Среди гор

СМЕНА Из гурийской жизни

Поезд останавливается сильным толчком. Толчок сгрудил столпившихся у выхода из вагона пассажиров. Покачнувшийся Гогенешвили наступил на ногу оказавшегося сзади него человека. Сконфуженно извинился.

— Пожалуйста! Виноват в том машинист. Должно быть неумелый.

Недолгая стоянка заставляет спешно оставлять вагон. Было раннее утро. Солнце только что показывалось со стороны гор. Небольшая станция и примыкающее к ней селение лишь просыпались. Здание вокзала оживлял только один человек в форменной фуражке. Когда им, поспешно один за другим, были даны второй и третий звонок, и поезд двинулся вперед, Гогенешвили облегченно вздохнул: ведь он был в родных местах. Где-то близко, за полосой кукурузных полей, катил свои воды Рион; впереди, за рядом гор, скрывалась родная деревня.

Оглянувшись, среди немногих спутников, Гогенешвили увидел человека, которому он наступил в вагоне на ногу.

— Вам знакомы эти места? — спросил тот его.

— Прекрасно! Вырос в этих местах. Верстах в двадцати, за горами, родная деревня, куда я и иду.

— Вот как! А я почти что первый раз здесь. Вы пешком к себе?

— Да, думаю, если спутника найду. Одному скучновато будет.

— Знаете что, — через минуту обратился тот к Гогенешвили, — если вам безразличен спутник, то я пойду с вами. Я здесь на положении туриста, и ваше общество, как знакомого с местом, мне будет и полезно и приятно. И он назвал свою фамилию.

— Что же, идемте. Дорога здесь чудесная. Только прежде надо немного закусить. Если память мне не изменила, тут есть духан[14], и старый Сандро Ломинадзе нас голодными не отпустит.

Гогенешвили взял свой легкий багаж и зашагал через рельсы к селению. Тот, другой, последовал за ним. С первой минуты столкновения он возбудил любопытство в Гогенешвили: костюм рабочего не гармонировал со всем: его обликом интеллигента. Минутами казалось, что он что-то скрывает.

Небольшая улица с двумя рядами построек. Все больше лавки. Парикмахерская. По изобилию фруктов чувствуется разгар лета. Улица просыпалась и принимала деловой вид.

Гурийцы считаются самыми передовыми среди других народностей Грузии. Среди гурийцев почти нет неграмотных. По природе своей гурийцы революционны. В студенческие годы Серго Гогенешвили был эсером. Потом оставил политику и всецело отдался истории родного края. Многочисленная семья Гогенешвили, в родственном своем составе заполнившая небольшое горное селение, насчитывала представителей всех революционных течений. Среди родных Серго было не мало, погибших за свои убеждения.

Хорошая беседа в дороге, что стакан доброго вина за столом. Спутник Серго оказался интересным собеседником. Был он хорошо осведомлен в политических вопросах. О современном положении выражался сдержанно. Его мингрельская фамилия — Цуруа Гогенешвили ничего не говорила.

Когда солнце стояло уже высоко, спутники поднялись на Сабиндилия[15], где не чувствовалось так сильно ласка летнего солнца. Впереди, на юг, тянулось несколько горных цепей. Вдали, на общем фоне их, резкой чертой заканчивалась хвойная растительность, за которой шла полоса альпийских лугов. Вершины дальних гор белели. На западе блестела то золотом, то серебром полоса воды у Черноморского побережья, и светлой лентой извивался Рион.

— Не правда ли, как хорошо? — восторженно бросает Гогенешвили, усаживаясь под деревом.

— Прекрасно, но…

— Что но?

— Но все это чуждо цивилизации. Мы с вами идет пять часов, когда это расстояние можно победить в несколько минут.

— Погодите. Всему свое время.

— Долго же нам с вами придется ждать такого времени без дружеского вмешательства.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего особенного… Подумайте только о том, что мы сейчас очень бедны, несмотря на все наши богатства…

Юго-восточный край гор окутывался тучами. Дальние гребни уже спрятались за лохмотья их. Яркость летнего солнечного утра тускнела.

Большинство гурийских деревень живописно разбросано либо среди гор, либо по берегу шумливых рек. Красивое местоположение их далеко не создает благоприятных условий для экономического их процветания. Обрабатывать землю приходится с большим трудом. Да и не каждый клочок земли бывает пригоден даже для засева кукурузы. Скот хороший в этим местах не водится из-за отсутствия удобных пастбищ, если не считать дальних, в полосе альпийских лугов. Главный источник дохода гурийского крестьянина фрукты, особенно виноград, а также табак.

Не богато жила и родная деревня Серго.

На склоне гор приютилась усадьба Гогенешвили. По середине двора стоял старый дом отца. Ближе к лесу построился муж старшей сестры Маро — Павле; переднюю часть двора занимал незаконченный постройкой дом брата Серго, который после меньшевизма эмигрировал во Францию.

В старом доме жили старики и младшие дети: голубоглазая в мать Тамара и неугомонный пятнадцатилетний Вано, который на лето из школьника и активного члена коллектива пионеров превратился в пастуха. Нижнее помещение дома, обычно нежилое, приспособили для жизни Серго и Цуруа.

Привычный и закрепленный веками долг гостеприимства ввел Цуруа в семью Гогенешвили. Войдя в нее, он сумел быстро получить расположение большинства. Лишь шумливый Вано отнесся к Цуруа критически.

— Откуда ты его выкопал? — спрашивал он брата.

— Ехали вместе из Тифлиса. Да тогда я его, собственно, и не видел… От станции сюда шли вместе.

— И подружились?

— Ну, до дружбы еще далеко… Человек в первый раз в Гурии. Интересуется… Ведь наш, не чужой. Места за столом не просидит.

— Куда он все бегает?

— Спроси, если тебя это интересует.

— А ты веришь в то, что он — рабочий? Врет!

— Почему ты так думаешь?

— А я его вчера спросил, какого он цеха. Говорит — слесарного. Я тогда ему говорю, что у отца ружье охотничье сломалось и нужно, чтобы слесарь его починил. Так не сможет ли он его починить, так как наш слесарь неважный. Он говорит: я тоже неважный. Врет! Совсем он не рабочий.

Серго казалось, что нигде в мире нет такого изобилия уютных уголков, как подле родной деревни. Все в окружающем напоминало ему так много приятного из прошлых лет. Наслаждаясь деревенской жизнью, он как-то не заметил дружбы Цуруа с Павле и того, что у Цуруа завязались какие-то тесные отношения со многими из их селения.

Усадьба Гогенешвили была замкнута узким кольцом плетня. Но тот плетень был так низок, что даже свиньи пренебрегали такого рода забором. Перешагнув через него в наиболее удобном месте, Серго сразу попал на узкую дорожку, которая бежала вниз к шумливому ручью, в котором было устроено нечто вроде запруды для купанья. Насвистывая какой-то мотив, Серго быстро спускался, стараясь не задеть бесшумно пересекающих его путь скромных ящериц.

В стороне от дорожки, в кустах рододендронов, Серго заметил притаившуюся фигуру Вано. Тот, заслышав шаги и свист, обернулся и сделал знак брату подойти. Заинтересованный Серго, осторожно продвинулся к Вано и опустился подле. За кустами шел небольшой обрыв, внизу которого была котловина с навороченными временем камнями. На этих камнях сидели Цуруа, Павле и еще один, неизвестный Серго, человек.

— Я нисколько не сомневаюсь, что все должно пройти благополучно. Для меня ясно, что большинство пойдет с нами. При захвате всего района помощь извне будет оказана сейчас же, — говорил Цуруа.

— Откуда у вас такая уверенность о помощи извне? — спрашивает неизвестный.

— Без наличия такой уверенности было бы безрассудно начинать всю историю.

— Я не верю в такую помощь, — после некоторого молчания заговорил и Павле. — Возможен ли также захват всего района? Где силы для того?

— О! Это меня не пугает. Силы будут. Последнее время, с весны, я успел побывать в очень многих местах, и моя разведка дала благоприятные результаты. Теперь мне надо двинуться дальше, обеспечив здесь надежное руководительство. В Верхнем Селении будет Павле. В Нижнем — я хочу, чтобы были вы.

— Это не так просто, как вы думаете, и я прошу дать мне некоторое время на размышление, — отозвался неизвестный Серго человек.

— Странно! Мне уже казалось, что размышлениям тут нет места. Я должен уйти отсюда.

— Сегодня вечером я дам вам ответ.

— Но только в другом месте, — предложил Павле. — Конец его фразы не дошел до ушей Серго, так как все трое поднялись и направились по дорожке, убегающей из котловины в другую сторону.

Братья некоторое время молчали. У Серго вдруг оформилось многое неясное в облике Цуруа, и личность последнего приняла в его глазах характер героя. Но не так реагировал на все Вано.

— Я же тебе говорил, что он вовсе не рабочий! Он какой-то шпион! Он хочет сделать восстание! — пылко начал пятнадцатилетний мальчик.

— Погоди! Погоди!

— Ничего не погоди! И Павле такой же шпион и тоже за восстание. И они хотят свергнуть советскую власть. Понимаешь ли! Я сейчас же пойду в нашу сельскую ячейку и скажу, чтобы их арестовали.

— Постой, Вано! Не горячись! Я сегодня же поговорю с Цуруа и Павле и все выясню. Зачем нам примешивать ячейку и делать большие неприятности. Я уверен, что ты все преувеличиваешь.

— Совсем не преувеличиваю. Ты слышал, о чем он говорил! А я уж не раз слышал их разговоры: не зря я за ним слежку устроил. Ну, а теперь надо уже и действовать. — И Вано вышел из-под рододендронов и погрозил своим небольшим кулаком в сторону ушедших. И во всем его облике, в его сверкающих глазах Серго почувствовал не пятнадцатилетнего подростка, преобразившегося на лето из школьника в пастуха, а представителя каких-то новых веяний новых молодых сил, который встает на защиту своих убеждений, взглядов, чаяний.

— Вано! — уже другим тоном продолжал Серго, направляясь по той же дорожке обратно к дому. — Я думаю, что самым лучшим будет сделать вот что: мы сегодня с тобой поговорим с Цуруа и Павле. Должны же они, наконец, понять, что всякое восстание сейчас просто глупо, что оно ни к чему не приведет. Советская власть сильна и толкать сейчас людей на восстание просто преступно. Правда, в нашей жизни еще достаточно недочетов, но их надо изжить мирным путем.

— Ну, что толку в твоих разговорах? Цуруа уйдет отсюда, пойдет в другое место и там будет делать свое дело.

— А ты хочешь, чтобы его арестовали? Чтобы арестовали Павле? Ведь Цуруа наш гость.

— Я знаю, что это нехорошо. Ну, а как же иначе? И зачем он только пришел сюда! Я его ненавижу! Он не посмеет сделать восстание…

И по мере разговора с братом, случившееся событие для Серго принимало характер чего-то большого и зловещего. И вместе с тем Серго чувствовал, что исход событий будет всецело зависеть от Вано, еще недавно совсем ребенка, и как-то сразу превратившегося в полноправного члена общества.

Серго весь день чувствовал себя отвратительно. Он не мог найти необходимой линии поведения. Вано еще до обеда исчез. Не было также дома ни Павле, ни Цуруа. Говорить с матерью о всем случившемся он не решался.

За ужином, неожиданно для Серго, собрались все, даже Вано. Настроение у всех было, как будто, хорошее. Павле принес кувшин старого вина и усердно всем подливал. Тамара, с легкостью молодой козочки, носилась из старого дома в дом Павле, где обычно готовили, за новыми кушаньями, — в доме знали, что Цуруа завтра уходит. Надо было для последнего ужина постараться для гостя.

— Завтра пораньше надо будет двинуться. Пойду на Чахатаури. Совсем не думал, что так долго загощусь у вас, — говорит Цуруа.

— Что же вы будете делать в Чахатаури?

— Делать я там ничего не буду, а только посмотрю, куда оттуда мне дальше двинуться.

— И долго вы будете так бродить?

— Да пока солнце горячо, буду бродить. Такую уж я себе нынче цель поставил.

— А работать когда начнете? — бросает Вано.

— Работать?.. Надо, чтобы лень моя немного поостыла. А пока солнце горячо — этого не случится…

Над селением небольшой клочок звездного неба, замкнутого горами. Светловатой полосой лежит на нем млечный путь.

Ужин кончен. Цуруа прощается и благодарит радушных хозяев за гостеприимство.

— Завтра рано пойду. Не увижусь.

Когда очередь доходит до Вано, тот говорит.

— Ну, а я еще с вами увижусь. Хочу проводить вас немного.

Перед тем, как лечь спать, Серго долго сидел подле дома на сваленном дереве. Воздух был свеж, небо звездно, кругом царила тишина. Сидел и думал все о том же: о Цуруа, о Вано. Главное о Вано. Ясного в его думах ничего не было. Но было беспокойство.

Неслышно подошел Вано.

— Где Цуруа? — садясь подле брата, спросил он.

— Спит, — односложно и как-то нехотя отозвался тот.

— Я был в нашей ячейке, — вдруг уронил Вано.

— И что же? — как эхо, задал вопрос Серго.

— Слушай, Серго! — поспешно заговорил мальчик. — Я знаю, что выдавать гостя нехорошо. Но что же могу я сделать, видя в Цуруа врага? Да, он враг, в том не может быть сомнения. Он хочет восстания. Он хочет свержения советской власти, лучше которой нет власти в целом мире… Ты здесь не при чем. Твоя встреча с ним случайная. Может быть было бы хуже, если бы он попал в другую семью… Пусть это не хорошо, но Цуруа надо убрать. Павле без Цуруа скоро образумится, — он очень ленивый… Я рассказал в ячейке, что Цуруа хочет сделать восстание. Они его возьмут по дороге в Чахатаури. Я не хотел, чтобы они делали это у нас дома… Утром я пойду его провожать и по дороге его возьмут… Я знаю, что ты мною недоволен, но! иначе я поступить не могу…

Опять сидели молча.

— Я все же не пойму, Вано, почему ты всю эту историю так близко принял к сердцу? — вдруг спросил брата Серго.

— Почему?.. Да потому, что Цуруа хочет сделать восстание, хочет свержения советской власти. — Мальчик с минуту помолчал. — Ты, Серго, все еще смотришь на меня, как на маленького, будто я ничего не донимаю, что мое дело учиться, либо играть в футбол. Ты очень; ошибаешься. Я кое-что понимаю. Я знаю, что такое советская власть. Я знаю, к чему стремится коммунистическая партия. Я знаю, что советская власть уже сделала и что она сделает в будущем. И нас, ребят, она тоже не забыла. Так скажи мне, Серго, могу ли я Цуруа не считать врагом?

Опять сидели молча. Вдруг предрассветную тишину нарушил недалекий выстрел.

— Что это такое? — вздрогнув, спросил Серго.

— Это знак, что мне пора будить Цуруа. Скоро рассветает, и через час мы должны встретиться с двумя товарищами из сельской ячейки. — И Вано пошел будить гостя.

Серго лег, когда Цуруа и Вано ушли. Он не пошел их провожать: хотелось спать и было опасение попасть в какую-то передрягу. Спал он не долго и тревожно. Снилось ему, что пришли двое каких-то молодых людей, из которых один оказался Вано. Они надели на Цуруа черный балахон, на спине сделали надпись «наш враг» и пошли его расстреливать. Потом он опять видел Цуруа, который упрекал его за то, что он с Вано предали его, своего гостя.

Гогенешвили, видимо, разбудила звонкая песня Тамары. Где-то совсем близко, над головой, девочка беззаботно напевала. Серго быстро встал, ему вдруг показалось, что все нависшие неприятности уже изжиты… Подпевая Тамаре, он вышел во двор. В тени большого дерева лежала старая Джигориа. Важно волоча свои хвосты, бродили по двору глупые индюшки.

— Тамара! Вано дома? — спросил он девочку, которая подметала балкон. Та на минуту остановилась.

— Не знаю. Не видела. — И после краткого ответа продолжала свое незатейливое дело.

Серго пошел купаться.

На обратном пути, освеженный холодной водой, наслаждаясь радостью собственного существования, Гогенешвили вспомнил Цуруа, возможно уже арестованного. Попутно встал облик Вано, так выросшего в его глазах за последние дни. Захотелось увидеть его и расспросить о том, что случилось утром.

— Вано!.. Вано!.. — несколько раз крикнул он, предполагая, что зов его дойдет до ушей брата. Но кругом было тихо.

Перешагнув плетень, Серго подошел к дому Павле. В задней части его, где находился очаг, он встретил мать и старшую сестру. Маро разводила огонь в очаге, а мать готовила тесто для мчады[16].

— Серго! Тебя там какой-то мальчик с запиской ждет, — говорит Маро. — Кажется это Акакий из Нижнего Селения. Что ему надо?.. Обязательно захотел тебя видеть.

Подле старого дома Серго встречает мальчик лет двенадцати и передает клочок бумаги.

— Это от Вано, — тихо говорит он.

Серго взволнованно берет клочок. Что случилось? — Нервным, еще детским почерком Вано пишет.

«Пожалуйста, Серго, маме не надо говорить этого. Скажи, что я с Цуруа ушел в Чахатаури. Акакий все расскажет. Вано».

— Что случилось? — уже спрашивает Серго мальчика. — Где Вано?

Мальчик огляделся вокруг. Во дворе были он и Серго и старая Джигориа.

— Мы все были там, — начал он таинственно и взволнованно, махнув рукой куда-то в сторону. — Я пошел утром вместе с братом. Он в ячейке, комсомолец. Он позволил. Сказал, что я, может быть, пригожусь. Я и пригодился… Когда мы встретились с Вано и хотели взять того, тот испугался и побежал. Мы все вдогонку за ним. Он стал стрелять. Тогда наши тоже начали стрелять. Одна пуля его и срезала. А он своей немного Вано задел…

— Вано ранен?

— Так, немного в руку, повыше локтя. Да вы не пугайтесь, он молодцом. А вот тот на месте остался.

— Цуруа убит?

— Сразу! Наповал! Я вот на селение прибежал об этом сказать. А Вано просил вам в руки записку передать. Не хотел он, чтобы другие все знали.

— А как же перевязку?..

— Не беспокойтесь. Перевязали. У того в чемодане и бинт нашли. Ну, я пошел. Скажу Вано, что видел вас.

— Погоди! Я думаю, ты проголодался.

— Это пустое. Надо туда поспешить. А для еды сейчас винограду кругом много.

Мальчик побежал к выходу. Серго вдруг стало чего-то стыдно. Вспомнилось неясное опасение попасть в передрягу, помешавшее ему утром пойти вместе с Вано.

— Погоди! — неожиданно крикнул он вдогонку мальчику. — Погоди! Я пойду с тобой.

Тот остановился. Казалось, он был озадачен заявлением Серго.

— Зачем? — уже спрашивает он, чтобы рассеять свое недоумение.

— С тобой, туда. Может быть, я вам пригожусь там.

— Нет. Лучше не ходите. Мы сами все сделаем. — И он побежал дальше.

Старая Джигориа несколько раз тявкнула ему вслед и опять улеглась в тени. Серго сконфуженно остановился. В руках его была бумажка, нацарапанная еще незрелой рукой, которая его в чем-то упрекала.