Срочное предписание [1984, худ. Г. Метченко]

К южному, к тёплому, к Чёрному морю

Из центральной России с севера к югу, к южному, к тёплому, к Чёрному морю несёт свои воды красавец Днепр. Бежит. Бежит. То к лесу прижмётся, зашепчется с лугом, то проплывёт полями. Бежит, бежит, торопится к югу Днепр.

Пробежал он Россию:

— Привет, Белоруссия!

Пробежал Белоруссию:

— Привет, Украина!

Всё реже, всё реже теперь леса. Всё ближе и ближе море.

Но чу! Вдруг зашумел, засердился, вспенился Днепр. Что такое? Поднялись на пути у Днепра преграды. Это знаменитые Днепровские пороги. Смотрят зловеще скалы. Вот они: «Два брата», «Богатырь», «Сагайдачный», скала «Кресло Екатерины», скала «Дурная». А вот главный, самый грозный, самый опасный днепровский порог «Ненасытец».

Плыл здесь как-то один человек. Вёз на лодке своей товары. Перевернулась на грозном пороге лодка. Глубоко под воду ушли товары. Был человек упорным. Снова опасным путём отправился. Разбилась на коварном пороге лодка. Лишился бедняга снова своих товаров. В третий раз отправляется в путь человек. В третий раз обернулась бедой поездка. Снова погибли его товары. Чуть сам не ушёл в пучину.

— Ненасытец! — кричал человек.

— Ненасытец!

С той поры называли порог «Ненасытец». Лютует, лютует, шумит «Ненасытец». Новую жертву ждёт.

Много хлопот, много забот у людей с порогами. С опаской смотрели на злое место.

Так продолжалось много веков. Так было и в первые годы Советской власти. Но вот наступало время крутых перемен. Пришла и сюда к Днепровским порогам большая стройка.

В кабинете у Ленина

1920 год. Ещё бушевала гражданская война. Бесчисленные враги молодой Советской России ещё не теряли своих надежд уничтожить Советскую власть. А в Москве специальная комиссия уже рассматривала величественный план электрификации России.

План предусматривал и сооружение Александровской гидроэлектростанции на Днепре. Автором проекта гидроэлектростанции был инженер Иван Гаврилович Александров. Один из ближайших друзей и соратников Владимира Ильича Ленина Глеб Максимилианович Кржижановский как-то рассказал Владимиру Ильичу об Александрове и его проекте.

— Удивительный человек, — говорил Кржижановский. — Мечтатель. Правда, излишне в высях, в облаках, в небесах, так сказать, витает.

— Мечтатель? В небесах? — переспросил Ленин. — Что же — небеса тут вовсе не противопоказаны.

— Это верно, Владимир Ильич, — усмехаясь, соглашался Глеб Максимилианович. Знал Кржижановский, что ценил Ленин людей с выдумкой, с фантазией, что и самого Ленина часто называли мечтателем.

Инженер Иван Гаврилович Александров предложил строить электростанцию на Днепре в том месте, где Днепр пересекали знаменитые Днепровские пороги.

— У города Александровска? — переспрашивал Ленин.

— Да, — отвечал Кржижановский.

— Автор проекта инженер Александров?

— Да, — отвечал Кржижановский.

— Забавно, — улыбнулся Владимир Ильич, обратив внимание на такое совпадение в фамилии инженера и в названии города.

И вот инженер Александров был приглашён к Владимиру Ильичу. Общительным был Александров. Умел красиво и убедительно говорить, а тут стушевался. Даже голос стал каким-то необычным. Чуть с дрожью и очень тихим. И слова нужные как-то не сразу нашлись.

Понимает Ленин, что инженер волнуется.

— Ваш проект мне очень понравился, — произнёс Владимир Ильич. — Рад нашей встрече, нашему знакомству.

Успокоился Александров. Как-то сразу и нужные слова нашлись, и голос снова окреп. Всё громче, всё громче голос, яснее мысль. Объясняет Александров: мол, вырастет плотина, подымет воду в Днепре. Скроет вода коварные Днепровские пороги. Станет Днепр безопасным для пароходов. Но это ещё не всё. Подымется вода в Днепре, оросит прилегающие к нему поля. Более богатыми станут урожаи. Но главное, конечно, — электростанция. Даст она энергию заводам и фабрикам, шахтам, сёлам и городам. Сила в Днепре огромная. Будет электростанция самой мощной во всей Европе.

Понравился инженер Ленину. Увлёк Владимира Ильича грандиозный проект. Смотрит Кржижановский на Ленина: «Так и знал, так и знал. Понравится проект Владимиру Ильичу».

— Ну что же — дело замечательное. Я ваш сторонник, — сказал Владимир Ильич Александрову. — Успехов Александрову и Александровской станции.

Город Александровск, около которого предполагалось строить крупнейшую в Европе электростанцию, сейчас называется Запорожье. Да и у самой электростанции, о которой шла речь в кабинете у Ленина, уже давно другое название: Днепровская гидроэлектростанция — знаменитый Днепрогэс.

Вырос Днепрогэс. Стал красавцем. Носит он имя Владимира Ильича Ленина.

Красота

Наступил 1927 год. К Днепровским порогам пришли первые строители. Находился среди них и Дмитрий Беляев. Было у Беляева любимое слово — красота. Глянул он на Днепр, на округу, на степную благодать.

— Красота! — произнёс Беляев.

Нелегко пришлось первым строителям. Никаких специальных строительных механизмов и машин на Днепрострое пока ещё не было. Грунт приходилось копать лопатами. Каменные глыбы разбивать кирками и ломами, вручную грузить на телеги. Беляева как раз определили работать камнеломом. Работа тяжёлая, изнурительная. Однако не страшила она Беляева. Любил он трудиться, помериться силой с силой. Ударяет ломом по глыбе, по камню.

— Красота, красота! — приговаривает.

Упирается глыба-камень. Огрызается. Даже искры в ответ бросает.

— Ну, ну — кто кого? — смеётся Беляев.

Не выдержал, треснул камень, раскололась на части глыба. Вытер Беляев вспотевший лоб.

— Красота, — произнёс Беляев.

Отлично трудился Дмитрий Иванович Беляев на строительстве Днепрогэса. В числе лучших был орденом Ленина награждён.

Да и не всё время он орудовал ломом. Вскоре на Днепрострой прибыли разные строительные машины. Мощные экскаваторы, мощные подъёмные краны. Железную дорогу сюда подвели.

Любо глянуть на стройку.

Смотрит Беляев.

— Красота! — говорит Беляев.

Музыкальный слух

На Днепрострое велись скальные работы. Молодой инженер Иннокентий Кандалов, только недавно приехавший на стройку, как-то проходил мимо одной из строительных площадок. Вдруг видит: двое, старик и молодой парень, у какой-то каменной глыбы чем-то непонятным заняты.

Бьёт старик по скале молотком:

Тук! Тук!

— Ну, как? — обращается к молодому.

— Нормально! — кричит молодой.

Остановился Кандалов, стал наблюдать.

Старик чуть передвинулся. В новом месте застучал по каменной глыбе:

Тук! Тук!

— Ну, как?

— Нормально! — кричит молодой.

К третьему месту подошёл старик. Вновь наклонился к скале. Вновь молотком ударил:

Тук! Тук!

— Ну, как?

Помолчал молодой. Показал, чтобы старик ещё раз ударил.

Тук! Тук!

— Не то, — произнёс молодой.

Поменялись они местами. Теперь старик приложил к камню ухо. Теперь молодой ударил:

Тук! Тук!

Тук! Тук!

— Да, не то, — согласился старик. Краской на камне пометку сделал.

Неудобно было Кандалову людей отрывать от дела, расспрашивать, чем это они занимаются. Вечером спросил у одного из передовых днепростроевских бригадиров Вакуленко.

— А, да это же Антон Артемьевич Коломийцев, — произнёс Вакуленко. И тут же добавил: — Музыкальный слух.

Смотрит Вакуленко на Кандалова, видит: не понимает тот, в чём дело. Объяснил. Оказывается, на каменную плиту, которую простукивали рабочие молотком, должна была лечь одна из бетонных опор будущей электростанции. Старик и проверял годность плиты для этого. Нет ли в ней каких-то скрытых, невидимых глазом глубинных трещин. Если плита хорошая — звук от удара по ней молотком получается ровный, чистый, почти певучий. Если же есть в скале трещина — звук получается глухим, хрипловатым. Значит, такое место, прежде чем на него положить бетон, надо «залечить», заделать трещину.

— Молодец у нас Коломийцев, молодец, — произнёс Вакуленко. И опять повторил: — Музыкальный слух.

Поражался Кандалов:

— Скальные работы и вдруг — музыкальный слух!

«Коза»

Стройка есть стройка. Существуют здесь свои термины и словечки. Новенький не сразу, что к чему, и поймёт.

Прибыл на Днепростой Иван Горелов. Посмотрели — парень крепкий, плечистый. Говорят ему:

— Будешь с «козой» ходить.

Опешил Горелов. Думает — шутят. Даже хотел обидеться.

— С «козой», — вполне серьёзно говорят Горелову. — А потом посмотрим.

Поражается Горелов: «Здесь на стройке коза?!» Спрашивает:

— Что с ней делать?

— Как что? Таскать.

— Как таскать?

— Как? На плечах, — отвечают Горелову.

Был он от природы человеком скромным и застенчивым. Не стал выспрашивать подробностей. Направился туда, куда был назначен, — к десятнику-строителю Сергею Александровичу Сизову.

— С «козой» ходил? — спрашивает Сизов.

— Ходил, — ответил Горелов.

— Вот и прекрасно.

— Три года ходил, — уточняет Горелов. — Давно, правда, в детстве. Коза у нас ненасытная была. Всё в чужие огороды лезла. Бодливая. С норовом.

Поднял Сизов на Горелова глаза. Понял, что Иван Горелов со строительными делами раньше связан не был. Смотрит на молодого парня. Хохочет.

Хохочет Сизов:

— Уморил! Уморил!

Объяснил Сизов Горелову про строительную «козу». Оказывается, это такое особое приспособление, специальный станок для переноски кирпича. Надевается «коза» на плечи. На неё и накладывается кирпич.

Труд рабочих, которые переносили на своих плечах кирпичи и зачастую поднимались с ними на большую высоту, был очень и очень тяжёлым. Пришлось хлебнуть этого тяжёлого труда и Ивану Горелову.

Но вот на Днепровской стройке стали появляться подъёмные краны. Один. Второй. Затем сразу несколько. А вскоре уже и десятки подъёмных кранов работало на Днепрострое. Ивана Горелова послали на курсы. Закончил. Стал работать машинистом подъёмного крана. Ловко это у него получалось. Даже сам десятник Сергей Александрович Сизов восхищался. Подойдёт, спросит:

— Ну как «коза»?

Посмотрит Иван Горелов на мощную подъёмную машину, по металлу рукой похлопает.

— Отличная «коза», — ответит. Рассмеётся, добавит: — Послушная и не бодливая.

Канцелярист

Бригада Прасковьи Канцелярист была одной из наиболее прославленных на Днепрострое. Собрались в бригаде девушки. Крепкие, весёлые. Работа у них ответственная — бетонщицы.

Приехала на Днепрострой и Клава Сметанкина.

Посмотрели на Клаву, сказали:

— Есть у нас Паша Канцелярист. К ней и пойдёшь работать.

И вдруг Клава:

— Не пойду.

— Как не пойдёшь?

— Не пойду, — повторяет Клава.

Не сообразила Клава, что Канцелярист — это фамилия. Решила, что Паша, к которой её посылают, работает в канцелярии. Значит, и её, Клаву, посылают на работу с письмами и бумагами.

— Не пойду! — убеждённо сказала Клава.

— Ну смотри.

Подобрали другую работу Клаве. Послали к Анне Потаповой. А Потапова как раз ведала делами учёта. Разные толстые тетради и учётные книги у неё, различные бланки и накладные.

Даёт Потапова Клаве карандаш, тетрадку, говорит:

— Пойдёшь в бригаду к бетонщицам, запишешь последние показатели.

— Вот так попала, — ужаснулась Клава. Мечтала она работать на самых главных участках гигантской стройки, а тут: на тебе! — вроде посыльная.

Взяла карандаш, тетрадку, пошла к бетонщицам.

Встретили её в бригаде хорошо:

— А, новенькая!

— Ну, пиши, пиши!

Записала Клава разные сведения: сколько замесов бетона за смену произвела бригада, сколько намечено было по плану, сколько за смену выполнено.

— Давай распишусь, — сказала одна из бетонщиц, видимо старшая.

Потянулась к карандашу, вывела — Прасковья Канцелярист.

Глянула Клава, не сдержалась — ойкнула.

— Что с тобой? — спрашивает Паша Канцелярист.

— Да так, — ответила Клава. И снова ойкнула. Засуетилась. Взяла тетрадку. Побежала назад.

Отнесла она карандаш и тетрадку Анне Потаповой. Заспешила к тем, кто определял её на работу:

— Согласна, согласна, посылайте в бригаду к Прасковье Канцелярист!

Поражаются люди, что за чудная такая девчонка.

— Смотри, вновь не передумаешь?

— Нет, нет, не передумаю! — кричит Клава.

Встречный-безупречный

Вот какая однажды произошла история на Днепрострое. Был 1930 год. Шли самые горячие месяцы укладки бетона. По предварительным расчётам за сезон, то есть в более подходящие для этих целей месяцы года, предполагалось уложить 300 тысяч кубометров бетона. Таков был первоначальный план. Мировой рекорд составлял 386 тысяч. Установили его американские строители.

Пошли разговоры на Днепрострое:

— А мы чем плоше!

— А мы чем хуже! Братцы, побьём рекорд!

Недовольны рабочие первоначальным планом. Пришлось техническому отделу снова заняться расчётами. Думали в отделе, думали, прикидывали, всё учитывали, всё взвешивали. Подытожили, подсчитали. Пришли к выводу, что можно побить американский рекорд, что можно уложить 427 тысяч кубометров бетона за сезон.

Довольны строители:

— Вот это уже по-нашему.

Утвердили цифру — объём работ. Казалось бы всё улажено. И вдруг у строителей рождается новое предложение. Существовал в те годы такой порядок. Утвердят, скажем, соответствующие инстанции определённый план для стройки или для какого-нибудь производства. А рабочие вдруг не соглашаются с этим планом и вносят собственные предложения. Это называлось встречным планом. Появился встречный план и на Днепрострое.

— Уложим 500 тысяч кубометров бетона за сезон, — заявили рабочие.

Узнал о встречном плане начальник Днепростроя Александр Васильевич Винтер, схватился за голову:

— Фантазёры! Мечтатели!　

Встретился он с рабочими. Повысил голос:

— Ваш план — это три «П».

Вот так загадка. Смутились строители.

Объясняет Винтер — не реален ваш план. Первое «П» — это план, взятый с потолка, второе «П» — это план с пола. Сделал паузу, посмотрел на собравшихся.

— Ну, а третье «П»? — выкрикнул кто-то.

— Третье «П» — это план, высосанный из пальца.

Объясняет он строителям, что с таким объёмом работ не справятся ни камнедробительные, ни бетонные заводы. План завышенный, план нереальный. Сказал откровенно:

— Липа!

Притихли рабочие. Знают: Винтер не меньше других болеет за стройку, за общее дело. Может, и прав начальник строительства. Разошлись. Остался Винтер один. Немного успокоился. Приостыл. Однако что такое? Никак не выходит у него из головы разговор с рабочими.

— Встречный, встречный, — рассуждает Винтер о плане. — Не согласны рабочие со старым планом. Новый выдвинули. Новый против старого. — Усмехнулся Винтер: — Встречный-поперечный.

Дал он инженерам задание ещё раз всё рассчитать, всё выверить и проверить, всё учесть и взвесить.

Всё подсчитали, всё учли, взвесили, сверили и перепроверили инженеры. Докладывают — с трудом, с большим напряжением, а всё же можно выполнить предложение рабочих.

Посмотрел Винтер на расчёты. Убеждают расчёты.

— Ну что же, придётся согласиться с встречным планом, — произнёс Винтер.

Выполнили днепростроевцы встречный план. Даже перевыполнили. Уложили за год 518 тысяч кубометров бетона. Доволен был Винтер. Ходил, приговаривал:

— Встречный-поперечный. Встречный-безупречный.

Форсировать!

Существует такое слово — форсировать. Форсировать — значит убыстрять, ускорять, прикладывать дополнительные силы.

Было это ещё в первые месяцы строительства Днепрогэса. Только-только стали сюда приезжать первые строители, первые инженеры. Многие из них молодые, горячие. Знают, какую прекрасную им предстоит построить электростанцию. Рвутся быстрей к работе.

Ждали приезда Винтера. Начальник строительства по каким-то делам находился в Москве.

Вернулся Винтер. Окружили его инженеры:

— С чего начинать?

— Что форсировать?

Посмотрел Винтер на инженеров:

— Что форсировать? Строительство кухни.

Переглянулись инженеры. Решили — возможно, шутит начальник строительства. Может, кухня это, как «коза», какой-то местный строительный термин.

— Кухни, кухни, — повторил Винтер. — Элементарной кухни. Фабрики-кухни.

Прибыла с северных строек на Днепрострой группа специалистов. Ожидает приказа о назначении на работу.

— Куда же нас?

Все они специалисты-гидротехники.

Приходит приказ Винтера: направить на дорожные работы.

Прибыла группа специалистов с восточных строек. Электротехники. И эти гадают: куда же их, на какие работы.

Поступает приказ Винтера: направить на строительство жилых домов.

Приезжает новая группа строителей.

— Куда нас? — гадают и эти.

— На разбивку парков, на посадку деревьев, — приходит распоряжение Винтера.

— Что такое? — гадают и первые, и вторые, и третьи, и четвёртые. — Ехали строить электростанцию, а тут кухня, дороги, дома, сады.

Потом о бане, о пекарне заговорил Винтер, о школе, о детском саде.

Даже кое-кто забеспокоился. Тем ли Винтер занимается, то ли форсирует.

Подумали, подумали, сделали вывод — то!

И вот поднялись рядом с Днепростроем жилые дома с электричеством и паровым отоплением. Заработала фабрика-кухня, пролегли шоссейные дороги, открылась баня, затем и школа, молодые деревца потянулись к небу.

Прав оказался Винтер, своевременно заботясь о жизни и быте строителей. Когда широким фронтом началось сооружение электростанции, не надо было людей отрывать от главных работ.

— Что будем теперь форсировать? — спрашивают инженеры Винтера.

— Днепрогэс, — отвечает Винтер.

«Лебединое озеро»

Есть знаменитый балет Петра Ильича Чайковского «Лебединое озеро». Есть в «Лебедином озере» не менее знаменитый танец маленьких лебедей. Выбегают на сцену нежные, хрупкие, изящные актрисы-лебеди, исполняют изумительный, плавный, чарующий танец.

Были как-то в Москве в Большом театре рабочие с Днепростроя братья Степан и Андрей Куницыны. Попали как раз на балет «Лебединое озеро». Наслаждались удивительным представлением.

Начался на сцене танец маленьких лебедей. Толкнул легонько Степан Андрея:

— Как наши.

Не понял Андрей.

— Как наши, — повторяет Степан. — Вроде как мы с тобой.

Расплылся Андрей в улыбке, сказал:

— Похоже.

Степан и Андрей Куницыны были бетонщиками. Труд у них тяжёлый. Тут поспешай, не зевай. Всё время они в движении.

Бетон в пригодном для работы состоянии — это бурое вязкое месиво. Заливают бетон в приготовленные заранее формы. Месиво начинает застывать. Но чтобы качество затвердевшего бетона было хорошим, его необходимо утрамбовать. Трамбовали обычно ногами. Переступают рабочие с ноги на ногу и час, и два, и три, и так всю смену.

Глянуть со стороны — действительно танец. Если иметь фантазию — действительно танец маленьких лебедей.

Вернулись братья на Днепрострой. Не сходит теперь у них с языка:

— Лебединое озеро.

— Лебединое озеро.

— Танец маленьких лебедей.

Про балет всем, кому только могли, рассказали. От них и пошли гулять по Днепрострою театральные термины и словечки. От простых рабочих перебросились к инженерам, к прорабам.

Даже главный инженер стройки Борис Евгеньевич Веденеев не называет теперь бетонщиков иными словами, как лебеди.

Даже сам начальник строительства Александр Васильевич Винтер и этот, как только заходит речь о бетонных работах:

— Как там танец маленьких лебедей?

Приезжали как-то на Днепрострой артисты балета. Говорят им рабочие:

— И у нас тут есть свой балет. Своё «Лебединое озеро». Свой танец маленьких лебедей.

Даже водили артистов по стройке. Даже как «танцуют», как трамбуют бетонщики бетонную массу показывали.

Смотрят артисты, восхищаются:

— Всюду своё искусство.

Экскурсанты

Вернулся Назар Тополя с Днепростроя.

— Ну, как?!

— Ну, что?! — интересуются жители Многожитовки, как там идут дела, что там нового на Днепрострое?

Многие приезжали тогда на Днепрострой. И строители. И учёные. И иностранные гости. И разных степеней командированные. Приезжали и экскурсанты. Ветеринарный фельдшер Назар Тополя как раз и побывал на Днепрострое как экскурсант, в составе большой группы.

Ещё по дороге туда встретил Тополя знакомого учителя из соседней Вербовки Ивана Григорьевича Запятку:

— На Днепрострой?

— На Днепрострой.

— Посмотреть?

— Посмотреть.

Пробыли они с Запяткой и с другими экскурсантами на Днепрострое три дня. Вернулись возбуждённые. Настроение у обоих приподнятое, радостное.

— Ну как?!

— Ну что?! — интересуются местные жители. Атакуют они вопросами в Многожитовке Тополю, атакуют в Вербовке Запятку.

Объясняют экскурсанты односельчанам, мол, всё идёт хорошо, растёт, строится Днепрогэс.

Прошло несколько дней, вдруг приходят в Многожитовку и в Вербовку письма. Письма служебные, с Днепростроя.

Забеспокоились в сельсоветах:

— Что же такое?! Почему с Днепростроя?

Волнуются в Многожитовке:

— Что же случилось? Что же случилось?! Э, погоди, может, это Запятка и наш Тополя во всём виноваты. Может, тогда во время экскурсии недоброе что-то сделали?

И в Вербовке о том же думают:

— Может, это Тополя и наш Запятка подвели в той экскурсии весь наш хлеборобный край?

Распечатали письма. Читают письма. А в них благодарность Тополе, благодарность Запятке.

— Вот это да! Так за что? Почему, по какому случаю?

Читают — благодарность за труд.

— За труд? Как так? Почему? Ведь экскурсантами вроде ездили!

Оказалось, что Тополя, Запятка и вся их экскурсионная группа попала на Днепрострой в самые трудные дни, когда на строительстве случился прорыв. Когда под угрозой была плотина. Когда не хватало рабочих рук.

Вот и оказалось, что по предложению Тополи и Запятки вся их экскурсионная группа включилась в общий геройский труд. Все свои три экскурсионных дня вместе со строителями отработали.

Довольны в Многожитовке. Довольны в Вербовке.

— Ай да Запятка и наш Тополя!

— Ай да Тополя и наш Запятка!

Кот Василий

Прижился на Днепрострое кот. Был он чёрным-чёрным, чернее ночи. Звали его Василий.

Кот Василий и был первым, с кем встретился Ярослав Погодин, приехав на Днепрострой.

Перешёл кот Василий ему дорогу.

— Тьфу ты! — сплюнул Погодин.

Верил Погодин в чёрную кошку, в чёрного кота: мол, если перейдёт чёрный кот или чёрная кошка дорогу — это не к добру. Существует такая примета.

Приехал же Ярослав Погодин на Днепрострой с надеждой устроиться работать кочегаром в составе паровозной бригады. Мечтал он со временем стать паровозным машинистом. А пока, рассуждал, начну с кочегара. Лишь бы приняли, лишь бы не отказали.

На Днепрострое уже работало несколько паровозных бригад. Железнодорожное полотно подходило к самой стройке. Пересекали пути и территорию самого строительства. Подвозят сюда по железной дороге бетон, другие строительные грузы.

— Лишь бы взяли, лишь бы не отказали, — опять о своём Погодин.

Шёл он как раз оформляться на работу. Подходил к строительной конторе. Как тут вдруг. И откуда он только взялся. Метнулся Ярославу Погодину прямо под ноги кот. Глянул Погодин — кот чёрный-чёрный, чернее ночи.

Перебежал он Погодину дорогу, отошёл подальше, повернулся, глаза прищурил и, как показалось Погодину, зло и с ехидством на него, на Погодина, посмотрел.

— Злодей, — прошептал Погодин.

Ясно ему: не бывать ему в кочегарах, не возьмут на работу.

Хотел возвращаться назад. Да тут кто-то:

— Пошли, пошли. Заходи.

Зашёл он в контору.

«Не будет удачи».

Спрашивают Погодина:

— Куда? Кем бы желали работать?

Куда? Конечно, на паровоз!

— На паровоз, — говорит Погодин. — Кочегаром.

— Пожалуйста, — отвечают Погодину.

«Вот так удача!» — не верит Погодин.

Стал он работать на паровозе. Как раз вышел в первый свой паровозный рейс. Бежит по путям паровоз. Гудки подаёт машинист. Погодин лопатой уголь в паровозную топку подбрасывает.

Вот снова бросил лопату угля, бросил вторую. Глянул в оконце — благодать вокруг. И вдруг! Что такое? Видит Погодин: впереди дорогу паровозу переходит кот. Чёрный-чёрный, чернее ночи. «Он, тот самый», — понимает Погодин. Похолодело внутри у Погодина. Первый день он всего на работе. «Не будет удачи, не будет удачи. Беда случится».

До конца смены всё ждал беды. Ничего не случилось. Мало того, выполнила их паровозная бригада в тот день свой трудовой план на 120 процентов.

— Чудеса! — поразился Погодин.

С этого дня и подружился Погодин с котом Василием. Взял его на паровоз. Бежит по путям паровоз. Важно на видном месте сидит Василий. Чёрный-чёрный, чернее ночи.

«Прощай, королева!»

Шла зима с 1929 на 1930 год. Морозная выдалась зима. С вьюгами, с метелями. Даже здесь, в краю почти южном, где часто тёплые ветры идут от моря.

Зима. Зимние радости.

Собрались как-то молодые строители — парни и девушки. И вдруг кто-то:

— Бабу лепить! Бабу!

Слепили бабу прямо на льду Днепра. Скатали огромный ком. Скатали второй — поменьше. Ком взгромоздили на ком. Сверху третий ещё поставили. Третий и есть голова.

Вставили два уголька — получились глаза. Кто-то принёс морковку. Приладили — нос готов. Старое ведро раздобыли. Надели бабе на голову. Метлу притащили. Под мышку сунули. Получилась на редкость, на славу баба. Не баба — снежная королева.

То-то было веселья у этой бабы. Хороводы водили. Под гармонику здесь танцевали. Отмечали строительные победы.

А их было немало за эту зиму. Успехи у взрывников, у бетонщиков, у каменоломов. А главное — была одержана большая общая победа.

29 января 1930 года Днепровская плотина, которую строили сразу и с левого и с правого берега, на середине реки сомкнулась. Днепровской воде теперь предстояло идти в обход по новому пути, по руслу левого протока.

Быстро пролетел февраль. Набежало тепло. Подтаял, сдвинулся, тронулся лёд на Днепре. Впервые пошёл он по новому руслу. Вот и та льдина, на которой стояла баба.

— Прощай, баба!

— Прощай, королева!

Грустно расставаться строителям с бабой. Сроднились. Привыкли. Стоят на берегу Днепра:

— Прощай, королева!

Уходит всё дальше льдина. И кажется людям — машет руками им снежная баба и что-то кричит в ответ.

Волшебная сила

Бурбэ! Звонко звучит фамилия.

Павел Людвигович Бурбэ был в числе строителей Днепрогэса. Пришёл на Днепрострой простым рабочим. Сразу же обратил на себя внимание. Роет землю — лопата в руках у Бурбэ, словно смычок у скрипача играет. Если несёт носилки — идущий сзади едва поспевает. Если лом у него в руках — замирают в страхе днепровские скалы.

Трудился на Днепрострое и Евсей Ваганов. Странный он человек. В какие-то волшебные силы верил. Присмотрелся к тому, как Бурбэ работает, начал шептать соседям:

— Он с силой волшебной связан.

Смеются другие.

Отметили на строительстве труд Бурбэ. Выдвинули, послали учиться на курсы крановых машинистов. Только отправили, возвращается вдруг Бурбэ.

— Что, отчислили?

— Не получилось?!

Оказалось, Бурбэ досрочно окончил курсы.

Снова все говорят о Бурбэ. И снова Евсей Ваганов:

— Неспроста всё это, неспроста. Как трижды три, как дважды два. Он с силой волшебной дружен.

Смеются другие.

Стал работать Бурбэ на подъёмном кране.

Послали грузить кирпичи. Едва поспевают за ним другие.

Послали на установку огромных бетонных опор и щитов. Еле поспевают подвозить к подъёмному крану щиты и опоры.

Послали на разгрузку тяжёлых частей и деталей для днепровских турбин. И тут поспевают едва за Бурбэ. Только и слышно:

— Поспешай!

— Поспешай!

— Поспешай!

Снова кругом на стройке:

— Ну и Бурбэ!

— Вот так Бурбэ!

— Бурбэ — золотые руки!

Проработал Бурбэ на Днепрострое четыре года. Четыре года был для других примером, был лучшим из самых лучших.

— Сила волшебная в нём, — твердит о своём Ваганов.

Когда завершилось строительство Днепрогэса, Павел Людвигович Бурбэ был награждён орденом Ленина.

Поздравляют друзья Бурбэ. Радуются высокой награде. Благодарят за отличный труд.

Тут же Евсей Ваганов:

— Говорил я, говорил. В нём сила сидит необычная, волшебная.

Смеются другие:

— Конечно, сила. Волшебная сила — рабочая стать и честь.

Ладушкин и Бабушкин

Поражались другие:

— И как они дружат?

— И что у них общего?

И верно — разные были они во всём.

Ладушкин высок и тонок, как лыжная палка. Толст, как бочонок, Бабушкин.

Ходит в фуражке Бабушкин. Признаёт только кепку Ладушкин.

Любит Ладушкин щи, ненавидит кашу. Обожает Бабушкин кашу, ест через силу щи.

Бабушкин говорит медленно, медленно, словно каждое слово, как блин, на сковороде печёт.

Подзадоривают другие:

— Ну, выпекай, выпекай!

Выпечет слово. Ждёшь не дождёшься нового.

Ладушкин говорит быстро-быстро, словно слова у него вперегонки бегают.

Едва он откроет рот:

— Понеслось, помчалось, — смеются люди.

Курит безбожно Ладушкин. Дым из него как из котельной трубы валит. Табачную гарь за версту оббегает Бабушкин.

Поражаются все кругом:

— И как они дружат?!

— И что у них общего?!

Вот и в работе всё та же несхожесть.

Трудились поначалу они землекопами. Лопата в руках у Бабушкина. Ломом орудует Ладушкин.

— В нашем деле лопата всему начало, — уверяет Бабушкин.

— Лом — молодец, а лопата — дура, — отвечает на это Ладушкин.

Трудились потом на бетонных они работах. Был Ладушкин среди тех, кто бетон замешивал. В числе тех находился Бабушкин, кто бетон утаптывал.

— Главное в нашем деле, — уверяет Ладушкин, — бетон замешать.

Возражает немедля Бабушкин:

— Главное — утоптать.

Послали обоих учиться.

Облюбовал Ладушкин себе профессию кранового машиниста. Учиться на машиниста паровозного попросил послать его Бабушкин.

Вот снова они на стройке.

Вверх, вниз; вверх, вниз — орудует на кране своём Ладушкин.

Вперёд, назад; вперёд, назад — таскает по стройке вагоны Бабушкин.

— Красота! — произносит Бабушкин.

— Вот она где красота, — возражает с подъёмного крана Ладушкин.

Поражались на стройке:

— Ничего тебе общего. — А вот тебе — дружат!

И вдруг:

— Есть общее! Есть общее!

Вспомнили люди: когда работали Ладушкин и Бабушкин землекопами, выполняли они и перевыполняли свои трудовые планы. Потом, когда на бетонных трудились они работах, тоже были среди лучших они из лучших.

И вот теперь оба они в машинистах. Слава идёт о Ладушкине, слава идёт о Бабушкине. И здесь они в лучших, и здесь они в первых. И тут им почёт за их честный труд.

Оба они — и Ладушкин, и Бабушкин — передовики, ударники. Оба труд превыше всего считают. Ясно давно любому: труд — вот что людей сближает.

Страус

Разнорабочего Павлина Рябчикова прозвали страусом. Заспорили как-то строители, почему его так прозвали.

— Это потому, что, когда он идёт, ноги на манер страуса очень резко вперёд выбрасывает, — уверяли одни.

— Вот и нет, — возражали вторые. — Это потому, что имя его Павлин, а фамилия Рябчиков. Отсюда и прозвище тоже птичье.

— Не в этом, не в этом дело, — говорили третьи…

Страус птица южная, иностранная. Есть такая привычка у страуса: чуть что — засовывает голову в песок. Ничего не видно. Ничего не слышно. Глух и нем. Нем и глух. Удобно!

Вот такая же привычка была и у Павлина Рябчикова. Правда, голову в песок он не засовывал. А просто ни на что не обращал внимания, ни на какие просьбы не отзывался, никогда ни к кому на помощь прийти не хотел.

Случился как-то в бригаде у соседей прорыв в работе. Решила бригада, в которой работал Рябчиков, помочь соседям. Приглашают и Рябчикова. Не отзывается Рябчиков. Делает вид, что не слышит, делает вид, что не видит.

— Рябчиков!

Не отвечает.

— Павлин!

Молчит. Не отзывается.

Да что там какой-то прорыв у соседей! Когда обрушилась шпунтовая стена на Днепрогэсе, все бросились к месту аварии. Побежала и их бригада. Зовут:

— Рябчиков! Рябчиков!

Глух. Безответен Рябчиков.

Даже в деле таком простом: надо было кому-то сходить в аптеку, принести лекарства для своего же больного товарища. Попросили Рябчикова:

— Рябчиков!

Не отзывается Рябчиков. Глух и нем. Нем и глух.

— Страус! — кто-то тогда и бросил.

Так и пошло.

Наказала судьба Павлина Рябчикова. Проходил он как-то мимо одной из строительных площадок. И надо же, именно в эту минуту здесь оборвалась бадья с бетоном. Покатилась она вслед за Рябчиковым. Догоняет.

— Рябчиков! — кричат ему. — Рябчиков!

Не реагирует Рябчиков. Зачем? Пусть себе кричат.

— Павлин! Павлин!

Даже кто-то выкрикнул:

— Страус!

Не поворачивает головы Рябчиков. Глух и нем. Нем и глух. Так и ударила его бадья. Так и пришибла. Правда, к счастью, не насмерть.

Выходили его врачи. Даже доктор, лечивший Рябчикова, благодарность специальную получил.

Улыбались другие:

— Случай особый — вылечил страуса.

Действительно, вылечили. Пошла на пользу ему наука. Стал внимательным Рябчиков к товарищам, начал работать по-ударному.

Не стало с этого времени Страуса.

Снова всюду звучит его настоящая фамилия.

Всё на своих местах

На Днепрострое готовились к сооружению ряжевой временной перемычки. Для этого в дно реки надо было вбить сваи и между ними установить шпунт — забор из многометровых металлических балок.

Советским строителям возводить Днепрогэс помогали американские инженеры. Находились они на правах консультантов. Были крупными специалистами в своём деле.

По проекту и по рекомендациям американских инженеров расстояние между сваями устанавливалось от одного метра — внизу и до двух метров — вверху.

И вдруг молодой советский инженер Блинов заявил, что расстояние это неоправданно малое, что можно его увеличить. И тем самым сэкономить и человеческий труд, и строительные материалы.

Обратился он к старшим товарищам. Одни говорят: — Прав Блинов, молодец Блинов.

Другие:

— Что ты, что ты. Ничего менять невозможно. Так же указано в проекте. Так и консультантами одобрено. Они уже не раз возводили крупные гидроэлектростанции в Америке. У них есть опыт. У них есть знания.

И всё же многие заинтересовались предложением Блинова. Посмотрели его расчёты.

— Ступай, — говорят, — к американскому консультанту.

Пришёл к консультанту Блинов.

Посмотрел тот на Блинова, как лев на котёнка, как слон на мышонка.

— Нет, — говорит. — Нельзя.

— Почему же?

— Опыт, — говорит инженер. — Опыт подсказывает, что нельзя.

Достал Блинов свои расчёты.

— Не показывайте, не показывайте, — замахал инженер руками. — Нельзя. Нельзя. Всё уже проверено и перепроверено.

Так и отказался инженер рассмотреть предложение Блинова.

Однако Блинов оказался упорным. Добился всё же того, что была составлена специальная комиссия, которой и поручили проверить его расчёты.

Проверила комиссия.

И что же?

Прав оказался Блинов. Можно увеличить расстояния между сваями.

Даже сам инженер Хью Л. Купер — руководитель американских консультантов — признал это.

— Голова! Молодец! — похлопал он по плечу Блинова.

Понял Купер, что тот инженер, который вначале отказался даже взглянуть на проект Блинова, зазнайка, человек, к делам строительства безразличный. Отправил инженера назад в Америку.

Отправлен консультант в Америку, принят проект Блинова.

Довольны на стройке:

— Всё на своих местах.

Случай с Блиновым был исключением.

Когда строительство было завершено, шесть американских инженеров были награждены орденами Трудового Красного Знамени. А имя инженера Хью Л. Купера даже увековечено на доске Почёта Днепровской гидроэлектростанции.

Ястребки-соколики

— Эх ты, мой соколик!

— Отдохни, отдохни, соколик!

Произносил Пётр Ильич Думкин эти слова, откладывал топор в сторону. Это он топор называл соколиком.

Пётр Ильич Думкин плотник, прекрасный мастер. Топор у него в руках словно живой.

— Душа в нём имеется, — говорил Думкин.

Во время работы любил он разговаривать со своим соколиком. То о погоде:

— День-то сегодня какой, соколик.

— Радость кругом какая.

То о делах домашних:

— Что-то из дома давно не пишут.

— Как там они, соколик?

То о работе:

— Вот тут нам надо ещё ударить.

— Вот тут нам надо ещё подправить.

Смотрят другие:

— Чудной этот Думкин, — говорили о Думкине.

В важных вопросах плотник с топором, как с другом, советовался.

— А что, соколик, не вызвать ли нам на соревнование Гаркашу Данилу Степановича? (Это тоже известный на Днепрострое плотник.)

— А не накинуть ли к плану, соколик, нам ещё пять процентов?

Ценил свой рабочий инструмент Думкин, берёг. Специальный чехол на топориное жало сшил.

Смеются другие:

— Ты бы на ночь его — в постель.

— Подушку ему под голову.

Много плотницких работ производилось во время строительства Днепрогэса. Особенно когда перекрывали Днепр, когда возводили ряжевую перемычку. Каждый ряж складывался из брёвен. Внешне напоминал он сруб или деревянный колодец. Готовый ряж надо было опустить в быструю днепровскую воду. Днепр протестовал, сопротивлялся. Бывали случаи, когда опрокидывал приготовленную заготовку, ломал её, уносил вниз по течению. Но вот ряж установлен. Теперь надо заполнить камнями. Одна из опор готова. Много ряжей надо было тогда сложить. Много и быстро. На строительстве ряжевой перемычки и началась слава Петра Ильича Думкина. Опередил он намного других в труде. Не прекращаются разговоры о славном мастере и его соколике.

— И верно — топор у него особый.

— А может, и вправду в металле душа имеется.

Стали теперь и другие плотники повнимательней к своим топорам присматриваться. Вот уже кто-то и свой топор стал называть соколиком. Кто-то назвал ястребком. Появились потом голубок, лебёдушка. Другие пошли имена. Красивые, нежные.

Утро. Начинается новый день. Стучат над Днепром ястребки-соколики.

Водяной

— Беда!

— Беда!

— Беда!

На Днепрострое случилась беда. От сотрясения, возникшего в результате взрывных работ, обвалилась шпунтовая стена. Обвалилась, ушла под воду.

На строительстве был объявлен аврал. Пришла сюда срочно помощь.

Шпунтовая стена состоит из тяжёлых металлических балок — шпунтин. Их-то и надо было теперь срочно поднять из воды.

К месту аварии прибыли баржи. На одной из них — девочка Глаша Губенко. Была она дочерью рулевого. Жила вместе с отцом на барже. Пять лет всего Глаше. Непослушная очень Глаша. Всё норовит подойти к борту.

Пугает её отец, пугают другие:

— Не подходи, не подходи — водяной схватит!

Отойдёт Глаша, а затем снова лезет к обрезу баржи. Бежит вода, бежит, обтекает деревянный борт баржи. Нравится Глаше смотреть на воду.

— Водяной схватит, водяной, — снова пугают девочку.

Прибыли баржи в район аварии. Установили на баржах подъёмные краны. Вот и на Глашиной барже поднялся кран.

Довольна Глаша — то-то сколько рядом событий разных! Носится ветром она по палубе. То в воду глянет, то на подъёмный кран, то головой поведёт по кругу.

Вот вновь подбежала к борту, посмотрела на воду.

Глянула. Вскрикнула. Ойкнула Глаша. Видит: что-то живое, однако неясное, непонятное вдруг подымается из воды.

— Водяной! — закричала Глаша. — Водяной! — Метнулась быстрее в трюм.

Оказывается, поднимать шпунтины со дна реки строителям помогали водолазы. Профессия редкая, необычная. Требует она и смелости и геройства. Во многих местах во время строительства Днепрогэса отличились отважные водолазы.

А рабочий-водолаз Павел Иванович Орлов был даже награждён орденом Красной Звезды. Орден этот вручается за героизм и боевые подвиги. Получить такой орден в мирные дни — исключительный, редкий случай.

Рады товарищи за Орлова. Поздравляют с наградой Орлова, с орденом.

Женя Романько

— Эй, ребята!

Никакого ответа.

— Эй, ребята!

Фигуры повернулись.

— Ах, пардон, пардон. Извините.

Перед окликнувшим стояли девушки. Ватные брюки на девушках, стёганые тужурки, брезентовые куртки поверх тужурок. Шапки-ушанки на головах.

Девушки улыбнулись. Одна из них сказала:

— Слушаем вас, товарищ.

Девушку звали Женя. Фамилия — Романько.

Окликал девушек корреспондент, приехавший на стройку по заданию одной из столичных газет. Дело было в конце зимы. Одежда на стройке у всех схожая. Вот и принял корреспондент Женю и её подруг за парней. А надо сказать, что приехал он на Днепрогэс главным образом из-за этой самой Жени Романько.

Слава о Жене Романько гремела по всему Днепрострою. Даже Москвы достигла.

Началось всё с того, что простая девушка-работница решила на Днепрострое создать специальную женскую бригаду. Причём бригаду бетонщиц.

Работа бетонщиц тяжёлая-тяжёлая. Мужской это труд. Смеялись, конечно, над предложением Жени:

— Бригаду!

— Бетонщиц!

— Женскую!

— Ох, уморила! Ох, уморила!

Но упорной была Женя. Такими же оказались её подруги.

Добились они своего. Создали на Днепрострое бригаду женщин-бетонщиц. Не перестают многие потешаться над девушками. Особенно молодые парни:

— Вам бы лучше борщи варить.

— Вам бы лучше в кино ходить.

Начали девушки работать. И правда отстают они от мужских бригад. И опять парни:

— Ага. То-то!

— Это вам не гусей гонять.

— Это вам не крестиком вышивать.

Терпеливо переносили насмешки девушки. Не отвечают на шутки. Осваивают бетонное дело.

Прошло немного времени. Замечают на стройке — подтягивается женская бригада. День за днём, день за днём всё выше трудовые успехи девушек. И вот наступил момент, когда бригада Романько догнала других, стала не хуже мужских на стройке. Перестали парни смеяться:

— Ого, резвые какие оказались!

Прошло ещё немного времени. И что же? Вперёд вышла бригада Жени Романько. Вышла вперёд. Обошла других. Заняла первое место в соревновании бригад.

Корреспондент, который было принял Женю Романько и её подруг за парней, написал о них большой очерк.

Уже в Москве посмеивались над ним, спрашивали, как это он так ошибся, что девушек за парней принял.

— Не ошибся, не ошибся, — отвечал корреспондент. — Хоть и девушки, однако дела — мужские.

Неустойка

Адамовка и Чернявка — два соседних села. Многие жители и Чернявки и Адамовки ушли на строительство Днепрогэса.

Ушли вместе с другими и Иван Козырь, и Семён Дыба. Дыба родом был из Адамовки. Козырь — из Чернявки.

И вот в родное село пришло письмо от Семёна Дыбы. Писал Дыба, что бригада, в которой он и другие адамовские мужики работают, решила взять шефство над родным селом.

Рады в Адамовке письму от односельчанина.

Вскоре пришло письмо и в Чернявку. Писал его Иван Козырь. Писал, что бригада, в которой он и другие приехавшие на Днепрострой мужики из Чернявки работают, решила взять шефство над родной Чернявкой.

Рады в Чернявке, что их посланцы не забыли родное село, помнят.

Через какое-то время снова в Адамовку и Чернявку приходят письма.

Пишут всё те же Дыба и Козырь. Пишут, что их бригады вступили друг с другом в социалистическое соревнование. Даже заключили специальный договор. Много различных пунктов в этом договоре. Пункт — чтобы работать добросовестно. Пункт — чтобы план выполнять вовремя. Пункт о том, чтобы беречь строительные материалы, рабочий инструмент, вести активную общественную работу. Другие пункты. А вот и ещё один. Называется он «Неустойка». Записано в нём следующее: «В случае невыполнения пунктов настоящего договора устанавливается неустойка в размере одного воскресника в пользу подшефного села». И ниже: «Подводить итоги соревнования каждые три месяца».

Читают в Адамовке и Чернявке письма Дыбы и Козыря. Особенно запомнилось крестьянам место про неустойку в пользу подшефного села.

— Ага, значит, и для нас не без пользы.

Размечтались крестьяне:

— Может, пришлют племенного быка.

— Сеялку.

— Веялку.

— Вот бы трактор «фордзон» прислали.

Прошло три месяца.

— Ну, как там по линии неустойки?

Приходят письма от Дыбы и Козыря. И один и второй сообщают — всё ладится в их бригадах. Нет ни падений, ни сбоев, ни срывов. В передовых бригады.

— Понятно, — рассуждают крестьяне. — Не предвидится неустойки.

Снова проходят три месяца. Снова приносят письма от Козыря и Дыбы. Пишут днепростроевцы — по-прежнему ладится всё в бригадах. Нет ни сбоев, ни падений, ни срывов. На Красной доске бригады.

— Понятно, — опять крестьяне. — Не получается с неустойкой.

Прошло ещё три месяца, а затем и ещё три.

Выполняют и перевыполняют на Днепрострое крестьянские бригады свои трудовые планы. Отличные итоги у каждой из них в социалистическом соревновании.

Следят крестьяне за работой своих односельчан. Кто-то сказал:

— Плохи наши дела, братцы, плохи. Плакала неустойка!

И вдруг.

— Как плохи?! — зашумели крестьяне. — Как плохи?! Лучше лучшего наши идут дела.

И тут же:

— Выходит, наши адамовские на Днепрострое не подвели.

— Выходит, наши Чернявские не подкачали.

— Честь родительскую не уронили.

— Честь крестьянскую сберегли.

Довольны в Адамовке, довольны в Чернявке:

— Если бы в работе они оплошали, вот где была бы для нас неустойка.

Неродигречка

Разные бывают у людей фамилии. Был на Днепрострое бригадир по фамилии Неродигречка. Возглавлял он бригаду каменотёсов. Бригада отличная, передовая. Всё время на виду. На виду и бригадир со своей фамилией.

Только и слышно:

— Неродигречку к прорабу!

— Идите к Неродигречке.

— Поздравляем с успехом, товарищ Неродигречка!

Свои привыкли. Однако для приезжих, для новых странно звучит фамилия. Сразу вопросы:

— Откуда пошла фамилия?

Объясняет Неродигречка. Сам он здешний, с мест приднепровских. Любит Неродигречка родимый край. Солнца здесь много. Места привольные. Да вот беда — ветры гуляют знойные. Не хватает воды полям. Если дожди задержатся, где-то в пути просыпятся — гибнет здесь гречка, гибнет здесь просо. Выгорают пшеница, рожь. Видать, несладко здесь пришлось бригадировым предкам. Неспроста объявилась такая, видать, фамилия. Есть и другие в этих местах фамилии — Неродипросо, Неродирожь…

Не один, выходит, на свете Неродигречка. Нижнее Приднепровье — ненадёжный, не всегда урожайный край.

Когда создавался проект Днепровской гидроэлектростанции, люди и об этой проблеме думали. Поднимется плотина. Поднимется вода в Днепре. Создастся целое Днепровское море. Пойдут от моря каналы в степь. Побежит по каналам вода на поля и колхозные земли.

Так и получилось, когда построили Днепрогэс. Не только электрический ток устремился по проводам на заводы и фабрики. Но и днепровская вода пришла на поля Приднепровья.

Стояли, смотрели на дело человеческих рук строители. Кто-то сказал:

— Быть урожаю.

И сразу другие:

— Роди гречка!

— Роди просо!

— Роди рожь!

— Наливайся соком пшеничный колос!

Тут же со всеми стоял Неродигречка.

Повернулись строители к бригадиру:

— Срочно меняй фамилию.

Последний бетон

Завершалось сооружение Днепровской плотины.

В любом деле наступает последняя минута. Кто-то кладёт последний кирпич. Кто-то вбивает последний гвоздь. Кто-то земли последний совок бросает.

Так и здесь на строительстве Днепрогэса. Кто-то в тело Днепровской плотины должен был уложить последнюю бадью бетона.

Последний бетон! Кому же удача выпадет? Кто будет в тот час на смене? Какой повезёт из бригад?

Стали считать, прикидывать. Десятки бригад на стройке. Кого же удача ждёт?

И вдруг!

— Не надо считать, прикидывать.

— Не надо ловить удач.

Решили на Днепрострое так: устроили соревнование между бетонными бригадами. Какая окажется в труде лучшей из лучших — пусть та и уложит последний бетон в плотину.

— Верно, — соглашаются все.

— Высшая справедливость.

А кто подвезёт последний бетон на стройку? Какая из паровозных бригад? Стали и здесь считать, прикидывать. Десятки паровозных бригад на стройке. К кому здесь придёт удача? И вдруг!

— Не надо считать, прикидывать.

— Не надо ловить удачу.

Решили на Днепрострое так: устроить соревнование между паровозными бригадами. Какая окажется в труде лучшей из лучших — пусть та и подвезёт последний бетон к плотине.

Бетон, подвезённый на стройку, надо поднять на самый верх плотины, там его и ожидает бригада бетонщиков. Поднимают бетон в огромных вёдрах-бочках — бадьях. Делают это подъёмные краны. Стали и машинисты подъёмных кранов считать, гадать, к кому из них здесь удача спустится.

И вдруг!

— Не надо считать, гадать.

— Пусть отдохнёт удача.

Решили и здесь устроить соревнование между крановыми машинистами. Кто окажется в труде первым из первых, тот пусть последнюю бадью с бетоном и подымет.

С новой силой вспыхнуло соревнование.

Каламбурят на Днепрострое:

— Чтобы оказаться в числе последних, надо быть непременно первым.

Подвели итоги соревнования. Вот они первые: среди паровозных бригад — бригада паровозного машиниста Афанасия Дмитрусенко. Среди машинистов подъёмных кранов — Павел Бурбэ. Среди бетонных бригад — бригада Жени Романько.

Слава им — лучшим. Они и уложили последний бетон в Днепровскую плотину.

Курьерский поезд

Строительство Днепрогэса приближалось к концу. В здании электростанции устанавливались гидротурбины. На лопасти этих турбин и упадёт с высоты днепровская вода. Завращаются гидротурбины, передадут свою энергию специальным машинам, вырабатывающим электроэнергию, — генераторам. Заработают огромные генераторы. Появится электрический ток. Побежит ток по проводам. Вспыхнет в домах свет, заработают станки на фабриках и заводах.

На Днепрогэсе устанавливалось девять гидротурбин. На монтаж первых двух было отведено 90 дней. Подумали, подумали монтажники, выдвинули «встречный» план: взяли на себя обязательство закончить монтаж за 60 дней.

По соседству с монтажниками работал Харитон Кривозуб. Не очень он верил в эти сроки. Даже пошёл на пари со своим напарником Спиридоном Ваниным.

Были у Кривозуба усы — пышные, длинные. И вправо и влево торчат метёлочкой.

— На усы ставлю, — заявил Харитон Кривозуб. — Не управятся они в два месяца.

Смеётся Ванин:

— Подведут, подведут тебя монтажники. Без усов останешься.

Приступили монтажники к работе.

Бегут, бегут дни и часы. Но и работа не стоит, движется.

Помогают люди друг другу в труде. Не теряют напрасно время.

Бегут, бегут дни и часы.

Всем ясно, что справляются монтажники со взятыми на себя обязательствами. И лишь один Кривозуб:

— Это мы ещё посмотрим.

— Цыплят по осени считают.

— Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь.

Всё выше темп в работе у монтажников. Всё выше трудовой энтузиазм. Ладится у них всё. Всё быстрее, быстрее движется.

Кто-то глянул на рабочий темп монтажников. Рассмеялся:

— Курьерский поезд!

Курьерский поезд — это значит самый скорый, самый стремительный.

Понравилось монтажникам сравнение:

— Пусть будет так.

— Не опоздаем.

— Вовремя прибудем на станцию назначения.

И верно — прибыли.

Монтажники не только сдержали данное слово, но и перевыполнили взятые на себя обязательства. Закончили монтаж, двух первых гидротурбин не за 90 дней, как предусматривалось планом, и не за 60 дней, как было записано во «встречном» плане, а с небывалым рекордом — всего лишь за 36 дней.

Даже Кривозуб и этот развёл руками. Даже и он сказал:

— Курьерский поезд!

Проиграл он пари. Пришлось ему сбрить усы. Нет больше над верхней губой метёлочек.

Антип и Агриппина

На окраине большого села километрах в десяти от Днепра на старой, когда-то громом разбитой липе жил аист. Даже имя имел — Антип. Была у него аистиха. Звали её Агриппина.

Выводили они аистят. Важно ходили по недалёкому лугу. Протекал там ручей. Рядом болотце было. В болотце лягушек, хоть океан пруди.

Нравились Антипу эти места. И Антип с Агриппиной всем очень нравились.

Оберегали их на селе. Считали, что аистиная семья приносит всем селянам и удачу и счастье.

Когда наступала весна, все с нетерпением ожидали прилета аистов.

Ждали и в ту весну.

Ждут.

Ждут.

Не прилетает что-то Антип. Не появляется Агриппина.

Что такое?! Волнуются на селе. Может, в заморских странах с ними беда случилась? Может, в пути кто-то обидел птиц?

Мальчишки на небо в сто глаз смотрели. К старой Ковбасихе советоваться бегали.

«Прилетят», — уверяла Ковбасиха. И верно: прилетели аисты.

Радость на всём селе:

— Прилетели!

— Прилетели!

— В гнезде. На месте!

Сразу вопросы к Антипу и Агриппине:

— Где пропадали?

Скосил Антип свою голову. Простучал что-то клювом. Приподняла Агриппина крылья. Что-то в ответ прохлопала. Только не поняли люди ответа. Так и осталось неясным, где пропадали птицы.

Быстро промчалось лето. Вывели аисты птенцов. На крыло поставили — то есть научили летать молодых.

Стали готовиться к отлёту в тёплые страны.

Кричат им мальчишки вслед:

— Не задерживайтесь!

— Возвращайтесь!

— Дороги счастливой. Ждём!

Снова весна настала. Забурлили ручьи и реки. Зелень щедро повсюду брызнула. Ждут на селе Антипа и Агриппину. Ждут. Ждут. Не появляются аисты.

Снова мальчишки на небо в сто глаз смотрели. Потеряли надежду люди. С самым худшим уже смирились. Даже старая Ковбасиха теперь заколебалась. И вдруг:

— Прилетели!

— Прилетели!

— Глядите, по лугу ходят.

И верно: ходят, любуются лугом аисты.

Что же случилось с птицами?

В небе у крылатых свои дороги. Так и у Антипа и Агриппины. Возвращаясь к родному гнезду, долетали они до Днепровских порогов. Брали отсюда резко налево. Еще около часа крылом махали. И вот оно рядом село знакомое. Вот он родимый дом.

Так было всегда. Однако в прошлом году… Подлетают птицы к знакомым местам. Вот он Днепр. Вот знакомые берега. Вот будут сейчас пороги.

Смотрят птицы. Нет никаких порогов. Исчезли пороги. С левого берега, с правого поперёк Днепра какие-то странные стены тянутся.

Не признали аисты места, где надо им повернуть налево. Дальше ушли на север. Плутали, плутали. Затем вернулись. С трудом разыскали гнездо родное.

Через год опять непонятное ожидало аистов. Закончено было сооружение Днепровской плотины. Разлился Днепр настоящим морем. Подлетают аисты — море. Ахнули птицы: сбились с пути, выходит. И снова они плутали. И снова: где же родные места — гадали.

А когда прилетели Антип и Агриппина ещё через год, то и вовсе чудеса ожидали аистов. Вечер опустился над селом, над полем, над лугом. Уселись в гнезде Антип и Агриппина. Шеи свои убрали. Только собрались прикрыть глаза. Как тут. Сотни солнц вдруг кругом ударили. То зажёгся в домах электрический свет.

Привстали птицы в гнезде. И справа огни, и слева. И там впереди — огни.

— Чудеса! Чудеса! — поражается Антип.

— Чудеса! Чудеса! — поражается Агриппина.

Да что Агриппина, да что Антип. Все поражались. Все ликовали. Был общий праздник по всей стране.

Стоял май 1932 года. Днепровская гидроэлектростанция дала первый промышленный ток.

Бежит, бежит ток по проводам. Несёт радость советским людям.