Среди гор

ЭКСПЕДИЦИЯ

Шалико Кучаидзе — комсомолец. Служит он при редакции газеты рассыльным и, кроме того, два раза в неделю, вечером, занимается в кружке политграмоты. И работу на службе и занятия в кружке Шалико охотно выполняет, хотя заниматься политграмотой гораздо интереснее и приятнее уже потому, что кружок ведет Серго Абашидзе. Абашидзе также работает в газете, но не рассыльным, а корреспондентом. Не зря же он учился в университете. Шалико же помнит его не только студентом, но и гимназистом, когда летом, во время каникул, Серго вместе с молодежью из их деревни уходил со стадами в горы, — ведь Серго и Шалико были из одной деревни.

Серго Абашидзе — корреспондент. Часто ему приходится уезжать из большого шумного города то к морю, то в горы. И после каждой его поездки Шалико находил в газете интересные сообщения, то о бакинских нефтяных промыслах и быте рабочих, то о развалинах Нахичевани и сонных жителях этого старого города, то о Чакве и чайных плантациях. И хотелось юноше тоже побывать во всех этих местах и повидать и Чакву, и море, и полазить по горам.

Как-то раз, исполняя какое-то поручение редакции, Шалико встретил на большом проспекте людей, которые привлекли не только его внимание. Одеты те люди были совсем не так, как ему до того приходилось видеть. Правда, в их городе всегда можно встретить очень разно и пестро одетых людей, но одетых в стальную сетку ему еще видеть не приходилось.

И так те два встреченных им человека заинтересовали Шалико, что он, попав в толпу, следовавшую за ними, прошел много лишних улиц и запоздал возвращением в редакцию. Ему, конечно, за то влетело.

Вечером же, после занятий по политграмоте, Шалико поймал в коридоре Серго и спросил:

— Товарищ Серго! Можно вас спросить?

Тот куда-то спешил, но остановился, — ведь Шалико был с ним из одной деревни.

— Ну, кацо! спрашивай! Что тебе непонятно, или из дома известия какие есть?

Шалико на минуту замялся.

— Нет, товарищ Серго!.. Чего тут непонятно… Я вот сегодня на проспекте видел двух людей в сетках…

— А! Это ты хевсур видел! Тут делегация из Хевсуретии приехала. Мне вот на днях придется туда ехать…

— Хевсуры это те, что от крестоносцев?.. Так, стало быть, вы к ним доедете?

— Да, кацо! Придется поехать. Поездка интересная, но немного опасная. Уж не хочешь ли ты со мной?

У Шалико глаза сделались круглыми от удивления: уж не смеется ли над ним товарищ Серго. Это — нехорошо.

— Один я туда, конечно, не поеду, — продолжал тот. — А туда можно либо пешком, либо верхом на лошади. Надо мне будет кого-либо с собой взять. Возьму проводника, знающего дорогу, и тебя. Согласен?

— Так вы не смеетесь надо мной, товарищ Серго?

— Вот чудак! Коли согласен, завтра же скажу о том в редакции, а на той неделе, в начале, и поедем. Вижу, что согласен. Ну, и хорошо, кацо!

И Серго куда-то побежал. А обрадованный Шалико, сделав какой-то хитрый прыжок в воздухе, совершенно незаметно скатился с лестницы на улицу и поспешил домой.

Шалико не верилось, что он, вместе с корреспондентом Серго. Абашидзе и милиционером Михо Баришвили, едет «экспедицией» в Хевсуретию. Серго должен был побывать в глухих селениях этой оторванной от современности народности, установить, насколько там привилась советская власть, а главное — познакомиться с бытовыми условиями населения Хевсуретии.

Уж второй день, как путники в дороге. Уж второй день, как Шалико чувствует за своей спиной винтовку, а под собой старого рыжего жеребца.

Медленно движутся лошади по узкой горной дорожке. Медленно продвигается вперед «экспедиция». На маленьком гнедом скакунке, так мало соответствующем росту всадника, впереди огромный Михо Баришвили; по середине на сером иноходце, скорее похожем на игрушку, Серго, а сзади, замыкая «экспедицию», Шалико на своем старом рыжем жеребце.

Ущелья по берегу Арагвы то расширяются, то суживаются. Горы все растут и растут. Привычные к извилистым горным тропам лошади точно скользят по крутизнам. Кажется, вот неосторожный шаг, камень, выскользнувший из-под копыт, и они вместе со спутниками полетят вниз, в воду сердито шумящей реки. Где-то высоко над головой застыл царственный орел. Он манит Шалико своей неподвижностью.

— Товарищ Серго, можно выстрелить? — спрашивает он.

— Не стреляй! — кричит ему Баришвили. — Может быть, в горах кто-либо притаился, и выстрел твой послужит сигналом к нападению.

— Разве здесь так небезопасно? — спрашивает Серго, перекидывая винтовку и приостанавливая лошадь.

— В горах всегда опасно. Но здесь живут кисты и хевсуры, готовые каждую минуту напасть друг на друга, так и мы всегда можем ждать нападения.

— Чего же это они нападают друг на друга? — уже спрашивает Шалико.

— Чего?.. Видишь, какие горы. Разве тут удобно жить? Ну, и приходится воевать из-за каждого клочка удобной земли для пастбища, для посева. А иногда и просто грабежом занимаются.

Путники едут дальше.

А орел все продолжает стоять в голубой синеве неподвижной точкой. Шалико отводит от него взгляд и думает о том, что вот сейчас на повороте из-за камня выскочит спрятавшийся хевсур, одетый в такую же сетку, как он видел в городе, на большом проспекте, а за ним еще несколько также защищенных кольчугой людей и нападут на них.

— Товарищ Серго! А хевсуры в сетках нападают?

— Выдумал! Сетку они надевают только в торжественных случаях.

— Ну, если так, то справиться с ними при нападении будет нетрудно, — уже вслух кончает свои предположения Шалико.

— Э! Пусть лучше не нападают, — благоразумно вставляет Михо Баришвили. — И, посмотрев на солнце, которое бежало за гребень, замыкающий ущелья, добавил.

— Так через час пути мы должны доехать до небольшого селения. В нем когда-то я бывал. Надо нам там переночевать.

Небольшое селение, всего лишь в несколько дымов, точно прилепилось к горе. Путникам еще издали бросилось в глаза какое-то странное сооружение из серого камня с конусообразной верхушкой, непохожее на другие. Вокруг того сооружения собрались люди.

— А это что такое? — спрашивает Серго, указывая на то сооружение.

— А это часовня, — отзывается Баришвили. — Мы, видно, на праздник попали. Пивом нас будут угощать. Ну, и пиво у них варят!

Экспедицию заметили. Несколько хевсур, в своих длинных рубахах, отделившись от других, пошли к ним навстречу, и попросили принять участие в празднике.

Часовня очень старой стройки, без окон. В углублении высечено из серого же камня подобие иконы. Подле котел для варки пива и очаг для жертвоприношений. Большинство присутствующих, исключительно мужчины, во главе со священником, расположившись вокруг очага, пьют пиво и закусывают жертвенным барашком. Путникам пришлось присоединиться к ним.

— Какого черта! Я не хочу в этой компании участие принимать! — возмущается Шалико и переходит с родного языка на русский. Михо же Баришвили крайне доволен — пиво действительно вкусное, дурманит голову и парализует ноги.

— Михо! — говорит ему Серго, — долго нам здесь оставаться не надо.

У Баришвили среди присутствующих хевсур нашелся знакомый, — он ведь когда-то бывал в этом селении. Тот его узнал и предложил путникам направиться к нему.

Жилище, как ласточкино гнездо, прилипло к горе. Несколько этажей, и крыша первого, служит террасой для второго: на ней сушатся кожа баранов и табак. Внутри, посредине помещения, большой очаг. Убранства почти никакого, лишь ящик с соломой, похожий на кровать. По стенам развешана медная посуда. Грязно.

— Нельзя ли будет у вас переночевать? — спрашивает Серго хозяина, уже немолодого хевсура.

— Отчего же! Мы добрым людям рады. Да только редко они к нам попадают. Дороги у нас плохие да и ехать к нам небезопасно. Кругом люди плохие, обидеть ни за что могут.

У хозяина две жены: старшая — бездетная и младшая, у которой маленький ребенок. Старшая жена ставит перед гостями деревянную чашку с твердыми, как камень, лепешками, сыр и араку, и отходит в сторону, — женщина прислуживает мужчине, когда тот ест.

— Плохо вы живете, — говорит Баришвили, вытаскивая привезенную с собой снедь и угощая хозяина. И все потому, что с соседями ссоритесь, грабежом занимаетесь.

— Не надо так говорить, — возражает тот, — мы не хотим ни с кем ссориться. Нужда заставляет. Ну, если у тебя сосед отнимет баранов, разве ты смолчишь?

— Зачем молчать? — вмешивается Шалико. — Если что у нас пропадет, мы идем в милицию и заявляем. А милиция будет искать. А когда найдет, то пропавшее вернет, а вора накажет.

— Это в городе там можно, а у нас в горах нельзя. Вот я украду твою лошадь. Где будет искать ее твоя милиция?

— А есть у вас исполком? — задает вопрос Серго, что-то до того записывавший в свою книжечку.

— У нас есть старшина. Он, вместе со старейшими решает все наши дела. Но что сделают они, когда и их обижают соседи? Оружия у нас мало, трудно защищаться.

Шалико в душе был огорчен: несколько дней в пути, а ни одного хевсура в панцыре. У некоторых встречных хевсур он видел на их длинных рубахах вышитые крестики, что тоже указывало, как он где-то вычитал, что хевсуры потомки крестоносцев. Но это было все же не то. Ему очень хотелось еще раз здесь, в горах, в какой-нибудь неожиданной и жуткой обстановке, встретить человека в панцырной сетке, в рыцарском шлеме, со старинным булатным мечом и щитом.

Правда, нельзя было сказать, чтобы он не был доволен «экспедицией»: он видел цепи снеговых гор, змейкой извивающихся на голубом горизонте; он видел неподвижно застывших в воздухе орлов; он проезжал мимо мест, где не так давно было поднято меньшевистское восстание, о котором еще говорили памятники в виде полуразрушенных зданий. А главное, он видел родной ему по языку народ, совершенно оторванный от современности, живущий в темноте и невежестве. Все это было, конечно, интересно. Но для полноты впечатления ему чего-то не хватало.

В селении, в котором путники заночевали, задерживаться они не хотели. Утром было решено выехать дальше. Впереди предстоял опасный переезд, предстояло пройти одну тропу, известную под названием «бандитской тропы».

— Недобрый путь вы выбрали, — говорил, провожая своих случайных гостей, хозяин хевсур. — Много крови там пролито. Пожалейте свою. Выберите другую дорогу.

Но намеченный путь был самым близким. Дорога вьется по дну узкого ущелья, стиснутого высокими горами. В боковых расселинах видны развалины когда-то неприступных крепостей и башен. Скалистые склоны годы, лишь видна зелень мха, да кое-где вылезают одинокие чахлые кусты.

Но вот дорога меняется. Путь, расширяется, горы отходят. Где-то спрятанное солнце ласково бросает свое тепло. Изменился суровый ландшафт природы. Опасность уже как будто ушла. Напряжение путников начинает ослабевать. У Шалико проступает разочарование.

— Чего же это он нас бандитами пугал! — недовольно брюзжит он.

— Не зря пугал, — говорит Михо Баришвили, — я и без него знаю, что место проклятое…

Вдруг за поворотом дороги выросли три фигуры. Мелькнули рыжие папахи, блеснули винтовки, и высокие гибкие фигуры какими-то длинными прыжками исчезли в кустах.

— Ну, вот и бандиты! — не совсем ровным голосом бросает Михо, приостанавливая лошадь.

У Шалико сердце замирает не то от радости, не то от страха.

Место, по сравнению с только что пройденным, почти открытое. С одной стороны ряд не очень густого кустарника, за которым спрятались бандиты, с другой — груда наваленных камней и за них без всякой команды, спешившись, залегла «экспедиция».

Камни — защита надежнее, чем кусты. Но силы неприятеля неизвестны. Лошади оставлены поодаль и ищут корма. Вот одна из них направилась к кустам, за которыми залег враг. Навстречу ей из-за кустов выползли двое в лохматых рыжих папахах.

Баришвили быстро перекидывает винтовку и стреляет раз, два, стреляет три раза. Один из бандитов сначала присел, потом скорчился и упал. Другой, пригнув голову в лохматой шапке, быстро побежал в сторону ущелья.

Шалико держит свою винтовку наготове, но не знает, что с ней делать. Михо и Серго, точно боясь потерять время, быстро, будто стараясь перегнать один другого, выпускают пять-десять выстрелов в зловещие кусты. И юноша видит, как оттуда, сделавшись сразу маленькими, бегут в направлении к ущелью еще четыре человека в одинаковых рыжих папахах. Шалико прицеливается и стреляет, и ему делаемся как-то сразу весело: ведь это то самое, что так не хватало ему для полноты впечатления.

Через несколько дней, выполнив намеченный путь, «экспедиция» вернулась в большой пыльный город. Солнце клонилось к западу, и его все еще горячие лучи лизали прощальным поцелуем вершины окрестных гор. Путники, немного усталые, сильно загорелые, проезжали по большому шумному проспекту и, после тишины и безлюдия гор, с удовольствием разглядывали нарядную многоголосую толпу.

— Ну, что, кацо, доволен ли ты поездкой? — спрашивает Серго своего юного спутника.

— Конечно, очень доволен, — почти механически отвечает тот, мысленно сравнивая шумную знакомую улицу с дикими и нетронутыми человеком видами природы и некультурным населением, оставшимся уже позади.

— Вот и хорошо! А чтобы поездка наша не прошла для тебя бесследно, ты на следующем занятии кружка, вместо нашей очередной беседы, сделаешь товарищам доклад о нашей экспедиции.

— Товарищ Серго! — уже не механически отзывается юноша. — Зачем? Ну, что я смогу? Какой там доклад!

— Не отвиливай, кацо! Придется немного подумать, поработать… Я тебе, конечно, помогу. Не бойся!

Шалико сразу стало легче. Он уже себя представил в центре внимания кружка, делающим доклад о поездке. Но что он скажет?

— Товарищ Серго! но о чем же, собственно, будет мой доклад?

— Как о чем?.. О Хевсуретии… О местоположении ее, о населении, об экономическом положении, о бытовых условиях… Мы с тобой вместе разработаем план доклада, а ты по нем, на основании уже полученных впечатлений, расскажешь товарищам о том, что видел.

В коридоре редакции на небольшом клочке бумаги, но крупными, четкими буквами было написано, что сегодня, в 8 час. вечера, в помещении кружка политграмоты тов. Шалико Кучаидзе будет сделан доклад о поездке его в Хевсуретию. Вход свободный.

Еще задолго до 8 час. небольшая комната была уже переполнена. Собрались не только товарищи по кружку, но совсем посторонние незнакомые Шалико люди.

— Какого черта их принесло! — негодовал в душе юноша.

Около восьми часов пришел Серго.

— Ну, кацо, как дела? Пришел тебя послушать.

— Товарищ Серго, чего тут чужие пришли?

— Какие чужие? Не из кружка? Ну, так что же! Интересуются!

В окна влетали звонки трамвая, гудки автомобиля и прочий гомон большой шумливой улицы, когда Шалико занял место за столом, которое обычно занимал Серго. Подле стоял кувшин с водой и кружка. Горло, казалось, немного пересохло, когда юноша начал свой доклад.

— Товарищи, мы вот недавно побывали в Хевсуретии, которая занимает небольшую часть гор Восточной Грузии. Население Хевсуретии относится к одному из старейших воинственных племен нашей республики…

С трудом сделанное начало было завершено. Шалико сразу почувствовал, что собравшихся товарищей привел сюда действительно интерес к хевсурам, тем хевсурам, о которых он и сам еще так недавно почти ничего не знал. И юноша сразу почувствовал себя как-то выше собравшихся на ту сумму впечатлений, которую он получил от поездки в Хевсуретию. И поделиться с собравшимися своими правда немногими и далеко неполными сведениями о Хевсуретии казалось ему уже необходимым.

Небольшая аудитория слушала докладчика внимательно. Некоторые из собравшихся что-то записывали, и это не ускользнуло от внимания Шалико.

В конце своего сообщения юноша указал на то, что тяжелое экономическое положение хевсур является главным образом следствием бездорожья. Вследствие же бездорожья получилась оторванность их от жизни, от современности, и создались те темные неясные бытовые условия, которые сейчас имеются в Хевсуретии.

— Товарищи! — закончил Шалико свое сообщение, — вы видите, что часть наших братьев, живущих сравнительно не так далеко от нашего большого шумного города, всего лишь в каких-нибудь 100–150 верстах, ведет такую темную некультурную жизнь. Наш долг вывести их из того положения, в котором они находятся вот уже многие столетия. Пусть никто из присутствующих здесь этого не забудет.

Шалико исчерпал все свои впечатления, не было им забыто нападение бандитов. Казалось, уже было сказано все, а ему все еще что-то хотелось рассказать собравшимся товарищам. Но порывшись в памяти, он там больше ничего не нашел.

— Ну, товарищи, все! Доклад свой я на этом заканчиваю.

Опять в комнату вошла улица с ее трамвайными звонками, автомобильными гудками и прочею шумихою, которые покрывались гомоном молодых голосов.

— Ну, кацо, ты оказался совсем молодцом! — уже говорит Серго докладчику, дружески хлопая его по плечу. — Теперь постарайся все то, о чем сегодня говорил, написать. Авось и в газету попадешь. И для дела полезно, и тебе — не вредно. А там глядишь, — и в корреспонденты выйдешь.

У Шалико немного кружилась голова. И это было совсем не от того, что в комнате нечем было дышать. Нет! Перед ним вдруг промелькнула какая-то новая, большая широкая дорога жизни. Неудержимо захотелось остаться одному и о чем-то подумать.

И юноша стремительно покинул комнату, в которой еще стоял гул молодых голосов, разбуженных его сообщением. Он быстро скатился с лестницы на шумную улицу и побежал домой.