Глава I Политические мифологии в региональном контексте: средневековый Уэльс


Политические мифологии в региональном контексте: средневековый Уэльс

Об одной зарытой и выкопанной голове: эксгумация в бриттской политической мифологии


Важнейшим источником по ранней валлийской (и шире — бриттской) истории и мифологии является сборник древних легенд Уэльса «Мабиногион». Сборник, включающий в себя 11 легенд, дошел до нас в составе двух рукописных сводов древней валлийской литературы: так называемых «Белой книги Риддерха» (ок. 1325 г.) и «Красной книги Хергеста» (ок.1400 г.)1. Их тексты несколько отличаются друг от друга, что доказывает заимствование из общего, более раннего источника. Название «Мабиногион» дала им первая переводчица на английский Шарлотта Гест, издав в 1838–1849 г. в Лландовери книгу, озаглавленную «Мабиногион из Красной книги Хергеста и других древних валлийских рукописей»2.

«Мабиногион» — множественное число от «мабиноги», хотя лишь первые четыре повести сборника носят название «Ветви Мабиноги» и связаны общим сюжетом и общими героями. Само слово «мабиноги» переводится обычно как «повесть о юности» (от валлийского “mаb”, или “ар”, или “uab” — «юноша», «отрок», «сын»), однако смысл такого наименования не совсем понятен и потому является предметом дискуссий3.

Язык отдельных легенд и сюжеты первых четырех «мабиноги» относятся к разному времени, но большинство специалистов считает, что они были записаны не ранее XI и не позже XII в.4 От себя добавлю — первые четыре ветви «мабиноги» записаны до 1134 г., т. е. до того времени, когда была создана «История бриттов» Гальфрида Монмутского.

В «Истории бриттов» можно уловить влияние этих ветвей. Остальные семь легенд записаны, на мой взгляд, значительно позже, т. к. в них уже чувствуется воздействие «Истории бриттов» и некоторых последующих сочинений «артуровского цикла». Столь подробное рассмотрение текстологических проблем необходимо для того, чтобы уяснить, как из одного текста в другой движется магистральный сюжет — «магическая эксгумация», и как этот сюжет соотносится с общим контекстом бриттской (позже — валлийской) политической мифологии.

Начало данного сюжета лежит во второй из четырех ветвей «мабиноги» — «Бранвен, дочь Ллира». Бендигейд Вран, сын Ллира, король всего острова Британия, был смертельно ранен в ногу отравленным дротиком в битве с ирландским королем Матолхом. Британцы победили, но в живых их осталось всего семеро5. Умирая, Бендигейд Вран приказал отрезать ему голову: «Возьмите мою голову, — велел он, — и отнесите ее на Белый Холм в Лондоне и похороните там лицом к стране франков. И вы должны долгое время провести в дороге. В Харлехе вы будете пировать семь лет, и птицы Рианнон будут петь вам. И моя голова должна быть с вами, как будто она на моих плечах. И в Гуэлсе в Пенфро вы должны находиться четыре по двенадцать лет, и вы останетесь там, пока не отомкнете дверь в Абер-Хенвелен и Корнуолл. И когда вы отомкнете эту дверь, вы отправитесь в Лондон и похороните там мою голову»6.

Здесь стоит сделать ряд пояснений. «Бендигейд Вран» переводится как «Благословенный Вран». Это фигура символическая и в смысле мифологических ее истоков (вторая часть его имени — «Вран» — относится к божеству потустороннего мира; ср. также с ведическим «Варуном»), и в смысле политической мифологии. В древнейшей валлийской литературе существует такой жанр как «триада», где имена и события группируются по тройкам. Триады имеются и на бытовые сюжеты, и на легендарные. Последние объединены в «Триады Острова Британия». Так вот, в 16 «триаде острова Британия» говорится о том, что Бендигейд Вран вместе со своим сыном Карадаугом был взят в плен римлянами и 7 лет прожил в Риме, где обратился в христианство и принес эту веру на остров, за что и был назван одним из Трех благословенных правителей7. Его важнейшее место среди мудрых и могучих правителей Британии подтверждают и другие триады. Антрополог-структуралист сказал бы, что Бендигейд Вран выполняет функции «первопредка».

Итак, голова одного из Трех благословенных правителей была захоронена на Белом Холме в Лондоне (кстати, позднее на этом холме был выстроен Тауэр). Зачем? Ответ на этот вопрос «мабиноги» не дает. Зато в 37 «триаде острова Британия» читаем следующее: «Три счастливых погребения и Три злосчастных выкапывания Острова Британия. / Голова Брана Благословенного, сына Ллира, зарытая на Белом Холме в Лондоне лицом к Франции. До тех пор, пока она оставалась там, как ее положили, саксонская напасть не приходила на этот остров»8.

Мы видим, что голова Бендигейда Врана, ведущего свое мифологическое происхождение от потустороннего мира, «благословенного» правителя Британии, связанного с Римом и принесшего (судя по 16 триаде) христианство на остров, стала гарантом безопасности Британии от саксонского вторжения. Магическая функция такого рода захоронения очевидна. Однако следует отметить, что триады (как и «мабиноги») создавались тогда, когда саксы уже пришли на остров и оккупировали большую его часть. Почему же не спасла зарытая в Белом Холме голова? Ответ можно найти все в той же 37 триаде. Среди Трех злосчастных выкапываний Острова Британии есть следующее: «Артур же выкопал из Белого Холма голову Брана Благославенного, ибо не желал, чтобы чья-то сила защищала этот остров, кроме его собственной»9.

Итак, магическая сила захороненной головы уничтожается эксгумацией. Здесь важны два обстоятельства. Во-первых, не кто-нибудь, а именно Артур, защитник христианской Британии от язычников-саксов, хранитель бриттского единства, сделал это. Можно двояко оценивать его действия.

С одной стороны, логично считать, что он выкопал голову Брана (или Врана), побуждаемый гордыней («ибо не желал, чтобы чья-то сила защищала этот остров, кроме его собственной»), за что был наказан и сам, и вся Британия — почти полным подчинением саксам. Но, с другой стороны, — действия Артура справедливо расценить как символическую замену, символическое перенесение функций правождя, властелина всей Британии, защитника бриттского христианства, с Бендигейда Врана на себя. Иными словами, с эксгумации врановой головы именно Артур становится ключевой фигурой бриттской политической мифологии.

Второе важное обстоятельство заключается в самом появлении в триадах имени Артура. Почти все «мабиноги» (позднейшие), где действует Артур, как уже говорилось, написаны под влиянием «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского и континентальных рыцарских романов. Первое, достаточно случайное, упоминание Артура мы встречаем в «Истории» Ненния10. (Замечу, что здесь нас не занимает задача идентификации исторического Артура, если он вообще существовал). Развернутый образ Артура содержится в «мабиноги» «Видение Ронабви» и в сочинении Гальфрида. Время действия «Ронабви» позже даты выхода в свет «Истории бриттов»11, поэтому влияние первого сочинения на второе исключено (в отличие первых четырех ветвей «Мабиногион» и триад). В «Видении Ронабви» Артур — могущественный бриттский вождь, однако не в прошлом, а в «параллельном» мире, куда попадает герой повествования Ронабви — валлиец середины XII в. В «Видении» можно обнаружить слабое влияние франко-нормандской литературы и, как мне кажется, значительное — «Истории бриттов». Образ Артура перекочевал в «Видение» именно в том виде, в котором он сложился в сочинении Гальфрида Монмутского.

Каков же Артур у Гальфрида? Фигура короля Артура является ключевой в «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского (ок. 1100—ок. 1155 гг.). Ни одному из героев этой книги (включая прародителя всех бриттов — Брута) не посвящено столько страниц. Но дело не только в объеме.

Предшествующая появлению Артура часть «Истории» является как бы «увертюрой», где вкратце «проигрываются» основные темы «истории Артура». Важнейшая из них — «Британия и Рим». Брут, первый вождь бриттов, был праправнуком троянца Энея и (по другой линии) — потомком «царя Италии» Латина12; Брут женился на дочери «греческого царя» Инногене13. Таким образом, в его потомках, по Гальфриду, текла троянская, греческая и латинская кровь. Любопытно также прорицание, услышанное Брутом во сне:

«Остров тот средь зыбей гигантами был обитаем,

Пуст он ныне и ждет, чтоб заселили его

Люди твои; поспеши — и незыблемой станет твердыней,

Трою вторую в нем дети твои обретут.

Здесь от потомков твоих народятся цари, и подвластен

Будет этим царям круг весь земной и морской»14.

(Заметим в скобках, что цитированный отрывок есть повторение с небольшими изменениями знаменитого пророчества из вергилиевой «Энеиды»:

«Та же земля, где некогда род возник ваш старинный,

В щедрое лоно свое, Дардана стойкие внуки,

Примет вернувшихся вас. Отыщите древнюю матерь!

Будут над всею страною там царить Энея потомки,

Дети детей, а за ними и те, кто от них народится»15.)

Сопоставление этих двух отрывков позволяет сделать два заключения: во-первых, Гальфрид явно писал свою «бриттскую “Энеиду”», только вместо одного героя, Энея, у него герой коллективный — бритты; как мы увидим позже, воплощенные в образе Артура. Во-вторых, Бруту пророчество советует плыть к новым землям («острову»), а Энею — вернуться на землю предков. Для потомков Брута вернуться на «землю предков» значит «вернуться в Рим». Но, как мы увидим дальше, возвращение это чревато различными бедствиями.

Первыми такое «возвращение» совершили бриттские короли Бренний и Белин. Рим был завоеван ими. Белин вернулся в Британию, а Бренний остался в Италии и судьба его, судя по всему, была печальной. Вот что пишет об этом Гальфрид: «После разгрома римлян Бренний остался в Италии, неслыханно утесняя народ. Поскольку Римская история повествует о некоторых его поступках и о том, чем все это кончилось, я счел излишним останавливаться на этом, дабы не растягивать и не распространять мое сочинение…»16. Таким образом, получается, что «возвращение» бриттов в Рим не состоялось.

Через некоторое время уже Рим «идет» на бриттов. Юлий Цезарь оказывается в Британии и требует, чтобы король бриттов Кассибеллан покорился римлянам, т. к. оба эти народа происходят от Энея. Кассибеллан возражает, что, хотя и римляне, и бритты ведут свою историю от Приама, тем не менее, бритты не покорятся: они любят свободу, в отличие от римлян. В последовавшем бою Ненний, брат Кассибеллана, захватывает меч Юлия Цезаря, обладающий волшебной силой, но сам получает ранение этим оружием. Через 15 дней Ненний умирает, и в саркофаг к нему кладут этот меч, прозванный Желтой Смертью17. «Династическая связь» бриттов с Римом (через Брута) дополняется еще одной связью, символизированной мечом Цезаря. И в том, и в другом случае связь посредством «крови», но в то же время и «пролития крови», убийства: ведь Брута изгоняют из Италии за убийство отца18; Цезарь мечом смертельна ранит Ненния, но меч переходит к последнему и погребается вместе с ним. В дальнейшем повествовании «династические» связи Британии и Рима обновляются: король Арвираг женится на дочери императора Клавдия — Гевиссе19; император Константин был сыном сенатора Констанция и Елены, дочери Коеля, короля Коерколуна20.

Вторым, после Брута, важнейшим персонажем «доартуровской» части «Истории бриттов» является Максимиан (Максим). Максимиан, внук короля Коерколуна, Коеля, имперский военачальник, пытается овладеть императорским титулом. Эта попытка «возвращения бриттов в Рим» заканчивается трагически и для самого Максимиана (он гибнет) и для бриттов. Во-первых, в Британии не остается воинов, так как претендент уводит их в Галлию и Италию. Во-вторых, в связи с предыдущим, на остров начинаются набеги пиктов и германцев. В-третьих, не в силах противостоять этим набегам, остров покидают римляне21. Таким образом, по Гальфриду, «возвращение» бриттов в Рим приводит к уходу римлян из Британии.

После этих событий беззащитные бритты обращаются за помощью к королю Арморики (Бретани) Альдроену. По версии Гальфрида, Арморика была заселена бриттами под командованием Конана из Корнуэлла, военачальника Максимиана; то есть, за неимением римлян, одна ветвь бриттов (младшая, континентальная) помогает другой (старшей, островной). Брат Альдроена, Константин, изгоняет германцев и правит в Британии 10 лет22. Именно сыновья Константина — Аврелий Амброзий и Утерпендрагон — последовательно выслушивают пророчества Мерлина о грядущем Артуре. Фигура Артура в пророчествах Мерлина — крепчайший римско-бриттский сплав. Вортегирну Мерлин говорит: «Вострепещет род Ромулов пред его свирепостью и будущее римской державы станет сомнительным»23. Утеру Мерлин прорицает, что сын его будет «наделен величайшим могуществом»24.

Как и Брут, Артур был внебрачным сыном. Его мать — Ингерна, жена короля Горлоя — происходила из Корнубии; Утер — из колонизованной бриттами Арморики. «Соединению» Ингерны и Утера способствовал Мерлин, некогда живший в стране гевиссеев (гевиссеем был и дальний предок Утера — Конан)25. Таким образом, в Артуре соединилась кровь потомков Брута (гевиссеев), т. е. просто бриттов, корнубийцев-бриттов, потомков соратника Брута Коринея и армориканцев (континентальных бриттов). В нем символически объединился весь бриттский мир. Подобная позиция явно легализуется и уже упоминавшейся 37 триадой — рассказом о том, как Артур приказал выкопать голову Врана. Артур изгоняет с острова саксов и ирландцев, покоряет скоттов и пиктов. После этого он женится на Геневере, происходившей из знатного римского рода и воспитанной при дворе Кадора (короля Корнубии)26. Так в семье Артура Корнубия и Рим воплощаются еще один раз. А побеждать врагов Артуру помогает его племянник Хоел, король Арморики27. Бриттский мир снова объединяется. Брут воплотился в Артура.

В своих действиях Артур почти зеркально повторяет действия Максимиана: подчинив остров, он (по словам Гальфрида) «возгордился»28 и принялся завоевывать соседние земли; только масштаб артуровых захватов больше: Ирландия, Готланд, Дания, Норвегия и Галлия, которую в свое время завоевал Максимиан. «Воплощение» Брута и Максимиана в Артура делает неизбежным последнее, решающее столкновение бриттов и Рима. Это столкновение закончилось гибелью бриттской державы: уезжая на войну с Римом, Артур оставил управлять островом своего племянника Модреда и королеву Геневеру29. Римлянка Геневера изменила Артуру-мужу, Модред изменил Артуру-королю. Так Рим (и изменой римлянки, и очередным «оставлением» острова для похода в Италию) в очередной (и последний!) раз сыграл роковую роль в судьбе бриттов. Меч Цезаря поразил Ненния, но похоронен в саркофаге бриттского вождя; римлянка Геневера, погубившая Артура, похоронена, по твердому убеждению другого автора XII в., Геральда Камбрийского, рядом с мужем в аббатстве Гластонбери. Впрочем, в «Истории бриттов» утверждается, что Артур, тяжело раненный в битве у Камлана, был перенесен своей сестрой, волшебницей Морганой, на остров Аваллон30. Там же (в т. н. «Пророчестве Мерлина») говорится, что Артур, исцеляющийся на Аваллоне, непременно придет и изгонит завоевателей31. Таким образом, Аваллон занял место Белого Холма, а Артур — место головы Бендигейда Врана; иными словами — центральное место в бриттской политической мифологии.

В «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского на самом деле нет «истории». Несмотря на обилие «событий» там ничего «не происходит»; вернее, происходит одно и то же. Брут делает то же, что Максимиан, Максимиан делает то же, что и Артур. Об этой книге можно сказать словами Карла — Густава Юнга об «Улиссе» Джойса: «Вся книга напоминает червяка, у которого, если его разрезать на части, из головы вырастает хвост, а из хвоста голова»32. В «Истории» господствует циклическое время мифа. Событие, которое могло бы «развернуть» циклическое время в линейное — христианизация Британии — проходит у Гальфрида почти незаметным; оно не накладывает отпечатка на модель поведения главных героев.

Линейное время, собственно, «история» начинается там, где заканчивается «История бриттов» (например, валлийская «Хроника правителей» начинается как раз с года, которым кончается «История бриттов» — с 681 г. — поездкой Кадваладра в Рим и его смертью)33. Знаменитое «пророчество» Мерлина состоит из нескольких аллегорий, описывающих один и тот же круг событий. В сущности, книга Гальфрида — глубоко нехристианское сочинение; внутренний сюжет ее — борьба Рима и Британии, борьба старшего и младшего братьев, сыновей одного отца (Трои). Это, собственно, завершение троянской эпопеи, эпопеи, созданной Гомером и Вергилием: Троя, за пределами самой себя, совершает самоубийство, причем, не один, а несколько раз (Бренний, Максимиан, Артур). То есть, это не однократное принесение себя в жертву (на чем построено христианство), а повторяющееся событие; парадоксально, но — это повторяющееся принесение себя в жертву есть своего рода форма существования. В связи с этим следует вспомнить, что сочинение Гальфрида Монмутского, особенно «артуровский сюжет», часто рассматривают как аллегорию борьбы бриттов против саксов, или бриттов и саксов против нормандцев. Но это не аллегория (столь часто встречающаяся в писаниях средневековых авторов, например, у того же Геральда Камбрийского). Это миф. Миф, отмечает А.Ф. Лосев, ни схема, ни аллегория34. Именно этим привлек гальфридов Артур читателей и почитателей, как только «История бриттов» вышла в свет. Гальфридов (именно «гальфридов») Артур тогда был фигурой популярной, так как был фигурой «мифической», а миф, по определению того же Лосева, «всегда чрезвычайно практичен, насущен, всегда эмоционален, аффективен, жизненен. С мифом “живут”, вернее, в “мифе живут”»35.

А с тем, в чем живешь, обращаешься запросто; так же «запросто», «по-свойски» обращались с гальфридовым Артуром разные авторы по прочтении «Истории бриттов» (например, Вас или Кретьен де Труа). И не только «авторы». Английский король Эдуард I, захватив к 1283 г. Исконный Уэльс, устроил там артуровский турнир и состязание бардов36. Он же, четырьмя годами раньше, ввел в обращение монету в полпенни. Валлийская «Хроника правителей», повествуя об этом событии, отмечает: «Сбылось пророчество Мерлина, говорившего “Ценность монеты изменится, половина станет круглою”»37. Наконец, подписывая в 1256 г. договор с партией шотландских баронов Комминов38, разве не имел в виду гвинедский принц Лливелин ап Гриффид следующие слова из пророчества Мерлина: «Кадвалладр призовет Конана и примет в союз Альбанию (т. е. — Шотландию. — К.К.). Тогда произойдет избиение чужеземцев, тогда реки потекут кровью, тогда в Арморике наружу вырвутся родники и будут увенчаны короной Брута. Камбрия преисполнится радости и зазеленеют дубы Корнубии. Остров будет наречен по имени Брута и изникнет название, данное ему чужеземцами»39? Или Овайн Глендур, разве он не ощущал себя новым Артуром, сражающимся с саксами, восстав в самом начале XV в. против англичан и ведя себя так, будто он — «император бриттов» (достаточно вспомнить его договор с французским королем и «парламент» в Маханхлете)40? Глендуру повезло, и позже он стал такой же составной частью валлийской политической мифологии, как и Артур. Но это уже другая тема.

«Убить» миф можно только одним способом — превратить его в историю, «похоронить» его там, лишить актуальности, развернуть циклическое время мифа в линейное историческое. Миф о бриттском короле Артуре попытался подорвать младший современник Гальфрида Монмутского — Геральд Камбрийский. Геральд известен, прежде всего, как автор «Путешествия по Уэльсу» (1191 г.) и «Описания Уэльса» (ок. 1193 г.) — своеобразных обзоров экономической, социальной, культурной и политической жизни региона, его географических особенностей и обычаев местного населения. Геральд весьма скептически относился к труду Гальфрида, хотя усердно использовал в своих текстах, вплоть до скрытого цитирования. Представляется, что скептицизм Геральда-клирика (он был архидьяконом Брекона), одно время — королевского чиновника, относился не столько к подлинности гальфридова сочинения, сколько к его политико-мифологической концепции. Геральд попытался низвести этот миф к «истории», а Артура — ожидаемого валлийцами со дня на день избавителя — прочно замуровать в прошлом. Для этого Геральд Камбрийский совершил неожиданный шаг — дотошно описал эксгумацию останков Артура, произошедшую якобы в аббатстве Гластонбери. Вот этот отрывок из его сочинения “De principis instructione” (1192 г.): «Сейчас все еще вспоминают о знаменитом короле бриттов Артуре, память о котором не угасла, ибо тесно связана с историей прославленного Гластонберийского аббатства, коего король был в свое время надежным покровителем, защитником и щедрым благодетелем… О короле Артуре рассказывают всякие сказки, будто тело его было унесено некими духами в какую-то фантастическую страну, хотя смерть его не коснулась. Так вот, тело короля, после появления совершенно чудесных знамений было в наши дни обнаружено в Гластонбери меж двух каменных пирамид, с незапамятных времен воздвигнутых на кладбище. Найдено тело было глубоко в земле в выдолбленном стволе дуба. Оно было с почестями перенесено в церковь и благоговейно помещено в мраморный саркофаг. Найден был и оловянный крест, положенный по обычаю надписью вниз под камень. Я видел его и даже потрогал выбитую на нем надпись (когда камень убрали): “Здесь покоится прославленный король Артур вместе с Геневерой, его второй женой, на острове Аваллоне”. Тут на многое следует обратить внимание. Выходит, у него было две жены.

Именно вторая погребена вместе с ним, и это ее останки были найдены одновременно с останками ее мужа. Но в гробнице их тела положены отдельно: две трети гробницы были предназначены для останков короля, а одна треть, у его ног, — для останков жены. Нашли также хорошо сохранившиеся светлые волосы, заплетенные в косу; они, несомненно, принадлежали женщине большой красоты. Один нетерпеливый монах схватил рукой эту косу, и она рассыпалась в прах… И тело оказалось лежащим именно там, зарытое как раз на той глубине, чтобы его не могли отыскать саксы, захватившие остров после смерти Артура, который при жизни сражался с ними столь успешно, что почти всех их уничтожил. И правдивая надпись об этом, вырезанная на кресте, была закрыта камнем тоже для того, чтобы невзначай не открылось раньше срока то, о чем она повествовала, ибо открыться это должно было лишь в подходящий момент. Гластонбери, как ее называют теперь, звалась в прошлом островом Аваллоном; это действительно почти остров, со всех сторон окруженный болотами. Бритты называли его Инис Аваллон, что значит «Остров Яблок». Место это и вправду в старые времена было изобильно яблоками, а яблоко на языке бриттов — «аваль». Благородная Моргана, владычица и покровительница этих мест и близкая родственница Артура, после битвы при Кемелене переправила его на остров, что сейчас зовется Гластонбери, дабы он залечил там свои раны. Место именовалось в прошлом также на языке бриттов Инис Гутрин, что значит «Стеклянный Остров», и из этого названия саксы, когда они тут обосновались, и составили «Гластонбери», и на их языке «глас» значит «стекло», а «бери» — «крепость», «город». Да будет известно, что кости Артура, когда их обнаружили, были столь велики, будто сбывались слова поэта: «И богатырским костям подивится в могиле разрытой»41. Берцовая кость, поставленная на землю рядом с самым высоким из монахов (аббат показал мне его), оказалась на три пальца больше всей его ноги. Череп был столь велик, что между глазницами легко помещалась ладонь. На черепе были заметны следы десяти или даже большего числа ранений. Все они зарубцевались, за исключением одной раны, большей, чем все остальные, оставившей глубокую открытую трещину. Вероятно, эта рана и была смертельной»42.

В чем секрет цитированного отрывка? В нем есть все то же, что и у Гальфрида: Артур, Аваллон, Моргана, Геневера, битвы с саксами. Но это только на первый взгляд. Артур — не герой пророчеств Мерлина, а просто некогда «знаменитый король бриттов» исполинского роста, остров Аваллон вовсе не мистическое обиталище, а просто окруженное болотом гластонберийское аббатство. Артур безвозвратно, окончательно мертв и это доказывают раны в его черепе.

Итак, эксгумировав «исторического» Артура Геральд Камбрийский похоронил Артура «мифического»: настоящий мессия эксгумации не подлежит. Перестав быть «спасителем бриттов», Артур превратился в идеального рыцаря-космополита Средневековья. Это мы видим и в поздних «мабиноги», и в романах «артуровского цикла» (например в «Смерти Артура» Мэлори). Тем самым бриттская политическая мифология должна была лишиться центральной фигуры. Эксгумацию останков Артура в его сочинении можно с полным правом назвать «Четвертым злосчастным выкапыванием Острова Британия».

Подведем некоторые итоги. Эксгумация головы Бендигейда Врана и эксгумация тела Артура имели одно общее последствие: потерю магического статуса. Но смысл их был разным: в первом случае магическая функция была передана выкапывателю (Артуру), во втором — она исчезла бесследно (должна была исчезнуть), как только останки увидели свет (если быть совсем точным — как только эта эксгумация будет описана в тексте). Видимо, мы здесь сталкиваемся с двумя разными подходами к эксгумации: с традиционным бриттским и с характерным для универсалистской культуры средневекового латинского Запада. Впрочем, и в том, и в другом случае, выкапывая мертвое тело, его символически делают «мертвым».

Вышеизложенный сюжет имеет два направления для дальнейших размышлений. Во-первых, он вскрывает некоторые особенности мировоззрения бриттов, в т. ч. их представления о Жизни и Смерти, Том Свете и Этом Свете. Во-вторых, этот сюжет дает толчок к дальнейшей рефлексии над местом мертвого тела в европейской средневековой цивилизации (если мы рискнем некритически использовать данное понятие). Тогда было бы любопытно сравнить рассмотренные нами случаи эксгумации с эксгумацией и повешеньем останков Кромвеля, или с эксгумациями царских захоронений и святых мощей в ранний период советской истории. Может быть, станет ясно, что подобная практика была не столько местью угнетенных, сколько символическими актами, уничтожающими магическую силу мертвых тел.

«Политический» XI век в Уэльсе (1039–1100)


§ I. К постановке проблемы

Особенности социального строя валлийцев и политической организации валлийского общества — вкупе с географическим расположением региона — во многом предопределили крайне запутанную историю Уэльса в XI веке; историю, отличающуюся множеством субъектов и факторов. Невозможно говорить о некоей «общей истории» Уэльса в этот период: исследователь рискует погрязнуть в хаотическое нагромождение событий, которые сложно выстроить концептуально, или он может просто-напросто запутаться в десятках, если не сотнях, сюжетных линий, лишь опосредованно связанных между собой. То же самое, кстати говоря, характерно для истории других островных кельтских регионов указанного периода — Ирландии и отчасти Шотландии1. Даже до прихода в Британию нормандцев политическая история Уэльса представляла собой лишь сумму династических историй Гвинеда, Дехейбарфа, Поуиса, Морганнуга и других, более мелких, исторических областей, причем эти династии пребывали то в спорадических конфликтах, то в не менее спорадических союзах, которые, впрочем, не закреплялись институционально. После 1066 года — и особенно после 1093-го — прибавляется еще два важнейших сюжета — история становления и развития валлийской Марки и история политики английской короны в Уэльсе2. Ткань ежедневной валлийской политики второй половины XI в. состояла из нитей, имевших различное происхождение: сюда вплетались внутри- и междинастические конфликты, отношения лордов Марки с их валлийскими вассалами, с соседними валлийскими династиями, с короной. И, конечно же, важную роль играли силовые линии, связывавшие английскую корону с лордами Марки, валлийскими правителями, не говоря уже о чисто внутрианглийских политических проблемах, у которых иногда присутствовал и валлийский аспект. Следовательно, говорить о некоей «политической истории Уэльса» в данный период можно только условно, лишь опираясь на определенные формальные принципы, которые позволяют задавать вопросы, способные вычленить актуальную политическую проблематику.

Выделим три важнейших политических поля Уэльса второй половины XI–XII вв. Во-первых, это т. н. «Исконный Уэльс» (Pura Wallia) — территория, остававшаяся под контролем местных правителей до полного завоевания Эдуардом I в конце XIII в. Во-вторых, т. н. «Марка» (Marchia Wallie) — приграничные (и не только приграничные) валлийские земли, захваченные и колонизованные нормандскими баронами. Лорды Марки обладали значительной автономией от королевской власти и чаще всего вели себя в своих валлийских владениях весьма самостоятельно. В-третьих, — политика английских королей в отношении Исконного Уэльса и Марки (не говоря уже о том, что позже у короны появились собственные владения в Уэльсе). Каждое из этих политических полей следует рассматривать по-разному — исходя из их особенностей. Так, например, история Исконного Уэльса представляется чередой периодов доминирования той или иной местной династии, тех или иных правителей исторических валлийских областей. В случае валлийской Марки следует говорить о периодах достаточно большой длительности, при изучении которых должны применяться иные подходы (иначе вся история Марки превратится в нескончаемое генеалогически-авантюрное повествование о судьбах пограничной аристократии). А вот политика английской короны в Уэльсе, при всем ее случайном, прагматическом характере в конце XI в., позже приобретает черты некого «политического проекта», в котором достаточно ясно просматриваются разные тенденции, актуализировавшиеся в силу различных обстоятельств как в самом регионе, так и в Англии, на Британских островах вообще и даже на континенте. К началу XII в. эти три поля, взаимодействуя и частично перекрывая друг друга, глубоко преобразуют Уэльс, превращая его из «географического региона», в котором живет этнически однородное население, в «политический регион», имеющий мощные внутренние силовые линии, тесно (и по-иному, нежели прежде) связанный с внешним миром. Парадоксально, но для того, чтобы Уэльс стал таким регионом, потребовались частичные завоевание и колонизация, разделившие его на две части и заселившие некоторые его районы пришлым населением. Уэльс смог претендовать на то, чтобы стать субъектом политики лишь после того, как под угрозу была поставлена его независимость.


§ 2. Уэльс накануне прихода нормандцев в Британию. Гриффид ап Лливелин.

Все вышесказанное имеет отношение к периоду после 1066 г. Однако уже перед нормандским завоеванием Англии в одной из исторических областей Уэльса действовал местный властитель, в правление которого проявился целый ряд принципиальных проблем, либо уже определявших политическое развитие региона, либо таких, которые станут определяющими после прихода нормандцев. Гриффид ап Лливелин был, пожалуй, следующей важнейшей фигурой валлийской истории после легендарного Хауэла Доброго, правившего в первой половине X в. Гриффид ап Лливелин — сын Лливелина ап Сейсилла, который, уничтожив законного претендента Аеддана ап Блегиурида и четырех его сыновей, в 1018 г. стал править в Гвинеде3. В результате тех событий гвинедская «законная династия»4 потеряла власть и смогла вернуть ее лишь почти шестьдесят лет спустя — усилиями Гриффида ап Кинана. Лливелин ап Сейсилл умер в 1023 г.5, т. е. на следующий год после того, как он у Абергвили разбил ирландское войско под предводительством Райна — очередного претендента на власть в Гвинеде6. После периода смуты власть на некоторое время захватил один из «законных претендентов» — Яго аб Идваль, однако в 1039 г. он тоже был убит и контроль над Гвинедом перешел к Гриффиду ап Лливелину7. Этот правитель почти на четверть века стал доминирующей фигурой в Уэльсе.

Политика Гриффида ап Лливелина имела три основные направления. Во-первых, он стремился укрепить свои позиции в Гвинеде и установить господство над всем Уэльсом. Ему удалось подчинить себе Дехейбарф: с 1039 по 1044 гг. он дважды одерживал победы над дехейбарфским правителем Хауэлом аб Эдвином (и, в конце концов, последний погиб в бою)8, а затем между 1045 и 1055 г. он смог вновь установить контроль над этой областью, одержав верх уже над другим представителем местной династии — Гриффидом ап Рхиддерхом9. «Хроника правителей» содержит также запись о разорении Гриффидом ап Лливелином областей Давед и Истрад Тауи в отместку за нападение на его отряд10. Гриффид ап Лливелин столь же беспощадно расправлялся и с возможными соперниками внутри гвинедской династии. В первой половине XII в. в сочинении Уолтера Мэпа “De nugius curialum”11 рассказывается несколько историй о том, как Гриффид вероломно убивал или калечил своих родственников. Современные исследователи сомневаются в точности и правдивости всех сведений, которые можно найти у Уолтера Мэпа12, однако сам факт того, что жестокость Гриффида ап Лливелина осталась в исторической памяти валлийцев (а эта память была переполнена примерами кровавой борьбы за власть) и о ней рассказывается в книге, написанной через сто лет, говорит о многом. Кстати, в “De nugius curialum” приводится апология и самого гвинедского правителя: «Я не убиваю, а только затупляю рога валлийцев, чтобы они не могли причинить вреда своей матери»13. Так или иначе, но власть Гриффида ап Лливелина до самой его смерти не ставилась под сомнение внутри его собственной династии, что же до остального Уэльса, то он смог установить контроль над большей его частью. В последующие сто пятьдесят лет это не удавалось ни одному валлийскому правителю.

Второй серьезной проблемой для Гриффида ап Лливелина был «ирландский фактор», как мы увидим, во многом определивший ключевые повороты его политической и военной карьеры. «Ирландский фактор» оказывал важнейшее влияние на развитие Уэльса в предыдущие века, прежде всего, его северо-западной части. Еще до начала набегов викингов существовали тесные культурные, политические и экономические связи между Уэльсом и Ирландией. Данные топонимики на юго-западе Уэльса свидетельствуют о сильном ирландском влиянии14. Связи эти стали еще теснее после того, как в Ирландии возникли поселения викингов. И ирландцы, и ирландские викинги часто опустошали прибрежные валлийские территории, в некоторых случаях проникая далеко вглубь Уэльса. Британская исследовательница Венди Дэвис считает, что можно говорит о сильнейшем влиянии викингов на севере Уэльса15. Валлийские правители часто нанимали отряды ирландцев и ирландских викингов, а политические изгнанники из Уэльса нередко находили убежище и поддержку на соседнем острове. Центром ирландского влияния на Уэльс (прежде всего, северо-западный Уэльс) был Дублин; интересно, что в середине XI в. ирландский правитель Диармид Мак Маел на Мо, захвативший Дублин, заявлял, что под его властью находятся не только ирландцы и нормандцы, но и «бритты» (т. е. валлийцы)16. «Ирландский фактор» в полной мере проявился уже на третий год правления Гриффида ап Лливелина. Согласно «Хронике принцев» в 1042 г. «язычники из Дублина» взяли в плен некоего Гриффида; скорее всего, это был именно Гриффид ап Лливелин17. В 1044 г. изгнанный Гриффидом из Дехейбарфа Хауэл аб Эдвин пришел в Уэльс с наемным войском из Ирландии, но, как уже говорилось выше, потерпел поражение и был убит. Пять лет спустя ирландцы из врагов превращаются в союзников Гриффида ап Лливелина. Вместе с ними он опустошает Гвент и даже граничащие с Уэльсом английские территории18. Ирландские наемники участвовали в походах Гриффида ап Лливелина против англичан в 1055 и 1058 гг.19 В конце концов, одной из версий смерти этого гвинедского правителя является предположение, что после падения своего господства в Уэльсе он бежал именно в Дублин, где пытался найти поддержку у Диармида Мак Маел на Мо, но был убит там Кинаном аб Яго, претендентом на власть в Гвинеде от «законной династии» (сыном того самого Яго аб Идваля, свергнутого отцом Гриффида — Лливелином ап Сейсиллом20). Таким образом, «ирландский фактор» сыграл важнейшую роль как в возвышении Гриффида ап Лливелина, так и в его падении: его правление представляет собой ярчайший пример того, насколько тесно был связан в середине XI в. Уэльс (особенно — северо-западный Уэльс) с Ирландией. Гриффид ап Лливелин действовал не только в валлийском (и, как мы увидим, английском) политическом контексте, но и в ирландском; более того, будет вполне уместным говорить о существовании некоего общего военно-политического контекста (не говоря уже об экономическом и культурном), включающего восточное побережье Ирландии, Уэльс, северо-западные области Англии и запад и даже часть юга Шотландии21. Именно в таком контексте фигура Гриффида приобретает свой истинный масштаб.

Третьим направлением политики Гриффида ап Лливелина было английское. Валлийские правители имели долгую историю отношений с англо-саксонскими королями и эрлами, прежде всего, мерсийскими. Построенный во второй половине VIII в. королем Оффой пограничный вал пересекали в противоположных направлениях отряды как англо-саксов, так и валлийцев. Разные валлийские правители время от времени признавали верховную власть английского короля, что, впрочем, не имело никакого фактического значения. Набеги валлийцев заставляли англо-саксонских королей предпринимать усилия по укреплению границы с Уэльсом, передавая приграничные графства и должности в них (в том числе и церковные) наиболее верным людям, сведущим в военном деле. Так, Эдуард Исповедник, желая защитить западные территории от атак валлийцев (прежде всего, от отрядов Гриффида ап Рхиддерха из Дехейбарфа), сделал своего племянника Ральфа эрлом Херефорда22. Ральф попытался использовать против валлийцев военную тактику нормандцев — он строил типичные для нормандцев укрепления23 и помимо пехоты располагал кавалерийскими отрядами24. Это, однако, не спасло его от сокрушительного поражения от объединенного войска валлийцев и ирландских викингов в 1055 г. В том же году епископом Херефорда был назначен Леофгар, приближенный Гарольда Годвинсона, эрла Уэссекса и будущего короля Англии. Леофгар открыл военные действия против валлийцев, но потерпел поражение и был убит25. Несмотря на эти неудачи, в эпоху Вильгельма Завоевателя попытки укрепить границу с Уэльсом были продолжены (на совершенно ином уровне) и привели, в конце концов, к созданию Марки. «Ни один из этих уроков не прошел даром для нормандских баронов; они были наследниками успехов Гарольда», — пишет известный британский историк Рис Дэвис в своей, ставшей уже классической, работе «Эпоха завоевания. Уэльс в 1063–1415 гг.»26

Столь важный для истории региона процесс был во многом активизирован именно политикой Гриффида ап Лливелина. Хронологически его правление располагается между двумя столкновениями с войсками мерсийских эрлов. В 1039 г. Гриффид ап Лливелин разбил отряд эрла Леофрика у Рхид-и-грог. Зимой 1064 г. (или, по другой версии, — 1063-го) Гарольд Годвинсон внезапно вторгся в Северный Уэльс и захватил резиденцию Гриффида — Рхидлан; гвинедскому принцу удалось бежать, однако через полгода (или позже) он был убит27. Конечно, взаимоотношения Гриффида ап Лливелина с восточными соседями не исчерпывались конфликтами. В 1046 г. он вместе с эрлом Глостера и Херефорда Свейном Годвинсоном совершил поход в Южный Уэльс против Гриффида ап Рхиддерха28. Три годя спустя Гриффид ап Лливелин вместе с наемниками из Ирландии опустошил приграничные с Южным Уэльсом английские территории. Однако наибольшие триумфы гвинедского правителя связаны с именем эрла Мерсии Элфгаром. Будучи изгнан, этот эрл в 1055 г. попытался вернуть свои владения, для чего взял в союзники не только Гриффида ап Лливелина, но и ирландских викингов. Союзники одержали победу над английским войском, и Гарольд Годвинсон был вынужден согласиться на восстановление статуса Элфгара29. Через три года повторилась та же ситуация — Элфгар был в очередной раз изгнан и снова, в союзе с ирландскими викингами и Гриффидом ап Лливелином, вернул себе власть30. Военный союз был скреплен брачным узами между представителями двух династий: Гриффид женился на дочери эрла. В конце концов, даже падение Гриффида ап Лливелина самым прямым образом связано с его мерсийским союзником — роковое для Гриффида наступление Гарольда Годвинсона на Гвинед началось, судя по всему, лишь после смерти Элфгара31.

Поражение и смерть Гриффида ап Лливелина обозначили конец важного периода как в истории Уэльса, так и в истории соседних областей Англии, и Ирландии. В «Хронике правителей» Гриффид назван «непобежденным» «главой и щитом и защитником бриттов»32. Голова гвинедского правителя и нос его корабля были отосланы в Лондон, Гарольд Годвинсон закрепил победу женитьбой на вдове поверженного врага (и дочери другого своего противника). Впрочем, чуть более двух лет спустя сам Гарольд погибнет в сражении с теми, кто станет наследником не только его королевства, но и его политики в отношении Уэльса.

Правление Гриффида ап Лливелина оказалось кануном нормандского завоевания, создавшего совершенно новую ситуацию как в Уэльсе, так и во всей Британии. Действуя в сложной обстановке, окруженный многочисленными могущественными врагами, которые часто были сильнее его, Гриффид смог добиться поразительных успехов, которых после него — до конца XII века — не добивался ни один валлийский правитель. Он превосходно ориентировался в сложном контексте обширного региона, включающего запад Англии, Уэльс, Ирландию и ряд близлежащих островов. Благодаря этому Гриффид ап Лливелин мог использовать все действующие в регионе силы, в частности, английских эрлов и предводителей ирландских викингов, для установления и поддержания своего господства в Гвинеде и во всем Уэльсе. Более того, Гриффид смог установить контроль над рядом валлийских земель, ранее перешедших англо-саксонским правителям. Рис Дэвис отмечает: «Его успехи были значительны. Английские поселения в плодородных районах, ограниченных с севера рекой Ди и с юга рекой Северн, были опустошены; на северо-востоке, в Рхидлане, бывшем мерсийском городе, Гриффид держал свой двор и собирал дань с бывшего английского манора Бишопстри (Бистр) — недалеко от нынешнего города Молд; на юго-востоке был восстановлен валлийский контроль на границах Гвента и на таких спорных пограничных территориях как Арченфилд. Причем речь идет не только о военных завоеваниях, они (например, на северо-востоке и в районе Озвестри) сопровождались крестьянской колонизацией, которая вернула в эти районы валлийские поселения и валлийский обычай. Гриффид не только навязал Уэльсу единство; он также расширил его границы и поколебал силу английского натиска»33. Следует, однако, отметить, что несмотря на столь серьезные успехи, Гриффид ап Лливелин не помышлял о создании полностью независимого от восточного соседа государства; так, именно в самый разгар своих успехов он «принес клятву, что будет лояльным и верным вассалом короля Эдуарда»3,1. Подобная политика будет характерна для всех последующих валлийских принцев, «собирающих» Исконный Уэльс — они добивались лишь «лучшей» позиции, «лучшего» положения в качестве вассала английского короля.

В то же время, факторы, предопределившие падение Гриффида ап Лливелина, во многом предопределили неудачу всех последующих попыток объединения Исконного Уэльса под властью одного местного правителя. Это, прежде всего, — особенности социального и правового устройства валлийского общества (в частности, обычай раздела наследства), традиционная обособленность различных исторических областей Уэльса, незакрепленность статуса правителя, отсутствие даже зачаточного государственного аппарата и многое другое. Через сто пятьдесят лет после Гриффида ап Лливелина, гвинедские правители попытались начать модернизацию валлийского общества, однако их новые установления, призванные укрепить центральную власть, лишили валлийцев главного оружия в борьбе с английской экспансией. Английская корона в течение двухсот лет не могла завоевать Исконный Уэльс, в частности, потому что не была в состоянии надежно контролировать территорию, на которой ситуация постоянно менялась, будучи зависимой от изменений баланса сил множества политических субъектов. Как только этот баланс начинал определяться одним местным центром власти, стало возможным полное завоевание Исконного Уэльса — достаточно было нанести удар по этому правителю. Даже самый могущественный валлийский правитель не мог один на один противостоять английскому королю. Первый раз в истории Уэльса это было наглядно продемонстрировано падением Гриффида ап Лливелина.


§ 3. Уэльс и нормандское завоевание Англии

В «Хронике правителей» есть запись о драматических событиях в Англии в 1066 г. Она начинается с рассказа о неудачной попытке норвежского короля Харальда Хардрады захватить английский престол после смерти Эдуарда Исповедника, а заканчивается поражением Гарольда Годвинсона от «Вильяма Бастарда» и воцарением последнего35. Так, в этой средневековой валлийской хронике впервые упоминаются «нормандцы». Между тем, в самой истории Уэльса выходцы из герцогства Нормандского появляются несколькими годами раньше, что связано с их медленно возрастающим интересом к английским делам.

Данный интерес институализирован после 991 г., когда при посредничестве папы было подписано соглашение между Ришаром I, нормандским герцогом, и королем Англии Этельредом. После этого соглашения Нормандия перестала быть базой для грабительских набегов осевших там нормандцев на английское королевство. А в 1002 г. договор закрепили женитьбой Этельреда на дочери Ришара I Эмме36 — так завязался династический сюжет, приведший через 64 года нормандского герцога Вильгельма на английский престол.

В течение нескольких десятилетий после свадьбы Эммы в Англию стали приезжать нормандцы, некоторые остались там навсегда. Одним из них был Осберн, получивший церковные владения в Бошене, а в 1072 г. ставший епископом в Эксетере. Его брат Вильям Фицосберн — после 1066 г. один из создателей валлийской Марки — тоже некоторое время пробыл в Англии (предположительно, в пятидесятые годы), а затем вернулся в Нормандию. Как уже говорилось выше, на южной границе Уэльса эрлом Херефорда стал Ральф, сын Годфигу (дочери Этельреда и Эммы) и Дрю, графа Вексена. Вместе с Ральфом на приграничных с Уэльсом землях появился его сподвижник Робер, который позже — после 1066 г. — вернется в регион и обоснуется в Северном Уэльсе в Рхидлане37.

Тем не менее, до 1066 г. нормандцы не играли значительной роли даже на валлийской границе (не говоря уже о самом Уэльсе). В последующие несколько лет ситуация изменилась, но не столь значительно, как это можно было бы предполагать. Во второй раз нормандцы (уже под именем «французов» — так их будут теперь называть валлийские хронисты) упоминаются в записи «Хроники правителей» за 1070 г.38 Правитель из династии Дехейбарфа Маредид аб Овайн был убит в стычке с соединенным отрядом «французов» и валлийцев под предводительством еще одного претендента на власть на юге Уэльса Карадога ап Гриффида ап Рхиддерха39.

Таким образом, мы видим, что нормандцы лишь через шесть лет после Гастингса появляются в Уэльсе и начинают вмешиваться в валлийскую политику. Согласно «Хронике принцев», в следующем году нормандцы опустошили Кередигион и Давед, а еще через год вновь совершили рейд в Кередигион40. После этого они исчезают из «Хроники» на семь лет: в 1081 г. «Вильям, король Англии, Уэльса и большой части Франции» совершил паломничество в Меневию (Сент — Дэвидс)41. Шестью годами позже здесь помещен некролог тому же Вильгельму Завоевателю, названному в этот раз «правителем нормандцев, королем саксов, бриттов и скоттов»42. Но настоящая катастрофа для валлийцев произошла — если верить «Хронике правителей» — пять лет спустя, т. е. в 1093 г. «Французы» убили Риса ап Тюдора, захватили Кередигион и Давед, построили там замки и «завладели всей землей бриттов»43. Итак, согласно этим анналам, нормандцы только в 1093 г., через 27 лет после Гастингса, по-настоящему вторглись в Уэльс и закрепились там. И тут возникает две проблемы: в какой степени можно доверять «Хронике правителей» в этом вопросе и, если ее версия верна, то что останавливало завоевателей более четверти века?

Как известно, «Хроника правителей» является валлийским переводом (точнее — тремя переводами, имея в виду, что существует три версии) не дошедшей до нас латинской хроники44. Сама эта латинская хроника, как считал Томас Джонс, составлена в одном из валлийских монастырей45 в конце XIII в. после смерти принца Уэльского Лливелина ап Гриффида и окончательного подчинения Исконного Уэльса английской короне. Источниками ее стали анналы, которые, утверждает Джонс, велись в Сент — Дэвидсе, Страта Флориде, Лланбадарне и некоторых других цистерцианских монастырях46, преимущественно, на западе и юго-западе региона. Этим объясняется, что в «Хронике правителей» несколько больше упоминаний о событиях в данных частях Уэльса, чем, например, на севере (и особенно на северо-востоке). Учитывая, что впервые после 1066 г. нормандцы активно закреплялись на границе Уэльса и полем их интереса могли стать, в основном, приграничные валлийские земли, то эта их деятельность могла пройти мимо внимания местных анналистов. Больший интерес для авторов «Хроники принцев» представляют совсем иные внешние угрозы (и события в соседней Ирландии): здесь зафиксирована смерть Диармида Мак Маел на Мо47 в 1072 г.,48 неоднократные опустошительные нападения викингов из Ирландии, Мэна и Гебридских островов на Сент — Дэвидс и Бангор49, участие ирландцев в сражении у Минид Карн в 1081 г.50 и Ллех-и-край в 1088-м51. Таким образом, для Уэльса (по версии хрониста) до 1093 г. гораздо более важным были «западные» и «северо-западное» угрозы, нежели «восточная», что подтверждает наше предположение о существовании тогда «большого политического региона», включавшего, в частности, Ирландию и Уэльс (по крайней мере, запад Уэльса).

В любом случае, можно утверждать, что с 1066 по 1093 г. нормандцы все-таки интересовались тем, что происходит в Уэльсе, создавали плацдармы для дальнейшего проникновения туда, колонизировали приграничные валлийские территории и даже совершали спорадические рейды вглубь региона, в такие отдаленные районы, как приморские Давед и Кередигион. Только начиная с 1093 г. эту деятельность можно с полным правом назвать «завоеванием» и «колонизацией». Вильгельму Завоевателю и его наследнику Вильгельму Руфусу необходимо было закрепиться в самой Англии, подавить там сопротивление, устранить внешнюю угрозу со стороны других претендентов на английский престол, отрегулировать отношения с шотландскими королями52. Наконец, от крупнейших вассалов тоже можно было ждать неповиновения — что и произошло в 1088 году после смерти Вильгельма Завоевателя. Среди всех этих задач раздробленный Уэльс, погруженный в междоусобицу, подверженный нападениям из Ирландии и северных островов, неспособный создать серьезную угрозу для английской территории, не представлял постоянного интереса ни для короля, ни для крупных нормандских магнатов.

Тем не менее в эти годы происходит одно важное событие, которое свидетельствует о формировании «валлийской политики» Вильгельма Завоевателя. Речь идет об уже упоминавшейся записи в «Хроники правителей» о «паломничестве» английского короля в Сент — Дэвидс. Рис Дэвис предполагает, что истинная цель короля была продемонстрировать валлийцам свою военную мощь и принять присягу у правителя Риса ап Тюдора, который только что установил контроль над Дехайбарфом53. С этим согласен и Дэвид Уокер54, ссылаясь на «Книгу Страшного Суда», согласно которой некий Riset ежегодно выплачивает королю 40 фунтов за Южный Уэльс. И Дэвис, и Уокер и еще один валлийский историк Энтони Карр55 считают, что речь идет именно о Рисе ап Тюдоре. Так или иначе, в 1081 г. Вильгельм заложил одну из основ политики английской короны в отношении валлийский правителей: от местных принцев требовалось признать верховную власть короля, что было выгодно и той, и другой стороне. Корона поддерживала притязания своих местных клиентов на особый статус в Уэльсе и, таким образом, могла малыми силами сохранять там статус-кво. В этом смысле Вильгельм I заложил один из типов «валлийской политики» английской короны. Именно такой политики придерживался Генрих I в начале XII в., к ней в конце концов пришел в последние годы своего царствования и Генрих II.

Но вернемся к «Книге Страшного Суда». Она дает представление о гораздо большем проникновении нормандцев в Уэльс, нежели это можно судить по «Хронике Правителей». Подробный анализ «валлийских записей» «Книги Страшного Суда» сделал Джон Горонви Эдвардс в работе «Нормандцы и валлийская Марка»56. Вывод историка таков: «„Книга Страшного Суда" показывает, что уже к 1086 году нормандцы, несомненно, проникли в Уэльс в двух направлениях: на северо-востоке и на юго-востоке. “Книга Страшного Суда", таким образом, описывает валлийскую Марку на очень ранней стадии ее формирования и, хотя это описание нельзя дополнить хронологией нормандского проникновения, оно в данном случае дает нам ключ к пониманию модели того, что последовало за этим проникновением»57. Эдвардс отмечает, что помимо записей, свидетельствующих о прямом переходе некоторых валлийских коммотов и даже кантревов58 во владение нормандских лордов, в «Книге Страшного Суда» имеются упоминания о выплате денег короне за владение целыми историческими областями Уэльса. Таких упоминаний два. Первое касается того самого Riset’a, о котором уже шла речь; другое имеет отношение к нормандцу Роберу из Рхидлана. Последний, согласно «Книге Страшного Суда», выплачивал 40 фунтов за «Северный Уэльс» (судя по всему, Гвинед). Эдвардс обращает внимание на то, что характер «владения» Робером «Северным Уэльсом» отличается от характера его же владения валлийскими кантрефами Рхос и Рхивониог, и делает предположение (основанное отчасти на том, что и Робер из Рхидлана и Рис ап Тюдор платят королю одинаковую сумму), что посредством нормандского лорда гвинедский правитель Гриффид ап Кинан, который в это время находился у него в плену, платил короне за свое владение59. Анализ относящихся к Уэльсу записей в «Книге Страшного Суда» позволяет понять не только степень и характер нормандского проникновения в регион к 1086 г., но и прояснить сам характер власти и источник широких прав т. н. Лордов Марки — но об этом чуть позже. А пока вернемся к последовавшим за битвой при Гастингсе военным и политическим событиям на границе Уэльса.


§ 4. Создание валлийской Марки

В конце 60-х-начале 70-х гг. XI в. Вильгельм Завоеватель назначает на ключевые позиции на валлийской границе своих ближайших сподвижников. Таких позиций, если двигаться с севера на юг, три: графства Чешир, Шропшир и Херефордшир60. Как мы помним, их важность была оценена еще англо-саксонскими королями и некоторыми нормандцами, поселившимися в этих местах в середине XI столетия. Вильгельм передает управление Честером фламандцу Гербору, а затем — Гуго из Авранша. Шрусбери был отдан другому сподвижнику короля — Роже Монтгомери. Вильям Фицосберн становится графом Херефорда. Во всех трех случаях создаются новые графства, их владельцы получают от короля широкие права и юридические иммунитеты, включая право основывать города. Вся земля в новых владениях держалась прямо от лорда, а не от короля61; такой объем прав и свобод стали позже называть «палатинатом»62.

Новоиспеченные лорды развили бурную деятельность. Особенно следует отметить уже упомянутого выше Вильяма Фицосберна63 — ближайшего сподвижника короля, опытного администратора и искусного военачальника — который, судя по всему, всего несколько лет пробыл на границе Уэльса (в конце 1071 г. он уехал во Фландрию, где и погиб в сражении)64, но за это время успел сделать так много, что справедливо считается ключевой фигурой в истории создания валлийской Марки. Под его руководством была построена линия замков от Вигмора на севере до Чепстоу на юге. В Вигморе и Клиффорде были основаны бурги, земли между реками Уай и Уск пожалованы монастырям, находившимся в нормандских владениях Фицосберна — Лир и Кормей. Владения в Херефордшире получили Уолтер Ласи (основатель одной из сильнейших в будущем баронских фамилий Марки), Торстин Фицрольф, Ральф де Лимези, Вильям О и другие65. Фицосберн создал очень сильную армию, куда принимал даже беглых преступников. Его законы отличались мягкостью (в сравнении с остальной Англией), что привлекало сюда переселенцев66. Горожане Херефорда — как старые, так и поселенцы — получили права, по образцу тех, которыми обладали жители нормандского города Бретей, где Вильям Фицосберн был некогда стюардом67. Фицосберн пытается обрести поддержку и среди местных вождей, «Книга Страшного Суда» дает нам тому убедительное свидетельство. Там отмечен ряд пожалований некоему «Мариадоту» (Mariadoth), чье явное валлийское имя говорит само за себя68. После отъезда Вильяма Фицосберна его политику продолжили вассалы Ральф де Тони (из Клиффорда) и Торстин Фицрольф (из Каерлеона). Однако уже в 1075 г. сын Вильяма Фицосберна — Роже — принял участие в мятеже против короля и после его поражения приграничные владения Фицосбернов были конфискованы короной. Несмотря на то, что Вильям Фицосберн провел всего несколько лет в Херефордшире, быстрые успехи нормандцев в завоевании и колонизации валлийских территорий в конце 80-х-начале 90-х гг. XI в. были бы невозможны без его подготовительной работы. Чтобы оценить масштаб и особенности того, что он сделал, следует помнить, что до 1066 г. статус Херефордшира отличался от статуса Чешира и Шропшира. Эта территория была оплотом Гарольда Годвинсона, владевшего здесь большим количеством земель, и юридически она не входила в состав Мерсии69. После Гастингса владения Гарольда были конфискованы короной и поэтому в Херефордшире было много т. н. “terra regis”. В своей военно-организационнои деятельности Фицосберн во многом опирался на опыт (пусть и негативный) англо-саксонского эрла Херефорда Ральфа и епископа Леофгара. К тому же здесь еще за десять лет до Гастингса обосновались выходцы с континента — Ришар Фицскроб, Осберн Фицришар и Альфред из Мальборо, которые частично сохранили свои владения и после 1066 г. На первое время сохранил свои позиции на севере Херефордшира и англо-саксонский эрл Эдрик. Эти обстоятельства, судя по всему, во многом определили совершенно особый военно-политический и правовой контекст Херефордшира при Вильяме Фицосберне. Впрочем, британский историк Кристофер Льюис в противовес уже сложившейся историографической традиции70 утверждает, что Вильям не имел столь широких прав и свобод, как графы Чешира и Шропшира, да и нет никаких оснований именовать Херефордшир «палатинатом» даже ретроспективно71.

В Шрусбери Роже Монтгомери, лорд Арундел, кузен Вильгельма Завоевателя и Яильяма Фицосберна, вел похожую политику. Он пытался свести разбросанные старые англо-саксонские поселения в крупные территориальные блоки. Энергичные сподвижники Роджера Монтгомери — Уорин Лысый (шериф Шропшира и муж племянницы графа), Рейноль Байлель, Пико де Сэй, Корбе и др. — получили большие пожалования. Чтобы обезопасить поселения на равнине от Чирбери до восточной части т. н. «вала Оффы» были построены замки Ко, Лувр и другие72. Эта система обороны была завершена строительством замка Монтгомери, который позволял обеспечить контроль над бывшими мерсийскими владениями на запад от вала Оффы — вплоть до Кери и Кедевайна на юге, Арвистли на западе, Эдейрниона и Нанхайдви на севере, и даже вторгаться дальше, как это было в 1073–1074 гг., в Кередигион и Давед. К моменту смерти Роже Монтгомери (1094) Шропшир был достаточно укреплен и представлял собой идеальную базу для дальнейшей экспансии на запад73.

На севере ситуация складывалась для нормандцев еще более удачно, тем более что часть долины реки Ди уже была частично колонизована еще во времена Мерсии и здесь установилась административное устройство по англо-саксонскому образцу. Гуго из Авранша, граф Честера в течение более тридцати лет, и его кузен Робер из Рхидлана освоили достаточно большой район от Басингверка на севере до Бангора Ис-Коед на юге (районы эти попали под юрисдикцию графства Чешир как сотни Атискросс и Экзестэн). Данная территория оставалась под жестким нормандским контролем до сороковых годов XII в.74 Базой нормандского продвижения стал замок в Рхидлане, построенный в 1073 г. на месте прежнего валлийского двора (llys) и саксонского «бурха». Этот замок выдержал нападение валлийцев в 1075 г., а в 1086-м здесь был основан и город, в котором располагался монетный двор. В Рхидлане ввели «законы Бретей», город находился в совместном владении Гуго и Робера75. На запад от реки Клуид характер господства нормандцев был иным. Опираясь на Рхидлан, Робер в 1078 г. основал пост в Деганнви, взял в плен местного предводителя и установил свой личный контроль над кантревами Рхос и Рхивониог76. В «Книге Страшного Суда» записано, что Робер держит эти земли прямо от короля77. О том, что он платил 40 фунтов короне за весь «Северный Уэльс» уже говорилось выше. О размахе нормандского проникновения в северо-западный Уэльс можно также судить и по тому факту, что в 1092 г. епископом Бангора был назначен нормандец, а основанное Гуго аббатство Св. Вербурги в Честере получило пожалования на острове Англси78. Робер из Рхидлана был убит либо в 1093 г., либо — по некоторым новым данным — в 1088 г.79

Таким образом, к 1093 г., в котором ситуация в Уэльсе резко и драматически изменилась, на валлийской границе были созданы мощные плацдармы для нормандского проникновения в глубь региона и начала масштабной колонизации захваченной территории. Проникновение и колонизация, собственно говоря, уже начались, однако их размах был пока достаточно скромным80. Ситуация изменилась только после смерти Вильгельма Завоевателя в 1087 г. и подавления баронского мятежа в 1088-м, а также в результате изменения баланса сил в самом Уэльсе. Но, прежде чем мы перейдем к событиям 1093 г., попробуем прояснить вопрос происхождения и характера власти, которую нормандские бароны получили на валлийской границе и которая легли в основу т. н. «Обычая Марки». Также следует ответить на вопрос: насколько действия завоевателей на границе Уэльса были типологически схожи с их колонизационной политикой в Нормандии, Сицилии, Англии и Шотландии?

Проблеме возникновения «Обычая Марки», прежде всего, происхождения широчайших прав и свобод местных графов и баронов посвящено немало работ. Насколько известно, первым поднял эту тему в 1600 г. антикварий Джордж Оуэн в «Трактате о владениях Марки». Как отмечает Джон Горонви Эдвардс, именно со времен Оуэна стало господствующим мнение, что местные лорды получили вольности от короля, который хотел оградить Маркой свои английские владения81. Эдвардс называет это мнение не более чем «логической конструкцией»82 и противопоставляет ему свое объяснение. Во-первых, он считает, что Вильгельм Завоеватель не давал своим вассалам «карт-бланш» на действия на валлийской границе и поэтому не предоставлял им никаких особых прав на приграничных землях. Но, проникая на территорию Уэльса, нормандские вассалы короны перенимали всю систему власти местных правителей, земли которых оказывались в их руках. Единицей проникновения нормандцев в Уэльс, по мнению Эдвардса, был «коммот» — не только как некая территориальная единица, но и как соответствующая ей определенная совокупность правовых норм и отношений. Таким образом, нормандцы «унаследовали» прерогативы валлийских принцев — именно в этом источник необычайно широких прав и свобод лордов валлийской Марки, ибо особенность этих прав и свобод заключается в том, что они носят «королевский характер», считает Эдвардс83. По мнению историка, именно в этом разница между вольностями нормандских лордов, получивших владения в Англии, и тех, кто обосновался на границе с Уэльсом (или в самом Уэльсе). Точка зрения Эдвардса получила широкое распространение в послевоенной англоязычной историографии, однако ее, на наш взгляд, следует дополнить. Дело в том, что Англия завоевывалась нормандцами как нечто «целое», как «королевство»; с точки зрения Вильгельма Завоевателя, она даже не «завоевывалась», а «возвращалась» ему как законному наследнику Эдуарда Исповедника. Уэльс же именно «завоевывался» — преимущественно, частными усилиями различных нормандских баронов, которые, на свой страх и риск, буквально «вырывали», «выгрызали» куски валлийской территории у местных правителей и удерживали их, прилагая огромные усилия. Конечно, они могли наследовать часть своих огромных вольностей у валлийских принцев, но, судя по всему, они эти вольности расширяли и углубляли с первых же дней своей деятельности в регионе. О том же говорит и крупнейший историк нормандского завоевания Англии Джон Ле Патурель. Ссылаясь на работу Эдвардса, он пишет: «Как и в Англии, нормандские бароны, наследуя своим английским “предшественникам”, вступали во владения правами и обязанностями, связанными с их землями, и, таким образом, они вступили во владение правами и обязанностями тех валлийских королей и правителей, на место которых они пришли. Созданные так “владения Марки” были чисто валлийскими владениями в руках нормандцев и необычные вольности лордов Марки были комбинацией прерогатив валлийских правителей и власти феодальных лордов»84. Обратим внимание на последнюю фразу — речь идет именно о «комбинации» свобод бывших местных правителей с новым феодальным характером власти. Это значит, что уже с самого момента формирования Марки здесь начался процесс феодализации властных отношений. В этом — отличие валлийской ситуации не только от того, что происходило в Англии после 1066 г., но и от того, как проходила нормандская колонизация в Шотландии. В последнем случае она проходила мирно и ограничивалась установлением вассальных отношений между шотландской и английской коронами и проникновением континентальной церкви, ее порядков и людей в шотландские земли85. Подобный вариант стал возможен потому, что в Шотландии была довольно сильная королевская власть, оттого и отношения английской короны к Шотландии после 1066 г. ограничивались, в основном, отношениями с шотландской короной. С другой стороны, шотландские короли приглашали к себе людей с континента и сами перенимали континентальные установления и обычаи — феодальные структуры, титулы, чеканку монеты и проч.86 «Феодализм (в Шотландию — К.К.) пришел вместе с поселением нормандских фамилий частично на землях кельтской церкви, в большей части — в собственных владениях короля Давида в Кумбрии и Лотиане»87.

Говоря об особенностях первоначального нормандского проникновения в Уэльс, не следует забывать и о сходстве с подобными и почти параллельными процессами в самой Англии, а позже — ив Ирландии. Во-первых, в Англии процесс захвата владений местных лордов, их, так сказать, «вымывание» из социальной структуры тоже не был молниеносным. Если большинство крупных англо-саксонских магнатов потеряло свои владения почти сразу, то вот на «среднем уровне» данный процесс растянулся на десятилетия. Ле Патурель считает, что «вымывание», «деградация» английского элемента во владельческой иерархии завершились, судя по всему, только к 30-м гг. XII века. Этот же процесс характерен и для валлийской Марки, только «валлийский элемент» не «вымывался»; власть нормандских баронов чаще всего «надстраивалась» над существующей политической и социальной структурой, почти ее не трансформируя88. К 30-м гг. XII в. в Англии завершилось и первое «перераспределение» крупных владений среди нормандских лордов — на смену одним фамилиям пришли другие; совершенно такой же процесс завершился к тому же времени в валлийской Марке89. Данный процесс можно назвать формированием новой аристократии, весьма разнородной в этническом отношении. Напомню, что в Англию в 1066 г. вторглись не только потомки скандинавов, осевших на севере Франции. В войске Вильгельма Завоевателя были французы, фламандцы, бретонцы и многие другие. Это была аристократия, сформированная герцогами Нормандии в предыдущие десятилетия. Через несколько десятилетий после Гастингса процесс продолжился в Англии и в Уэльсе — на место «старых больших» фамилий, происходивших от близких соратников Вильгельма I, пришли новые, зачастую по прямому приглашению английской короны90. С тех пор в валлийской Марке неоднократно менялись основные фамилии (в зависимости от смены поколений, в том числе), однако никогда этот процесс не был таким быстрым и радикальным, как в начале XII в.

Одинаковыми были и методы нормандской колонизации английских и валлийских территорий. Прежде всего, стоит упомянуть о роли замков и церкви в этом процессе. Возведение замков было «фирменным знаком» нормандской экспансии; где бы нормандцы не появлялись — на континенте или в Британии, тут же начиналась буквально эпидемия повсеместного военного строительства91. Нормандские замки, даже в своем первоначальном (достаточно примитивном) виде выполняли не только, собственно, военную функцию; они становились ядром владения лорда, которое прирастало близлежащими землями, и вокруг которого постепенно складывалась целая система владений поменьше92. Огромную роль в завоевании и колонизации сыграла нормандская церковь. Джон Ле Патурель считает, что «агрессивность… мирского нормандского общества и его лидеров была поддержана и, возможно, даже воодушевлена церковью в Нормандии»93. Нормандские герцоги и их вассалы были энергичными покровителями церкви (особенно новых монастырей) в самой Нормандии: здесь с 1035 по 1066—й почти каждый год основывалось по монастырю94. После Гастингса эти монастыри стали основывать обители в Англии, позже — в Шотландии, еще позже — в Уэльсе. В кельтских регионах Британии континентальная монастырская система практически полностью вытеснила традиционную местную; в Уэльсе на первых порах пришедшие священники и монахи активно поддерживали колонизаторов, да и сами получали во владение большое количество земель. Лишь потом, в середине XII века, некоторые представители нового клира стали осознавать специфические региональные интересы и действовать, как они считали, согласно с этими интересами — достаточно вспомнить англо-нормандского епископа Сент — Дэвидса Бернара и, позже, знаменитого Геральда Камбрийского95.


§ 5.1093 год и формирование нового «политического региона» в Уэльсе

Но вернемся к «роковому» для валлийцев 1093 г. Активное завоевание Уэльса нормандскими лордами совпало (впрочем, даже стало последствием) важного изменения в самой внутриваллийской политике. Напомню запись «Хроники правителей» от этого года: «Рис ап Тюдор, король Юга, был убит французами, которые населяли Брихейниог, и вместе с ним пало все королевство бриттов»96. Рис ап Тюдор был одним из оплотов политической системы, установившейся в Уэльсе после 1081 г. Тогда в сражении у Минид Карн соединенное войско этого правителя и претендента на власть в Гвинеде Гриффида ап Кинана одержало победу над силами сразу нескольких валлийских принцев. Трахаерн ап Карадог,97 Карадог ап Гриффид и Мейлир ап Рхиваллон были убиты; фактически, Рис ап Тюдор получил возможность править Дехейбарфом, а Гриффид ап Кинан — шанс вернуть власть в Гвинеде своей династии98. Напомню, что в том же 1081 г. Вильгельм Завоеватель, судя по всему, приняв оммаж от Риса ап Тюдора, упрочил позиции последнего на юге Уэльса, что, как уже отмечалось выше, отражено в «Книге Страшного Суда». Этот статус, который, вероятно, давал правителю Дехейбарфа определенный иммунитет от нападений нормандцев, исчез после смерти Вильгельма I. Не исключено, что события 1093 г. стали результатом и некоторого изменения политики английской короны при Вильгельме Руфусе. Так или иначе, система, в основании которой лежали военные и дипломатические события 1081 г., рухнула 12 лет спустя99.

После описания убийства Риса ап Тюдора «французами» в «Хроники правителей» следует такая запись: «В течение двух месяцев французы захватили Давед и Кередигион, которые до тех пор не были в их власти, поставили там замки и укрепили их. И потом французы захватили все земли бриттов»100. Любопытно, что запись о катастрофе, постигшей валлийцев, завершается сообщением о такой же, если не большей, беде, постигшей шотландцев: «И Маелколуим101, сын Доннхадха, король пиктов и скоттов, и Эдуард, его сын, были убиты французами. Королева Маргарита, жена Маелколуима, когда услышала, что муж и сын ее убиты, обратила свои надежды к Господу и молилась, что не хочет более жить в этом мире. И Господь внял ее молитве и на седьмой день она умерла»102. Таким образом, следуя логике валлийского хрониста, если в 1066 г. нормандцы (французы) захватили Англию, то в 1093-м то же самое случилось с кельтскими регионами Британии — Уэльсом и Шотландией. При том что военное проникновение нормандцев в Уэльс и Шотландию началось за два десятилетия до этих событий, для современников и ближайших потомков важнейшей датой стал именно 1093 г., после которого, например, в Уэльсе, именно нормандские лорды и английская корона становятся основной внешней силой, трансформирующей регион. Хотя влияние ирландцев, датчан и жителей северных островов на первых порах и сохраняется, но постепенно оно сходит на нет103, а к последней трети XII в. и сама Ирландия становится целью англо-нормандской экспансии, главным плацдармом которой был Южный Уэльс. Таким образом, распадается уникальный исторический «большой регион», включавший северо-запад и юго-запад Уэльса, Ирландию, остров Мэн, еще ряд островов на западе и северо-западе Британии, и юго-западную часть Шотландии. Как это ни странно, именно нормандская экспансия окончательно сформировала Уэльс как политический регион — несмотря на то, что единого валлийского государства создать, в конце концов, так и не удалось.

События в Уэльсе, начиная с 1093 г., развивались стремительно. На юго-востоке нормандцы укрепились в Гвенте и последовательно захватили Гвинллог и Гламорган. В районе центральной Марки они укрепились в Брихейниоге и сделали первые шаги в таких высокогорных районах, как Раднор, Буеллт, Мэлиенид и Элваэл. Как уже было сказано, наиболее успешным были действия нормандцев на юго-западе — там они подчинили все западное побережье, построили замки и стали совершать рейды в Кидвели, Гауэр и Истрад Тауи. Наконец, на северо-западе они к 1098 г. захватили большую часть острова Англси и заставили местных правителей искать убежища в Ирландии104. В этих событиях примечательна не только скорость продвижения завоевателей вглубь Уэльса, но и то, что главные роли в них часто играли вовсе не самые крупные лорды Марки. Так, например, путь нормандцам в центральный и западный Уэльс открыл Бернар из Нёфмарша, не принадлежавший к верхнему слою аристократии Марки. Именно он к 1093 г. укрепился в Брихейниоге, что, в конце концов, вызвало ответные действия Риса ап Тюдора, в ходе которых последний был убит105.

Сразу за тотальным наступлением нормандцев последовала тотальная же реакция валлийцев — впервые в истории региона; это говорит о том, что к концу XI в. в Уэльсе изменились сами основы политической жизни. На северо-западе после смерти Роббера из Рхидлана Гриффид ап Кинан к 1100 г. вернул себе власть над Гвинедом. Граница между его владениями и владениями лордов Марки установилась по реке Конви. В 1094–1098 гг. местные династии почти полностью отвоевали Давед и Кередигион, оставив нормандцам несколько опорных пунктов, вроде Пемброка. Даже в Брихейниоге валлийцы стали вытеснять нормандцев106. Не помогли и вторжения королевской армии в 1095 и 1097 г.107 Возмущение валлийцев было повсеместным, и это говорит о том, что они, чуть ли не впервые в своей истории, осознали себя одним народом — не только в литературе, но и в политике. Свою роль сыграли, конечно, жестокость, алчность и высокомерие завоевателей. «Хроника правителей» так сообщает о событиях 1098 г. на острове Англси: «И после этого, так как люди Гвинеда не могли терпеть более законы и несправедливости французов, они восстали во второй раз…»108.

Одновременно с военными неудачами лорды Марки, как уже говорилось выше, получают сильнейший «династический» удар: один за другим сходят с арены «старые фамилии» валлийской границы. В 1098 г. во время рейда на Англси гибнет от рук норвежского короля Магнуса Гуго Монтгомери, граф Шрусбери109. В 1101 г. умирает Гуго из Авранша, граф Честер110. Наследники Гуго Монтгомери — Робер, граф Шрусбери, и Арнульф, граф Пемброк (кстати, женатый на дочери ирландского вождя Мурьгертаха111) — составили заговор против нового английского короля Генриха I и, потерпев поражение, были лишены владений в Уэльсе112. Таким образом, с пресечением присутствия в Уэльсе Фицосбернов (1075) и Монтгомери (1102), а также длительным несовершеннолетием отпрыска Гуго из Авранша — Ришара (1101–1114)113 лордам Марки пришлось туго, а их младшие вассалы были не в состоянии продолжить прежнюю политику в тех же масштабах. В начале XII в. интересы нормандцев мало-помалу ограничиваются Южным Уэльсом.

Наконец, стабилизации ситуации в Уэльсе и на его границе способствовала смена королей в самой Англии. В 1100 г. на охоте погибает Вильгельм II, на престол восходит его младший брат Генрих, который уже через год начнет вести иную, нежели предшественник, политику в валлийской Марке и в Уэльсе; корни этой политики следует искать, прежде всего, в царствовании Вильгельма Завоевателя. Таким образом, события рубежа XI–XII вв. — масштабное завоевание валлийских земель нормандцами, сменившееся столь же масштабным возмущением местных жителей, исчезновение «старшего поколения» лордов Марки, начало правление Генриха I — подвели не только хронологическую, но и содержательную черту в политической истории Уэльса. Примерно за 60 лет — с начала правления гвинедского принца Гриффида ап Лливелина до установления контроля над тем же Гвинедом Гриффида ап Кинана (потомка династии, которая была свергнута Гриффидом ап Лливелином) — Уэльс пережил глубочайшую политическую трансформацию. В результате объединительных попыток могущественного гвинедского правителя и последовавшего за ними частичного нормандского завоевания Уэльс стал-формироваться в единый политический регион — несмотря на то, что он к началу XII в. оказался поделен на две области: Марку и Исконный Уэльс. Первая представляла собой довольно типичный для западноевропейского Средневековья район приграничной колонизации, где уже в ближайшие десятилетия стал формироваться особый камбро-нормандский мир114, второй в течение ближайших двух столетий будет переживать драму запоздалой феодализации и отчаянных попыток объединения, которые завершатся полным присоединением к английской короне. И, наконец, последнее. Если XI век, по крайней мере, две трети его стали для Уэльса преимущественно «веком политики», то XII век — «веком идеологий». «История бриттов» Гальфрида Монмутского заложила идейные основы как для «валлийского сопротивления», так и для английской «имперской» идеологии. Карьера и сочинения Геральда Камбрийского продемонстрировали, что Уэльс стал уникальным объектом имперского дискурса.


Загрузка...