Срочное предписание [1984, худ. Г. Метченко]

Первый шаг

— Раз, два — взяли!

— Правая легче! Левая стукни!

— Бросай! Бро-сай!

Люди укладывали железнодорожное полотно.

1927 год. Далеко в Сибири и в Средней Азии начали строить железную дорогу. Знаменитый Турксиб. Если расшифровать это слово, получается Туркестано-Сибирская железная дорога.

На севере Сибирь, на юге Средняя Азия. Строят дорогу сразу с двух направлений. Тянут с севера на юг. Тянут с юга на север. Видны плакаты:

«Даёшь север!»

«Даёшь юг!»

Для многого нужна здесь железная дорога. Сибирь и Средняя Азия совсем не похожие друг на друга части нашей страны. В Средней Азии жара. В Сибири холодно. Хлопок растёт на юге. Зерно, хлеб хорошо вызревают в Сибири. В Средней Азии есть уголь, есть олово, медь, другие цветные металлы. Сибирь богата и хлебом и лесом. А в Средней Азии леса нет. Зато здесь много пастбищ, много скота, шерсти и мяса. Очень важно соединить Сибирь и Среднюю Азию железной дорогой.

Туркестано-Сибирскую железную дорогу с севера на юг стали вести от города Семипалатинска. Город Семипалатинск стоит на реке Иртыш. Через Иртыш надо было построить железнодорожный мост.

Дружно здесь приступили к работе.

Местные мальчишки бегали к берегу Иртыша:

— Растёт!

— Растёт!

— Растёт!

Действительно, вырастал через Иртыш мост. Но это был пока мост временный. Назывался он эстакадой. Будет готова эстакада, с её помощью и начнётся строительство главного моста.

Сооружение эстакады закончилось осенью 1928 года. Построена эстакада. Радуются люди. Первый шаг сделан.

И вдруг. Места под Семипалатинском довольно спокойные. Нет здесь вулканов. Не проносятся здесь тайфуны. Не возникают страшные землетрясения. Равнинный, спокойный край. И всё-таки нет-нет — сорвётся вдруг ветер. Вздыбит воду на Иртыше. Заплещет Иртыш, как море.

Вот и тогда. Уровень воды в Иртыше неожиданно начал повышаться.

Мальчишки бегали к воде. Смотрели:

— Поднимается!

— Поднимается!

— Поднимается!

За пять часов вода поднялась на два метра. Залила берега. Ветер усилился. Волна увеличилась, сорвала с причалов паромы. У берегов стояли баржи, гружённые зерном. И их подхватили волны. Стояли лодки, плоты, баркасы. Оторвало и их от берега.

Всё это устремилось вниз по течению, приблизилось к эстакаде. Наступила ночь. Неожиданно перевернулся какой-то плот. У эстакады создался затор. Как грозные льдины весной в ледоход, стали давить на эстакаду плоты и баржи.

— Эстакада в беде!

— Эстакада в беде!

Забегали люди. Ночь. Темнота. Как же помочь мосту?

И вдруг:

— Взорвать эстакаду!

Жалко взрывать эстакаду. Да выхода нет другого.

Взорвали подрывники часть эстакады. Рассосался затор у моста. Прошли через образовавшийся в эстакаде проход и плоты, и паромы, и баржи.

Вздохнули все с облегчением. Прошло немного времени — восстановили строители эстакаду. С ещё большей энергией стали строить Иртышский мост.

Удача не вечно шагает рядом. Лишь сильный духом в пути побеждает.

Чокпарский перевал

На юге Турксиб начали строить от станции Луговой. Вначале дорога шла по ровному месту, а затем путь строителям преградили горы. Исследовали геологи и инженеры горы. Указали, где лучше пройти Турксибу. Вот оно главное место — Чокпарский перевал.

Чтобы поезд мог подняться на Чокпарский перевал, железную дорогу надо было построить со многими изгибами. Чем больше изгибов, тем менее крутым становится подъём в гору, тем легче поезду подниматься вверх.

Наметили проектировщики места, где пройдёт дорога, всё выверили и проверили, приступили строители к работе. И тут. Группа молодых инженеров вдруг заявила, что есть новый вариант дороги через Чокпарский перевал. Предложили они уменьшить количество изгибов, а тем самым сократить и расстояние через горы. Самым молодым из этих молодых был инженер Константин Кривцов. Самым активным он оказался, самым настойчивым.

Возражают авторы первого проекта:

— Если уменьшить число изгибов, дорога будет круче, подъём — сложнее.

— Не страшно, — говорит Кривцов.

— Как не страшно! Паровоз не втянет в гору состав.

— Не страшно, — опять повторяет Кривцов. — Будем вместо одного два паровоза прицеплять к составу.

Возникли споры вокруг нового варианта. Одни за то, чтобы прокладывать дорогу так, как предлагают молодые инженеры. Другие за то, чтобы всё осталось по-старому, то есть вести дорогу с многими изгибами.

— Неэкономно это, расточительно, — стоят на своём молодые инженеры.

— Зато надёжно, — заявляют сторонники первого проекта. — Не всегда окажется второй паровоз рядом.

Не утихают споры.

Противоречия на Турксибе дошли до Москвы. Идут телеграммы в Москву. Приходят телеграммы из Москвы. Но и здесь в Москве нашлись разные точки зрения. И здесь одни за то, как предлагают молодые инженеры. Другие за то, чтобы ничего не менять. Продолжать строить дорогу по прежнему проекту. Заявляют:

— Поздно уже менять направление. Дорога строится.

— Нет, не поздно, — оспаривают молодые инженеры. — Хоть и строится дорога, но ещё не дошла до перевала.

Не утихают споры. Даже специальная комиссия из Москвы приехала. Стали изучать всё на месте. Подсчитали, какая же выгода будет из того, если дорогу построить по новому варианту. Оказалось — огромная выгода. Короче будет дорога — значит, меньше объём работ. Меньше понадобится рельсов, шпал, меньше строить мостов, переходов, других путевых сооружений.

Довольны таким выводом молодые инженеры.

Однако оказалось и это ещё не всё. Вновь и вновь возвращались к обсуждению проекта молодых инженеров и в Москве, и здесь, на Турксибе. Наконец его утвердили.

Подсчитал как-то Кривцов, сколько раз обсуждался их проект. Оказалось, семь раз. Вспомнил он поговорку:

— Семь раз отмерь, один раз отрежь.

Переиначил на строительный лад чуть-чуть поговорку: — Семь раз рассчитай, проверь, один раз построй.

Два и пять

— Н-да, — произнёс Филат Сковорода. — Н-да: два и пять!

— Что — два? — спрашивал Серёгин.

— Что — пять? — спрашивал Пинегин.

Серёгин и Пинегин — новички, молодые рабочие, совсем недавно приехали на Турксиб. Филат Сковорода среди тех, кто в числе первых прибыл сюда на стройку.

— Н-да, — повторил задумчиво Сковорода. — Н-да: два и пять.

— Что — два? — снова спросил Серёгин.

— Что — пять? — снова спросил Пинегин.

— Два дня работаем, — сказал Сковорода. — Пять расчищаем снег.

Работы шли на Чокпарском участке Турксиба. Протяжённость участка 173 километра. Самый тяжёлый на этом участке, конечно, участок Чокпарского перевала. Поднялись на пути у Турксиба здесь горы и скалы. Через горы и скалы и надо пробиться железнодорожному полотну.

Работы на Чокпаре начались ещё летом. Взрывали, долбили строители скалы. Готовили под железнодорожный путь выемки среди гор. Затем наступила осень. Задули ветры, пошли дожди. Прошагала осень, пришла зима. Зимы здесь суровые. Морозы — свыше тридцати градусов. Налетают шквальные ветры. Сокрушают всё на своём пути.

Зимой и прибыли на Чокпар Пинегин с Серёгиным.

— Вот так-то, — сказал Сковорода. — Два дня работаем, пять расчищаем снег.

Не поверили вначале Серёгин с Пинегиным. Прибыли они в день ясный, солнечный. Правда морозно. Так ведь на то и зима. Глянешь кругом: горы, обрывы, синь на небе, солнце улыбается. Красота! Даже пропел Пинегин: «Мороз и солнце — день чудесный!»

И вдруг заклубилось небо. Покрылось грозными облаками.

— Начинается. Жди, — произнёс Сковорода.

И действительно. Обрушился снегопад. Затанцевало вокруг. Замело. Закружило. Весь день и всю ночь бушевала метель. Свистело под Чокпаром. Завывало. Зловещим криком людей пугало. Потом успокоилось, стихла буря. Вышли из своих временных жилищ строители. Бело кругом. Глянули Серёгин и Пинегин на выемку, туда, где укладывали полотно. Нет выемки. Занесло её снегом, сравняло с горами.

Подошёл Сковорода, произнёс своё вечное:

— Н-да!

Прав оказался Сковорода. Пять дней расчищали люди от снега выемку. Утрамбовался, слежался снег. Едва поддаётся кирке и лому.

Расчистили строители путь от снега. Снова звучат команды. Снова ложатся на шпалы рельсы.

Проработали день, второй. И снова взревела буря. Снова кружило, бушевало, свистело кругом. Снова разъярённым зверем ветер кругом метался.

Успокоилась буря. Бело кругом. Снова тонны и тонны снега.

Глянул Сковорода, произнёс своё вечное:

— Н-да!

Не остановила людского порыва буря.

Шутят строители:

— На порыв ветра — мы свой трудовой порыв.

Не остановились работы на грозном Чокпаре. Всё дальше и дальше на север идёт дорога.

Курдай

Недалеко от перевала Чокпарского находился перевал Курдайский.

Через Курдайский перевал шли к строителям Турксиба многие важные грузы. Это был цемент, лес, горючее, разное механическое оборудование. Доставляли грузы на автомашинах или гужевым транспортом, то есть на лошадях.

Вот снова машины отправились на перевал. Пять их было. Пять водителей. Пять пассажиров. Один из водителей — новичок.

— Автандил, — представился. — Гурамишвили.

Грузин он, с Кавказа. Впервые двинулся на Курдай.

Забеспокоились другие водители: дорога опасная, не подвёл бы грузин-новичок в пути.

Тронулись в путь машины. А перед тем как тронуться, посмотрел Автандил Гурамишвили на небо, покачал головой:

— Будет в горах гроза.

Смотрят другие: день ясный, безоблачный. Какая ещё гроза!

Однако отъехали они километров десять, только поднялись на первую крутизну, как вдруг набежали тучи. Засверкали молнии. Дождь захлестал, как из пожарных брандспойтов. Рвался в кабины. Стучал по грузам. От страшных ударов грома, казалось, кололось небо.

Остановились машины. Переждали грозу.

Тронулись дальше колонны в путь. А перед тем как тронуться, Автандил вновь посмотрел на небо. Затем на землю.

— Будет на перевале туман, — произнёс Гурамишвили.

Стали подниматься они к перевалу, верно — вошли в туман.

Намучились водители. Пробирались сквозь туман автомобили, как через минное поле. Еле-еле дотянули они до вершины. Остановились. Заночевали.

— Утром будет солнце, — сказал Гурамишвили.

Проснулись утром. Верно — сияет солнце.

Ахнули люди: вот так кудесник Гурамишвили!

Не делал тайн Автандил. Всё объяснилось просто. На Кавказе между городами Кутаиси и Тбилиси есть Сурамский перевал. Как раз в тех местах и родился Гурамишвили. Изучил он с детства повадки гор. Без ошибок определял погоду.

Пригодился опыт ему на Курдае. Стал он лучшим из лучших среди водителей. Старшим ходил в колоннах.

Неприветлив, коварен Курдай. То грозы, то ливни, обвал за обвалом. Нелёгок здесь труд водителей. То лопнули шины, то моторы грузы наверх не вытянули, то и вовсе из строя автомашины вышли.

Ещё хуже на Курдае было зимой. Гудели здесь ветры. Выпадали мощные снегопады. Выше кабин заносило автомобили. Люди обмораживались и замерзали. Бывали случаи, когда застревали здесь на неделю, на две и больше.

Не зря на Турксибе поговорку тогда сложили: «Кто на Курдае не бывал, тот и горя не видал».

Мираж

Возведением железнодорожного полотна на Турксибе занимались Укладочные городки. Было их два — Северный и Южный. Северный — это тот, который тянул железную дорогу от Семипалатинска. Южный тот, который вёл её от станции Луговой.

Сокращённо их называли «укладка». «Укладка» — это целый посёлок на колесах. Состоял каждый Укладочный городок из 46 вагонов. Были здесь вагоны для житья, вагоны-мастерские. Вагоны для разных подсобных нужд: вагон-лавка, вагон-кухня, вагон-пекарня, вагон-баня.

Укладка железнодорожного полотна работа сложная, нелёгкая. Вот как она выглядела в те дни, когда строился Турксиб.

Первая группа рабочих намечала на земляном полотне место, где должны быть уложены шпалы. Вторая на лошадях привозила шпалы. Третья раскладывала их вдоль самого пути. Затем специальная артель грузила на вагонетки рельсы и скрепления. Когда вагонетки с рельсами доходили до конца укладки, грузчиков сменяли новые рабочие — артель «растяжников». Они уже вручную перетаскивали рельсы дальше, вперёд. Тут появлялась новая бригада. Люди на стыках быстро схватывали рельсы накладками и скрепляли их болтами. Потом шла «наживка» — временное крепление пути к шпалам. Затем «рихтовка», то есть точность укладки рельсов ещё раз проверялась. Затем рельсы уже накрепко пришивались костылями к шпалам. Далее шла рихтовка самого пути: засыпался песок и щебень между шпалами, подправлялась сама железнодорожная насыпь.

Усилия многих людей требовала в те годы укладка железнодорожного полотна.

Приехав строить Турксиб, Илья Коробов попал как раз на укладочные работы. Попал он в бригаду, которая занималась «наживкой», то есть временным наживлением креплений пути к шпалам. Раздражала Коробова эта работа. Точнее, раздражала не сама работа, а то, что он занимался работой как бы временной, а поэтому вроде бы и второсортной, не оставляющей после себя никакого видимого следа. Нет бы, скажем, забивать костыли. Нет бы, скажем, ровнять пути. А то ведь ты только прикидываешь, наживляешь. А главную работу делает кто-то другой.

— Не повезло, — говорил Коробов. — Не повезло. Не работа — мираж.

Смутил он других непривычным словом. Было в бригаде их четверо: Матвей Коржов, Ягмур Назимов, Ивась Ракита и четвёртым он — Илья Коробов.

— Мираж! — говорит Коробов.

— Что мираж? — спрашивает Коржов.

— Как мираж? — спрашивает Назимов.

— Почему мираж? — спрашивает Ивась Ракита.

— Да потому, что от нашей с вами работы следа не остаётся, — отвечает Коробов.

Хоть и роптал Илья Коробов, однако работал он хорошо. И другие в бригаде работали хорошо. И Матвей Коржов — был он ловким, на редкость цепким. И Ягмур Назимов и Ивась Ракита — были они сильными и проворными.

Стали подводить как-то итоги работы по укладочному городку. Все трудились хорошо. Однако оказалось, что «наживка», то есть бригада, в которой работал Коробов, лучше всех. Стали члены бригады ударниками. Премировали их за отличный труд.

Получили Илья Коробов и его товарищи подарки-премии. Матвей Коржов — новые ботинки. Ивась Ракита — цветную рубаху, Ягмур Назимов — хромовые сапоги, Илья Коробов — халат бухарский.

Стоят они, держат в руках подарки. Поздравляют их товарищи по работе. Вместе со всеми радуются.

— Ну как — мираж? — спрашивают друзья у Коробова, показывая на его халат.

— Нет, не мираж, — смеясь, отвечает Коробов.

Злое место

Преодолели строители горы. По ровному месту легла дорога. Кончились горы, пошли пески.

Думали люди: прорвёмся сквозь горы — там на равнине сама собой побежит дорога.

Не все представляли, что такое в этих местах пески.

Пески. Ходить трудно. Работать трудно. Лошади еле тащили телеги, груженные шпалами. Машины зарывались в песок по оси. Голо, пустынно, мертво кругом. «Злое место» назвали этот район строители.

Самое неприятное начиналось тогда, когда подымался ветер. Срывался он неожиданно. Дул с небывалой силой. Вдруг становилось кругом темно. Это поднимались песчаные бури. Ветер валил с ног. Песок набивался за шиворот, в рот, в нос, в уши. Гудело кругом, свистело. Песчинки неслись, как пули. Порывы ветра ударяли, как ядра.

Памятны строителям эти бури. Особенно тем, кто работал на возведении железнодорожных насыпей.

На участке дороги, проходившем недалеко от реки Аксу, вот какая однажды произошла история. Завершили строители здесь работы. Подготовили в нужные сроки насыпь. Уложили укладчики полотно. Довольны строители. Докладывают:

— Работы на участке завершены.

Приехала комиссия проверять качество работы. Идут они вместе. Вот она насыпь. Торжествует, идёт бригадир Самохин. Доволен, что в срок управились:

— В сроки управились. Не насыпь — игрушка! Продержится сотни лет.

Подходят к насыпи, что такое?! Осела дорога. Перекосились рельсы. Шпалы торчат, как рёбра. Выдул ветер песок из-под шпал. Была и пропала насыпь.

Забегал бригадир Самохин.

— Ах, батюшки! Ах, батюшки! — взмахивает руками. — Как же оно?! Как же теперь оно?

Пришлось снова строителям взять лопаты, носилки в руки. Работали по-ударному. Восстановили разрушенный участок быстро. Доложили начальству:

— Всё в порядке. Восстановили.

А ночью снова вскипел буран. Мотался три дня по стройке. Стих ветер. Пришли на участок смотреть строители. Смотрят — снова пропала насыпь. Перекосились рельсы. Снова шпалы торчат, как рёбра.

Снова Самохин всплеснул руками, схватился за голову:

— Как же это?! Как же это?! — Повернулся к востоку, туда, откуда срывался обычно ветер, погрозил кулаком. Чуть не заплакал тогда Самохин.

Вновь закипела кругом работа. Укрепляли насыпь брёвнами, укрепляли камнями. Трамбовали. Утюжили. Трудились, трудились, трудились. Сто раз пропотели. Сто раз ругнулись. Восстановили насыпь. Уложили, выровняли полотно. Ожидают строители нового ветра.

— Интересно — кто же теперь кого?!

Явился ветер. Ударил в насыпь. Держится насыпь. — А ну, сильнее! — кричат рабочие. — Давай сильнее! Сильнее ударил ветер. Держится насыпь.

— Сильнее! Сильнее! — кричит бригадир Самохин.

Ещё сильнее ударил ветер. Держится насыпь.

— Не насыпь — игрушка! — кричит Самохин.

Ревела, металась, кричала буря. С яростной силой на всех бросалась. Устояла, не дрогнула насыпь.

Сдал вдруг ветер. Притих. Застыдился. Ушёл отсюда.

— Вот так-то тягаться с рабочим классом — сказал бригадир Самохин.

Неделя

Натерпелся Ермил Неделя страху. Уже и не рад, что сюда на Турксиб приехал. Ещё когда ехал, в пути, в вагоне ему какой-то сосед всезнайка попался. Уверял сосед, мол, как свои пять пальцев знает он эти места.

— Пески там, барханы. А в песках змеи, — говорит сосед. — Ядовитые, страшные.

Остановился он. Сделал паузу. Переждал. Продолжил:

— Да что змеи. Ерунда змеи. Скорпионы там, тарантулы, фаланги. А самое страшное — каракурты. Паук это. Крошечный, — пояснял сосед. — Укусит и сразу смерть. Чёрной смертью его называют.

Помолчали они. Посидели. Неуютно Ермилу Неделе. Домой, назад хочется.

— А ещё, — опять заговорил сосед, — там бывает чума. Гиблое, в общем, место.

Приехал Ермил Неделя на Турксиб как раз тогда, когда строители дороги проходили через район песков. Попал он на место, которое носило название Желанда. Слово нерусское, непонятное. Оказалось: «Желанда» по русски — «Долина Змей».

Вспомнил Ермил попутчика. Душа покатилась вниз.

Действительно на Турксибе встречались места, в которых строителям приходилось вести настоящую войну и со змеями, и со скорпионами, и тарантулами. В одно из таких мест и попал Неделя.

Всплеснул Неделя руками:

— Ну и попал! Ну и попал! Вот угораздило!

Почти не спал. Днём как волчок вертелся, в десять глаз смотрел по сторонам — не стережёт ли где-то его беда.

Повезло Неделе: не укусил его ни скорпион, ни тарантул. Змей даже в глаза не видел.

Прошли они опасный район. Только чуть успокоился Неделя:

— Пронесло! Пронесло!

А тут новое.

Кто-то в какой-то беседе сказал: «Чума!»

Понеслось по стройке страшное слово.

Услышал про чуму Неделя, снова душа покатилась в пятки. Вздыхал, приговаривал:

— Ну и попал! Ну и попал! Вот угораздило!

Сразу же пошли советы, как уберечься от чумы.

Кто-то сказал:

— Надо обмазываться керосином.

Обмазал Неделя себя керосином. Ходит, керосинные запахи издаёт.

Кто-то посоветовал: мол, надо не только намазаться, но и пить керосин.

Сморщился, закрыл Неделя глаза. Судьбу проклинает. Хлебнул керосина.

Новые появились советчики. Нефтью обмазывал себя Неделя, мазутом. Ходит огородным чучелом, даже собак пугал.

Оказалось, ошибка — нет никакой чумы.

Не верит трус. Рассчитался Неделя. Сбежал с Турксиба.

Вспоминали его порой:

— Был тут трус из трусов Неделя. Пробыл как раз неделю.

Бойко идет работа

На сотни и сотни километров протянулось строительство Турксиба. Разные почвы попадались на пути у строителей — то каменистые, то песчаные, то вдруг мягкие пойдут породы, болотистые, то снова песок и камень.

Продвигается вперёд дорога. Первыми идут землекопы. Где надо, они возводят насыпь, где надо, снимают лишний грунт — делают выемку, где надо, просто ровняют место. Следом за землекопами уже по готовой насыпи или выемке идут укладчики полотна.

Землекопы и укладчики между собой постоянно соревнуются. Соревновались они и здесь, на шестом участке Турксиба. Вырвались землекопы на мягкий грунт. Быстро ушли вперёд. Кричат укладчикам:

— Прощайте! Не забывайте! Догоняйте!

Обидно отставать укладчикам. Подналегли, поднатужились. Стараются догнать землекопов.

Идут вперёд землекопы. Грунт всё мягче, всё мягче. А на очень мягком грунте снова трудней работать. Сбавился темп у землекопов. Не так быстро со всем справляются. Догоняют теперь их укладчики. Всё ближе, ближе.

— Пятки отдавим! — кричат укладчики.

Энергичнее теперь начинают работать и сами землекопы. Заместителем начальника шестого участка был инженер Белоконев. Пришёл Белоконев:

— Не подведём, ребята!

Сам взял лопату. Грунт под ногами всё мягче, всё вязче. Утопают в болотистой почве ноги. Неудобно работать в сапогах, в башмаках. Подумал Белоконев и вдруг снял с себя сапоги. Легче пошла работа. Смотрят другие, переговариваются:

— Снял сапоги.

— Легче пошла работа.

Посмотрели другие, тоже обувки скинули.

Прошли землекопы зыбкий участок. Навозили песок и гравий. Уложили, утрамбовали. Снова легче пошла работа. Вновь оторвались они от укладчиков. Снова кричат товарищам:

— Привет! Прощайте! Про соревнование не забывайте!

Отстали укладчики. Однако опять ненадолго. Вновь у землекопов болотистый грунт попался. Затормозилась опять работа. Догоняют укладчики.

— Пятки! Береги пятки! — кричат укладчики.

— Не сдадимся, ребята! — в ответ Белоконев. — Оторвёмся! Вперёд, ребята!

Не оторвались. Не получилось. Догнали землекопов укладчики. Догнали. Остановились. Ждут.

Ждут. Не готова под рельсы насыпь.

Постояли, постояли укладчики. И вдруг:

— А ну, на подмогу! А ну, не зевай! А ну, навались, шевелись, ребята!

Пришли на помощь они землекопам. Бойко идёт работа.

Не зря на Турксибе такое правило: сам в работе своей не плошай и товарища выручай.

Антиромантик Иван Коржов!

На вязких низинных почвах и сорвался Иван Коржов. Не выдержал темпа. Да и самих низин.

Стал вспоминать про прошлое. Как проходили строители через Чокпарский перевал:

— Скалы бил? Бил!

— Шкуру мороз сдирал? Сдирал!

Верно. Нелёгкое было время. И морозы, и бури, и упрямые горы непреступной стеной стояли.

Стал вспоминать, как пробивались через песчаные места у Балхаша:

— Песок жрал? Жрал!

— Чуть не помер от жажды, от зноя? Чуть не помер!

Верно. И тут пришлось нелегко строителям. И жара, и песок. Даже днём воду ищи с огнём.

— Не хочу больше. Не буду! — шумит Коржов.

— Так тут ведь другое дело, — объясняют Коржову.

— А вдруг утону в болотах?

— Какие же здесь болота! (Действительно, нет в тех местах белорусских лихих трясин.)

— А кто их мерил? — опять Коржов.

А тут и ещё одно — набросились на строителей комары. Места низинные, влажные. Развелось их огромные тысячи. Жалят не зная жалости. Едят строителей поедом. Тучей стоят над каждым. Тучей летят за каждым. Словно при пахоте вороньё.

Вспыхнула малярия. Это сейчас — ерунда малярия. Сильна медицина. Раз — и здоров. В те же годы малярии словно огня боялись.

Вот и Коржов. Ходит, боится — малярийный комар укусит. Отгоняет их веткой. Покрывала из марли шьёт. Если сядет комар, смотрит, ровно ли сел тот или кверху приподнял тельце. Если кверху, это и есть комар малярийный. Сел на Коржова однажды такой. Белый стоял Коржов, как стена, правда, в момент комара прихлопнул.

— Заболею, — кричал Коржов. — Заболею. Умру!

Не заболел. Однако начал опять своё:

— Скалы бил? Бил!

— Песок жрал? Жрал!

— Шкуру мороз сдирал? Сдирал!

— Чуть от жары не помер? Чуть не помер!

— Не хочу я в ваших сидеть болотах.

— Ну и катись, — говорят Коржову.

И вот тут:

— Как катись? По какому праву! Как так — катись со стройки.

Оказалось, вовсе не собирался он уезжать отсюда. Просто уж такой человек Коржов. Натура, душа такая. Брюзжать с малолетства любит.

Не уехал с Турксиба. До последнего дня трудился. Дорог Коржову родной Турксиб. Закончилась стройка. Стоит Коржов, вспоминает:

— Скалы бил? Бил!

— Песок жрал? Жрал!

— Шкуру мороз сдирал? Сдирал!

— От жары чуть не помер? Чуть не помер!

— В болоте чуть не утонул? Чуть не утонул!

— Комары чуть не съели? Чуть не съели!

— Ещё бы неделя и вовсе помер!

Смеются другие:

— Было, всё было. Прекрасное было время. Антиромантик у нас Коржов.

Токен и Бекен

Тысячи людей работало на Турксибе. Вот и Токен. Вот и Бекен. Токен Садыкбеков и Бекен Садыкбеков — родные братья. Из далёкого казахского аула прибыли на Турксиб. Многие тогда и из разных мест самого Казахстана, и из соседней Киргизии, и из соседнего Узбекистана, и даже из Туркмении, и даже из Таджикистана, да и со всей страны приезжали сюда на стройку — кто укладчиком, кто растяжчиком, кто каменщиком, кто плотником, кто просто чернорабочим. Братья Садыкбековы приехали землекопами.

В работе они словно одной верёвочкой связаны. Бросит лопату земли Токен. Бросит лопату земли Бекен. Бросит десять лопат Токен. Бросит десять лопат Бекен. Накидал гору земли Токен. А вот и вторая гора. Это гора Бекена.

На Турксибе между рабочими всё шире и шире разворачивалось социалистическое соревнование.

— Не отставайте от других, — говорят братьям Садыкбековым. — Вступайте друг с другом тоже в социалистическое соревнование.

Подумал Токен. Подумал Бекен.

— Согласен, — сказал Бекен.

— Согласен, — сказал Токен.

Вступили они в соревнование. Трудятся. Трудятся. Трудятся. Вот-вот кажется — победит Токен. Проверят результаты их работы — одинаковыми оказываются результаты. Вот-вот кажется, победит Бекен. Снова замерят землю, проверят, сколько отрыли они земли. Снова нет победителя. У Токена и у Бекена равные показатели.

Засомневался кое-кто. Как так равные показатели?! Как так нет победителя?!

— Нет, — говорят проверявшие.

— Не может так! Должен быть победитель в соревновании.

Заколебались теперь и проверяющие. Решили ещё раз, ещё поближе познакомиться с работой братьев. Наблюдают. Учитывают.

Бросил лопату земли Бекен. Бросил лопату земли Токен. Бросил десять лопат Бекен. Бросил десять лопат Токен. Накидал целую гору земли Бекен. А вот и вторая гора. Это гора Токена.

Замерили гору Токена. Замерили гору Бекена. Одинаков объём земли.

А рядом другие стоят землекопы. Вырастают другие горы. Бросок лопатой, опять бросок…

С отдельных капель река начинается. В общее дело наш труд вливается.

Оппоненты

Недалеко от селения Айна-Бунак в том месте, где должно было проходить железнодорожное полотно над трассой Турксиба, нависла огромная скала. 43-х метровый каменный пик поднимался в небо. Обвались, рухни такая скала — немало бы бед она причинила железнодорожникам. Скалу надо было взорвать.

Вокруг взрыва и разгорелись споры. Трудно было в те годы со взрывчаткой. Экономили её, берегли. Для уничтожения же такой скалы надо было очень много тола и аммонала. Взрывник Петров предложил метод, который должен был сэкономить взрывчатое вещество. Метод сводился к тому, что под скалу — не в одном месте и много, а в нескольких должны быть заложены небольшие порции тола.

Вот тут-то и нашлись оппоненты. Оппоненты — значит несогласные, те, кто выступает против, кто имеет другое мнение.

— Не получится взрыв, — говорят оппоненты и утверждают: — Либо скала вовсе не рухнет, либо после взрыва окажутся такие большие глыбы, что придётся всю работу начинать заново.

— Не надо рисковать, не надо пробовать, — говорят оппоненты.

Однако нашлись люди, которые и поддержали Петрова. Обратились они к начальнику строительства Турксиба Владимиру Сергеевичу Шатову.

Подумал Шатов, вызвал Петрова.

— Уверены?

— Уверен, — отвечает Петров.

Пригласил Шатов группу инженеров:

— Ваше мнение?

Развели инженеры руками:

— Инженерный риск.

— Ну что же, — ответил Шатов, — волков бояться — в лес не ходить. Давайте рискнём, товарищи.

Разрешил он произвести взрыв тем методом, который предлагал Петров.

И строители, и их семьи, и все, все собрались в назначенный день к скале. Даже с огромным киноаппаратом кинооператор прибыл. Установил треногу. Направил аппарат на скалу.

Замерли все. Ждут взрыва.

Подожгли взрывники запал.

Ждут зрители секунду, вторую, пять, десять, минуту, две. Стоит, как и стояла, скала. Не получился взрыв. В запальном устройстве что-то не сработало.

И опять оппоненты:

— Не получилось! И не получится!

— Нечего понапрасну время, труд и взрывчатку тратить.

Однако Петров настоял на том, чтобы взрыв повторить.

Назначили его на следующий день. Но не все пришли теперь к скале. Решили: опять взрыв не получится. Не пришёл и Панкрат Коробочка.

А надо сказать, что этот самый Панкрат Коробочка был свидетелем того, с каким азартом выступали против Петрова его оппоненты. Смотрел на них Коробочка: горячатся люди, руками машут, чуть ли не съесть готовы Петрова. «Враги. Как есть враги», — подумал ещё Коробочка.

Не пошёл он смотреть на взрыв. Вдруг слышит — грохнуло. Прибежал Коробочка к скале. Нет скалы. Рухнула.

Удачным оказался взрыв. Разлетелась скала на мелкие куски. Правильно рассчитал Петров. Легла при взрыве порода именно туда, куда и следовало.

Поражался в тот день Коробочка. Однако не столько тому, что скала рухнула, сколько тому, что увидел он здесь после взрыва.

Стоят оппоненты. Думал Коробочка, что будут они недовольными, раздосадованными, станут зло смотреть на Петрова. А они стоят, радость на лицах, вместе с другими в ладоши хлопают. Крепко руки пожимают Петрову и другим взрывникам.

— Поздравляем. От души поздравляем!

— Вот это да! — поражается Коробочка.

Что же тут не понять: споры спорами, радость в победе общая.

Эх ты, Панкрат Коробочка!

Подручный

Степан Воронков к Семёну Селезнёву попал в подручные, то есть помощником. Работали они на укладке пути. К шпалам крепили рельсы. Шагают они на работу. Рукавицы у них за поясом. В руках молотки-кувалды.

Рельсы к деревянным шпалам крепятся металлическими костылями. Точно попасть молотком по костылю, точно вогнать его в шпалу — в этом и есть мастерство рабочего.

Молод совсем Воронков. Руки крепкие, плечи крепкие. Однако опыта нет в работе.

Нет большого опыта и у Селезнёва. Однако он в старших. Строительство железных дорог в нашей стране после гражданской войны только начиналось. Мало ещё было настоящих специалистов. Многому надо было ещё учиться.

Любил Селезнёв поважничать, подчеркнуть своё старшинство, похвастать своим умельством.

— Учись, учись, пока я жив, — говорил Воронкову.

Смотрит на него с уважением Воронков:

— Мастер!

Однако далеко Селезнёву до мастерства. По костылю два раза ударит точно, а третий то вкось, то мимо. То вгонит в шпалу костыль с одного удара, то над упрямцем, как нерадивый ученик над задачкой, бьётся.

Не смущает это самого Селезнёва. Считал Селезнёв, что тут на стройке он чуть ли не самый лучший. Рад, что есть у него подручный:

— Учись, Стёпа, перенимай!

И Степан Воронков учился. Учился и на работе, и в свободное время. Возьмёт костыли, кувалду, пристроится где-нибудь в стороне, тренируется. Удар, удар, ещё раз удар! Тренируется сам, смотрит на других, как работают. Особенно на Павла Сажина. Вот кто мастер, так это мастер. О таких говорят — артист. Кувалда в руках у Сажина, словно смычок играет. Вверх, вниз, вверх, вниз. Костыли как гвозди влетают в шпалы. Метр за метром уходит вперёд. Умелец. Тут не плошай, тут не зевай. Подавай ему новые рельсы. Едва поспевают за ним растяжчики.

«Вот бы мне так», — мечтает Степан Воронков.

Если упорен, мечты сбываются. Приносит плоды учение. Удар, ещё удар. Стал костыль на нужное место. Вспоминает Воронков, как бьёт Павел Сажин. Вспоминает других умельцев. Удар… а второго уже и не надо. С одного удара в шпалу вошёл костыль.

Ловко стало у него получаться. Радуется успехам своим Воронков. И другие успехам молодого рабочего радуются.

Всем ясно: давно догнал Воронков Селезнёва в мастерстве, в умении работать. Только самому Селезнёву пока не ясно. Пытается наставлять по-прежнему Воронкова:

— Учись, пока я жив, учись!

Скромен по природе Степан Воронков. Молча в ответ головой кивает.

Чем же закончилась эта история? Справедливостью. Ходит в старших теперь Воронков. Семён Селезнёв у него в подручных.

Первый суп

Замучалась Катя Жукова. Работала она на южном участке Турксиба. Была кухаркой Южного укладочного городка.

Перед тем как поехать на Турксиб, училась специально она на повара. В пути разные кулинарные рецепты повторяла: суп по-флотски, суп по-крестьянски, котлеты пожарские, шашлык по-кавказски, азу по-татарски, бигус, биточки, суп гороховый, консомэ (это бульон по-нашему), суп с фрикадельками, суп харчо.

Сидит Катя на своём месте в поезде, шепчет:

— Овощи свежие, помидоры, репа, лук репчатый, масло растительное, сметана, соль, перец.

Это салат овощной.

— Солонина, горох, картофель, морковь, лук репчатый, масло топлёное.

Получается — суп гороховый.

— Мясо, картофель, лавровый лист…

Это рецепт жаркого.

Приехала Катя Жукова. Оказалось всё сложнее здесь на Турксибе, чем представлялось тогда в пути. То трудно с водой, то тяжело с дровами. С продуктами сложно. Перебои даже с доставкой хлеба.

Особенно было плохо, когда проходили через район песков. Во многих местах здесь воду привозили издалека. За двадцать километров, за тридцать, бывало даже за сорок. Места здесь безлесные, топить нечем. Редко встречается кустарник — саксаул. Привозили его на верблюдах.

Попробуй здесь вовремя и хороший обед приготовить.

Сокрушается Катя:

— Зачем же курсы кончала, зачем же рецепты запоминала.

Прошло какое-то время. Привыкла к трудностям Катя. Не кажутся трудности Кате трудностями. Мысль лишь в одном, как бы получше обед приготовить.

Воду припасёт заранее. Связки саксаула всегда у неё в запасе. Не было случая, чтобы с обедом подвела строителей Катя.

Едят рабочие, хвалят:

— Ай да умелица!

— Ай да кудесница!

— Королевский у нас обед!

Вспоминается Кате свой первый день на Турксибе, свой первый обед. Волновалась Катя. В поварскую книгу заглядывала через каждые пять секунд. Приготовила суп гороховый.

Сели за стол укладчики. Суп недосолен, горох недоварен, какие-то странные пятна поверху плавают.

Однако не подали вида строители — понимают: первый в жизни у Кати суп, важный у Кати сегодня день.

— Молодец, Катерина! — идут голоса.

— Славный суп! Славный суп!

— С успехом! С началом службы!

Едят укладчики, стараются не поморщиться.

Был среди них и Фома Кудлатый. Попробовал суп Фома:

— Ну и суп!

Скривился. Отошёл в сторону. Выплюнул.

Увидела Катя. Слёзы из глаз — сами собой у Кати.

Обиделись рабочие за Катю. Посмотрели зло на Кудлатого:

— Ах ты, колода, бревно осиновое!

— А я что? Я ничего! — нагло ответил Фома Кудлатый.

Обозлились строители, побили Кудлатого.

— Да я в шутку, в шутку! — кричит Кудлатый.

Не отпускают его рабочие:

— Наших не обижай. Меру и в шутке знай!

Шаровая молния

Строительство Турксиба — это не только прокладывание железнодорожного полотна. Надо построить железнодорожные станции. Надо возвести водокачки. Надо оборудовать переезды через железнодорожное полотно. Многое надо сделать.

Работали на Турксибе и связисты. Прокладывали телеграфную линию. Вкапывали столбы. Натягивали провода. Работали они небольшими группами. Жили в палатках. В числе связистов были Иван Крещенко и Спиридон Огнев.

Знали их на Турксибе. Вот какая необычная история с ними однажды случилась. Работали они на северном участке. Устанавливали телеграфную линию недалеко от станции Кара-Культас.

Эти места известны на редкость сильными грозами. Когда здесь гроза — страшно на небо глянуть. Колют небо огневыми ножами молнии. В сто океанских прибоев кругом гремит. Молнии вёрткие, быстрые. Места здесь равнинные. Выбирают молнии, во что бы огнём ударить.

Намучились с ними связисты. Телеграфные столбы особенно нравились молниям.

Пронесётся гроза. Посмотрят связисты. На том месте, где только что стояли столбы, торчат лишь обугленные пеньки. С такой силой ударяли молнии, что разлетелись телеграфные столбы на щепы, да такие мелкие, что и костра из них не разведёшь.

Нравилась Ивану Крещенко степная гроза. А Огнев, хотя он и Огнев, — грозы боялся. Забивался поглубже в палатку. Крещенко же наоборот старался быть поближе к выходу. Не застёгивал он палатку. Одёрнет полог. Смотрит. Посмеивается над Огневым:

— Где ты там? Где ты там? Иди сюда. Какая красота!

Вот и в тот день восхищался. С особой силой метались молнии.

— Красота! Красота! — кричит Крещенко.

И вдруг ударила молния рядом с палаткой. И сразу что-то влетело в саму палатку. Раздался треск, и это что-то взорвалось. Выяснилось: в палатку к связистам через открытый полог попала шаровая молния.

Ударила она в Крещенко. Заметался Огнев, решил, что погиб товарищ.

— Убила его молния, убила! — кричал, когда подошли другие.

Однако Крещенко остался жив. Правда, сорок минут пролежал без сознания. Еле отходили его в тот день.

По-разному приходит известность к людям. Стали из-за этой молнии Крещенко и Огнев очень известными на всем Турксибе.

— Иван Крещенко? Ах, это тот, в которого ударила шаровая молния.

— Спиридон Огнев! Ах, это тот, что был в одной палатке с Крещенко.

Встретят их другие строители:

— Ну как, тире-точки. (Это так называли они связистов.) Что теперь ожидать от вас?

Кто-то выкрикнул:

— Сто пятьдесят процентов выполнения плана.

Улыбнулись связисты:

— Что же, попробуем.

Отлично работали Огнев и Крещенко. Сдержали своё обещание. Стали передовиками, ударниками. Знали их до этого на Турксибе по шаровой молнии. Знают и ценят теперь за труд.

Разные люди у нас в почёте. Высшая слава за подвиг в работе.

На плоту

Григорий Дыба был фельдшером. На плот он попал случайно.

Для Турксиба: для шпал, для возведения временных мостов и переходов, для строительства домов и складов, для многого другого нужен был лес. Много леса. Заготовляли его в разных местах. Иногда высоко в горах. Сплавляли по рекам. В том числе и по реке Или.

Приехал как-то в этот район фельдшер Григорий Дыба. Делал лесорубам какие-то прививки. Стал собираться в обратный путь.

Лес, заготовленный в горах, превращали в брёвна. Из брёвен сбивали плоты. Плотогоны и гнали их вниз по течению.

Собрался Дыба в обратный путь. А в это время как раз был готов к отправке один из плотов.

Посмотрел на плот Дыба. Вот бы на плоту прокатиться!

Пригласили Дыбу на плот плотогоны. Оттолкнулись люди шестами от берега. Тронулся Дыба в путь.

Восседает на брёвнах Григорий Дыба. Чудеса. Благодать. Спускается плот по реке. А мимо проплывают скалы, отвесы, утёсы. То с круч водопадом вода сорвётся. То из ущелья к небу орёл взовьётся. Картины краше одна другой.

— Благодать, — произносит Дыба. Смотрит на плотогонов: — Вот мне бы такая работа!

Двигался, двигался плот по реке. Тихо кругом. Спокойно. И вдруг задул сильный встречный ветер. Прошла минута, вторая. Страшно было глянуть теперь на реку. Вспенил ветер воду. Вздулась река, покрылась горбатыми перекатами. Плот по водяным гребням то вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Вода по плоту — накатом. Попробуй удержись-ка в такой момент!

Ухватились плотогоны за вёсла. Приналегли. Стараются, чтобы плот не налетел на камни. Набегает скала за скалой на людей. Кажется, миг — и прощайся с жизнью.

— Спасите! — вдруг завопил Дыба. — Спасите!

Как он удержался в тот час на плоту, как не свалился в воду — непонятно.

Пронеслись они страшным местом.

— Уф, — вздохнул облегчённо Дыба. — И какого чёрта я влез на плот!

Однако не окончились на этом испытания Дыбы. В одном месте через реку Или был переброшен металлический трос. Служил он направляющим для местного парома. Плот и мчался теперь на трос. Повис тот всего в полуметре от воды. Ясно: снесёт трос и Дыбу, и всех плотогонов.

— Ложись! — закричал старший. — Ложись!

Все легли. А Дыба замешкался.

Снёс его трос с плота. Хорошо — за кормой, когда Дыба оказался уже в воде, его товарищи за руки подхватили.

— Уф! — снова вырвался вздох у Дыбы. — За что же такие страхи!

Однако и это ещё не всё. Плот приближался к конечной цели, к Илийскому мосту. Не доходя до моста, он должен был причалить к берегу. Однако не смогли справиться с течением плотогоны. Понесло их к мосту. А на мосту вооружённая охрана. А у охраны строгий приказ никого к мосту не подпускать. Служба есть служба. Приказ — приказ. В руках у охранников винтовки.

— Нельзя к мосту! — кричат охранники. — Остановитесь! Стрелять будем!

И рады остановиться плотогоны, да не могут. Несёт их бурное течение под мост.

Вскинули винтовки охранники:

— Стойте! Стрелять будем!

— Свои! — кричит Дыба. — Свои!

— Стойте! Стойте!

— Свои! — ещё громче закричал Дыба.

Не выстрелили охранники. Понимают, люди в беде. Проскочил плот под мостом. Понесло его дальше.

— Ох, ох! — вздыхает Дыба. — Нелёгок, ответствен труд плотогона. Отважное сердце дано плотогону.

Мужское дело

Лес. Лес. Нужен, как воздух, Турксибу лес!

Заготовки леса не прекращались круглый год. Даже зимой, даже высоко в горах.

Стоял февраль 1929 года. На высокогорные лесные заготовки тянулся обоз. Везли продукты для лесорубов, овёс и сено для лошадей.

Тихо ступают кони, мерно скрипят телеги. Изгиб, поворот, изгиб, поворот — всё выше в горы ползут телеги. Всё угрюмее скалы, мрачнее вид.

Идут лошади одна за одной, растянулся длинной кишкой обоз. На одной из телег, в тулупчике, укутанный в огромный бабий платок, сидит Мишатка. Напросился в горы с отцом Мишатка.

Протестовала мать:

— Покажу тебе горы! Сиди на печке.

— Мужское дело. Ладно, пускай поедет, — сказал отец.

И вот едет теперь Мишатка. Интересно мальчишке. Налево, направо глазами косит. Впервые он так далеко от дома. Впервые так высоко в горах. Обступили Мишатку скалы. Снежные глыбы кругом повисли. Дорога идёт над обрывом. Глянул Мишатка. Замерло сердце. Вновь потянулась дорога вверх. Петля за петлей, петля за петлей. Вот над новым пошла обрывом. Дорога узкая. Еле проходит по ней телега. Кажется Мишатке: вот-вот заденет за выступ скалы телега, наклонится, рухнет вниз. Поднимает Мишатка глаза то вверх, то вниз, то вверх, то вниз, стучится Мишаткино сердце. Скорей бы проехать опасным местом. Глянул вновь в пропасть. Поднял глаза к вершинам. И тут. Видит Мишатка: оттуда сверху, где вершины упёрлись в небо, вдруг что-то отделилось — то ли камень сорвался, то ли махина снега. Покатилась махина вниз.

— Летит! Летит! — закричал Мишатка. Прикрыл он глаза ладошками. Уткнулся лицом в колени.

Подняли возчики головы. Видят: несётся на них лавина.

Удачливыми оказались люди. Удачлив Мишатка. Просвистела, прогромыхала лавина рядом. Смертью ушла в обрыв.

— Мишатка! Мишатка! — отец к Мишатке.

Открыл тот глаза. Жив и здоров.

Смеются люди:

— Выходит, второй раз на свет народился.

Улыбнулся Мишатка людям. Приехал домой. Бегал из комнаты в комнату. По двору верхом на метле скакал.

— А я второй раз на свет народился. Народился! Народился! — кричал Мишатка.

Коварны горы. Опасно в горах зимой. Неделю спустя после того как отправился в путь Мишатка, недалеко от тех мест в Чембулакском ущелье тоже случился обвал в горах. Поднималось тринадцать телег к лесорубам. Сорвалась лавина и прямо в обоз. Шесть телег с лошадьми унесло в пропасть. Пять человек погибло.

Отгоревали люди. А тут. Не ходит беда в одиночку. Снова горькие дни на Турксибе. И снова трагедия здесь в горах. Часто лес приходилось рубить на особенно крутых склонах. Падало дерево. Ствол тут же быстро очищали от ветвей и спускали по склонам вниз. Называлось это — пустить «щучкой». Летят «щучки» с большой высоты, переворачиваются, ударяются о камни, о скалы и вновь летят дальше и дальше вниз, туда, в ущелье, туда, к реке. Тут их собьют в плоты. Понесёт плоты горная река вниз в долину.

Иногда спущенные с круч, с уступов стволы застревали, повисали над пропастью. Называли такие стволы «лесины». Их надо было подтолкнуть.

Как-то группа лесорубов сталкивала такие «лесины». И вдруг снова снежный обвал. Увлёк он стволы, увлёк лесорубов. В страшном водовороте рухнули люди вниз.

Не построишь Турксиб без леса. Нужен он и для производства шпал, и для возведения мостов и переходов, и для строительства домов и складов, и для многого другого.

Настоящая битва идёт за лес.

Лес! Лес! Нужен, как воздух, Турксибу лес.

И на ровном месте беда встречает

Опасность подстерегала строителей Турксиба не только на лесозаготовках, не только на перевалах высоко в горах. Ровное место, простая степь становились порой коварными.

Места южнее Семипалатинска ровные-ровные. Нет здесь гор, горных лавин, обвалов. Но будь осторожен, берегись этих мест.

Весной 1928 года южнее Семипалатинска развернулись большие строительные работы. Всё шло хорошо, успешно. Люди радовались. Километр за километром продвигалась на юг дорога.

Стояла весна, и вдруг неожиданно выпал снег. Толстым слоем покрыл он степи. Глянешь — на десятки километров кругом бело. Однако недолго пролежал снег. Выглянуло солнце. Растаял снег. Растаял — и вдруг вся степь превратилась в сплошное море. Глянешь теперь — на десятки километров кругом вода. На многих участках ушли под воду и рельсы. Бегут, перекатываются волны через железнодорожное полотно.

По степному морю, рассекая волны, словно пароход, шёл паровоз. Нужно было срочно с одного участка на другой перебросить строительные грузы. На паровозе бригада из трёх человек: машинист, помощник машиниста и кочегар.

Помощник машиниста товарищ Солодовников был человек общительный, весёлого нрава. Сразу окрестил машиниста капитаном, себя назвал боцманом, паровоз — мотоботом, нос паровоза — баком (так называется нос корабля), тендер — кормой. И лишь труба осталась трубой, и лишь кочегар по-прежнему в кочегарах.

— Товарищ капитан, — кричит Солодовников. — Курс зюд-вест-зюд. — То есть едут они на юг, чуть-чуть отклоняясь к западу.

Чуть подвернули рельсы, снова кричит Солодовников:

— Товарищ капитан, курс зюд-ост-зюд! (То есть едут они на юг, чуть отклоняясь к востоку.)

Смеются и машинист, и кочегар, и сам Солодовников.

— Полный вперёд! — командует «капитан». Хотя, конечно, идут они очень тихо.

Хорошее настроение у людей.

Идёт паровоз, рассекает волну. Не знает, насколько порой коварной вода бывает.

Было это на 78 километре пути от Семипалатинска. Была здесь временная насыпь. Подмыла её вода, то есть совершила промоину, то есть вымыла насыпь. Повисли рельсы без всякой опоры.

Не видно промоины машинисту.

Не видно промоины помощнику.

Не видно промоины кочегару.

— Всё отлично! — кричит Солодовников.

— Всё отлично! — откликается машинист.

Шёл, шёл паровоз. И вдруг клюнул, как утка. Рухнул он в воду, ушёл под воду.

Машинист и кочегар успели выпрыгнуть. Отплыли они от опасного места, оказались на маленьком островке.

— Солодовников! — кричат. — Солодовников!

Не откликается Солодовников. Погиб он во время аварии. Подхватил его водяной поток, унёс неизвестно куда.

Глянешь на степи — мирные степи. Но чу! Обманчивым вид бывает. И на ровном месте беда встречает.

Прыжки в длину

На Турксибе работало много комсомольцев. Предложила как-то молодёжь отработать один день бесплатно. А деньги, заработанные в этот день, потратить на культурные нужды.

Отработали комсомольцы. Немалая сумма денег получилась.

Стали решать, на что же деньги теперь потратить.

— На книги! — предложил Коля Беленький.

— Хорошее предложение, хорошее, — поддержали другие.

Пошли советы, какие же покупать книги:

— Про путешествия!

— Про фантастику!

— Как жили люди в далёком прошлом!

— Как живут сейчас в зарубежных странах!

— Про знаменитых писателей и художников!

— Про военные подвиги!

— Про то, что нового есть в науке.

Выделили организаторов. Направились они в города Семипалатинск и Алма-Ату, привезли разные книги. Специальную библиотеку на колёсах создали. Ездила она от участка к участку, книги на руки выдавала.

Понравилось комсомольцам: общие деньги — на общие нужды!

Прошло какое-то время. Вновь они предложили собрать деньги для коллективных целей. Вновь отработали день бесплатно. Стали решать, что с общественными деньгами делать.

Нашлись любители спорта. Кричат:

— Потратим на спортивное снаряжение!

— Про футбол не забудьте, про футбол, — твердит Коля Беленький.

Приобрели комсомольцы разное спортивное снаряжение. Не забыли и про предложение Коли Беленького. Купили и футбольный мяч, и бутсы, и трусы, и майки. Создали свою футбольную команду.

Строительство железной дороги приближалось к населённому пункту Лепсы. Здесь и решили строители Турксиба устроить спортивный праздник. Состязались с местными жителями в беге, в прыжках, в метании диска, в том, кто дальше бросит гранату. Состоялась и футбольная встреча.

Надели Коля Беленький и его товарищи по футбольной команде новые трусы и майки, обулись в новые бутсы. Надеялись, что победят. И вдруг проиграли. Вратарём был как раз Коля Беленький.

Проиграли в футбол строители. Зато победили в прыжках в длину.

— Так это же понятно, — смеются лепсовцы. — Вы же отличные прыгуны. Вот как с дорогой прыгнули.

И это верно. Раньше положенного по плану срока пришла железная дорога в посёлок Лепсы.

Крылатая палатка

Укладывали строители железнодорожное полотно. Вдруг видят: по небу летит палатка. Как птица. Брезентом, словно крыльями, машет. Подлетела к железнодорожной насыпи. Опустилась. Вороной за землю плюхнулась. Бросились к ней строители:

— Что за птица? Что за гусь?

— Откуда такая будет?!

Оказалось, палатка принадлежала связистам. Не только небывалой силы грозы порой носились над трассой Турксиба, но и срывались сильнейшие ветры. Один из порывов и налетел на палатку связистов. Вырвал он колышки, тряханул палатку. Хорошо, никого в ней не было. Взмыла под порывом ветра палатка в воздух. Понеслась. Долетела до железнодорожной насыпи. На глазах у строителей на землю вороной плюхнулась.

Смотрел на палатку Кузьма Нахабин. Давался диву. Палатка — чтобы летала.

Поразил его этот случай. Ночью приснился Нахабину сон. Снилось — спит он в палатке. Вдруг шевельнулась палатка, задвигался под ним, приподнялся брезентовый пол. Чувствует Нахабин — отрывается он вместе с палаткой от земли. Поднимается вверх. Летит, летит. Лишь ветер свистит снаружи. Подполз он к выходу из палатки, отодвинул полог: где-то внизу — земля. Удивительное путешествие совершил Нахабин. Слетал на север до Семипалатинска, где начинался северный участок Турксиба. Слетал на юг до станции Луговой, где начинался южный его участок. Побывал над Чокпаром. Рядом с озером Балхаш пролетел — над барханами, над песками. Видит Нахабин, как бежит по земле железнодорожное полотно.

— Так это ж наш Турксиб! — закричал Нахабин.

Летит, летит палатка. Брезентовыми полотнищами, словно крыльями, машет.

Очнулся Нахабин.

— Вот так приснится!

Рассказал он утром друзьям про сон.

— Летающая палатка?!

— С крыльями?!

— Летающая, с крыльями, — рассказывает вновь о своём необычном полёте Нахабин.

— Правильный сон, — заговорили друзья по работе. — Куда ж без палатки строителю. В горах ли, в степи ли, в песках ли — всюду брезентовая палатка наш верный надёжный друг. Всюду она со строителями. Всюду она за ними. И вправду она крылатая. И вправду она летающая.

Генеральная репетиция

Работал на Турксибе молодой инженер Виткус. Был он талантливым проектировщиком, специалистом по конструированию арочных мостов. Мечтал, чтобы хоть один мост на Турксибе был возведён по его проекту.

Получилась такая возможность. Поручили Виткусу спроектировать мост через речку Дос. Речка Дос хоть и маленькая, но очень коварная. Летом она просто ручей ручейком, однако весной превращалась чуть ли не в Каму, не в Волгу. Поэтому мост предстояло построить большой, высокий, высотой в шестиэтажный дом. Красивый сконструировал Виткус мост. Был он арочный, трёхпролётный.

Приняли проект молодого инженера. Все поздравляют Виткуса. И вдруг.

Оказалось, что очень дорого обойдётся строительство такого моста. Много времени уйдёт на его сооружение. Время же торопит. И в Сибири, и в Средней Азии с нетерпением ждут железную дорогу.

Пришлось отказаться от идеи арочного моста. Обошли строители это место. Нашли участок реки, где мост можно построить попроще, подешевле.

Огорчился, конечно, Виткус. Однако понял: так дешевле и так быстрее. Сам проголосовал за такое решение.

Мужественно держал себя Виткус. Дело в том, что это был уже второй проект сконструированного Виткусом моста, который не удалось построить. Первый мост, который хотели возвести на Турксибе по проекту инженера Виткуса, намечался через речку Большую Алмаатинку. Но и там торопились. И там нельзя было долго задерживаться. Построили временный, деревянный мост.

— Не огорчайся, не огорчайся, — говорят Виткусу. — В третий раз всё получится.

Наступил этот третий раз. Поручили ему сконструировать и построить сразу два арочных моста. Оба на реке Киш-Биже. Засел он за работу. Ночами не спал. Из комнаты не выходил. Почти не ел, почти не пил. Досрочно готовы проекты. Отличными вышли мосты.

Но тут. Получилась опять заминка. И тут искали путей, чтобы строить мосты подешевле и побыстрее. Дороже обычных мостов арочные. Отложили снова проекты Виткуса. Построили мосты обычные.

Повздыхал, повздыхал Виткус. Снова смирился. «Не пришло моё, значит, время».

Верил Виткус в свой завтрашний день. И верно. Не пропала даром работа молодого инженера. Осуществились его проекты. Не здесь, не на Турксибе, на других стройках. После окончания гражданской войны Турксиб был первым крупным в нашей стране железнодорожным строительством. Скоро и в других местах стали возводить железные дороги. Во многих местах пригодился опыт строителей Турксиба. Разъехались по новым местам герои великой стройки. Уехал и инженер Виткус.

Прошли годы. Красуются на новых стройках арочные мосты инженера Виткуса.

Часто вспоминал Виткус Турксиб. Вспоминал и свои мосты. Вспоминал, говорил про Турксиб:

— Генеральная репетиция.

Чудо-юрта

Впервые Надыр видел такую юрту. Юрта большая, большая, до облаков, до неба. «Для кого же такая юрта?» — поражался мальчик Надыр.

И мальчик Кирилл такую юрту тоже впервые видел.

Кирилл и Надыр друзья. Живут они в Айна-Балаке. На строительстве Турксиба работают их отцы.

Когда строили юрту, бегали к ней друзья и раз, и два, и три. Следили, как растёт, возвышается юрта.

— Зачем же такая юрта? — в догадках мальчик Надыр.

— Для чего же такая юрта? — в муках мальчик Кирилл.

И зачем в этой гиганте-юрте вдруг такой колоссальный выход и такой же огромный вход?!

Знают Кирилл и Надыр: приближается срок завершения строительства железной дороги. Здесь, в Айна-Булаке, сойдутся северный и южный её пути. Скоро сойдутся. Всё больше и больше народа приезжает сюда, в Айна-Булак. С юга доносится гул работ. С севера доносится гул работ. Не терпится Надыру, не терпится Кириллу. Бегают, уставятся на горизонт. В дали степные смотрят.

— Я первый увижу! — кричит Надыр.

— Я первый увижу! — кричит Кирилл.

Сбылись их мечты-желания. Крутились они как-то на южной стороне Айна-Булака. Приставил ладошку к глазам Надыр.

— Вижу! Вижу! — вдруг закричал.

Побежали они на север Айна-Булака. Приложил ладошку к глазам Кирилл.

— Вижу! Вижу! — вдруг закричал Кирилл.

Верно: с севера, с юга подходила к Айна-Булаку железная дорога. Быстро идёт укладка. Ложатся поспешно на землю шпалы. Вбегают на шпалы рельсы. Бегут навстречу они друг другу. Всё меньше, всё меньше просвет между ними. Тянутся, тянутся, тянутся. Остались последние метры.

Дотянулись. Ура! Встретились рельсы с рельсами. Соединились.

И надо же, как раз в том месте, где стояла гигантская юрта. Прошло через юрту железнодорожное полотно.

Не было это тайной уже для Надыра. Не было тайной и для Кирилла. Был у казахов такой обычай. Когда в семье рождался ребёнок, родители ставили новую юрту. Через эту юрту и проносили новорождённого. Пронесёшь — будет удача и счастье сопутствовать человеку.

Вспомнили строители Турксиба древний обычай. Построили юрту-гигант. Прорезали вход и выход. Проложили через юрту железнодорожное полотно. А затем появился вдруг паровоз. Загудел, засвистел. И тоже прошёл сквозь юрту.

— Ура!

— Ура! — разносилось со всех сторон.

Сотни людей собрались в Айна-Булаке. Ликовал здесь народный праздник. Надыр и Кирилл тоже со всеми стояли.

— Ура! — кричал что есть силы Надыр.

— Ура! — в три горла кричал Кирилл.

Завершилось строительство. Побежали поезда с севера на юг. Побежали поезда с юга на север. Повезли они важные грузы.

Бежит, бежит по новым путям паровоз. То подъём, то уклон, то подъём, то уклон, то по ровному месту стучат колёса.

1931 год. Вступила в строй Туркестано-Сибирская железнодорожная магистраль.