Спящий тигр

1

Свадебное платье было кремово-белое, с едва уловимым розоватым отливом — как изнанка морской раковины. Шелковая юбка оказалась такой жесткой, что потянула за собой красный ковер, стоило Селине сделать шаг вперед, а когда она попыталась развернуться, подол остался лежать неподвижно, так что она чувствовала себя запакованной в дорогую подарочную обертку.

Жеманным голоском мисс Стеббингз воскликнула:

— Вы сделали превосходный выбор! Платье сидит просто идеально! — она произнесла это по слогам, и-де-аль-но. — Что насчет длины?

— Я не знаю — а как вы думаете?

— Давайте немного подколем… Миссис Беллоуз!

Миссис Беллоуз выступила вперед из уголка, где стояла, дожидаясь, пока ее позовут. В отличие от мисс Стеббингз, которая красовалась в шелковом платье с драпировками, миссис Беллоуз была в черном нейлоновом комбинезоне, а ее обувь сильно смахивала на домашние шлепанцы. На запястье у нее был прикреплен резинкой бархатный игольник; она встала на колени и подколола один край подола. Селина взглянула в зеркало. Несмотря на восторги мисс Стеббингз, ей не показалось, что платье сидит так уж идеально. Она выглядела слишком худой (при этом Селина точно знала, что в последнее время не потеряла ни килограмма), а теплый оттенок усиливал бледность кожи. Помада с губ стерлась, волосы открывали оттопыренные уши. Она попыталась встряхнуть волосами, чтобы они закрыли уши, но от этого крошечная шелковая шляпка, которую мисс Стеббингз водрузила ей на макушку, сбилась на сторону, а когда Селина подняла руки, чтобы вернуть ее на место, подол сместился и миссис Беллоуз с шипением втянула воздух сквозь сжатые зубы, словно случилась невесть какая катастрофа.

— Простите, — сказала Селина.

Мисс Стеббингз немедленно заулыбалась, словно спешила показать, что это не имеет значения, и доверительно спросила:

— И когда же счастливый день?

— Примерно через месяц… наверное.

— Свадьба будет скромной?

— Да.

— Ну конечно, с учетом обстоятельств…

— Собственно, я не хотела покупать свадебное платье, но Родни… мистер Экланд… — она снова запнулась, а потом выговорила: — Мой жених…

Губы мисс Стеббингз растянулись в приторной улыбке.

— Мой жених решил, что это необходимо. Сказал, бабушка хотела бы, чтобы я вышла замуж в белом платье…

— Ну конечно! Он абсолютно прав! Я всегда говорю, что маленькая скромная свадьба и невеста в белом платье — это очень изысканно. А подружек у вас не будет?

Селина покачала головой.

— Очаровательно. Только вы двое. Вы закончили, миссис Беллоуз? Итак — что вы теперь скажете? Попробуйте немного пройтись.

Селина покорно сделала несколько шагов.

— Так гораздо лучше. Нельзя, чтобы вы спотыкались.

Селина чувствовала, что лиф платья почти не прилегает к телу.

— Кажется, оно мне велико.

— Думаю, вы немного похудели, — сказала мисс Стеббингз, руками стягивая ткань, чтобы платье село по фигуре.

— Надо постараться поправиться до свадьбы.

— Вряд ли вам это удастся. Мы слегка его ушьем — так будет гораздо лучше.

Миссис Беллоуз поднялась с колен и несколькими булавками сколола платье на талии. Селина повернулась и прошлась еще немного, а потом платье наконец расстегнули, аккуратно стянули через голову и миссис Беллоуз вынесла его из примерочной.

— Когда оно будет готово? — спросила Селина, натягивая свитер.

— Думаю, через две недели, — сказала мисс Стеббингз. — А что вы решили насчет шляпки?

— Пожалуй, я ее возьму. Она достаточно скромная.

— Я пришлю ее вам за несколько дней до свадьбы, чтобы вы показали ее своему парикмахеру. Будет чудесно, если вы зачешете все волосы кверху и уберете под шляпку.

Селина терпеть не могла свои уши, которые считала слишком большими и уродливыми, но она слабым голосом пробормотала: «О да» — и потянулась за юбкой.

— Вы сами позаботитесь о туфлях, мисс Брюс?

— Да, куплю пару белых лодочек. Большое спасибо, мисс Стеббингз.

— Не за что.

Мисс Стеббингз сняла с вешалки жакет и помогла Селине его надеть. Она обратила внимание на жемчужное ожерелье в два ряда с застежкой, выложенной сапфирами и бриллиантами; оно досталось Селине от бабушки. Заметила и кольцо, подаренное на помолвку, — гигантский звездчатый сапфир в обрамлении бриллиантов и жемчужин. Ей очень хотелось сделать какое-нибудь замечание касательно украшений, но мисс Стеббингз побоялась показаться излишне любопытной или — боже упаси — вульгарной. Вместо этого она молча, с улыбкой дождалась, пока Селина наденет перчатки, а затем откинула тяжелый парчовый занавес примерочной и проводила ее до двери.

— До свидания, мисс Брюс. Была очень рада встрече.

— Спасибо! До свидания, мисс Стеббингз.

Она спустилась на лифте на первый этаж, прошла через многочисленные отделы и наконец сквозь крутящиеся двери вышла на улицу. После духоты магазина мартовский день показался еще более прохладным. Небо над головой было ярко-синее с узором из стремительно движущихся облаков, а когда Селина шагнула на край тротуара, чтобы остановить такси, налетевший порыв ветра подхватил ее волосы, задрал подол юбки и заставил зажмуриться, чтобы пыль не попала в глаза.

— Куда вам? — спросил водитель, молодой мужчина в клетчатой жокейской шапочке. Он выглядел так, словно в свободное от работы время занимался натаскиванием собак для бегов.

— К отелю «Брэдли», пожалуйста.

— Прошу, садитесь.

В такси пахло освежителем воздуха, однако этот запах не мог перебить застоявшийся сигарный дух. Селина потерла пальцем глаз, пытаясь вытащить все-таки попавшую туда соринку, а потом опустила стекло. В парке вовсю распускались нарциссы, девушка скакала на гнедой лошади, деревья уже окутала легкая зеленая дымка — листочки были совсем чистые, ни следа городской копоти и грязи. В такой день грех было торчать в Лондоне. Погода манила за город: подняться на гору или пройтись пешком по взморью. Движение на улицах и тротуарах так и кипело: шли на обед бизнесмены, дамы делали покупки, спешили по делам секретарши, бродили бесцельно разные буддисты и хиппи, влюбленные, держась за руки, подставляли лица свежему ветерку. Цветочница продавала с лотка фиалки, и даже старый бродяга с рекламными щитами на груди и спине вдел цветок нарцисса в петлицу своего бесформенного пальто.

Такси свернуло на Брэдли-стрит и остановилось у входа в отель. Швейцар распахнул дверцу и помог Селине выбраться из машины. Он знал, кто она такая, потому что знал ее бабушку, старую миссис Брюс. Еще маленькой девочкой Селина приезжала с бабушкой пообедать в «Брэдли». И хотя старая миссис Брюс умерла, а Селина приехала сама по себе, он все равно узнал ее и даже обратился по имени.

— Доброе утро, мисс Брюс.

— Доброе утро. — Она полезла в сумочку за мелочью.

— Чудесный сегодня день.

— Только слишком ветреный. — Она заплатила водителю, поблагодарила его и повернулась к дверям. — Мистер Экланд уже здесь?

— Да, приехал пять минут назад.

— Надо же, я опоздала!

— Мужчинам иногда бывает полезно подождать.

Он распахнул перед ней дверь, и Селина ступила в натопленный роскошный холл отеля. Там витали ароматы дорогих сигар, упоительно вкусной еды, цветов и специальной отдушки. Элегантно одетые гости группками сидели на диванах, и Селина внезапно почувствовала себя растрепанной и неприбранной. Она уже собиралась проскользнуть по коридору к дамской комнате, но тут один из мужчин, сидевших у стойки бара, заметил ее, поднялся и пошел ей навстречу. Он был высокий, подтянутый, чуть старше тридцати, в обычной униформе бизнесмена: темно-серый костюм, светлая рубашка в полоску, с неброским рисунком галстук. Лицо гладкое, с красивыми выразительными чертами, уши плотно прижаты к голове, темные волосы, густые и блестящие, на затылке соприкасаются с идеально свежим воротничком. На жилете спереди поблескивает золотая цепочка, часы и запонки тоже золотые. Он выглядел таким, каким, собственно, и был: обеспеченным, лощеным, прекрасно воспитанным и слегка напыщенным.

Он произнес:

— Селина!

Находившаяся на полпути к дамской комнате Селина обернулась и увидела его.

— Ах, Родни…

Она замялась. Он поцеловал ее и сказал:

— Ты опоздала.

— Я знаю. Извини. На улицах столько машин…

Своим взглядом, пусть и вполне добродушным, он явно давал понять, что она выглядит неподобающе. Она как раз собралась сказать: «Мне надо пойти попудрить нос», — но Родни заговорил первым.

— Тебе лучше пойти попудрить нос.

Селине стало неловко. Секунду она колебалась, решая, стоит ли сказать ему, что она как раз направлялась в дамскую комнату, когда он перехватил ее, однако поняла, что оправдываться нет смысла. Вместо этого она улыбнулась, и Родни улыбнулся ей в ответ, а потом они разошлись в разные стороны — внешне полностью довольные друг другом.

Когда она вернулась — светлые волосы тщательно причесаны, нос заново припудрен, на губах свежая помада, — он сидел на крошечном диванчике с шелковой обивкой, дожидаясь ее. Перед ним на маленьком столике стоял его мартини и бокал бледного сухого шерри, которое он всегда заказывал для Селины. Она присела рядом с ним. Он сказал:

— Дорогая, прежде чем мы начнем что-то обсуждать, должен тебя предупредить, что сегодняшние планы отменяются. В два у меня встреча с клиентом — какая-то большая шишка. Ты не обидишься? Мы можем перенести все на завтра.

Они собирались поехать в новую квартиру, которую снял Родни и где им предстояло начать свою супружескую жизнь. В ней недавно перекрасили стены, заменили проводку и трубы, так что им оставалось только измерить комнаты, определиться с выбором ковров и занавесей и сделать заказ.

Селина ответила, что конечно же ничуть не обидится. Ковры вполне могут подождать до завтра. В глубине души она радовалась двадцатичетырехчасовой отсрочке перед моментом, когда ей придется выбирать расцветку для ковра в гостиной и определяться между бархатом и ситцем для штор.

Родни снова улыбнулся, польщенный ее уступчивостью. Он взял ее за руку, повернул обручальное кольцо так, чтобы сапфир оказался точно в середине тоненького пальца, и сказал:

— А чем ты занималась сегодня утром?

На его заданный без обиняков вопрос у Селины имелся дивный романтический ответ.

— Покупала свадебное платье.

— Дорогая! — новость его явно обрадовала. — И где же?

Она все рассказала.

— Конечно, ты можешь решить, что я совсем лишена фантазии, но мисс Стеббингз — начальница отдела вечерних платьев, и моя бабушка всегда обращалась к ней, поэтому я и подумала, что лучше мне пойти к кому-то, кого я знаю. Иначе я, скорее всего, купила бы что-нибудь совсем неподходящее.

— Почему ты так решила?

— Ты же знаешь, какая я бестолковая в смысле покупок: кто угодно меня обведет вокруг пальца.

— И что это за платье?

— Оно белое, точнее, кремово-розоватое. Сложно описать…

— С длинными рукавами?

— Ну конечно.

— Короткое или длинное?

Короткое или длинное?! Селина изумленно уставилась на Родни.

— Короткое или длинное? Конечно же длинное! Родни, не думал же ты, что я куплю себе короткое платье? Я в жизни не видела короткого свадебного платья. Даже не знала, что такие бывают.

— Дорогая, не стоит так волноваться!

— А что если мне действительно стоило купить короткое? У нас будет скромная свадьба, длинное платье в таких обстоятельствах — это просто смешно, да?

— Ты могла бы его обменять.

— Нет, поздно. Его уже перешивают.

— Ну что ж, — сказал Родни умиротворяющим тоном, — тогда это не имеет значения.

— Ты не думаешь, что я буду выглядеть глупо?

— Конечно нет!

— Платье очень красивое. Честное слово.

— Уверен, так и есть. А теперь я хочу сообщить тебе новость. Я переговорил с мистером Артурстоуном и он согласился быть твоим посаженным отцом.

— Ох!

Мистер Артурстоун был старшим партнером Родни, престарелым холостяком и отличался крайне закоснелыми взглядами. Он страдал от жестокого артрита, и одна мысль о том, что ей придется идти к алтарю, таща на себе мистера Артурстоуна, хотя в принципе это ему нужно было поддерживать ее, показалась Селине ужасающей.

Родни, высоко подняв брови, заметил:

— Дорогая, ты могла бы принять это известие чуть более радостно.

— Нет-нет, я рада. Очень мило с его стороны, что он согласился. Но зачем вообще мне нужен посаженный отец? Почему мы не можем поехать в церковь вдвоем, сами дойти до алтаря и обвенчаться?

— Это будет совсем не то.

— Но я почти не знаю этого мистера Артурстоуна.

— Ты его прекрасно знаешь! Он столько лет вел дела твоей бабки!

— Но это не то же самое, что личное знакомство.

— Тебе нужно просто дойти с ним под руку до алтаря. Кто-то должен проводить тебя.

— Не понимаю, почему.

— Дорогая, это часть церемонии. Все равно, других кандидатов у тебя нет. Ты же знаешь.

Конечно, Селина знала. Ни отца, ни деда, ни дядьев, ни братьев. Никого. Один только мистер Артурстоун.

Она глубоко вздохнула.

— Действительно.

Родни похлопал ее по руке.

— Вот и прекрасно. А теперь у меня есть для тебя сюрприз. Подарок.

— Подарок?

Селина была заинтригована. Неужели и на Родни повлияла веселая суета этого солнечного майского дня? Неужели, отправляясь в «Брэдли» на ланч с ней, он заглянул в какой-нибудь изысканный дорогой магазин и купил Селине приятную безделушку, чтобы привнести немного романтики в их предсвадебную пору?

— И где же он?

(В кармане? Дорогие подарки обычно упаковывают в маленькие коробочки.)

Родни наклонился под стол и вытащил оттуда сверток в коричневой упаковочной бумаге, перевязанный бечевкой, — ясно было, что внутри находится книга.

— Вот, — объявил он.

Селина постаралась не показать своего разочарования. Книга… Может, она, по крайней мере, окажется забавной?

— Надо же, книга!

Сверток был тяжелый, и надежда на то, что книга внутри будет развлекательной, растаяла. Наверняка там лежал какой-нибудь поучительный труд, содержащий важные сведения о проблемах современного общества. А может, там был путеводитель, автор которого решил поделиться с читателями своими впечатлениями о диковинных обычаях одного из африканских племен. Родни считал своим долгом повышать интеллектуальный уровень Селины, и его глубоко огорчал тот факт, что она по доброй воле читала только глянцевые журналы, романы в обложках и детективы.

То же самое касалось и других сфер культуры. Селина любила театр, но не могла высидеть четырехчасовой экспериментальный спектакль о бездомных, живущих в мусорных баках. Ей нравился балет, но только если балерины были в пачках и танцевали под вальсы Чайковского; она старательно избегала сольных концертов скрипачей, во время которых чувствовала себя так, словно рот у нее набит кислющим терновником.

— Да, — сказал Родни. — Я ее уже прочел и так впечатлился, что решил подарить тебе такую же.

— Это так мило… — она взвесила сверток на ладони. — О чем она?

— Об одном острове в Средиземном море.

— Звучит обнадеживающе.

— Как я понял, это нечто вроде автобиографии. Этот парень переехал на остров примерно шесть-семь лет назад. Купил дом, перестроил его, перезнакомился с местными жителями. Он очень интересно описывает образ жизни испанцев — объективно, без лишних восторгов. Тебе понравится, Селина.

Селина ответила:

— Я не сомневаюсь, — и положила сверток на диван рядом с собой. — Большое спасибо, Родни, что купил ее для меня.

Они прощались после ланча, стоя на тротуаре, лицом к лицу — Родни надвинул свой котелок пониже на лоб, а Селина держала в руках сверток с книгой и ветер свободно трепал ее волосы.

Он сказал:

— Чем ты собираешься заняться вечером?

— Еще не знаю.

— Может, прогуляешься в «Вудлендз» и попробуешь определиться со шторами? Если выберешь пару образцов, мы сможем взять их с собой, когда поедем на квартиру завтра вечером.

— Да, — идея казалась здравой. — Я так и сделаю.

Он ободряюще улыбнулся, Селина улыбнулась в ответ.

Он сказал:

— Что ж, тогда до свидания. — Он никогда не целовал ее на людях.

— До свидания, Родни. Спасибо за ланч. И за подарок, — быстро добавила она.

Он махнул рукой, словно говоря, что ни то и ни другое не заслуживает особого внимания. Затем, улыбнувшись ей в последний раз, развернулся и пошел прочь, помахивая зонтиком словно тростью, привычно лавируя в толпе, двигавшейся по тротуару. Селина постояла на месте, в глубине души ожидая, что он обернется и помашет ей на прощание, но Родни так и не оглянулся.

Оставшись одна, Селина глубоко вздохнула. День выдался неожиданно теплым. Облака раздуло, и мысль о том, чтобы сидеть в душном магазине, выбирая ткань для занавесок в гостиной, показалась ей кощунственной. Она бесцельно побрела вниз по Пикадилли, перешла дорогу, чуть не попав под колеса, и свернула в парк. Деревья были чудо как хороши, повсюду зеленела молоденькая травка, выросшая на смену старой, пожелтевшей и выцветшей от зимних холодов. Она шагнула на лужайку и ощутила острый запах свежей травы, как от свежескошенного летнего газона. Там и тут пламенели ковры желтых и пурпурных крокусов, под деревьями парами были расставлены складные стулья.

Она присела на один из них, вытянув ноги и подставив солнцу лицо. Вскоре ее щеки защипало от горячих солнечных лучей. Она выпрямилась, сняла жакет, завернула рукава свитера и подумала, что с тем же успехом может сходить в «Вудлендз» завтра утром.

Мимо нее на трехколесном велосипеде проехала маленькая девочка, за ней шел отец с собачкой на поводке. На девочке были красные колготки, синее платье, в волосах — черная ленточка. Отец казался совсем юным, он был в свитере с высоким воротом и твидовом пиджаке. Вот малышка остановила велосипед и пошагала по траве понюхать крокусы — он не пытался остановить ее, а просто смотрел, придерживая велосипед, чтобы тот не укатился под горку. С улыбкой он наблюдал за тем, как девчушка наклоняется над клумбой, демонстрируя окружающим круглую попку, обтянутую красными колготками. Девочка объявила:

— Они не пахнут.

— Я так и знал, — откликнулся отец.

— А почему они не пахнут?

— Понятия не имею.

— Я думала, все цветы пахнут.

— Большинство пашет. Давай-ка, поехали дальше.

— А можно мне их сорвать?

— Не советую.

— Почему?

— Служители парка запрещают.

— Почему?

— Таковы правила.

— Почему?

— Потому что другим людям тоже хочется полюбоваться цветами. Садись на велосипед и поедем.

Девочка вернулась к отцу, забралась на свой велосипед и покатила вперед по дорожке, а отец отправился следом за ней.

Селина следила за этой сценкой, испытывая одновременно удовольствие и зависть. Всю свою жизнь она наблюдала за другими людьми, слушала разговоры других семей, других детей с их родителями. Она могла бесконечно строить догадки касательно их взаимоотношений. В детстве Селина ходила со своей няней Агнес поиграть в парк, но из-за сильной застенчивости всегда держалась особняком и, хотя ей страстно хотелось поучаствовать в общих играх, стеснялась познакомиться с остальными ребятишками. Они редко приглашали ее присоединиться к ним. Ее одежда была слишком чистая, а Агнес, сидевшая неподалеку на скамейке с вязанием в руках, своим грозным видом внушала детям страх. Если ей казалось, что Селине угрожает опасность близкого знакомства с детьми, которых старая миссис Брюс не одобрила бы, Агнес брала свой клубок, с размаху втыкала в него спицы и объявляла, что им пора возвращаться назад в Куинс-гейт.

В доме у них было женское царство — маленькая вселенная, вращавшаяся вокруг миссис Брюс. Агнес, некогда работавшая у нее горничной, повариха миссис Хопкинс и Селина были ее верными подданными, и мужчины, за исключением разве что мистера Артурстоуна, бабушкиного адвоката, а позднее Родни Экланда, представлявшего мистера Артурстоуна, редко переступали их порог. Если мужчина все-таки оказывался в доме — чтобы починить трубу, что-то покрасить или снять показания счетчика, — Селина была тут как тут и немедленно начинала приставать к нему с расспросами. Женат ли он? Есть ли у него дети? Как их зовут? Куда они ездят на каникулы? Это была одна из немногих черт Селины, которые выводили няню из себя.

— Что скажет твоя бабушка, если узнает, как ты своими разговорами отвлекаешь человека от работы?

— Я совсем не мешаю, — иногда Селина могла быть упрямой.

— Зачем тебе все это знать?

Она не могла ответить на вопрос, потому что сама не понимала зачем. Об ее отце в доме никогда не говорили, даже не упоминали его имени. Селина носила фамилию бабушки: Брюс.

Однажды, вспылив, она заявила напрямую:

— Я хочу знать, где мой отец. Есть он у меня или нет? У всех детей есть отцы.

Ей ответили холодно, хотя и беззлобно: отец умер.

Каждое воскресенье Селина ходила в воскресную школу.

— Ты хочешь сказать, что он на небесах?

Миссис Брюс туго завязала узелок на вышивке, которую держала в руках. Смириться с мыслью о том, что «этот мужчина» может сейчас находиться на небе в обществе ангелов, было нелегко, однако религиозное воспитание стояло у нее на первом месте, и она не могла допустить, чтобы вера внучки была поколеблена.

— Да, — ответила она.

— А что с ним случилось?

— Он погиб на войне.

— Как погиб? Что там произошло? (Она не могла себе представить ничего более ужасного, чем смерть под колесами автобуса.)

— Этого мы так и не узнали. Мне действительно нечего тебе сказать.

Миссис Брюс посмотрела на часы — судя по выражению ее лица, она считала разговор оконченным.

— Пойди скажи Агнес, что тебе пора на прогулку.

Агнес, если найти к ней правильный подход, бывала более разговорчивой.

— Агнес, мой папа умер?

— Да, — ответила Агнес. — Он умер.

— А когда он умер?

— Его убили на войне. В тысяча девятьсот сорок пятом.

— Он меня когда-нибудь видел?

— Нет. Он умер до того, как ты родилась.

Селина была обескуражена.

— Но ты же видела его?

— Да, — после некоторой заминки вымолвила Агнес. — Когда твоя мама с ним обручилась.

— А как было его имя?

— Этого я тебе не скажу. Я обещала твоей бабушке. Она не хочет, чтобы ты знала.

— Скажи хотя бы, какой он был? Добрый? Красивый? Какие у него были волосы? Сколько ему было лет? Он тебе понравился?

Агнес, придерживаясь своих раз навсегда установленных принципов, ответила на тот единственный вопрос, который не требовал от нее лжи.

— Он был очень красивый. И закончим на этом. Поторопись, Селина, и перестань волочить ноги — испортишь новые туфли.

— Как бы мне хотелось иметь отца! — воскликнула Селина. Во второй половине дня она провела полчаса у Круглого пруда, наблюдая за отцом и сыном, которые запускали по воде модель яхты; Селина кружила возле них, стараясь подобраться поближе и подслушать их разговоры.

В пятнадцать лет она нашла его фото. Была среда, обычный для Лондона тоскливый дождливый день. Заняться было нечем. Агнес взяла выходной, миссис Хопкинс дала отдых своим пораженным артритом ногам, водрузив их на скамеечку, и читала Народного глашатая. К бабушке пришли гости поиграть в бридж. Из-за закрытых дверей гостиной доносились приглушенные голоса и просачивался дымок дорогих сигарет. Не зная, чем занять себя, Селина слонялась по дому, пока не забрела в гостевую спальню. Там она немного постояла у окна, покрутилась перед трельяжем, принимая картинные позы, и, уже собираясь выходить, обратила внимание на небольшой книжный стеллаж, примостившийся между кроватями. Она подумала, что, возможно, там найдутся книжки, которых она еще не читала, поэтому Селина присела на корточки и начала водить указательным пальцем по корешкам.

Палец остановился на Ребекке. Довоенное издание в желтой обложке. Она вытащила книгу и раскрыла ее, и тут на пол слетела фотография, хранившаяся между отпечатанными мелким шрифтом страницами. Селина подобрала снимок. Мужчина в военной форме. Темные волосы, ямочка на подбородке, кустистые брови; несмотря на приличествующее случаю серьезное выражение лица, в глазах мужчины блестели озорные искорки. Военный в дорогом мундире, застегнутом на все пуговицы, с начищенной до блеска портупеей.

В голове Селины уже возникло неизбежное предположение. В этом выразительном мужественном лице явно просматривалось сходство с ее собственным. Она поднесла фотографию к зеркалу, высматривая общие черты: высокие скулы, линию роста волос, квадратную форму подбородка. Пожалуй, на этом сходство заканчивалось. Мужчина был настоящим красавцем, в то время как Селина красотой не отличалась. Его уши аккуратно прилегали к голове, а у Селины оттопыривались, как ручки у кастрюли.

Она перевернула снимок. На обороте была надпись:

и пара крестиков, обозначающих поцелуи.

Гарриет — так звали ее мать. Теперь Селина точно знала, что держит в руках фотографию отца.

Она никому не рассказала о своей находке. Ребекку она вернула на полку, а фотографию унесла с собой в комнату. После этого она всюду возила ее за собой, обернув в папиросную бумагу, чтобы снимок не помялся и не испачкался. Теперь Селина имела хотя бы некоторое — пускай весьма туманное — представление о своих корнях, однако это не заполнило зиявшей в душе пустоты, и она продолжала наблюдать за другими семьями и слушать чужие разговоры.

Детский голос вторгся в поток ее размышлений. Оказалось, она задремала на солнышке. Селина встрепенулась и сразу же услышала шум моторов на Пикадилли, автомобильные гудки и звонкий голосок девчушки, сидевшей в коляске. Девочка на трехколесном велосипеде и ее отец давно ушли. Вокруг нее сидели совсем другие люди, а одна влюбленная парочка, в пылу страсти позабыв обо всем на свете, умудрилась устроиться чуть ли не у самых ее ног.

Спинка деревянного стула больно врезалась в поясницу. Селина пошевелилась и сверток, который дал ей Родни, соскользнул у нее с колен и упал на траву. Согнувшись пополам, она подняла его и развязала бечевку. На глянцевой белой суперобложке горели красные буквы:

Уголки ее губ поползли вниз. Книга внезапно показалась Селине ужасно тяжелой. Она пролистнула страницы и закрыла книгу, словно уже прочла ее, так что задняя сторона обложки оказалась прямо у нее перед глазами.

Фотография бросилась ей в глаза, как бросается знакомое имя с газетной страницы. Это был любительский снимок, увеличенный до размеров обложки. Джордж Дайер. Белая рубашка с расстегнутым воротом, кожа по контрасту с ней кажется почти черной. Лицо, изборожденное морщинами: они разбегаются от уголков глаз, глубоко залегают по обеим сторонам рта, темнеют между бровей.

И все равно — это было то самое лицо. Он почти не изменился. Ямочка на подбородке, плотно прилегающие уши, озорные искорки в глазах, словно они с фотографом вместе смеются над хорошей шуткой.

Джордж Дайер. Автор книги. Человек, который поселился на острове в Средиземном море и написал книгу о его жителях. Вот, значит, как его звали. Джордж Дайер. Селина открыла свою сумочку, достала из нее фотографию отца и трясущимися руками поднесла ее к снимку на обложке книги.

Джордж Дайер. Он написал книгу. Значит, он жив.