей его беде, и вместо того чтобы признать в этом действие гнева и правды Божией и исправиться, он в отчаянии, как Иуда-предатель, удавился! (Письма Святогор., стр. 207.)

Вот, братия, как пагубно сребролюбие!

О зависти

Зависть — злое чувство: надобно ее остерегаться — нужно беречь сердце, чтобы оно ей не заразилось, надобно ее стыдиться и избегать. Откуда же зависть, и кто завидует? Она зарождается в сердце или от корыстолюбия, или от гордости. И тот, и другой источник зависти грязный, недостойный благородного и честного человека. Ищешь обеспеченной жизни — работай, трудись, приобретай: вот что внушает нам совесть и здравый рассудок. А досадовать, сердиться на то, почему у других достояния больше, чем у меня, — и мелочно, и безумно. Желаешь уважения, почета (тут дурного еще ничего нет) — заслужи своими поступками и делами, расположи к себе людей. Верьте, в каком бы обществе ни жил человек, большинство всегда поймет и оценит его верно.

Можно ли оскорбляться на то, что других любят и отличают больше, чем нас? Заставить, приказать любить и уважать себя нельзя.

Только пустые и жалкие люди с досадой смотрят на богатство и славу других.

Говорят: «Недостойные люди нередко владеют богатством и почетным званием и употребляют их без пользы, на вред себе и другим: досадно это». А кто поручится, что сами досадующие лучше бы распорядились этими благами? Подумали ли об этом завистники?

Не потому ли им и кажется, что другие неправильно пользуются имуществом и высоким положением, что пользуются этим другие, а не они! Быть может, блага мирские, которые так пленяют и занимают нас в других, в наших руках получили бы гораздо худшее употребление. Тяжела и небезопасна для нравственности бедность и горькая нужда; но чтобы не злоупотребить богатством и почестями, надобно также иметь много характера и твердости. Завистники чужому добру пусть крепко помнят это — помнят и не забывают.

Зависть, обнаруживая в человеке мелкую пустую душу, самому завистнику причиняет великий вред, приносит ему множество неприятностей и делает из него мученика, только мученика жалкого и смешного. Недовольство и досада, которые испытывает завистник, смотря на чужое благосостояние, тревожат его сердце, не дают ему спокойно спать, лишают его мира душевного. Человек завистливый делается раздражительным, обидчивым, не в меру взыскательным; все для него неладно, все нехорошо. Лишив себя покоя душевного, завистник бывает тяжел и несносен и для других: и семья, и общество, где он живет и действует, натерпятся от него вдоволь — и натерпятся совершенно невинно только потому, что он мучится завистью. Везде: и у очага родного, и у дела служебного, и в кружке товарищеском — везде человек завистливый будет одинок: всякое сердце любящее, чувствительное, доброе от него отшатнется и оттолкнется. Тяжелое, мучительное положение: кто хочет избежать его, тот берегись зависти.

Самым же лучшим и надежным врачевством против зависти служит святая вера Христова. Истинный христианин никогда не будет завистником. Он убежден, что все блага мирские, все таланты — от Господа, и раздаются каждому противу силы его, по способностям; он верует, что за каждый талант некогда потребуется отчет Домовладыке, Даятелю всех даров Богу. Кому дано много, с того и спросится много, а кто получит мало, с того и ответ невелик. Беден и незнатен — христианин не ропщет на свою долю, считая ее за определение Божие. Богат и славен — не гордится, так как верует, что милости эти дарованы ему от Господа, и в употреблении их потребуется от него отчет. Знает он, ученик Христов, и настоящую цену сокровищ мирских, скоропреходящих и обманчивых, — знает и не ослепляется ими, не прилепляется к ним всем сердцем.

Учению Христову, заповедующему любовь к ближнему, противна зависть, всегда сеющая между людьми вражду и раздор. Где зависть и сварливость, говорит святой апостол Иаков, там неустройство и все худое (Иак. 3, 16). И верные последователи Христовы гонят ее от себя, как зло великое. Свободные от этого пагубного порока, они проводят жизнь тихую, которую не купишь ни за какие деньги, не приобретешь никакими сокровищами (прот. Желобовский, «Объясн. десяти зап.», стр. 149).

О гордости

Премерзкий грех гордость, но мало кем сознается, так глубоко скрывается в сердце человека. Начало гордости есть незнание себя самого; это незнание ослепляет человека, и так он гордится. Как дерево узнается по плодам, так и гордость по делам своим.

Посмотрим, какие плоды гордости.

1) Гордый человек всячески ищет чести, славы и похвалы. Везде он хочет показать себя, всем хочет повелевать и начальствовать; а кто мешает ему в этом, на того гневается и сердится.

2) Лишившись чести и подчиненных, ропщет, негодует и хулит. «Чем я согрешил? Чем виноват? Того ли мои труды и заслуги достойны?» А часто бывает, что такой человек решается даже и на самоубийство.

3) Часто берется за дело выше сил своих.

4) Вмешивается в чужие дела. Он везде и всякому хочет указывать, хотя и сам не знает, что делать. Так гордость ослепляет его.

5) Без стыда хвалит себя и возвышает: «Я вот то-то и то-то сделал, такие-то и такие заслуги обществу показал».

О, человек! Ты перечисляешь заслуги свои, а отчего же не скажешь погрешностей твоих? Если стыдно их объявить, то стыдись и хвалить себя.

6) Других людей презирает и унижает: «Он подлый, он негодный человек», — говорит гордец. Да ведь он такой же человек, как и ты. Он грешник? Да ведь и ты от этого имени не отречешься.

7) Власти и родителям своим не покоряется, не повинуется. У гордых людей шея непреклонна.

8) Добро, какое имеет у себя, приписывает себе самому, своим трудам и разуму, а не Богу. О, человек! Что ты можешь свое иметь, когда ты нагим вышел из чрева матери своей? Что можешь иметь, когда Бог, источник всякого добра, не подаст тебе? Что значит наш труд без помощи Того, Который один все может и без Которого всяк ничто, как тень без тела?

9) Крайне не любит обличений и увещаний, считая себя чистым, хотя и весь замаран.

10) В презрении, в бедах и напастях не терпит, а него дует и ропщет, а часто и хулит.

11) В словах и поступках показывает надменность.

Познаем, возлюбленные христиане, бедность нашу и окаянство и смиримся! Познаем, что мы христиане от Христа, кроткого и смиренного сердцем. Стыдно и весьма неприлично гордиться христианам, когда Христос, великий и высокий Бог, смирил Себя. Срамно гордиться рабам, когда Господь их смирен. Ничего нет более неприличного и непристойного для христиан, чем гордость, и ничто так не возвышает человека, как смирение (из соч. св. Тихона Задон.).

Как сад, не очищенный от хвороста, не может расти, так и человек гордый не может спастись. Душа гордого на высоту восходит, а оттуда падает в адскую пропасть. Как гнилой плод не нужен хозяину, так и молитва гордого неприятна Богу. Душа гордого не имеет части с Богом. Из-за гордости ангелы были прогнаны с неба и превратились в бесов. Молитва смиренного доходит до Бога, а молитва гордого прогневляет Бога. И как тяжелый плод ломает ветки дерева, на котором растет, так и гордость губит душу человека добродетельного.

Зачем ты, человек, возносишься, ведь ты брение и пепел! Зачем, неразумный, гордишься! Если велик саном, имей смирение и никого не брани. О, убогий человек! Кто создал тебя? Откуда взялся ты? На что надеешься, когда Бога не боишься и гордишься? Зачем надуваешься, как пузырь; ведь ты — земля, и скоро снова уйдешь в нее. Теперь гордишься, а через некоторое время достанешься червям на съедение. О, человек, разумей твою немощь и не гордись! (Пролог, 9 марта.)

О том же грехе

Гордость всегда являлась и является одним из самых распространенных пороков. Она так сроднилась с природой падшего человека, что люди часто не замечают в себе этого порока.

Самое обыкновенное проявление гордости — это превозношение себя перед другими людьми. «Я не таков, как прочие», — говорит гордец и с презрением относится к своим ближним.

Разбогатевший крестьянин презирает своего бедного собрата. Господа считают себя людьми как бы какой-то особой породы сравнительно с прислугой. Чиновник высшего ранга свысока смотрит на своего подчиненного.

Выделяя себя из среды других, гордец разрывает союз братской любви к ближним и теряет даже чувство справедливости в отношении к другим.

Он хочет повелевать, а не повиноваться.

Он всегда не прочь при всяком удобном случае оскорбить и унизить другого, он злопамятен и неохотно прощает другим.

Зараженные тонким ядом гордости, люди часто наружно принимают на себя личину смирения, совершают подвиги, терпят лишения, проводят по виду добродетельную жизнь — и в то же время услаждаются своим мнимым духовным превосходством над другими людьми.

Чем же предохранить себя от заражения губительной гордостью? Как человеку, отравившемуся ядом, необходимо дать противоядие, так против гордости необходимо воспитать в себе смирение («Душеполезное чтение», 1894 г., стр. 230).

Фарисей и мытарь в христианском храме

У христиан нет фарисейской секты, нет также и мытарей, какие были в древности в Иудее, людей, занимающихся сбором податей и за свое корыстолюбие и насилие при сборе всеми ненавидимых; но тем не менее могут быть, да и есть фарисеи и мытари, похожие на упоминаемых в Евангелии. И где же их бывает больше всего? Да там же, где и Господь указал на них, — в храме.

Храм — это не только духовное училище и молитвенный дом, но вместе с тем и судилище Божие, где мы осуждаемся или оправдываемся. Храм лучше всего покажет, искренно ли человек служит или лицемерит. Пусть каждый понаблюдает за собой хорошенько в храме намолитве — и тогда узнает, истинный ли он кающийся. По молитве нашей в храме узнается и наше духовное состояние.

Если здесь мы больше всего смиряем себя, а меньше помышляем о чем-либо земном, если страх Божий проникает в душу нашу, и вера в Господа Иисуса Христа переносит нас мысленно то на Голгофу, к подножию креста, то на небо, то хорошо тогда нам; это верный признак, что мы христиане не только по одному имени. А что, если мы не можем простоять в храме и нескольких минут, чтобы не рассеяться? Что если и здесь, перед престолом Господа, наши мысли блуждают по миру с его грешными похотями? А то, что мы тогда уподобляемся фарисею в храме Иерусалимском!

Редко кто признает себя фарисеем; напротив, большая часть скорее себя, а не другого поставит в число мытарей кающихся. К несчастью, мы склонны худое видеть не за собой, а за другими, а этим самым всего чаще и походим на гордого фарисея. «Но ведь мы каемся в грехах, — скажете вы, — мы говеем, исповедуемся! Так нас надо скорее назвать мытарями кающимися». Да, мы каемся, но только как? Сознаем иногда свои согрешения.

Исповедуем себя грешниками перед Богом и духовником, но при этом те ли у нас чувства, то ли сокрушение сердечное, то ли глубокое смирение, как в мытаре Евангельском?

Нередко мы еще успокаиваем себя мыслью, что мы вовсе не так грешны, как тот или другой, нередко засматриваемся и на наши совершенства и таким образом начинаем покаяние как мытарь, а оканчиваем — как фарисей. Да еще что бывает? Добрый и всеми уважаемый христианин, известный благотворитель, молитвенник, постник впадает иногда в гордость фарисейскую и ею губит все свои добродетели.

Бывает, что человек входит в храм с благодатью в сердце, а выходит обнаженным, лишенным ризы оправдания Христова. Каким же образом так бывает? Следующий пример, имеющий вид притчи, но тем не менее пример истинный, объяснит это.

Житель одного города, богатый человек Н. известен был всем как человек честный, скромный, жизни воздержанной, особенно по своему усердию к храмам Божиим, которые не только часто посещал, но и много жертвовал на их благолепие. Не оставлял он и бедных, но, помогая им, строго различал трудящегося человека от лицемера и тунеядца. В числе последних он заметил одного нищего, о котором знал, что этот человек жизнь ведет дурную, невоздержанную. Вот этого-то несчастного однажды встретил наш благотворитель в храме, когда в один воскресный день принес драгоценный дар алтарю Господню (Евангелие в богатом окладе), но не сохранил сердца своего от тщеславия и осуждения.

Совершив обет свой перед Богом, Н. сначала чувствовал тихую радость и благодарил Господа, сподобившего принять от него посильное приношение святому храму. Но потом самолюбие восторжествовало над ним, и он не без удовольствия стал исчислять прежние свои пожертвования на храм и наконец совершенно предался фарисейскому размышлению: «Благодарю Господа Бога, даровавшего мне во всем достаток, благословляющего все мои труды и вместе научающего меня достойно пользоваться Его милостями! Неужели я уподоблюсь тем нечувствительным богачам, которые живут только для себя и забывают не только бедных, но и Бога? Оттого праведен суд Божий на таких, когда они вдруг разорятся и доходят до бедности и нищенства. Не себя ли они должны обвинять за свои бедствия? Их губят роскошь пагубная, предприятия безрассудные, алчность к богатству, а больше всего неблагодарность к Богу! И что еще? Впадши в бедность, многие не вразумляются, а подобно этому бедняку, предавшемуся распутной жизни, еще больше забываются и развращаются! Истинно они достойны своей бедственной участи! Праведен Ты, Господи, и правы судьбы Твои над такими неблагодарными и нечувствительными людьми!»

Не есть ли это фарисей, тайно хвалящий себя, а явно осуждающий других? Хорошо благодарить Бога за все дары Его, и за то, что Он же научает нас употреблять их на пользу; но какое мы имеем право осуждать других? Разве нам известно внутреннее состояние души их? А что, если в то время, как мы осуждаем брата, он уже оправдан Спасителем нашим?

Так действительно и было в настоящем случае. Несчастный нищий в то время, когда сделался предметом осуждения, стоя при церковных дверях, тайно молился: «Праведный Господи! Я точно достоин того презрения, какое оказывают мне мои сограждане. До бедности и унижения я сам себя довел. Ты, Господи, послал мне крест, смерть жены моей, а я не умел понести его по Твоей воле, — я впал в уныние и предался невоздержанной жизни.

Спаситель мой! Доколе я буду огорчать Тебя моими грехами? Вот за беспутную жизнь я лишился и места, где мог честно зарабатывать себе хлеб; теперь вынужден просить милостыню и довел себя до того, что все меня отвергают как пьяницу! Неужели мне придется и жизнь окончить в этом бесславии греховном? Нет, Господи, не допусти меня до греховной погибели; дай и мне, грешнику, как блудному сыну, обратиться к Тебе, Отец премилосердный! С этого времени я оставлю путь погибели, решаюсь преодолеть несчастную страсть мою. Но как ее преодолеть? Знаю, что в монастырь меня не примут, меня, известного пьяницу. Не примет ли меня кто из богатых, например, этот добрый христианин Н., в число своих работников? Если же и здесь не найду пристанища, то вот перед Тобою, Господи, даю обещание — поступить в военную службу, подвергнуть себя всей строгости ее, только бы избежать мне пагубной страсти моей и услышать некогда в душе моей Твой благодатный голос: «Чадо, отпускаются тебе грехи твоя!»

Последствия той и другой молитвы сказались еще в самом храме. Когда читали Евангелие(это было в неделю мытаря и фарисея), кающийся бедняк с чувством глубочайшего смирения повторял молитву мытаря: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!», — а после чтения еще больше почувствовал умиление в душе своей и всю Литургию стоял на коленях, проливая слезы покаяния.

Богач же Н. не только не расположился к лучшему чтением Евангельским, а, чувствуя какое-то ожесточение в сердце своем, почти и не слышал Евангелия. Оказалось, что источник благодати вдруг иссяк в сердце, в которое запала фарисейская гордость.

Потом открылось различие и в жизни обоих. Новый мытарь, поступив в военную службу, не только исправился в своем поведении, но сделался примерным христианским воином, отличился по службе и, когда вышел в отставку, то мог уже сам помогать другим и советами, и имуществом.

Напротив, новый же фарисей, казалось, ожесточался все более и более, сделался скупым и думал, как бы побольше добыть денег, а тем скоро навлек на себя гнев Божий, от которого потерял все свое имущество.

Впрочем, милосердный Бог не допустил совсем погибнуть прежнему благотворителю храмов. В несчастье он узнал свою виновность перед Богом и смиренно сознался перед другими в грехе своем; узнал и то, что наказание Божие научило его лучше знать самого себя, ценить не только дары Промысла, но и своих ближних.

Так исполнились здесь слова Спасителя: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет; а унижающий себя возвысится» (Лук. 18, 14). («Воскресн. чтен.», 1842 г., стр. 377).

Средство против гордости

Некоторый подвижник, заботившийся о снискании смиренномудрия, был отвлекаем духом злобы, дьяволом, который похвалами старался возбудить в нем гордые помыслы.

Подвижник, чтобы разрушить коварство дьявола, придумал средство самое благочестивое и надежное: он на стене своей келии написал имена главнейших и важнейших добродетелей, как то: любви, смирения, целомудрия и др.

С этого времени, как только им начинал овладевать дух гордости и самомнения, он всегда говорил ему: «Пойдем на суд».

Затем подходил к стене и, читая названия написанных добродетелей, говорил сам себе: «Доколе ты не приобретешь сих добродетелей, дотоле далек еще будешь от Бога» (Лест. Дух., степ. 25).

Гордость и тщеславие

Тот горд и тщеславен, кто выше всего ценит свои способности и преимущества, кто считает себя лучше других; кто в других видит одно худое, а в себе только хорошее; кто очень строг к другим и снисходителен к себе; кто хочет, чтоб все уважали его, а сам никого не уважает, никому не оказывает почтения, всех презирает, над всеми величается.

Конечно, есть между нами люди с лучшими против других способностями, больше других разумеющие и порядочнее других ведущие себя, но откуда взялись у нас эти преимущества перед другими?

Сами ли мы вдохнули в себя разум, вложили в грудь свою сердце? Разумеется, не сами; Бог дает дарования; без благодати Божией мы и мыслить не можем. Так что же и величаться чужим добром?

Повеличался было Евангельский фарисей, что он не такой грешник, как мытарь, что он и постится два раза в неделю и дает десятину от всего, что приобретает: и за это приношение Бог осудил фарисея; а мытарь, который с глубочайшим смирением сознавал себя грешником, был оправдан Богом.

Возблагодарим Бога, если Он нам дал лучшие против других способности, если помог нам сделать что-либо доброе; но не забудем и того, что кому больше дано, с того больше и потребуется (Лук. 12, 48). В обхождении друг с другом надлежит отдавать взаимное предпочтение, не превозноситься над другими и никогда не полагаться на свои силы и способности.

Если будем думать, что еще мало знаем, тогда будем заботиться узнать больше; и действительно будем узнавать все более и более: при всем том останется очень и очень многое, чего никогда не узнаем. Был мудрец Сократ, который действительно был умнее своих современников, а и тот говорил про себя, что он лучше всего знает только то, что ничего не знает.

Святой апостол Павел говорит: кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как знать должно (1Кор. 8, 2). Итак, если кто и много знает, и много делает хорошего, и тогда не величайся ни своими знаниями, ни добрыми делами, а благодари Бога, дающего нам разум, познание и силу к совершению добрых дел. Если будем смиренно думать о своем бессилии, тогда усерднее будем обращаться к Богу с молитвой о помощи и, при помощи Божией, будем и умнее, и добродетельнее.

Адам и Ева именно из-за гордости утратили свое блаженство. Они захотели сравниться с Богом, по внушению змия-искусителя, и преступили заповедь Божию, запрещавшую им вкушать плоды с древа познания добра и зла. За то были изгнаны из рая и обречены на тяжкий труд, болезни и смерть. Навуходоносор, царь Вавилонский, так много думал о себе, что, выставив свое изображение на поле, повелел совершать поклонение перед этим истуканом, как перед божеством. За это превозношение он лишен был употребления всех способностей человеческих, и семь лет ел траву, как вол.

Аман, первый вельможа царя персидского, раздраженный на иудеянина Мардохея, который не кланялся перед ним в землю, решился погубить его со всеми его единоплеменниками. Но злая гордость Амана была обличена, и он сам был повешен на той виселице, которую приготовил было для Мардохея (свящ. Н. Успенский).

Поучение против корыстолюбия

Евангелие в неделю 26-ю по пятидесятнице предлагает нам такую притчу (Лук. 12, 16-21). У одного богача уродилось много хлеба. Так по большей части и бывает на этом свете: у кого много денег, тот еще больше наживает, а у кого житницы полны хлеба, у того так родит нива, так что некуда и сыпать хлеб. — И мысляше в себе: что сотворю? Не знает богач, что и делать, куда девать обильно уродившийся хлеб.

Однако он придумал, се сотворю: разорю житницы моя и большия созижду, и соберу ту вся жита моя и благая моя... Никому ничего: все себе!.. И реку души моей: душе, имаши многа блага лежаща на лета многа: почивай, яждь, пий, веселися! Чего еще? На много годов достанет всякого имения: поживу в свое удовольствие... Так мечтает богач, но не так судил Бог. Безумие, — сказал Господь, — в сию нощь душу твою истяжут от Тебе, а яже уготовал ecu, кому будут? И рушились все планы богача ненасытного! Не знал он, куда девать излишек хлеба? На что бы лучше: раздать его нищим — тогда награду бы получил от Господа. Святой Тихон говорит: «Даешь ныне в руки нищих и убогих, но от рук Христовых сторицей приимешь. Давай убо, не бойся: не погибнет данное, верен бо есть Обещавый».

Но много ли мы видим таких богачей, которые бы жертвовали на украшение церквей, кормили бы нищих, подавали бы от своего имения всем просящим и нуждающимся? Гораздо больше таких богачей, которые разоряют малые свои житницы и большие строят, которые собирают себе, а не в Бога богатеют! Сожаления достойны такие богачи! Они, по словуапостола, впадают в напасти и сеть, и в похоти многи несмысленны и вреждающия, яже погружают человеки во всегубительство и погибель. Корень бо всем злым сребролюбие есть (1Тим. 6, 9-10).

Святой Иоанн Златоуст говорит: «Сребролюбие — ужасный зверь, великое зло! Оно сделало Иуду святотатцем и предателем, несмотря на то, что он творил чудеса, находился со Христом, Который не имел где главы преклонить; несмотря на то, что ежедневно был научаем делами и словами тому, что не должно иметь ни золота, ни серебра, ни двух одежд» (Сбор, бесед, стр. 255).

И еще тот же святитель говорит: «Сребролюбие есть страсть, ужаснейшая из всех страстей. Отселе гробокопатели, раскапывающие могилы, чтобы обобрать покойника, отселе убийцы, отселе войны и битвы, отселе всякое зло» (стр. 256). Медведи и волки, насытившись, отступают от пищи, а сребролюбцы не насыщаются никогда. Они исполнены крайней жестокости и вражды к ближним; ни страха геенны, ни стыда перед людьми, ни милосердия, ни сострадания; но бесстыдство, наглость и презрение ко всему будущему. «Корыстолюбцы внутри демоны, а извне — звери, и даже хуже зверей. Демон враждует против человека, а не против подобных ему демонов, а корыстолюбец старается всячески причинить зло и ближнему, и родному, не стыдясь самой природы» (стр. 571). Вот какими мрачными красками описал святой Иоанн Златоуст жажду богатства — корыстолюбие!

Послушайте, какое сказание помещено в житии святого Андрея, Христа ради юродивого.

Один инок исповедовал людей на торжище и собирал деньги. Святой Андрей подошел к нему. Инок, думая, что это какой-нибудь из нищих, сказал ему: «Бог, брате, да помилует тя, не имею бо, что ти дати». Андрей отошел от него и увидел у него на шее обвившегося страшного змия с надписью: «Змий сребролюбия, корень всякому беззаконию».

Осмотревшись, Андрей увидел двух юношей, между собой спорящих. Один черный с темными очами, другой белый, как свет небесный. Первый говорит: «Мой чернец, потому что волю мою творит: он и немилостив, и сребролюбец, и части с Богом не имеет, но как идолослужитель мне работает». Светлый же юноша говорит: «Нет, он мой, потому что постится и молится, смирен и кроток». При сем послышался голос с неба к светлому ангелу: «Нет тебе части в этом чернеце, оставь его, ибо он работает монете, а не Богу». И тотчас отступил от него ангел, и овладел им дьявол (Царство благод., стр. 281).

Помните это, братия, и не желайте богатства, не давайте овладевать собой змию сребролюбия. Мы наги явились на этот свет, наги явимся и на тот свет; ничего с собой не возьмем туда, одни дела пойдут с нами! Вот запасти бы побольше добрых-то дел, об этом надо заботиться, а богатства не нужно; Бог с ним. Ведь с ним как раз дойдешь до вечной погибели. Помните, что сказал Спаситель нам в святом Евангелии: «Удобее есть велбуду сквозе иглине уши пройти, неже богату в Царствие Божие внити». На что богатство? Было бы чем семейство прокормить и одеть, было бы хоть немного про черный день. Ведь не тот счастлив, кто богат, а тот, кто малым доволен («Воскресенье», 1888 г., № 46).

О пьянстве

Среди разных жизненных путей есть одна дорога, более прочих просторная, ничем не стесненная, ни Божиими законами, ни приличиями человеческими, по которой идущие иногда сами говорят: «Раздолье, а не житье!» И действительно: что знают, то и говорят, что хотят, то и делают идущие по ней; на этом пути у них и буйное веселье, и пение, и пляски, и сродное тому сквернословие, и непрестанное курение табака, и многое тому подобное; и при всем том они идут по этому пути и горя не знают... Впрочем, не без горя же идут бедняги: они ищут в вине отрады и находят в нем более отравы, которая их лишает даже счастья земной жизни и уготовляет им еще кромешную тьму и вечный скрежет зубов.

Вот идет один прохожий по той дороге, по которой многие идут, идет и посматривает на тот дом, у которого есть вывеска с надписью: «Продажа вина».

Посмотрим на него, не поворотит ли и он к своему постоялому двору, где все, проходящие по пути сему, находят себе отдохновение. И действительно, как будто кто-то зовет и тащит его против воли в это место, где он может угостить себя лучше, чем у бедняка на свадьбе.

В растворенную им дверь заглянем и мы в кабак. Фу! Какая пропасть народа! Сколько здесь людей! И почто это иные с песнями сидят, а иные со злобной бранью? Не дом ли это умалишенных? И отчего здесь еще дым такой и смрадный запах?

И что же? Все это, противное чувству человеческому, пьянице приходится как раз по душе, и потому он так поспешно, так охотно ходит в питейный дом, где из-за стойки посматривает человек в хорошей одежде, готовый уже к услугам его и ждет только слова: «Подай вина». Ну и давай, наливай скорее! Пусть бы и так, выпил чарку или две, и довольно; так нет, если от двух повеселее стало на сердце, то от пяти, думает пьяница, еще будет веселее: и вот в глазах его теряется свет, слух наполняется шумом, ему представляется, что земля подымается вверх и горы даже идут кругом.

Вот оно, веселье, которого так искал пьяница, и идет он из веселого дома как бы с завязанными глазами, спотыкаясь и падая, идет и кричит неистовым голосом песню, которую и слушать бывает неприятно хорошему человеку; и с этой песнью приближается к своему дому.

Заслышав еще издалека хриплый голос пьяницы, жена его уже терзается в сердце: «Ох, горе же мое, не житье! Пьяница-то опять налопался! Провалился бы сквозь землю с житьем таким!» Все это приходилось не раз, я думаю, слышать всякому из нас своими ушами и видеть своими глазами, как пьяницу встречает жена: с каким унынием и огорчением она смотрит на него, входящего в избу с бранью! Пьяница тогда готов бывает губу разбить несчастной жене своей. Хотя она и повинуется всем его приказаниям, однако пьянице никак не угодишь: то не ладно ему, и другое не ладно, и прибитая жена должна наконец удалиться от него. Горе и детям его, бедняжкам!

Они, как равно от разбойника, от него прячутся, кто на печку, кто на полати, и сидят, дрожат от страха, проливая слезы о матери, которая с ревом и бранью ушла из избы.

Не лучше бывает, если мать остается при них: в нее летят со стола и чашка со щами, и жбан с квасом, а мало того — таз и нож, и все, что попало в руки пьяницы. И вот когда междоусобная война стихает, победитель предается покою, им овладевает сон, и он валяется на полу, а иногда еще в блевотине: любезно тогда на него смотреть? Я думаю, он и жене тогда бывает столь же отвратителен, как для нас черви, копошащиеся в отхожих местах.

Но мы посмотрим еще, что дальше делается с пьяницей: вот он встает поутру с чугунной головой, руки у него дрожат, и он принужден бывает опохмелиться, и, если есть на что, то жди того, что он перепохмелится и опять такой же сочинит бунт; но горе, если и не на что, особенно, если предупредительная жена успела спрятать и запереть все, что можно унести в кабак; пьяница хватает топор и, как разбойник, ломает все, что делает ему преграду к пьянству, и если жена осмелится еще держаться за свое добро и не давать нести в кабак, то бьет ее не на живот, а на смерть, — и зубами рвет руки ее, как злая собака.

Неудивительно, что пьяница бывает ненавидим женой и детьми, и всеми добрыми людьми; одни только у него друзья-приятели — такие же, как и он, пьяницы, да разве еще сам сатана.

Это представлен здесь один, и притом не самый важный случай, постигающий пьяниц с их несчастными семействами; но что делается в кругу самих пьяниц, в их буйных обществах, того не пересказать. У кого вой? — сказано в Писании, — у кого стон? У кого ссоры? У кого горе? У кого раны без причины? У кого багровые глаза? У тех, которые долго сидят за вином, которые приходят отыскивать вина приправленного (Притч. 23, 29-30)! Пьяницы и без того склонны ко злу, но когда разгорячены бывают вином, то делаются как звери злые, часто из-за пустяков ссорятся, дерутся, доходят до кровопролития и даже убийства.

О, пьяницы, невольники дьявола, сообщники сатаны, наследники преисподней, враги Христова креста, искоренители всякого блага, идущие по широкому пути в погибель! Не пора ли вам вразумиться и познать гибельное свое состояние? Не оставить ли пьянство и не искать ли примирения с Богом? Но едва ли кто вразумит вас бежать от грядущего на вас страшного гнева Божия. Вам пьянство кажется пустяком, за которое будто не будет суда: попить, песни попеть и поплясать или вдаться в пустословие, смехотворство — это, вам кажется, не бедовое дело. Иной пьяница говорит еще: «Я люблю только выпить, а больше ни в чем не виноват; но если и пью, то за свои», — а того не знает, что с пьянством соединены все главные пороки, все худые желания от него происходят и совершаются пьяницами в их пьяном виде.

В отеческих писаниях упоминается об одном подвижнике, которого дьявол склонял на какой-нибудь важный грех, и наконец сказал ему: «Хотелось мне, чтобы убил ты человека или хотя сделал блуд, но ты противишься этому; исполни же хотя одно мое желание, напейся допьяна, и я тебя оставлю в покое, больше искушать не буду». Тот поддался этому искушению, и что же вышло?

Лишь только он напился допьяна, как похоть плоти восторжествовала над ним: тут, где он запировал, была женщина тоже в нетрезвом виде, и он с ней впал в блуд. На беду пришел тут и муж, который решился отомстить за бесчестие жены; но когда дело дошло до драки, то блудник, схватив что попало в руки, ударил по голове мужа и лишил его жизни. Вот что делает пьянство! Да и дьявол сколь хитер! Он только научает выпить побольше вина, а там уже знает, проклятый, что дело пойдет своим порядком. Вот и ввергается пьяница во глубину греховную, предается волей и неволей всяким богопротивным делам. Не говори при этом никто, что он с чужой женой не грешил и никого не убивал. Какой пьяница не злится на кого-нибудь? А иной ненавидит и колотит жену и детей своих; всяк ненавидяй брата, сказано в законе, человекоубийца есть (1Иоан. 3, 15). Редкий человек от вина не делается злоречивым и ярым, как зверь, и к блуду самым склонным. Блудная похоть — царица всякого пьяницы, да и гнев, как царь, обладает его душой.

Кроме того, пьянство делает и честного человека плутом; оно, затмевая у пьяниц рассудок, располагает их к разного рода бесчинствам, грубостям, обманам, а часто и к самым страшным преступлениям: грабежу и убийству.

И на вид пьяница показывается недобрым человеком: глаза его наливаются кровью и смотрят свирепо. Трудно описать все, что происходит от пьянства; в нем заключается все, или, лучше сказать, нет в нем ничего, кроме худых дел.

О, пьянство! Не знаю, как вернее описать твои злые свойства и возвеличить тебя: растлением ли юности, или безобразием старости; составом ли, приводящим всякого в неистовство, или отравой души и напутствием к аду?

В тебе соединены все худые качества, все злые наклонности от тебя возникают; и потому там, где ты присутствуешь, каких не производишь непотребств? Ты у преданных тебе отнимаешь стыд и совесть; в царстве твоем теряет человек и самый рассудок, предается всякого рода неистовству.

О, злопохотливое пьянство! Каких ты не совершаешь бесчинств? Писание упоминает, что ты сделало с Лотом, вышедшим из Содома. Ты и разумных людей делаешь хуже скота; твои порождения — песни и пляски, и еще такие дела, о которых срамно есть и глаголати, всякому небесчестному человеку стыдно даже и слушать. Потому и друзья твои одни только скаредные люди, да еще разве дьявол, который любит только делать одно зло. И ты, проклятое пьянство, делаешь только одно зло всем людям: ты отвращаешь сердца детей от своих родителей, вооружаешь отца на сына и сына на отца и мать; ты искореняешь любовь между родными братьями, возжигаешь ненависть мужа к жене и жены к мужу; ты расстраиваешь у пьяниц все душевные чувства и, испестрив их всякой греховной нечистотой, отнимаешь у них и самое здоровье и преждевременно гонишь их с лица земли. Кому незаметно, как пьяницы чахнут среди своих удовольствий? Как и при самой тучности их тело лишено бывает жизненной силы? Глаза пьяниц делаются мутными, тело их синим или багровым; сон у пьяниц бывает тяжелый, близкий к смерти, а бодрствование хуже самого сна. Сверх того, пьяницы носят на себе видимую печать Божия отвержения, признаки братоубийцы Каина, которому Господь сказал: «Стеня и трсыйся будеши на земли» (Быт. 4, 12). Не потому ли у пьяницы и руки нередко трясутся? Вероятно, и он рукой Божией отмечен как законопреступник и противник Божий.

Оттого-то и апостол Павел велит не сообщаться с тем, кто остается пьяницею; с таковым даже и не есть (1Кор. 5, 11), советует он. Пьяница есть изверг рода человеческого; он отвержен Богом и святыми Его и весьма подобен братоубийце Каину.

Да и не есть ли он на самом деле не только братоубийца, но самоубийца и детоубийца? Не сам ли он, расстраивая свое здоровье, половину века отнимает у себя? Да и к тому же и дети от них родятся слабого телосложения, бывают большей частью тупоумны, упрямы и грубы. О горе, горе пьяницам! Если и ныне никто из живущих по заповедям Евангельским не пожелает сидеть за столом вместе с пьяницей, у которого, подобно гною, течет из уст срамословие, то можно ли и подумать, что такой человек принят будет в сообщество небожителей? Если ни один честный домохозяин не согласится поселить в дому своем хищника, то Небесный Домовладыка допустит ли в Царство Свое войти тому, кто отнимает от своего семейства блага земные ради своей выпивки? Не обманывайтесь, говорит апостол Павел, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники Царствия Божия не наследуют (1Кор. 6, 9-10).

Таковые люди не только Богу, ненавидящему всех, делающих беззаконие (Пс. 5, 6), но и добрым людям весьма противны. Они им кажутся жалкими существами среди их самых наслаждений и увеселений; потому они и называются нередко горемычными пьяницами. И действительно, есть ли еще на свете горемычнее этих людей?

Не хуже ли они сумасшедших и бесноватых, кои возбуждают, по крайней мере, сожаление к себе? А те отталкивают от себя сердца всех, даже и тех людей, которые обязаны более прочих любить сих!

Горемычные пьяницы! Не напрасно вы также называетесь еще и горькими. Посмотрите, сколько горестей принуждены сносить от вас или ради вас ваши жены, ваши дети и даже скоты ваши. Посмотрите вы, но только не пьяными глазами, на свои кабаки, у которых часто толпится ваша братия, как пчелы около своего улья; посмотрите же, умно ли они делают? Вот у одних жены, у других дети сидят бедные у кабака и дрожат, особенно зимней порой, а иные и плачут, дожидаясь своих пьяниц, которые в то самое время куражатся и веселятся в кабаке.

О, горькие пьяницы! Сколько горьких слез проливается из-за вас родными вашими; и, разумеется, отольются же когда-нибудь волку овечьи слезки. Горе вам, супостаты, разрушители семейного на земле благоденствия! И особенно тебе, отец семейства, который не только есть мучитель, но и развратитель наилучших Божиих созданий, невинных детей своих; сыновья и дочери твои — это первые и самые восприимчивые слушатели и свидетели твоих скверных слов и безобразных поступков. И тебя ожидает такое же горе, сын-пьяница: возненавидят тебя отец и матерь твои, коих ты в пьяном виде непременно озлобишь; они будут бранить и даже проклинать тебя, а ты все будешь делать свое; бить будут, а тебя все-таки потянет в кабак, а из кабака на все злые и непристойные дела: воровство и распутство.

О, пьяницы, порождения ехиднины! Как это не жалко вам терзать утробы родителей ваших, расстраивать согласие семейной жизни, губить свое счастье на земле и ничего лучшего не ждать себе за гробом? Горе, горе вам, несчастные! И все из-за чего? Велико ли вы чувствуете удовольствие от вина? Сначала вы будто повеселеете от него, но вслед затем, как выпьете побольше, посмотрите, как земля под вами колыхается, и вы шатаетесь и падаете: чего же в этом хорошего находите, рассудите сами? (Из кн. «О пьянстве и других привычках», стр. 4-11.)

Страшные грехи

Первое зло наше, самый сильный враг наш — это страсть к чувственным, плотским наслаждениям, незаконные отношения мужчин и женщин.

До какой степени грех этот овладел нашим обществом, судите из того, что нередко приходится встречать родителей, которые не только снисходительно смотрят на этот порок в самих себе, но допускают впадать в него своим детям, не принимая никаких мер против этого зла в своей семье. О, если бы эти несчастные родители подумали только, до каких несчастных последствий доводят плотские грехи всякого, кто им предается с молодых лет!

Посмотрите на развратника, который сделался рабом своих страстей с молодых лет.

Несмотря на свою молодость и крепкое от природы сложение, он давно утратил свое здоровье и силы, давно состарился и одряхлел. Мутен взор очей его, болезненно выражение лица его, весь образ его — олицетворение смерти, образ как бы живого мертвеца.

Быстро близится он к могиле, и никакое лечение, никакая сила не возвратит его к жизни. Холодно смотрит он на родных и знакомых, равнодушно относится ко всему, что волнует человека неиспорченного. Горькое, бесплодное раскаяние о безумно утраченной жизни не дает ему покоя ни днем, ни ночью. И нисходит он в могилу без радостей в прошедшем, без надежды в будущем. А сколько таких, поистине несчастных губителей своей души и тела, томится и в общественных больницах, и в частных домах! К несчастью, распутство у нас усиливается с каждым годом, разливается, подобно огненной лаве, от столиц и больших городов в отдаленнейшие селения нашего обширного отечества, заражает своим смертоносным ядом мужчин и женщин, молодых и старых, богатых и бедных, образованных и необразованных, детей и родителей. Страшно подумать, до чего может довести распространение этого зла!

Другой, не менее господствующий у нас и столь же гибельный по своим последствиям порок, — это пьянство, страсть к вину и злоупотребление им.

Подумайте только, как много гибнет у нас жизней от одного этого греха! То и дело слышим или читаем в газетах: один в пьяном виде замерз среди поля, другой по той же причине утонул в реке, этот повесился, тот упал с высоты и расшибся насмерть. Да иначе и быть не может: вино, употребленное в излишестве, омрачает наш ум, затемняет сознание, извращает волю и воображение, лишает памяти и самообладания.

Пьяный человек хуже животного неразумного. «Пьяному человеку и море по колено», — говорит старинная наша пословица. Правда не все, предающиеся пьянству, тонут, вешаются, разбиваются до смерти. Но зато все они, без исключения, вредят своему здоровью и сокращают жизнь свою. Спирт, в излишестве вводимый в организм, портит кровь, расслабляет все тело, производит трясение рук и ног, порождает болезни, доводит до помешательства.

А сколько зла и бед причиняет пьяница другим, ни в чем не повинным людям! Не от пьяных ли людей у нас часто выгорают села и города, и на многие миллионы гибнет народное богатство? Откуда у нас это непомерное нищенство, эта бедность вопиющая, как не оттого, что рабочий человек не пользуется заработанной платой, как бы следовало, а нередко несет в питейный дом последний грош, последнюю рубашку? Не больно ли все это видеть в каждый праздничный день, в любом городе и селении! И, губя свою жизнь, свое благосостояние, пьяница вместе с тем губит навеки и душу свою, ибо пьяницы Царствия Божия не наследуют (Тал. 5, 21). («Сл. на Успение Пресв. Богор.» прот. Никитина.)

«Не упивайтеся вином, в немже есть блуд» (Ефес. 5, 18)

Именно в пьянстве блуд. Пьяница ничем не лучше любодея. А если рассмотреть пьянство во всех отношениях, то выйдет, что блуд далеко отстает от него по тяжести преступления.

Пьянство можно назвать произвольным сумасшествием и бешенством. У пьяного ум помрачается, сердце как-то уродливо чувствует, даже предметы двоятся в глазах. Если самоубийца есть грешник совершенно отчаянный, то только немногим меньше грешит тот, кто, не лишая себя жизни, лишает себя здравого разума и всего себя превращает во что-то неестественное.

Если пьяный не убивает себя, зато убивает на время в себе человеческую природу, потому что он с намерением да еще и с удовольствием доводит себя до того, что и мыслит, и видит, и чувствует, и желает, и слышит совсем не так, как человек в трезвом состоянии.

Пьяного всегда видишь с буйством, сквернословием и со всем, что только есть на свете постыдного. Как наружный вид его превратился во что-то нечеловеческое, так и все действия его не похожи на человеческие.

Где вино, там непременно шум, гам и бесчиние, а далее — ссора, драка и все нехорошее. Каждое слово здесь дышит пороком, каждая мысль преступна, каждое дело — грех. Бог и вера тут вовсе забыты; а если и вспоминаются, так только для того, чтобы быть осмеянными.

Блудник, вор, разбойник и вообще всякий злодей обыкновенно сперва выпивает вина, чтобы потом смелее совершить свое злодеяние; и наоборот, выпивший вина готов и на блуд, и на кражу, и на разбой, и на всякое злодейство. Таким образом, почти всякое зло делается с помощью вина.

Что же такое заставляет нас напиваться вина?

Пьяному бывает как-то весело, горе как-то забывается; несчастья хоть на день, на два, а не чувствуются. Это, может быть, и правда, что пьяному бывает весело: тем не менее верно и то, что веселье покупается слишком дорого — за него люди рассчитываются не только чистыми деньгами, но и бесценным здоровьем.

Ты ныне пьян и весел, а завтра отзовется тебе все это веселье ломотой в голове и болью в сердце; за лишние слова, сказанные тобой в пьяном виде, ты завтра поплатишься стыдом, за бесчиния — угрызениями совести, а за иные поступки, пожалуй, попадешь и в арестантское помещение.

Завтра, когда протрезвишься, тебя встретит целая бездна неприятностей. В пьяном виде ты, может быть, опорочил кого, обидел, совершил преступление или открыл заветную свою тайну, которую трезвый никогда бы не решился сказать. Не напьешься ни разу, чтобы после не каяться; только мы, по любви к вину, каемся не в том, что напились, а в том, что сказали лишнее, сделали лишнее, а того не подумаем, что если бы мы не были пьяны, наверное, ничего такого не сделали и не сказали бы.

Судите сами, братия, стоит ли того вино и пьяное веселье, чтобы для них разоряться, из-за них хворать и подвергать тело свое и душу бессмертную всяким опасностям (из поуч. свящ. Красовского, в. 1, стр. 189-191).

Отчего происходит жадность к вину

Оттого, что христиане не имеют в сердце спасительной Божией благодати, оттого, что не жаждут себе вечного спасения и, по обольщению врага и собственному невниманию, пренебрегают им, как чем-то маловажным.

Жажда божественной благодати, жажда своего спасения прогнала бы всякую жажду вина и вообще чувственных удовольствий, как представление жажды вечных сладостей на небесах отнимало у святых охоту к земным сладостям.

Если бы пьяница несомненно верил, что за пьянство он будет ввержен, как сухое дерево, в огонь вечный, и всегда помнил это, то он вскоре бы бросил эту страсть.

Представление ужасов вечного огня заставило бы его гнушаться всяким видом невоздержания, и он стал бы всю жизнь проливать слезы о грехах своих, о своей животной жизни.

Братия, склонные к пьянству, оплачьте грехи свои, покайтесь и исправьтесь!

Наше покаяние и твердое намерение исправиться так приятно Богу и ангелам, что радость бывает на небеси о едином грешнике кающемся (Лук. 15, 7).

Что если все, склонные к пьянству, бросят свое пьянство? Тогда поистине будет ликовать небо (прот. И. Сергиев).

Поучение против пьянства

Считаю весьма нужным побеседовать с вами, мои добрые читатели, о страсти к винопитию и пьянству. Более всех других пагубная страсть к пьянству привилась между вами, вследствие чего окончательно беднеют и разоряются не только частные лица, но и целые селения, даже целые общества. Вы, православные, не огорчитесь, если правду скажу: приучились, особенно в последнее время, пить везде и всегда.

В самом деле, взгляните-ка на дело ближе, внимательнее, беспристрастнее, обратите внимание на самих себя: где только и при каких случаях не напиваетесь вы ныне одуряющего напитка?!

Возьмем вот для первого примера хоть ближайшее время. У нас только что миновал пост, установленный Святой Церковью для приготовления к достойной встрече одного из величайших христианских праздников — Рождества Христова; а в пост главное упражнение — воздержание. Не тут-то было!

Начинаются у вас в это время по деревням так называемые «повады» — ночные собрания молодых людей обоего пола для совместного веселого времяпрепровождения. А тут уж непременно в ходу и вино, потому что и холостые люди мужского пола, по примеру старших, считают за правило приходить навеселе, а то и в совсем нетрезвом виде. По этой причине, с одной стороны, допускаются разные буйные и непристойные выходки, оскорбительные для чувства не только женщины и девицы, но и всякого неиспорченного мужчины; с другой — тайные ночные похождения взрослых людей и без того в тощие амбары отцов, чтобы иметь на что приобрести веселящей влаги.

Да и из девиц ныне, как я знаю, некоторые не прочь при случае выпить для веселости-де и развязности! А уж само собой не отстанут в этом и пожилые посетители повад, и они сделают складчину на водку: скучно, мол, невесело сидеть да глазеть. А что мы видим в обыденной жизни и порядках?

В последние годы завелось у вас такое обыкновение, что ни в хозяйстве, ни в соседстве, ни в обществе почти никакое дело не обходится без вина... Вот купил один сосед у другого скотину, хозяйственную вещь какую или что другое, помолились Богу (благодарение Богу, этого обычая не забыли) — и сейчас же за вино! И что же?

На водку израсходуют столько, что и сама купленная вещь того не стоит! А для чего бы тут вино и пьянство?

Нельзя, говорят, полагается магарыч. Можно, совершенно можно, скажу я, ограничиться одним молением на святую икону — это лучший залог и знак верности в условиях! Так нет! Пойдет на целые сутки пьянство и потеря времени в кабаке; завтра боль в голове, которая, пожалуй, опять заставит выпить, опохмелиться, особенно если есть на что...

Кто-либо из селения, бедняк, горемычная вдова с сиротами, просит земли понарезать. Пошли; но всенепременно водка с просителя! И опять пошла выпивка, разгул, потеря времени, сопряженная с расстройством и упущением по дому и хозяйству. Что же? И тут, скажешь, без вина нельзя? Да, случается слышать при подобных случаях «нельзя!» Так, а того не знаешь, что на эту попойку пойдут у бедного соседа или соседки, сироты-вдовы, быть может, горевые, потовые, слезные гроши?! Постыдись да побойся Бога, любезный друг мой!

Пошли к примеру сенокос или лес делить, купленный сообща целым селением. Разделили по известной полосе; но за сим остается еще немножко, пустяки — нечего на всех делить, неудобно. Куда бы этот остаток? «Отдать кому-либо за водку и погулять сообща», — предлагают любящие выпивать. Конечно, согласились все, и пошла пирушка! Ах, братия, как это нехорошо, неблаговидно, как несвойственно христианину, призванному самим званием своим на дела благоугодные и святые!

Отчего бы не решить в подобном случае: «Определяем остаток бедным, или в пользу своего родного приходского храма, или на другие дела благотворения». Так нет, надо непременно пропить! Вот вздумал ты избу новую строить, старая ветха стала. Что бы пошел ты к священнику, попросил бы молебен отслужить, покропить место постройки святой водой, да помолился бы со всей семьей Господу Богу об успешном построении и благополучном житии в новом доме — так нет. Ты не думаешь об этом.

В 11 лет моей службы в приходе и трех случаев не насчитать подобной набожности; а вот водка всенепременно и неотложно является на закладке и окончании каждого хозяйственного здания, хотя бы даже овина или амбара.

Побранились два соседа и рассорились между собой. Сами видят, что из-за пустяков, и потому, как христианам, следует примириться. Примиряются, но не иначе, как обусловив это примирение покупкой водки с той или другой стороны. А там попили да, пожалуй, опять поссорились, а чего доброго и подрались... Кто виноват? Вино!

Есть у нас ныне мировые суды. Почти каждый из вас, кто идет к мировому судье на суд или зачем-либо в свое ближайшее присутственное место, как бы непременным долгом и обязанностью считает напиться, благо по соседству и питейные дома, и трактиры, и всякие другие удовольствия! К чему это? «Нельзя, — скажет, — помирились, мировую правили!» Особенно же обильно бывает у нас винопитие при общественных сходках и выборах разных должностных лиц.

Прямо можно сказать, что при подобных случаях сплошь да рядом главное и решающее значение имеет вино, попойка! Вот, например, крестьянин многосемейный, притом одиночка, у него дома дел, что называется, по горло, а потому можно бы и освободить его от какой-нибудь суетливой и часто оттягивающей от дома должности. Но нет! Он — смирный, небойкий человек, не горлан, следовательно, не в состоянии отговориться. Тут-то и пользуются случаем мирские горланы, мироеды и кабацкие завсегдатаи, с намерением избирают его в должность, например, сотского, рассыльного и т.п. И должен будет бедняга, дабы избегнуть тяжелой для него должности, выставить миру полведра или целое ведро водки!

Такой же прием — выжать угощение — применяется и по отношению к богатым обывателям. Указывают состоятельное лицо на вовсе не подходящую и не желательную для него должность. Мужик просит освободить его. «Попотчуешь, — отвечают более бесцеремонные, — так, пожалуй, отменим тебя». Кому же хочется в такую должность (конечно, из более выгодных и видных), тот потихоньку, через общественных крикунов и заправителей, заявляет, что довольно попотчует мир, и таким порядком получает желаемую должность! Но не такова была воля царя-освободителя Александра Николаевича, даровавшего крестьянам право самим управлять собой. Не думал он, что вино, а не совесть и правда, будет иметь главное и решающее значение в общественных делах и вопросах. Да и сами бы рассудили, что пропиваете свое собственное благо, что из-за вина и угощения выбираете на ту или другую должность лицо, которое не отличается ни умом, ни правдивостью, ни честностью, ни усердием, ни любовью к своему брату-мужику, и что он, таким порядком избранный, вас же после станет обманывать, притеснять, превозноситься перед вами, а нередко, пожалуй, и обирать кругом.

Говоря о поводах к винопитию, я доселе имел в виду более простое будничное время. Что же сказать о праздниках? Сами вы знаете, что в праздники, и особенно в храмовые, у вас бывает почти поголовное пьянство, а при сем — кощунство, срамословие, объедение, божба, ссоры и буйства, самоуправство и драки, и прочие нехристианские дела, совершенно не приличные праздникам, установленным Святой Церковью для воспоминания и прославления Бога и великих дел Его и для ублажения святых угодников Божиих.

Вы, братия, несмотря на все мои просьбы и увещания, не перестанете пить и упиваться: разумею так называемые у вас обещанные праздники или богомолья с поднятием святых иконприхожанами храма, заведенные исстари в каждом селении по поводу того или другого общественного бедствия. Тогда как в такие дни не должно бы быть и помину о вине и разгуле, у вас, напротив, и эти святые и знаменательные дни обратились положительно в дни пьяного веселья и разгула. Крайне дико и грешно это, православная братия! А посему прошу: берегитесь вина, бегите пьянства!

Можно привести многое множество примеров, но и из представленных ясно, что вы сами придумали разные случаи к винопитию и бездельному провождению времени и опутали себя ими, как тенетами, такими, из которых не можете, а главное, не стараетесь выпутаться.

И вот печальные плоды такого вашего положения. В общественной жизни различные беспорядки и злоупотребления, притеснения и несправедливости, вообще упадок нравственности, честности и правды, развитие великих пороков и преступлений, обеднение целых селений и обществ, а отсюда с каждым годом увеличивающиеся общественные недоимки в уплате государственных сборов; в жизни отдельных семейств — разорение и голодание, расстройство и упадок хозяйства, семейные дрязги, ссоры и неурядицы, жестокость и тиранство по отношению к зависимым членам семьи, особенно к жене, совсем беспричинные дележи между семейниками, прямо ведущие к бедности и нужде, крайне дурной и растлевающий пример для младших членов семьи, а для самих пьющих потеря дорогого и нужного для себя и семейства времени, сильное, а часто непоправимое расстройство и совершенная потеря здоровья, часто влекущая уродство, искалечение, расстройство умственных способностей, нередко даже смерть, огрубение сердца и характера, потеря нравственности, совести и чести, совершение страшных отвратительных преступлений, ведущих сначала на скамью подсудимых, а потом зачастую — в Сибирь, на каторгу, а главнее и паче всего — окончательное растление и падение души и лишение спасения и Царствия Небесного: потому что, по слову апостола Христова, пьяницы Царства Божия не наследуют (1Кор. 6, 10). Ввиду таких-то печальных плодов пьянства, я от всего сердца молю вас, братия и чада моя возлюбленные, именем и словами Господа нашего Иисуса Христа: блюдите, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством! (Лук. 21, 34). Будьте благоразумны и умеренны относительно употребления хмельных напитков; пощадите себя, особенно свою бессмертную и богоподобную душу, пожалейте семейства, побойтесь Бога и Страшного суда Его, и берегитесь вина, бегите пьянства! («Воскресенье», 1888 г., № 3.)

Плоды пьянства

Пьянство представляется каким-то змием, выползающим из подвалов и смертельно угрызающим пьяниц, и притом змием многоглавым, у которого что ни глава, то новый яд. Впрочем, если кому неприятно смотреть на пьянство как на страшного змия, лишающего пьяниц вечной жизни, то пусть оно будет представлено будет в виде древа многоветвистого и злоплодовитого; его можно назвать даже древом познания добра и зла, по той причине, что плоды его дают неистовую радость, от которой происходят песни и пляски, и также вливают в сердца пьяниц злобу ехидны, от которой бывают у них ссоры и драки. Все плоды этого дерева, все подлые дела пьянства сосчитать нельзя; потому будем рассматривать только самые главные ветви, которых можно видеть также немало.

Первая из них высокая ветвь есть гордость, плоды коей дают пьяницам безумную радость, сопровождаемую песнями и плясками. Также от гордости бывают у пьяниц неистовое человеколюбие, обещание невозможного и смешное хвастовство.

Вторая отрасль пьянственного дерева, поднимающаяся с противоположной стороны, дает плоды совсем с другими свойствами, от коих пьяницы бывают унылы, беспокойны и слезливы. Оттого и случается, что иной пьяный ни с чего плачет, а другой — боязлив как заяц.

Плоды третьей ветви повреждают у пьяниц разум и отнимают память. Оттого пьяные и делаются как сумасшедшие, которые, многое что говоря безрассудно и делая непристойно, при всем том не считают себя глупыми.

Плоды с четвертой ветви приводят пьяницу в бесстыдство и бесстрашие. Оттого пьяный человек Бога не боится и людей не стыдится, говорит и делает все смело, охотно открывает все тайное, хотя и постыдное; язык у него, как лопата, которой выбрасывают всякую нечистоту. Потому-то и говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Пятая змеиная голова, если смотреть на пьянство, как на змия многоглавого, — вливает в пьяницу свой яд, производящий нечистые желания и такие дела, о которых срамно есть, говорит апостол Павел, и глаголати (ЕФ. 5, 12). Потому и мы за лучшее почтем вовсе и не говорить об этих отвратительных пороках.

Шестая страшная голова змия пьянства уязвляет сердца пьяниц и отравляет ядом гнева-ярости, от коего у них и начинаются сквернословие, ругательство и драки. Потому-то и случается часто видеть в обществе пьяниц страшную вражду, брань, кровопролитие.

Седьмая голова пьянственного змия пускает свой яд, от которого бывает расстройство здоровья, изнеможение телесных сил. Как сильной бурей разбитый корабль лежит бледное тело пьяницы в крайнем расслаблении, и внутри него свирепствуют волны отчаяния, от коего пьяницы, нередко случается, сами себя лишают жизни. Восьмая голова, или отрасль пьянства, отнимает у пьяниц всякое на земле счастье, часто лишает их всего имения и из богатых делает хуже нищих.

О, сколь многие от пьянства лишились всего достояния, пришли в крайнюю бедность, так что нет на них порядочной одежонки, нечего им бывает и поесть! И не стыдятся эти горемычные пьяницы встать перед другим на колени, ради Христа прося милостыню, и поданную на хлеб копейку несут скорей в кабак («О пьянстве и других привычках», стр. 11).

Благодатное врачевство от пьянства

Был у меня один прихожанин, страдавший много лет от запоя, рассказывает один священник, сколько горя его семья терпела, сколько раз сам он с клятвой давал обещание не пить больше водки, но все было напрасно: он продолжал пить и буянить...

Раз жена купила где-то за одну копейку лист, в котором был напечатан рассказ о том, как один офицер избавился от запоя, читая по одной главе из Евангелия, как только начинала его томить жажда к водке, — купила и дала мужу прочитать.

Семя доброе запало в его сердце, бедняк стал поступать по примеру того офицера. И что же?

С каждым днем все реже и реже стало являться у него побуждение к вину, и он, читая благодатное слово Божие, совсем исцелился от запоя («Уроки и примеры» Дьяченко, ч. 3., ст. 176).

Излечение от запоя

В конце мая 1869 года зашел ко мне странник-старец, направлявший свой путь в Киев для поклонения почивающим там честным мощам святых угодников Божиих, и испросил позволения переночевать в моем доме. Из разговора с ним я узнал, что он крестьянин В-ской волости, Т-ской губернии, по ремеслу портной, каковым ремеслом он занимался несколько десятков лет в городе К. той же губернии. Так как у меня была работа, то он сам вызвался поработать у меня несколько дней.

Раз перед обедом я предложил страннику водки, но он, отказавшись от моего предложения, рассказал вслед за тем, по какому случаю он теперь не пьет водки.

«Скоро будет двадцать лет с тех пор, как я перестал пить водку, — начал свой рассказ 70-летний, но еще бодрый старец, — а до того времени я лет двадцать пять пил запоем. Каждый год у меня положено было пить два месяца. В течение этого времени не раз находили меня лежащим на дороге в бесчувственном полумертвом положении, и, видно, один Господь хранил меня от несчастной смерти. Пропивал я почти все, что было зарабатываемо мной, несмотря на слезы жены, которая, бедная, много терпела от меня, пьяного, за добрые свои советы.

Каждый раз после запоя я чувствовал сильное расслабление всего тела, так что недели две не мог работать. Сколько раз я, бывало, в это время зарекался пить, но как настанет время запоя, всегда оставался не в силах выполнить свое обещание. Сколько раз обращался к лекарям и знахаркам, которые занимались лечением этого рода недуга; но надежда на их помощь и большие денежные издержки всегда оставались напрасными. Наконец уж Сам Господь избавил меня от великого зла.

Это было вот как. Раз, во время запоя, я спросил у жены чего-нибудь закусить. Вкусив поданного хлеба, я никак не мог проглотить его: чем более жевал его, тем он все больше и больше увеличивался во рту, так что даже стало трудно повертывать языком его, и наконец решительно не стало возможности проглотить. Слишком тяжело стало мне на душе, когда я подумал, что я лишен даже возможности подкрепить пищей свои силы, истощенные продолжительным пьянством. Освободив рот от куска хлеба, я стал на колени перед иконой святителя и чудотворца Николая и со слезами просил его, великого угодника Божия, избавить меня от запоя, обещаясь прославлять его не только православным, но и иноверцам. Это было вечером.

На другой день, проспав почти до полудня, чего со мной никогда не бывало, в особенности во время запоя, и встав от сна, я почувствовал себя совершенно трезвым и здоровым. От радости я возблагодарил в душе святителя и великого чудотворца Николая; в своем здоровом состоянии я ясно видел его чудо надо мной, грешным, так как прежде я никогда не был трезвым во время запоя, до окончания которого оставалось еще более трех недель.

Объявив жене и своим мастеровым людям о своем чудесном отрезвлении и выздоровлении и сказав, что с этого времени никогда уж не стану пить водки, я попросил жену приготовить мне чаю. Она с большой радостью принялась исполнять мое желание, так как прежде во время запоя я никогда не пил чаю.

Несколько часов спустя я пошел по делу в город. Нужно было идти около того питейного дома, в котором я проводил время запоя. Когда я поравнялся с ним, то как будто кто-нибудь, взяв меня за ворот, повлек меня в тот дом, — ив это время мне по-прежнему сильно захотелось выпить. Видно, враг соблазнял меня и хотел опять уловить в свои сети. Я не мог сдержать своего слова — и спросил водки; когда же стаканом коснулся губ, то как будто кто нанес мне сильный удар по зубам, и в тот же миг запах водки сделался для меня чрезвычайно противным так, что я уже не мог пить. Сильно удивившись этому небывалому обстоятельству, я тотчас понял, что это есть милость святителя Николая надо мной, грешным, и я, оставив водку в пользу продающего, вышел из питейного дома с тем, чтобы более никогда не заходить в него.

С тех пор, благодарение Господу, а также великому чудотворцу Николаю, прошло почти 20 лет, и я никогда не пил водки и во всех отношениях стал жить гораздо лучше, чем прежде. Спустя несколько лет после этой великой милости Божией я, вполне уверившись в своем исцелении от запоя, дал обет сходить в Киев для поклонения святым мощам угодников Божиих, и теперь постоянно молю святителя и чудотворца Николая, чтобы он помог мне исполнить мой обет».

Тем странник и закончил свой рассказ. Пусть отрицающие сверхъестественные действия всеуправляющего Промысла в судьбе мира и, в частности, человека объясняют приведенный факт естественными причинами. Но мы вполне убеждены, что человеку, сильно пристрастившемуся к какому-либо пороку через многолетнее упражнение в оном, Физически и нравственно невозможно, самому по себе, вдруг и навсегда расстаться с предметом своей страсти. Недаром сказал святой пророк Иеремия: аще переменит ефиоплянин кожу свою, и рысь пестроты своея, и вы можете благотворити научившеся злу (Иер. 13, 23).

Страдающие запоем и приверженные к пьянству! Рассказанное чудо святителя Николая пусть послужит для вас назидательным уроком. Вы сами, может быть, знаете, что от пьянства сильно страдают и нравственно, и Физически, что пьянство немало людей отправляет на тот свет через несчастную смерть, что от вас сильно страдают ваши родные и знакомые, и самое общество, в котором вы живете.

Когда приходите в трезвое состояние, вас, по всей вероятности, сильно терзает совесть за то, что много наделали худых дел в нетрезвом виде; вы, может быть, каетесь в этой пагубной своей страсти, обещаетесь больше не пить никогда, но не можете сдержать своего слова; обращаетесь к лекарям и знахарям с просьбой о помощи, тратите на это свои последние средства, но продолжаете жить по-прежнему. Обратитесь лучше с молитвой к Господу Богу — Единому Всесильному Врачу душ и телес, и ваша слезная молитва, живая вера и твердая надежда на помощь небесного Врача и Его святых угодников никогда не останутся напрасными. Сам Господь сказал: просите и дастся вам; ищите и обрящете; толцыте и отверзется вам (Матф. 7, 7). («Стран.», 1869 г., т. 4., стр. 20).

Обычные отговорки народа от трезвости

Давно уже замечено, что человеческой природе свойственно подыскивать и выдумывать оправдания своим недостаткам и слабостям. Неудивительно поэтому, что народ наш, издавна привыкший к водке, которая была необходимой принадлежностью всех его общественных, семейных и церковных радостей и торжеств, с величайшим трудом расстается с ней; и чем народ невежественнее, грубее и темнее, тем тяжелее его разлука с этим врагом.

Всем известно, что в городах, где много шинков и жидов, труднее завести трезвость, чем по селам, и в одном и том же селе легче склонить к трезвости земледельца, чем ремесленника — кузнеца, ткача, мясника.

Легче завести трезвость в том селе, где нет винокурни, чем в том, где она есть; легче там, где много земли, сенокоса, скота и молочных произведений, чем там, где приходится круглый год пробавляться ржаным хлебом да серыми щами.

И мы видим, что в селах зажиточных трезвость прививается скоро, между тем как в бедных трудно даже положить ей начало. Но и в тех местах, где одни охотно заводят у себя общества трезвости, находятся такие, которые хотя и признают очевидную пользу этих обществ, однако не вступают в них из опасения нанести вред своему здоровью и имуществу полным воздержанием от водки и пьянства.

— Почему не вступаете в общества трезвости? — спрашивает батюшка.

— Не могу я: здоровье у меня слабо. Не выпью водки, так и хлеба не могу съесть, а выпью — и съем со вкусом, и хоть легкой работой займусь.

— А ты почему не дашь зарока от пьянства?

— Я, — говорит, — всей душой рада бы, да не могу: больно уж плохо живется мне на белом свете. Муж всегда сердит, бранится да ругается со мной; дома шум, гам, драка — настоящий ад! Не выпить водки — с тоски помереть.

— А вы почему не зарекаетесь?

— Я ремесленник, кузнец, нельзя мне давать зарока. У нас такой уж обычай: привез кто колеса ковать, чтобы обручи крепко держались, нужно смочить их, то есть выпить водки. Везет кто работу, везет с собой и водку; если бы я с ним не выпил, в другой раз ко мне не приехал бы: отдаст работу другому, либо жиду. И рад бы не вылить, да нужно.

Ткач говорит:

— Известно вам, как ведется ремесло наше с давних пор: приходят с пряжей — несут с собой водку и хлеб; берут полотно — тоже. Не приму я водки, не выпью с ним — и работы мне никто не даст. Мясник отговаривается тем, что человек он торговый: постоянно приходится с новыми людьми дело иметь:

— Хожу я по селам скот покупать. Приду в хату с бутылкой, торг лучше идет и куплю дешевле. Без водки хозяин и говорить со мной не стал бы: заломит цену и гривенником не поступится. А у меня жена, дети, мне хочется больше заработать.

— А вы почему не даете зарока?

— Мне не нужно, — говорит один, — по корчмам и кабакам я не пьянствую, а дома представится редкий случай — отчего же не выпить?

— Давать зарок — боюсь греха, — говорит другой. — И такой-то, и другой зарекались не пить, а потом стали пить больше прежнего. Вот и я боюсь, как бы мне также не навлечь на себя тяжкого греха.

Таковы обычные оправдания, к которым прибегают крестьяне, когда священник или другой кто убеждает вступить в общество трезвости. С первого разу может показаться, что эти извинения и на самом деле основательны, а когда разберешь их получше, то и выходит, что это не больше как одни пустые отговорки: просто не хочется навсегда бросить гнусный порок, к которому успели крепко привыкнуть.

Мы разберем все эти извинения по порядку.

«Я, говорит, дала бы зарок, да здоровье у меня плохо». «Я страдаю одышкой; и откашлянуть не смогу, если не выпью, а выпью — все же легче станет».

Кому уж лучше знать, как не ученым докторам, с чего приключаются и как излечиваются болезни легких (одышка)? А вот они-то и запрещают строго-настрого таким людям употреблять водку. Здоровый человек может снести действие водки, а для больного она яд, потому что разгорячает и сгущает кровь, а это-то и вредит больше всего страдающим одышкой.

Таким больным полезно коровье молоко, свежее масло, ячменный или пшенный суп, а водка еще ни одного чахоточного не вылечила, а многих, и даже очень многих, преждевременно в гроб свела.

Другой говорит: «Я и куска хлеба не мог бы проглотить, если бы не выпил вперед водки». Но так говорили многие и в тех селах, где все от мала до велика дали зарок не пить водки и навсегда изгнали ее из своего села. За ними последовали и те, что не могли без водки и хлеба съесть, теперь они не пьют, а живут: спросите их, и они вам скажут, что теперь лучше и с большим вкусом едят хлеб, чем прежде при водке.

Когда одного из таких спросили, как он теперь ест хлеб без водки, тот сказал: «Желудок человеческий — это лошадь, а водка — кнут. Правда, лошадь бежит, когда ее бьют кнутом, все ж таки она бежит и дальше, и лучше от хорошего корма, чем от кнута. Прежде я не мог есть без водки, потому что мой желудок так к ней привык, как лошадь к кнуту; а теперь, когда вместо водки я могу есть лучшую пищу, я чувствую себя здоровее и лучше, как тот конь, которого вместо кнута станут кормить хорошим овсом».

Другому, который боялся дать зарок от пьянства, потому что без водки не мог принимать пищи, один лекарь посоветовал выпивать натощак за час до обеда большой стакан чистой воды. При этом он объяснил ему значение этого средства: «Вода сильнее водки, — говорил лекарь, — хотя тебе и кажется, что водка сильнее воды. Выпьешь ты водки — она разогреет кровь в тех жилах, что в желудке, желудок придет в сильное возбуждение и переварит все, что в нем есть; но после этого в нем останется кислота, которая есть в водке, а кислота-то эта очень вредна для здоровья и производит неприятную отрыжку. А когда ты выпьешь чистой, холодной воды, она и вытянет из желудка всю нечистоту, всполоснет его, освежит, и он с большей силой будет переваривать всякую пищу, которая потом лучше превращается в жизненные соки». Так говорил ученый лекарь, хорошо знающий, как пища превращается в жизненные соки и что для того нужно.

Несмотря, однако, на это, находятся такие, которые не слушают доброго и умного совета, пьянствуют по-прежнему и говорят в свое оправдание: «Такой-то и такой пил водку и прожил 80 лет в добром здоровье». Это правда; но кто знает, что если бы он совсем не пил водки, не прожил ли бы и сто лет? Ведь человек и к яду может привыкнуть, почему же не привыкнуть ему и к водке, которая тоже яд, только медленный. Люди доказали, что можно привыкнуть к сильному яду — мышьяку, увеличивая каждый день порцию его приема, однако ж никто не скажет, что употребление мышьяка полезно для здоровья. Какой враг человеку водка, в этом лучше всего можно убедиться на примере американских индейцев. Эти дикие люди, пока не знали водки, были здоровы и крепки телом, и многие из них доживали до глубокой старости.

Когда европейцы захватили индейские земли, дикари часто нападали на европейские колонии и опустошали их.

Долго пришлось европейцам вести ожесточенную войну с этим диким, но сильным народом, пока не победили их окончательно.

И чем же, думаете вы, была достигнута эта победа? Водкой, которой европейцы стали спаивать индейцев, и которая оказалась для них гибельнее всех европейских пушек и пуль. Дикари, пристрастившись к водке, стали мало-помалу слабеть и наконец совсем почти исчезли с лица земли. От многомиллионного их народа остались одни жалкие остатки — недобитки, да и те постепенно вымирают, а все благодаря водке!

То же, что с индейцами, бывает и в наших селах, где сильно развито пьянство. Гибнут там и душа, и тело человека, нарождается поколение слабое, хилое, грешное, так что жалко становится, глядя на него. Пустой это разговор: «Не могу я не пить: я человек рабочий. Мне приходится трудиться и работать, а перестану пить водку, где я возьму силы?» В старину совсем не было на свете водки, а работа была тяжелее, чем теперь.

В Египте до наших времен сохранились каменные пирамиды, построенные в давние-давние времена. Пирамиды очень громадны, и на каждой из них столько камня, что из него можно смело построить большой город. Когда их строили, не было еще пороха для взрыва скал, и каждый камень нужно было отдельно высекать из скалы; это был труд тяжкий, работа каторжная, просто неимоверная. А чем же питались тогда рабочие? Они ели мясо и пили молоко. Силы придает не водка, а хорошая пища, хлеб, молоко, яйца и хоть изредка кусок мяса. Водка, повторяю, придает столько же силы, как кнут лошади.

«Тошно мне жить на белом свете, — твердит какая-либо женщина, — без водки я померла бы с тоски». Это такая же пустая выдумка, как и той женщины, которой муж запретил пить водку, а она, поймав ящерицу, отгрызла ей хвост и, выплюнув его, стала кричать. Когда сбежались люди, она божилась, что ящерица эта ртом вышла из ее желудка. Такую хитрость она придумала для того, чтобы доказать мужу, будто ей нужно пить водку, чтобы внутри ее не развилось много ящериц. Случай этот произошел в Галиции, в селе Новоселке под Скалатом. У нас, христиан, есть верные средства помочь всякому горю, заглушить всякую тоску. Средства эти — терпение и молитва. А водка только увеличивает тоску, которая приключается от недостатка и бедности, причиняемых пьянством. Брось водку, которую пьешь с горя да тоски, сбереги те деньги, которые пропиваешь, и будет у тебя меньше горя, потому что меньше будет нужды и бедности.

Неправду говорят и ремесленники, будто они потеряют работу, если перестанут пить с теми, которые дают им работу. Это могло быть раньше, когда о трезвости народа не было и речи, но ничуть не теперь, когда и царь, и пастыри духовные всеми мерами стараются искоренять пьянство, и усилия их не остаются безуспешны. Народ мало-помалу отрезвляется, изгоняет из своих сел кабаки, и трезвые люди не любят пьяниц-ремесленников. Да и правду сказать, мало теперь находится таких, которые вместе с работой несут, например, к кузнецу или ткачу водку. Народ теперь начинает мало-помалу браться за ум. Все реже и меньше встречаешь теперь пьяных людей, возвращающихся домой с ярмарки с песнями и скверными разговорами. Теперь кузнец не может уже, как прежде, сказать, что пьянством он поддерживает свое ремесло и держится народного обычая. Не прекращение пьянства бывает причиной уменьшения дохода ремесленника, а то или иное достоинство его работы. Когда трезвый, непьющий кузнец исправно, вовремя и добросовестно исполняет данные ему заказы, у него бывает столько работы, что он едва успевает ее исполнять. Никто не идет к нему с водкой, и никто не боится, что железные обручи, если не смочить их пьянством, спадут с колес. Все знают, что это работа хорошего и честного мастера, знающего свое дело, и повсюду идет о нем добрая слава.

Знаем мы и таких трезвых кузнецов, которые не только сами не пьют, а и других, приходящих к ним с работой, отговаривают от пьянства; и люди верят им, потому что ремесленник больше видал и знает свет и людей. Точно так же и другие ремесленники не только ничего не потеряют, когда перестанут пить, а, напротив, приобретут тем большую известность и больший доход.

Никто еще, бросив пьянство, не пожалел о том, что навсегда избавился от водки — своего злейшего врага, главной гибельной причины разных болезней, бедности и горя. Люди, совсем отрезвившиеся, говорят, что водка так претит им теперь, что они не могут выносить даже ее запаха, что им даже неприятно войти в тот дом, где слышен ее противный дух. О, если бы она нам всем стала так противна! Тогда мы полюбили бы труд, просвещение, свое хозяйство, семью. Как хорошо и отрадно зайти в дом трезвого человека! Как небо от земли, так он отличается от дома пьяницы. Там опрятность, чистота, довольство во всем, лица хорошие и веселые; здесь — бедность, нечистота, мрачные, злобные и тоскливые лица; здесь жид и кулак, как у себя дома, грабят, уносят за долги, что есть лучшего в доме, огороде, усадьбе, это все их собственность, потому что и пьяница — весь в их руках. Там земной рай, тут земной ад (прот. о. Наумович).

Кара Господня за распутную жизнь

Бывший мой прихожанин, отставной солдат Николай Петров, которого жена за воровство содержалась в тюремном замке, принял в свой дом вместо жены солдатку из другой деревни, Марфу Семенову, которой муж был на службе в неизвестном для ней полку. Прожив вместе лет шесть, до поступления моего к ним в приход, они имели уже трех детей от незаконного сожительства.

Узнав об этом, я немедленно призвал Петрова с Марфой к себе и, представляя им страшную ответственность перед Богом за незаконную связь, требовал от них, чтобы они разлучились друг с другом; в противном случае, говорил им, вы навлечете на себя за свои грехи страшную кару Господню. «Простите нас, батюшка, — сказал мне Петров, — что мы живем с Марфой не обвенчавшись; но видно уж так нам судил Господь. Не мы первые живем на белом свете в таких грехах.

Когда служил я в военном поселении, жена моя, оставаясь в доме, за свое пьянство и воровство начальством взята из моего дома и заключена в тюрьму. Седьмой год, как вернулся я со службы, и грустно мне было смотреть на запустелый мой дом. Справлялся я по начальству о жене моей; меня заверяли, что скоро ее выпустят домой, но вот настал уже девятый год, и я жду ее напрасно. Жениться же на другой закон не позволяет, а жить одинокому трудненько, работать не с кем: вот я и принял Марфу за хозяйку, и спасибо ей, с тех пор у нас хозяйство пошло впрок, всего у нас довольно.

Грешны перед Богом, приживши трех детей, но найдем чем пропитать их, а свыкшись вместе жить, мы не можем и подумать о разлуке». «Помилуйте, батюшка, куда мне деваться с тремя детьми, — завопила Марфа, — кто прокормит меня с ними? Дети же его любят, что отца родного, да и им-то без него словно сиротам остаться». «Уж видно жить нам вместе, — прибавил Петров, — а вот когда жена моя придет или муж ее вернется, тогда посмотрим, как быть. Уж мне таки порядком пел и батюшка, предместник ваш; чего ни говорил он нам, чтобы разлучить нас, даже сказывал о нас и начальству; да спасибо начальнику волости майору Н., он помилосердствовал, махнул на жизнь нашу рукой, и больше ничего.

Потом и батюшка нас больше не тревожил. Живу я смирно, никого не обижаю, с соседями в ладах, да и в слободе все мной довольны; в воровстве и пьянстве я замечен не был, только и греха-то, что с Марфой живу не обвенчавшись, да и то не мы тому причина: закон не позволяет, да и не мы первые, не мы и последние живем такой жизнью. Служил я денщиком у ротмистра Н. Пусть мы слепые да неграмотные живем, как скоты. А то ведь его-то благородие — человек образованный, и теперь на службе состоит, и у всех в уважении, а между тем живет с двумя женщинами, как с женами, без брака... И если правду сказать — так с него-то, батюшка, я взял пример, чтоб с Марфой жить, не венчавшись».

Говоря так, Петров был, к несчастью, совершенно убежден, что его распутная жизнь не есть такое преступление, за которое его с Марфой следует преследовать. «Не так судил Господь вам обоим, чтобы вам жить для разврата, — сказал я. — Уж если послано вам испытание в лишении на время — тебе жены, а ей мужа — то вовсе не для того, чтобы вы теперь так незаконно жили друг с другом. Развратной жизни Господь не определяет. Ты говоришь, что не вы первые, не вы и последние так живете, и что даже ротмистр Н. так же точно жил, и что он примером тебе послужил. Послушай, друг мой, блудником и прелюбодеем судит Бог, говорит апостол (Евр. 13, 4). Не твое дело судить поступки других; суди себя самого. К тому же ты хорошо знаешь, что худо и что хорошо, что позволительно и что грешно.

Не многие живут такой жизнью, как ты. Ты говоришь, что позаимствовал дурной пример от образованного ротмистра Н. Отчего же ты не взял в пример себе большинство живущих по закону, притом таких же, как и ты, неграмотных и необразованных? Господь, Которому все некогда отдадут отчет в своих поступках, требует от всех благочестивой жизни, сообразной с Его святым законом, и тот только Ему угоден, кто следует во всем заповедям Его.

Вам же давно должно быть известно, что такая беззаконная жизнь, как ваша, строго воспрещается седьмой заповедью Господней.

И часто видим мы примеры, что еще в сей жизни такие распутные, как вы, строго наказываются от Бога, а по смерти их ожидает страшное и вечное мучение! Ни прелюбодеи, ни сквернители Царства Божия не наследят. (1Кор. 6, 9-10). Не льстите же и вы себя надеждой на долготерпение Господне. Пора вам, поблагодарив Бога за Его к вам милость и долготерпение, покаяться, чтоб не погибнуть навеки, и, разлучившись друг с другом, остальное время жизни своей посвятить исправлению. Не вы одни в свете живете в разлуке. Мало ли вдовцов и вдовиц?

Однако не живут же они так, как вы живете, а, имея страх Господень, живут, благоугождая Богу, в целомудрии. Смотрите на добрые примеры, а не подражайте развратникам, и сами для других не будьте соблазном. Иначе вдвойне взыщет с вас Господь. Ведь не вечно жить вам на земле, постигнет вас смерть и, быть может, внезапно, а смерть грешников люта (Псал. 33, 22). Ну как грешной душе предстать пред страшным Судией? Приходило ли вам на ум когда-нибудь, что за ваши грехи надо будет отдать строгий ответ Тому, Кого трепещут чистейшие ангелы? Убойтесь Бога, разлучитесь один с другим; повторяю вам, оставьте свою развратную жизнь, чтоб не мучиться вам вечно». — «Подумаем, батюшка, — сказал Петров. — Но куда деваться ей с детьми и как мне одному остаться?» «Мой совет тебе на этот раз таков: прими к себе вместо сына Петра Фоменка с его женой, а Мароу с детьми возьмет кто-нибудь к себе в услужение. Бросьте только, ради вечного спасения ваших душ, свою развратную жизнь и молитесь о своих грехах. Вернется ли муж ее со службы, или твоя жена придет, — ведь нужно же будет вам разойтись? Так лучше уж разойдитесь теперь». После сих слов я отпустил их от себя. Вскоре после нашей беседы Петров принял к себе безродного сироту, усердного работника с женой, Петра Ф., пристроил и Марфу с ее детьми в услужение в один дом, оставив при себе старшего сына. Порадовался я их разлуке; но недолго. Прожил Петров с месяц без Марфы и опять принял ее с детьми к себе, выгнав Петра Ф. с женой.

Между тем Марфа родила четвертое дитя. Я потребовал опять к себе Петрова, но сколько ни силился убедить его расстаться с Марфой, он остался упорен. Я доложил о них епархиальному начальству. Начальство предало их на три с половиной года церковному покаянию, подчинив моему надзору, с тем чтобы я, убедив их разлучиться друг с другом, внушал им неукоснительно бывать во все богослужебные дни в храме Божием. Я объявил им это духовное наказание, объяснил важность его и страшное наказание Господне за невыполнение; убеждал их разойтись друг с другом; но они так были упорны, что и слышать больше не хотели о своей разлуке.

Просил я содействия военно-поселенного начальства, но оно не помогло мне.

Для того же, чтоб заставить их бывать в воскресные и праздничные дни в храме намолитве, недостаточно было одного моего внушения, — нередко приходилось посылать за ними десятских; и при всем том они постоянно ссылались на хозяйство, как на помеху к исправному посещению храма Божия. И сначала хоть не всегда, но все же чаще бывали оба в церкви, а прошло с полгода их епитимьи, и их совсем редко можно было видеть в церкви. Я при всяком удобном случае не оставлял их без своего замечания и наставления, но все было напрасно: они пренебрегали моими замечаниями.

Но вот наконец мера долготерпения Божия переполнилась. То, что, по словам их, более всего служило препятствием к посещению церкви — хозяйство — начало расстраиваться вдруг; пара рабочих лошадей была украдена, вслед за тем восемь штук рогатого скота пало во время падежа. Наконец постигла их упорная лихорадка, и через месяц явилась сильная опухоль на всем теле. Слегли несчастные на одре болезни. Нечего и говорить об их оставшемся без присмотра хозяйстве: оно умалялось не по дням, а по часам. Детей разобрали добрые люди.

На них же обоих стали появляться гнойные раны и, не заживая, разрастались, превращаясь постепенно в злокачественные язвы, так что через два месяца со времени постигшей их болезни нельзя было их и узнать, так они были изуродованы оба! Это были два гнойные и зловонные трупа, кишевшие червями. Покинутые всеми, они с лишком три месяца страдали, питаясь молоком, которое им вливала в рот по разу в сутки посещавшая их старушка родственница.

Во время страшной их болезни несколько раз я посещал их, чтобы причастить их Святых Тайн, но, видно, Господь судил им окончить постыдную жизнь без священного напутствия.

Всякий раз, когда я к ним приходил, всё в бреду их заставал, но без меня они нередко приходили в полное сознание, хоть и ненадолго. Отвратительные бранные слова в беспамятстве изрыгал Петров, а она, несчастная, все бредила о каких-то страшных чудовищах, влекущих ее к себе. И пока они еще были в сознании и в состоянии говорить, их язык не произносил молитвы к Богу, их уста не отверзались испрашивать себе прощения в грехах; о покаянии не было и помину.

А когда их язык совсем онемел, одни стоны давали знать прохожим мимо их жилища, что эти оба трупа еще были живы. В седьмой год своей распутной жизни они скончались в один день, и оба преданы земле в одной могиле, заживо объеденные червями. Так Господь карает за нечистую жизнь еще здесь тех, кто не думает о покаянии. Слыхал Я от достоверных людей, что года через три по смерти Петрова не остался без наказания Божия и тот ротмистр Н., который послужил дурным примером для него.

Быв вечером в одном благородном доме, он чувствовал себя совершенно здоровым и веселым, и когда хозяйке дома нужно было навестить одно знакомое семейство, он взялся проводить ее; когда они шли садом, он вдруг пал на землю и внезапно умер. Испуганные этим несчастием, тогда же две женщины, с которыми он жил вне брака, в его доме разрешились мертворожденными младенцами.

Не льститпеся, говорит святой апостол, Бог поругаемъ не бывает: еже бо аще сеет человек, тожде и пожнет: яко сеяй в плоть свою, от плоти пожнет истление; а сеяй в дух, от духа пожнет живот вечный (Гал. 6, 7-8).

Помещик села К., отставной штаб-ротмистр, прибыв в 1862 году в Одессу по делам хозяйственным, сблизился там с одной женщиной-молдаванкой и, привезя ее домой, поручил ей, как жене, управление всем хозяйством, хотя имел законную жену. Скромная и добродушная жена его, пораженная бесцеремонными и наглыми поступками нежданной гостьи в своем доме, растерялась и не знала, что делать.

Каких средств она не употребила для того, чтобы избавиться от этой нежданной гостьи! Она то сама умоляла со слезами мужа своего оставить эту распутную молдаванку, то, по ее просьбе, родные и знакомые беспрестанно напоминали об этом помещику. Но тот стоял на своем; не слушая ни жены, ни родных, ни друзей, он твердил одно, что его законная жена — сущая для него пытка, хуже рвотного, что ни за что в мире не согласен с ней жить больше, потому что она и неразвита, и бесплодна, и безобразна; потому предложил добровольно разойтись с ним.

Так как все испытанные меры для восстановления семейного мира оказались бесполезными, то она, законная жена его, после 20-летней супружеской жизни решилась развестись с ним домашним, честным образом. Но суд Божий не замедлил наказать распутного помещика: накажет тя отступление твое (Иер. 2, 19).

Прошел год, и от значительного капитала этого человека едва осталось несколько крупиц. Прошел еще год — и все имущество его дошло до окончательного разорения: то от неурожаев, то от неудач в хозяйственных предприятиях, то от падежа скота. Затем все недвижимое имущество его было заложено, и бывший владелец имения остался без всякого состояния и подвергся параличу. И теперь где-то у своих родственников страдает, покинутый помянутой женщиной, увлекшей его на путь порока, испытывая на себе слова премудрого: имиже кто согрешает, сими и мучится (Прем. 11, 17).

Один молодой человек-чиновник в 1852 году, бывая в одном доме, где жили муж и жена, сумел как-то заслужить любовь жены, которая, как оказалось, не уважала супружеской верности и целомудрия, этой славы семейного и общественного счастья. Утратив стыдливость, драгоценное нравственное чувство, удерживающее человека в должных границах, упомянутая бесстыдная женщина решилась принадлежать ему. Не дорожа ни домом, ни честью, она завела интриги: взводила ябеды и клеветы на своего мужа и задумала официальным порядком развестись с ним за нарушение будто бы мужем супружеской верности, и уполномочила своего любовника вести процесс по этому делу.

Но так как развод нельзя было выхлопотать скоро, тем более что не было достаточных и законных к тому причин, то она решилась бросить своего законного мужа и жить незаконно с любимым человеком. Между тем, как бы в угоду ей, муж вскоре скончался. Оставшись вдовой, она тотчас же вступила в супружество со своим любимцем. Казалось, все благоприятствовало ее желаниям. Даже родственники ее, гнушавшиеся прежде соблазнительной этой историей, впоследствии снисходительно относились к ней и простили ее. «Не у всех же такая сила воли, — говорили они, — которая может одержать победу над сердцем».

Так решили люди, но не так решил правосудный Бог, изрекший: се гряду скоро, и мзда Моя со Мною — воздати коемуждо по делом его (Апок. 22, 12). Прошло немного времени, и в этой женщине увлечение миновало, очарование исчезло, дикие вопли беззаконной любви умолкли, она стала тяготиться новым мужем, пренебрегать им, и наконец отвергла его. Отринутый муж переселялся с места на место, чтобы скрыть свое бесчестие и позор, но нигде не находил себе покоя, и в одно майское утро 1860 года нашли его убитым: выстрелом в лоб из револьвера он покончил свою позорную жизнь. А жена его, спустя год, подверглась умопомешательству и скончалась лишенной рассудка и в нищете.

Блажен человек, проникнутый убеждением, что Всевидящий и Всепромышляющий Господь повсюду и всегда с нами, где бы мы ни были, что бы ни делали! Блажен, кто стяжав сие убеждение, старается зреть Бога перед собой, и жить так, чтобы всегда благоугождать Богу, праведному Судии («Стран.», 1868 г., т. 2, стр. 10).

Грехи нашего времени и недобрые обычаи

Печальные картины представляют нам нравы нашего времени. В низшем сословии народа господствует гибельное, достойное великих слез пьянство. Оно удаляет наш народ от Церкви, без него не обходится ни одна крестьянская сходка, не вершится ни одно дело в крестьянских судах. Оно губит и тело, и душу христианина и лишает Царствия Божия.

Кроме пьянства в том же сословии, проживающем в городских, фабричных и ремесленных заведениях, распространяется нечистая, беззаконная плотская любовь, а из городов проникает в деревни с сопровождающими ее ужасными гнилыми болезнями, которые, делаясь наследственными, грозят сгубить не одно подрастающее поколение.

Преступления разного рода не сокращаются, а умножаются. Наши тюрьмы переполнены преступниками; забывается страх Божий, притупляется совесть, и человек иногда бывает хуже зверя.

Страсть к суетным развлечениям в средних и высших классах распространяется с необыкновенной силой. Места развлечений — клубы и театры — умножаются. Привычка к посещению клубов и разным удовольствиям, в них находимым, убивает семейную жизнь и вредно отзывается даже на хозяйственных делах.

Сцена способствует растлению нравов не только безнравственностью многих представлений, но и несвоевременностью их. В былое недавнее время театр был открываем по будням только и в праздничные вечера, а отнюдь не под воскресные и праздничные дни. Теперь же что видим? Нечестие не разбирает праздников: в навечерие праздника, которое уже относится к самому празднику, театр переполнен во многих городах зрителями.

Христиане не хотят понять, какое великое оскорбление наносят Святой Церкви, кощунственно презирая ее праздники, спасительные для души, и предпочитая им театральные, часто пагубные для души увеселения! Братия, каждый из нас в своем кругу может противодействовать укоренению и распространению недобрых обычаев.

Отец и мать семейства, хозяин дома, всякий член христианского общества должны употреблять всю силу своей власти, влияния, собственного примера, убеждения к тому, чтобы удерживать детей, подчиненных, равных и низших от участия в нечистых общественных развлечениях и увеселительных собраниях под праздники под страхом ответственности перед судом Божиим за неисполнение христианского долга, руководить друг другом ко спасению.

Пусть каждый наставлениями, проникнутыми духом христианской кротости и любви, удерживает своих ближних от пьянства и других пороков, которыми так оскорбляются праздничные дни.

Пусть люди богатые, например Фабриканты, купцы и другие, дадут возможность всем подчиненным не только побывать в праздники в храме Божием, но и доставят возможность читать духовно-нравственные книги, слушать духовные беседы и духовное пение. Они тем спасут душу свою от смерти и покроют множество грехов своих (свящ. Дьяченко «Ежед. поуч.», т. 2, стр. 559-560).

Игра в карты

День ото дня картежная игра у нас развивается. Играют седые старцы и старушки. Играют люди зрелых лет, учатся играть и дети. Играют азартно на деньги, играют, как говорят, «чтобы время убить».

То и другое преступно. Когда играют на деньги, один выигрывает, другой проигрывает. Первый берет у последнего. За что? Не грех брать с другого за труд. А ты, выигрывающий, что сделал тому, от кого получаешь деньги? Ничего. Значит, ты берешь даром, берешь незаслуженно, похищаешь тебе не принадлежащее.

Проигравший отдает деньги. Говорит, что он отдает свои. Верим этому. Но разве для того тебе дал их Бог, чтобы отдавать не нуждающемуся и не трудившемуся для тебя?

Поискал бы ты лучше нищих и бездомных, сирот и убогих. Имеешь лишнее, отдай им. Они построят тебе блаженную обитель на небе.

Еще хуже, если ты проигрываешь не излишнее, а необходимое. У тебя, может быть, есть семья. Чем проигрывать, приобрел бы ты для нее что необходимое. Купил бы книгу хорошую, сам бы почитал и детям дал.

Словом, неужели ты не сумел лучше распорядиться тем, что Бог тебе дал? Кто не знает, до чего доводила иногда людей картежная игра? Разорение, бедность и даже самоубийства следовали за ней. Ты скажешь: «Я играю, чтобы убить время». И зачем это тебе потребовалось тратить праздно время?

Неужели ты не знаешь, что время дороже всех сокровищ?

Жизнь наша коротка, а предстоит нам сделать многое, и самое главное — приготовить душу к вечной блаженной жизни. Как это у тебя остается праздное время, которое ты не знаешь, чем наполнить?

Неужели ты не найдешь занятия более полезного? Берегись ответ дать перед Богом за дорогое время, за пустую трату его. Не для того оно дано нам! (Свящ. Успенский.)

«Мы люди темные»

Часто вы, братия, в оправдание и извинение своих дурных действий и поступков, слабостей своих, говорите: «Нам это простительно, ведь мы люди темные!»

Не значит ли это, что души ваши объяла тьма незнания закона Божия, что ваши сердца любят тьму больше света?

Что за извинение: «Мы люди темные»? Кто же мешает вам каждому просветить себя? Что отвлекает вас от познания пути, по которому можно дойти до Царства Небесного?

И ты, темный человек, не бываешь ли иногда в делах житейских умно просвещенным? Нет, братия, пустое извинение: «Я человек темный!» Следует желать просвещения души, тогда и темнота эта пройдет, как проходит темнота ночи при восходе солнца.

Ты человек темный, неученый, неграмотный? Конечно, лучше быть ученым и просвещенным, чем неученым и невеждой; но помни, что на том свете не станут разбирать, кто сколько знал, а станут спрашивать, кто сколько сделал добра или зла, и по тому будешь судим.

Ты человек, не просвещенный наукой? Но ты христианин, просвещенный благодатью Святого Духа в святом крещении и просвещаемый таинствами Святой Церкви в продолжение всей жизни.

Ты человек неученый? Но ты, верно, знаешь, что грешно и что не грешно делать. Неужели ты не знаешь, что грешно обижать ближнего, иметь злобу, воровать, сквернословить, пьянствовать, обижать вдов и сирот, лениться ходить в церковь Божию?

Неужели ты не знаешь этого и прочего, что запрещено делать христианину?! А если знаешь, то ты не вовсе же темный человек. Если ты иного и не знаешь, что служит ко спасению души твоей, то не оставайся незнающим, а желай узнать. Ходи чаще в церковь, со вниманием слушай Слово Божие. Моли Господа, чтобы Он просветил сердце твое Божественной Своей благодатью, а не говори: «Что с меня взыскивать? Я человек темный». (Соколов, «Простонарод., поуч.», стр. 35-36.)